из жизни фотомодели зингер

История о девочке, которая познаёт мир.

Одно препятствие сменяет другое. Но она преодолевает и идёт дальше, говоря себе то, что слышала с детства: "Русские не сдаются!"

                Это история о человеческих взаимоотношениях и великой ценности семьи, являющейся тылом каждого человека;
о силе влияния, которая невероятно высока.  Кто влияет на жизнь юного человека? Ради чего мы живём?   

Главной героине придётся убедиться, что без любви – всё ничто.

Но как отличить любовь от вожделения или от страсти, которая сжигает? Как научиться слушатть своё свердце? Как не попасться в ловушку предательства?

            Век живи - век учись... 




                Ольга Ильинская

                « ИЗ ЖИЗНИ ФОТОМОДЕЛИ ЗИНГЕР»
    

«Уou never choose love. Love chooses you».
(…ты никогда не выбираешь любовь… любовь выбирает тебя…)
               
                1
Фотомодели Алисии Зингер исполнилось двадцать лет. Событие никак не отмечалось, ведь виновница торжества была твёрдо уверена, что здравомыслящие люди дни рождения не празднуют, ибо каждый год неминуемо ведёт к смерти.
   Алисия не была философом; это как-то само придумалось, а потом укоренилось с того дня, как она переехала из Москвы в Нью Йорк. А, может, она где-то услышала такое умное и запомнила? И согласилась с этим умным! В общем, неизвестно, но сейчас она придерживалась неукоснительного правила – игнорировать свой день рождения. Баста!
Ей нравилось умничать и чувствовать себя интеллектуалкой. В школе она училась неважно, если не сказать плохо. Точные науки элементарно не давались, а гуманитарные просто утомляли. В связи с этим мечты у Алисии были скромными, но очень реальными: лесотехнический техникум – уж техникум с грехом пополам она потянет! - место в лесничестве, муж и дети. Но волею судьбы Алисия очутилась в модельном бизнесе. Ничего хорошего там не нашла. С первых дней работы в агентстве только и слышала, что она – «суповой набор» («Лопатки торчат!»), жердина бесформенная, маломерка с неровными зубами и костлявыми ногами. Ругали её, но не выгоняли. (Сама уйдёт!)
 Алисия переживала, ведь мало того, что без мозгов, так ведь и уродина, каких поискать!Наплачется и только соберётся убраться восвояси, приказ из агентства: «На съёмки!», и едет, потому что предложение выгодное и высокооплачиваемое (платили немного, но для скромного бюджета Алисы более чем достаточно). А потом на неё свалился Нью-Йорк!
      Её и здесь костерили на чём свет стоит! Но здесь было не так обидно. Чужбина.
Как она понимала ругательства в свой адрес, не зная языка? Всё просто. Она улавливала отношение  к себе по взглядам, по жестам, тем еле уловимым движениям, которые расскажут о тебе больше, чем тысяча слов.   
Обидно – необидно, а из Нью-Йорка куда убежишь? Не родителям же писать, мол, помогите, ой, трудно, ой, погибаю! Это она здесь, чтобы им помочь.
Вздыхала Алисия и покорялась обстоятельствам. А потом и обстоятельства покорились ей!
…Нежданно-негаданно российской фотомодели Зингер засветили такое предложение, от которого уж точно не отказываются. С официальной помпезностью позвали за океан.   
   Алисия, конечно же, согласилась!
 Поначалу, несмотря на официальные бумаги и обещания, всё было весьма шатко, и она жила прямо-таки на птичьих правах, готовая в любой момент получить от ворот-поворот и отбыть обратно. Но потом, уже через несколько месяцев, ей подсунули контракт. На целых три года! Это ж как три столетия!!! И контракт весьма денежный. А это значит можно жить припеваючи, на всё хватит: на шикарную квартиру, шикарную брендовую одежду и обувь, даже на ланчи в ресторанах. И мамке с папкой деньжат отправить останется. Круто! Она, конечно, знает, что такой большой гонорар никогда не выплачивают полностью, здесь и сразу; его кладут на банковский счёт модели, и она может снимать ежемесячно только фиксированные суммы, а в случае форс-мажорных обстоятельств – при разрыве контракта по вине модели – девушка лишается всего. Кроме того, из этих средств будут вычитать огромное количество «зелёных» на налоги, оплату передвижений как по городу, так и по миру, гостиницы и разное другое. Но сумма контракта настолько впечатляющая, что при всех вычетах прожиточный минимум всё равно добротный. Для Алисии так почти состояние!
До уровня Линды Евангелисты она пока ещё не дотянула. Но всё равно уже не «кордебалетница» и не та нищенка из России. Выбилась в «топы»! Если не совсем звезда, то почти уж точно.
              Уже второй месяц Алисия жила в квартире на сороковом этаже в «щепке» в центральной части Манхэттена. Весь Нью-Йорк как на ладони! Выйдешь вечером на лоджию  - красота: город так и сияет огнями. А сама квартира-то какая! Всё в ней есть: и идеально аккуратная кухонька с современной встроенной техникой (микроволновка, духовка, пароварка, гриль – фантастика!), и ванная - джакузи (это, правда, минус, Алисия любит ванну принимать с солью и маслами разными, но ничего, разберёмся) и, кстати, стены ванной все в мраморе! Натуральном!!! А комната так себе, метров тридцать от силы, не сказать, что большая, Алисия хотела просторную, чтоб было, где разгуляться – как представит, что сюда весь табор её родственников заявится, как разместить всех? – но уж какая есть комната, такая есть. Зато с гардеробной! О, это такое интересное помещение с многочисленными полками, ящиками и ящичками, зеркалом, подсветкой, что там можно даже жить.   
После тех лачуг, в которых Алисии пришлось ютиться, прилетев в Нью-Йорк, эта квартира казалась ей верхом совершенства. О какой ванне в тех лачугах можно было говорить? Скажите спасибо, если хоть душ есть. В одной лачужке  попался такой душ, а точнее сказать, душик. Малюсенький, ободранный, кроме того, очередь туда следовало занимать с вечера. Модели эти – великие голодранцы – даже дрались за возможность помыться! Как тут не будешь мечтать о собственной ванне? Алисии спала и видела, как залезет в персональную белоснежную ладью, вытянет ноги и будет лежать, сколько душа пожелает. И ароматного масла в ванну побольше нальёт, и соли морской.  И пены от души! До кучи, короче.
Всего один раз Алисия попала в такую волшебную длинную ванну в Москве ( в гости приглашали). Она эту ванну запомнила и полюбила навеки. И когда выбирала квартиру, всё талдычила брокеру: «С ванной вот такой, как лодка! Я только такие люблю!» Брокер была русской, в переводчике не нуждалась, однако ей поднадоело слушать одно и то же, показывая разные квартиры – девчонка явно выделывается - и она уговорила Алисию на вот эти покои в «щепке». И джакузи показала! «Каждая звезда должна иметь в ванной джакузи!» - сказала брокер. И Алисия опомнилась: она же звезда, спасибо, что напомнили! И согласилась. 
 В первый же день, даже не распаковав вещи, она залезла в джакузи и принялась  переключать разные клапаны! А они что-то не переключались… Тогда Алисия вылезла, запахнулась в махровый халат и побежала по коридору искать мужика, который бы справился с вредной джакузи. (Так в России принято – не слесаря вызывать, а искать первого попавшегося мужика).
  Волосы у Алисии были распущены, немного влажные, они вились и локонами падали на плечи. Вид у девушки, прямо скажем, оказался интригующий. А потом эта девушка вычудила. Постучала сначала то в одну квартиру, то в другую. Наконец, дверь открывается. Стоит красивый здоровый мужлан мексиканского типа. Алисия обрадовалась, да как! Чуть на шею ему не кинулась. А потом на только ей доступном английском и говорит: «Пойдёмте со мной в ванную». Что вы думаете? Он пошёл, не раздумывая? Вы правильно думаете.
   Приходят. Алисия показывает ему джакузи и, как в театре пантомимы, рассказывает, что надо переключить. Мексиканец кивает, потом скидывает одежду и...  Что тут началось! Алисия с визгом ускакала из ванной, чем насмерть перепугала здоровенного бугая. Как потом он объяснил полиции: «Красивая девушка затащила его в ванную, а потом давай кричать: «Помогите!» Она мошенница! Денег хочет с него срубить!»  Алисия, выслушав его версию, возмущалась долго и упорно. Мексиканец – проныра, всё врёт. Во-первых, она не красавица. Во-вторых, она ему доходчиво объяснила, что нужно разобраться с наглой джакузи, которая не слушается. А мексиканец? Как себя повёл? Не по-джентльменски. Стал раздеваться и её, Алису Михайловну Зингер, в джакузи затаскивать. «Позор джунглям!»
  На это полицейский  возразил, что Алисия обманывает всех. Как же она не красавица, если профессия у неё для красавиц? Фотомодели некрасивыми не бывают. А она, Алисия Зингер – фотомодель.  На что барышня за словом в карман не полезла и выдала: «Это недоразумение!» 
Что было сущей правдой!

…Алисия Зингер родилась на Урале в маленьком посёлке Свердловской области, где жили сосланные в войну обрусевшие немцы. Звалась она тогда просто Алисой. Несмотря на то, то её фамилия имела много общего с фамилией еврея, создавшего шедевральный предмет – «Зингер», и чёрные глаза явно отрицали истинно арийское происхождение, никаких других кровей, кроме немецких, в их родовой ветке не наблюдалось. И в школе её, как других «немчат» , дразнили «Немец-перец-колбаса», иногда Евой Браун. Алиса не знала, кто такая Ева, поэтому её нервы сохранялись. Огорчение доставляла злополучная машинка. Ну, да, марки «Зингер», которая имелась почти в каждом доме. «Эй, Зингер, иди чини «Зингер»! Или. «У нас вчера «Зингер чебурахнулась кверху задницей, ха-ха-ха!»
Когда Алиса пожаловалась на это отцу, он только рукой махнул: «Не Гитлер, и ладно».
          Семейство Зингер считалось зажиточным. Один дом чего стоит! Двухэтажный красавец, просторный, украшенный разными плотницкими штучками. Во дворе – бравенькая летняя кухня, кирпичный гараж, здоровенный конюшня, скважина своя и колодец, а на задах, за огородом – баня. А хозяйство какое! Бык, три свиньи, коза Дарья, гусь Дурак.
Гусям имена давать не принято. Но однажды, когда этого гусака только купили и принесли домой, отец Алисы  Михаил Петрович с размахом отметил полезное приобретение и, начав на радостях обниматься с гусаком, никак не мог от того отделаться. «Уйди, дурак! Да чего ты, дурак?» - только и слышалось во дворе. А на следующий день оказалось, что гусь приходит в неописуемый восторг от слова «дурак» и бежит на всех парусах к тому, кто его произнёс.
Настоящим дураком в зингеровском зверинце был бык Лёха. Просто идиот рогатый! Алиса страсть, как боялась Лёху! Тот никого не признавал, выбежит из своего загона из конюшни – хоть караул кричи! Всех готов потоптать.
   Однажды Алиса подоила Дашку и пошла с бидоном в дом. А Лёха как выскочит! Алиса бидон на землю, а сама – на крышу гаража. Лёха от такого пируэта ещё больше взбеленился: квадратную голову наклонил, глаза выпучил, потом в конюшню залетел и всю проводку с мясом выдрал.  Алиса на крыше сидит, трясётся, все ноги в молоке. А Лёха, довольный, беснуется по двору. Дома никого, а значит, беснуйся, сколько хочешь. Лёха порядком потоптал огород, потом в малину ринулся. Редкий сволочной зверь!
  Сидит Алиса, пригорюнилась.  Ну, хоть бы кто на их улице показался! Смотрит, идёт кто-то. Обрадовалась! Мужчина. Да, Лёха мужиков побаивался. «Дядя Игнат, - запищала Алиса, - дядя Игнат Краузе!  На помощь!»
    Дядя Игнат быстро оценил обстановку, быстрым и деловым шагом зашёл на зингеровский двор и рявкнул со вкусом: «Фу!» Лёха любезно повернул голову в сторону камикадзе, озадачился немного, раздумывая о своём, о бычьем. Дядя Игнат несколько растерялся и даже испугался: что задумал странный злобный зверь? «А ну, сукин сын! – рявкнул что есть мочи дядя Игнат. – На место, гад ползучий, придурок жирный!»
На «жирный» Лёха обиделся и, встав на дыбы, ринулся на дядю Игната. Тот не захотел стать тореадором и успел убежать и закрыться в конюшне.
Выручила всех Алисина бабушка Берта Тимофеевна, папина мама. «Эт-т-то что ещё? – грозно спросила она, едва переступив порог своей усадьбы, нахмурила брови, руки в боки. – Я тебе покажу, чертяка, кто здесь хозяин!»  Лёху вмиг проняло бабушкино увещевание, он напоследок тряхнул головой, затем облегчённо вздохнул и лёг на пузо.
  А через неделю в районной газете появилась фотография, где Алиса была снята крупным планом, сидящая на крыше гаража, с задранным подолом, а внизу виднелась крохотная фигурка Лёхи, мирно лежащим на земле. Под фотографией виднелась надпись: «Какие опасности подстерегают людей в Сосновке? Этой девочке всего четырнадцать лет, но она едва не погибла на территории собственного дома».
Хохоту в себе, казалось, не будет конца. Алиса от пережитого позора не могла выйти из дома. И трудно сказать, чего она стыдилась больше, задранного подола или самой «быковой» ситуации, или того, что ей только-только исполнилось пятнадцать, а выглядит она младше?    
- Эх! – укорила её сестра Кира. – Хоть бы прикрылась на крыше-то. Перед всем селом голышом. Тьфу!
  И правильно сказала, в точку. Несмываемый позор!
И Алиса решила уйти. Куда глаза глядят! Пусть потом ищут её. Она им: «Я плохая? Живите без меня!» Пусть потом уговаривают остаться, пусть ещё прощения у неё, непутёвой, попросят. А она всё равно уйдёт! И никто её не остановит.
У них пятеро детей в семье, она средняя, две тёти, две бабушки, дядька, кока,  мамка с папкой. И все тычут – срам! 
Уйти Алиса решила ночью, когда всё село дружно стихнет и засопит носом на разные лады. Собрала в пакет нехитрые вещички, сунула старенькие сланцы, запахнулась в ветровку и стала пробираться к входной двери, судорожно обдумывая планы на будущее. Переночевать можно будет у Людки-Мотоциклистки, а утром… Денег на билет хватит до районного центра, а там… Там незнамо-неведомо. Нужно что-то придумать.
- Ты куда? – вдруг запищал младший братик Рудик.
- На сеновал, спи! – цыкнула на него Алиса.
- А зачем? – не унимался Рудик.
- Спи, тебе говорят! – пригрозила ему Алиса.
А Рудик давай голосить:
- Бабушка Гизела! Бабушка Гизела!
Алиса показала ему кулак, но поздно. На верхотуре, втором этаже, скрипнули половицы,  послышалась размеренная немецкая речь, и через минуту нижний этаж дома откликнулся на тяжёлую старческую поступь.
– Alles istin ordnung, бабушка Гизела, - поспешила заверить её Алиса.
Бабушка Гизела была мамина мама. Она не отличалась таким крутым нравом, как Берта Тимофеевна, папина мама, но что касается вопросов нравственности  - являла собой саму вселенскую строгость.
Бабушка Гизела кивком приказала Алисе следовать за ней. И Алиса беспрекословно повиновалась. 
Они поднялись наверх, в бабушкину комнату с таким низким потолком, что нормально во весь рост и не встанешь. На никелированной кровати, покрытой мудрёным лоскутным одеялом лежала подушка – бесценное Гизеловское сокровище. «Чистое золото!» - с гордостью говорила про подушку бабушка Гизела. Под золотом подразумевался лебяжий пух, скрытый под толстыми непробиваемыми наволочками.
Когда-то подушка являлась частью огромной пуховой перины. «Моё приданое!» - хвасталась бабушка. Но поредели гизеловские волосики, и вместе с ними поредело гизеловское приданое, ссохшееся до размеров жиденького квадрата.
Рядом с кроватью стоял сундук, очень смахивающий в темноте на гробик.
     Бабушка чиркнула спичку и зажгла керосиновую лампу. Алиса поморщилась: «Зачем вообще нужно электричество, если на нём нужно постоянно экономить?»  А керосин смердит. Ну, и запашок!
- Щас! – сказала бабушка и открыла крышку «гробика».
Никогда, никогда Алису не интересовала требуха, спрятанная в сундуке, о которой, конечно, все члены семьи были прекрасно осведомлены. Бабушка Гизела отличалась редкой старомодностью,  над которой хотелось бы улыбнуться, даже посмеяться, да нельзя. Стоит только немного коснуться бабушкиного детства, полного лишений, бабушкиной голодной юности, и сразу всё становилось понятным. Разве забудешь, как их,  русских немцев, везли на Урал? Как арестантов, чуть ли не как предателей. Они даже из вещей толком ничего взять не успели, лишь самое необходимое. И пока ехали, голодали, голодали, голодали. Вот вам и депортация! А когда приехали на новое место? Ни кола ни двора. У всех дистрофия. Лекарств нет. Денег нет. Как выжили? Чудо. Но люди помогали! Кто чем. Бывало, от своих детей отрывали, а им приносили. Свёклу, капусту. Аж по кочану через день! И картошку гнилую разрешали собирать на колхозном поле. Лепёшки из такой картошки получались резиновыми,  чуть тошнотворными. Но тогда лепёшки казались слаще мёда! Отца Гизелы как изменника родины арестовали, как и многих тогда, по сфабрикованному делу в тридцать восьмом, из тюрьмы он уже не вышел. У матери на руках осталось четверо, Гизела младшая. На Урал приехали, жили в съёмной комнатке в бараке. Потом разрешили в заброшенную баньку перебраться. Старший Гизелин брат проявил свои плотницкие таланты. И полати сколотил, и пристрой сделал. А потом даже печку переложил. Зажили! В тесноте, да не в обиде. Хоть за жильё платить не надо. Потихоньку хозяйством стали обзаводиться. Скотинка появилась: коза, кабанчик. Налог обязательный всегда платили: молоко сдавали по несколько литров, шерсть (не сдашь – посадят), вот какое время было, лютее лютых! А они, несчастные русские немцы, выстояли! Трудом, терпением и знаменитой немецкой аккуратностью взяли.
   Но вот напасть! Не приживалась скотина на том месте. То коза, привязанная за верёвку «задушится», зацепившись за забор, то кабанчик вдруг болеть начинает ни с того ни с сего. Гиблое место. Недаром банька брошенная оказалась. И тут Гизела с подружками баловалась костерком. Разожгут, и давай сухие ветки кидать, да куражиться. А тут как-то ветер поднялся! Налетел внезапно, разнёс «красного петуха» повсюду. Там сухое дерево полыхнуло, там загорелось. А потом и банька с пристроем занялись. Да как! Сгорело всё быстро и основательно. Но, что поразительно, мать не стала ругаться и голосить, только стояла и внимательно смотрела на дымящиеся головёшки. Но у деревенских свой взгляд на пожары. Ребятня постарше Гизелу с подружками поймала, повесила на шею табличку с надписью «поджигатели» и водила по селу. Ох, сколько слёз пролила Гизела!
  Мать, хоть и числилась женой врага народа, но числилась ещё и в передовиках, и ей, как передовице, выделили малюсенький настоящий домишко, где ранее располагался медпункт. А медпункт переехал в новые, только что отстроенные хоромы. Мать сказала тогда: «Спасибо Гизеле!». А Гизела мотала на ус: что ни делается, всё к лучшему.
     И зажурчала жизнь в домишке. Вовсю как развернулся здесь Гизелин брат. И пристрой, и баньку, и конюшню с курятником.  Животины – полон двор: коза, корова, свинья. Потом даже и ондатр развели! Зажили, наконец-то. И уже ни на шаг не отходили потом от феодального хозяйства, где всё своё. И «лихие девяностые», когда деньги обесценились, пережили легче, чем другие.
   Алиса не понаслышке знала, что такое покос. Это очень тяжёлая работа, изнурительная донельзя, все жилы вытягивающая, но она к ней была приучена с детства, поэтому никогда не ныла и не причитала. На покос брали с собой бидончик квасу, огурцы, варёной картошки и зелёного лука с петрушкой. В перекур, прямо в поле, делали окрошку, разливали по железным мискам и ели, причмокивая, потому как что может быть вкуснее настоящей крестьянской окрошки, терпкой, сладковатой и всегда чуть тёплой, так как некуда спрятать бидон, который нагревается даже в тени.
  С покоса возвращались еле живые. Но никто никогда не жаловался, не отлынивал и не ныл. Считалось, что луг у них маленький, и дел-то там с рыбью ногу: на два-три дня от силы, потерпеть всего-ничего. Так, в принципе, и получалось. 
     Заготовленного сена всегда не хватало, и папка выписывал по самой дешёвой цене дополнительно ещё несколько рулонов. А ещё комбикорм нужен, питание ведь должно быть сбалансировано, а иначе какое молоко будет? «Дело – дрянь» не иначе.
    Папка сердился, когда много корма приходилось закупать. Всё прикидывал, как можно обойтись своими силами, чтобы не производить лишних трат. Иначе скотина золотой выходила, дешевле мясо с молоком на базаре купить. Дебет с кредитом у папки не сходились, и он продолжал настаивать на необходимости обрабатывать собственные картофельное поле, огородище, лужок для сена.
  Однажды весной, когда сажали картошку, не хватило семенника, и почти сотка земли оказалась пустой. Папка так устал, что махнул рукой. А Алиса нашла в кармане куртки пакетик с семенами кормовой свёклы и ради озорства начала втыкать их в землю на полагающемся расстоянии, а когда надоело, то стала, как зёрна пшеницы, рассеивать их на последних вершках. Сделала и забыла. Но пришла пора окучивания, и тут у всех глаза на лоб. Ботва свёклы выросла на редкость высокая и жирная. Удивились. Свёклу выпололи и оставили до осени. А в сентябре сняли такой урожай, какой не видывали, наверное, с царских времён! Свёклу, как в сказке про репку, пришлось из земли тащить всем миром. Здоровая выросла, крепкая, жирная. Папка ходил потом и всем соседям свёклу демонстрировал, вот чудо так чудо. Ему объяснили, что земля добрая, с навозом, с чернозёмом. А папка сказал, что это у Алисы рука лёгкая, для хозяйства пригодная.      
   А она вправду хозяйственная была. И доить умела, и туши свежевать, и птицу ощипывать. Не белоручка, всем работницам работница!
Свинью режут, кто тушёнку варит? Алиса! Сначала только помогала варить бабушкам, а потом всё сама. И при том, что ей не было и пятнадцати.
  Сейчас, на верхотуре у бабушки Гизелы, Алиса ждала выволочки. Она готовилась мужественно пережить бурю, сотканную из нравоучений и высокопарных слов, но неожиданно бабушку понесло в другую сторону.
   Она достала из сундука старые выцветшие фото, на которых проглядывал силуэт дамы неопределённого возраста.
- Это мама моя, - ткнула пальцем в одну из них бабушка Гизела, - твоя прабабушка.
Алиса без всякого интереса посмотрела на девушку в смешной шляпке с зайцем на тулье.
- Видишь, какая шляпка? – важно спросила Бабушка.
- Ужасная! – непроизвольно вырвалось у Алисы.
И бабушка Гизела с досадой ткнула её пальцем в лоб.
- Произведение искусства! – воскликнула она. – Шляпка от самой мадам Колчиной!
- Подумаешь, - презрительно фыркнула Алиса. – Ничего особенного, такое срамное и я сошью.
Гизела достала другие фото и веером разложила их на столе.
- Это мама в девятнадцатом году. А это – в двадцатом. Она работала манекеном.
- Манекенщицей! – поправила Алиса.
- А у нас говорили: «Манекен», - отрезала бабушка.
- Мама тогда в Москве жила. Стояла однажды в очереди за картошкой, тут её мадам Колчина и увидела. Ты, говорит, длинная…
- Высокая! – наставительно вновь поправила Алиса.
- Не перебивай старших! – бабушка стукнула кулаком по крышке сундука. – Безобразничаешь, словно не моя ты. А ты моя!
- А то чья? – улыбнулась Алиса.
- У нас говорили: «Манекен». В манекены набирали длинных и худых. Чтобы одёжа, что маститые портнихи шьют, подошла. И чтобы манекенов при показе далеко видно было. Предпочтение, конечно, отдавали красивеньким. Чтоб смазливые на лицо были. Кому охота смотреть на страшненьких? Так вот. Прабабушку твою сразу взяли. Она стала одёжу показывать на показах.
- По подиуму ходила? – с удивлением спросила Алиса.
- Чего-чего? – переспросила бабушка.
- Ладно, проехали, на показах показывала показуху, - сказала Алиса и захохотала.
Бабушка щёлкнула её по лбу.
- Она красиво ходить умела. И на фотографиях красиво выходила. Её даже в кино приглашали сняться. Но она замуж собралась, поэтому отказалась. А была бы, может, не хуже, чем Целиковская.
- А почему она после смерти прадедушки так ни разу замуж не вышла? – вдруг спросила Алиса.
- По кочану, - угрюмо ответила бабушка.
- Но, раз, она такая интересная, то ведь за ней же ухаживали потом мужчины?
- Она не позволяла! – строго заметила бабушка.
- Может, второй муж помог бы вам, не мучились бы так после войны, - осторожно предположила Алиса.
- Может, помог бы, а может, и нет.
Бабушка помолчала. Она разглядывала фотографии, силясь что-то вспомнить.
- Я ведь отца своего не помню. Но по отдельным рассказам мамы знаю, что с ним мало кто мог сравниться.
Алиса оживилась.
- А его фотки есть? Хоть одна?
- Нет.
- Красивый был?
- Не знаю.
- А в чем с ним не могли сравниться? – не унималась Алиса.
- Не знаю. Мама любила его. Очень, - тихо сказала бабушка. - Этим всё сказано! Помнишь?
Алиса кивнула:
- Помню. Ты говорила мне, что любят не за, а несмотря на.
Она хотела было расспросить Гизелу, любила ли она деда, но постеснялась. Ведь это очень личное! Деда она помнила. Безжалостный молчаливый матершинник. Его ругательства всегда были крепкими и точными, оскорбляющими до глубины души, задевающие самое дорогое. Что говорить, все в семье боялись попасться ему под горячую руку. И властная бабушка Берта Тимофеевна боялась, и  бабушка Гизела, и отец, а про мать и сестру с братьями даже заикаться не стоит, те обходили сквернослова за три версты. Но несмотря на суровый нрав, его очень ценили и прощали все его жестокие выходки. Такого трудоголика следовало ещё поискать! Встаёт до первых петухов: навоз выгребет, корову выдоит – чтобы разлюбезной Гизеле меньше работы досталось – огород окучит, а зимой двор и дорогу возле дома расчистит, дорогу снова заметёт, а он вновь за лопату и ну, чистить. Если не любить, то не уважать такого просто было невозможно! Бабушка Гизела почитала деда чуть ли не за святого. Но Алиса подозревала, что в её душе ещё пряталось нечто неподвластное разуму  – сильная и неукротимая любовь к другому, о котором Гизела никогда не рассказывала и о котором, похоже, знал дед,  негласно наложивший на эту тему табу. Что мелочиться? Он не мелочный. Дед и вальяжную Берту Тимофеевну никогда не попрекал за то, что её не касалась грязная тяжёлая работа. Да, именно так,  не касалась ни в огороде, ни в конюшне, ни в курятнике. И воды она в дом не нашивала из колодца. Ведь скважину пробурили и насос в доме поставили поздно, аж далеко «за миллениум»! Экономили. А так, всё вручную, по старинке. Отец приговаривал: «Не развалимся». Но когда насос поставили, да канализацию провели, прыгал до потолка от радости на потеху всей семье.
Сейчас бабушке Гизеле хотелось, вспомнив те далёкие годы, прикоснуться к чему-то светлому и мучительно сладкому. Она, в скупых штрихах обрисовывая свою юную мать, рисовала пастельными красками таинственный и волнующий мир, где есть место подлинной красоте и изысканности, где нет ни коров, ни быков, ни коз, ни кур, где мужчины влюбляются в женщин и совершают ради них благородные поступки.
     После того, как Алиса прославилась на весь район, появившись на страницах местной газетёнки, её разыскал один странный тип. Подозрительный! «Из Москвы!» (он так сказал).  Ещё сказал, что набирают девушек в модельное агентство и что девочка вот эта вот на фото могла бы попробоваться, вроде она ничего.
Алиса – к папке. Папка – к типу, к хлыщу этому заезжему. «Ты что моей дочке предложил?» - зарычал папка, и в шею его! Летел проходимец, как Икар.
   Мамка тоже возмущаться: «Сбивает девку с пути истинного. Ишь, чего захотел! В модели!!! А что это значит? Грязная жизнь у девчонки будет, вот что это значит!» Модный мир – соблазны кругом. Модный мир – это разврат, прикрытый глянцевыми страницами журналов. Мамка грамотная, сколько читала про этих моделей, ни одной нормальной судьбы не увидела. Пишут только, что вышла замуж – развелась, вышла замуж – развелась.  Так конечно! Если голышом фотографируются! Никакой благопристойности. Какой мужик с этим мириться будет?
   Кока, двоюродная сестра мамкина, тоже давай поддакивать, да по-поэтессному: «Модель – всегда бордель!» И  сеструха Кира рот от удивления отрыла: «Алиску в модели? Да у неё ж ни кожи ни рожи. Во сне приснится – одеяло разорвёшь».   Алиса, как услышала, вскипела, и надавала Кирюхе  тумаков, мол, говори, да заговаривайся, на себя посмотри, мол, тоже костлявая и длинная, только к ней, к Алиске, хлыщ столичный подкатил, а к ней, к Кирюхе, нет, вот и завидует. Только пусть завидует молча!
А бабушки ничего не сказали. Берта Тимофеевна жалела Алису. И Гизела… Вот сейчас бабушка Гизела тыкала ей под нос старыми снимками и вкрадчиво убеждала Алису, что у неё талант («Москва обратила на тебя внимание!»), что Алиса – красавица, и фигура у неё – отпад. Ну, это она загнула, конечно. Какая у Алисы фигура, было известно всем. В школе смеялись: «Жирафа!», и ещё: «Доска - два соска!» На дискотеках она стенки подпирала, никто из парней особо не рвался её приглашать. Но всё равно Алисе хотелось верить, что она неотразимая! А какой девушке не хочется в это верить?
И когда бабушка Гизела сказала: «Поедем в Москву! Всем утрём нос!» Алиса самонадеянно поддакнула: «Поедем!»
И они поехали.
2
Легко сказать – «поехали»… Где Сосновка и где Москва? А если учесть ещё, что в Москве не были ни разу, знакомых никого, то остаётся только посочувствовать столь неразумному решению.
Алисин отец Михаил Петрович встал на дыбы! Ну, ладно у малолетки ветер в голове, но старая карга куда лезет? Старческий маразм, ни дать ни взять!
Бабушка Гизела выслушала спокойно, а потом резюмирует: «Так мы вернёмся, если что. Неужто родной дом не примет? Где родился, там и пригодился». Это было убедительно. И отец дал добро. Мама, в принципе, тоже. Не одна же дочь едет, а с родной бабушкой. Какой-никакой, а глаз есть. И деньжат бабушка скопила, она всегда бережливая до скупости была. И на первое время хватит и на билеты обратные. (Вернутся ведь, к гадалке не ходи).
Короче, отпустили с Богом.
      Бабушка Гизела с Алисой к сборам подошли со всей серьёзностью. Еды набрали с собой – корзинищу, корзину и корзинку. Греча, мука, сахар, соль. Консервы: сайра, килька, сельдь. Сухари от сушек до галет. Своя домашняя колбаса (но её немного, только чтоб в поезде перекусить, хранить-то негде). Курица собственного копчения. (Дядька коптил). Сухое картофельное пюре в пластмассовых банках. Конфеты «на посошок», шоколадные и монпасье.
     Из вещей бабушка взяла лишь самое необходимое. А Алиса попыталась запихнуть в баул весь свой гардероб. Никакие увещевания на неё не действовали! Должны быть разные юбки и блузки. И джинсы тоже разные! Чтобы не подумали там, в белокаменной, что она тупая деревенщина, у которой платья переменить нет. Вон сколько! Она, Алиса, можно сказать, богачка! И пусть никто из родичей не смеет трогать баул! Пусть он набит до отказа, но Алиса сама его понесёт (своя ноша не тянет).
  Алиса выкаблучивалась и до последнего держала оборону; отец махнул рукой, мать повздыхала и тоже уплелась восвояси, а бабушка Берта Тимофеевна подошла, ручищей своей огромной отодвинула внучку и давай баул потрошить. «Это тебе уже маловато, это тебе лишнее, в этом стыдно в наше сельпо зайти, не то что на Красную площадь», - приговаривает властная Берта и вытаскивает одну шмотку за другой. И так деловито, безапелляционно.
- Вот это оставь, вот это и это! – подытожила Берта Тимофеевна и застегнула баул. – Всё!
Баульчик сразу стал худеньким и лёгоньким, а Алиса несчастненькой и слезливенькой. Опозорится, как пить дать, опозорится в этой Москве, где все поголовно красивые и элегантные.
Алиса собралась закатить истерику и постараться часть вытащенных вещей запихнуть обратно, но тут увидела бабушку Гизелу. Нет слов!
      Дело в том, что Гизеле  тоже было небезразлично, в каком виде она сама предстанет перед приличными господами, способными вершить судьбы людей. И она к «гардеробному» процессу подошла творчески, с присущей только ей фантазией и шиком. Очевидно, её сундук хранил по-настоящему удивительные сокровища, не только древние фото. Явно из этого волшебного сундука были вытащены фетровая шляпка с маленьким зайцем на тулье и серое приталенное полупальто, надев которое Гизела сразу стала похожа на селёдку.
- Чудно, мамочка! – всплеснула руками Алисина мама, увидев свою маму, претендующую на звание первой мамы, ой…первой леди района (а, может, и страны).
- Восхитительно, дорогая Гизела! – прошептала Берта Тимофеевна.
А Кира, опустив ресницы, быстро ушла во двор, таща за руку смеющегося Рудика. Маскарад, знаете ли, уместен на новогодние праздники.
           .. Чтобы на вокзал их отвезти, дядька пригнал свою машину, это в знак уважения. Пока во двор вытаскивали баул и корзинки, собралась публика. Людка-мотоциклистка, конечно, пришла поглазеть, как «Алиска Зингер Москву стращать поехала», и одноклассники тоже припёрлись. Интересно же!
Отец зрителям объяснял: «Съездят, посмотрят и вернутся! Съездят и вернутся! На Арбат сходят. Сходите на Арбат?» Алиса с бабушкой Гизелой, как болванчики, закивали головами. Быть в Москве и не посмотреть знаменитый Арбат? За кого вы нас принимаете?
«И на кладбище не забудьте!» - крикнул кто-то. «Типун тебе на язык!» - испугался отец. «Да на Ваганьковское, - примирительно раздалось в толпе, - где Высоцкий похоронен». Отец облегчённо вздохнул. А Гизела категорично: «На кладбище мы не успеем! Дел много».
Уселись в «Ниву», махнули  всем рукой. И айда в Москву!
…
    В поезде бабушка зыркала по сторонам, чтобы их не обокрали. В туалет всего два раза ходила, при этом отлучалась минуты на две не больше и шла, всегда неся на согнанном локте кожаную сумку с документами. И спала с сумкой в обнимку. 
     Пассажиры потешались. А Алиса бабушку жалела; она знала из рассказов мамы, как семью бабушки Гизелы при переезде на Урал обокрали – последнее унесли. Это было настоящей трагедией, потому что не только вещи – документы сгинули. Напомнить, какое время было?  Гизелина мать шептала: «Меня – в тюрьму, детей – в детдом», и плакала, плакала…
   Алиса не смеялась над бабушкой Гизелой. Любила. Дома всегда иван-чай для неё сушила, и бруснику собирала. Та слаба на ноги была, травяная поддержка очень даже помогала. И приступы сердечные у Гизелы случались. Алиса всегда ночью дежурила у её постели. Однажды проснулась – тишина.  Алиса вскочила и давай Гизелу тормошить: «Бабулечка!» Гизела глаза открыла: «Чего спать не даёшь? Только сон в голову пошёл… Не буди!» А Алиса подумала другое, и у неё оборвалось сердце.
    Сейчас в поезде Алиса только и делала, что ходила от проводницы к бабушке, от бабушки к проводнице. И чай принесёт (проводница бесплатно им давала), и просто кипятка, который Гизела с наслаждением наяривала с «долгоиграющим» монпасье!
    Домашнюю колбасу они не съели – не хотели – подарили проводнице. От души! За доброту и внимание!
  Когда подъезжали к Москве, Алиса не отлипала от окна. Ей хотелось покататься на поезде, и она покаталась, но ещё больше ей хотелось увидеть Москву, Как она начинается. «Наверное, она вся огромная, вся в граните! А гранит бордовый, и всё кругом – и стены, и пол – бордовое!»  - думала Алиса.
Конечно, Алиса уже была не маленькая. Пятнадцать стукнуло. И приходилось ездить дальше своей Сосновки. В Краснотурьинске была (его немцы строили), в Нижнем Тагиле была (в театр ездили с классом), в Екатеринбурге была (ничего город, большой, с красивым мраморным вокзалом), в Кунгур ездила (Пермский край, интересный такой, там ещё кунгурская пещера есть, где ледяные глыбы налипли). Повидала Алиса белый свет! Не дикая. Не «анчутка».
   Но всё равно Москва ей грезилась как нечто особенное, такое, что не вписывается в общепринятые рамки. «Недаром же говорят: «Красная Москва!» - волновалась Алиса.
   И вот. Приветствует радио в поезде. Перрон. Они с бабушкой Гизелой на вокзале. Ничего особенного! Что за невзрачность? Серым-серо… «Наверное, не на тот вокзал прибыли! Бабушка перепутала», - мелькнуло у Алисы в голове. В Москве же много вокзалов. Ну, не может здесь быть так много обыкновенных, субъектов, одетых просто, как они с бабушкой? А где платья из глянцевых журналов?..
- Простите! – обратилась Алиса к полицейскому. – А это какой вокзал?
- Ярославский! – отрапортовал полицейский.
«Тот вокзал. Людка-мотоциклистка говорила, что поезда с Урала в Москву всегда на Ярославский вокзал прибывают», - вздохнула Алиса.
- За мной! – скомандовала бабушка.
И они закондыбали. Вещи – в камеру хранения. Где переночевать? Бабушка забила места в комнате матери и ребёнка. Потом взяли такси и направились по адресу, что на бабушкиной бумажке нацарапанные, прямиком в модельное агентство.
…
- Вам кого? – удивлённо спросила молоденькая секретарша с ногтями «до Нью-Йорка».
- Вот, - бабушка протянула пропуск.
Пропуск бабушке Гизеле с Алисой выписали в бизнес-центре, причём сначала ничего им выписывать не хотели, так как не было предварительной договорённости с модельным агентством, и охранники сначала объясняли, а потом откровенно ругались, говоря, что у охраны такое указание сверху – не пускать никого без предварительной договорённости. Но бабушка Гизела продемонстрировала использованные железнодорожные билеты (не выбросила предусмотрительно!), потом открыла кошелёк, где мелькнули скудные денежные купюры, затем ткнула на улицу -«Такси!»-  подчеркнув тем самым, что денег на вторую поездку с предварительным согласованием может и не хватить. «Что, отправите старую женщину с юной девочкой ни с чем? На улицу?»
Охранники чертыхнулись, выписали пропуск и жестами объяснили, как пройти в офис модельного агентства.
- Только не заблудитесь! – крикнул охранник. – Бизнес-центр большой!
- Язык до Киева доведёт, - отрезала бабушка Гизела, и они с Алисой пошли.
         - Вам кого? – изумилась секретарша.
«Ну, и ресницы! – изумилась Алиса. – А ногти, ногти!»
- Главного позовите! – приказала бабушка.
- Какого главного? – не унималась секретарша.
- Самого главного!
Бабушка Гизела была в ударе. Её не смутили любопытные насмешливые взгляды и напыщенный вид модной девицы. Она, Гизела, тоже кой-что повидала! Вам и не снилось, что она видала!!! («Пусть вам никогда не приснится, что она видала»).
- Вы уборщицей устраиваться? – догадалась секретарша
- Нет! – рявкнула бабушка.
Она рассердилась вконец и стала возмущаться уже более конкретно.
- Не твоё дело, зачем я здесь! – несколько грубо залепила бабушка Гизела. – Мне нужен директор. Вот ему я скажу. Всё скажу.
Алиса жалась в это время в уголке. Офис был маленький и уютненький. А раскрашенная секретарша такая фееричная! Портреты красавиц кругом. И лампочки светящиеся в полу такие необычные. И она, Алиса из Сосновки, среди всего этого?.. Застрелиться – и не встать!
- Директора нет, - отчеканила секретарша.
- А кто есть?
- Я.
- Ты со мной, девочка, не шути! – пригрозила бабушка Гизела. – Мы издалека приехали. И нам не до шуток!
Тут секретарша допетрила, как говорится, что к чему.
- Так вы на кастинг? – вскинула брови она.
- Чего? – вскинула брови бабушка.
- Ну, на отбор, да? – и секретарша уставилась на Алису.
Алисе же хотелось сквозь землю провалиться. Каким взглядом окинула её секретарша, каким взглядом!
Нет, правильно, говорил папка, надо посмотреть Москву и домой!    И Алиса дала дёру!
…
Секретарша нашла её плачущей в туалете.
- Девочка, - сказала секретарша, - пойдём, бабушка твоя ждёт, волнуется. Пойдём!
Алиса расплакалась ещё пуще! Она даже хотела всё свалить на бабушку, что она придумала такое смешное, и Алиса теперь – клоун для всех.
- Я же не знала, что ты на кастинг пришла! – улыбнулась секретарша.
По-доброму улыбнулась, по-хорошему. И Алиса вдруг прислонилась к её плечу и стала понемногу успокаиваться.
- Меня Карина зовут, - сказала секретарша.
- А меня Алиса.
- Я знаю, - ласково сказала секретарша. – Алиса в стране чудес!
      Сказала и рассмеялась. Мол, все мы в сказку попали, и, «чтобы стоять на месте, нужно постоянно бежать».
 - Пойдём! Сейчас в офисе никого нет, но скоро придёт эйч-менеджер, а потом директор. Пойдём.
Она взяла за руку плачущую девочку и повела обратно в офис модельного агентства.
В это время бабушка Гизела изучала папки, лежащие на столе секретарши. Она перелистывала страницы и недовольно хмыкала.
Это были портфолио моделей. Как полагается. Обязательно несколько фото: и во весь рост, и в купальнике, чтобы было воочию видно особенности фигуры, и в длинных платьях, и в коротких, и замысловатом костюме, и в простом. Чтобы знать заранее, какой образ девушке сподручнее создать? Какие у неё возможности?
- Чтоб вот этого не было! – категорично заявила бабушка и ткнула пальцем в фото девушки в купальнике. – Алиса, слышишь?
Секретарша вырвала папку у бабушки из рук.
- На моём столе без спроса ничего брать нельзя! – как можно вежливее объяснила она.
- Пардон, - сконфузилась бабушка.
- А вам вот это, - секретарша потрясла папкой, - сделать придётся. Если, конечно, хотите здесь работать! Модель – это фигура в первую очередь. Как отбирать будут для съёмок модель, если неизвестно, какая у неё фигура?
Бабушка Гизела со свистом вздохнула.
- Портфолио сделать обязательно! – тряхнула головой секретарша. – Директор у нас знаете, какая строгая? Упал – отжался. Но по-другому никак. У нас агентство одно из самых лучших в Москве. Здесь моделей заказывают для самой крутой рекламы!
- Как это заказывают моделей? – вскипела бабушка Гизела. – Они что, вещь? Девочки по вызову?
 Ответ не замедлил себя ждать.
- Они – девочки по вызову! – отчеканила секретарша. – Только вызовы разные бывают. Главное, чтобы не для интимных услуг.
Гизела аж задохнулась, на что ей в лицо полетел смех.
- Да никто их в постели к богатым дядям не затаскивает! – отмахнулась секретарша. – Сами лезут! Олигарха отхватить хотят. Потому что он для многих и есть счастливый билет.
Бабушка Гизела призадумалась. Алиса готовилась рвануть на выход.
 - Надо портфолио! – приказала Карина. –  Если хотите, чтобы работа была. Чтоб вызовы были.
3
Пока бабушка Гизела выспрашивала, как фотки для портфолио сделать, где сделать, да сколько всё это будет стоить, агентство стало постепенно наполняться людьми. Впорхнули длинноногие девицы, все из себя, разнокалиберные, высокие и низкие, но обязательно на немыслимых каблуках! Модели, по всей видимости. Все раскрашенные, как воины племени делаваров, грудь у всех из блузок-топиков- платьишек вперёд выпирает – смерть мужикам (право, ослепнуть можно!). Девицы размахивают папками с фотками и орут во всё горло разную ерунду. Гонору-то, гонору… О! Ещё один интересный экземпляр. Но это директор, сразу видно. Уверенность в кубе! Пронеслась в свой кабинет, как торпеда, оставив за собой шлейф заморских терпких ароматов. Девицы сразу вытянулись во фрунт, смолкли. По поведению понятно, с кем дело имеют – с власть имущей. Не просто управляющая. Это директор со связями! И агентство –  её вотчина, и люди за ней стоят серьёзные, так что при случае прихлопнет неугодного одной левой и поминай, как звали. Крутая баба! А бабушка отметила: «Молодая! Тридцати нет, наверное». А Алиса подумала: «Вот это прикид! Суперзвезда!»
     То, что директор была моделью, без труда угадывалось по её внешнему виду. Высокая, стройная, стильная. Чёрная узкая юбка до колен, чёрная водолазка, сверху летний белый пиджак с розовыми цветами, а туфли сплошь из белых кожаных ремешков и на тонких стальных каблуках-шпильках. Сумочка у директора узенькая беленькая с ремешком-цепочкой. Но что вещи? Шевелюра какая! Вот это волосы! Тоже белые, но какие-то неестественно белые, с отливом, вьющиеся, длинные, кокетливо ниспадающие до лопаток. Ухоженная с ног до головы.  Огромные трапецевидные ногти-«френч», огромные чёрные ресницы, загнутые вверх, брови тоже чуть не в пол-лица («Вытатуированные!- догадалась Алиса. – Как у Людки-мотоциклистки!), нарисованные причудливые стрелки возле глаз ровные-ровные, прямо как на картинке, а губы пухлые, чувственные, тронутые перламутровой розовой помадой. Лицо не сказать, что с правильными чертами, и нос великоват, и глаза близко посажены, но смотреть на такое лицо приятно: кожа матовая, идеально чистая. Хоть сейчас фоткайте эту кралю и лепите её физиономию на обложку журнала, точно не прогадаете! Вызывающе яркая, броская. Такую один раз увидишь и запомнишь на всю жизнь. Журналы вмиг разлетятся!   
Карина бабушке Гизеле:
- Сейчас подождите, я про вас… это…
Она не договорила и скрылась в кабинете директора. Через минуту великое начальство выплыло посмотреть на «матушку деревню».
- Портфолио! – вместо «здравствуйте» процедила директор. – А? Нет? Зачем пришли? Не морочьте мне голову!
Бац – и отворот-поворот. Даже рта никому не дала открыть. Бабушка Гизела, обычно находчивая, тут растерялась; не ожидала такого напора. Директор не женщина, а бронетранспортёр какой-то.
- До свидания! – бросила директор бабушке Гизеле.
- Влада Константиновна! – послышался интересный баритон.
- Да? – обернулась она и картинно изогнула бровь.
- Добрый день, Влада Константиновна, - извиняющимся голосом пробормотал стоящий неподалёку высокий парень.
- Дима, фотосессия прошла успешно, поздравляю! – сказала директор парню и протянула ему руку.
Он, улыбаясь, аккуратно пожал крупную кисть её руки, с тонкой блестящей цепочкой на запястье, и, показывая на Алису, заметил:
- У них есть портфолио. Я занят был, фотки не успел распечатать. Виноват!
Бабушка Гизела непонимающе заморгала, полагая, что парень их с кем-то перепутал. Она хотела даже вмешаться, но парень перехватил инициативу.
- Я подготовлю! Влада Константиновна!!! Послезавтра. Идёт? – опять улыбнулся парень.
Директор поджала губы:
- Сальников, надеюсь на тебя. Но в двух словах, фотосессия удачная? – и тут она понизила голос, подчёркивая всю деликатность ситуации (хотя какая там деликатность).
- Вам понравится! – уверенно отрапортовал парень. – Или вы не сомневаетесь во мне как в фотографе?
Дмитрию Сальникову было двадцать два года. Он был хорош собой. Хрестоматийно: высок, строен, голубоглаз. И талантлив. Невероятно! Дар фотохудожника открылся у него  только в институте, но уже к последнему курсу он зарекомендовал себя чуть ли не как метр. Настолько солидный уровень мастерства демонстрировал в своих работах! И с некоторых пор директор модельного агентства Влада Константиновна Петрова не только считалась с его мнением, но и опиралась на него. (И – между нами, девочками, говоря – была тайно в него влюблена).
  И сейчас раз Сальников говорил, что фотосессия стоящая, значит, так оно и есть.
- Ну, смотри! – кивнула директор. – Только из-за этого не завали другой проект.
Она чуть презрительно показала глазами в сторону забитой-запуганной дурнушки в углу и скрылась в своём кабинете. И, как только хлопнула дверь, к Алисе подбежала Карина.
- Видишь, всё хорошо! – зашептала она.
       Карине было невыносимо жаль эту девочку, которая совсем не вписывалась в московскую жизнь, с её бескомпромиссной конкуренцией и жестокостью. Не тянешь? Никто возиться с тобой никто не будет, за дверью тысяча и один претендент. Ленишься пораньше встать, чтобы подготовиться к съёмкам? Гудбай! Ходишь немытый-нечёсаный, типа, уставший? Гудбай! Нажираешься по-свински? Гудбай? Жалуешься на грубое обращение? Гудбай! Плачешь, что не взяли на съёмки? Гудбай! (Или плачь, чтоб никто не видел). Хочешь к маме с папой? Гудбай! (Мы все к маме хотим, но никто не должен об этом знать).   
- Мы посмотрим Москву, и домой, - прошептала Алиса.
- Конечно, - погладил её по плечу Карина.
Тут же обернулась и счастливо заулыбалась высокому парню.
- А теперь познакомьтесь! – торжественно сказала она. – Это наш фотограф. Один из лучших!
- Из самый лучших! – шутливо поправил парень.
- Дмитрий Сальников! – выкрикнула Карина. – Прошу любить и жаловать.
Девицы-модели заохали и театрально зааплодировали.
- У-у-у! Димон, да ты у нас звездишь!
Димон столь же театрально раскланялся.
     Он давно пришёл. То зайдёт в офис, то выйдет. Постоит-посмотрит и упрётся в   курительную комнату.
 Увидев длинную и донельзя худую старушку в смешной шляпке, он не особо удивился, так как ему, фотографу со стажем, и не такое приходилось лицезреть. Сначала он принял её за актрису, которая подыгрывает модели в постановочных съёмках. Но, услышав её расспросы относительно портфолио, понял, что это чья-то маман. Огляделся и понял чья. Что за причуды? Бедная девочка.
   Девицы-модели сновали туда-сюда, косились на девчонку и отпускали в её адрес весьма нелицеприятные отзывы. Димон перевёл глаза на ресепшн. Карина смотрела на него в упор и знаками показывала, чтобы он вмешался. И он вмешался. 
    Но это был лишь толчок. Он давно уже собирался подойти к ним, к этим двоим, странным и смешным. Так больно ему стало за этих несуразных худышек! Особенно за девочку. Над ней смеются, а она стоит и молча слушает, опустив глаза. А маман её рассматривает папки и сыплет вопросами относительно съёмок. А ведь у них нет ни одного шанса! Девчонка стеснительная, угловатая. Нет, не её эта стезя, не её.
  Но когда из кабинета вышла могущественная Влада, способная кого хочешь в бараний рог свернуть, да старушке так словом заехала, как по мордам надавала, у него, отъявленного лавеласа и местного признанного плейбоя, ёкнуло сердце: нельзя так, нельзя. На девчонке вон лица нет! 
Он всего насмотрелся, в свои двадцать два года воочию видел, как девчонки в звёзды пробиваются: ревут, шантажируют фотографов, топят друг друга, голодают, вены себе режут – всё головы вытерпеть, лишь бы скакнуть на самый верх, где слава и большие деньги! Мужиков богатых кадрят, и проституцией занимаются, прикрывая свою продажность фантазиями про любовь и про свою собственную неповторимость.
   Но то, что Сальников видел сейчас… Это не попадало ни под одну категорию. Ребёнок среди шалав стоит и умирает от стыда и унижения, а каждая из красоток старается ещё сильнее ногой подпнуть. (Но девки тоже все юные, чуть за двадцать, ещё не вышли из сопливого возраста). А маман «ребёнкина», словно ничего не видит и не понимает, никак в тему въехать не может. Какую-то газетную вырезку достала и тычет ею под нос девицам. Фото. В газете! Достижение, что ни говори.  А девки как давай ржать! Изгаляться ещё давай под аплодисменты: «Прэлестно! Прэлестно!»  И когда на ковёр вышла сама живая беда, огнедышащая, страшная, опасная, но способная в один миг обернуться победой, этакая Клопатра, у которой в руках скрижали, где уже написано «Казнить нельзя помиловать» и дело только за малым – за судьбоносной запятой, Сальников вмешался. Будь, что будет! Он просто не хотел, чтобы старенькой маман с ребёнком было больно и она плакали. 
 - Тебя как зовут? – спросил он ребёнка.
- Алиса, - тихо промямлила она. – Зингер.
- А маму твою?
- Это не мама. Это бабушка моя. Гизела Кляйн!
Сальников присвистнул.
- Проснулся я однажды, а в городе немцы! – развёл он руками.
- Димон! – прикрикнула на него Карина. – Не будь националистом.
- Я? – изумился Димон. – Что вы! Мне всегда была по душе немецкая аккуратность. Я русский в тысячном поколении, и у меня врождённая бесшабашность. Так что мне очень даже по нутру пунктуальные и рациональные.      
- А что такое рациональные? – доверчиво спросила Алиса.
- Это такие интересные, красивые и очень умные! – серьёзно ответил Димон.
- А-а-а! – откликнулась Алиса.
Карина опять цыкнула на Димона. На что он отреагировал со свойственным ему чёрным юмором.
-  Штирлиц залез на телеграфный столб. И, чтоб не привлекать внимание прохожих, развернул газету. 
Тут Бабушка Гизела подошла к Димону и засветила ему кулаком по лбу. 
 - Чтобы думал, что говоришь!
Карина тоже пустила в ход кулаки и от души стукнула по столу на ресепшн:
- Так его, хулигана!
Димон дурашливо потёр лоб.
- А вы мне нравитесь, фрау! – восхищённо воскликнул он. -  Люблю смелых и решительных.
Гизела встала руки в боки и с вызовом выдала:
- Штирлиц шёл по Берлину и увидел надпись на стене: «Штирлиц – дурак». Тогда он понял, что ему присвоено звание Героя Советского Союза.
Димон, закрыв лицо руками, захохотал. Алиса тоже засмеялась. И первый её московский день стал сиять тем особым московским счастьем, когда ничего не получается, но понимаешь, что всё хорошо, и потом будет всё хорошо,  и  отчаянно хочется жить!
…
Переночевали бабушка с Алисой на вокзале в комнате матери и ребёнка с почасовой оплатой, а на следующий день, с утреца, отправились делать портфолио. Алисе очень понравилось само слово, важное, заковыристое. Бабушке тоже понравилось, и она повторяла его при каждом удобном случае.
На этот раз обошлись без дорогостоящего такси. Димон подробно на бумажке написал им, как добраться до студии.
    Он мог бы, конечно, договориться с Владой, чтобы та разрешила использовать студию в самом агентстве, где были великолепные осветительные приборы и реквизит. Но тогда обман раскроется – нет никакого портфолио! И не было. Соврали. М-да, тогда самолюбивая Влада точно сотрёт этих двоих в порошок. Димон не витал в облаках, понимая, что из себя представляет могущественная директорша. Заведётся с полоборота: «Кто мне помогал, когда я в Москву приехала?» Или. «Одним всё – другим ничего?» Или. «У нас не детский сад, а лучшее модельное агентство в Москве!» Ну, насчёт последнего можно поспорить, но то, что Влада из принципа начнёт гнобить этих провинциалов и загубит все их начинания на корню, сомневаться не приходилось.   
  Димон понимал, что нет шансов у этой стеснительной и угловатой провинциалки сделать даже плохонькую карьеру в такой пробивном бизнесе. Но они приехали издалека, и денег у них в обрез, в общем, как отправишь обратно? Сначала всё же надо дать попробовать.
    Димон решил сделать фотки Алисы в маленькой профессиональной студии друга отца, организованной в старом доме сталинской постройки, с толстыми стенами и высокими потолками. Развернуться было где. Этот друг часто оставлял Димону ключи, и тот всегда при случае мог воспользоваться апартаментами. Главное условие, которое ему выдвигали, не безобразничать. Что в это понятие вкладывалось, каждый понимал по-своему. Димон понимал так: чтобы соседи не жаловались. И они не жаловались! А он водил сюда и начинающих моделей, и раскрученных, клюнувших на его мужскую привлекательность. Работа здесь кипела. И портфолио делали, и много чего другого. Кстати, предприимчивый молодой человек и друзей водил, с которыми зажигал по полной (но чтоб всё в меру было! Чтоб соседи – ни-ни!). Поэтому сказать, что Димон безобразничал, было нельзя, несмотря на то, что его образ жизни был далёк от благопристойности. Любовницы приходили с разборками, нередко сталкиваясь друг с другом.  Но соседи не жаловались! (Это были очень странные соседи).   
 И вот пробил час для бабушки Гизелы и Алисы посетить это священное место.
Димон ждал их у метро. Бабушку Гизелу легко заприметить в уникальном головном уборе со зверушкой на тулье и пальто в такую летнюю теплынь.
- Миллениум пробил! – наставлял Димон бабушку. – Пора приобретать сотовые телефоны. В Москве у всех детей уже есть! Хотя бы один нужен для связи.
- Потом, - отрезала бабушка.
Они пришли в студию. Бабушка сняла пальто и шляпку и уселась в кресло. Она осмотрелась. Прожекторы, белый экран на стене внушали ей некоторое доверие. Итак, они пришли именно туда, где фотографы фотографируют. Не в притон пришли. Миновало их это страшное и ужасное.
- Работайте! – приказала бабушка. – Делайте как его… это самое…
- Портфолио, - подсказала Алиса.
- Его! – подтвердила бабушка.
Она смотрела на Димона и Алису, как удав, и они оба сжались. Расслабиться невозможно ни на минуту рядом с таким жандармом. Какое тут творчество? Какой артистизм?
Не даёт вредная бабка нормально работать, хоть ты тресни!
Димон размышлял: «А в купальнике, как девчонку снимать? Эта фрау с дерьмом съест!» И он решил услать её куда подальше.
Написал подробно на бумажке, как проехать к магазину канцтоваров и купить пачку белой дорогой бумаги «Снегурочка». Фотки –то, типа, на чём печатать?
- Вот деньги! – поспешно сказал Димон.
- И на проезд? – подозрительно спросила бабушка.
Он подобострастно кивнул. Бери, только сваливай побыстрее.
- Я щас, быстро! Алиса, не скучай и ничего не бойся! – сказала бабушка и направилась  к выходу.
- Давайте, фрау, шнеле, шнеле, - бормотал Димон.
Как только дверь захлопнулась, Димон повернулся к Алисе, да как заорёт:
- Раздевайся!!! Не буду больше с тобой возиться. Или делай, как надо, или проваливайте обратно в свою деревню.
Если бы он стал с ней деликатничать, она бы мялась и мялась, потом, наконец, призналась бы, что нет у неё купальника, как-то не подумала. А сейчас разделась до трусов и лифчика и стремглав бегом к экрану. Так встать? Или вот так?
- Молодец! – приговаривал Димон. – Стесняться меня не надо, я как врач-гинеколог, чем смогу – помогу.
Трусы и бюстгалтер у Алисы были недешёвые, фирменные. С мамой вместе выбирали. Не стыдно раздеться теперь. Но Димон,  как человек искушённый, сразу отметил: «Дешёвка! Китайское барахло!» Но вместе с тем отметил также, что фигура у девчонки, что надо. Сложена как! Чёткая линия талии, бёдер, длинная шея. Смугловатая от природы (вот вам и арийка!). Это плюс! Фотошопить не надо, чтобы добиваться матовости кожи на снимках. В диетах не нуждается, сразу видно, не склонна к полноте. Без одежды, надо сказать, она куда привлекательнее. Ни жиринки! Но бугрится, где надо. Грудь есть. И вырастет ещё, малышка в росте. Хотя какая же она малышка? За метр семьдесят у неё рост. Примерно, так.
- Ты какого роста? – спросил Димон, настраивая аппаратуру.
- Метр семьдесят три.
- Нормально. На подиумную модель ты, конечно, не потянешь. Только в исключительных случаях! А для бельевой и фотомодели тебе просто цены нет! – заверил её Димон.
Он был прав. И честен был как никогда. Физические данные Алисы были превосходные. Ноги неидеальные. (Но они часто у моделей не очень). Подростковая костлявость есть, конечно. (Однако с возрастом она пройдёт, а это может случиться уже через год-два). Хорошо сложена. Аристократично! Очень  пропорциональная. Руки какие длинные. Но не в ущерб! Красивые руки. А бедра? Тоже длинные, узкие, изящные. Фигуристая немка. Красотка!
- Сюда встань! – приказал Димон.
Алиса встала, а он защёлкал фотоаппаратом.
- Теперь вот так повернись!
Алиса повернулась.
- Нагнись! Ну, как будто ты кота увидела. Коты в твоей деревне водятся? – принялся ворчать Димон.
- Ага, - улыбнулась Алиса. – Так у нас целых три живут. Как квартиранты, домой придут, поедят и уходят. Гулёны.
- Да? – промычал Димон и вновь защёлкал фотоаппаратом.
- Ага. Они здоровые, как телята. На парном молоке взрощенные. У нас, когда Марта жила…
- Марта это кто? – уточнил Димон и стал искать лучший ракурс.
- Корова. Сейчас у нас коровы нет, коза только. А раньше была корова.
- Так, продолжай дальше.
- Так вот. Марту доить начинаешь, только скажешь: «Кис-кис!», коты, как вурдалаки, из разных сторон вылезают. Молока просят.
Алиса засмеялась, и Димон нащёлкал несколько кадров.
- Ну, ты делилась молоком с кошками своими? – ухмыльнулся Димон.
- А как же! У них в конюшне несколько мисок. У каждого своя! Не коты, а баре.
- Кто?
- Баре.
- Это кто такие? – забубнил Димон, просматривая снимки на фотоаппарате.
Алиса разошлась. Москвич! Фотограф, а не знает таких простых вещей. Она стала с жаром рассказывать ему про барыню и барина, и что когда их много… А Димон снимал и снимал. А Алиса не обращала на него уже никакого внимания.
- А лошадь как зовут? – неожиданно выдал Димон.
- Какую лошадь? – удивилась Алиса.
- Ну, у вас же конюшня есть. Значит и конь там должен быть.
У Алисы перехватило дыхание. Что за олух? Что за городской дурачок? Конюшня – это сарай  для скотины. Просто так говорится «конюшня», а на самом деле…
    Потом Димон замотал Алису в тюль, и вновь сделал снимки. Античная статуя получилась!
«Фигуристая девчонка! - убеждался Димон. – Порода гончья. Не располнеет и к тридцати годам.
Затем он нашёл дамский деловой костюм из дорогой жаккардовой ткани – кто-то из раскрученных оставил – и заставил Алису его надеть. Надо же, подошёл идеально! «Модельные параметры у этой деревенской. Хоть невысокая, а потянет на подиумную, как пить дать, потянет!» - подумал Димон и вновь нащёлкал снимков.
  Потом  стук в дверь.
- Бабушка!
Это действительно была она. Купила и бумагу «Снегурочку», и чебуреков (каждому по чебуреку). А чай в пакетиках с сахаром она достала из своей необъятной сумки.
- Заварим! – сказала бабушка и пошла на кухню.
А Алиса с Димоном сразу принялись есть жареное тесто с мясом. О, счастье какое, у каждого персональный чебурек.
Димон по-своему прокомментировал угощение:
- Штирлиц, почему вы пьёте и не закусываете? «Мы, немцы, народ скупой!»
Алиса быстро нашлась:
- Мы не жадные. Мы домовитые.
На что Димон, запихнув в рот остатки чубурека, зааплодировал.
А в это время…
Дверь студии вдруг открылась, и на пороге появился её непосредственный владелец. Друг отца. Он внимательно окинул апартаменты, глянул на Алису в её цветастых юбке-блузке, перевёл взгляд на парня, молодого, обаятельного развратника.
- Дмитрий! – скорбно произнёс друг отца. – Я прошу тебя освободить помещение и вернуть ключи.
Димон молчал. Он всё понял. Соседи оказались нормальные, совсем не странные.
Воцарилось молчание.
- Кто это? – указал он на Алису. – Ты что, педофил? Ты бы ещё из детского сада кого привёл.
И тут друг отца стал говорить очень правильные вещи, и Димон был готов подписаться под каждым словом, настолько всё правильно было! Нельзя пить, курить, женщин менять, как перчатки (разные болезни могут быть от такой-то беспорядочной жизни), и песни петь по ночам нельзя, мешая спать некоторым особо чувствительным субъектам, и драться нехорошо, и девушек стравливать между собой никуда не годиться (плохо, когда девушки дерутся), а девочек несовершеннолетних растлевать просто запрещается категорически! И если все перечисленные «архетипы» (он так и сказал!) имеют место быть в данном помещении, то это – притон.
- Какой такой притон?
Это бабушка Гизела, как черепаха, выползла из кухни и оказалась в эпицентре событий, окрашенными пришедшим дядей в весьма трагические тона. Она внимательно слушала этого господина и не понимала. Он, кстати, тоже не понимал.
- А вы кто такая? – вылупился на неё друг отца.
- Я бабушка вот этой девочки. Мы фотографируем… фотографии… Портфолио! Спасибо молодому человеку, что согласился нам помочь. Бесплатно! Я не могу заплатить. У меня денег только на проезд и на комнату матери и ребёнка на вокзале. А там знаете, как дорого? По часам оплата! А у меня знаете, какая пенсия? Лучше вам не знать. Какой же здесь притон? Как вам не стыдно!
Друга отца проняло. Это соседи, всё из зависти наговаривают, чужому успеху завидуют. Он ещё несколько минут потренькал с Гизелой о том, о сём, посочувствовал, что им с внучкой жить негде («На вокзале! Боже мой, на вокзале живут!») и дал один адресок. Хорошая квартирка. Это один его знакомый сдаёт. Отдельной комнаты у них с внучкой, конечно, не будет, но зато у каждой койко-место. И за не очень дорого! И внучку к осени на учёбу определим. Не в вечернюю школу, а на вечернее обучение. В ближайшую школу. Пусть аттестат получает. Мали что потом? Карьера модели такая ненадёжная!
   А у Димона друг отца даже прощения попросил. Димон простил. Димон добрый.
А бабушка Гизела с Алисой тем же вечером переехали жить в Кунцево, в трёхкомнатную квартиру, густо заселённую представителями самых разных национальностей. Кровати там стояли двухъярусные. Но уральские немцы не унывали, и не такие неудобства сваливались на их головы, и не такое приходилось терпеть. Всё просто. Бабушка на первом этаже, Алиса – на втором. Помыться есть где. Чай согреть есть где.  До метро от дома можно на автобусе, а можно пешком, только дольше идти нужно. Зато сэкономишь. И несколько школ в округе. В общем, живи – не тужи!
Кстати, портфолио Алисино и фототесты в других агентства тоже одобрили. Но это уже по блату. (Блат появился! Красота!) Димон разостлал. Как видели, кто портфолио делал, так смиряли свой нрав. Это была своего рода протекция, гарантия качества, надёжность девушки-модели. (Димон далеко не с каждой соглашался работать). И Алису стали приглашать! Как всегда, сначала кастинг, где заказчик выбирает для рекламы несколько девушек из предложенных агентством, а потом уже непосредственно съёмки. Алиса в основном работала как промо-модель и стендистка, то есть могла рекламировать товар на промышленных и парфюмерных выставках. Но её отбирали и для съёмок каталогов одежды. Оплата была почасовая, и деньги выплачивали не сразу, а только после того, как заказчик переведёт крупную сумму на счёт агентства. Гонорары моделям на руки выдавали позднее. Но ведь выдавали же! Всё по договору, где были прописаны обязательства обеих сторон: модели и агентства.
   В связи с тем, что Алисе не исполнилось ещё восемнадцати, все договоры за неё подписывала бабушка. Получалось у неё это чуть театрально. Секретарям на ресепшн наблюдать за ней было интересно. Так забавно выходило. Бабушка Гизела сперва долго хмурилась, пыхтела, усиленно делала вид, что внимательно изучает документ, то снимала, то надевала очки, по нескольку раз переворачивала предложенные бумаги и, только изрядно измусолив их, выводила свою подпись дрожащей старческой рукой. Она пребывала в уверенности, что таким образом запугивает хитрое руководство, которое, как и другие, всегда норовит обмануть и обокрасть подчинённых. В глубине души она понимала, что Алиса никому здесь не конкурент и обводить пальцем её, в принципе, незачем, и даже если произойдёт непоправимое, ничего они сделать не смогут – силы неравные изначально. Но всё равно, для острастки, она вразумляла таким образом вышестоящих, которые решают судьбы молодых и красивых барышень.
  Алиса имела возможность работать не только в «материнском» агентстве у Влады Константиновны Петровой, но и в других. На фрилансе! Алиса не считалась перспективной, серьёзный контракт с ней не подписывали, зарубежным партнёрам её не предлагали, поэтому даже поощряли её левые подработки, видя в этом разумный выход в создавшейся ситуации.
 Так и бабушка Гизела с Алисой и протянули почти три года.
…
       Влада Константиновна всех уверяла, что бабка с внучкой скоро дёру дадут. «Взашей их, взашей! Обратно на Урал!» Каждый день обещала, что сегодня свершится, наконец, то, что должно свершиться, и клоуны покинут Москву. А они приходили. Вдвоём. Но порой, когда бабушке не здоровилось, Алиса приходила одна. Но чаще вдвоём. Бабушка всегда была с термосом и бутербродами.
     И Влада Константиновна сдалась! Не оправдались её прогнозы. Чего-то она в этой жизни не понимает. Данных у девчонки нет, успеха нет и даже не предвидится, все Алису задвигают куда-подальше, меркнет она на фоне красивых и раскованных. И докажи это вредной бабке! Попробовали бы себя эти провинциалы в другой сфере! Попытали бы счастья. Нет ведь, пищат и лезут! Всё бабка зловредная. Упрямая донельзя. И внучка в неё же.
   А потом Влада Константиновна догадалась. Её осенило! Клоуны здесь, чтоб ей скучно не было.
И Влада Константиновна успокоилась. Нашла-таки объяснение человеческой глупости.   
…
А потом замухрышку Зингер позвали за океан. «Пошли, дорогая! Нью-Йорк тебя спит и видит!» Некоторым было не до смеха. Почему её, почему не меня?
    Влада Константиновна была женщина неглупая и вмиг смекнула, что без Димки Сальникова тут не обошлось. И была права.
   Это он придумал новый образ. Целую галерею образов. Где детский наивный взгляд Алисы был как никогда уместен. Где её скованность будоражила бы, а исключительная внутренняя чистота привлекала.
  Одежду подобрали всем миром. (Димон организовал!) У кого что осталось в запасе. Смотрели у знакомых, у знакомых знакомых. Каждая деталь продумывалась.
   Димон и сам не мог сказать, чего это ему приспичило нянчиться с девчонкой, которая никак не может подрасти. Она как второгодница, каждый год одно и то же.
     Алиса его то утомляла, то раздражала. Ещё больше Димона раздражала Алисина бабуленция, влезающая во всё и вся. Именно она не дала Алисе полностью раскрыться! Не разрешила сниматься в рекламе нижнего белья. «Аморально!» Но бельё-то женщины носят? Они должны видеть, что носят. Это реклама, просто реклама. Что здесь аморального? И не каждая модель подходит для таких съёмок. Алиса – счастливое исключение. Её хоть в фас, хоть в профиль снимай, хоть в одежде, хоть без одежды. Нигде никаких отложений. И линии тела безупречные! Она много красивее выглядит в одном белье, нежели в бесформенных юбках и глупых мужских джинсах.
     Алиса – великолепная «бельевая» модель. А бабушка её – в позу! Ну, и развернули эту парочку пинком под зад. Алиса стала сниматься для самых никчёмных роликов. И всё из-за своей старомодной бабки!
 Но однажды он увидел бабушку Гизелу с каким-то помутневшим отсутствующим взором и сразу понял, что дни её сочтены. И что ей, ох, как нелегко в Москве! Это для него, Димона, Москва родная. А для неё – чужбина. Но она здесь. Это в ей-то годы, когда нужно в родном дворе на травке валяться и на балалайке бряцать?
   И он перестал на Гизелу сердиться.
Приезжал Алисин отец Михаил Петрович и хотел Алису домой увезти. Она было собралась, а потом неожиданно заупрямилась. Привыкла, видимо. Отец её тащит, а она упирается. Последнее решающее слово было за бабушкой Гизелой. И она вынесла свой вердикт: «Ещё пусть поработает! А вдруг?»  А что вдруг?..
   Но Алиса осталась. Аттестат с грехом пополам получила. (Все задачи за неё Димон решал, большой спец и в тригонометрии, в алгебре с физикой). Потом Алису продинамили на одни съёмки, потом на другие. Домой, что ли пора?
 Тогда Димон и придумал «Алису в стране чудес». Можно ещё ряд заголовков подобрать, типа, «Дикая орхидея». Но Димон остановился на самом подходящем и не проиграл. Хотя подавляющее большинство понимало заголовок буквально.
   Вот он мир, в разных его измерениях. Эскорт. Позорно или престижно? Обнажённая натура. Красивое тело или дешёвая порнуха? И далее по нарастающей. Желание или вожделение? Любовь или похоть? Чистая или инфантильная? Старая или мудрая?
       Попробуй с ходу ответь-ка!
Короче. Фотосессия прошла на «ура». Димон был в ударе. Алиса, похоже, тоже. Ей было спокойно с Димоном, самым близким её другом. Поэтому и съёмки дались легко и даже весело. Хотя столько кадров нащёлкали – и не сосчитать. Димон потом придирчиво отбирал самые лучшие.  И отправил потом. И на конкурсы разные. И в модельные агентства заграничные. В Америку – обязательно! Димон все свои работы туда отправлял в обязательном порядке. Возьмут – не возьмут неизвестно, а хоть одним глазом посмотрят, это точно. Пусть и лицезреют.
  И вот победа! 

