«Ю вил би хэппи фореве»
В 2007 году Дом Гоголя стоял на пороге больших свершений. «Наверху» был утверждён созданный сотрудниками библиотеки тематико-экспозиционный план новой экспозиции музея, которая должна занять всё пространство первого этажа Главного дома усадьбы Талызиных-Толстых на Никитском бульваре.
В отличие от двух залов, открытых в 1974 году, в результате реэкспозиции их должно было стать шесть.
Маленький музей под названием «Мемориальные комнаты Н.В. Гоголя» менял свой статус, готовясь вступить на правах полноценного члена в братство литературных музеев России, да, пожалуй, что, уж, мелочиться, мира.
Ждали художника. И он, вернее, она появилась. Это была Мила Введенская – художник культовой телепередачи времён перестройки «До и после полуночи». Очень милая дама, представившая неплохие эскизы экспозиции. Милу кто-то рекомендовал для работы над созданием музея Гоголя в Москве.
Помню, у нас в экскурсионном отделе, тогда единственном отделе, обслуживавшем музей, установилась атмосфера праздника в предчувствии интересной работы. Стояли последние дни декабря. Мила стала у нас в отделе своим человеком.
Но вдруг всё переменилось. Мы узнали, что Мила не будет работать над экспозицией. Почему? Потому что она не профи. И, кроме работы над телепередачей и оформления костюмов в областном театре Украины, в её творческом багаже нет ничего глобального, а с музеями она, вообще, дела никогда не имела, как художник.
Директор Дома Гоголя Вера Павловна Викулова решила привлечь к работе над музеем Гоголя звёзд первой величины, музейных художников с мировым именем. И в Доме Гоголя появился Тавризов.
Хорошо помню его эскизы с использованием пирамид как основного элемента. Да, это было красиво. Но пирамиды он уже поставил в Доме-музее В.Я. Брюсова и в Государственном музее Л.Н. Толстого.
Потом в Дом Гоголя пришёл Озерников. Помню, что мы выбирали коллективным голосованием, к которому были привлечены, кроме сотрудников Дома Гоголя, учёные-гоголеведы, сотрудники Государственного Литературного музея и много важных людей, кто будет делать музей – Озерников или Тавризов.
Озерников победил с большим отрывом.
Интересно, что его эскизы менялись тысячу раз. И то, что он предложил сначала, не совсем похоже на то, что стало результатом творческого процесса. Я не могу детально вспомнить, что он предлагал по пяти залам, потому что отвечала за шестой, ставший залом «Воплощения».
Мы работали по принципу – каждому из членов экспозиционной группы по залу. Концепция оформления шестого зала у нас с Озерниковым сложилась сразу – что-то большое, красивое, космическое.
Мне хотелось только Света. Но Озерников возражал. Он говорил, что не позволит делать Гоголя стерильным. Так в зале появились Панночка, Дьявол, Смерть, замаскированная фигурой Хлестакова.
Хлестакова он лепил с себя, а натурщицей для Панночки стала жена художника. Есть в зале и помело Солохи, и сборище Нечистой Силы. Профессор В.А. Воропаев потребовал, чтобы нечисть прикрыли сетью, уловили. Сеть на инсталляцию «Нечисть» накинули уже после Вернисажа.
Что касается инсталляций в зале «Воплощения», он работал над ними увлечённо и с творческой яростью, видя чуть ли не каждую ночь во сне Гоголя и советуясь с ним. А мы, сотрудники, каждое утро бегали в зал, чтобы посмотреть, что там ещё появилось. Посреди зала стоял большой стол-помост, на котором инсталляции Озерникова лежали в ожидании монтажа.
Над инсталляциями он работал до упора. В начале марта 2009 года, меньше чем за три недели до открытия экспозиции, Вера Павловна собрала большое совещание в зале «Ревизор». Там уже стояла типологическая мебель, приобретённая Домом Гоголя для экспозиции.
И.о. Главного хранителя была тогда Лена Овсянникова – музейщик с приличным стажем работы. Мы, сотрудницы, с удовольствием перед совещанием фотографировались в зале «Ревизор», усевшись на только что отреставрированный диван.
Садились мы на него фотографироваться по очереди. Когда дошла очередь до меня, в зал вошла Овсянникова с криком: «Я тебя убью!». Я ей поверила. С тех пор на музейную мебель я не сажусь и стараюсь держаться от неё на максимальном расстоянии.
Наконец, все собрались – сотрудники Дома Гоголя, учёные, коллеги и важные люди, и Озерников, конечно, как один из самых важных.
Я готовилась взять слово. Имея опыт работы в двух музеях – Государственном музее В.В. Маяковского и ГЦТМ им. А.А. Бахрушина (Дом-музей А.Н. Островского), я понимала, что, если завтра же не начать окантовку и повеску ИЗОматериалов, мы не успеем к сроку.
Высказывалась я очень конкретно. По-другому было нельзя: «Леонтий Владимирович! Вы, наверное, забыли, что это музей Гоголя, а не музей Озерникова. Может быть, хватит самовыражаться? (Я имела в виду инсталляции). Вас ждут главные герои – экспонаты».