4
Сегодня у Алисы праздник. Юбилей! Хоть и хорохорится, а он всё равно есть, и гости всё равно придут. И самое главное она их ждёт! Ей есть что рассказать. Ей хочется рассказать обо всём… Обо всём, чего никогда не расскажешь ни по телефону, ни через социальные сети.
У неё – успех. Первый в жизни!
Когда позвали её за океан («Айда!»), она не верила, что из этого что-нибудь получится. Хотелось на самолете прокатиться и Нью-Йорк посмотреть. Думала, гляну хоть глазком и обратно! 
Ведь как отговаривали её от контракта с американским модельным агентством! Этого ей не забыть никогда.
Что? Заморское предложение? Не может быть! Известие-бомба! Взрыв – и осколки в разные стороны. Как же, никого из признанных не взяли, а её… Стеснительную двоечницу, серую мышку-норушку официально пригласили в лоно избранных и даже пакет документов прислали. Но где ей потянуть такое потрясающее? Они, наверное, ошиблись. Неправильно имя написано. И фамилию тоже неправильно. Недоразумение, право! Деревенская Зингер и импозантный Нью-Йорк – две вещи несовместимые.
Чего Алиса только не выслушала! Через запятую: «Английский тебе не выучить!», «Тебя сдадут в бордель, это провокация!», «В Москве если что не так – купила билет, села на паровоз и уехала домой на Урал, а из Америки как? Ведь только самолётом. И билеты такие дорогие. Вот не выдержишь заморской жизни, а на билет денег нет, что тогда?»
Больше всех лютовала Влада, то бишь, Константиновна. Для неё контракт американский на имя «Зингер» был настоящим ударом ниже пояса! То, что она получит немалый процент от сделки – её агентство было «материнским» и процент за продвижение модели полагался приличный – уже не волновало. Мучило другое: за что, за что такие хлеба чухонке уральской? Она, Влада, сколько билась, сколько… В первом московском конкурсе красоты участвовала! Полжизни там оставила... Потом в модели попёрлась. Один кастинг сменял другой. Хваталась за всё: за фото в любых газетах и журналах, за рекламу, пусть даже самую паршивенькую. Снималась, снималась, снималась. С диет не слезала. По подиуму вышагивала (рост у неё метр семьдесят пять). Но мимо! Нет её в солистках; как была, так и пляшет в кордебалете. И так не один год уже. И проклятый эскорт её коснулся (это когда олигархов разных сопровождать надо). Первое время чин чинарём, но потом когда непристойное предложение сделали, согласилась, не ломаясь, вдруг что путнее перепадёт? Перепало! Агентство вот это плюс аборт. И теперь ей тридцать пять, не замужем, в содержанках живёт, и детей не предвидится даже в ближайшее время. А годы идут… Влада Константиновна от зингеровского контракта слегка тронулась головой. (Это все заметили). Она подняла все свои знакомства и договорилась, чтобы для некоей юной особы нашли место в глянцевых журналах, и в рекламе, что крутят на федеральных каналах. Перспектива! Всё у тебя, милая Зингер, будет здесь, в твоей стране. И не надо испытывать судьбу, ведь от добра добра не ищут. Там, за океаном, ждут тебя одиночество и страх, бессердечные продюсеры и завистливые соперницы. Никто тебе помогать не будет. (У картишек нет братишек!) 
 А Алиса неожиданно: «Я принимаю бой!»   
Отец категорически – нет! Не в свои сани не садись. Бабушка Гизела не настаивала ни на чём, она неожиданно оставила право выбора за внучкой. Разве не права? Что так, что этак сделает, а всё равно пожалеет. Но падать – так с белого коня.
Димон молчал. Ему исполнилось двадцать пять, молочный возраст для мужчины, но он осознавал, что второй раз за океан не позовут. Поэтому… Вперёд. Однозначно. Но с кем девчонка поедет? Бабушка не может, это понятно. Димон мог бы смотаться, да никто в Нью-Йорк его даже пальцем не поманил; притом как он всё бросит в Москве, когда у него здесь всё схвачено?
      Так что, дитё поедет в Америку одно? Вот уже точно будет «Алиса в стране чудес».   Так и вышло.    
…
Сначала, вроде, ничего особенного. Прилетела, встретили, поселили. Нью-Йорк как Нью-Йорк, ничего особенного. Дома стоят, люди ходят.
     Чудеса начались потом! И не на съёмках. А в лачугах.
Поселили сначала в нормальной квартирке, в пригороде, разумеется, там дешевле. Кухня, ванная, туалет. Комнаты две. В каждой живут по четыре барышни. (В Москве Алиса с бабушкой жили в комнате, где кроме них, жили ещё четверо, так что особо удивляться, увидев четырёхместку, ей не пришлось). Но в Москве за чистотой и порядком следила бабушка, а здесь никто ни за чем не следил, жили одним днём. Поэтому тараканы беспрепятственно плодились и размножались, а компаньонки куролесили. Потому как разные все. Одна из Хорватии. Другая из Польши. Третья из Дании. Алиса из России. Вот он, интернационал! Никто ни с кем не хотел считаться. Первая, Алехандра – редкая сволочь. Приезжает с показов часа в три ночи, входит в комнатёнку, беспардонно врубает свет и горланит по телефону, сколько душе заблагорассудится. Наглая, как бронетранспортёр. Что ей до того, что ещё три человека спят? Алехандра всем: «Чао-какао!»
Алиса хорватского не знала. Просто молча вставала с кровати и выключала свет. У неё, у Алисы, другой график, и ей следует высыпаться перед работой. (Модель обязана быть свежей и ухоженной!)  Алехандру ничуть не волновал Алисин график. Она опять подходила к выключателю и, не переставая трындеть по телефону, вновь врубала свет.
Девчонки как могли, объясняли Алисе, что с Алехандрой не стоит связываться, что бесполезно, она родилась, чтобы всех гнобить. Укрощать такую бесстыжую – себе дороже. Терпи, другого выхода нет. И Алиса терпела до определённого момента. Этот момент настал, когда терпелка кончилась. И вот. Алехандра приходит ночью в очередной раз с показа, врубает свет, буднично орёт в телефон, тут Алиса поднимается с кровати, подходит к ней, сначала смотрит вдумчиво, потом резко хватает её за волосы и – хрясь! – со всего размаха о батарею. В Алехандре были все метр восемьдесят, если не больше, у неё были развитые плечи и грудь, и Алиса с её умопомрачительной худощавостью против неё выглядела чуть не цыплёнком. Да она такую одной левой! Но Алиса напала неожиданно, и внезапность сыграла решающую роль.
Алехандра поцеловалась с батареей основательно! Нос разбила, глаз подбила. Не сразу даже в себя пришла. Посидела с минуту, поморгала, чтобы искры из глаз перестали сыпаться. Но потом… Как встанет! В полный рост!!! Свирепая. (Соседки, датчанка с полькой, притихли, так как перед ними стояла разъярённая «тётя лошадь», с явным намерением «русскую детку затоптать»). А Алиса опять как прыгнет вперёд, да как врежет Алехандре со всего размаха. Та аж отлетела к стене! Снова поднимается, а Алиса её ногой в пах. Да с такой силой! Рухнула Алехандра.
 Датчанка с полькой рты раскрыли: во русская даёт! Хулиганка, оказывается, забияка со стажем, а сначала даже и не подумаешь, ведь такой лялей прикидывалась, белой и пушистой.
Вот она, правда: не верь глазам своим.
    На самом деле Алиса не отличалась кротким нравом, что бы там ни говорили. Стеснительная, скованная, угловатая. Да, это всё про неё. Но это в мире глянца ей неуютно. Что же касается отношений, особенно отношений с девчонками, то тут следует сделать паузу. Многих удивит столь существенное замечание, но - что делать - удивляйтесь. Такую драчунью как Алиса Зингер надо было ещё поискать! Дралась она с того момента, как научилась ходить. Дралась с гусями и козами, с мальчишками, когда подросла. Не боялась встречного удара, лягалась не хуже лошади. С сестрой Кирой дома они постоянно пластались, да как! До последней капли крови. Отец с матерью, бабушки разнимали их и разводили по разные стороны баррикад. Буря утихала, но ненадолго. Чуть расслабятся сердобольные родственнички, сёстры опять сцепились. Но это ещё что! Алиса и в школе дралась. В начальных классах учительница постоянно жаловалась её матери, что их тощенькая Алиса всех задирает и девчонок одну за другой лупит. И мамаши этих девчонок жаловались, прямо домой к ним приходили: «Примите меры!»
Уж ругали Алису, и наказывали. Ничего не помогало! 
Укротить её пыл взялась Берта Тимофеевна. Она весьма убедительно провела с Алисой политинформацию на тему «Как постоять за себя, не пуская в ход кулаки», и с аргументами в пользу сепаратных переговоров трудно было не согласиться. Однако привычка – вторая натура, и Алиса продолжала следовать своей привычке.
 Отец, тот не ругался, только качал головой, а однажды взял Алису за руку и, посмотрев в глаза, с укором сказал: «Да как ты можешь? Кулаками махать и ногтями царапаться? Ты же леди! Юная. Эх…» И впервые Алисе стало стыдно. Только после слов отца. И она стала сдерживать себя. И обиды стала проглатывать. И плакать чаще стала. А её на разные лады: «Немец-перец-колбаса». Обижалась, но терпела. (Разве леди плюются? Разве леди пинаются? Она – леди!) В общем, закусила удила. 
         И вот вновь привычка взяла над ней верх. Результаты этой привычки отразились на физиономии хорватской модели, которая сидела на полу, плакала, вытирая слёзы и сопли, и тревожно трогала правый заплывающий синяком глаз. Что же теперь будет? Работа, похоже, накрывается на неопределённый срок.
На шум заглянули соседки из другой комнаты (их тоже было четверо, все подиумные красотки). Заохали, запричитали. И ну, Алису склонять на разные лады! Тут переводчик не нужен, и так всё понятно. «Русская избила… Русская чуть не убила… Русская изуродовала…Русская притворялась хорошей, а на самом деле…»
Датчанка с полькой, как языки проглотили. Не заступились. Алехандру боялись. Она в этой съёмной квартире гайки закручивала.
  Алисе на следующий день выдвигают ультиматум: «Съезжай».
   Легко сказать. Она всего второй месяц здесь. Куда съедешь с пустым карманом?
Но – где наша не пропадала! – нашла лачужку. Там тоже не зажилось. Наркоманила одна, на игле сидела и подворовывала, разумеется. Пришлось опять искать другое жильё. И опять подешевле, а, значит, лачужку!
Сколько Алиса сменила их только за два года своего пребывания в Нью-Йорке!
И вот, наконец, квартира. Пусть съёмная. Но в высотке! С джакузи!!! Алисе двадцать, и она почти звезда (у неё же есть джакузи!). Кто не верил – тот проиграл!
…
Алиса сбросила с себя халатик, побегала босиком по паркету. Здорово! Жаль бабушка Гизела не видит. Он умерла сразу после отъезда Алисы в Нью-Йорк. Отец не стал сразу сообщать, чтоб не ранить, но она почувствовала неладное. Сердце не обманешь. Ещё когда бумаги заморские в Москве ворошила, заметила, что бабушка стала какой-то отстранённей; она, как в себя впала. Бывало, лежит на кровати, на своём первом ярусе, и кому-то рукой машет. «Уходит», - подумала тогда Алиса и сразу отогнала от себя эту мысль. Пусть её любимая Гизела живёт вечно! «Любимая моя, - шептала в самолёте Алиса, - родная моя…» А когда ей сообщили обо всём – очень деликатно – Алиса выла назрыд, но потом тихо сказала себе: «Ей хорошо теперь. Всё сделала, можно и на покой». И добавила про себя: «Это мудрость? Значит, я старею». И решила больше не праздновать день рождения.
…В ванную! Нежиться под водой среди царственного мрамора.
Волосы Алиса мыла специальным шампунем, профессиональным, как теперь принято говорить. Волосы у неё были светло-каштановыми, мягкими, даже очень, но долго держали завивку. Оказавшись в модельном бизнесе, для Алисы самым обременительным оказалось следить за волосами. Лак, горячие щипцы, опять лак. Потом здесь прядь подкрасить, потом здесь.
«Скоро полысеешь», - воскликнула бабушка Гизела, увидев голову своей внучки после  очередных съёмок.
Денег на дорогостоящие средства для волос у них, конечно, не было, но бабушка нашла выход: варила бальзамы из трав, готовила различные маски. И обязательно доставала настоящий творог и молоко без добавок. Кальций! «Волосы питаются по остаточному принципу, и питать их нужно изнутри!» - не уставала повторять бабушка. И у Алисы был полный рацион – все витамины, всё, что нужно! Она помогала бабушке по мере возможностей, как могла. Ездила за город , за МКАД, за натуральным коровьим молоком. Гизела опросила чуть ли не все соседние кунцевские дома, прежде, чем узнала адрес. В скитах монастырей есть свои коровники, и монахи продают натуральные молочные продукты в монастырских лавках!  Дорого. Бабушка выделяла на «дорого» деньги и потом по графику кормила внучку молочком и творожком. По ложечке. Но регулярно. (Вот что такое настоящая немецкая аккуратность!)    
Где в Нью-Йорке коровники искать? Придётся исходить из того, что есть. Тратиться на дорогостоящие средства и для кожи, и для волос. Ведь если за волосами не ухаживать – увидишь потом небо в алмазах!
     Алиса решила не экономить на хороших шампунях и бальзамах и из своего скудного пайка выделяла на их приобретение приличную сумму. Она уже была матёрая и, прежде чем что-либо приобрести, согласовывала этот вопрос с врачом-трихологом.  Оказывается в Нью-Йорке немало русских врачей. (Кстати, этому её бабушка научила). 
Ничего так не напрягало и не изнуряло Алису в глянцевом мире, как необходимость держать себя в форме. Не имеешь права быть некрасивой. Подтянутость в высшем понимании этого слова! Раскрасили тебя стилисты «под хохлому», приди со съёмок и сними макияж по всем правилам: специальным молочком, специальным подобранным именно для твоей кожи тоником. Умываться осторожно надо, и за водой следить, чтобы не жёсткая была. А то встанешь однажды утром и себя в зеркале не узнаешь: тут зацвело, так отекло. Тогда всё, съёмки отменяют, выпала из обоймы модель.  Возиться будут только с раскрученными девчонками; им можно и покапризничать, и права покачать; их снимки фотографы, конечно, фотошопят, но средненьким на это рассчитывать не стоит, с ними разговор короткий.
      Очень, очень много денег уходит на обязательные тоники, кремы, лосьоны, на массажи, пилинги, спа-процедуры (очень дорогие!), на витамины. Отложить лишнюю копейку практически невозможно. 
Пока красотки юные, всё скрадывает возраст. Поэтому в модели и набирают девочек чуть ли не с тринадцати лет и на пенсию выпроваживают чуть ли не с двадцати пяти. Век модели короче, чем у балерин. Хотя бывают исключения.
 Выматывающий график работы Алису почти не беспокоил. То, что выбивало из колеи других, её ровным счётом не задевало.
Алиса могла просиживать часами на съёмках в ожидании своей очереди, её не отпугивали ни софиты в студии, способные поджарить кого угодно, ни пронизывающий ветер, если съёмки проходили на улице. Если подиумные показы коллекций эксклюзивной одежды в каком-нибудь ночном клубе и до четырёх утра – пусть! Утомляет? Ну, наверное. Люди же, не роботы. Но сказать, что Алисе было тяжело, язык не повернётся.
Всё познаётся в сравнении.
Алиса из собственного опыта знала, что гектар картошки окучить куда тяжелее. Не поленитесь, посмотрите ради интереса, какое это огромное поле в один гектар! Слабо выполоть или перекопать такое? То-то! А семья Зингер и копала, и полола, и окучивала. Всем скопом выдвигались и лопатами и мотыгами махали. Весной трактор вспашет – за ним обязательно с лопатой идти нужно, чтобы глыбы земляные разбивать. Земля должна быть, как пух! Иначе про добрый урожай забудьте! Мелочь осенью с поля соберёте. Проку от неё немного. А надо дотянуть своими силами до следующей весны! Если у Зингер полон двор скотины, то чем её кормить? Покупать комбикорм? В копеечку влетит. Тогда поросята золотыми выйдут, дешевле мясо будет на рынке купить.
«Своя» еда для скотины нужна. А значит, картошка своя требуется. И скотине, и себе и на семена на будущий год оставить нужно.
     На Урале плантации картофеля – норма. В сёлах и небольших городках у каждой семьи есть по участку картофеля. (В конце мая и спрашивать не надо, куда с лопатой пошли, картошку сажать). Но это ещё что! Картофельные поля требуют всё-таки периодичный уход.
А корова? От неё не отойти. Зимой ещё ничего, она в конюшне, её можно выдоить и в шесть, и в семь утра. А летом? Корову в стадо выгонять надо. А сначала нужно выдоить! Значит, подъём в пять утра. А после дойки руки как выламывает – жуть. Вот это усталость, так усталость. (Когда двух коров держали, одну мать доила, другую рядом – Алиса. Мать быстрее справлялась и всегда дочке помогала, а Алиса дивилась: откуда силы берутся, не двужильная же мамка у неё?) Молоко бидонами на продажу. Зато два мотоцикла в доме, трактор, легковая «Мазда». Не Рокфеллеры, но достаток есть. И даётся он, ох, как нелегко. Зингер не фермеры. (Какие фермеры в России?) Отец – механизатор, мать – бухгалтер. Все сельскохозяйственные работы идут как придаток, в послерабочее время. Полностью заняться фермерством родители ни за что не решились бы, трезво оценивая экономическую нестабильность в стране и бесконечные политические потрясения. Разве забудешь, как обворовывали картофельные поля в девяностые, когда в стране было почти полностью парализовано производство? Только посадят – ночью посаженную картошку выкопают. Сторожить пытались. И однажды воры соседа зингеровского застрелили из охотничьего ружья, когда тот пытался защитить свой огород.  Никого не нашли, разумеется. Потом бабушки Берта с Гизелой поставили ультиматум: жизнь дороже, а что будет, то будет. Поэтому просто терпели грабежи. А куда денешься? И овощные ямы у них чистили: варенье и соленье в банках уносили; собаку отравят и лезут преспокойно; и кур воровали – двадцать штук за раз унесли! Зингер мирились. Довольствовались тем, что оставляли. Не только физически, психологически очень тяжело было.
   Поэтому когда знающие люди – опытные модели – принялись Алису стращать обратной стороной глянца в модельной свистопялске, ей сначала слушать было удивительно, а потом смешно. Не знали, они тяжёлой работы, однозначно не знали.
   Про дядей, которые подкатывают к красивым полуголым девицам, что говорить? Было бы странно, если б они не подкатывали.  Бабушка Гизела, не стесняясь выражениях, комментировала: «Сучка не захочет, кобель не вскочит». «Соблазнили! Боже мой! Бедненькая-несчастненькая! - ворчала она, будучи уверенной, что именно воспитание полностью определяет характер человека. – Это что за девочка такая, дядька пальцем поманил, она и побежала сразу? Мама не учила в детстве говорить: «Нет!»   
Ещё в поезде, когда только ехали в Москву, Гизела в красках показывала, как следует давать отпор парню, который пристаёт: ногой ему вот сюда (у них эти места у всех слабые)! А если разозлился, да с кулаками на тебя полезет, сразу ори: «Милиция!»
Но никто никогда к Алисе не подкатывал. Она постоянно оказывалась в окружении ярких, обворожительных девушек, на фоне которых неизбежно меркла. Мужчин не прельщала её детская угловатость. И в этом не было ничего страшного. Неприятно было, что её клевали приятельницы.  Издевались буквально! «Алиса, ты голого мужика хоть раз видела? Как увидишь, так и в обморок сразу хлопнешься!» - ржали они. Алиса краснела. А они за своё: «Знаешь, что у них есть вот здесь?» И давай показывать. Алиса убегала в туалет и плакала там. Но никого её слёзы особо не трогали. Её продолжали тиранить при каждом удобном случае. «Сегодня в ночном клубе показ. Но ты не бойся, тебя «не снимут». Разве ты на что-то способна в постели? С тобой неинтересно», - и добавляли разные непристойности.   
    А когда бывали распродажи, то есть девчонки-модели могли купить брендовые вещи и элитную косметику за полцены, а то и вовсе за бесценок, Алису, осыпая насмешками, грубо отталкивали: «Это тебе не надо. Бабке своей ты и так понравишься!» Алиса глаза в пол и шаг назад. Она всегда ощущала себя человеком второго сорта, несовременной, непривлекательной. Несексуальной!
   Про несексуальность она как-то не удержалась и рассказала бабушке, на что та отреагировала весьма спокойно: «Сколько тебе? Ты ребёнок ещё!» И тут бабушка стала поимённо перечислять Алисин коллег-приятельниц, с которыми она частенько выезжала на съёмки.
Итак. Марина. Сексуальна-а-а-я! Слов нет! Да, мужчины  вокруг неё ужами вьются. Замужем? Нет. Помолвлена? (Бабушка всегда говорила по старинке). Звезда? Увы. А ей двадцать четыре.
Алиса заикнулась про Маринин гражданский брак, на что бабушка лишь ухмыльнулась. Брак бывает официальным! Гражданский – это сожительство, не «приколотое» к документу законом. А почему? Вот где собака зарыта. Любви нет! Раз сомневаются друг в друге. Раз не доверяют друг другу. Бабушка понизила голос: «И не первое у неё такое сожительство. Замужем не была, а уже мужиков столько перепробовала. Серьёзный да ответственный разве захочет с такой семью создать?»
Потом бабушка по пальцам пересчитала других Алисиных обидчиц (Гизела знала гораздо больше, чем ей внучка рассказывала): Луиза – потаскушка со стажем, Наталья – «пьёт, курит, дома не ночует» уже в гинекологии побывала, и понятно зачем, Настя – содержанка (богатый у неё покровитель, но женой её не видит, не ко двору пришлась), Василиса – «оторви да брось!» (всем хамкам хамка, как рот откроет – парни разбегутся).
   Алиса робко возразила, что не разбегаются парни, что за Василисой ухаживают, да ещё как, парни даже дерутся из-за неё. Бабушка категорично: «Нормальные разбегутся!!! А про ненормальных я и слышать ничего не хочу!»   
  Интересно, что бабушка Гизела ходила с Алисой в ночной клуб. И не раз. Впечатлений принесла с собой ворох! Громкая музыка, конечно, ей мешала, но её стоило потерпеть, чтобы увидеть, как изменился мир.
Когда они пришли домой – кстати, под утро – бабуля в кухне стала в лицах показывать, как кто танцует и как кто одет. Алиса под стол от смеха лезла. «А волосы у него вот так! - восклицала бабушка. – И здесь у него вот так! И то к одной липнет, то к другой. Денег, говоришь, у него куры не клюют? Да мне его денег даром не нать! Да я с таким на один гектар не сяду! Это не мужик, это полубаба-полупривидение. Тощий, как глиста! А Луиза твоя перед ним, так и стелется, так и стелется. Ну, вкус у дивчины!» Алиса смеялась и возражала: «Да она не перед ним, перед деньгами его стелется. Богатой стать хочет». Бабушка опять: «Так на кой она ему сдалась такая? Неужто он дурак полный и не понимает, что не  любят его?» Алиса, подумав, заверяла: «Понимает! Он не дурак. Ему просто любовь не нужна. Ему нужно соглашение. Чтобы женщина сумела достойно представлять его в обществе. Презентабельная была».  Бабушка, нахмурившись, пеняла: «А дети?» Алиса тут же парировала: «И детей чтоб родила!» А бабуля торжествующе: «А детей от потаскушки ни один нормальный мужик не захочет!»
Трудно было не согласиться. Но Алиса возражала: «Луиза не считает себя потаскушкой. И никто её такой не считает». Бабушка вздохнула: «Считай – не считай, а много мужиков сменила – кто ты после этого?»
   Они тогда утречком завалились спать, их ночной труд подошёл к концу; тётки на работу попёрли. А днём, едва глаза протёрли, опять за разговоры. Алиса хотела поговорить. Расспросить. И бабушке Гизеле тоже хотелось коснуться темы, запретной, но оттого ещё более желанной.
- Деда я уважала. Всегда, - говорила бабушка. – Уважение – это тоже любовь. Она просто немного другая. Но она нужна, и часто отношения строятся на уважении. Однако есть  нечто другое. И я вспоминаю это другое. И мне оно столько силы даёт! Только одна мысль о человеке! Мне в юности понравился один такой, за которым можно идти в огонь и в воду.
- А почему ты замуж за него не вышла? – осторожно спросила Алиса.
- Не могла, - тихо откликнулась бабушка. – Так сложилось. И забыть его не получается.   
- Поэтому дедушка злился?
- Он никогда не злился! – заметила бабушка. – Его душа искорёжена страданиями. Их семья хлебнула не меньше нашего! И я очень благодарна дедушке твоему… за то… что он меня любил.
- Очень! – кивнула со знанием дела Алиса.
- Очень… Поверь, дорогого стоит, если тебя кто-то так сильно любит. Поэтому я счастливый человек! И мама твоя счастливая.
- Правда?      
- Папа твой как её любит, а? – довольно улыбнулась бабушка. – Знала бы ты, как он за неё бился! Завоёвывал!
- А как? – спросила Алиса.
- Как! – передразнила бабушка. – Она в старших классах училась, а он уже в училище. У него занятия закончатся, он скорей в школу, твою маму встречать, портфель за неё носил. Задачи решал. Математика ей не давалась. Если б не папа твой…
- Я в маму.
- В маму! – кивнула бабушка Гизела. – У тебя любовь в сердце есть. От любви гармоничные рождаются, и они притягивают в свою жизнь необыкновенных людей. За которыми в огонь и в воду!
Они ещё говорили об абстрактном. А потом о конкретном. Бабушка разошлась, и лицо у неё горело, как у двадцатилетней. Глаза тёмные, глубокие, обычно с поволокой, тут пламенели. Бабушка рассуждала, философствовала и без конца повторяла, что любовь – это жертва. Так устроено в нашем мире. И любви без страданий не бывает. Только страдания нужно переносить стойко.
   У Алисы всё заплясало перед глазами. Ей вдруг представилось, как в ночном клубе к ней  подойдёт мускулистый красавец-военный и пригласит на танец. На вальс. А она скажет: «Я не умею танцевать вальс». А военный: «Я вас научу1» И все расступятся, потому что военных в таком заведении не бывает, а вот появился, значит, что-то удивительное произошло, и вальсы в ночных клубах не танцуют, это странно. А ничего странного!  Танцы танцевать можно всякие. И удивительного ничего нет. Красавец-военный искал милую и ласковую и нашёл, и пришёл. За Алисой пришёл!!! Она притянула его в свою жизнь любовью, доставшейся от мамы с папой. И теперь они поедут далеко-далеко, он будет воевать, а она будет его ждать и вязать носки (пятку вязать у неё, правда, не получается, но бабушка подскажет, как надо), и ещё Алиса будет варить своему военному большие кастрюли борща, по-русски, чтоб ложка стояла. А когда военный однажды придёт обедать с другом, Алиса их накормит по высшему классу – с салатиком, с маринованными огурцами и фирменными бифштексами –  и заодно врежет другу поварёшкой (несильно), чтобы не глазел на неё. «Все внебрачные отношения исключены!» - скажет она ему твёрдо, как учили её мама с бабушкой. И военный пожмёт её тонкую худую руку.
- А знаешь, что самое странное? – осеклась вдруг бабушка.
У Алисы замерло сердце. Ей показалось, что бабушка видит все её мысли и все её мечты.
- Ну? – с замиранием сердца откликнулась она.
- Захожу в ваш этот самый, в бизнес-центр – девочки молоденькие перед зданием с сигаретами. Сигареты больше их самих! И в ночном клубе тоже  девочки с сигаретами. В ряд. Как же можно?
- Папка тоже дымит, как паровоз.
- Папка – мужик. А они? Девушки. Будущие матери! Женщине нельзя курить ни в коем случае! Это как грудничку в рот сигарету запихать.
- Перед родами можно бросить, - пожала плечами Алиса.
- Уже прокуренная беременеет! Курево весь организм сотрясает, пропитывает.
Алиса вздохнула.
- Бабушка, Ленка Самошкина не курила, когда приехала! – затараторила Алиса. – Но если все вокруг дымят? И в руку суют: «Закури, да закури!» Поневоле закуришь… Когда все делают это, то кажется, что так и должно быть. Ленку осуждаешь?
- Сочувствую, дурочка ты моя! – покачала головой Гизела.
- И меня могли бы…
- Не могли! – отрезала бабушка. – Я здесь. Поэтому я здесь!
5
Алиса надела белый махровый халат и принялась сушить волосы, размахивая ими из стороны в сторону, взад-вперёд, как в детстве, когда они прибегали с сестрой с речки, мокрые, замёрзшие, как лягухи. Феном не пользовались. «Фен портит волосы», - прочитали они в модном журнале и приняли к сведению.
   В Москве Алиса сушила волосы феном постоянно. Размахивать волосами было просто негде.
И вот теперь свершилось. Квартира с кухней, ванной, прихожей. С лоджией, длинной-предлинной, прямо как в американском кино. Ходи, где хочешь и тряси волосами, где хочешь. И Алиса не преминула воспользоваться такой чудесной возможностью.
   И именно в таком виде застал её Димон, прилетевший из в Нью-Йорка в Москву на её юбилей.
    Она знала, что Димон придёт – давно грозился! – и она ждала его, хотя и отправляла без конца смс: «Дней рождения для меня не существует! Поздравления не принимаю. Но в гости жду!»
Некоторые обижались. Но Алиса знала, что Димон поймёт. Её, кроме бабушки Гизелы, только он и понимал.
     Однажды она деньги, которые ей бабушка на молоко дала, потеряла, в слёзы – попадёт ведь! Димон: «Не реви!», сходил в ближайший супермаркет, купил ей две бутылки «белого», а когда узнал, что они с бабулей молоко покупают за городом в подмосковном монастыре, без слов снарядил свою «ауди», закинул Алису на заднее сидение, – и привет! Димону красотки кричат: «Ты куда?» А он: «За молоком! Для ребёнка». Все рты раскрыли, вот так новость!
       В монастырской лавке Алиса опять давай реветь. Димон: « Не туда что ль приехали?» Алиса сквозь слёзы объяснила, что туда, да только молоко закончилось. Он вылупился в изумлении – вон же на стеллажах целая батарея бутылей стоит. «Это козье, - воет Алиса. – А мне коровье надо». Димон репу почесал, потом спросил для ясности, типа, сильно отличается, что ли?  Купим, какое есть; козье даже лучше, полезнее, его даже грудничкам дают, так упёртой бабке и объясним! Тут он слышал нечто, что потрясло его до глубины души. Он ожидал всего, чего угодно, но только не этого! «Дорогое!» - выдохнула Алиса.
   О, да, козье молоко ценится значительно выше и стоит на порядок дороже коровьего. В целях экономии Алиса с бабушкой покупали всегда два литра коровьего натурального, которое растягивали на неделю, а с бабушкиной пенсии покупали ещё и триста граммов натурального творога.
«Нет, я так больше не могу, - пролепетал Димон. – Мои ж деньги. Какая разница-то?» Вот-вот! Алиса встрепенулась. Бабушка сразу поймёт, что молоко не на их деньги куплено. А откуда у неё, у малолетки, лишние рубли? (Алиса все свои крохотные гонорары бабушке отдавала, а та уже распределяла, что куда). Где взяла деньги? Кто раскошелился? Димон как заорёт: «Скажешь, что я купил!» Алиса не унималась: «А бабушка обязательно спросит, за что это он тебе такого дорогого молока купил?» Димон онемел. Всё, что угодно, но только… Если бы кольцо с бриллиантом или серьги с бриллиантом купил, но молоко?
Сцепив зубы, Димон взял четыре бутылки козьего молока, творога аж килограмм и даже настоящего козьего сыра шмат и зарёкся больше никогда не связываться с этим детским садом!
     В далёкое тихое Кунцево они с Алисой заявились вместе, и Димон в красках, убедительно, как мог, рассказал бабушке Гизеле как старой знакомой, о некоей премии юным моделям, кому ещё не исполнилось восемнадцати, что премию выделило всемогущее руководство: «Малолеткам за вредность полагается». И, кстати, деньги, которые бабушка на молоко дала Алисе, пару сотенных «деревянных» (в конвертируемой валюте – три доллара) на столе оставил; и бабуля деньги сразу же заботливо прибрала.
   Уже в машине он несколько успокоился и перестал злиться на чудаковатых Зингер, и чертыхаться перестал, а потом, пораскинув мозгами, даже пришёл к выводу, что старушка, в принципе, права. Контроль нужен. Он сам видел, что делают с неопытными девочками, оставшимися без опеки родителей. Их заманивают добрым словом и лакомым куском, вроде, помогают, вроде, даже от чистого сердца, а потом… А потом девочки превращаются в циничных шлюшек с извращённой философией и с весьма сомнительным жизненным опытом. Модельный бизнес – это как по канату над пропастью ходить, шаг вправо – шаг влево. Главная опасность, не видимая глазу, - соблазны. Для неискушённых – ловушка, из которой редко кто выбирается. Ведь один раз брендовую вещь наденешь, пройдёшься в платье от подлинного мастера-дизайнера – барахло с рынка уже наденешь; один раз побываешь в роскошном особняке, да с бассейном, да сауной, да с солярием – в съёмную трущобу на окраине вернуться уже не захочешь. А за всё нужно платить. И как?.. Какую границу нельзя переступать ни в коем случае?   
…
…Алиса самозабвенно трясла волосами. В белом халате на белом квадратном паласе. Стильно, ничего не скажешь!
- О-о-о!
Она обернулась. В дверях стоял Димон с огромным букетом цветов и тортом в цветастой коробке. Она видела такие на углу в витрине кондитерской «У Рошаля».
- Какие люди… - манерно запела Алиса. – И как это вы вошли?
- Не заперто! Как это по-русски, фрейлен!
Алиса прекрасно знала, что выглядит сейчас несколько глупо, но вместе с тем и шикарно: волосы ухожены, лицо ухожено (кожа ровная, смуглая, гладкая-гладкая), ноги после депиляции – тоже гладкие. Нечего скрывать! Смотрите, люди добрые! У неё всё своё, не нарисованное и не прикрытое модными тряпками. Её красота естественная, натуральная, как молоко в монастырской лавке. И такую, как она, ещё нужно поискать! Смотри, мой старый друг, ах,  ты «казанова» московский, обрати внимание, что Алиса не хуже твоих подружек.
- «Остановись, мгновенье ты прекрасно!» - Димон поднял цветы вверх.
    Алиса выглядела потрясающе. «Идеальная фотомодель!», - отметил его намётанный глаз опытного фотографа.
Он встал на одно колено и протянул букет. Алиса засмеялась, схватила цветы и закружилась в комнате.
А букет-то из Москвы! Явно Димон заказал его в каком-то элитном цветочном бутике. Цветы благополучно пережили многочасовой перелёт, даже не собирались вянуть, явно обработаны чем-то, но это же для неё, для Алисы! Розы, розы, розы, да какие крупные, да с какими причудливыми листьями! На многих лепестках надпись: «Москва». А на причудливом вытянутом листе чёрным по зелёному: «Родина-Мать зовёт!»
- В вазу? – радостно спросила Алиса, показывая на цветы.
- В унитаз, - умыкнул Димон.
Алиса ускакала на кухню. Потом вдруг выскочила.
- Я же не праздную! – пискнула она.
- Не празднуй, - лениво бросил Димона и устало плюхнулся в кресло. – А цветы поставь!
  Она опять умчалась. Этакий бег с препятствиями. Потом снова прибежала, открыла свою гардеробную комнату, сдёрнула какое-то платье с плечиков и вновь стремглав унеслась.
 «Реакция есть, - подумал Димон и мысленно добавил известную присказку, - дети будут!»
Он чуть прикрыл глаза. Подремать бы! Разница во времени давала о себе знать. Почти восемь часов. Ночь летел. Успеть хотел. Чтоб с утреца именинницу дома застать. Если в Нью-Йорке сейчас десять утра, то в Москве… О-о-о! Самый сон… Димон пересел на диван, потом повернулся и улёгся, блаженно вытянув ноги.
Алиса вернулась в комнату с зачёсанными назад распущенными волосами и разодетая; хотя узкое короткое платье в обтяжку полноценной одеждой назвать язык не поворачивается, однако смотрится красиво: безрукавное, цвет небесно-голубой, оттеняющий Алисину смуглую матовую кожу, с очень глубоким клинообразным вырезом, подчёркивающим все дамские прелести (у Алисы есть на что посмотреть), короткое по самое некуда, туго обтягивающее великолепный девичий зад-луковку, из-под которого виднеются длинные ноги с шоколадным отливом, не идеальные, но очень стройные и оттого очень красивые.
    Димон тотчас присел, быстро продрал глаза и непроизвольно впился глазами в ноги, забыв все правила приличия. Ему хотелось протянуть руку и коснуться смуглой кожи этих так волнующих его ног. Присущая ему бесшабашность не помешала бы это сделать, но он боялся напугать Алису; вдруг она подумает что дурное, ведь репутация, прямо скажем, у него не самая лучшая. То, чем он раньше гордился, стало в его собственных глазах чуть ли не пороком.
      В руках Алиса держала кастрюлю, откуда торчали розы. 
- Как красиво! Какое чудесное кашпо, – картинно развёл руками Димон. – Ты прирождённый дизайнер!
- Дурак, - отмахнулась Алиса. – Я же не знала, что принесёшь.
И она глазами показала на цветы.
- А я думал, что поклонники заваливают тебя букетами, - промычал Димон.
Он сделал «разведку боем», всё-таки Алиса два года здесь, могли быть и перемены. Она подросла. Похорошела, что ни говори! И сегодня у неё круглая дата.   
  Димон волновался, хотя всячески старался это скрыть. После отъезда Алисы в Америку, он места себе не находил. И никогда не думал, что будет так тосковать. И, вроде, по кому тосковать-то? Так, дитё по сути, несмышлёное, неамбициозное, неэрудированное. Он помнил, как Алиса на полном серьёзе спросила у него, что такое конституция (готовилась к экзаменам). Он помолчал, напустив на себя необычайную важность, а потом принялся ораторствовать: «Конституция? Она такая… большая. Хитрая! И нужная».  Он вновь сделал паузу, а Алиса по-детски: «Кому?» Тут Димон, оседлав своего любимого конька, пустился во все тяжкие: «Мне». Давай заливать, как он не может жить без конституции, как всё время думает о конституции. Алиса насторожилась, заподозрив, что её обманывают, хотят посмеяться, и приготовилась поставить этого умника на место: сейчас ка-а-ак… «Президенту нужна конституция, - буднично продолжил Димон. – Многим людям. Но! Знаешь, какая она дура? О-о-о! Говорит одно – делает другое. Думает третье!» Алиса растерялась. Это было несмешно и абсолютно не остроумно. Алиса округлила глаза: «А бабушка сказала, что это закон!» Димон оглушил её хохотом. «На экзамене так и скажи. Бабушку слушаться надо!», - подбодрил он.
   Алису эта участь миновала. Она сдавала другие предметы: письменные математику и русский (на твёрдые тройки), ещё физкультуру сдавала (четвёрку потом поставили). Свидетельство о девятилетнем образовании было в кармане! Смогла. Но гувернёрство Димона не прошло даром. Уже в Нью-Йорке, в очередной лачужке однажды в «междусобойчике», в одном умном политическом разговоре с модельными фаворитками Алиса небрежно бросила: «О какой конституции вы говорите? Какой закон? Вы что не понимаете? Конституция – это дура!» И все поначалу притихли, а потом заохали, какая русская умная.   