Все замерли. И тут раздался громкий голос Овсянниковой в мою поддержку.
Озерников заорал на нас страшным голосом: «Вы, серые люди!Вы ничего не понимаете!». Но мы с Овсянниковой не испугались, потому что правда была за нами.
На следующий день Озерников начал хлопотать над рамочками. Я обиделась. И не пришла на раскладку. Мой поступок возмутил Генриетту Михайловну Медынцеву. Она была просто в гневе.
А Озерников пришёл мириться. Аккурат накануне 8 Марата. С подарком. Он всем девочкам их экспозиционной группы сделал щедрые подарки. Помню, мы обнялись с ним в коридоре мансарды.
Что в зале «Воплощения» воплотилось из моих идей? Во-первых, я предлагала начать с дерева, с дуба, на котором была найдена крестьянами села Диканька икона Святого Николая, ставшая причиной основания храма, в котором родители Гоголя перед чудотворным образом Святого Угодника вымаливали у Бога дитя.
Дуб сыграл также большую роль в судьбе бабушки и дедушки Гоголя – Афанасия Демьяновича Гоголя-Яновского и Татьяны Семёновны Гоголь-Яновской (урожд. Лизогуб).
Дедушка Гоголя был учителем в семье Лизогубов. Юная ученица влюбилась в наставника не без взаимности. Влюблённые знали, что родители Татьяны не дадут согласие на брак. Поэтому молодые сговорились венчаться тайно. Дупло старого дуба служило им тайником, в котором они оставляли записки друг другу.
Озерникову очень нравилась эта семейная легенда Гоголей. Он сделал дуб с дуплом. А потом, прикидывая, как скомпоновать дуб с иконой, долго держал её в руках, и вдруг лёгким красивым движением поставил её в дупло. И это было гениальное решение, ведь браки свершаются на небесах.
Ещё я предполагала, что в последнем зале должно висеть много разных портретов Гоголя. Так появился «иконостас» с портретами писателя. Правда, мне хотелось, чтобы там была работа друга Дома Гоголя, самобытного художника Александра Лаврухина. Но Озерников его отверг.
Улинька Бетрищева… Очень важный персонаж второго тома. Прототипом Улиньки была Анна Виельгорская, в которую Гоголь был влюблён. Инсталляция «Улинька» появилась в результате нашего несостоявшегося чаепития с Озерниковым. Просто «Алиса в стране чудес» наоборот!
Была суббота. Мы с Озерниковым сидели в мансарде и собирались пить чай. Пока грелся на кухне чайник, мы разговаривали. Обсуждали свои сновидения. Он мне рассказывал, как однажды, когда он, кажется, был в США, ему приснился сон. Во сне он летел над маковками церквей. И услышал откуда-то ещё выше, чем купола, фразу, сказанную по-английски:«Ю вил би хэппи фореве!»
Я не осталась в долгу и тоже рассказала давний сон, который видела, когда работала в музее Александра Николаевича Островского. В этом сне я летела над фьордами, наслаждаясь снежной красотой, синевой океана и нежным воздухом.
Придя с чайником из кухни, я не обнаружила своего собеседника.
Через два дня, в понедельник я пришла на работу. В музее тогда выходной день был во вторник. «Улиньку видела?», - спросила меня коллега. «Нет!» «Иди, посмотри!» Я спустилась в зал «Воплощения». Под потолком на фоне звёздного неба парила Улинька. Вскоре рядом с ней появился Чёрный Ворон. «А ворон зачем?» - спросила я художника. Он ответил: «Не знаю». Конечно, он знал, зачем там ворон. Потому что Жизнь и Смерть вечная оппозиция.
8 сентября 2020 года Леонтий Озерников умер. Но Художники не умирают, а «Рукописи не горят».
Озерников был очень красив. Его высокий лоб в рамке пышных волос мне всегда напоминал лоб Маяковского. В его облике было что-то львиное, гордое и мужественное. Он очень любил своих детей, внуков, женщин. Всегда был элегантно одет. Был наполнен Красотой: ездил в Иерусалим, купался в Иордане, жил в детстве у моря в Севастополе, имея возможность через созерцание развалин Херсонеса, приобщится к Древней Элладе.
Из Иерусалима он привёз белую рубашку, в которой окунался в воды Иордана, а походка у него была моряцкая, противостоящая земным треволнениям.
И он очень любил театр. Его мать была актрисой, а отец художником.
Я помню, что он говорил про инсталляцию «Стеклянный театр»: «Это театр, в котором все мы: кто смотрел, смотрит и будет смотреть «Ревизора». Почему на кулисы наклеены силуэты актёров и зрителей? Потому что стены этого дома помнят, как Гоголь читал здесь последний раз «Ревизора». Они говорят».
Силуэты он сделал сначала контрастными со стенами – телесного цвета. Они резко выделялись на стекле. Тогдашний министр культуры Авдеев, приезжавший в Дом Гоголя с инспекторской проверкой, велел их убрать. Озерников их убрал. И снова приклеил.