…
 …Оголтелое детство Дмитрия Сальникова прошло в Москве на Славянском бульваре. В школу он ходил близлежащую. Учился нестабильно, но без  напряга. Особое место отводил спорту. Не потому что спорт любил, а потому что соседский парень Владик Карацев в Канаду на соревнования с  юниорской  сборной по хоккею ездил. И не только в Канаду. Просто Димон запомнил последнее. Как-то спросил Владика, куда он с такой крутой спортивной сумкой намылился, а тот: «В Канаду!» Димон тогда учился то ли во втором, то ли в третьем классе, а Владик в седьмом. И Димону тоже захотелось! Пройти вот так вразвалку и бросить небрежно однажды: «Я уезжаю в Канаду!» А то он всё время ездил на летние и зимние каникулы за город на реку Людовну, где у них была полуразвалившаяся допотопная дача. Надоело, сколь ж можно? Хочется мир посмотреть (и себя показать!)
Пошёл Димон в спорткомплекс и записался в секцию по хоккею. Отец, инженер, не из последних в НИИ, купил ему дорогостоящее обмундирование, снаряжение и целый набор шайб. Димон в хоккей прыгнул, как в речку с бережка. Первое занятие ему не понравилось. Бегают и бегают, бегают и бегают. А на лёд когда? Тренер – кретин безмозглый, не знает, как тренировать надо. Не хоккейная секция, а шарашкина контора какая-то. Димон бы ушёл оттуда! Никто его не удержал бы, да за снаряжение большие бабки заплачены. Придётся терпеть.
 Год потерпел. Второй вытерпел. А потом тренер перевёл его из защитников в крайние нападающие, в основные атакующие игроки. В точку попал! Вот где раскрылся характер Димона. Вперёд, и дай первым по зубам! Выбей десятку, бомбардир!!!
Димона было уже не остановить. Матчи, соревнования, НХЛ. В его разговоре без конца вылетало: «НХЛ». И мать его даже шантажировала: «Не пересдашь физику – никакого тебе НХЛ». Да, Димону пришлось многое пересдавать. Пробелы в учёбе не замедлили сказаться. Но плевал он на них с большой колокольни! Только хоккей и ничего, кроме хоккея. Димон либо тренировался, либо смотрел соревнования, либо участвовал в соревнованиях. А на корте никаких реверансов! Вперёд, пробивайся! Работай руками и ногами, и зубами, и клюшкой. Чуть сбавил темп – тебя уже отбросили, и ты где-то уже на задворках вселенной. Ау?
    Хоккеисты, дружки его, и он сам, злобные, как церберы; палец протяни – полруки отхватят! И все первыми напасть норовят, куснуть противника. В хоккее все – охотники. Но охотники, работающие в команде. Слаженная стая волков! Понимать другого и опередить другого. И вперёд, только вперёд! Но отъехать в сторону чуть надо, чтобы, как на ладони, увидеть весь корт – всё поле боя целиком. 
    Первой забила тревогу мама. «Его оставят на второй год! » - со слезами кричала она по вечерам. Как в пустоту! Отец был занят, ему было не до пустяков, у него – долги, и из долгов следовало выпутываться, так что, домочадцы, не обессудьте.
  Тогда мама приступила к крайним мерам и закрыла однажды сына в комнате на ключ. Никакого хоккея, никакого тебе НХЛ! А он открыл окно и спустился вниз по водосточной трубе. Стояла зима. Непробиваемо-холодная. И скользкая к тому же. Димон, скатываясь вниз по железной трубе, ободрал себе ладони, подбородок и ещё интимное мужское место. Но сумел с пятого этажа спуститься на первый, то есть на землю грешную. Бабки у подъезда, невозмутимые, как танки, лишь проворчали: «Сальников опять безобразничает! Ну, и семейка… Родители с виду такие приличные». А Димон, отряхнувшись, как был в свитере и летних кедах, так и прикондыбал на тренировку. Тренер, увидев Димона, бегущего в мороз, можно сказать, в чём мать родила, вмазал ему, как следует, затем позвонил его родителям и долго и основательно перемывал Димону кости, наставляя несговорчивых предков на путь истинный.
     Когда Димон пришёл домой – в шапке, куртке и ботинках, которые ему дал тренер – отец с матерью, как сторожевые псы, поджидали его у входной двери. Отец коротко бросил: «Задачи по геометрии я тебе все решил. Перепиши. Чтоб сдал математику, стервец!» А мама: «Сочинение вон там, на столе. Тоже перепиши. Но это потом. Сейчас не успеешь. Уже десять вечера. Утром подниму». Она слово сдержала, подняла утром. В пять! И строго проконтролировала, чтобы сын переписал всё, как надо. У Димона онемели пальцы, он даже сердился: «Мама так много написала! Не могла поменьше?» Но вслух своих опасений он не высказал, боясь её обидеть. А в школе успешно отчитался, причём, по всем предметам! Постарался. Все «хвосты» сдал! Ради папы с мамой. А летом отец поставил перед фактом: сын будет учиться в спортивной школе – там проще с посещаемостью. Димон сказал: «Спасибо1» А отец: «Далековато. Ездить придётся. Чтоб прогулов не было!» Димон кивнул. И стал ездить. И как-то всё пошло-поехало. Раздетым в мороз больше не бегал, и мама больше не проклинала хоккей. А в одиннадцатом классе у него химия заартачилась. Димон, который привык всё ловить на лету, понял, что влип. Не даётся ему органическая зловредная химия! И химичка - в позу. Это его задело. Он не хуже других. Поумнее даже! Да Димон кому только задачки не решает в классе! Он, не папа, про папу забудьте. Всё, ушло то время, когда родители над его домашними заданиями горбатились. Теперь он сам! Но органика у него органически не переваривалась. А аттестат был нужен. И Димон проявил находчивость, соблазнив учительницу. Она была молодая. (Димон тоже). Но она оказалась невинной. (А он искушённым).
         К одиннадцатому классу Димон вымахал в здоровенного детину, врал нередко, что служил в армии – ему верили! – что дембельнулся и играет теперь в хоккей за сборную ЦСКА. На девушек его рассказ производил неизгладимое впечатление, в связи с чем, девушек у него было великое множество. И он даже не задумывался, хорошо это или плохо. (Домой девки не вламывались, и ладно). И неопытную в любовных утехах химичку Димон соблазнил профессионально и до банальности просто. Встречи их стали регулярными, Димон  к учительнице даже привык и даже подумывал жениться. А что ему терять? Химичка – хозяюшка хоть куда. Не очень красивая, но это дело вкуса. Димона устраивает. Ему с химичкой спокойно и надёжно. Она приглашает его в свою комнату в двухкомнатной квартире, которую делит со своей мамой. Вот он к ней переедет, поступит в институт, будут жить, а потом…  Однако химичка, тёмно-рыженькая, конопатенькая, волнующе упитанная, давай протестовать. «Замуж? За тебя? – вскинулась она (в постели, между прочим). – С таким бабником, как ты, разве можно нормально жить?» Димон даже удивился. Это он-то бабник? Во даёт! Она не видела их вратаря и защитника. У тех точно бабы через запятую. И когда только успевают? Тренировки ежедневные и по нескольку часов! У него, у Димона, постоянная женщина есть, это она, учительница химии, ничего, что старше, даже хорошо! А химичка: «Плохо! Я старухой себя рядом с тобой чувствую!» И послала Димона куда подальше. Он ушёл (послушный мальчик). Поступил в институт, в МАИ на радиоэлектронику, кстати, на бюджетное отделение. Легко и играючи! А потом… Случилось странное. Он вспомнил химичку. Когда увидел фотографии в институте. К восьмому марта стенд готовили, дам поздравляли. Рыженькая девушка! На портрете она была такой страшненькой и такой пленительной одновременно, что Димон сразу же вспомнил, что видел уже такое. Да не далее, чем полгода назад! И тогда понял, почему так долго сожительствовал с учительницей, потому что пленительность её чувствовал, только высказать это чувство вслух не мог. Димон все глаза сломал о фотку, и проходящий мимо студент уважительно хмыкнул: «Нравится? Вот что значит фэшн-съёмка!» Нравится не то слово. Димон испытал некое эмоциональное потрясение. Хотя, казалось бы, что особенного? Он с восьмого класса увлекался фотографией. Когда появились первые цифровые фотоаппараты, Сальниковы первые смогла приобрести! И щёлкали – только треск стоял! Но фэшн-фотография – другое. Шайбой наотмашь! Гол в одни ворота! Абсолютная победа. Всухую.   
    Весь женский праздник шалопай Сальников ходил, как пришибленный. А на следующий день уже изучал всё, то касается фэшн и художественной фотографии. Потом всё лето работал барменом и осенью купил новый профессиональный фотоаппарат с фотовспышкой и прочими причиндалами. Благодаря упорству, граничащему с наглостью,  пролез в модельное агентство и стал подрабатывать фотографом. А через год победил на международном  фотоконкурсе «Остановись, мгновенье…» А ещё через год стал штатным сотрудником агентства и вовсю давал мастер-классы по фотоискусству! Он с таким упоением рассказывал новичкам о технике постановки света, о предельной внимательности к нюансам, играющим не последнюю роль в фэшн-фотосессии. Один кадр зачастую требует тщательной и длительной подготовки, чтобы составить грамотную композицию: выразительные пейзажи, необычные предметы интерьера и дамского туалета. Чтобы снимок получился, нужно объяснить модели поставленную задачу – какой образ она должна воплотить в кадр? – и создать условия, чтобы девушку особо ничего не отвлекало. Даже когда съёмка прошла безупречно, фотошоп необходим, как своего рода шлифование, заключительная обработка снимка. Фотограф совмещает в себе и функции графического редактора. Без этого «глянец» никогда не станет «глянцем»! И съёмки разные: на показах мод, на улице, в студи. Особое место занимают коммерческие или каталожные съёмки (хороший каталог, с правильно расставленными акцентами, – залог успешных продаж любого бренда).    
Димон уже не мог думать ни о чём, кроме фэшн-индустрии. Он сам не заметил, как хоккей отошёл на второй план.          
Димон брал дорогостоящие уроки у признанных мэтров. Тысяча долларов в час! Прикоснуться к секретам фотомастерства стоит этого. 
   Особенно ему импонировал стиль одного маститого французского фотографа. Безупречный гламурный вкус и редкая естественность в кадре! Его индивидуальный почерк проглядывался в каждом снимке. Кстати, самые первые работы опубликовал известный модный журнал в конце шестидесятых. Француз оказался пионером во всём: в первооткрывании стиля, мысли, красивых женщин. Он мог начать снимать прямо под дождём! И эти расфокусированные снимки несли в себе какую-то особенную энергетику. Но чтобы подобное напечатали в модном журнале – Боже упаси! Объявят дилетантом, и точка! А снимки рискового француза печатали. Смотрели на его снимки и восхищались! В России его окрестили Фетом фотографии. Каждый образ, созданный великим французом, нёс в себе фетовскую иррациональность и чувственность. Журналисты отмечали, что свои случайные открытия этот фотограф смог превратить в эталон модной фотографии эпохи восьмидесятых. Из размытых водой кадров появился новый приём. В крупных планах он задавал очень узкий фокус, так что нос модели и мочка уха слегка плыли, а часть снимка, захватывающая глаза и изящный изгиб шеи, получалась вполне резкой. (А на шее – дорогое  колье!) Эта техника принесла ему славу лучшего рекламного фотографа своего времени!   
А ещё славу этого мэтра составляли женщины, которых он любил. Они все – фотомодели! Нечего удивляться; где вы видели собаку, обмотанную сосисками?
    Фотограф, бывало, откровенничал и говорил, что ему нравятся эмоции, которые он получает от своих моделей, та неуловимая субстанция, которую удаётся поймать в момент нажатия кнопки. Ведь настроение никогда не повторится в точности!
 А Алисе нравился стиль другого фотографа, перуанского. Она сама Димону говорила об этом и даже писала однажды ему в соцсетях, что видела того живьём!
Перуанец юнцом приехал из Латинской Америки в Европу в начале семидесятых. Прямиком из Лимы в Лондон. Никто не ждал его с распростёртыми объятиями и не жаждал помогать, поэтому хлебнуть пришлось сполна. Все, абсолютно все его снимки забраковывали редакторы глянцевых журналов. Примитивно, пошло, мелко. Европа была против перуанца! И, если бы не фантастическое упрямство, лететь бы ему самолётом, плыть бы пароходом в родную Лиму.
Перуанец устроил в заброшенном госпитале студию, где за гроши мастерил начинающим моделям портфолио. Всё, как у людей! И парикмахер, и визажист. Непрофессиональные, правда. Но судьба настолько иронична и непредсказуема! Вот она, фраза, ставшая классикой: «Непрофессионал построил ковчег, профессионал построил «Титаник». Денег на покупку профессионального света у парня не было, и он приноровился снимать у окна, меняя освещение при помощи небольших отверстий в картонном листе, которым  периодически закрывал оконный проём.
Позднее, уже став мэтром, используя большие возможности осветительных приборов, имея под рукой ультрасовременное оборудование и аппаратуру, перуанский фотограф вновь вернулся к естественному дневному свету.
  Любую, даже самую паршивую натуру он мог подать красиво. А ведь фотографа узнают по его женским образам! Перуанец как-то заметил, что для него эталон – это девушка, с которой он может сесть за один стол.   
Он был уверен, что портреты не должны приукрашивать человека. Это как самоидентификация личности. Образы в имиджевой съёмке как бы отдалённо должны напоминать наших знакомых. Этих людей нужно просто открыть заново!
 Но Димон признавал, что по-настоящему выдающийся фотограф в мире глянца – это немецкий еврей Хелми. Легенда! Переживший подростком гонения во время войны, он покинул родную Германию и скитался по всему миру, ища пристанища. Сингапур, Австралия. Задача стояла лишь одна – выжить. Но он не только выжил, а стал звездой гламурного мира! Не где-нибудь, в Париже подписал контракт с ведущим модным журналом! Его снимки всегда были провокационными. Диапазон его творчества впечатлял: от дамы в пивнушке до королевы. Он без стеснения приятельствовал с проститутками, активно снимал их и даже ставил в пример профессиональным моделям, отмечая раскованность тех в позировании перед камерой. Невольно выработалась своя философия. Мир настолько непознаваем до конца, что нужно сохранить в памяти то мгновение, в котором отражается сущность личности. (А каждый человек – личность!) Ответом на его высокопарные выражения служило едкое замечание, что, дескать, он увлечённо фотографирует крупных женщин на высоченных каблуках, кнутом понукающих мужчин. От упрёков отмахивался: «Гламур – грубый бизнес. Вы не знали?» И без тени смущения нащёлкал ворох фоток известной режиссёрши-нацистки, водившей дружбу с Гитлером. «Сохраним для истории!» Вот и весь сказ.
Димон внимательно изучал стиль Хелми и во многом ему подражал. И организовал потом фотосессию для Алисы. В стиле «ню».
Закончилось это плачевно. Бабушка Гизела «ню» категорически отвергла и Димона чуть не прибила.
     Вместе с тем триумфально закончилось. Престижное модельное агентство из Нью-Йорка прислало Алисе контракт!
Победителей не судят.
…
…Сейчас Димон тоже в Нью-Йорке. Не первый раз. И раньше наведывался. Но в гостях у Алисы был впервые.
Его впечатлили Алисины апартаменты. Не где-нибудь живёт, на Манхэттене! Высотный дом с мраморными входными группами. Бесшумные скоростные лифты. Сел – и через пару секунд уже на месте. Классно, правда? И квартира что надо! Считается «однушкой», и не сказать, что большая, но кроме отдельной хорошенькой кухоньки, есть гостиная, а в ней имеется огороженный закуток для спальни, куда вмещается двуспальная кровать с толстенным матрацем, зеркальный туалетным столик, напиханный множеством заковыристых ящичков, где можно спрятать и бусы, и браслеты, и помады с пудрой, в закутке есть также пуфик и полочки для книг. (Когда Алиса ушла на кухню, Димон не преминул глянуть в закуток). Почти двухкомнатная квартира. С отличным ремонтом! Гламурненькое жильё. Явно в месяц стоит более двух тысяч долларов.
   Сам он в Москве так и ютился с родителями всё на том же Славянской бульваре, где прошло его детство. Дом – старая девятиэтажка, которая простоит ещё лет сто, наверное. Квартира в две маленькие изолированные комнаты, у родителей – своя, самая большая комната, у него тоже своя. Вся меблировка в «совковом» духе: у родителей – гарнитур из шкафов-близнецов, кожаный диван с креслами и ковром на стене, телевизор с компьютером, у Димон и того проще – софа, стол с офисным вращающимся креслом, ноутбук и захламлённый книжный шкаф. В общем, ничего особенного, всё очень даже стандартно.  Не шик-модерн, но и не голь перекатная. 
    Димона это не особенно огорчало до тех пор, пока его знакомые не «пошли в гору» и не стали скупать недвижимость в Испании, в Италии. Целые виллы! Это вам не шухры-мухры! И интерьерчики в этих виллах забабахали королям на зависть! Димона приглашали туда; ездил, видел, впечатлился. Стены прозрачные, из специального стекла – такие стены ещё называют панорамными – пол из лиственницы, ванная с сауной и собственный бассейн, разумеется. И человек, которые всю эту грубую роскошь приобрёл, живой, «из мяса», и можно до него дотронуться рукой, и можно напомнить ему между прочим: «А помнишь, как мы с тобой на рыбалке сома в десять килограммов поймали?» А тот: «Да, было время. А здесь у меня пруд свой, буду зеркального карпа разводить. Приедешь опять в гости – нажарим!» Вот такие знакомые у Димона. Кто он против них?
 Понял Димон, что поотстал от жизни и надо навёрстывать. Прям, как в школе. А то не ровён час «на осень» оставят, а то и на второй год.
Тогда Димон грудью лёг, а завёл перспективные знакомства с перспективными людьми. Всех киношных и эстрадных «звёзд» перелопатил. Не только фотографией, продюсированием занялся, подзаработал и сумел влезть в долевое строительство коттеджного загородного посёлка. Оперативно! Первый взнос – тридцать процентов от стоимости домика, небольшого такого, в двести квадратных метров (да, небольшого, у других хоромы в метров триста, а то и четыреста). Вскоре ключи получил. Первый этаж отремонтировал и японский сад возле дома разбил (чтоб соседей «умыть», мол, знай наших). Только после этого родственникам признался в афере. Они в голос: «Почему афера? Чем можем – поможем!» Тут бабушка его расчувствовалась и чистосердечно призналась: «Я всегда мечтала о собственном домике с японским садиком во дворе! Как я рада, что хоть у тебя это всё будет». И у Димона как-то само вылетело: «Это – тебе!» Бабушка не поверила. А Димон твердо: «Твоя мечта осуществилась! Это тебе». Отец с матерью нахмурились, засомневались более чем. Димон у них альтруизмом не страдал, единственный отпрыск в семье, всё внимание ему. Избалован до предела! Молоко на губах не обсохло, а уже немалую деньгу заколачивает. Машины меняет одна за одной, девушек меняет одну за другой.  У него снега зимой не выпросишь, а он целую домину, нате, возьмите, не жалко. Надо же, какой царский жест! Что-то здесь не так.
   Димона недоверие задело за живое. За кого его принимают? Да он… Знают ли они, кто он на самом деле?!
  Димон сгрёб в охапку всю родню и привёз в коттеджный посёлок, где некоторые богатеи уже начали обживать свои дома. «Экскурсия для моих самых любимых бесплатно!» - раскланялся он, и все восторженно зааплодировали. Вперёд! Первый этаж – сто квадратных метров. Тут кухня-гостиная, тут спальня, тут кабинет, тут кладовка, тут ванная с прачечной и сушилкой. Паркет, кафель – по высшему классу. Крутой натяжной потолок с подсветкой – смотри вверх и жизнью наслаждайся, произведение искусства! Коммуникации все – центральные. Не парьтесь, дорогие, ни об отоплении, ни о воде. Как в городе. Приехали и включили краны. 
Бабушка зацокала языком, мать с отцом закивали, а тётя, родная бабушкина дочь и папина сестра, засомневалась: «Дима, такой дом нужен тебе больше! Женишься. Дети. Пусть минует их чаша, что мы испили». Да уж, теснота-теснотища коснулась их более чем! Бабушка испуганно запричитала, что, конечно, дом нужен в первую очередь Диме, а они сюда только приезжать будут. В гости! Малышей нянчить: внуков и правнуков. Димон пробубнил, что жениться не собирается, на что бабушка, и мама, и тётя в голос: «Придёт время – охомутают, и не отвертишься!» Димон тряхнул головой и твёрдо залепил: «Здесь будет жить бабушка! И ты, тётя. Вам веселее вдвоём. Нечего ютиться в своём коммунальном клоповнике». Он повернулся к родителям: «Второй этаж отремонтирую – вы тоже переезжайте». Он в упор смотрел на них, а они – видно было – «подрастерялись». Наконец отец пришёл в себя и, сделав шаг вперёд, по-мужски пожал Димону руку: «Спасибо, сынок!» Мать всплакнула. Бабушка тоже.
А отец принялся соловьём разливаться, рассказывая, как цементную стяжку на втором этаже сделает, как с проводкой будет что-то инженерно-заковыристое вытворять. А Димон в это время подсчитывал. Сколько ему ипотеку выплачивать? О-ёй! Вот кабала так кабала! Итак. Он брал на пятнадцать лет. Офонареть, как долго! Нужно срок укоротить. До десяти лет хотя бы. Да, до десяти! Если сейчас банку тысячу долларов в месяц платит, то, если укоротить срок, получится почти две тысячи. Мда, дороговато. У Димона заныло  сердце, и так страшно стало, как будто его в НХЛ не пускают (ему в детстве снилось, что дяденька в сереньком пиджачке дверь, где «НХЛ» написано, перегородил и ласково твердит: «Не пущу!»; Димон тогда в слезах просыпался, и мама его успокаивала). Сейчас былой страх вновь вернулся. А если он не потянет?.. И банк конфискует дом?.. Что будет с бабушкой и тётей? И от такого позора не отмыться! Димон глубоко вздохнул. Не допустить! Обратного хода нет. Он постарается, будет много работать… И – «безумству храбрых поём мы песню!» Димон лихо тряхнул своей бритой головой и успокоился. 
Пока придётся жить с родителями. (Душу отводить можно будет в студии папанькиного друга). Дворец – бабушке. И баста!
    Димон не жалел, что так вышло. У него всё пело внутри! Никогда ему не было так хорошо, как сейчас. Он видел искромётную радость в глазах близких, и сам радовался. Он был оглушен счастьем!
…
            … Бабушка и дедушка развелись, когда Димону исполнился год. Дед влюбился. Его можно понять, мужик видный, моложавый, с профессией – Инженер Инженерович, и не рядовой, а заместитель главного. С таким не стыдно в люди выйти, и приударить за таким не стыдно. И нашлась одна такая, типа, «люблю – не могу», без конца носила ему документы в кабинет на подпись. Разрез юбки – по самое некуда, декольте – как у порнозвезды. Не устоял дед, клюнул и попался в сети. Загулял.
    Дети его не поддержали. Отец в том числе. И не потому что бабушка плакала навзрыд. Посмотрели бы вы на эту молодуху! У неё же всё на лице написано: «Вперёд. И по трупам». С периферии. Провинциалка. И она не хочет выгодно устроиться в столице? Ой, ли! Да она спит и видит, как прописаться в Москве, да оторвать лишний метр для себя.
  Но дед был иного мнения. Он считал себя выдающимся мужчиной, за которым женщины идут в огонь и в воду. Может, тешил себя, а может, был в чём-то прав, бабушка-то по нему с ума сходила. Но, в общем, закончилось всё прозаично. Разменяли «полуторку» на окраине: бабушке с тётей две комнаты и деду – комната. Без всяких доплат. Дед потом добавил и купил квартиру, пусть и однокомнатную. В кредит влез. До сих пор выплачивает. А молодуха его и в ус не дует. Хочет работает – хочет нет. И погуливает, говорят. А чего удивляться? Детей у них нет (постарели дедовские сперматозоиды), а жизнь есть. Что ещё делать в этой жизни?
 По праздникам дед навещал бабушку с тётей (то есть с родной своей дочкой), в гости к сыну, отцу Димона ездил. Димона, внучонка единственного, порой с пенсии, баловать пытался: пирожные покупал и другую сладкую ерунду. Димон благодарит деда, не более. Он к нему не испытывал привязанности. Слышал разговоры отца с матерью, да и собственные мозги включил, и выводы высветились сами собой: «Для чужого человека кредит взял, а больной жене с родной дочерью – шиш. Сам в отдельной квартире, а они?»
Теперь Димон даже злорадствовал. Пусть узнает дед, что внук, не кто другой, дворец для своей бабушки построил. Она, как королева жить будет! В японском саду будет кроссворды свои любимые разгадывать, сидя в плетёном кресле. Вот так вот!
Обязательно он привезёт деда в коттеджный подмосковный посёлок, обязательно. И молодуху его! Смотрите и учитесь, как надо жить. Бизнес-класс! Территория огороженная, с охраной, видеокамеры кругом. Архитектура – закачаешься! Барокко. Ладно, не совсем так, ну, «под барокко». Архитектор – почти Растрелли! Вот там – таунхаусы, а вот там – дуплексы. Не знаете, что такое дуплексы? Немудрено. Время-то идёт, время-то меняется. Появляются новые уникальные дома, где семьи могут жить, не мешая друг другу. Дуплекс – дом на две семьи. С отдельными входами! Но он, Димон, купил отдельный коттедж. (Коттедж престижнее). Земельный участок есть свой. Шесть с половиной соток. Немного. Но на старой даче было всего пять. Дачу продали за бесценок в голодные годы, а сейчас эта земля миллионы стоит. Но он, Димон, возместил убытки, более того, обошёлся собственными средствами. Старался. Трудился. И вот результат!   
А потом Димон подумал, что не стоит так на деда напирать. Сдал дедок. Годы неожиданно взяли своё. От былой его моложавости не осталось и следа. Как по-другому? Если ему, Димону, внуку родному, уже по тридцать? То сколько деду?
…
… Бабушка заохала-запричитала. И второй вход есть на первом этаже, что можно прямо из дома на террасу шагнуть! Летом чай можно пить на террасе. А зимой ёлку наряжать. «Ой, Дим, а давай посадим ёлочку! - стала просить бабушка. – Вот там, у стены, там сподручнее. Потому что гирлянду вешать можно будет, розетка электрическая поблизости». Димон кивает. Пусть растёт елочка, если приживется. С ландшафтными дизайнерами нужно посоветоваться, они лучше знают про елки, они – профи, видите, какой садик перед домом отчебучили? Бабушка охотно соглашается: ну, конечно, мнение специалистов – закон, а сама млеет от сочетания «ландшафтный дизайнер». Хорошее сочетание, сильное. Даже не верится, что такое сочетание теперь доступно им, Сальниковым.
    Они с тётей вышли на улицу и несколько раз обошли вокруг дома. Лепнина! А вот там отпечатан царский герб! А балкон какой изумительный! Потом они зашли обратно в дом и стали «разбирать на запчасти» кухню. Ящики удобные, как открываются интересно. А это что? А это? Встроенная хитроумная полочка-панель, куда можно баночки разные ставить, соль-сахар-соду, минералочку, а потом полочку задвинул, и найди попробуй! Спряталась полочка. А духовка какая! Это ж не духовка, а песня! Кстати, можно ли вторую такую поставить, электрическую? Димон нахмурился: «Вторую духовку зачем, электрическую к тому же? Посёлок газифицирован. Газ природный, дешёвый». А бабушка таинственно поясняет: «Пирожков больше напечь можно. За раз два противня получится! Всех соседей тогда угостим!»
   Печь пирожки – это бабушкина страсть. Ей безумно нравится сам процесс приготовления. А угощать как любит!
   Тут она спохватилась. А познакомиться-то? С соседями-то? Тётя туда же. Скорей, посмотреть, кто где живёт. Тётя была безмужняя и бездетная. В общении нуждалась.
Поэтому с радостью ускакала на улицу, утянув бабулю за собой. И ну, бродить!  Посёлок красивый, загляденье. Дорожки выложены красным кирпичом. Скамеечки чугунные и с витыми чугунными гроздьями винограда. Детские площадки с качелями и деревянными смешными фигурками. Фонари, как из сказки! Клумбы! А вот и люди. Бабуля с тётей увидели одних – на «кадиллаке» подъехали – и бабушка сразу с места в карьер: «Здравствуйте! Мы Сальниковы. Соседи ваши. Меня Галина Дмитриевна зовут. Я учительница, раньше преподавала черчение и изобразительное искусство. Теперь на пенсии. Буду жить здесь, в этом доме. Внук подарил!!! Представляете? Я говорю: «Зачем, Димочка? У меня же квартира!» А внучок: «Хочу, чтоб хорошо тебе было, просторно, чтоб свежий воздух был, и чтоб Офелии было, где гулять». Офелия – это кошечка моя. Почти семь лет ей, старенькая. На улицу просится, а как её выпустишь? Потеряется ещё! Котята – пусть. А вот потеряется если… Но здесь смотрите, как хорошо! Травка, газоны. Беседки. Не потеряется Офелия, как вы думаете? Я тоже думаю, что не потеряется. Как привезу её, так сразу вам и покажу. Простите, отвлекаю вас. Да-да, время, проведённое с друзьями, время, проведённое не зря! Вот напеку расстегаев – чтоб были у нас обязательно! Обещаете? Спасибо. Очень приятно было познакомиться. Мне всегда импонировали интеллигентные люди!»
 А тётя в этом время изучала «таунхаусные» дома, потом всё переспрашивала, правда, что они трёхэтажные? Ну, каждая квартира в три этажа? Так интересно! А там дальше, что? Что ещё за поле? Теннисный корт! Боже мой, вы только посмотрите, настоящий теннисный корт! И можно просто так  приходить и играть в большой теннис? Надо прийти. Тётя захлопала в ладоши, как будто бы всю жизнь только и делала, что махала ракеткой.
А бабушка опять кого-то выцепила и вновь на расстегаи зовёт. Те радуются, улыбаются, головами кивают. Тут тётя идёт, у неё другая программа в голове созрела: интересуется, где правление посёлка. Тетя тоже на пенсии, могла бы клумбами заняться. А то клумбы, хоть и красивые, но запущенные. Никакого творчества! Все сплошь белыми ширпотребовскими «жемчужинками» да маргаритками засажены, скучные клумбы. И не выполоты толком! Вот тётя переедет, и тогда все цветники поселковые новую жизнь обретут.
Димон слушал краем уха и наслаждался. Вот оно, счастье, рядом, а он этого не знал. Какой же он дурак!
…
И в этой нью-йоркской квартире сердце у него так же счастливо прыгало. Он не ожидал такого поворота событий и даже мысленно спрашивал: «Она тоже мне близкий человек?» Это про Алису. И это было странно.
    Алисе двадцать, но она только входила в пору. Детскость не испарилась, но не выпирала уже столь явно, как в Москве. Два года прошло. И два года – это срок!
    Он любовался Алисой. Смуглой, темноглазой, в этом нежно-голубом платье.
- Чего смотришь? – улыбнулась Алиса.
- Тебя смешно здесь называют. Алисия!
     В Америке её именно так и стали звать. Алисией. Порой, Лис, а чаще даже просто Ли.
- Почему смешно? – спросила она.
- Потому что непривычно. Это слишком почтительно и подходит больше к взрослым женщинам, - ответил Димон и чуть было не покраснел, почувствовав, что разговор скатывается в романтическое русло.
-  Торт! – вдруг закричала Алисия и умчалась на кухню.
Через минуту кондитерское трёхъярусное чудо было щедро напластано на огромные куски.
Димон дурашливо затряс головой:
- Надпись на подиуме: «Манекенщиц не кормить!»
Алиса хихикнула и, нисколько не смущаясь, принялась раскладывать пропитанные сиропом куски на фарфоровые блюдечки с цветочками. Она любила сладкое и при каждой возможности наедалась всласть. Девчонки ей завидовали, надо же, сколько калорий потребляет и хоть бы где что отложилось. Не полнеет! А Димон твердил: «Вот это и есть порода».
- Угощайся! – протянула она ему блюдце.
Он молчал уставился на неё.
- Не хочешь? Устал? Отдыхай! – Алисия даже забеспокоилась.
- Блюдца мне твои нравятся. В цветочек, - плотоядно проговорил Димон.
- И чашки такие же. И сахарница! И чайничек! – живо откликнулась она. – Это моё приданое.
Димон с деланным удивлением уставился на неё.
- У-у-у! Да ты уж замуж собралась?
- Ещё чего! – фыркнула Алисия. – Я убеждённый холостяк.
У Димона отлегло от сердца. Опасность миновала. Теперь можно было расслабиться.
   Он взял блюдце с тортом и по-клоунски «в один кус» его проглотил.
- Бабушки мне на моё рождение вот этот сервиз купили, на золотые серёжки денег не хватило. В сервант потом сервиз спрятали, говорят, возьмёшь, когда замуж выйдешь.
Димон с напущенной строгостью на неё набросился:
- Замуж не вышла, а сервиз взяла! Нечестно! Где справедливость на этом свете?
Алисия удивлённо:
- А если я никогда замуж не выйду, так что, сервизу таки пылиться в серванте?
Димон опустил глаза и кротко изрёк:
- Логично.
Алисия пояснила:
- В Америку когда собиралась, бабушки в оба уха: «Посуда там дорогая. Свою возьмёшь. Не траться в Америке на посуду!»
- Они что в Америке были? – хмыкнул Димон.
- Не, - облизывая кусок, откликнулась Алисия. – Просто посуда везде дорогая. Если она хорошая, качественная. А мой сервиз – супер!
Димон расплылся в улыбке:
- И экономная Алисия Зингер купила билет на Северный Урал, чтобы съездить за Уральские горы и привезти в Москву чайный сервиз, а из Москвы привезти его потом в Нью-Йорк.   
 - Не! – качнула головой Алисия, всерьёз занятая вкусным тортом. – Берта Тимофеевна с папкой привезли. А уж мне пришлось попыхтеть, чтобы его как следует упаковать. В целости-сохранности надо довезти! Чтобы не разбился! Его же в багаж надо сдавать, а там чемоданы все шурум-бурум. В общем, сама удивляюсь, как я его могла сохранить. Он заговорённый!
- Я так и понял! – с трагической ноткой в голосе сказал Димон.
  У Сальниковых тоже был сервиз, к которому относились особо и доставали из кухонного буфета только по праздникам. Сервиз был афганский, с удивительной экзотической росписью – то ли драконы нарисованы, то ли ещё что – фарфор прозрачный: стоит чашку к свету поднести – изнутри высвечивается рисунок с внешней стороны. Подарок двоюродного дяди, оттрубившему в Афгане положенный срок и служившему там в дальнейшем по контракту. Но сервиз был скорее реликвией, нежели бытовой посудой. И уж, конечно, при переезде куда-либо его бы попросту оставили родственникам. И Димону Алисино приданое казалось верхом непрактичности и деревенским чудачеством.
  Затрезвонил домофон, Алиса, состроив загадочную гримасу, убежала. Вскоре хлопнула дверь и послышались изящное цоканье каблучков, сопровождающееся жеманными дамскими приветствиями.
- Дорогая моя, поздравляю! – пропел красивый женский голос.
- Спасибо! – смеялась Алиса в ответ. – Но я же не праздную! Зачем?
- Затем, что нужно. Я и то праздную! – игриво заметил голос. – А старше тебя на целых четыре года. Чего это ты босиком? В таком платье! Как говорится, без порток и в шляпе.
- Мне так удобнее. Я босячка!   
       Послышался церемониальный светский смех и в гостиную впорхнула Алисия.
- Изабелла Рай! – выкрикнула она, пафосно подняв руку.
В гостиную вошла тонкая, очень высокая девушка со стильной стрижкой, в облегающем клетчатом платье чуть выше колен, в туфлях на каких-то загнутых внутрь, блестящих, очень смешных каблуках. Сразу было видно, туфли не ширпотребовские, сделаны на индивидуальный заказ.
- Рая-а-а! – пропел в свою очередь Димон, он встал и подобострастно протянул к ней руки. – Какими судьбами?
- Будет тебе! – интеллигентно фыркнула Рая, чуть шлёпнув его по рукам. – Вчера мне на Фейсбуке послание оставил, как будто сейчас видит меня и удивляется.
- Я всегда вами удивляюсь! – театрально выдохнул Димон и со всего размаха рухнул на диван. – Сразила наповал!
Алисия в это время краем глаза смотрела, что ей принесла в красивых упаковках Рая. Духи «Шанель № 5». Всегда изысканно и всегда к месту. Алисия улыбнулась. Всё-таки Рая, светская львица, умеет выбирать подарки.
 Раю она знала давно, ещё по Москве. Сталкивались неоднократно на показах и съёмках, к Димону в гости ходили.
   Рая была королевой! Статная, очень стильная, чуть  экстравагантная, знающая себе цену. Она ходила всегда, чуть приподняв голову, и казалось, смотрела на других свысока. Но Алисия-то знала, что это просто понт. Или имидж. Чтоб уважали и ценили. Настоящая Рая была интеллигентной, с безупречным вкусом и изысканными светскими манерами. Держа людей на расстоянии, она общалась всегда легко и свободно.
  Алисия искренне восхищалась ею и мечтала быть хоть немножечко похожей на неё. Пыталась даже подражать! Походке, умению одеваться, умению поддержать разговор. (Видели бы вы, как Рая разговаривает с официантами, метрдотелями, таксистами – как первая леди Белого дома!) Но у Алисии, прямо скажем, приобрести «светскость» не получалось. Она попросту превращалась в пародию, как маленькая девочка, надевшая мамины туфли на высоких каблуках. И приходилась тогда оставаться собой, смешной и наивной.
   Но всё равно не кто иной, а именно Рая оставалась для Алисии ориентиром, той самой планкой, ниже которой опускаться было нельзя.
   Если в Москве просто приятельствовали, то в Нью-Йорке подружились. Как раньше, столкнулись лоб в лоб на показе модной коллекции одного дурковатого кутюрье. Рая, улыбаясь, тогда сказала: «Здравствуй, Алиса. Помнишь меня? Я Изабелла. Изабелла Рай!»  Прозвучало это несколько покровительственно, вроде, кто я и кто ты, не забывай. (Они в Москве не только на показах вместе тусовались, но и в студии у Димки Сальникова. Как же Алисия её могла забыть?) Другая бы на месте Алисии отвесила заслуженную словесную оплеуху: «Амнезией не страдаю. Память на месте!» А Алиса лишь завороженно прошептала одни губами: «Помню. О, Изабелла!»
Алисия безоговорочно приняла Раин псевдоним, искренне считая, что он подходит к ней как нельзя лучше. Никогда не смеялась, не иронизировала. Но в своей компании было уместнее всё же обращаться к ней по имени – настоящему! Иначе Димон разорится на свои колкие шутки.
    И, чтобы исключить возможную неприятность, Алиса про себя решила, как можно меньше обращаться к Рае, вообще никак её не называть, дабы Димона не заводить.   