Я могу ещё долго рассказывать о зале «Воплощения», но надо предоставить слово и другим. В Интернете я нашла любопытную статью Екатерины Васениной – корреспондента «Новой газеты». Статья напечатана в № 37 от 10 апреля 2009 года. Ценность этой статьи в том, что она включает краткое содержание экскурсии, которую художник провёл по экспозиции открытого 27 марта 2009 года музея Гоголя в Москве.
Говорил Озерников изумительно.
«Когда надоедали мраморные белки под лампами читального зала «горьковки» на Моховой, сквозняки «некрасовки» на Бронной, теснота библиотеки по искусству на Большой Дмитровке, студенткой, я шла в «гоголевку» на Никитский бульвар — гладить солнечно-теплые дубовые панели, умиротворяться спокойствием дома, ставшего последним приютом для Гоголя, и читать Абрама Терца/Синявского, которого почему-то там было много.
С тех пор не была. Пробегая по Никитскому, косилась на гоголевский памятник Андреева в библиотечном дворе: тут бы отдохнуть. Как-то вдруг накатила юбилейная волна: 200-летие Николая Васильевича. Пришла и удивилась: пока все уповают на второе рождение библиотек как культурных центров, в отдельно взятой библиотеке оно произошло. Обновленный читальный зал сдержанным благородством интерьеров напоминает аристократические салоны XIX века. Концерты, выставки, спектакли — пожалуйста, вход свободный. Компьютерный поиск по электронному каталогу дополнен компетентностью сотрудников. Бахилы в музей Гоголя, открывшийся к 200-летию, — бесплатно.
Под музей освободили анфиладу помещений первого этажа. Перепланировку сделали по архивным планам на момент жизни Гоголя в этом доме с 1848 по 1852 год. Художник Леонтий Озерников провел по анфиладе музейных комнат и рассказал о значении объектов — без экскурсии музеи часто «молчат».
Дорожный сундук в прихожей символизирует последний этап земной жизни Гоголя после многих лет странствий. В сундуке — накопленный писательский багаж горестных наблюдений несовершенства жизни. В дом графов Толстых Гоголь приехал со своим жизненным багажом и в последний раз здесь его «распаковал».
Каминная печь напоминает о сожженном здесь втором томе «Мертвых душ». Часы на каминной полке показывают три часа ночи — предположительное время сожжения, символизирующее энергию очищения и самоусовершенствования. Поутру сказал графу Толстому: «Вообразите, как силен злой дух! Я хотел сжечь бумаги, давно уже на то определенные, а сжег главы «Мертвых душ», которые хотел оставить на память другим после своей смерти».
В кабинете-спальне — прикроватная ширма Гоголя, подлинная реликвия, и конторка писателя. Другу-художнику Александру Иванову писал в Рим: «Все, что ни есть в мире, то ниже уединенной кельи художника». Конторка стоит в восточном правом углу комнаты, традиционно молельном. Кабинет выполнен в зеленом цвете, под цвет сукна писательской конторки: весь кабинет — поле творчества.
Два стеклянных боковых пилона напоминают монастырские стены, и в то же время похожи на крылья. Динамика света переключает внимание на поверхность писательской конторки, лист рукописи солирует в пространстве кабинета.
В гостиной Толстых Гоголь читал «Ревизора» 5 ноября 1851 года. Композиция строится вокруг стола, от которого расходятся волнами стеклянные гнутые кулисы. В зеркале над столом отражаются посетители, застывшие, как в немой сцене из «Ревизора»… Когда посетители отходят, в зеркале отражается портрет Николая I.
Посмертная маска писателя на кровати в самой дальней комнате окружена стеклянной ширмой. «Чище горнего снега и светлей небес должна быть душа моя» — вот по каким словам Гоголя Озерников выбрал стекло как доминирующий материал в экспозиции.
Музеон с греческого — храм муз. Современный полноценный музей и есть храм муз, культурный центр с множеством функций. Сегодня библиотека имени Гоголя — координационный центр международного гоголеведения. Выложенные при входе гоголеведческие сборники могут разорить — все хочется. Вспомнив, сколько прочитанных наполовину книг разбросано по квартире, осаживаешь себя: не обладание, а воля к чтению важнее, и библиотека поддерживает именно ее, эту волю, украшая себя, улучшая себя ради читательской воли к чтению.
И суета Бульварного кольца и Нового Арбата остается за коваными воротами.
P.S. «Советские» мемориальные музеи Гоголя остались на Украине — в Нежине, Сорочинцах, Васильевке. Музей памяти Гоголя в «Доме Гоголя» на Никитском бульваре, 7а, — первый на территории современной России».
Статья называется «Леонтий Озерников. Художник».
Екатерина Васенина ошибочно называет ширму в кабинете Гоголя мемориальной, как и конторку. Они типологические, то есть, это не гоголевские вещи, а предметы мебели гоголевского времени.
Значит, журналистку, захлестнуло чувство подлинности всего, что она видит в музее. И в этом огромная заслуга автора экспозиции Леонтия Владимировича Озерникова.