                6
Изабелла Рай была старше Алисии на десять лет – даже почти на одиннадцать – и, кстати, в паспорте значилась Раисой Ивановной Хреновой. Большую часть своей жизни прожила в Ростове-на-Дону, но считала себя доской казачкой. Хотя с этим можно было поспорить. Родилась Рая в Ярославле, на родине своей мамы. Зато папа был коренной «донской», его горячая кровь, если не гуляла, то затаилась в дочери (она была в этом уверена!).
И, вообще, какая она казачка? Ни груди, ни зада. Худая до умопомрачения, высоченная, молчаливая. А казачки? Бой-бабы! Они родом из мира, где нет места излишней церемониальности. Этакие крепкие племенные кобылки, которыми не налюбуешься и которые так лягнут, что на всю жизнь запомнишь, и языком так отбреют – заикой останешься.
Впрочем, мир изменился. Депортация и урбанизация сделали своё дело. Теперь тяжёлой полевой работы как такой нет, а интеллигентные профессии есть. Казачки и учителями работают, и инженерами, и врачами. Казаки тоже. Не всех их стёрли с лица земли, не всех.
Прадед Раиного папы в своё время был хорунжием, и название станицы «Хреновая» происходило как раз по фамилии именитого прадеда; но по прошествии времени его  родной правнук выучился на филолога и стал тихо и мирно преподавать зарубежную литературу в педагогическом колледже. Если присмотреться – типичный «ботаник»: профессорские очёчки, интеллигентная лысинка; весь вид его красноречиво говорил: «Смотрите, я весь в науке! Я учёный!» Частично это было так. Раин папа даже защитил кандидатскую! С грехом пополам, правда, но всё ж таки; со скрипом ему удалось выделиться из общего учительского потока, что сказывалось на его самолюбии и учительской зарплате. А Раина мама работала бухгалтером. Не главным, нет. И скромная должность её ничуть не смущала. Карьера для неё была вторичной изначально, на первом плане – дом: муж и дети, как и положено настоящей женщине. Так есть, так будет, так должно быть! И никто не смог бы переубедить её в обратном.
    Вот такая вполне благополучная среднестатистическая семья жила себе поживала.  Обыкновенная. Как все. Никакой особой удали за ней не наблюдалось. Но Рае всегда хотелось принадлежать к той особенной цивилизации, где свобода ценится превыше всего, к тем непокорным людям, которые не дадут посадить себя на цепь и в ножки не поклонятся. И она при случае всегда подчёркивала: «Я казачка!» Очень часто её утверждение вызвало недоумение и удивление, но Рае на это было глубоко плевать. И правильно. Так и надо. И молодец.
                Хреновы слыли замшелыми горожанами. Конечно, у них, как и у большинства, имелся свой сад-огород, что у чёрта на куличках; в саду имелся и с крохотный фанерный  домик, и сарайчик, и две маленькие застеклённые теплички, где они выращивали и огурцы, и помидоры, и перцы. Всего по чуть-чуть. Загородное сельское хозяйство было небольшим подспорьем, не более. Основная жизнь Хреновых протекала в городе с его неизменными благами цивилизации, которые и помогают, и одновременно расхолаживают.
        Рая долгое время была единственным ребёнком в семье, любимым, естественно. Баловали её, как могли. Музыкальная школа? Пожалуйста. Художественная гимнастика? Пожалуйста. Платье увидела с прибамбасами? С зарплаты обязательно купят. И похвалят ещё! Заслужила. Отличнице только в таких роскошных платьях и ходить. Ещё и руками всплеснут. Как всё успевает? И спортсменка, и музыкантша – на пианино, что хошь сыграет! Золотая дочка, ни дать, ни взять!
       А день рождения как отмечали? Неделю! Рая родилась второго января, поэтому новогодний вечер в школе – новогодний вечер дома, а потом деньрожденческий утренник и семейный домашний вечер. И ещё гуляет в каникулы на улице, а потом подружек домой зовёт: «Пойдём день рождения отметим! У нас и тортик остался, и конфеты, и орехов полный таз! Фундук!» И вот, вваливаются в квартиру всей гурьбой и сметают, всё, что осталось от праздника. А оставался всегда вагон и маленькая тележка. Родители ко дню рождения дочки готовились прямо с лета. Нет-нет, торт был свежайший! И конфеты, и фрукты. Родители откладывали деньги, чтобы потом кутить по полной. Чтобы дочке запомнилось торжество навсегда. Чтобы новый год, как северное сияние, долго светил и переливался разными красками, а потом взял и переплавился щедрый и весёлый день рождения. 
  Даже когда настали голодные девяностые, родители не отступали от своего правила. Ужаться могли на чём угодно, только не на Раином законном празднике! Мама не раз говорила: «Знала бы ты, как мы радовались, когда ты родилась! Знаешь, как плакала твоя баба Рая?»
      Баба Рая, мамина мама, отличалась чуткостью, невероятной добротой и некоторой странностью. Именно она чуть ли на заставила маму выйти замуж за отца, который служил в Ярославле, был юн, незрел, бесперспективен. Да и мама, надо сказать, недалеко от него ушла. Ну, встретились молодые, ну, понравились друг другу, так сразу и жениться? А баба Рая: «В загс!» Папе мама нравилась, он особо не возражал, поэтому едва дембельнулся, так сразу и расписались. Баба Рая молодых у себя пригрела, угол им хороший выделила – комнату два на три, конечно, малюсенькую, зато не проходную. Буквально через пару месяцев молодые сообщили о готовящемся пополнении, и баба Рая радостно: «Слава Богу!» А чего радоваться? Мама училась в техникуме, папа только поступил в пединститут на филологический. Всё бросать? Баба Рая уволилась с работы и сообщила, что всех вытянет на свою пенсию. И младенца, к слову, вынянчит! Так что учитесь, молодые, и в ус не дуйте.
Баба Рая рано ушла на пенсию. Инвалидность. Но пенсия у неё была приличной, потому что баба Рая воевала, имела боевые награды, поэтому ей причиталась неплохая прибавка.
   Рая, когда подросла, да и позднее, кормила всех байками, что её бабуля на фронте была радисткой, как Кэт из «Семнадцати мгновений весны». На самом деле баба Рая служила санитаркой. Даже сохранилась фотография, где баба Рая, тогда тонюсенькая длиннющая девочка, стоит в солдатской форме, с пилоткой на голове и с повязкой на руке – красный крест!
  Рае должность санитарки казалась прозаической и неинтересной, и она, вопреки своему не склонному мистифицировать характеру, плела небылицы про рации и радиограммы, про немецкий тыл и всякое такое.
 Она любила бывать у бабушки в Ярославле. Ходить с ней на пристань, в парк. Она знала, что её саму назвали в честь бабушки и, встречая знакомых, неизменно восклицала: «А вот идут две Раи. Угадайте, кто есть кто?»  И знакомые, конечно, подыгрывали, качали головами, то и дело вторя: «Не угадаем! Как две капли воды обе, как две капли!» Они и вправду были похожи. Особенно это заметно на той фотографии, где бабе Рае всего ничего. Внучка с раннего возраста упорно росла ввысь. Всегда выше всех! Рая страдала от этого, а бабуля её лишь усмехалась: «Так и я такая была. Ну, и что! Думаешь, меньше росточком станешь, будешь счастливее?» Рая: «Буду! Не хочу быть каланчой! Кто на меня такую посмотрит, и мальчишки все меньше меня». А баба Рая: «Папка твой маме до плеча, а живут душа в душу. Вот и думай!»
   Рая никогда не задумывалась и не обращала внимания, что папа значительно ниже мамы. Привыкла с детства видеть их такими, и даже считала, что так и нужно.
   Когда Рая исполнилось десять, она выдала в очередной каникулярный приезд: «Ба, ты меня обманываешь. Я знаю, что ты маму заставила выйти замуж, потому что думала, что её, такую высокую, никто замуж не возьмёт. Меня тоже никто не возьмёт?». Баба Рая удивлённо вскинула брови: «Что ещё за глупости? Я хотела, чтобы ты поскорее родилась!»  Рая пожала плечами: «Зачем так рано? Ну, родилась бы позднее!» Бабуля глаза хитро прищурила и шепчет: «А вдруг это была бы не ты? А я хотела, чтобы родилась именно ты! Я ждала тебя, я звала тебя!» Рая нахмурилась: «Зачем ты меня обманываешь? А если бы мальчик?» А бабуля: «Ты! Только ты. Но я и мальчику бы обрадовалась! Было бы здорово, если б двое!» И засмеялась, да как! Расхохоталась легко и задорно, чего раньше  за ней не замечалось. Баба Рая в свои годы была спокойной и серьёзной, очень грузной, неповоротливой; передвигалась она с трудом.
   И вот позднее вылезла у неё опять странность. Мама хотела второго ребёнка, а баба Рая не поддерживала. Она вскользь говорила: «Это дитё с трудом родилось, поэтому если другого Бог не даёт, то надо слушаться». Да, Рая знала, что мама, перед тем, как её родить, лежала на сохранении, и не раз. Ну, и что? Многие лежат. (Рая наслушалась женских «междусобойных» разговоров). Мама в слёзы, хочу, мол, и всё. Вроде, теперь сама растить может, без помощи бабушек. Мама по всем врачам ходила. Лечилась. Бабу Раю схоронила, Раю вырастила до восьмого класса, а от своих думок не отвязалась.
  И вот приходит однажды и с порога: «Доченька, у тебя будет братик! Была на УЗИ. Мальчик! Будешь мне помогать с малышом?» Рая счастливо запрыгала. Она и не будет? Что за бред! Да она, Рая Хренова, будет самой лучшей сестрой на свете.
   Пришёл папа. Тоже заплясал от радости. Потом родственники пришли, тоже «комаринскую» станцевали. И потом давай маму холить-лелеять. Когда мама на сохранении лежала, Рая к ней не один раз в день приходила.
      Родился малыш. Сашенькой назвали. Маленький, худенький, но здоровенький. Крепыш! А через два года, когда он гулял с мамой во дворе, Сашенька попал под машину. Сразу насмерть. Водитель не был виноват. Малыш неожиданно выскочил на дорогу, резко рванул со всей силы – с мамой вдруг решил поиграть в «догонялки» - и уазик переехал ему грудную клетку.
   Мама тоже не была виновата. Она стояла рядом, она также резко побежала за ним, она бежала… Это было просто трагическое стечение обстоятельств. Но это стечение полностью перечеркнуло жизнь всей семьи. Навсегда из дома ушла радость. То, что время лечит, и маленького ребёнка потерять не так тяжело, как подросшего – всё это оказалось неправдой. Не лечит. И боль со временем не утихает.
     Мама часто бродила из угла в угол всю ночь, бормотала разную чушь. С утра начинала шептать: «Я могла быстрее бежать, я могла быстрее бежать. Не надо было его отпускать». И так каждый день.
     В больницу её клали не раз, в «психушку», в отпуск отправляли не раз, типа, развеется. Она приедет, улыбается, подарки с энтузиазмом раздаривает; жизнь мелькает в её глазах, а с утра: «Я могла бы бежать быстрее…»
     Рая уходила из дома. Не могла этого слышать. Папа боролся за маму, у него сначала теплилась надежда, что её можно вытащить из чёрной бездны. Он маму уговаривал, взывал к разуму. Пытался развлекать, пытался отвлекать. Бесполезно. Потом, когда нервы сдали, сорвался и страшно избил её. Его перекосило! Даже не видел, куда бьёт: и по голове, и по груди, и по животу. Соседи услышали звериные крики, прибежали, выломали дверь и вырвали маму из папиных рук. Милицию вызывать не стали, хотя у мамы были выбиты несколько зубов, полностью заплыл один глаз и оторвана мочка уха. Соседи были на похоронах Сашеньки. Они всё понимали. Папе поставили укол, маме поставили укол и сделали перевязки. Раю на время забрала к себе тётя. В общем, немного разобрались кое-как. Вроде, всё стихло. Но маму хватило буквально на один день. Потом она опять за старое.
    Вскоре Рая узнала, что у отца молоденькая любовница, и он живёт на две семьи. Рая его не осуждала. Она и сама бы ушла. Только куда? 
     Рае было уже шестнадцать. Высокая. Играет в баскетбол за сборную школы. Физрук хвалит, говорит, что талантливая спортсменка. И Рая уже не так переживает из-за своего высокого роста.
     Однажды на тренировке, когда всем дали упражнение на пресс и выносливость, то есть это когда один спортсмен садится на плечи другому, и нижний приседает. Так вот. Когда Рае на плечи уселась одна девчонка, в меру упитанная, и Рая принялась приседать, физрук подбежал к ней с испуганными глазами и столь же испуганно крикнул: «Я запрещаю!» Девчонка послушно слезла, и физрук осмотрел Раю, потрогал спину, спросил, больно или нет, про живот ещё спросил. На следующее занятие подыскал для Раи девчонку значительно меньше, и, следовательно, полегче. Рая бойко «оттренировалась» и уже по дороге домой вдруг вспомнила, что баба Рая никогда не разрешала ей поднимать корзины с бельём, когда они выходили во двор развешивать разные тряпки после стирки. Бабуля сама корячилась, а Рае не разрешала.
      Лишь после того, когда она умерла, патологоанатом, сделав вскрытие, сказал, что у бабы Раи была удалена матка. Калека.
      В войну бабе Рае, как самой высокой, всегда доставались самые тяжёлые бойцы, которых следовало поднимать, переворачивать. И когда носилки с ранеными несли, бабу Раю всегда ставили «на крест», то есть так, что основная тяжесть «падала» на неё, как на самую высокую и, вроде, от этого самую сильную. А после войны врачи констатировали факт: «Детей не будет. Надорвалась», Только в сорок лет баба Рая почувствовала в себе признаки жизни, легла в больницу, где не вставала до самых родов, а когда ей сделали кесарево сечение, казалось бы, операция несложная, но что-то там пошло не так, все женские органы у бабы Раи были слабые – не случайно же врачи запрещали рожать. У бабы Раи разорвалась матка.
Разве забудешь, как родственники рассказывали, что приходили в больницу навестить бабулю и видели: лежит под простынями, которые намокают кровью. Простыни меняют, а они опять намокают. Баба Рая умирала. Была сделана повторная операция, матку удалили совсем. Потеря крови оказалась катастрофической. Больше месяца бабуля находилась между жизнью и смертью. А когда её выходили, то потом всю жизнь боялась за свою  дочку, что, вроде, передала ей по наследству слабые женские органы и что ей трудно будет родить. Без лишних разговоров и сантиментов баба Рая запихнула после школы дочку в техникум, учиться на бухгалтера. Руководствовалась убойным принципом: «Сидеть – не тяжести таскать!» Дочка всю жизнь потом сидела за столом, считала, в бумажках копошилась. Родила.  Однако горя избежать ей не удалось.
7
Одиночества Раи никто не понимал. Это не расскажешь, это надо только пережить.  Рая, при её природной сдержанности, отнюдь не вызывала жалости к себе. Внешне производила впечатление той же прилежной девочки, что и ранее. Как всегда, готова к каждому уроку, привычно молчит, ни с кем не пререкается, точна, как швейцарские часы. Если Рая Хренова опоздает – это станет девятым чудом света (ни больше, ни меньше). И если кому сказать, что у неё всё натужно болит внутри, что до сердца не дотронуться – вряд ли бы кто поверит. Как в больнице, для диагностика важен вид больного.       Хренова? Всё хорошо! А ей плохо, очень плохо. Она бы всё отдала, если бы кто-нибудь спросил: «Завтракала сегодня?»  Или кто-нибудь стал переживать: «Что так рано пришла? Зачем так рано в школу пришла? Зачем каждый день в школе ни свет ни заря?» Рая бы расплакалась и обняла этого чудака-сопереживателя.    
И, когда физрук испугался за неё – она видела это отчётливо! – Рая поняла, что нашёлся, наконец, близкий ей человек. А когда ещё физрук сказал ей, что она талан и что спорт – это её призвание, то душа её просто расцвела.
   Теперь у неё появился смысл жизни. Видеть Его.   
Перед тем, как уйти из школы, Рая внимательно изучала расписание и даже отмечала на листочке когда у него какой урок. Если физруку было ко второму или к третьему уроку, она, едва дребезжал звонок, опрометью кидалась в коридор. Нужно было только одно: подбежать к спортзалу, увидеть его, того-самого, и поздороваться с ним. Просто сказать: «Здравствуйте!» И всё. И сердце успокаивалось, и дышать становилось легче.
   Рая даже забыла про свой рост, которым, как бы, её попрекали с того времени, как она себя помнит. Именно физрук, сам высоченный здоровый бугай, однажды сказал Рае: «Хренова, с твоими данными тебе только в модели! Сложена хорошо, высокая. На подиуме тебе цены не будет!» Это он сказала при всех девочках из класса. Да и многие мальчики слышали. Он специально так сказал, видя, как Рая сутулится. И его незатейливая речь произвела фурор: Рая вмиг обрела море недругов. Среди одноклассниц, разумеется. Моделями хотели стать все, модель – это эталон красоты, и получается, что физрук сказал Рае: «Ты самая красивая в классе». Такое другим девочкам пережить сложно. Если не сказать, невозможно.
   Одноклассницы ополчились и стали поддразнивать при каждом удобном случае. Хорошо, что Рая осознавала, что это зависть, и относилась к ней соответственно. Идёт в школу, а кто-нибудь сзади да дребезжит: «Эй, супермодель! Вчера на обложке журнала видела фотку, классную такую, не ты ли?» Рая гордо не удостаивала ответом.  Но мотала на ус.
    Как-то придя домой, она достала с полок все модные журналы, которые они покупали с мамой и на курорте, и просто так для себя. Отложила в сторону все свои самые обязательные дела: уроки, музыку, английский, и стала изучать снимки. Как выглядит фотомодель на обложке, как выглядит в рекламном блоке. Дотошно изучала. Что надето на модели, вещи какого бренда. Рассматривала, как сочетаются вещи, и всё время вглядывалась в фотомодель. Что в ней особенного? Если редакторы выбрали для солидного модного журнала именно это фото, то значит, что-то в нём есть! Рая интересовалась даже, кто именно снимал, кто автор этого фотошедевра (но надписей не было).
На дворе стоял конец девяностых – время неинтернетное. И посмотреть, и разузнать всё о знаменитых кутюрье, фэшн-фотографах и фэшн-моделях было не так-то просто. Но надо иметь представление, какой была Рая! Она подошла к изучению модельного бизнеса прямо как к физике или математике, по которым особо блистала. По крупицам собрала всю необходимую информацию, как будто писала реферат, готовясь к научно-практической конференции. И буквально за месяц стала профессором! Ночью спроси её, она подробно расскажет, чем отличается «от-кутюр» от «прет-а-порте», какой кутюрье задаёт тон в этом сезоне, какой фотограф придумал необычную фотосессию,  какая модель только что стала лицом раскрученной косметической марки.
       Подиумному шагу тоже научилась сама. Посмотрела по телеку, как вышагивают двухметровые девицы, почитала рекомендации, и давай маршировать по комнате с книгой на голове. Голову следовало держать так, чтобы при движении книга не упала на пол! Тогда это считалось профессиональным шиком.
    И вот идёт Рая в школу, голову держит прямо, плечи расправила, а ноги переставляет, будто по одной половице идёт.
  День так марширует, второй. Потом девочки поймали её на перемене и в лоб: «Признавайся, тебя взяли в модели?» А Рая честно: «Нет». Сказала, как брякнула, как бы, между прочим. Но ей не поверили. Видно было, что Хренова переменилась, и у неё в жизни наступил какой-то особенный этап.
  Девочки шептались по углам: «Она в модели записалась, а от нас скрывает. Зазналась1» Рая, когда это услышала, еле сдержала смех. Вот умора! Как будто вышагивать трудно, как будто это достижение. Но оказалось, что так!
  Её поймали после уроков и сразу к стенке: «Хренова, научи по-модельному ходить, будь человеком!» А Рая удивлённо разводит руками: «Ничего особенного, просто ходишь вот так и вот так. Всё». Все стали пробовать. И – вот парадокс! – выходило у всех смешно и даже коряво, как па-де-де у грузчиков в балете.  И тогда Рая поняла и поверила, что у неё дар! Только ещё неизвестно какой именно, дар манекенщицы или дар прилежания? Наверное, и того, и другого.
      А физрук однажды после занятий с улыбкой спрашивает: «Ты и вправду моделью стала?» И, не дожидаясь ответа, продолжил: «Давно пора! У тебя модельные параметры».
    Рая промолчала. Но, едва перешагнув порог дома, сразу принялась наводить марафет. Ногти, лицо. Что касается волос, то сходила в парикмахерскую и сделала умопомрачительную стрижку. Именно стрижку! Чтобы волосы ниспадали. Вот пришёл, помыл их, высушил. И всё. Выглядишь стильно на все сто! 
  Раньше ей внушали, что длинные волосы – это женственно и всегда модно. Но, видимо, кому как. Смотря, какие волосы, какое лицо. Всегда зализанные назад волосы не есть круто. А если постоянно распущенные, то не есть удобно.
  Рая нашла для себя приемлемый вариант – стрижку. С парикмахером долго искали подходящую модель. «Парикмахерские» нервы оказывались крепкими, вкус отменным, а руки золотыми. И стрижка вышла виртуозно аккуратная и очень красивая,  прямо, как в журнале, но главное –  очень нравилась хозяйке. Рая была просто в восторге! Как глянула на себя в зеркале, так и ахнула! Стильно. Очень стильно получилось.   
   Пришёл с работы папа – засыпал комплиментами! Пришла мама – расплакалась: «Какая ты красивая у меня!» И Рая воспрянула духом.
   Перетряхнув свой весьма впечатляющий гардероб, достала пару юбок и унесла их перешивать к тёте Вале из второй квартиры; она постоянно колымила на дому. Рая коротко дала команду: «Мини, и облегающе чтоб было». Сказала и деньги, которые родители давали на театры, да на мороженое на стол выложила. Тётя Валя понимающе кивнула и по-военному отрапортовала: «Будет сделано! Вот за этой юбкой сегодня через два часа приходи. Успею».  И успела.
     Наутро Рая с новой причёской и в новой юбке отправилась в школу. Её вид вызвал нервное потрясение как учеников, так и педагогов. А как вы хотели? Идёт некто – издалека видно – и подобие юбки едва зад прикрывает. Юбки почти нету; одни ноги по асфальту вышагивают. Такие длинные ноги люди имели честь лицезреть только по телевизору. А тут всё натуральное по соседским улицам чешет. У всех глаза из орбит повылезали. Это вызов всей вселенной!
    Рае ажиотаж понравился. Она словно брала реванш за своё унижение, которое постоянно приходилось терпеть из-за высокого роста. Наградил её Бог такой индивидуальностью, цените, принимайте, люди добрые, а то всё: «Дылда, дылда…»
Рая торжествовала. Пришла в школу и преспокойно уселась за парту, вернее, за свой стол; парты давно отошли в прошлое, стали антиквариатом.
   Завуч тут же вызвала Раю к себе для проработки. Но та была готова к нападению. И когда завуч заметила, что такой вид не для школы (юбка – короче некуда), Рая тут же нашлась. Не повышая голоса, она просто заметила: «А больше у меня ничего нет! Нечего надеть. Видите, как я? Выросла из всех вещей». Завуч, конечно, в позу, давай приводить весомые аргументы относительно Раиного гардероба, вроде,  раньше же – не далее, как вчера! – ходила же она в другом одеянии, приличном, приемлемом для учебного заведения. А Рая очень спокойно: «А сегодня выросла. И вещи не подходят!» Такой наглости от неё завуч не ожидала.  Вот Хренова даёт! А ещё тихоней прикидывалась.
   Завуч пошла в атаку и непроизвольно выдала все тайны учительского коллектива. Оказывается, учителя давно обсуждают Раю и в курсе всех школьных сплетен (но это закономерно). «Ты записалась в модельное агентство, мы знаем, - разглагольствовала завуч. – Но школьные правила одни для всех!»
  Сколько нового о себе узнала Рая! Оказывается, она хочет быть супермоделью и уехать в Америку, и именно поэтому отлично успевает по английскому! Учит. Чтобы в Америке легко было. Знание языка – залог успешной карьеры.
       Короче, к консенсусу не пришли. Завуч, тучная маленькая женщина, даже вспотела от напряжения. «Ну, почему ты такая упрямая, Рая?» - устало заметила она. «Гены!» - тут же парировала Рая; с её-то мозгами и не умничать? Увольте! Именно такие, как Рая, становятся двигателями прогресса. Она вдруг вспомнила про своего далёкого предка – хорунжия. «Матёрый был мужик», - подумала Рая. И тут же засмеялась про себя: «Хреново вам? То-то!»
       Так, нежданно-негаданно Рая стала моделью. Она ещё нигде не снималась. Ни разу! Но уже было всеобщее признание и уверенность, что Рая – звезда, хоть и будущая, и именно таких, ярких и строптивых, люди хотят видеть по телевизору и в глянцевых журналах.
      За ней так и закрепилось прозвище «Модель».
 Физрук постоянно оглядывался на неё. Она это замечала. И ей это нравилось. Ещё бы! Такой видный парень обращает внимание. И она даже загадывала планы на будущее. Представляла, как физрук сделает ей предложение, и всё это будет очень красиво, поэтично и даже пафосно: коленопреклоненно, с цветами и кольцом в коробочке.   
   Рая не бросила баскетбольную секцию. Наоборот, она с удивительным воодушевлением стала тренироваться, с полной отдачей. В спортзале скакала с мячом от избытка чувств! Чтобы Ему было приятно. И Он это понял. Что тут непонятного?
   После уроков пригласил к себе в тренерскую, налил кофе. «Немного можно», - сказал он, улыбаясь. А потом улыбнулась Рая. И они молчали. Пили кофе и молчали. Рая старалась не смотреть на физрука. И он тоже смущался. А потом он стал рассказывать. Как служил в армии, дембельнулся, как поступил в институт, даже не предполагая, что станет тренером. И баскетбол для него – больше, чем просто игра. 
    Рая тут же подтвердила, что неё баскетбол – сама жизнь. Она прям готова умереть «на поле боя»! И тут её понесло. Как краник какой открылся. Рая давай всю свою подноготную на блюдечке с голубой каёмочкой выкладывать. Вот вам и молчунья! Чешет так, что только успевай ушами перебирать. Право, язык без костей.
    Рая и про Сашеньку рассказала. «Я знаю», - тихо откликнулся физрук, и Рая заплакала.  Это были слёзы грусти и очень сильного душевного смятения. Слёзы давно просились наружу и никак не могли найти выход, и теперь, ливнем хлынув из глаз, словно прочистили что-то, и Рая впервые за эти годы облегчённо вздохнула. Физрук обнял её, по-дружески, по-братски, и сказал дежурную фразу: «Всё будет хорошо». Но тепло сказал, от души. И Рая уронила голову ему на плечо и закрыла глаза. Ей было как никогда спокойно. Плечо казалось надёжным. 
    А через неделю в девчоночьей раздевалке она, переодеваясь на физкультуру, услышала разговор одноклассниц. Слово «физрук» заставило её замереть. Девчонки делились впечатлениями от недавнего вечера в ночном клубе, где видели… И с кем видели?.. «Она была такая, ну, крутая секси!» - презрительно скривила губы одна. И другая сразу подхватила: «Вся из себя! Юбка – во. Но кожаная. Дорогая. И блузка-то блузка!» И смех. Выяснилось, что не блузка была, а майка, но майка фирменная, бесшовная. От известного бренда! А сам физрук…
   Этого уже Рая слышать не могла. Она, как была, так и вышла из раздевалки. Домой! Ничего не слышать, ничего не видеть! Все люди – предатели! Как жить? Как жить?
      Рая схватила папу чуть не за грудки: «Помоги!» Он сначала не понял, потом даже не поверил. Наконец, врубился. Рая хочет уехать. Выпускной класс. Пусть едет. Это её жизнь. Пусть поступает, как считает нужным. Он отец, и, конечно, поможет дочери, сделает, что в его силах.
   Через три месяца Рая оформила студенческую визу и улетела учиться в колледж в Нью-Йорк.   
      
8
Ровно через год Рая вернулась.
Нарадоваться не могла, когда перешагнула порог своего дома. Утром нежилась в постели, часами лежала на родной тахте. Неужели чужбина канула в небытие?
   Была бы Раина воля, она написала бы на каждом доме, на каждом перекрёстке: «Никогда не отправляйте своих детей за океан!» (Взрослые сами разберутся, а дети…)
    Рая попала в американский колледж благодаря своей баскетбольной секции, где она тренировалась пять лет кряду. Когда папа хлопотал, то знающие люди подсказали, что именно следует указать в документах. Папа так и сделал. И скромные Раины баскетбольные достижения стали приоритетными для американского руководства. Спортсмены в колледже всегда нужны позарез, и Раю приняли, сходу определив в сборную. Даже на стипендию поставили. Так что жила Рая в Нью-Йорке припеваючи. Бесплатно училась. За общежитие отдавала сущие копейки, да и о тех не было заботы, их присылали родители.
   Бесконечные тренировки и соревнования здорово выматывали. На учёбу времени катастрофически не хватало. Но и к этому приспособилась. С её-то, с Раиным умением распределять время? Да запросто.
Не могла Рая справиться с тоской. Она внезапно навалилась на  неё, едва самолёт пересёк океан. Тяжёлая, методично высасывающая душу тоска.
 Истории про ностальгию не придуманные. Это быль.
    Чудовищную отдалённость от родного дома Рая ощущала физически. Её охватывал животный страх. Огромные дома. Люди, снующие туда-сюда. Много людей. И никому нет до тебя дела. 
  Сразу по приезде она на последние деньги позвонила папе, потом маме. Родители в голос: «Срочно возвращайся! Не мучь себя и нас». И Рая прикусила язычок, поняв, что нужно перетерпеть. Отмучиться. Так проходит любая адаптация к новым условиям.
  Но Рая оказалась сверхчувствительной. Она каждой клеточкой своего организма ощущала то громадное расстояние, которые отделяет её от родины. И это было невыносимо. Тянущая внутренняя боль мучила постоянно. Рая плакала. Каждый день.
   Решение вернуться домой она приняла весной. Сначала поинтересовалась мнением родителей, и получив радостный утвердительный ответ – как и предполагалось – прилетела домой.
- Будешь учиться в нашем университете! – категорично заявил папа. – С твоей головой поступить будет несложно. Выбирай любой факультет! Учись и живи дома.
- Будешь у нас на глазах, - ласково улыбнулась мама.
Рая облегчённо вздохнула, ну, вот, всё и устроилось. Подала документы в приёмную комиссию и стала готовиться к экзаменам. 
     А потом…
Она случайно проходила мимо и услышала радостные крики.
- Горько!
Машины все в воздушных разноцветных шариках. Пробки из шампанского упруго гукают, пена льётся прямо на землю. И толпа зевак рядом. Как не остановиться, да е поглазеть на такую красоту?
- Горько!!!
Какой-то парень в чёрном добротной костюме – это в такую-то жару! - отчаянно захлопал в ладоши. Его весело поддержали. Конечно, свадьбы же! Гулять, так гулять! И вот жених, одетый с иголочки, целует невесту, всю в белых рюшах и оборках. Потом берёт её на руки…
Рая оцепенела. В руках у неё были маргаритки, которые она нарвала возле школы. Симпатичный букетик такой. И тут он, как мёртвый, вывалился из рук.
     Рая не помнила, как дошла до дома. Она не плакала. Просто прошла на кухню, села на табурет и замерла.
   Пришла мама с работы. Нормальная, без нытья. Она с работы всегда приходит ничего, улыбается даже. Мама принесла пирожных, размякших от жары. Суетится у плиты, гремит чайником, что-то спрашивает. Рая молчит.
- В школе была? – спросила мама.
- Папа сейчас где? – невпопад откликнулась Рая.
- На работе.
- А-а-а, - догадливо протянула она. – У этой, у своей.
Мама покраснела.
- Будет тебе! – с упрёком сказала она.
- Зачем ты с ним живёшь? – вдруг спросила Рая и вскинула голову.
- Как зачем? – растерялась мама, не понимая вопроса.
- Ты же знаешь, что он у него есть любовница. Его студентка, между прочим.
- Что же я могу сделать? – развела руками мама.
- Вот и я о том! – зло прокричала Рая. – Зачем ты с таким живёшь?
    В кухне повисла пауза. Мама никак не могла понять, что происходит и что это такое на Раю нашло? Она не обижалась. Пыталась понять.
- Он живёт с другой! – громко констатировала Рая, чеканя каждое слово. – Натешится, нацелуется, а потом приходит вот сюда и нянчится с тобой.
- Замолчи, - тихо прошептала мама.
Рая злобно расхохоталась.
- Правду не любим? Другим её тычем в глаза, а сами не любим? – закричала она.
- Замолчи.
Но Рая уже разошлась не на шутку.
- Про меня вы с папашей не вспоминали, когда за Сашенькой своим в роддом побежали, вприпрыжку, потом с кладбища не вылазили. Как же, он такой маленький, такой беззащитный, а Раюха у нас – дылда! Чего о Раюхе беспокоиться? Она сама о себе позаботится. Раюха – каланча двухметровая, у неё до сердца не добраться. У неё нет сердца! Как там поётся? «Вместо сердца пламенный мотор»! 
   Мама побледнела и сделала шаг к Рае.
- Бить будешь? – ёрничая, запричитала Рая. – Давай, бей! Бей меня! Я не Сашенька, я Рая- великантша. Меня не жалко. Сдохну – не вспомните.
     - Что здесь происходит?
Рая повернула голову. В кухню вошёл папа.
- Рая! – строго сказал он.
- Я Рая уже восемнадцать лет! Не забыли, что мне восемнадцать, а? – надрывно закричала она. – Зачем ты пришёл? Двух семей не бывает. Иди к той, которая милей. Ты с нами из чувства долга. А мне не нужно, всё это не… нужно…      
     Рая споткнулась, закашлявшись. Папа подошёл к ней и обнял. Мама тоже подошла и погладила по голове.
- Мы дураки, - ласково сказала мама. – Не бери с нас пример. Ты проживёшь другую жизнь, лучше, чем наша.
И Рая начала рыдать. Истерика скрутила её, вывернула наизнанку. Уже было не остановиться.
   Папа сгрёб её в охапку и уложил на диван. Потом мама поставила укол. И судорожные Раины всхлипы затихли. Она заснула.
 Утром, едва придя в себя, она соскочила с дивана и прямиком в университет. Без тени сомнения забрала документы, затем опрометью домой.
   Родители на удивление пришли с работы рано. Папа подтянутый, гладко выбритый, облитый с ног до головы какой-то мужской туалетной водой с очень резким запахом. Мама была вся в заботливо уложенных кудряшках – явно недавно вышла из парикмахерской.
На стол родители водрузили коробку дорогих конфет и бутылку шампанского, с намёком на то, что дочка выросла.
- Шампанское я не буду! – буркнула Рая. 
Она вдруг опомнилась и стала неистово просить прощения у родителей за всё: за истерику, за оскорбления, за нью-йоркское разорение (путешествие за океан папа оплачивал, деньги в долг брал) и за вот эти документы, которые из универа перекочевали домой.
Родители, конечно, простили. Не держали зла. Понимали свою вину и внутренне соглашались с Раиными обидами. В тон дочке тоже стали каяться. Но опрометчивое Раино решение – не поступать в университет – не поддержали.
- Это ещё что за новости? – нахмурился папа. – Поступать не будешь? Работать пойдёшь? Куда, с вашего позволения осмелюсь спросить? Куда без диплома? Пивом в ларьке торговать? Учись, пока мы помочь можем. Плохие мы с мамой, не спорю, но уж образование дочке своей дадим. А образование сейчас, сама знаешь какое, коррумпированное на все сто процентов. Без денег никуда. Мы работает. «Лихие девяностые» пережили, и сейчас переживём.
Рая помнила, как они пережили тяжёлое безденежное время. Папа давал много частных уроков (даже самостоятельно вызубрил английский, и в объявлении всегда указывал, что и по русскому может помочь, и по литературе, и по английскому, отмечал также, что кандидат наук, поэтому как репетитор был нарасхват); мама мыла пол по ночам в близлежащем магазине. 
- Я в другом городе буду учиться, - заявила Рая.
- Где? – хором спросили родители.
- В Москве.
И тут папа дал жару. Кричал так, что стёкла дребезжали. В Москве обучение дороже в разы, и проживание дорогое, и питание, и проезд. Москва не по карману! У них, таких плохих родителей, просто нет денег на Москву. И к слову обмолвился, что ещё за «Раину Америку» полностью не рассчитался.
- Чего тебе не хватает? Живи дома! – наставляла мама, искренне соглашаясь с папиными доводами. – У нас, правда, денег нет.
- Я сама заработаю, - твёрдо сказала Рая. – Другие учатся и работают. У нас в Нью-Йорке девочка одна рассказывала, что до переезда в Америку, училась в Москве. Приехала из Липецка. Семья не могла помочь. Так она устроилась официанткой, работала два через два. Поступила в институт и за учёбу сама платила. А жила в хосписе.
- Где? – хором выдохнули родители.
- Ой, в хостеле! – поправилась Рая. – На втором ярусе спала. Там двухэтажные кровати. Девочка эта говорила, что скверные условия, помыться с трудом можно, бельё сушить негде, кухня ужасная – тараканы табунами ходили. Но зато дёшево!
- Рая-а-а-а! – заголосила мама. – Опомнись!
Папа рассердился и всем своим видом показывал, что дочку осенила дурь. Папа так поджимал губы и хмурился, что Рая не выдержала и засмеялась.
- Родителям дурно, а ей смех! – укорила мама.
- Бог солнца Ра, может, хватит экспериментировать? – предложил папа.
Рая подумала. Она готова была согласиться с родителями и даже хотела согласиться, и домом ещё не насладилась сполна, но злополучная свадьба начинала вдруг маячить у неё перед глазами, и тут же вспыхивало нестерпимое желание спрятаться, куда-нибудь уехать подальше, чтобы не видеть, никогда не встречаться с женихом.
Куда ехать дальше Москвы?
Амбиции привели Раю в МГУ, куда она, естественно, не прошла по конкурсу. Поотстала  за год, хотя по-английски чешет – заслушаешься. И Рая, не моргнув глазом, поступила в другой университет, выбрав специальность «Реклама». О бюджетном бесплатном месте следовало забыть. Отныне девиз был: «Работать и зарабатывать!» Официанткой в кафе её взяли, но работа не спорилась, менеджер постоянно гнобила Раю своими придирками. И так тяжело, ещё и нервы мотают. Рая поплакала, несмотря на пресловутую выдержку. А потом знакомая, перешедшая в разряд подруги, привела её в модельное агентство. Без всяких портфолио Рая прошла кастинг. И купальник у неё был не чёрный, а разноцветный, и стрижки прежней стильной не было, свои волосы она резинкой на затылке забирала. Но рост, походка, осанка – всё оказалось при ней, и Раю сразу отобрали. И даже договор с ней подписали! А потом и портфолио сделали. 
Так стала Рая моделью.   
Сначала её отправляли на всякие конференции, выставки, презентации листовки и буклеты раздавать. Рассказывать о рекламируемом продукте, например, о кофе (если кофе рекламировали), о шампунях (если речь шла о шампунях). По восемь-девять часов работали. Оплата была почасовая. Немного, прямо скажем, копейки, но всё равно полегче, чем работать в кафе. Там, когда час-пик и народу тьма, у официанток ноги отекают. Такая жуткая нагрузка.
  Здесь тоже быто нелегко. Всегда улыбаться, помнить, что клиент всегда прав. И ноги адски устают. Неудобство ещё в нестабильности и в непредсказуемости. Заранее не спланируешь неделю. Агентство промо-модель может отправить в любой день и в любое время суток. И ночью!
Отказаться? Или отпроситься? Да пожалуйста. Только потом без работы останешься, вот и всё.
Рая, у которой голова варит, быстро усекла, что дружить нужно с менеджером. У неё все карты в руках. Именно менеджер решает, кто куда пойдёт. Вот приходит в агентство заказчик, спрашивает насчёт моделей для рекламной акции, менеджер тут же ему в руки портфолио на выбор. Какая по вкусу, какая по душе? Покладистее будешь – менеджер может и  помочь, продвинет при случае, выгодного клиента подсунет, заранее предполагая, что у данной модели есть шансы понравиться.
Когда Рая увидела огромное количество конкуренток на кастинге, заволновалась сначала. Все, как один, красивые, подтянутые, ухоженные. Все!!! Как тут выделиться? Но, поварившись в модельной каше, она смекнула, что внешне-то девчонки могут быть очень даже ничего, а вот насчёт мозгов – тут увольте! Дур и слюнтяек пруд пруди.
  Насчёт своего ума Рая не беспокоилась, осознавая, что именно он является её фишкой. Уж она-то додумает то, до чего другие не допетрят, поймёт, что другие не поймут. Она, Рая Хренова, умная. В этом её превосходство. И ещё у неё есть характер! Сталь.
   Правда, Нью-Йорк показал обратное: характер у Раи мягкий и она женщина от и до. Не сталь и не чугун. (Нью-Йорк, большой и величественный, прекрасно знал, о чём думала все эти месяцы донская казачка Рая).
   
9
…В гостях у Алисы в её Нью-Йоркской квартире Рая блаженствовала. Ей нравилось чувствовать себя королевой. И обстановка была как раз для неё: в меру изысканная, в меру домашняя. Рая оценила квартиру – уютная. Алиса сняла апартаменты без мебели; сама обставила жильё, и, надо сказать, неплохо обставила. Вкус у девчонки есть. Шторки чудесные, с двойными клетчатыми рюшами, а туалетный столик какой, сделанный под старину: с изогнутыми коваными ножками с витиеватым металлическим обрамлением.
     Но у неё, Раи, квартира была получше. Тоже на Манхэттене, на северо-востоке его нижней части, недалеко от знаменитого Грэмерси-парк, в солнечное месте, на главной дороге, на первом этаже старинного фешенебельного комплекса, включающего в себя всего пять апартаментов. На Раиной парадной двери была цифра «два». Квартиру удалось «застолбить» не сказать, что маленькую, но и не большую по меркам успешных американцев: семьдесят пять квадратных метров. Очень даже комфортабельное жилище:  с кухонькой, оборудованной от и до всей необходимой техникой, со спальней, гостиной-столовой и даже собственным выходом во внутренний крохотный дворик, где стояли круглый столик и два стульчика. Но это что! Посмотрели бы вы на Раину ванную! Стиральная машина, сушильная машина. Но всё «прагматика», необходимые до зарезу предметы. А вот что касается эстетики, то тут хоть садись и поэму пиши. Зеркало во всю стену, раковина и сама ванна из искусственного чёрного камня. Кафель под белый мрамор. Вот зайдёшь в такую ванную и выходить не захочешь.   
Квартиру Рая сняла уже меблированную. Ей импонировали обитые красным бархатом диваны и большие встроенные шкафы с резными узкими дверцами. И картины! Может, она и другое что повесила бы на стену. Но раз дизайнер решил разместить что-то авангардистское, заковыристое для простого ума, то пусть так и будет. Рая ничего не собирается менять!
  За такое жильё она платит три с половиной тысячи в месяц плюс коммунальные услуги. Дорого. Зарплата у Раи пять тысяч, на жизнь остаётся всего ничего; жильё съедает большую часть дохода (среднего для Нью-Йорка). Но Рая продумала всё заранее. Дорогая квартира в престижном районе Нью-Йорка была частью её хитроумного плана, в который она, разумеется, никого не посвящала, как бы, просто жила себе и жила.
  Сегодня, когда она подходила к Алисиной «щепке»-высотке, ей очень хотелось встретить кого-нибудь из сослуживцев, чтобы те после традиционных приветствий обязательно поинтересовались, куда это она направляется, и Рая бы кротко заметила, что в гости к своей давней подруге, которая живёт вот здесь. И изящным жестом показать на высоченный красивый дом. Дескать, вот у меня какие знакомые и друзья. Знай наших!
   Но никого она, разумеется, не встретила. Ну, и что! Главное, привет из Москвы прилетел! А Рая так соскучилась по Москве! Четыре года безвыездно прожила. Даже подумывала остаться, да обстоятельства (будь они неладны!). А может, не обстоятельства, может, так было предписано свыше? Но если бы кто тогда сказал, что Рае заказана дорога обратно в Нью-Йорк, прослыл бы самым отъявленным дураком. Рая, когда прилетела из-за океана, зареклась: больше в Америку ни ногой!
  И вот здрассте, приехали! Манхэттен теперь как родной. Сама здесь живёт, и подруга тоже.
  А какой боевой путь прошла Рая! Очень долго жила сначала в пригороде, в городке Уэст-Нью-Йорк в Нью-Джерси, потом в городке Джерси-Сити того же штата; дорога туда-обратно занимала в общей сложности почти три часа; изрядно выматывала. И Рая сняла койко-место в крошечной квартирке в Квинксе – самом дешёвом районе Нью-Йорка, где живёт великое множество тех, кто едва сводит концы с концами. Квинкс прослыл ещё и самым криминальным районом. Рая была не из пугливых, но когда её на улице обокрали средь бела дня, плюнула на «экономику – мать хозяйства» и перебралась во всем известный солидный Бруклин, где, кстати, много русских эмигрантов, вроде как братьев. Но отношения не сложились. Да Рая к ним и не стремилась. Она хотела пробиться наверх и упорно шла к намеченной цели!
     И вот, святая святых – Манхэттен! Теперь самое главное не сдуться, не упустить птицу счастья, которая, кажется, уже в руках.         
…
…- Изабелла! – восторженно закричала Алисия. – У нас торт!
- Вижу, - жеманно откликнулась Рая.
- Все Изабеллы очень любят торт! – иронично заявил Димон.
Рая, ничуть не смущаясь, взяла протянутое блюдце с маленьким кусочком и очень эротично лизнула сверху крем.
Димон закатил глаза и схватился за низ живота.
- Я в экстазе, - прошептал он.
- Дурак! – поджала губы Алисия и покрутила пальцем у виска.
Когда они в Москве вместе зажигали в студии Димона, он всегда подсмеивался над манерной Раей, и она обижалась. Но сейчас молчит. И Алисия решила, что за неё нужно заступиться. Кто хозяин квартиры? Кто хозяин праздника?
 Рая продолжала есть торт, так же слизывая крем и придерживая кусок своими тонкими длинными пальцами.
- Как страшно жить! – схватился за голову Димон. – В последний твой приезд в Москву ты бисквит хавала ложечкой.
- А теперь руками, - томно откликнулась Рая. – Времена меняются, мой дорогой друг.
- А фигура? – не унимался Димон. – Ты же всегда боялась растолстеть.
- А теперь не боюсь, - так же спокойно ответила Рая. 
Это было неправдой. Поправиться всё так же боялась. Димон правильно заметил. А как не бояться? Её родная баба Рая была очень полной, грузной женщиной. Но, правда, у неё был диабет, что служило неким оправданием. У мамы диабета не было, но стройной её назвать можно было с натяжкой. А Рая породой была в маму и бабу. Поэтому когда освоилась в модельном бизнесе, и он стал её профессией, то строго контролировала свой вес: сколько калорий в день потребляет, и всё такое. Как только заметила  намечающуюся жировую складку на животе, то удраконила меры: каждый день  пробежка – качание пресса, пробежка – качание пресса. Очень любила мороженое. Слишком калорийное? Долой! Забыть его вкус!
  Но сейчас ела торт. Демонстративно. Огромный кусище.
Надо знать Раю. Конечно, кто не любит пироженки и плюшки? Но есть их так, чтобы сердце принималось учащённо биться и чтобы  дыхание  перехватывало (у мужчин и не только), так могла делать только Рая. Это искусство! Да, не сразу получалось. Пришлось поучиться. 
- Ты завтракал? – без всякого перехода спросила Рая Димона.
Он замотал головой.
- Салат? А? – подмигнула она ему. – «Оливье», как ты любишь!
- Ой, ты ведь голодный! – всплеснула руками Алиса. – Не догадалась.
Пока Алиса сбивчиво объясняла, почему сразу не сообразила про завтрак, Рая уже достала из сумочки завёрнутый в целлофан пластмассовый контейнер.
- Вот! – она открыла крышку и поставила контейнер на столик.
Сразу пошёл аромат. Знакомый с детства. Маринованные огурцы, колбаса, яйца, картошка – всё накрошено мелко-мелко, от души заправлено майонезом и источает сногсшибательный запах.
- Официант, вилку! – щёлкнула пальцами Рая.
- Слушаюсь! – отчеканила Алисия и помчалась на кухню.
Она с остервенением принялась греметь ящиками, слышно было, как что-то доставала, убирала, потом опять доставала, потом хлопнула дверцей холодильника, и вдруг воцарилась торжественная тишина.
А Димон и Рая сидели на диване, смотрели друг друга и молчали.
- Постарела я? – неожиданно спросила Рая.
- Ты? – удивился Димон. – Помолодела. На десять лет.
- Я серьёзно спрашиваю.
- А я серьёзно отвечаю.
- Значит, постарела, - грустно улыбнулась Рая.
Димон пожал плечами, мол, что за надобность у некоторых ерунду городить? Сказала бы, солиднее стала, взрослее, а то – постарела…  А ещё интеллектуалка!
- А я замуж выхожу! – похвасталась Рая.
- Поздравляю, - равнодушно откликнулся Димон.
Он очень хотел спать, и игры с разными замужествами и «постарела» его не интересовали.
- Тебе всё равно? – вкрадчиво поинтересовалась Рая.
Димон приосанился и сбросил с лица сонливость.
- Нет, конечно. Я страшно ревную! – он с деланной строгостью мотнул головой. – Почему меня не дождалась? «Женская любовь, нет её короче».
- А ты что, жениться на мне собирался? – хохотнула Рая.
- А то! – всплеснул руками Димон.
- Мы с тобой в Фейсбуке постоянно переписываемся. Ни разу мне не написал, что жениться хотел. На мне! – Рая томно облизала пальцы.
Димон хмуро пытался заставить работать хоть одну извилину своего мозга. Вот сидит перед ним эта девушка, умная и красивая, успешная очевидно, она смеётся над ним сейчас, заигрывает или… издевается?
      …Раю он знал очень давно. Димон учился на первом курсе, когда его отправили в автосалон нащёлкать снимков для рекламной кампании. Дали адрес. Где-то на отшибе. Димон приезжает и видит ладно скроенный ангар. Ничего особенного, в принципе. А рядом – заброшенная спортивная площадка, очень старая, но где слегка проржавленные турники выглядят очень крепкими. Димон по инерции подошёл, посмотрел, потом положил на скамейку аппаратуру и рывком скинул толстовку с футболкой, демонстрируя миру свой голый торс. Затем ловко запрыгнул на самый высокий турник и с нескрываемым удовольствием и азартом повисел почти полминуты. 
 Тугие джинсы мешали, он бы и их скинул, да люди не поймут.
И вот раз перевернулся, потом второй, а потом давай подтягиваться. И тут его окликает очень приятный женский голос.
- Мальчик! Ты вот эту аппаратуру стережёшь?
Димон спрыгнул вниз и потёр измазанные ржавчиной ладони. Перед ним стояла высокая, тонкая, как тростинка, девушка в ярко-красном платье на бретельках, с большим вырезом и в диковинных туфлях на высоких прозрачных каблуках. Её мелированные волосы, подстриженные весьма искусно, трепал ветерок, придавая ей удивительную свежесть и напоминая, что красотка живая.    
- Вы это мне? – тяжело дыша, спросил Димон.
- Тебе, - кивнула девушка и огляделась. – Кроме нас же никого больше нет.
- А в чём проблема? Вопрос повторите, будьте любезны, - попросил Димон.
- Мальчик, у меня мало времени, - строго сказала девушка. – Мы ждём фотографа. Он, видимо, уже приехал. Вот, аппаратура лежит. Куда он ушёл, подскажи, будь другом?
Димон всё ещё остервенело тёр рыжие от ржавчины ладони и переваривал услышанное.
- Вы про это…? – он кивнул в аппаратуру.
- Да! – недовольно буркнула девушка.
- Это я.
- Что я? – не поняла она.
- Я фотограф!
И Димон звонко расхохотался. Надо было видеть, какой лицо была у девушки. Оторопелая красавица!
- Мне не до шуток! – напомнила она.
Димон быстро натянул футболку, толстовку и провёл рукой по стриженой голове, затем подошёл в развалку к скамейке и небрежно поднял уложенную в чёрный кофр аппаратуру.
- Пошли! – весело сказал он.
Девушка помедлила, учащённо заморгала накрашенными ресницами.
- Серьёзно? – изумлённо уточнила она. – Это тебя отправили на фотосессию?
Димону надоело топтаться на месте и он, больше уже ни слова ни говоря, строевым шагом направился в ангар. Девушка поспешила за ним.
- Барышня, как к вам обращаться-то? – спросил он её.
- Рая.
- Давно в моделях?
- Три года. Скоро четыре будет!
- Профи! – уважительно хмыкнул Димон.
- Как сказать, - откликнулась Рая. – На показах прет-а-порте ни разу не была.
- Ну, и что!
- Как что? – девушка даже остановилась. – Это же высший пилотаж! Для прет-а-порте лучших отбирают! Недели моды таких коллекций проходят дважды в год. Такие недели  проводятся в крупных городах. Милан, Париж, Нью-Йорк! Ведущие дизайнеры демонстрируют модные тенденции уже на следующий сезон.
Димон остановился и развернулся всем корпусом к Рае.
- Прет-а-порте – это что?
- Масс-маркет, - как прилежная ученица у доски, ответила Рая. – Ну, массовый рынок. Модели шьются по стандартным меркам и потом массово продаются. Для дизайнеров коллекции прет-а-порте – основной источник дохода. Поэтому для таких недель моды отбирают…
Тут Димон её перебил на полуслове:
- Девушка, вы замужем?
- Нет, - благородно покачала она головой.
- Высокий уровень интеллекта заблокировал вам доступ к счастью!
- Пошли! – хлопнула его по плечу Рая.
- Ага, вперёд, - согласился Димон.
- Ты культурист? -  иронично спросила его Рая.
- Я фотограф! – весело сказал Димон и присел в реверансе.
   Рая сомневалась, что этот самоуверенный юнец справится с поставленной задачей и сделает хорошие снимки. На акции, где рекламировали дорогие марки машин, отправляли преимущественно опытных и надёжных специалистов. Это было очень и очень денежное мероприятие. Трудное, скажем откровенно. Рае, как модели, приходилось почти в одной позе стоять восемь-девять часов. Перерыв не более пять-семь минут. Никаких обедов!  Приходят посетители, рассматривают крутые авто, и красивая презентабельная девушка должна быть постоянно на виду, чтобы в дальнейшем, как бы, ассоциироваться и с машиной, и с самим образом жизни, для которого подходит такое авто, роскошное и доступное далеко не каждому.
    У Раи потом отекали ноги, приходилось их массажировать и ещё подолгу лежать на кровати с поднятыми вверх ступнями, чтобы прийти в норму.
Прогулка от ангара до спортплощадки была спасительной. Спасибо супервайзеру, проявила человечность, отпустила. Теперь можно было переставить ноги и отдохнуть чуть-чуть таким образом. На рекламу авто заказчики отбирали моделей не ниже метра восьмидесяти. И платили хорошо. За один час Рая получала тысячу рублей! Рассчитывались в конце дня, и в свою комнатёнку поздно вечером Рая приползала с хорошей зарплатой в зубах. Она не жаловалась. Было чем платить за учёбу, за койко-место в комнатёнке. И вещей фирменных смогла прикупить: туфли, ботильоны, сапоги – все сплошь брендовые. Пальто, правда, попалось так себе, кашемировое, из не очень качественного материала; всего год пальто носила, а оно уже вышаркалось по бокам и катышками покрылось. Рая, как катышки увидела, сразу поняла, что купила подделку. Настоящее брендовое пальто можно носить не один сезон, и оно всегда держит форму, сохраняя цвет; материал для такого пальто используется добротный. Бренд – это прежде всего качество и надёжность! Рая, дефилируя на показах, прекрасно разбиралась в одежде и обуви и была настолько компетентна, что смело могла претендовать на должность товароведа. Что касается того пальто, то Рая повелась на его необычную форму с огромными мягкими отворотами. Ну, конечно, на лейбле был указан бренд! Но цена-то была низкая. Вот тут-то она и попалась. Конечно, хочется подешевле. Но нужно знать, в каких магазинах и на каких распродажах брендовые вещи приобретать. В общем, урок преподали – Рая урок усвоила.
       А для Димона не имел значения бренд. Покупал, что нравится, носил, что нравится. Он отличался от братии модельной индустрии, что не был гламурным. Как инородное тело. Но этим и западал девушкам в душу.
     Снимки в том автомобильном салоне Димон сделал превосходные. И Рая потом направо и налево расхваливала его. Ему передали. И он, в свою очередь, пригласил её на бесплатную фотосессию. К себе, в ту студию, которую оставил ему на время друг отца. Рая согласилась; о, да, фотосессия ей нужна, она хочет обновить портфолио. Сказала, что придёт. Но внезапно агентство отправило Раю на какие умопомрачительные показы мод в Голландию, что было тогда в новинку. Работа моделей в Голландии ценилась и высоко оплачивалась, Рая знала это, поэтому охотно улетела за рубеж. И пусть это оказалась не совсем фэшн-индустрия, а что-то типа консумации – заманивание и развлечение клиентов в ресторане, что напоминало ей работу на выставках в Москве, заграничная поездка пришлась по душе (заплатили две тысячи долларов!).  Рае ещё удалось пополнить свой гардероб великолепными брендовыми жакетами и блузками.
    Вернувшись в Москву, она  ждала повторного приглашения Димона на фотосессию. Но он больше не пригласил. Не заикнулся даже. Однако Рая всё же приходила в студию. Но только в общей компании, где была – пардон за тавтологию – за компанию со всеми. 
…Теперь она сидела в Алисиной квартире напротив Димона и тихо улыбалась. Не изменился. Всё такой же негламурный.      
10
… Наконец, Димон разрешился своим скупым мужским словом.
- Рай, или как тебя? Изабелла! Чего молчишь? – сонно пробубнил он.
Рая с шумом вздохнула.
- Я ревную! – выдавил Димон и дурашливо состроил очень умную физиономию. – Ты о другом мужчине думаешь, наверное. Смотри, я себе харакири могу сделать, я парень горячий!
       В этом даже не стоило сомневаться. Рая такое про Димона знала! Что порой терялась, то ли уважать его за смелость, то ли держаться от него подальше, чтобы чего доброго до греха не довёл.
- Где же наша лиса Алиса? – поджала губы Рая и посмотрела в сторону кухни.
- Она в свою нью-йоркскую кухню через Краснотурьинск пошла, - предположил Димон.
     Алисия в Москве ему часто рассказывала о родной уральской Сосновке, о чудесном городке Краснотурьинске, где она когда-то хотела учиться искусству. Ведь в Краснотурьинске есть очень серьёзное учебное заведение, известное на весь Северный Урал, которое так и называется Колледж искусств! Хочешь рисуй – хочешь пой! Алиса любила рисовать. И карандашами, и мелками, и гуашью, и даже маслом рисовала пару раз, но больше акварелью. Портреты у неё не очень получались, а вот пейзажи выходили просто шикарные! (Алиса так думала). Она всегда помогла оформлять школьные праздники, и на этом поприще, прямо скажем, преуспела.
         Художественной школы у них в Сосновке не было, зато учитель рисования был настоящий, дипломированный, закончивший как раз этот колледж с полувековой историей. Он-то и посоветовал Алисе, отметив её способности, стать профессионалом и продолжить обучение уже в колледже на художественном факультете. Учитель также сказал, что там есть подготовительное отделение, оно, конечно, платное, но если родители помогут, и Алиса будет стараться, то у неё есть все шансы поступить и даже учиться бесплатно. 
    Алиса, окрылённая, весь вечер рассказывала домочадцам о своём выдающемся таланте и большом будущем. Родных её рассказ смутил, потому как в школе Алиса не блистала. Рисование не в счёт. Рисование – это баловство. Хотя, кто знает? А вдруг?.. И Берта Тимофеевна, недолго думая, съездила в этот колледж, разузнала всё, посмотрела разные выставки, полистала большущие книги с репродукциями и вынесла вердикт: «Только через мой труп!» Весь вечер она беспрерывно говорила, сотрясая воздух - судя по взятой зловещей тональности - явно страшным  рассказом. Родители и бабушка Гизела сидели, как первоклашки, за столом и с умными лицами внимали каждому слову. Им не впервой «выносят мозг», но с такой экспрессией, да ещё на полузабытом немецком – это, можно сказать, дебют. Вдруг бабушка Гизела, опомнившись, закрыла лицо руками и, запрокинув голову, заливисто захохотала. На что Берта Тимофеевна отреагировала весьма агрессивно и со свойственной ей бескомпромиссностью: стукнула по столу кулаком, громко крикнув по-русски: «Вы смерти моей хотите?»  И запретила Алисе даже думать о колледже. Домочадцы покорно согласились. И сообща определили её заочно в лестех. Так надёжнее. А рисовать? Рисовать можно в любое свободное время! Зачем учиться такой ерунде? Краски и карандаши во всех магазинах лежат. Взял в руки, ну, и рисуй себе каждый день.  Опыт – лучший учитель.
     Димон, разумеется, полюбопытствовал, что такое экстраординарное случилось? С какого перепугу Берта Тимофеевна проявила вдруг свои диктаторские наклонности? Алиса тогда раскололась и по-дружески доверилась Димону как лучшему другу: дело в том, что в именитом колледже искусств много голых тётенек. Димон замер: во северяне дают, а ещё числятся в пуританах! Но когда выяснилось, что имеются в виду картины с обнажённой натурой, более того репродукции на мелованной бумаге, не мог скрыть своего разочарования. Классическое художественное образование в колледже дают. Увы. Хрестоматийно всё. Как в Москве или в Питере. Неинтересно. А было бы здорово, если б зашёл в колледж, а кругом ходят живые голые тётеньки. Димон даже мечтательно закрывал глаза при одной этой мысли, так сразу интересно и волнительно ему становилось.
    Берта Тимофеевна не на шутку рассвирипела в тот раз, что назвала великого Кустодиева извращенцем. Якобы он подглядывал за голыми тётеньками в бане и потом рисовал. Про красоту тела она ничего слышать не хотела! Рисовать надо цветы, фрукты, портреты – лицо, в смысле. На слабое возражение, что Леонардо да Винчи тоже писал с натуры, как есть, Берта Тимофеевна парировала, что время было другое, не знали просто, не надо аморальному у великих учиться. Она ещё сочинила вразумляющее письмо директору колледжа, где изложила свои умозаключения и наставления относительно воспитания подрастающего поколения и недвусмысленных сторон искусства, которые следует искоренять, и даже предложила свою помощь; хотела было уже отнести своё сочинение на почту, но Алиса, давно наблюдавшая за бабушкой, живо вызвалась отнести письмо сама, чем удивила Берту Тимофеевну. «Спасибо за помощь, внученька!» Больно охота ей на почту таскаться? Алисия, только за дверь, сразу письмо в клочья, затем облегчённый вздох. А бабушка ещё долго ждала ответа, как соловей лета, от директора, готовилась к лекции, которую она прочитает перед всем педагогическим составом и студентами. Время шло, ответа не было. И Берта Тимофеевна, как это часто случается с людьми преклонного возраста, просто забыла. (А, может, смирилась…)   
…Затянувшаяся тишина стала раздражать.
- Алиса!!! – закричали оба хором.
Секунда – и послышались лёгкие шаги. Алисия внесла в комнату поднос, уставленный разными йогуртами, творожками, вазочками с резаными помидорами и огурцами, также виднелся салатник с пастой какого-то подозрительного ядовито-зелёного цвета и печенье с дроблёным фундуком.
- Тебя за смертью посылать, - проворчала Рая. – Так и голодом уморить можно.
- Как всегда в точку! – подтвердил Димон и повалился в изнеможении на диван. – Мне поможет только кусок мяса и поцелуй.
Рая тут же нагнулась и поцеловала его в лоб.
- Подъём! – наставительно произнесла она. – Мяса всё равно нет. Хлеба, как я вижу, тоже.
Она придирчиво осмотрела поднос. Хоть бы три корочки… Ни кусочка!
- А я хлеб не ем, - как бы, извинилась Алисия.
 - Оно и видно, - зевнул Димон и, взяв у неё из рук поднос, стал руками запихивать в рот куски помидоров.
- Ой! – Алиса схватилась за голову и вновь умчалась.
- Память девичья, - хмыкнула Рая. – Ребёнок совсем.
Алиса прискакала с вилками и ложками в руках.
- Вот! – протянула она.
- Не «вот», а возьмите, пожалуйста, - назидательно поправила Рая. – Учу я тебя, учу…
   Димон, ничуть не смущаясь, выхватил вилку и принялся жадно есть салат.
- А это что? – ткнул он вилкой в подозрительную ядовито-зелёную смесь.
- Паштет.
Димон изобразил на лице нескрываемое удивление.
- Не из жабы? Нет? – участливо спросил он.
- Из авокадо! – гордо произнесла Алиса.
- Из авока-а-адо?
- С чесноком, помидорами протёртыми, с сыром, с этим, как его? Моцарелло! - принялась быстро перечислять Алиса. – И с хреном!
Рая удивлённо повернула голову. А Димон, закрыв глаза, поднял вилку вверх и откинулся на спинку дивана. Затем рывком приподнялся, приосанился, сев на самый край, и стал заглатывать авокадовую размазню. Периодически он останавливался и делал вид, что прислушивается к своим ощущениям. Потом, часто моргая ресницами, вновь глотал протёртое авокадо из салатника. 
- Изабелла Батьковна, присоединяйтесь! Оно такое охренительное, вот это в миске, как тоска, зелёное. Но язык дерёт! Я люблю такое, – с чувством сказал он и кивнул на салатник.
- Да ну вас! – отмахнулась Рая.
 Димон промычал что-то нечленораздельное и вновь вернулся к трапезе; он уже расправился с помидорной частью угощения, съел почти всю экзотическую «зелёнку» и  уплетал за обе щёки свой любимый «Оливье».
 - «Оливье» Рая сама готовила, - улыбнулась Алисия. – Всё как полагается: с горошком обязательно. И майонезом самым лучшим.
- Угу,  – недовольно подтвердила Рая. – Только без хрена.
- Да? – живо откликнулся Димон. – Вот это новость! Ни хрена себе!
Рая вскочила и, театрально замахнувшись, отвесила Димону лёгкий детский подзатыльник.
- Я ж подавиться могу! – засмеялся он, вжав голову в плечи.
- Ты у нас неубиваемый, и непотопляемый! – сказала Рая и демонстративно уселась обратно на диван.
Алисия, улыбаясь, смотрела на их перебранку, и думала о чём-то своём. А Рая достала из сумочки телефон и, набрав номер, заурчала что-то на превосходном английском.
- Та на меня в Белый дом жалуешься? – дурашливо зашептал Димон. – Тётенька, прости засранца, я больше не буду!
Рая, пожав губы, демонстративно встала и вышла в прихожую. Алисия сразу побежала за ней, думая, что подруга обиделась и уходит. Но Рая резко крикнула ей:
- Сядь!
Алиса не посмела ослушаться. Вернулась в комнату и уселась на диван рядом с Димоном.
   Он уже закончил трапезу и начинал дремать. Полулежал с закрытыми глазами и мирно посапывал. Алиса, притаившись, покорно молчала, стараясь не беспокоить друзей: в прихожей – тишина, в комнате – лёгкое похрапывание. Она смотрела на Димона и думала о своём. Ей хотелось подойти к нему и погладить ёжик его русых стриженых волос, его большие мускулистые руки, всегда так волновавшие её. Но стеснялась. Вдруг Рая войдёт? Она прокомментирует, и лучше не попадать под её комментарии. Но больше боялась, что Димон внезапно откроет глаза и, как обычно, начнёт подтрунивать над ней. Поэтому она не предпринимала никаких шагов, просто сидела и смотрела на него.
   Внезапно похрапывание прервалось, и Димон смешно зашевелил губами. «Как маленький!» - подумала Алиса.
- Чего смотришь? – неожиданно прошептал он не открывая глаз, прошептал очень тихо, чтобы в прихожей точно ничего не расслышали. – Ложись рядом. Тоже наверняка спать хочешь.
Алиса не отвечала. Она сидела в той же застывшей позе. Ей было неловко и, вместе с тем, очень волнительно. Ей нравилось сидеть тут и рассматривать этого молодого и красивого мужчину, которого, как ей казалось, она знает всю свою жизнь. 
   Раздавшийся звонок заставил всех вздрогнуть. Алиса вскочила и дёрнулась вперёд, а Димон поймал её за руку.
- Домофон! – пояснила Алиса и, вырвавшись, побежала в прихожую.
Послышалось лёгкое громыхание, и через несколько минут Рая деловито ввезла в комнату столик на колёсиках, миниатюрный, с тёмной стеклянной столешницей, с нижней полочкой. Он весь был заставлен закусками для фуршета. 
- Вот, - сказала Рая, - заказать в Нью-Йорке  можно не только закуски, но и столик.
- М-да, - откликнулся Димон. – Лишь бы деньги были.
- Лишь бы голова соображала! – поправила его Рая.
- А я всё слышу! – в комнату вошла Алисия. – В мой огород камешек. Виновата, признаю! Подвела вас.
- Никого ты не подвела, - бросила Рая. – Садись. Ешь и взрослей!
Алиса хотела было сказать, что поели уже, желудки тугие, как барабаны, но, глянув на столик, осеклась и потом зажмурилась. Какое кулинарное великолепие… Сколько всего!
- Скатерть-самобранка! – восхитилась она.
А Рая встала в полный рост и, прямо как в Москве на выставке, вдохновенно принялась презентовать фуршет, помня наставления московских супервайзеров из агентства, что структура – Бог презентации. Сделав небольшое вступление, как бы экспозицию – по какому случаю собрались и для чего был сделан заказ – Рая перешла к перечислению блюд, приправляя свой монолог  красочными и интересными комментариями. Сёмга, например, – это не просто абстрактный деликатес, это наш, можно сказать, друг, товарищ и брат; в брюшках сёмги содержатся такие кислоты как Омега – три и Омега – шесть, баланс между которыми обеспечивает кожным покровам способность противостоять солнечному излучению, посягающему на красоту нашего несравненного лица; употребление сёмги способствует заживлению акне! (Мы-то, дуботолки, чтобы от прыщей избавиться, лосьоны разные покупаем, и щёки и лоб с остервенением трём, а нужно сёмгу наворачивать, и всё будет о`кей!)
     А ещё, например, некоторые субпродукты настолько вкусны и полезны, что их смело можно отнести к девятому чуду света, и нужно ещё заслужить, чтобы они появились на вашем столе. Мы при слове «субпродукт» по инерции брезгливо морщим носы, думая, что только мясные вырезки соответствуют нашим аристократическим претензиям, но именно субпродукты способны сделать из нас супергероев! Говяжий язык – это гастрономическая повесть о настоящем человеке. (Человек станет таковым, если будет есть столь значимый говяжий орган!) Он содержит в себе чуть ли не всю таблицу Менделеева, малокалориен, вкусен даже просто отварной (в нём отсутствуют всякие перегородки и плёночки) и даже способен лечить. И мигрени (благодаря никотиновой кислоте), и диабет (помогает выработке инсулина), и «психи» (улучшает проводимость нервных импульсов). Да, кстати ещё раны заживляет! Потому что содержит большое количество цинка.
  Тут Димон  вставил, что говяжий язык – во все века король на столе, дорогой и далеко не каждому доступный по цене; никто никогда от него нос не морщит, наоборот, все новоровят побольше кусок оттяпать; у них, у Сальниковых, всегда на новый год заливное из языка делали.
     И Димон, конечно, был прав, и Рае, в принципе, нечего было возразить, но, чтобы не портить общий фон своей проповеди, она с гордо поднятой головой по-учительски строго сказала: «Сальников, не перебивай!» и даже погрозила пальцем, на что он добродушно рассмеялся.    
    Безупречно грамотный литературный язык и светские манеры делали презентацию настолько солидной и убедительной, что скажи Рая: «Запечённые мыши удваивают энергию, поэтому их употребление особенно рекомендуется спортсменам, лётчикам, президентам - всем, у кого наблюдается огромный расход энергии», это звучало бы очень разумно.
     Рая понимала, что находится сейчас в самом выигрышном свете, представ во всей красе: и умная, и статная, и находчивая, и элегантная. Рая – это женщина-мечта! И пусть кто-нибудь попробует опровергнуть данную аксиому.
И Димон сидел и смотрел чуть завороженно. Ему нравился этот спектакль. Эффектно, ничего не скажешь! А Алиса стояла рядом и любовалась своей старшей подругой, всё время перебирая в голове другие мысли, что у неё, простушки, никогда не получится так интересно выступить.
   Алиса глядела на богато обставленный яствами миниатюрный двухъярусный столик и восхищалась Раиным заказом, ставшим настоящим подарком. Здесь были и рулетики из цукини с крабами, сливочным сыром и морковкой по-корейски, и тарталетки с нарезанными мелкими кубиками бужениной, ветчиной, говяжьим языком, и канапе из чёрного хлеба, на который были нанизаны тонкие пластинки солёной сёмги, кусочки лимона и маслины, и овощные палочки на подставках (морковь, побеги сельдерея, а к ним терпкий соус), и мини-салаты (четыре вида на одном подносике: с креветками, с селёдкой, с сыром «Пармезан» и просто винегрет). Не забыла Рая и горячие закуски: бефстроганов с говядиной, мини-шашлыки из свинины с четырьмя видами соусов и маринованным луком. А на десерт были чизкейк и фрукты.
    Алиса смотрела и думала, что Рая – гений! А она деревенщина была, деревенщиной и помрёт.
Алиса сглотнула слезу и, когда Рая закончила свою помпезную речь, зааплодировала.      
- О, Изабелла! – пропела она. – Хозяюшка ты наша!
У Раи лицо пошло красными пятнами. Её задел снисходительный тон. С Раей нельзя так разговаривать; она не их тех, кто приветствует фамильярность и панибратство, и на любое проявление неуважения реагирует болезненно. А ещё раздражало само её положение в роли мамы, подчёркивающий возраст, который, вообще-то, неплохой – что такое тридцать лет для человека? – но для незамужней девушки – просто катастрофа! Однако Рая сама себя так поставила. Ей всегда хотелось подчеркнуть, что Алисия ей не ровня, и при каждом удобном случае она делала ей замечания, и, кстати, по делу, но говорила всегда, как дама, умудрённая опытом, вроде, как воспитывала. Как мама.    
   Она по-своему любила Алисию, может, как человека, а, может, как воспоминание о её юности, которая закончилась в Москве, прямо в период исторического Зингеровского переезда с Урала в столицу.
   Рая тогда по окончании университета вновь улетела в Нью-Йорк, попытать счастья в солидном американском модельном агентстве, куда её никто не приглашал – сама напросилась, но, опять не выдержав одиночества и такого ощутимого громадного расстояния с родиной, через полгода вернулась. Стала работать по прежнему графику в том же месте, где у неё всё было схвачено, где были налажены связи с менеджерами, фотографами и заказчиками и светила некоторая перспектива раскрутиться в Москве.   
    В агентстве Влады Петровой секретарша Карина с ходу сообщила, что Сальников нянчится с какой-то деревенской девчонкой, делает ей снимки, хлопочет за неё. И Карина странно так сказала, вроде как с намёком, только намёк был непонятен: то ли Сальников приударяет за новенькой, то ли проявляет великое милосердие, неожиданно открываясь всем с другой стороны.
  Увидев хрупкую застенчивую девочку на презентации кофе – Рае кивнули, мол, вот та, про которую ты спрашивала – она сразу поняла, что ни о каком романе между Сальниковым и во этой вот быть не может, и Сальников непомерно вырос в её глазах, став недосягаемо порядочным и очень отзывчивым человеком, великодушным, благородным, мужчиной  на все сто!
То, что ни романа, ни любовных интрижек между Алисой и Сальниковым нет, вселило в Раю спокойствие и умиротворение. Живи, дыши, ничего тебе не угрожает.
   Рая вздохнула полной грудью и даже стала жалеть юную немочку с Урала. Однажды, когда они вместе готовились к деловой поездке в Сочи и заполняли анкеты, Алисия робко спросила вслух: «А как писать: деректор или директор?» «Ди! – с готовностью откликнулась Рая, а про беззлобно себя подумала: - Дебилка!» 
   Подружились они в студии Димона, куда с течением времени частенько наведывались. Там было интересно. Димон часто приглашал своего школьного друга, который приходил всегда с гитарой и часами пел песни собственного сочинения. И ведь как задушевно пел! Заслушаешься. Вот таких надо на эстраду пропихивать, а не бездарей разных! У этого голос отменный, низкий, глубокий, песни со смыслом, не финтюфюшки какие-нибудь, хорошие песни, жизненные, как парень девушку любил, а она его не замечала, вышла замуж за другого, а потом жалела всю жизнь. Примерно так. Только в разных вариациях. 
  Этот бард пел, пел. А потом взял и в Раю влюбился. По-серьёзному всё, жениться собрался, его абсолютно не смущало, что она постарше. Но Рая - как бы это выразиться - была не свободна. Что не удивительно. Красивые и умные на дороге не валяются!   
11
Когда в восемнадцать лет Рая приехала в Москву, сначала жила в общежитии МГУ на проспекте Вернадского, где и познакомилась с девушкой Лерой. Та, как выяснилось, была тёртым калачом, поступала в МГУ не первый раз, много знала и много чего умела. Когда Рая не набрала необходимого количества баллов и не прошла по конкурсу, то решила вернуться обратно в Ростов-на-Дону и больше не мудрствовать; в родном городе есть всё  для счастья, и дом, и приличный вуз. Нечего искусственно трудности создавать. Устала, хочется устроенности и стабильности. Домой, только домой! Но Лера её отговорила. У родителей своя жизнь, взрослая дочка – это отрезанный ломоть. Поэтому не можешь учиться – работай!
         Жили они на двадцать первом этаже в блоке в небольшой квадратной комнате вдвоём. И, естественно, подружились. Раю так измучило одиночество в Америке, где все улыбаются и дружелюбны, но положиться можно только на себя, некому в жилетку поплакаться, что Леру, умеющую слушать, никогда не перебивающую, внимающую каждому слову, она восприняла чуть ли не как сестру. Лера оказалась первым человеком, кому Рая рассказала, как её мама ходит по утрам по квартире и стенает, как отец два раза в год мотается с молоденькой любовницей в Турцию, как в минуту отчаяния она хотела покончить в собой в Нью-Йорке, до того было невыносимо тяжело (Рая приехала к океану, чтобы заплыть подальше и утопиться, но было так ветрено, так штормило, что она почему-то подумала не о дежурившем патруле, а о том, что волной её непременно вынесет на берег, потом её, полуживую, найдут, и она станет всеобщим посмешищем; поэтому, постояв немного у ворчащей воды, Рая уехала обратно в колледж).
     Лера обняла её, и Рая, не привыкшая к слезам, разрыдалась на её плече.  А Лера сказала, что поможет, с ней не пропадёшь!
  Оказалось, что летом – не первый раз, как говорилось ранее – она всегда подаёт документы в МГУ, потому что есть возможность пожить целый месяц в отличном общежитии за копейки. Жизнь в Москве дорогая, а лучший вуз страны власти поддерживают, финансируют, тут всё отличное, и сантехника, и кухни, и в каждом блоке по три комнаты на двоих, с кроватями хорошими, шкафами и тумбочками.  В прошлом году Лера протянула в таких райских условиях аж два месяца! Подала документы в приёмную комиссию, ходила на экзамены, сдавала всё на тройки и при этом занималась своими делами: днём интеллектуально отдыхала, активно штудируя классику, а по вечерам зажигала в ночном клубе. Типа в отпуске была. А в течение года некогда. Работа, сами понимаете.
  На вопрос Раи, где Лера работает, та живо откликнулась: она промо-модель. И тут же посоветовала Рае пополнить их ряды. (Рая тут же приняла к сведению, но для себя отметила, что для начала работу лучше найти попроще, поприземлённее, с фиксированной зарплатой и определённым графиком).
    Рая поразилась не столько находчивости Леры, сколько неразумности. Какое же тут удобство? Находиться летом в подвешенном состоянии, зная, что вот-вот могут выселить, денег в обрез, куда пойдёшь? Без денег никто не пустит.
 Лера в свою очередь тоже удивилась: а почему выселят? Рая объясняет, что вдруг  в МГУ не тройку поставят, а пару влепят, там же такие асы на экзаменах, вон как колбасят: все жилы вытянут, уж это Рая на собственной шкуре испытала. Лера аж задохнулась! Кто не сдаст? Кому пару влепят? Ей, Лере Сужилиной? Да знает ли подруга разлюбезная, что Лера школу окончила серебряной медалью? Сама вытянула, никто не помогал. Родители не Рокфеллеры, обычные работяги на заводе. Она, Лера Сужилина, тригонометрию щёлкает только так, и в физике дока. Да ей Эйншейн за крёстного отца!
Рая недоумённо: «Чего ж ты до сих пор без диплома?» А Лера: «А на кой он мне? Платный вуз не потянуть, а бюджетные места в Москве все куплены. В провинцию – из пушки стреляй! - не вернусь. Поэтому и болтаюсь, как сама знаешь кто». 
  Единственный способ пробиться наверх Лера видела в удачном замужестве. Работать, как вол, она не собиралась, так как это убивает женщину в женщине. Её философия заключалась в полном «дамском наборе»: быть сексапильной, находчивой, интересной – вот где эрудиция нужна! – и стервозной. А что? Если не можешь за себя постоять – вмиг заклюют. И если весь «набор» при тебе, то и мужа приличного заарканить нетрудно. Не обязательно олигарха, но видного и умеющего зарабатывать хорошие бабки. В общем, Лера делала ставки на мужика (а там посмотрим!). 
     Рае такая философия никак не подходила. Более того, она видела в ней очевидные проколы и осечки. Неопределённость, которая неизменно ведёт к нестабильности. Отношения в семейной паре могут и разладиться, а состоятельные мужики всегда знают, как обезопасить свою казну; чуть что не так, выставят за дверь ни с чем. И что? Побираться? Опять отдыхать летом в общежитии МГУ? Строить глазки мальчикам (в МГУ аспирантов в июне полно, такие парни тоже перспективные)? Так ведь возраст будет не тот.
 Должен быть запасной аэродром! Специальность, подтверждённая дипломом, что поможет найти работу, за которую не стыдно и которая будет настоящим подспорьем. А для этого надо учиться. Сейчас! Рискуя финансами, всё же вкладываться в обучение. Ведь не как-нибудь – медалью школу закончила! А медаль даёт существенные преимущества перед остальными, и не воспользоваться ими не просто неразумно, а глупо. Что такое медаль? Это подтверждение наличия ума и прилежания, а ещё умения ладить с окружающими. Известно, что на медаль вытягивают, учителя помогают; и пересдавать дают возможность, и дополнительными занятиями, если возникает необходимость, обеспечивают. Школе медалисты нужны для отчётности и поднятия престижа заведения, но если конфликтовать с учителями – она завалят. Рая это знала, и потому что папа была преподавателем, и потому что сама на этом обожглась. Она тоже была претендентом на медаль, но после того, как оделась неподобающе, да ещё надерзила, да ещё с физруком встречаться начала – вся школа об этом говорила – её быстренько опустили, наставив в аттестат большую кучу четвёрок. Увы, просто так медали не получают. Может, такое было когда-то, давным-давно, в другой эпохе, но сегодняшнее время диктует свои условия.   
Родители Леры, как выяснилось, жили в крохотном заскорузлом городишке где-то на границе с Казахстаном. Искать там нечего. Зарплаты крошечные, но никто на них особо не жаловался. Спасибо, что хоть выплачивать начали, а так задерживали месяцами, и люди буквально комбикорм варили и ели. Лера и подалась в Москву от безнадёги.
  Рая осторожно заметила, что для респектабельного мужа с состоянием важен социальный статус супруги. На что Лера зло огрызнулась: «А статус пусть он мне обеспечит! И последующую учёбу оплатит!»
   Пролезть в МГУ она уже не мечтала. Поступить очень трудно. Но, даже поступив, Лера не смогла бы продержаться все пять лет. Она трезво оценивала свои возможности. Заочки нет. Перевестись в другой вуз? Только на платное отделение. В общем, замкнутый круг.
      …В общежитии МГУ девушки прожили с середины июня до конца июля. Потом Лера помогла снять два места в плохоньком, но очень дешёвом хостеле. Ей удалось за это время подработать моделью на выставках, на эти деньги и сняли жильё. Лера по-своему учила Раю быть самостоятельной. Но у той была другая линия судьбы.
     Когда Рая позвонила родителям и сообщила, что пролетела в МГУ и намерена остаться в Москве и работать, папа приказал не мешкать и обязательно подавать документы  в другой вуз. «Поступать!!!» И в августе Рая успешно сдала экзамены в частный университет на факультет рекламы. Заведение дорогое. За семестр больше тысячи долларов выходило. Первые полгода оплатили родители, собрав с грехом пополам нужную сумму, а там она уже начала сама, и зарабатывала, и оплачивала. Сразу выбилась в отличники, подружилась с преподавателями, и с их подачи получила потом небольшую скидку в оплате за обучение как одна из лучших. Рая ликовала! Маленькая, а победа, и где? В белокаменной! Потом радовалась, что работу с учёбой приноровилась совмещать. Официанткой устроилась с гибким графиком. Короче, освоилась в Москве. Вот только с жильём было туговато. Съёмное жильё в столице практикуется слабо. Хостелы – ужасные! Туда стоит заселяться только для того, чтобы перебиться, пока ищешь что-нибудь поприличнее. Жить там сложно, только в ритме «пришёл-переночевал – ушёл».
        Рае нужно было жить. Поэтому с жильём вопрос решался путём проб и ошибок. Об отдельной квартире даже не стоило и мечтать. Не то, что в Москве, в пригороде дорого. Безумно дорого!  Нужно ведь ещё хозяину отдать депозит – то есть плату за последний месяц - как гарантию того, что клиент его не кинет. Это не по карману. При том всегда есть вероятность, что хозяин квартиры или комнаты слово не сдержит, возьмёт деньги и квартирантов попросит за дверь. Таких случаев по Москве – море! Расписки, которые обе стороны дают друг другу на практике никакой юридической силы не имеют. Доказывать свою правоту будет во сто крат дороже.       
    Тогда, съехав из общежития МГУ и промучившись потом пару месяцев в вонючем хостеле, они с Лерой сняли на окраине, на Ореховом бульваре,  комнатёнку в четырёхкомнатной квартире. Лера нашла и по-дружески вложила свои деньги за обеих, потому что Раю из официанток выкинули, не дали работать, и она была на мели. 
    В комнатёнке было чистенько и весьма прилично, и кухня ничего, газовая плита старая, но крепкая, и на конфорках варить можно и в духовке что запечь; санузел, правда, совмещённый попался, ждать своей очереди в душ или туалет приходилось подолгу, но зато расположение дома удобное: до метро можно запросто дойти пешком! А если метро в таком огромном мегаполисе как Москва под боком, то до работы всегда проще добираться, и, значит, будут редкие минуты для отдыха.
  Прожили девчонки здесь душа в душу почти год. Лера привела Раю в модельное агентство на кастинг, который та прошла играючи; уже со следующего дня стала ездить по выставкам раздавать рекламные буклеты и у стендов презентовать товар, а через три месяца менеджеры агентства рекомендовали её заказчикам для съёмок каталогов и  рекламных роликов. Заказчики Раю отбирали одну из первых! А потом у Раи появился бойфренд, что перевернуло её жизнь.
12
 Звали бойфренда Артём. Познакомила с ним Лера. Из лучших побуждений, разумеется. Ведь вот какая история, Рая, такая видная, симпатичная девушка, и без кавалера! Не дело это. Несолидно. Бойфренд у каждой уважающей себя девушки должен быть. Если заслужит – станет кандидатом в мужья с последующим продвижением по службе. Если нет – станет рядовым спонсором.
  Лера была твёрдо убеждена, что все финансовые проблемы решают мужчины. Они просто обязаны их решать! Они родились именно для этого. 
     Кто в семье зарабатывает? Мужик! Так свыше предписано. А на женщине хозяйство: готовить там, стирать (желательно на машинке-автомат), вязать, разговоры за столом разговаривать, типа, создать психологический климат в семье, а для этого нужны силы. Если женщина вымотанная, нервная, то о каком психологическом климате может идти речь? Нервный человек будет только всех заводить и портить настроение!
   У мужика душа на месте – и работа спорится, а там и зарплата множится! Вот оно, благополучие. И за всем этим стоит она, прекрасная и всемогущая, – женщина.
  Лера мечтала стать женщиной с большой буквы. То есть довести своего мужчину до самой высокой точки привычных достижений на земле! Как бы поточнее выразиться? Покорить производственный «эверест», и помочь ему стать супер-боссом! 
   У него всё будет хорошо, и у неё, стало быть, всё сложится.
С состоятельными покровителями Лера знакомилась в ночных клубах, ресторанах, рекламных презентациях. Делала она это виртуозно! Как бы, между прочим, оставляя инициативу за парнем, наивно полагающим, что это он сделал выбор, а не она.   
   В процессе знакомства, на самом первом этапе, Лера, быстро протестировав бойфренда на его материальное благосостояние, прикидывала, насколько он подходит ей как спонсор, способный решать её серьёзные финансовые потребности. Пока попадалась мелкая рыба, но и это было уже кое-что. За жильё денежку получалось отложить, сапожки брендовые купить, а также плащик из натуральной кожи  и ещё ворох фирменного дорогого белья в кружевах.   
    А Рая раньше голову ломала, откуда у Леры такие хорошие вещи, ведь денег у неё всегда впритык? А вот, оказывается, откуда, спонсоры помогают.
На закономерный Раин вопрос насчёт замужества, Лера легко парировала, что пока не получается. Спонсоры не те. В мужья не годятся. Одного взяли с поличным за продажу наркотиков (Лера потом полгода скрывалась, вздрагивая от каждого шороха, чтобы не упекли саму за решётку, не дай Бог!). Другой картёжником оказался. И ведь не был таким! Дружки втянули. Всё до нитки спустил, Лерино норковое манто, им же помпезно преподнесённое, в том числе в счёт долга отдал. Она за манто боролась до последней капли крови, но силы были неравными: картёжник, падаль законченная, избил её чуть не полусмерти, но шубейку отнял, а у неё ещё долго заплывший глаз не заживал, потом слепнуть начал.
   Вот ведь какая беда, состоятельного, да приличного трудно найти. Видимо, самой делать придётся. Так ведь для этого Лера и «держит» МГУ на коротком поводке, вдруг, кто клюнет? Но пока ничего, глухо. Но она не теряет веру в себя.
    Узнав, что Рая не вступала ещё во взрослую жизнь – понятно, что здесь имелось в виду –  Лера ужаснулась! Что за предрассудки? Глупо и старомодно, чесслово! Мы в каком веке живём? Юная девушка, гормоны играют, природа своё берёт. Тело мучается, душа мучается. (Но ничего у Раи не мучилось, одиноко частенько становилось и домой сильно хотелось). Только после свадьбы взрослая жизнь начнётся? Только муж к тебе может прикасаться? Так тебя учили? А если никогда замуж не выйдешь? Всякое бывает.
     Тут Леру понесло! Кто учит этой средневековой дури? Мама твоя? А она счастлива с папой? Нет? И моя нет! Обе в пролёте, хотя и древние обычаи железно соблюдают. Слова с делом расходятся. Нет в жизни счастья! В этом, видимо, правда заключается. Поэтому…
            …Бизнесмена Артёма она привела на торгово-промышленную выставку, где Рая работала стендисткой, то есть презентовала у стенда с крупными фотками элитные украшения из самоцветных камней. Сама она была в малахите с головы до пят, зелёная и хищная: с круглыми, плоскими серьгами в ушах, с длинными в два ряда бусами, с огромным тяжёлым перстнем на среднем пальце и тугим браслетом-чётками;  раскрашена ярче некуда и на высоченных блестящих каблуках. За версту видно.
Лера молодого бизнесмена к ней подвела, и у того дыхание перехватило от красоты такой необыкновенной, что он непроизвольно выпалил: «Ну, ты даёшь! Хозяйка Медной горы!»
Рая улыбнулась. И в улыбке её было столько радости, столько тепла и женского обаяния, что бизнесменчик даже застеснялся, вроде, слишком хороша она, дивная, изумительная волшебница,  для него, такого обыкновенного простака, в джинсах и футболке.
Рае он очень понравился. Сначала она только уловила, что парень значительно выше её, а, значит, нет прежних комплексов, из-за которых она часто на дискотеках стенки подпирала. И ей комфортно – на каблуках гарцевать можно – и ему приятно, он доминирует, выше, а, значит, сильнее. Однозначно, они пара! Смотрятся хорошо и нравятся друг другу.
   Потом он пригласил её в ресторан. Так и завертелось всё.
    Рая раньше от силы раза три была в ресторане, кстати, в родном Ростове-на-Дону с папой и мамой на банкете, но чтобы её пригласили персонально – это было в новинку. И к такому событию она стала готовиться заблаговременно. Несмотря на то, что в её распоряжении были всего сутки, сумела проделать громадную работу: изучила деловой этикет и сервировку – назубок! – ей помогла как никогда практика (работа в кафе не прошла даром), вручную перешила старый гипюровый костюм, состоящий из сочного цвета бардовой юбки и бардовой безрукавной блузки, и получилось весьма неплохое платье для коктейля: облегающее, чуть выше колен и с большим впечатляющим вырезом, подчёркивающим её белую безупречную кожу. 
  Лера, когда увидела разодетую Раю, только выдохнула: «Отпад!»
                В назначенное время Артём заехал за ней. Был предельно точен, что обе девушки отметили с глубокий удовлетворением.
 Когда Рая вышла из подъезда, он не на шутку разволновался, замер, как истукан, не в силах оторвать свой бизнесменский взор от такой королевишны. Она это заметила и внутренне усмехнулась: «Что, не по зубам орешек? Из-за таких, как я, войны начинаются! Так что крепись, дружок, достанется тебе на орехи».
     Держаться с большим достоинством не стоило ей никакого труда. Видимо, она всегда к этому стремились. Увидев швейцара у дверей ресторана, не растерялась, а, изящно наклонив голову, дежурно поприветствовала. Уважение к вышестоящим и к нижестоящим. И никогда себя не терять при этом. В этом и заключается её, Раин, аристократизм.
    Артём видел, что на них все оглядываются, и ему это очень льстило. То, что Рая - модель, видно сразу. В ней улавливалась редкая грация той красотки, что все видели в знаменитом фильме с Ричардом Гиром. Рост, пластика. А одета как! И в отличие от киношной красотки, походка которой оставляла желать лучшего, у Раи был великолепный шаг.   
   Артём был на седьмом небе от счастья! От гордости, что рядом с ним такая необыкновенная девушка.
   Усевшись за столик, Артём протянул ей меню и удивился, когда она, особо не колеблясь, быстро сориентировалась и заказала порцию запечённых устриц, два салата «Цезарь» с копчёным угрём – всё на приемлемую сумму, которая не выхлестнет карман даже среднего служащего – потом передала меню ему: что бы ещё хотел кавалер? И тут Артём давай потрошить винную карту, и красного бутылку, и белого, коньяка по сто граммов, и шашлык ещё, а потом ещё и мраморную говядину, и овощи гриль.
  Не хотелось ему ударить в грязь лицом, и он от души шиканул. Эх, с такой девушкой, как Рая, и банкротом стать не страшно! Она не встревала, не перебивала. Молча сидела и слушала, как он диктует целый список официанту, заранее понимая, то съесть столько они не смогут, забрать с собой неприлично, и многое просто достанется работникам ресторана. Пусть. Когда она работала в кафе официанткой, её, бывало, коллеги угощали такими остатками; она и лобстеров пробовала, и икры «летучей рыбы». Всем всего хватит. Но тут же поймала его на мысли, что если станет его женой – ресторанов не допустит! Лишние, никому не нужные траты. Обстановочку с изысканными закусками и дома можно организовать.
     Ждать пришлось долго, пока приготовят, да принесут, и всё это время Рая сидела очень спокойно и ровно, последовательно рассказывая о себе,  о родителях, об их безумной любви и страсти, о бабушке-радистке, затем стала интересоваться мечтами Артёма, подводя к тому, чтобы он сам рассказал о себе то, что сочтём нужным, традиционно: о детстве, родителях, учёбе, работе. Артём, не будь дурак, и рассказал!
С его слов выходило, что в классе он был отличником, но при этом жутким хулиганом, и все его боялись, и учителя и ученики, а на самом деле он совсем не страшный. Даже дружелюбный! И друзья у него такие же. Один держит автомобильный салон, другой организовал цех по пошиву штор, а третий – ювелир. Вот какие связи!
  Рая слушала и прикидывала, сколько ему лет? Лера говорила, что знает его года полтора, видела неоднократно в одном элитном ночном клубе, где он тусовался с друзьями. Относительно молодой, похоже, тридцати ещё нет, но это точно неизвестно. Не олигарх, но кое-чего добился. Имеет «Ниссан» последней модели, держит собственную автомастерскую и, вроде, строит загородный дом. Но это надо ещё проверить! Сам он то ли из Тулы, то ли из Пензы. С периферии, короче, не москвич. Но! Парень с будущим.
   Рая смотрела на него в ресторане, и млела. Здоровенный детина, не слабый, это плюс. Неплохо будет, если он станет отцом её детей.
   Заиграла музыка, Артём вскочил и девушку свою пригласил. Они поплыли по залу. О Артём всё глазом косил, какое впечатление они производят на почтенную публику. Не ошибся. Смотрят с интересом, аж, пожирают глазами. Как в кино, бизнесмен и красотка.
   Из-за соседнего столика, следуя их примеру, вышла ещё одна пара и под заунывные звуки «медляка» томно стала топтаться на месте. Они сразу потерялись на фоне Раи и Артёма, таких импозантных и одновременно сексапильных. (Раино декольте заслуживало отдельного внимания, оно было красивым и провокационным, и Артём уже давно на эту провокацию поддался).
   Как только музыка смолкла, Артём нагнулся и галантно поцеловал Рае руку, на что она лишь слегка благосклонно улыбнулась. Она разрешила ему быть джентльменом.
    За ужином девушка пригубила красного, съела салат и пару устриц, а к мясу не притронулась. Наелась. А её новый друг и красного попробовал, и белого, и весь коньяк – обе порции по сто граммов – вылакал. А потом его потянуло на интим. Глаза захмелели, но он продолжал держаться молодцом. Твёрдо стоял на ногах и членораздельно говорил. Голова была на месте, так как он понял, что за руль садиться нельзя, и заказал такси. «Провожу, любимая», - прошептал он.
   В такси она села безо всякой опаски, И Артём уселся рядом и скромно молчал, дыша в сторону перегаром. Потом он нагнулся, шепнул что-то на ухо водителю, и тот кивнул. Рая встрепенулась. А Артём её обнял и в ухо заворковал: «Ты моя. Навсегда моя. Я никогда тебя не отпущу!» Она пробовала протестовать, но он стал целовать её страстно и жарко, и у Раи бешено забилось сердце и ослабели руки. Она понимала, то он везёт её не домой, не в комнатёнку к Лере, а куда-то в таинственную темноту, совсем в другую сторону.  И ей очень хотелось в эту сторону, и нравилось быть безвольной и слабой, и она поняла, что пришла любовь.       Двухместный номер в гостинице был роскошный, с тяжёлыми бархатными шторами и мягким ковром на полу. Как только они вошли туда, Артём сразу набросился на Раю и  вновь стал с безумной страстью целовать её, и она уже даже чуть пыталась ответить. Её неумелость и неискушённость ещё больше распаляла бойфренда, и когда послышался стук в дверь, он сердито рявкнул: «Какого чёрта!» А голос за дверь робко промямлил: «Шампанское с клубникой принесли. Как всегда». Артём раздражённо процедил: «Поставь под дверь и проваливай». «Ага», - послышалось в ответ.
    Артём про шампанское с клубникой тут же забыл. Он рывком повалил Раю на огромную кровать, всё время шепча на ухо, что будет очень нежным. А она вдруг испугалась, сбросила его руки, вскочила и сказала, что ей пора.
  Рая стала быстро собираться, поправлять платье, порванное на груди, стала искать у порога туфли. Полумрак не давал возможности разглядеть предметы детально, и она стала искать туфли наощупь.
  Артём слегка растерялся, а потом, словно, протрезвел. «Куда? – тихо спросил он низким, красивым баритоном. – Ночь. Транспорт не ходит». «Вызову такси», - так же тихо отозвалась она.
  Было видно, как у неё дрожат руки, и она не может справиться со своим волнением.
«Ты что, боишься меня?» - спросил Артём. И в ответ послышалось ласковое: «Нет». Тогда он опять подскочил к ней и опять стал целовать. И она сдалась. Видимо, так устроена женщина, что она должна кому-то принадлежать, а не быть сама по себе. Рая ничего не решала. За неё решил сейчас всё вот этот сильный, крепкий мужчина, с бычьей шеей и чуть оплывшим, мускулистым торсом. Он сказал, как приказал. И она подчинилась. И ещё он сказал, что она будет его навеки. И слова эти, услышанные впервые, словно электрошоком ударили по вискам. Всё. Так должно было случиться. Она, Рая Хренова, к этому шла. Она родилась для того, чтобы быть женщиной, чтобы любить и принадлежать мужчине. Да будет так!
   Потом проснулась рано, и был повод понервничать и проявить стеснительность. Рая закрылась в душе и долго плескалась. В номере были белый халат и тапочки, а также в душе на полочке у зеркала ароматные масла в маленьких флакончиках, шампуни, жидкое мыло. Рая, намывшись, просушила и уложила волосы, а потом, переодевшись в белый махровый халат, вышла торжественная навстречу своему счастью, своей судьбе.
   Артём уже не спал. Он лежал и улыбался. Ему нравилась её стеснительность и неискушённость. Он чувствовал себя покровителем. «Я сейчас!» - с улыбкой сказал он и, как был нагишом, так и вынырнул из-под одеяла. Рая, смутившись, отвернулась, бросив ему в след шутливо: «Бесстыдник!» Он расхохотался и, улучив момент, поцеловал её ароматно пахнущие волосы.
    После душа Артём заказал завтрак в номер, и они ели омлет с ветчиной и без конца смеялись. Он любовался своей девушкой. Что ни говори, а такую умницу-красавицу надо заслужить. Рая наслаждалась. Жизнь как никогда казалась ей великодушной, щедрой, способной на яркие, искромётные сюрпризы.
         Дома, в комнатке, Рая скупо, в редких, но точных штрихах, рассказала Лере о том, что у неё появилось, наконец, счастье. И как Лера радовалась за неё! Вот, давно бы так, а то ходит угрюмой бобылкой, аж, смотреть тошно.
   Рая, ранее немногословная, завела вдруг нескончаемый монолог о любви и верности, разглагольствуя о судьбоносных хитросплетениях и некоей предопределённости, присутствующих в жизни каждого из нас. Но Лера неожиданно прервала её: «Подарок какой-нибудь подарил?» «Нет». Рая даже возмутилась! Зачем? Что ещё за глупости? Она счастлива с ним, и этого одного достаточно!  Но Лера её не поддержала. Она спокойно и трезво всё расставила по своим местам, заметив, что бойфренд не только для развлечения, он нужен ещё для помощи. Кто материальную и другую поддержку оказывать будет? Как нам выжить в таких зверских условиях?
 А Рая подумала: «Всю обедню испортила. Вот надо так навязывать свои никому не нужные мысли».
       Но про эти мысли она ей пришлось вспомнить, и не однажды.
          С Артёмом они стали встречаться регулярно, и он по-своему её баловал. Купил дорогие духи, меховой чулок чернобурки. Она вместе ездили отдыхать в подмосковный отельчик на три дня, бродили по лесопарку, говорили обо всём и ни о чём, а чаще просто стояли и смотрели друг на друга.
  «Сколько тебе лет?» - как-то спросил он. «Скоро будет девятнадцать», - откликнулась она. «О-о-о, - протянул Арту и, притянув Раю к себе, поцеловал её волосы. – У тебя, наверное, зубы молочные. Мне уже двадцать девять. Я большой мальчик. Староват для тебя».
Она, конечно, запротестовала и привела много убедительных аргументов в пользу того, что мужской возраст имеет другое измерение и сказала далее то, что говорила когда-то её мама: «Мужчине всегда ещё, а женщине всегда уже».  На что Артём вполне серьёзно возразил, что мужчинам тоже бывает «уже».
    На такой любовной волне, испытывая необыкновенный подъём, Рая добилась первого прорыва в фэшн-индустрии. Сумела пройти кастинг на показ.
     В Москве показы мод проходят обычно три раза. И Рая удостоилась чести демонстрировать дизайнерскую одежду российских брендов.
  Как полагается, пришла заблаговременно на примерку к дизайнеру, которого пришлось ждать чуть ли не четыре часа. Но ничего, всё обошлось. Рае, когда она сидела в томительном ожидании, было о чём и о ком подумать. А, когда она вышла в убойном наряде на дефиле, то поначалу только и твердила себе: «Не споткнуться, идти прямо, переставляя ноги, будто идёшь по одной половице. Не споткнуться. Голову держать ровно, как будто книга на голове лежит, и важно, чтобы при ходьбе эта книга не упала.  Вперёд! Всё будет хорошо!» И всё было действительно хорошо. Раю выделили. И потом отправили в первую заграничную поездку на показ мод зарубежных кутюрье.
  Рая позвонила Артёму и закричала что есть силы в трубку: «Меня взяли в «большую моду». Я еду в Милан!» И Артём искренне обрадовался вместе с ней. Когда сказали, что билеты за свой счёт – а это почти пятьсот долларов туда-обратно – Рая сразу кинулась к нему, как к спасительному кругу, и он дал беспрекословно.
 Лера только и повторяла: «Я же говорила тебе, я же говорила! Что бы сейчас стала делать без него, без его поддержки?» Рая только согласно кивала: конечно, подруга права, без мужчины женщина ничто. Ей вон как подфартило, какой парень достался! Самостоятельный и ответственный. Другой бы сидел у мамочки под боком в глухой провинции в «хрущёвке», где сам вырос и ещё дети его расти будут, спрашивал бы советы у мамочки, и она по знакомству пристроила бы его на какую-нибудь работу непыльную; живи и в ус не дуй; и волноваться особо не надо, и напрягаться. А Артём другой! Упёртый и настырный. Рискнул, прикатил в столицу и дело своё открыл. Всё сам! Деньги немалые в бизнес вкладывает, связи заводит. Думаете не трудно? Конкуренты, да налоги давят со всех сторон, а он держится, не сдаётся.
    Рая, окрылённая, прилетела в Милан, ещё в самолёте прикидывая, сколько заработает за отведённый месяц. Контракт она видела, где были прописаны условия работы и обязанности модели, также выплачиваемый процент от съёмок и показов. Выходила интересная сумма! И она, достав из сумки записную книжку, составила список подарков: маме – туфли, папе – сандалии (родители предпочитают итальянскую обувь), Лере – сумку из натуральной кожи (а то у неё какой-то ширпотреб), а Артёму… Ему Рая решила привезти дорогие аксессуары: стильное портмоне, паркер и обязательно записную книжку с обложкой из натуральной кожи. Артёму часто приходится вести деловые переговоры, и любая мелочь в таком непростом деле играет большую роль.
    Но в аэропорту стало ясно, что не всё так безоблачно, как показалось на первый взгляд. Девочки, которые летели вместе с ней, вдруг развязали языки, и оказалось, что предложенные принимающим зарубежным агентством апартаменты для проживания  будут оплачивать сами девушки-модели из собственного кармана. Рая тут же поинтересовалась: «Сколько?» «Сорок долларов в день».
Сорок долларов!!! Да у неё денег в обрез!
Но девочки успокоили: это в счёт гонораров. Рая вздохнула, ну, ладно тогда, если так, то протянем. И опять спохватилась: «А суточные?» Её заверили, что суточные будут. Но волнение Раи так и не улеглось. И не напрасно.
    Вернувшись через месяц в Москву, она дала волю чувствам, устроив истерику прямо в агентстве. Рая, красная от напряжения, кричала на директора, на менеджеров, на скаутов, которые околачивались поблизости.
«Почему не предупредили?» Это был первый вопрос, который слетел с её уст. Затем последовала череда других, и всемогущее руководство не успевало вставлять что-либо вразумительное. На Раю попытались прикрикнуть, но она пригрозила дать интервью в новостях на федеральном канале, и руководство притихло, поняв, что объяснять бесполезно и бурю следует просто переждать.
  Когда Рая выдохлась и уселась в кресло, ей принесли бокал крепкого кофе, который она выпила залпом и зарыдала. Она не ожидала такого, она не ожидала. Не была готова!
      Рае стыдно было звонить Артёму и признаваться, что она не только ничего не заработала, а ещё и осталась должна. Агентству! 
   Вечером они с Лерой вели подсчёты. На билеты ушло пятьсот долларов (их дал бойфренд). Далее она кашу расхлёбывала сама. Итак. Проживание в апартаментах стоило сорок долларов в день, значит, в месяц накапало тысяча двести. Суточные, а правильно pocket money (карманные деньги), пятьдесят пять долларов в неделю, то есть в месяц – двести двадцать долларов. Композитки, маленькие картонные прямоугольнички  (типа визиток, где указаны данные модели, её контакты), обязательные для участниц показов и рекламных компаний, сто пятьдесят долларов. Сюда надо приплюсовать бешеные налоги, и проценты материнскому агентству (двадцать процентов) и зарубежному принимающему агентству (тридцать процентов). А заплатили… Рая осознала всё и заплакала. Хорошо заплатили. За одну съёмку в рекламе она получила восемьсот долларов, а работала восемь часов, то есть получалось, сто долларов в час. Но потом у неё были ещё три съёмки и пара фотосессий для газет и местного журнала, где Рая демонстрировала дизайнерскую одежду начинающего зарубежного модельера. Остальные кастинги она не прошла. Да, увы, и в командировках модели  по приезде в обязательном порядке проходят кастинг.
«Сколько должна?» - спросила Лера, расширив деловую сторону вопроса. «Пятьсот долларов», - горестно выдавила Рая. «Попроси Артёма помочь», - серьёзно предложила Лера. Но это было невозможно из-за того стыда, который испытывала Рая, поняв, как её надули. И мучило больше не то, что не все нюансы озвучили в агентстве (в контракте попробуй разберись, что к чему), а что свои же коллеги, так сказать, модели, с которыми тусуешься на съёмках, толчёшься в раздевался, делишь нехитрые ланчи, что они даже словом не обмолвились!
В поездках в подавляющем большинстве модели оплачивают всё из своего кармана.  В прибыли они могут быть только в том случае, если пройдут кастинги и будет много съёмок. Тогда да. Заработок будет. Тогда расходы покроют и себе «бабок» отложат.
Фэшн-индустрия никакой определённости не имеет и никаких гарантий не даёт. Здесь жёстко: отобрали тебя или не отобрали. Существуют пре-кастинг (предварительный смотр новых моделей перед началом нового сезона, но и любой другой предварительный отбор также именуют пре-кастингом) и непосредственно кастинг (как модели в шутку говорят: «Контрольный в голову!»). Жёстко. Но если не устраивает – никто никого не держит, за дверью толпа желающих. Церемониться не станут. Вот и попробуй, выживи в такой мясорубке!
    Заработанные деньги моделям переводят на банковский счёт только после того, как клиент оплатил их работу (перевод осуществляется, разумеется, за вычетом налогов и агентских комиссий). А заработок целиком зависит от востребованности и объёма работы. Вопреки бытующему мнению, что съёмки для глянцевых журналов приносят хороший доход, этот труд самый низкооплачиваемый, а зачастую и бесплатный, лишь для имиджа, чтобы засветиться. В Милане, когда Рая позировала для газет и журналов (это называется «работать с прессой»), то вообще не заплатили! То есть два дня, заполненные съёмками по горло, оказались пустой забавой, типа, чтобы эти журналы знакомым показать, да своё самолюбие потешить. Нет, Рая, конечно, понимала, что для профессионального опыта такая работа очень даже важна, и она скажется в дальнейшем на профессиональном росте, это своего рода упражнения в фотопластике, но то, что за неё вообще не платят, она считала серьёзным нарушением прав человека. 
     Из Милана Рая прилетела высохшая, как осенний лист. Она твёрдо решила бросить эту дурацкую работу и найти что-нибудь определённое. Снова податься в официанты! Кафешки разные есть, и менеджеры разные. Вот хорошо бы в ресторан устроиться: начать официанткой, потом дорасти до менеджера, а там глядишь и должность директора предложат! У Раи мозги есть и организаторские способности неплохие. А то что это за профессия такая – модель? Только звучит красиво, а деле?..
       Вот, например, тогда, в Москве, при подготовке к показу местного пошиба (не высокая мода), Рая точно приехала в указанное время на примерку, потому что дизайнер должен утвердить модель для показа своей коллекции, а этот дизайнер возомнил себя королём андалузским и припёрся чуть ли не через три часа! А в день самого показа? Следовало приехать за три часа до демонстрации одежды, чтобы стилист подготовил каждую девушку персонально. И вот опять приехала и ждёшь, и часто присесть негде. А во время показа только и слышишь: «Быстрей переодеваться! Быстрей! Шевели помидорами!» И вот модели бегут наперегонки, а их надсмотрщики орут, как резаные.
Разве это жизнь?
В Милане перед показом стилист - тётка какая-то страшная - всех одной кистью раскрашивала. Рая, как увидела, чуть не рухнула! Никакой гигиены! Дурдом!
Уходить из модельного бизнеса! Пора завязывать!
Но сначала нужно было вернуть долг агентству. Но как?
      Артёму она твёрдо решила ничего не говорить, и стыдно, и неловко, но Лера нажала на неё: «А за комнату платить?». Рая задумалась, ведь ещё за учёбу откладывать нужно. А там, проезд, питание. Ужас! Одни расходы.
Артём позвонил сам, он соскучился. Встретились. Увидев любимую такой грустной, конечно, стал расспрашивать, и Рае пришлось признаться во всём. Он сразу подвёл черту – надо искать другую работу! Это что ещё за «русская рулетка»? То ли дадут заработать, то ли не дадут, то ли заплатят, то ли не заплатят. Но больше всего его возмутил тот факт, что Рая обязана была ещё вернуть агентству пятьсот долларов.
- Ничего они не получат! – рычал он. – Я сам с ними разберусь!
И Рая так напугалась, что он ненароком кого-нибудь там пристукнет, что бросила все силы, дабы утихомирить его.
Всё решил случай. Буквально через день Рае опять звонок – приглашают на съёмки. В автосалон. Ей деньги были нужны, и Рая согласилась (вроде, как отходной, сходит последний раз). Приехала, отработала восемь часов, и с ней – на удивление - тут же рассчитались. Тысяча рублей в час. Отработала девять часов,  агентству – десять процентов, на руки чистыми получила восемь тысяч рублей.
 Она быстренько деньги припрятала, привезла домой и Лере отдала, чтобы та внесла её долю за оплату комнаты. А потом приехала в агентство, покаялась (что чуть всё здесь не разнесла здесь, вернувшись из Италии) и попросила работы. «Я всё отработаю! Весь долг!» - заверила Рая. Руководство кивнуло, деньги им тоже нужны. И весь месяц Рая провела на съёмочной площадке. Её завалили работой!
 Она снималась в видеорекламе, простенькой, про тортик там и воду газированную (гипермаркет раскручивали), в каталоге одежды снялась, а потом опять в автосалоне позировала. В эти разы расчёт получала уже в агентстве.
   Долг выплатила всё до копейки, и у неё ещё осталось около семнадцати тысяч рублей наличными, из которых она отложила немного на учёбу, на нужды разные, а на остальные купила полкило варёных раков, жареных креветок и две бутылочки пива. Вечером они с Лером расслаблялись от нападок такой коварной и непредсказуемой жизни.
     Рае хотелось сделать Лере что-нибудь приятное, та столько помогала ей. Пиво Лера любила и при случае всегда покупала. Когда Рая, едва переступив порог комнаты, водрузила на стол её любимые бутылки, да ещё раков с креветками впридачу, Лера растрогалась до слёз. Она ценила дружбу.
  13
  В Нью-Йорке на Алисином юбилее Рая на креветки и раки разоряться не стала. Вчерашний день. Хотелось, чтобы праздник был элегантным и надолго запомнился.
    При всей своей расчётливости она совсем не жалела, что выделила деньги на двуярусный миниатюрный столик, а стоил ни много  - ни мало триста пятьдесят долларов. (Она такую сумму за коммунальные услуги своей манхэттанской квартиры платит!) 
Словно незримо висел транспарант со словами: «Москва в гостях! Не жмотиться!» И внутренний голос добавлял: «Решается твоя судьба. Сейчас или никогда!» Какой уж тут счёт деньгам? В такие минуты всемогущие «зелёные» с фантастической скоростью обесцениваются.   
Если бы кто знал, как сердце её успокоилось, когда она увидела, что Димон, наконец-то, по-человечески подкрепился, потом прилёг на диван и немного подремал. У него тоже, если разобраться, жизнь не сахар. Крутится, как белка в колесе.
   Она была в курсе некоторых его секретов и допускала, что ей ещё повезло в этой жизни. А вот он хлебнул, так хлебнул!
 - Ли! – громко сказала она, чтобы разбудить дремавшего Димона.
- Да? – сразу отозвалась Алисия, прожёвывая рулетик из цукини.
- Может, разобрала бы постель?
И Рая глазами показала на Димона. Он, не открывая глаз, сразу включился:
- Ай, молодца! Хорошо придумала! Сейчас ляжем все втроём. Только, чур, вы уж, будьте любезны, постарайтесь улечься без ваших коротких лохмотьев. Для моего организма лучше подходит природная естественность. Костюм Евы!
Димон рывком уселся на диван, зевнул, прикрывая рот рукой, и плотоядно улыбнулся. Этого Рая и добивалась. Она подошла к нему и деловито принялась расчёсывать пальцами его русый ёжик на голове.
- Мне как реагировать? – поинтересовался Димон. – Приветствовать или… не приветствовать?
Алисия прыснула в ладошку, таким смешным показался ей Димон. Взъерошенный, сонный. Как ребёнок!
- Ложись на живот и подними футболку! – приказала Рая.
- Я уколов боюсь! – с притворным испугом дурашливо пролепетал Димон.
Но послушно лёг на живот и даже демонстративно полностью стянул футболку, кинув её Алисии в руки. Он никогда не стеснялся своей наготы, зная, что подтянутые и крепкие парни – а он всегда находился в прекрасной спортивной форме – в глазах девушек всегда имеют преимущества перед парнями пусть и умными, но хлипкими.
       Из парней на этой вечеринке он был один, но спрятанное глубоко внутри шестое чувство, никогда не обманывающее его, подсказывало, что притаился здесь третий, а, может, даже и четвёртый персонаж, способный украсть самый лакомый кусок из сладкого пирога.    
- Штаны тоже? – спросил Димон и даже стал расстёгивать ширинку.
- Оставь! Не пугай именинницу, - распорядилась Рая и, усевшись ему на спину, деловито принялась массажировать. – После такого тяжёлого перелёта от твоего позвоночника, наверное, ничего не осталось. Посиди-ка в кресле восемь часов подряд!
Димону это страшно не понравилось. Что за вольности? Это его позвоночник, он сам с ним разберётся. Где Рая набралась такой пошлости? На неё не похоже. Вот так, при посторонних, проделывать столь интимные манипуляции?  Впрочем, негодование следует высказывать по-другому, называя вещи своими именами: «Ай, да Изабелла!»
    Он сетовал, что  Алисия стоит сейчас и смотрит на то, как другая женщина в столь откровенной позе проявляет чрезмерную заботу о его здоровье.  Димон понимал, что Алисия существенно подросла, повзрослела психологически, и это уже совсем не та наивная девочка, с которой он познакомился в Москве. Он боялся спугнуть её, чтобы она не подумала чего дурного. Ведь как он готовился к этой нью-йоркской встрече, какие планы и надежды лелеял в своей неисправимо-дерзкой  «хоккейной» душе! Даже мимолётной мысли о возможном провале не допускал. Но, похоже, провал заявил о своём существовании во весь голос и грозится перейти сейчас в стадию катастрофы. 
   Димон вдруг подумал, что если бы Алисия уселась ему на спину, вот так, как Рая, то он, однозначно, не возражал бы. Он даже хотел этого! Когда они с Алисией оставались вдвоём в его студии, он часто замирал, ожидая, что она сама подойдёт к нему и первая прикоснётся. Сам он, едва делал шаг в её сторону, так и отлетал сразу обратно. Алисия сильно пугалась и шарахалась, и Димон в такие минуты чувствовал себя грязным, отвратительным проходимцем, который стремится изгадить всё чистое и светлое.
- Хорош!  – крикнул он Рае, лёжа на животе.
Но Рая, не обращая внимания, продолжала массажировать, активно пощипывая своими длинными тонкими пальцами кожу на его спине.
- Хорош, тебе говорят! – и в его голосе послышалось нешуточное раздражение и угроза.
Димону не хотелось скандала. Да и кому хотелось? Но Раино поведение ставило его в тупик. Кроме того, ему не давали возможности остаться с Алисией наедине и объясниться с ней. А ему было, что сказать.
  Рая как раз всё это прекрасно понимала и прилагала максимум усилий, чтобы не свершилось непоправимое. Никто, никто на этой планете и представить себе не мог, как она устала терять людей!..
…
…Несколько лет назад любимому бойфренду Артёму она как-то сказала, что приглашает его в гости в Ростов-на-Дону. Даже написала на открытке шуточное приглашение, которое он прочитал, посмеялся и пообещал, что съездит, тем более, никогда там не был. И дни потекли, как всегда, по уже проложенному маршруту. Кастинги, съёмки, встречи с любимым в гостинице. Месяц проходит, второй, третий.
     Рая уже приноровилась к фэшн-кутерьме, вычленив закономерность в кажущемся хаосе. Знала, как ублажить менеджера, как понравиться заказчику. Как держатся, как ходить, где и что кому говорить. Она была готова день за днём проходить один кастинг за другим. Как полуфабрикат для повара: навертит фарш, сляпает котлет – полуфабрикат готов, а нажарить его – это ловчее ловкого.
   Так и здесь все эти бесчисленные кастинги – необходимые для работы полуфабрикаты. Раю уже не пугало, как раньше, такое огромное количество стройных и привлекательных девушек на отборах. Она выделялась ростом, статью и непрошибаемой уверенностью, хотя по-настоящему никогда красавицей не была. Черты её лица не отличались симметричностью, нос треугольный, скулы слабо выделены. Всё меняла стильная стрижка – среднее между под «каре» и под «пажа». Полукруглая чёлочка, потом мелированные пряди волос ниспадают по щекам, придавая её лицу неповторимую миловидность. Вот он стиль! Рая сразу бросалась в глаза, и её всегда отбирали заказчики, хотя для каждой рекламы нужен определённый типаж. Поэтому такая нестабильная работа как работа моделью стабильно была. И, кроме привычных выставок, удавалось нередко сниматься в видеорекламе, за которую всегда хорошо платили.   
   Рая вывела золотое правило: «Никому не мешать!» И здесь речь шла не о конкурентах, девушках-соперницах  (не мешать им просто невозможно!).  Важно не переходить дорогу руководству, у которого в руках все козырные тузы. Не вызывать в них зависть! Вышестоящие всегда должны знать, что они по всем параметрам лучше: ярче, красивее, умнее. Они – вершители судеб!!! Только при таком раскладе боссы будут стремиться оказать поддержку, а это значит продвигать по-серьёзному – предлагать модель зарубежным агентствам, сотрудничающим, например, с раскрученными парфюмерными брендами, работа с которыми считается одной из самой высокооплачиваемой в этом бизнесе. 
   Она рискнула и съездила в очередную заграничную командировку, не привлекая к мероприятию своего бойфренда-покровителя.
    Отбирали моделей в Китай. Девушки выше метра семидесяти пяти не очень нравились, но Раины припухлые губы сыграли в придирчивом отборе решающую роль. Как говорилось ранее, для рекламы важен типаж. Китайцы предпочитали моделей «беби-фэйс», как бы, с детским лицом. Рая понравилась. Но в самом Китае на кастингах она намучилась, так как на «лолиту» не тянула, а фотограф требовал именно этот образ, и её пытались даже отправить на консумацию (хоть что-то заработает), но Рая проявила характер и несколько дней подряд снималась в рекламе  чипсов из морских водорослей, то каких-то то ли пирожков, то ли бутербродов, то чехлов для сотовых телефонов. 
   Рая, учтя прежний неудачный миланский опыт, приложила максимум усилий, чтобы поездка окупилась. Всё было по уже пройденной схеме. Билеты, оплата апартаментов, процент «материнскому» агентству, процент принимающему зарубежному агентству, налоги. Но у Раи с математикой всё было в порядке, и она, произведя нужные расчёты, сама запланировала необходимое количество съёмок, чтобы остаться в выигрыше, и сумела пройти отбор. Эдиториал (журнальные съёмки силами редакции) исключала – там денег шиш! – а в видеорекламу пищала да лезла. Закрывшись в душе, тренировалась перед зеркалом в позировании, чтобы с первого кадра выполнить поставленную режиссёром задачу. Она тщательно протирала тоником лицо, массажировала лоб и щёки  кубиком льда, чтобы кожа была как персик и крупные планы прошли на «ура». Удалось! Работа была, работа спорилась. Цель оправдала средства! Рая отбарабанила те необходимые «левые» деньги и сама осталась в плюсе, получив «чистоганом» на руки свои собственные, заработанные потом и кровью восемьсот пятьдесят долларов! Это была настоящая победа! Рая ликовала.
    Хотя другие девочки оказалась посноровистее и пронырливее, они смогла заработать и по две и по три тысячи «зелёных». Кто-то рассказывал, что везункам удаётся и двадцать тысяч зашибать. Но Рая сомневалась в правдивости таких историй. Она была реалисткой и без страха смотрела правде в глаза.
    Из Китая она везла коралловые бусы для мамы, серебряные запонки для папы, Лере – колье с жемчугом (Раю заверили, что «ювелирка» в Китае высококачественная, хотя и недорогая). Артёму, как и задумывала ранее, купила и паркер, и портмоне. Записных книжек с обложками из натуральной кожи не было, поэтому пришлось ограничиться этими двумя подарками. Но они были качественными и недешёвыми. Дарить их было абсолютно не стыдно.
     Рая позвонила любимому, едва самолёт взлетел. Пошли гудки, никто не отвечал. Она, уставшая, задремала. Когда уже запахло Москвой, набрала номер ещё раз и услышала, что «абонент временно не доступен». Немного расстроилась, но потом взяла себя в руки. Уж что-что, а выдержка у Раи была.   
    В Москве в аэропорту её встретила Лера. Они долго обнимались, и Рая всё дорогу домой сыпала рассказами про Китай. Ехали они на такси, дорога была длинной, но из-за впечатлений и историй интересной. А по приезде пили чай с пирожными, затем Лера дефилировала в одном белье с колье на маленькой точёной шее. (Лера не обладала достаточными данными, чтобы стать хорошей фотомоделью, не говоря уж про фэшн-модель; она была ниже метра семидесяти, стройная, но недостаточно фотогеничная. Чуть ассиметричное лицо не нравилось заказчикам, и основной работой Леры от агентства были рекламные кампании на промышленных выставках. Она лучше всех раздавала рекламные листовки. Для журналов её снимали очень редко.) 
   Артём позвонил сам. И то только на следующий день. Подарки ему очень понравились, и он рассыпался в комплиментах, нахваливая Раю как самый сказочный подарок в его жизни преподнесённый ему судьбой. И опять были кафе, променад в Нескучном саду, необузданная страсть в гостинице. И ещё очень много слов про любовь. 
     Однажды, когда прошёл день оплаты за квартиру, Лера очень осторожно и тактично спросила, чьи деньги Рая отдала за койко-место в их комнате. «Свои», - просто ответила Рая. Лера промолчала. И этом молчании было столько упрёков, что Рая даже оделась и вышла на улицу. Ну, не может она любимому человеку говорить, чтобы дал денег заплатить за квартиру, за проезд, за учёбу в университете. Если сам предложит – тогда да! А так… Некрасиво. Неприятно даже.
    Вечером Лера ушла на свидание, а Рая, оставшись одна, стала придумывать, какое платье она выберет на свадьбу. И чтобы оно было сюрпризом для Артёма! Жених не должен видеть разодетую в свадебной наряде невесту. А утром Рае стало плохо, да так, что она отменила все съёмки и улеглась беспомощно на диван.
   Лера посмотрела на неё и прямо в лоб спросила: «Ты ему сама скажешь или мне это сделать?» Рая растерялась, она ещё сомневалась. Но по Лериному вздоху поняла, что сомневаться не стоит.
  Артём, узнав, забеспокоился. Как человек ответственный, взял всё на себя. «У тебя будет лучшая клиника и лучший врач!» - сказал он. Кстати, когда он это говорил, Лера стояла рядом. Рае пришлось признаться, что у неё нет медицинского полиса (дома, в Ростове остался), на что Артём только махнул рукой. Это ерунда! В больницу Раю они везли вместе с Лерой, которая всё время держала подругу за руку, а потом в приёмном покое тихонько шепнула ей на ухо: «Мне тоже как-то пришлось». И тут только до Раи дошло, зачем она здесь! Она-то думала, что везут на сохранение, а её, оказывается, вот для чего.
     Рая попросила Артёма уйти. Внешне выглядело так, будто ей стыдно, а ей было горько. И больно! Лера стояла и вразумляла: «А что делать? Куда? Ещё первый курс только заканчиваешь. Жить негде. Если только домой вернуться. Вернёшься? Молчишь. Значит, нет. Неустроенность. Не время. Рано ещё. Потерпи. Все это делают. Каждая женщина через это проходит. Такая наша женская доля терпеть».
      И как не согласиться? Особенно с таким убойным доводом: «Куда?» И ведь сама виновата. Разве не так? Никто не заставлял? А всего предусмотреть невозможно.
   Артём приходил. Рая не вышла к нему. То, что она испытала, словами передать невозможно. Мир, который светился, вдруг потух. Это как внезапно выключили свет. И такая пустота обуяла её! Что на стенки лезть хотелось.
       Рая догадалась, почему многие женщины стервенеют – из-за этого вот. Озлобляются. Это как в человеке жила душа, и всё цвело и пело, а потом эта душа умерла, и холодом повеяло, и собачий вой послышался. Как словами расскажешь такое? Это можно только пережить. Но пережить это она никому не советовала.
     Неделю лежала после выписки, отвернувшись к стене. Лера успокаивала, как могла. Лучшая подруга, и самый близкий человек. Но эта душевная боль не проходила. Вот вам и свадебное платье! Рано оказывается... В отдельный номер в гостинице – самое то, гормоны играют, организм требует. А, чтоб всё по-человечески, это рано.
     Артём звонил, но она не отвечала. Хотя внутренне находила тысячу и одно оправдание для него. Читала его смс-ки с «прости» и «люблю» и сбрасывала. А через месяц начались экзамены в универе. Учёба втянула в водоворот событий и вернула к жизни.
    Как-то Рая шла после очередного экзамена, внимательно осматривая витрины всех бутиков на бульваре. Услышав шум и возгласы, она обернулась и залюбовалась нарядной процессией. Свадьба. О, да это ЗАГС! И вот из дверей выходят жених с невестой…
   Рая онемела. Не может быть! Это неправда… Ей кажется. Неужели опять? Неужели это с ней? Жених осторожно поправил фату на голове невесты и заботливо накинул ей на плечи белоснежную меховую пелерину. Невеста была на сносях, на восьмом или девятом месяце беременности. И жених заботился о ней, как о матери своего ребёнка, отчество у которого будет Артемьевич.
   Гости закричали: «Горько!», и молодожёны слились в поцелуе. Потом прошли сквозь строй нарядной и весёлой толпы, и их головы щедро посыпали лепестками каких-то белых цветов.
   Почва у Раи ушла из-под ног.
…
      Лера, как всегда, помогла. Чтобы хоть немного успокоить, купила в супермаркете две хорошенькие бутылочки коньяка. Рая выпила полстакана, поплакала и уснула. Утром выпила ещё столько же, но уже на неё не подействовало, и Рая впала в дикую, необузданную истерику. Кричала, что покончит с собой, и действительно была близка к самоубийству.
      Лера хотела вызвать «скорую», да не стала, потому что у Раи алкоголь в крови играл. Тогда она сходила и купила ещё водки, и Рая, ополовинив бутылку, вырубилась.
    Но вечность страдать таким образом было бы неразумно. Как никогда, остро требовалась сатисфакция с последующими реституцией и компенсацией.
       Разговор с Артёмом состоялся. Вела его Лера, перед этим проделав огромную работу по сбору информации о нём как и человеке и бизнесмене, кто, откуда и чем живёт. Лера вытащила на свет Божий всю правду о его финансовом состоянии. «Ниссан» - в кредит, автомастерская – в кредит, строящийся дом – в кредит. Ничего за душой! В долгах, как в шелках. И остальное узнать о нём оказалось проще пареной репы. Родом из-под Тулы, в армии служил в ракетных войсках, образование средне-специальное – коммунально-строительный техникум («вышки» нет); родители живут в квартирке в двухэтажном домике постройки сороковых годов. Невесту склеил из очень состоятельной семьи, живущей, разумеется, в Москве.
    Когда Артём стал красноречиво объяснять, как на него хлопцы из ОПГ наехали и автомастерскую перетрясли, заставили дань платить, так он, конечно, всё отдал, а банкам тогда, получалось, отдавать нечего. Пришлось ему в принудительном порядке решать материальные проблемы через женитьбу. А вы бы как поступили? Хлопцы могут и маму, и папу убить, жалко родителей! Любит он Раю, Только Раю и никого, кроме Раи! Но вынужден был жениться на другой, чтобы папу с мамой спасти. Вот ведь какая история…
    Лера вспомнила наконец, что медалистка, а, значит, мозги у неё есть, да и женщина она  со стажем, больше двадцати ей уже, и со всего размаха в лоб ему выдала: «А я вот этот разговор сейчас твоей невестушке перескажу, что по расчёту её оприходовали. А? Пусть знает, с кем связалась». Как Артём испугался! Затрясся весь! Потом давай рассказывать, какой у невестушки папаша крутой, страшный – жуть, иметь дело с ним небезопасно. За дочь – всех к стенке поставит! Тут опомнился и за деньгами в бумажник полез, достал несколько «зелёных» и Лере протянул, вроде, как компенсация за моральный ущерб. Стоят они друг против друга и молчал. Артём, вздохнув, деньги стал обратно в бумажник запихивать, а Лера его шлёпнула по рукам, бумажник вырвала из рук и все деньги до последней купюры выгребла, потом обозвала козлом и ушла, оставив его стоять в недоумении и животном страхе.
    Дома Рае она объяснила свой весьма прагматичный поступок: «С паршивой овцы хоть шерсти клок». Денег оказалось почти шестьсот долларов, приличная сумма. Эти деньги девушки сразу отложили за жильё. Они решили найти комнату получше, а в таком случае потребуется существенные расходы – депозит, плата за последний месяц, что берёт хозяин на случай, если клиент надумает сбежать, не заплатив. 
   «Великое переселение» подруг прошло успешно. Жилищные условия улучшились, но страдания не уменьшились. Рая никак не могла залечить рану, и пришлось вновь прибегать к коньяку как проверенному лекарству и лучшему снотворному. Помогало, вроде. Но слабенько. Опять спасала работа.
     Рая перевелась на заочное отделение и принялась активно строить карьеру в рамках столичной фэшн-индустрии. На московском местном показе была всего один раз, на зарубежные её пока не отбирали, но она не теряла надежды оставить свой след в зарубежных неделях моды и поучаствовать, наконец, и в показах «pret-a-porter», и самых престижных показах «haut-cauture», неизменно проходящих в Париже.
  Однажды она вернулась со съёмок и сообщила Лере, что в неё влюбился женатый мужчина. Лера сразу поморщилась. Какой смысл связываться с таким? Но потом поинтересовалась, нравится он ей или нет. Рая пожала плечами. Мужчина средней комплекции, но чувствуется, что сильный, ему то ли сорок, то ли сорок два, от первого брака – две взрослых дочери, и во втором браке – два маленьких сына и приёмная дочь. Лера как стояла, так и села. На кой тебе этот фрукт? Ладно бы чувства были или страсть там какая-то, а то… непонятно что.
  Рая полностью с Лерой согласилась и послала мужика куда-подальше. Но он оказался на редкость настойчивым. Пришёл в модельное агентство и разузнал телефон Раи. Стал названивать и просить о встрече. Рая взяла и согласилась.
  Свидание в кафе. (Опять кафе!) Он сам всё заказал, обильно и относительно недорого: жареные куриные крылышки, мясной паштет, салатики разные, тирамису, бургеры. Рая запротестовала насчёт бургеров, они слишком калорийные, лишние однозначно, но немолодой кавалер настоял, прокомментировав: «С собой заберёшь. Вы с подругой комнату снимаете. Это дорого. На еде экономите. Вот, принесёшь бургеры. Подругу обрадуешь». «Как разумно!» - подумала Рая.
    Лера и вправду очень бургерам обрадовалась. А Рая стала подробно рассказывать про нового ухажёра. Зовут его Георгий Иванович. Он паспорт показал, перевернул страницу, где дети записаны, и дал возможность лично убедиться, что у него пятеро детей, он их любит, ни от кого не отказывается, а желает встречаться с Раей – влюблён по уши! – будет ей оказывать посильную материальную поддержку, но жениться не может. Положение не позволяет.
  Лера призадумалась. Странный тип. Изначально Раю в любовницы определил, чётко оговорив условия – о женитьбе ни слова! На эту тему табу!   
     Лера сразу поинтересовалась, где он работает, что, имея пятерых детей, готов и Рае материальную поддержку оказывать. «Инженер, вроде», - пожала плечами Рая.
  Лера сразу расставила все точки над  «i»: узнать о Георгии Ивановиче подноготную, что-то здесь нечисто. И даже заявила, что сама займётся этим вопросом. (История с бойфрендом Артёмом столько горького опыта принесла в их жизнь, что повторения нельзя было допустить ни в коем случае).
      А Рая более чётко определила свою позицию: гнать в шею!
Но он разыскал её; заявился в костюме, при галстуке, с роскошным букетов роз. Пришёл прямо в их с Лерой логово. Закусок всяких принёс – всё самое дорогое: салями, ветчина, рыба белая – рыба красная, нарезки сыров всех сортов, улитки в деревянной коробке, шоколад белый – шоколад чёрный, весь в кремовых ромашках торт, явно выполненный на заказ, и шампанского две бутылки.
    Отужинали весьма помпезно. Георгий Иванович весь вечер чесал языком, с пристрастием выкладывая всю подноготную, что девушкам и надо было. Инженер в проектной фирме, но ещё дополнительно имеет собственную мясную лавку, дающую небольшой, но стабильный доход. Сам из Перми, но давно живёт в Москве; первая семья обитает в Подмосковье (квартиру двухкомнатную им оставил, вот какой благородный), а вторая семья – в Москве! Для них он тоже постарался, сумел обстряпать интересное дело: одну маленькую квартирку, оставленную второй жене её родной тёткой, и его собственную комнату (дворником в девяностые заработал) обменяли-перепродали-добавили, и купили хорошенькую полуторку! Все перегородки снесли, и получилась великолепная квартира-студия, вместительная и уютная. Для детишек поставили кровати двухъярусные, и их детский уголок отгородили встроенными шкафами. Места за глаза хватает, вот то значит правильно планировать пространство!
    Георгий Иванович даже обмолвится, что обязательно пригласит к себе домой и всё покажет, надо только, чтобы жена уехала. Всего-то!
   Он часто прерывал свой нескончаемый монолог фразой: «Видите, я ничего не скрываю!» А потом из него целый час лился словесный понос: «Я семейный, и семью никогда не брошу. Жену уважаю. Но сердцу не прикажешь. Люблю Раю. С первого взгляда! Зацепила».
  Рая молчала. А Лера, та побойчей, в лоб выдала правду-матку: «А не смущает вас, мой дорогой друг, что вы старше Раи в два раза, и она вам в дочери годится?» И Георгий Иванович честно признался: «Смущает. Я всё боялся, что она мне скажет: «Отойди от меня, старый козёл». А она, вон, какая деликатная». Лера быстро нашлась: «Она? Да!»
       Чувств у Раи к новому ухажёру не было никаких. Но мучила пустота. И материальная помощь требовалась. В университете вдруг неожиданно повысили плату, а это никак не вписывалось в рассчитанный до мелочей Раин бюджет. Она поиздержалась, купила себе хорошие фирменные сапоги и элегантный кожаный жакет (модель должна держать марку). И тут Георгий Иванович с готовностью помог. Выдал наличкой недостающую сумму за обучение, и Рая вздохнула: вопрос решён. Но требовалось Георгия Ивановича отблагодарить. И понятно как.
  Снова была гостиница. И, чтобы сильно не переживать и преодолеть отвращение, Рая сразу потребовала спиртного. Георгий Иванович принёс целую бутылку водки. Сам не пил (за рулём), а Раю щедро поил. И всю ночь наслаждался её молодым красивым телом, сказав дома, что уехал в командировку.
  Так Рая стала любовницей. Опять.
Она было попыталась разорвать эту ненужную связь, но Георгий Иванович проявлял невероятную настойчивость, разыскивал её, заваливал цветами, просил не бросать его, приходил и приходил. А уж про любовь какие кошачьи песни пел!
Рая вновь сдалась, примирение произошло в гостинице, что само-собой, для встреч в гостинице и нужны такие церемониальные ухаживания. Там он ей признался: «Когда ты ушла, сказав, что никогда не вернёшься, я испугался. Ты же не успела ко мне привыкнуть! Могла и не вернуться».
    …
        Лера придерживалась мнения, что спонсорская мужская помощь поможет выжить. Рая соглашалась, пусть так, всё же лучше, чем ничего. А тут на горизонте замаячило одиночество, которого Рая до боли в суставах боялась. Лера, что всегда рядом, засобиралась замуж.
    Ей сделал предложение один молодой врач. Ещё интерн, правда, на практике под присмотров профессоров в столичной больнице, но эта бодяга уже подходит к концу. Родители врача, тоже врачи, живут недалеко от Тамбова, в районном центре, обещают сыну помочь. А как же? Родного сына да не пристроить в хорошее место? Лера всё обдумала, её всё устроило. Семья понравилась. Парень тоже ничего, с головой, спокойный, покладистый. Ему, как молодому специалисту квартира полагается. А это уже серьёзно! Значит, жильё своё, и можно о ребёнке думать. Боже, как хочется устроенности! Когда парень робко предложил Лере выйти за него замуж, она, не раздумывая, согласилась и бурно выразила свою радость, чем очень порадовала своего молодого человека. Молодому врачу нравилась Лерина профессия – фотомодель, а его родителям пришлась по душе Лерина серебряная медаль. Все стороны пришли к консенсусу и стали прикидывать, во сколько им обойдётся свадьба. Лера забеспокоилась и стала на всём экономить. А вскоре переехала к своему будущему мужу, оставив Раю одну.
    Помог опять Георгий Иванович. Нашёл для неё малюсенькую комнату, проходную, правда, но зато без всяких компаньонок. Пришла с работы и отдыхай в своё удовольствие. Условия, прямо скажем, не очень, убожество в высшем понимании этого слова: кровать с провисающей сеткой, сундук, зеркало с облезлой амальгамой (ни шкафа, ни стула, ни кресла, ни полок). Однако пришлось смириться. Из-за скудных средств следовало убожество терпеть, потому что это был реальный выход. За эту комнату платил Георгий Иванович. И теперь Рая полностью находилась в его власти.
    Он звонил ей, когда считал нужным и когда располагал временем. Рая, если не в универе или на съёмках, обязана была сразу всё бросить и сломя голову нестись к нему (в распоряжении два часа, и нужно всё успеть). В гостинице их уже знали и без слов предоставляли один и тот же номер. Сначала Рая стыдилась, а потом ей стало всё равно.
  После любовных утех, Георгия Ивановича тянуло на откровенные разговоры. Слушать, в основном, приходилось Рае, так как откровенничал папик. Он, как в помойное ведро, вываливал Рае всю свою жизнь: какой плащ купил жене Ларисе, как вёл себя в садике младший сын, как тёща застукала его однажды с одной юной проституткой прямо у него в квартире и ему пришлось долго вводить в заблуждение бедную пожилую женщину, что это проститутка – это  дальняя родственница. Рая теперь знала, где училась его жена Лариса, какого она роста, чем болела и о чём мечтает. Свою Ларису он из лучших побуждений простерилизовал, то есть разрешил врачам перевязать ей маточные трубы – с её согласия, конечно. У Ларисы с детства глазки слабые, и есть возможность при напряжении получить отслоение сетчатки, поэтому ей два раза в роддоме делали кесарево сечение с последующими манипуляциями:  в первый раз врачи одну маточную трубу перевязали, второй раз другую. Чтобы исключить риск последующих беременностей! Зачем рисковать? Шов на матке опасен!!! А так, очень даже удобно, можно не предохраняться. Только вот беда, как жену простерилизовал, так и потерял к ней всякое физическое влечение. Ищет утех на стороне. А что? Это выход. Жена его по всем параметрам устраивает, порядочная, симпатичная, хозяйственная, а для интима он себе найдёт. Главное, чтобы жена не знала. Тогда будет сохраняться мир в семье. Рая ведь не будет нарушать покой в его семье, не будет жене звонить и на него наговаривать? У них же добропорядочная семья, они девочку из детдома удочерили, несмотря, что своих двое.       Раю он не заставляет с ним… э-э-э… общаться, не приковывает цепями. Пусть ищет себе парня и выходит замуж! Просто у неё никого сейчас нет, так пусть будет он, Георгий Иванович, ответственный и надёжный человек.
      И он был у неё почти два года. По-своему опекал, заботился, продемонстрировал свои потенциальные возможности, представив её одному всемогущему девелоперу, депутату вдобавок, фантастически богатому и имеющему неограниченные привилегии в самых сомнительных сферах жизни.
     Когда к Рае приехала мама из Ростова, Георгий Иванович тут же прибежал знакомиться. Прямо как зять! И давай рассказывать, как любит Раю, не может без неё жить, что комнатку для неё нашёл и сам оплачивает, что на учёбу денег подбрасывает. При этом он всё время прерывал перечисления своих благодеяний восклицаниями: «Рая –моя последняя любовь! За что мне такое счастье? За что мне такое счастье?» Когда ушёл восвояси, мама сидела на допотопной кровати ни жива, ни мертва. Они с Раей серьёзно поговорили, и  мама уехала домой. А Рая получила потом по почте из дома книгу – французский бестселлер девятнадцатого века «Блеск и нищета куртизанок».      
     Поздней осенью Георгий Иванович попал в аварию, его увезли в больницу, сделали операцию на ноге. После выписки он шёл домой, да не дошёл несколько метров. Упал возле подъезда. Оторвался тромб.
  Благодетель сдох.
       Рая переживала. Георгий Иванович оказался прав, она к нему привыкла. Возникла некая зависимость, как, например, мы привыкаем к сигаретам или сладкому.
       Для того, чтобы прийти в себя Рая приехала домой. Стояли жуткие холода, и она всё время куталась в дешёвые меха, подаренные ей Георгием Ивановичем. Рая периодически давала волю слезам. Мама, как ни странно, не успокаивала; она не бубнила по утрам, как раньше, а только брала с собой платок и куда-то уходила, возвращаясь примерно часа через два.
    Ей удалось уйти на пенсию по выслуге лет, в связи с чем, в её жизни образовалось непозволительно много свободного времени, которое она с удовольствием тратила на благоустройство семейного очага. Можно было бы сказать, что поздновато спохватилась, однако жить и хотеть жить никогда не поздно.
     Независимо от того, был папа дома или нет, она готовила обед из двух разных блюд и сервировала стол. Достала из потаённого кухонного ящика мельхиоровый столовый набор ножей и вилок и с удовольствием раскладывала их возле тарелок в обеденный час.
  Рая сначала просто наблюдала, а потом стала ей помогать. Оказалось, что это невероятно увлекательное занятие! А потом мама с Раей стали вместе мудрить на кухне над разными блюдами.
 И тут опять чудеса: папа стал то и дело успевать на домашние обеды, чего раньше за ним не замечалось. Он от души расхваливал мясные зразы, в приготовлении которых мама преуспела, и особое предпочтение отдавал Раиному заливному мясу, где она проявила изобретательность, каждый раз украшая их по-новому дольками варёной моркови, огурца и разной зеленью. Мама улыбалась, и Рая цвела.
   Как-то, перед самым отъездом в Москву, Рая, прямо на автобусной остановке столкнулась с физруком. Вид у него был какой-то изношенный, неопрятный. Щетина по щекам, волосы заросшие. Главное – взгляд потухший.
   Увидев его, Рая демонстративно отвернулась. Он не стал навязывать ей своё общество, просто переминался с ноги на ногу рядом. Когда подошёл автобус, физрук тихо дыхнул Рае прямо в ухо: «Почему ты бросила меня и уехала в Америку? Ты сломала мне жизнь». Потом поднялся по ступенькам, и больше Рая его не видела.
     Наверное, нужно было бежать за автобусом и кричать: «Стой! Стой!» Но чего зря канителиться?  Физрука дома дочка маленькая ждёт, доброжелатели Рае уже доложили. Это не его, это её автобус ушёл.   
Когда она вернулась в Москву, то решила, что теперь всё будет по-другому.
   
14
- За величайшую супермодель двадцать первого века Алисию Зингер, которая осчастливила этот мир, родившись в либеральном девяностом году! – провозгласил Димон.
Он уже, опомнившись, поставил на место Раю – скинул её со своей крепкой спины – а потом достал из сумки шампанское и, ловко щёлкнув пробкой, разлил пенящуюся клокочущую жидкость в чашки с цветочками (фужеров и бокалов у Алисии не было). Рая, как ни в чём не бывало, улыбнулась и, манерно взяв в руки чашку, с вызовом протянула её вперёд. Дзынь-дзынь! Алисия с Димоном с готовностью откликнулись, и их чашки призывно зазвенели.
- Осторожно! – натужно закричал Димон. – Приданое не разбейте!
Раису задело слово «приданое», но она и виду не подала. Изящным жестом опрокинула шампанское в рот и зажмурилась. Ей нравился этот вкус, который много лучше, чем водка. И ещё ей очень хотелось захмелеть, чтобы слабо соображать и не понимать, что её, по сути, отвергли.
Алисия пила шампанское маленькими глотками, приговаривая:
- Пена какая шипучая! Белая-белая. Как молоко.
Димон же выпил, не моргнув глазом, одну чашку, потом налил себе вторую и её опустошил. Шампанское как напиток он никогда не понимал и покупал его исключительно, чтобы порадовать дам. Что ж, порадовал… Одна психует, другая придуривается, играя в детсадовку.
 Расслабиться никак не получалось. Димон был, как натянутая струна, сидел на диване и ломал голову, как бы развеселить всех, снять это странное тревожащее душу напряжение. Раньше у него получалось это как дважды два. Сыпал остроумными репликами, хоть профессию меняй – иди в конферансье и развлекай публику. А сейчас он шутил с натяжкой, так невесело ему было. И, похоже, не только ему одному.
…
…Он учился на втором курсе института, когда ему пришлось стать в некотором роде реаниматологом. Однажды он возвращался с лекций, и увидел очень высокую стильную девушку, уныло бредущую по тротуару. Её здорово шатало из стороны в сторону, и она сё время останавливалась, чтобы почувствовать твёрдость под ногами.
    В тот год весна всем давала прикурить: снег то растает, то замёрзнет, превратившись в лёд, который хоть дворники и посыпали солью и ещё какими-то вредными реагентами, но всё норовил коварно притянуть к себе.
Девушка, едва перебирающая ногами, упорно пыталась сохранить равновесие, чтобы не шлёпнуться на скользкий тротуар. Сапоги у неё были на шпильках, для витиеватого передвижения на корявом льду не пригодные. Поэтому ей приходилось периодически вскидывать руки в стороны, балансируя руками, как канатаходцу на трапеции. 
  Но вдруг Димон услышал недовольный скрипучий комментарий: «Что за молодёжь пошла? Напьются средь бела дня, накурятся и ходят потом по улицам, шатаясь». Он обернулся. Старушенция, давно наблюдавшая за этим цирковым номером, с выражением  ораторствовала, сидя на скамейке рядом с тротуаром. Димона вмиг проняло: бабулька-ворчунья, как в воду глядела, девушка и вправду того, не в себе.
   Он присмотрелся повнимательнее и узнал к неё свою знакомую.
- Рая? – вспомнил он.
- Рая, - заплетающимся языком ответила она.
Рая отряхнула белый пуховик, весь устряпанный чёрными пятнами.
- Помочь?
- А?
Димон посмотрел на неё пристально, и тут до него дошло. Не пьяная. Неужели под кайфом? Наркота? Он остановил Раю и, повернув к себе лицом, посмотрел в её зрачки. Расширены. Как у кошки.
- Что пила?
- Корвалол, - промямлила Рая и вдруг осела.
Димон успел подхватить её на руки и, осторожно подняв, на руках донёс до ближайшей скамейки, где восседала старушенция.
- Парень,  зазноба твоя, что ль? – полюбопытствовала бабулька.
- Моя, - отмахнулся он от неё.
- Не твоя, - прошептала Рая и закрыла глаза.
- Может, «скорую»? – опять затормошила Димона вредная бабка.
- Идите своей дорогой! – зло проворчал Димон и осторожно усадил Раю поудобнее.
Бабка, изрыгая ругательства, встала и лилипутскими шагами заковыляла куда подальше.
От Раи действительно несло корвалолом.
- Сколько выпила?
- Вот, - и она протянула ему пустой пузырёк.
 - Весь? – ужаснулся Димон.
Увы, Рая вторую неделю подряд ежедневно пила корвалол. Водку уже пить противно и небезопасно. Она помнила, как её напоили интересные молодые люди в гостях у приятельницы, кстати, тоже модели, и Рая, заснув от такогой убойной дозы, обнаружила утром, что с неё, пьяной, сняли золотую цепочку.
    Нужно было искать что-то другое, чтобы подавить мучившее её беспокойство. И Рая стала принимать проверенные средства.
- Ты сердечница, что ли?
- Нет.
- А зачем пьёшь?
- Чтобы успокоиться, - вздохнула Рая.
- Так это же не валерианка! – заорал Димон. – Не пустырник! Корвалол по каплям пить нужно, специально отмерять.
- Да? - равнодушно откликнулась Рая. – На похоронах всегда пьют корвалол. Ну, я и напилась.
 И без тонометра было понятно, что у Раи упало давление ниже некуда, и Димон опять, аккуратно подняв на руки, понёс её, мелко перебирая ногами, к себе домой.
Бабки у подъезда с нескрываемым интересом посмотрели потрясающее кино «Сальников-безобразник и его безобразная девушка». Поворчали что-то ему в спину. Но Димону было не до этого.
В лифте он поднялся к себе, всё время придерживая Раю, которая еле стояла на ватных ногах. Димон был не из слабаков, но когда девушка, пусть и стройная, но ростом под два метра, справиться с ней нелегко.   
- Ты меня куда тащишь? – пролепетала Рая.
- На кудыкину гору! – огрызнулся Димон.
Соседи с другого этажа тоже видели, как он девушку, обдолбанную, к себе ведёт. «Как пить дать – родителям расскажут! Да, будет вечером разговор…» - подумал Димон.
    В прихожей он снял с Раи только сапоги, отнёс её в свою комнату и уложил на тахту. После, переведя дух, пошёл на кухню и сварил ей бокал крепкого кофе.
- Пей!
- Подмешал чего? – едко улыбнулась Рая.
- Пей, дура! – заорал Димон. – У меня дядя врач! У тебя от корвалола давление слетело.  Пей! А не то «скорую» вызову.
- Вызови, - безучастно откликнулась она.
- Ага, - кивнул он. – Приедут и тебя сразу в «кащенко». Как ненормальную. Туда всех самоубийц отвозят. Попробуй, докажи, что ты успокоиться хотела. Скажут, что отравиться пыталась. Ты ж не глупая, у тебя университет на лбу написан.
Рая, обжигаясь, выпила весь бокал, потом глубоко вздохнула и закрыла глаза.
- Поспи, - тихо приказал ей Димон. – Только побыстрее, пожалуйста, а то у меня скоро родители вернутся.
- Маменькин сынок, - прошептала Рая.
- И папенькин, - добавил Димон. 
Он разбудил её через час, заставил поесть домашнего супа и бутербродов с карбонатом. Потом вызвал такси и, уже усадив на заднем сидении, по-отечески наказал:
- Я тебя только прошу, больше не пей корвалола!
Она вдруг весело рассмеялась и лихо козырнула:
- Слушаюсь!
Так в жизни Раи появился замечательный друг Дмитрий Сальников.
15
Алисия всегда чувствовала, что у её друзей есть какой-то свой секрет, в который они её не посвящают, потому что это слишком личное. Она не любопытствовала. Однако мучилась тем, что ничем не может помочь Димону, который столько сделал для неё. Рая более самостоятельная, рассудительная, способная решить любую проблему. (Алисия так считала). Димон, напротив, мог зарыться в своих переживаниях, считая для себя позорным поделиться неудачами и промахами.
     Сегодня Алисия глядела в его обычно весёлые серые глаза и видела в них грусть. «У него что-то случилось», - подумала она.   
   А случилось с ним весьма неприятное. Давно жареный петух клюнул, когда Алисия ещё у Влады Констаниновны на побегушках в Москве была.
    Димон тогда смог пережить трагедию, но она вновь напомнили о себе.
Рая знала сальниковскую беду. У него рос сын.
  Конечно, у Димона ещё был ряд проблем, готовых свернуть его в бараний рог, но главной его болью оставался мальчик, его собственный ребёнок, к которому его не подпускали.
Произошло всё против сальниковской воли, как нередко это бывает с молодыми симпатичными людьми. Привыкший вести беспорядочный образ жизни, он даже не стремился запомнить имена своих многочисленных пассий. (Орда любовниц, вроде как само собой разумеющееся). Поэтому, когда к нему подкатила знойная зрелая женщина, ухоженная, моложавая, страстная, для него это оказалась настоящим сюрпризом. Она спросила: «Я Наталия. Помнишь?» Он напрягся, кивнул от растерянности, тут она его и окрутила, затянув в чёрный омут нового любовного романа. 
   Такой опытной горячей дамы он ещё не встречал! Она была «докой» и относительно конспирации, и, конечно, самих методов соблазнения. Одалиска. Огонь- женщина! И богатенькая, к тому же. Муж у неё значился в списке богатейших людей (по данным журнала «Форбс») то ли под пятнадцатым, то ли под шестнадцатым номером. В Европе, правда, не в мире. Но это тоже впечатляющий результат. Свой самолёт, свой вертолёт свой пароход. Жена – красавица. А своих детей нет. Муженёк чем-то переболел в детстве, то ли свинкой, то ли ещё чем, в общем, детей иметь не мог. И самому тошно, так ещё и в глазах общественности выглядит паяцем! Не может решить такой несложный вопрос, хотя вариантов вагон и маленькая тележка.
Годы идут, моложе никто не становится. И у пары созрел план. Осмотрелись вокруг, оценили обстановку и Димона взяли в разработку как быка-осеменителя.
   Два месяца зрелая женщина мочалила Димона. Такого натиска он ещё не переживал! И у него мелькнула даже мысль, что нагрянула любовь, так он был увлечён. Такой шквал эмоций на него обрушился! А потом неожиданно женщина сказала, что хорош, развлеклись, и будет. Он видел, что она привязана к нему, и чувствовал влюблённость с её стороны. (И это было так). Но – адьё! «Видимо, муж…» - подумал Димон. И не ошибся.
    Муж вызвал Димона к себе на ковёр. Тот, преодолев страх, пришёл. Но лучше бы в нём взяла верх трусость, и он сдрейфил! Лучше бы он ничего не знал.
   Муж деловито, как робот, объяснил ситуацию. Оказалось, что жена его ждёт ребёнка. Но ребёнок будет числиться не Дмитриевичем и не под фамилией Сальников. «Это наш малыш!» - подытожил разговор так называемый муж.
  Димон никак не мог прийти в себя, не был готов к такому разговору. Но! Муж, чтобы окончательно Димона деморализовать и чтобы он не питал ложных иллюзий, включил видео, где на экране замелькали фигуры зрелой томной женщины и молодого сильного парня.
 Димон, увидев себя, потерял дар речи. Он, конечно, прохиндей, гуляка, шалопай. Но он человек! И есть личное пространство, которое никому нарушать не позволено. Как же так? Почему? Кто дал право унижать его вот так, в лицо, хладнокровно? Димон, хоккеист, спортсмен, бомбандир, теперь в роли бесстыдной порнозвезды. Его обманули, соблазнили, тешились с ним, а сами потихоньку снимали на камеру. За что? Он никогда никому подлости не делал. Хотя… Беспорядочность в отношениях с противоположным полом до добра не доводит. Вот результат.
«Вот, я в курсе всего. Мы никогда с женой ничего не скрываем друг от друга!» - гордо изрёк муж, поясняя, что – де – он не рогоносец, что он сам придумал такой «ход конём». 
 Почва ушла у Димона из-под ног. Им овладела такая необузданная ярость, что уже не волновали последствия, о которых ему всегда приходилось думать, вращаясь в кругах сильных мира сего. Он плюнул богатею в лицо, потом вскочил и одним ударом вышиб его из кресла. Тот отлетел, аж, на пару метров.
   На шум прибежали охранники-гориллы, повалили Димона на пол, заломив ему руки. А он продолжал  отчаянно сопротивляться, изрыгая нелицеприятные ругательства, имеющие под собой реальную угрозу: «Сукин сын! Паршивый ублюдок! Да я тебе хребет переломаю, карлик недоделанный! Да я из тебя, жирного поросёнка, холодец пдешивый… Отрезать тебе яйца за ненадобностью!..»
     Богатея привели в чувство, он уже начал узнавать охранников и свой кабинет. Лицо его представляло собой тяжёлое зрелище, достойное фильма ужасов (нос – вдребезги!). Один из горилл повернулся в сторону Димона: «Загадывай последнее желание. Тебе конец!» Но богатей знаком приказал Димона отпустить и спокойно сказал тому в спину: «Хороший ребёнок получится. Лучше бы мальчик родился». Димон резко обернулся, весь избитый, с жутким окровавленным лицом, не менее страшным, чем у богатея, с трудом сдерживая желание добить этого подлеца. Но богатей невозмутимо закончил: «Чтоб я тебя больше здесь не видел. Если кто узнает – сначала будет убита твоя мать, потом отец, потом тётя. А бабушка твоя Галина Григорьевна Сальникова и так от переживаний умрёт. Всё. Пшёл!!!»
…
    … Неделю Димон  находился в прострации, пытаясь хоть немного привести душу в порядок. Он закрылся в своей комнате и выходил оттуда только для того, чтобы выпить чаю. Родители, разумеется, забеспокоились, стали сыпать вопросами, тогда он ушёл в студию. Но уединиться не получилось, туда попёрли девушки, а этого Димон просто больше не мог терпеть. Он пошёл в бар и стал отчаянно надираться, а, когда ночью шёл по улице, пьяный в драбадан, его подобрала Рая. Она ехала со съёмок на такси и увидела бредущего Димона. Реакция её была мгновенной и решительной. Она, ни минуты не сомневаясь, отвезла Димона домой и сдала его родителям прямо в руки. (Ей давно хотелось с ними познакомиться, и вот представился удобный – хотя не очень удобный – случай). Мама заахала, а Рая ей спокойно: «Не волнуйтесь! Это бывает. Но у него всё в порядке». Отец облегчённо вздохнул: «Спасибо вам, девушка». Рая интеллигентно расшаркалась: «Что вы, не стоит. Я еду со съёмок, я модель, а тут Дима, ну, я вижу, что ему плохо и сразу его домой. Ему просто плохо! По-человечески! Мы ведь все люди».
 Раина проповедь сделала своё дело. Димон наутро прекрасно помнил её слова, и они в некоторой степени успокоили его. К тому же родители рассыпались в комплиментах относительно Раи, что наконец-то хорошую девушку нашёл, Димон пытался всячески опровергнуть данное предположение, но потом согласился, пусть, раз родители так хотят; Рая видная девушка, быть рядом с такой почётно.
  Он сам позвонил Рае, они погуляли в сквере, и Рая выспросила у него, что всё-таки случилось. Димон рассказал как на духу, и у него словно камень с души свалился, так легко стало. А Рая с женской мудростью заметила: «Так это же хорошо! Пусть родится и растёт. Дети это всегда хорошо! Раз его душу небеса на землю грешную послали, значит, так тому и быть». Димон растерялся: «Думаешь?» Рая успокоила: «У всех свои скелеты в шкафу. Но, что нельзя изменить, нужно просто пережить». Димон кивнул, конечно, всё верно. А Рая опять: «Проблемы решаются по мере их поступления. Любой опыт, даже самый скверный, это тоже опыт. Нужный. Спасибо ему!». Димон опять кивнул, какая она всё-таки умная. И он глубоко вздохнул и подумал, что надо будет в выходные съездить на рыбалку и Раю пригласить. Потом ещё подумал и мысленно добавил: «И Алису! Она столько про щук и налимов знает!»
 16
   «Рыбное» Алисино образование было чистой воды преувеличением! Один раз соседские мальчишки брали её на рыбалку, где ей жутко не понравилось. Червей она боялась, а на другую наживку рыба не клевала. Просила помочь – мальчишки помогали, но, видимо, червяки всё же благополучно срывались с крючка. И вот, пока сидела Алисия с пустой удочкой, наслушалась от мальчишек рассказов про гигантских щук и сомов, и падальщика-налима, который мертвецов обожает. Например, найдут утопленника, а его вздутое тело изодрано в клочья, так это налим постарался, он, стервец, обглодал несчастный труп, наелся до отвала. И мальчишки тут же без тени смущения добавляли, что пироги с налимом самые вкусные! Надо было видеть, как она морщилась.
   Они тогда почти ничего не поймали. Вьюна, да карасика маленького подцепили. Но неудивительно! Алисия, когда про обглоданные трупы слушала, ахала и охала на всё  побережье, всю рыбу распугала. И Алисия чертыхнулась тогда: «Чтобы я ещё раз, когда-нибудь!.. Сидеть часами и смотреть в воду, как дурак? Никаких рыбалок! Магазинской рыбой обойдёмся!»
    Когда они с бабушкой Гизелой жили в Москве, то всегда покупали рыбу как самый бюджетный вариант мяса (курица не в счёт), покупали преимущественно минтай, из которого бабушка творила изумительные котлеты. С последним и Димон не мог не согласиться, потому что Алиса часто угощала его (у неё всегда с собой был сухой паёк, заботливо упакованный в контейнеры и маленькие целлофановые мешочки со всякой снедью); кафе, разные «Макдональдсы» и другие точки общепита, коих в Москве немыслимое количество, она в целях экономии никогда не посещала).
   Но если бы Димон пригласил её на рыбалку, как хотел, она поехала бы с ним, не раздумывая! Вывернулась бы, соврала что-нибудь бабушке Гизеле, но обязательно поехала. Главное – быть рядом с ним. Дмитрий Сальников в её сердце занимал центральное место. Алисии казалось, что это все вокруг видят, смеются и осуждают. Ведь они не пара! Она малолетка, а он взрослый, она деревенская, а он москвич, она бедная, а он…не бедный (семья Зингер забыла, что такое бедность уже очень давно, жили небогато, но достаток всегда был, просто всё познаётся в сравнении; собственная квартира в Москве любого человека превращала в миллионера).
   Однажды Алисия, как бы, напросилась к Димону с гости, не в студию, а именно домой. Кстати, когда он про рыбалку заикнулся. Алисия страшно заинтересовалась и захотела посмотреть удочки! Ну, и слово за слово – пришли в гости.
  Димон не дикарь, и чайник поставил, и печенья достал. И абрикосовое варенье в исполнения своей бабушки Галины Григорьевны на стол бухнул! Целую трёхлитровую банку (даже не выложил в вазочку). Выдули они по два бокала, печеньем закусили, а у Алисии второе дыхание открылось, она как давай на варенье налегать. Ложку за ложкой. Конечно, ложки были маленькими, чайными, но всё равно сладкого в таком количестве было чересчур.
   Димон без остановки тарахтел. Он рассказывал и про изобретателя Николу Тесла, и про фотографа Хельмута Ньютона. А рассказчик он был хоть куда, заслушаешься. Алисия и развесила уши.
Долго ли, коротко ли… Мама Димонова с работы пришла. Не сразу разделась, сначала постояла, прислушиваясь к весёлой галиматье на кухне. А потом выросла перед ними как из-под земли.
- Добрый вечер! – подчёркнуто сухо поздоровалась она, с нажимом на слове «вечер», вроде как намекая, что поздновато.
  Алисия с Димоном, как по команде, вскочили, а она замахала руками:
- Сидите, сидите! Чаю у нас полно. Пейте, не жалко. А вы, наверное, Алиса? Зингер?
Она посмотрела в упор на Алисию и вдруг спросила:
- Вы так любите абрикосовое варенье? Почти полбанки осталось, Дима мой, я знаю, варенье не ест.
- Мама… - попытался образумить недовольную родительницу Димон.
- Да что ты сынок! – всплеснула она руками. – Мне не жалко. Наоборот. Пожалуйста! Но для здоровья так много вредновато. 
Алисия опустила глаза и улыбнулась одними губами:
- Абрикосовое. Такое вкусное! А у нас в основном дома клубничное варят и ещё смородиновую пасту делают. Мы варенье в яме храним.
Мама Димонова согласно закивала, что, мол, понимает, да, так и нужно: хранить варенье в яме.
Алиса облегчённо вздохнула и уже весело объяснила:
- Абрикосовое – деликатес. Мне вдруг так захотелось!
- А вы не беременны, девушка? – озадаченно подняла брови Димонова мама.
Алиса вспыхнула и покраснела, как маков цвет. А Димон наградил маму таким испепеляющим взглядом, что она сама смутилась.
Алиса лихорадочно одевалась в прихожей, а Димон громким шёпотом в другой комнате вёл переговоры с мамой, которая не пыталась сбавить тон и намеренно громко и высокопарно высказывала свои нелестные предположения.
- Нехорошо? Я не права? Наверное. Ты сам говорил, что у неё много родственников. А квартира у нас одна! И досталась она нам непросто. Не надо притворяться и посягать на нашу жилплощадь!
  Остальное Алисия уже не дослушала, в ужасе выскочив из квартиры. Ноги её торопливо  перебирали ступеньки, когда она стремглав сбегала вниз по лестнице, минуя лифт. Она неслась, не останавливаясь, отчётливо слыша, что Димон бежит вслед за ней, с досадой ударяя кулаком по перилам.
     Алисии было стыдно. Она не плакала и не стенала. По сути Димон всегда находился под запретом в её мечтах. Бабушка Гизела, понимая сердечную привязанность внучки, сразу сказала, что родители Димона будут изначально категорически против Алисы, чувствуя постоянную опасность с её стороны. Ведь она – прямая угроза их, сальниковской, стоящей миллионы недвижимости! И родителей можно понять, они тоже не вчера на свет родились и много чего повидали, так что их опасения не на пустой почве появились. К тому же, Алиса и Дмитрий уж слишком разные. И тут даже не в характерах дело.
  Бабушка давно заметила, что Алисия неровно дышит в сторону молодого дерзкого фотографа – странно, если б это было не так! – и постаралась отрезвить хоть немного её одурманенную голову. «Мы простые люди», - не раз приговаривала бабушка Гизела, чем очень обижала внучку. В одной фразе кроилось столько уничижительных намёков, типа, «не богатые»,  «не очень культурные», «не интеллектуалы», «нерусские». В Алисии всё протестовало! Да, простые. Но не до такой же степени, что с москвичами даже рядом поставить нельзя! 
    После перестройки российские этнические немцы подались на свою историческую родину, в Германию. Семья Зингер не исключение. У Алисии в Берлине и дядя двоюродный живёт, и брат, и племянница. У всех свой бизнес, у кого продуктовая лавка, у кого свой отдел в торговом центре. Они от своих родственников не отказываются, в гости приглашают. Алисия обязательно съездит когда-нибудь, она помнит их, любит.  И – что значит «нерусские»? И у Алисы, и у её мамы с папой, и у её братьев и сестёр русский – родной язык. Предки, которых она знает, все в России родились. Они русские! А если и нет? Что это меняет? Все Зингер помогают друг другу, запросто перечёркивая обиды, коих немало. Отличная у них семья! Не такие уж они олухи царя небесного, как хочет их представить бабушка. 
    Зингеровский клан оказалась чуть не «последним из Могикан», кто сохранил такое огромное хозяйство. С течением времени у россиян жизнь стала налаживаться, необходимость в огородищах и бескрайних картофельных участках отпала, и многие превратили, например, свои садовые участки в чудесные дачи для отдыха, а некоторые даже переделали их в загородные дома, на западный манер, как фазенды. Молоко и мясо стало дешевле купить, чем гробить на них своё здоровье, выращивая скотину самостоятельно. И зингреровское хозяйство закономерно поредело. Корову давно не держат. Из трёх одна свинья осталась, одна коза, кур всего десять. Не густо. 
    Но свались на голову какое-нибудь очередное время перемен, иссушающее и опустошающее всё вокруг, эти люди не пропадут, такую отличную школу выживания прошли! И Алиса не сомневалась, что не квадратные метры определяют счастье человека, а труд, сноровка и умение держаться друг за друга. А уж в их-то семье это точно есть. Так что «ровня» они Сальниковым, однозначно, «ровня»!
…
Димон вообще о таких вещах не задумывался! Он, что называется, жил «от души»: делал, что нравится, и любил, кого хотел. Не интересовали его ни национальный вопрос, ни материально-стратегический, с прицелом на будущую выгоду. Семейные узы не считал кабальными, но всех уверял, что никогда не женится или женится на старости лет. (Как уверяют все симпатичные молодые люди).
    У Алисы в перенаселённой квартире-общежитии он бывал неоднократно, и там ему даже нравилось, так интересно порой было. Очень разношёрстный контингент! Есть на кого посмотреть.
    В Алисиной комнате стояли три двухъярусные кровати: на одной спали бабушка Гизела с Алисой, на второй – тётя Оля (внизу) и Светлана (вверху),  а на третьей – Елена Георгиевна (внизу) и Тоня (вверху). Теснотища стояла жуткая, но никто никому не мешал. Все женщины, кроме Алисии и Светы, были солидного возраста. Светлане стукнуло двадцать восемь; она закончила институт культуры, получив специальность режиссёра самодеятельного театра,  и устроилась в Москве аниматором в одно раскрученное развлекательное заведение, где теперь пропадала по двенадцать часов каждый день без выходных (копила деньги на вступительный взнос будущей ипотеки). Тётя Оля тоже не  имела отдыха; она зарабатывала деньги на учёбу дочки и разгребала нешуточные материальные проблемы сына: сутки в одной гостинице пахала, двое суток – в другой. Тоня и Елена Георгиевна работали нянями в разных семьях и в разных концах Москвы, но график работы у них на удивление совпадал: от зари до зари; рано утром в одно и то же время они уходили и поздно вечером почти всегда в одно и в то же время возвращались, что непроизвольно складывалось впечатление некоей общности их союза.
  Резюмируя выше сказанное, следует подытожить: жильцы приходили в комнату лишь переночевать. Так что никто никому не мешал.
Целый день здесь находилась только бабушка Гизела, которая каждый день устраивала в их конурке влажную уборку. Она всегда ворчала, что дом опять на ней и её жизнь всё такая же беспросветная, как в Сосновке, но неизменно готовила к вечеру для всей честной компании чай и подсушенные в духовке куски батона. Нехитрые продукты покупала на свои деньги и наотрез отказывалась брать хоть копейку с кого- либо, хотя её пытались отблагодарить, потому что вечернее чаепитие всегда было кстати. Но бабушку Гизелу при случае угощали разными вкусностями, и пирожными, и нарезками сервелата (её любимой колбасой), и она не чувствовала себя забытой и оскорблённой. 
    Раз квартира представляла собой общежитие, то жильцы в ней постоянно менялись. И приходилось опять привыкать и приноравливаться к новичкам.
  В Алисиной комнате все шестеро «жиличек», включая их с бабушкой, сумели вместе прожить бок о бок целых полтора года. И потом уже знали почти всё друг о друге.
      Тоня приехала с Украины, из-под Николаева; ей было больше пятидесяти, в посёлке городского типа она работала учителем начальных классов и имела высшую категорию. При всей своей простоте Тоня являла собой пример очень деятельного и предусмотрительного человека, умеющего просчитывать несколько ходов вперёд и грамотно распределять время. Это был по-настоящему человек дела, который больше делает, чем говорит. Она одна из первых в селе, когда в девяностые перестали платить зарплату, и на что-то нужно было жить, сумела приобрести корову, хотя и наличности на руках никакой не было, и до этого никогда скотину не держала и не умела с ней обращаться. Но семью следовало кормить, и корова спасала от голода. Тониному примеру последовали другие: в рассрочку, уговорами и посулами уломали торговцев, которые пошли навстречу и дали возможность селянам привести в свои дворы рогатых кормилиц, а там загудели потом сепараторы, и у людей появились свой творог и своя сметана. Когда же время изменилось, зарплату стали выдавать регулярно, банки расширили свою деятельность, и обновить застарелую жизнь уже можно было и с помощью займов, Тоня, всё взвесив, оформила посильный кредит, с помощью которого они с мужем сделали добротный ремонт и модернизировали хозяйство, приобретя мини-трактор с прицепом. И тут опять сюрприз! Муж лишился работы. Но вновь постигшая несуразица - Тоня это так расценивала - не испугала её:  перебрав все варианты выхода из кризиса, Тоня подалась на заработки в Москву. В няни! (Кредит-то платить чем-то нужно!) Оставила на сайте свои данные, и на её резюме откликнулись и предложили работу. Тоня, не раздумывая, уволилась из школы и поехала. Но неприятности и здесь не оставили. Она попала в дом к кавказцам, очень богатым и влиятельным людям, но также и вконец обнаглевшим от безнаказанности. Два месяца, которые она отработала няней в их семье, показались ей двумя годами каторги, столько унижений на неё свалилось! Но и это вытерпела. Продержалась! Её отпустили, не заплатив всю сумму, которая оговаривалась, но за кредит она всё что нужно внесла и кое-что ещё близким отправила, поэтому не роптала. «К таким страшным людям попала, ладно хоть столько заплатили и живой отпустили», - не раз говаривала она. А потом Тоню пригласили в другую семью, и, кажется, она вздохнула полной грудью. Жизнь стала налаживаться!
   Бабушка Гизела всегда шептала Алисии: «Видишь, какой характер? Никогда не сдаётся. Терпит и идёт дальше. Учись у Тони!»
И Алисия училась, это были её, зингеровские, «университеты».
Елена Георгиевна приехала в Москву из Керчи. Педагогического образования у неё не было, но в агентстве по подбору персонала она апеллировала тем, что мама – педагог, что в конечном итоге сыграло решающую роль. Работу искала больше месяца, везде её забраковывали, и она уже отчаялась что-либо найти, как вдруг её приглашают на очередное собеседование. Вымотанная вконец, Елена Георгиевна пришла к одной немолодой уже паре, которой требовалась няня для месячной дочки. Они, понятно состоятельные и понятно образованные, пересмотрели уже больше пятидесяти человек, отвергая всех. Увидев Елену Георгиевну, очень симпатичную, статную, начинающую полнеть женщину с невероятно добрым открытым лицом, заинтересовались. Её характерный керченский говор смутил, но когда она заявила: «Родилась и выросла в семье педагога!», они закивали головами, всё, берём, пусть работает у нас, с такой женщиной в доме будет комфортно. И не ошиблись! Елена Георгиевна проработала у них больше десяти лет, и девочка выросла у неё на руках, считая её и няней и бабушкой одновременно.
С Еленой Георгиевной в Москве приключилась любовь. Она, не склонная к флирту и интрижкам на стороне, серьёзно полюбила мужчину, такого же не молодого, как и она. В Керчи у неё остался муж и взрослый сын. И в Москву она ехала исключительно для того, чтобы хоть что-то заработать, потому что в родном городе жили практически только тем, что сдавали летом свою хибарку отдыхающим, а сами ставили кровати в палатке и жили там, в походных условиях. За учёбу сына следовало платить большие суммы, и она, заняв денег на билет, приехала в столицу, остановившись на месяц у знакомых, снимавших у неё хибарку не одно лето.   
  Мужчина оказался очень видным, ярким, тоже керченец, как и она, и тоже гастарбайтер. Женатым. Но жизнь с женой у него не складывалась, и, когда он познакомился с Еленой Георгиевной, то с ним произошли удивительные метаморфозы, так запала она ему в душу. Без неё он уже не мог. Звонил в день не по разу по поводу и без повода. А если шёл повидаться, то тут же покупал букет цветов, а пройдя ещё пару метров, покупал другой. Елена Георгиевна только смеялась, мягко и ласково. Она не обладала светскостью, скорее наоборот, манеры обошли её стороной, но от неё исходило невероятное тепло. И как сказал ей потом этот мужчина: «Я с тобой сердцем и душой отогрелся», что было сущей правдой.
  Когда он сделал ей предложение, она категорически его отвергла: «Коней на переправе не меняют!» Она стыдилась и страдала от того, что мужу изменила, но, чтобы ещё и бросить мужа, – об этом и заикаться не стоило! Вот уж точно предать близкого человека! Хотя с мужем они давно жили по инерции, как чужие люди; любви между ними никогда не было, и Елена Георгиевна как-то призналась даже, что раньше думала, что все так живут, что только так и можно, а любовь лишь в кино бывает. Ей тогда было под пятьдесят, и она считала, что жизнь подошла к своему логическому завершению, размеренность и стабильность – единственное, что ей нужно на старости лет. Но эта встреча в Москве оказалась судьбоносной и перевернула её душу. Елена Георгиевна полностью растворилась в любви. Например, любимый мужчина утром рано на работу собирается, на стройку к семи утра надо успеть, а жили они далеко, полтора часа надо добираться, и вот он в пять утра умывается, а она ему уже на кухне блины жарит к завтраку, а он подойдёт к ней сзади и тихонько целует в затылок, так любил. Ничто не предвещало беды. Но она нагрянула, как часто бывает, внезапно. Случилась между ними ссора; Елена Георгиевна посмеялась над чувствами своего возлюбленного, и он решил – дурачок! – проявить характер, чтоб показать, что он мужик, а не тряпка, уехал обратно в Керчь и телефон заблокировал. У Елены Георгиевны случился гипертонический криз, и давление теперь было стабильно высокое. Она часто шла и падала на ровном месте. Всё плакала: «Не могу без него! Что же я наделала? Так неправильно поступить, так неправильно поступить…» и вместе с тем очень боялась потерять работу, не уезжала из Москвы и скрывала от хозяев свою болезнь, чтобы не рассчитали.
  Когда она сняла койко-место в Кунцево, в этой комнате, то без конца пугала всех своими приступами. Пролечиться никак не получалось, даже подлечиться не получалось, а мучилась она страшно, и как ей плохо – все кидались вызывать «скорую», а Елена Георгиевна принималась истошно кричать и неистово протестовать. Что тут поделаешь? Так и приходилось всем терпеть этот кошмар.       
 За Еленой Георгиевной часто ухаживала бабушка Гизела: щедро проветривала комнату, открывая окно (сама всегда боялась простудиться), клала на голову смоченную в холодной воде салфетку, отпаивала разными жаропонижающими настоями. Елена Георгиевна плакала и шептала: «Спасибо! Здоровья вам, милая Гизелушка» А Тоня её ругала: «Ленка, на мужиков плюнь и разотри. Нам с тобой уже только за Ивана Гробова замуж. В больницу тебе надо! Смотри, доиграешься, инсульт схлопочешь».   
  А тётя Оля всегда добавляла, что может по знакомству помочь её устроить в больницу к хорошему врачу.
 С тётей Олей тоже в Москве случился «амур». И знакомые врачи вынырнули именно из этого «амура».
В отличие от других, её нужда коснулась, когда умер муж. А так, она жила с ним, как у Христа за пазухой. Все серьёзные проблемы в семье решал он, как и полагается мужчине. Но жизнь подготовила для всех серьёзное испытание. Муж заболел, причём очень серьёзно. У него поздно обнаружили рак мозга, и муж тёти Оли сгорел за несколько месяцев. Однако узнав о четвертой, терминальной стадии рака, никто не сдался, не закатывал истерик и не паниковал. Вся семья кинулась на борьбу с болезнью отца. Деньги на лечение собирали «с миру по нитке», обращаясь во все благотворительные организации, на телевидение, к знакомым. Но поздно.
   Последние дни муж тёти Оли страдал особенно тяжело. Но она не допускала и мысли о каких-либо хосписах и самоотверженно ухаживала за ним до последних дней. Научилась ставить уколы, вводить обезболивающее, и муж, когда был в сознании, всегда искал её глазами, старался подержать за руку и всегда испытывал некоторое облегчение, чувствуя её присутствие. Однажды его стало сильно сотрясать, начался приступ – так и раньше бывало! – но в тот раз тётя Оля не успела предпринять никаких мер и, когда у её мужа заклацали в судороге челюсти, она мгновенно просунула ему в рот кисть своей руки, чтобы он не прикусил язык. В результате, её пальцы были прокушены и сломаны, кисть изуродована; ей пришлось долго лечиться. Но она никогда не жаловалась. Её редкая стойкость всегда восхищала.
 Тётя Оля не отличалась красотой, той, то мы видим в глянцевых журналах. Выше среднего роста, чуть полноватая, как все женщины её возраста. У тёти Оли уже не хватало нескольких верхних зубов по бокам, что было отчётливо видно, когда она улыбалась. Но сколько за ней вилось поклонников!.. Если вы знали! Она всегда пользовалась огромным успехом у мужчин, притягивая их в свою жизнь внутренним светом, доставшимся ей от родителей, которые любили и уважали друг друга.
  Тётя Оля нередко рассказывала о своём детстве, как легко и беззаботно жила («Не знала, как за газ платить!»), как всегда стремилась домой на семейные домашние обеды, устраиваемые мамой. За столом все шутили, и обыкновенные щи становились вкуснее, а классическое пюре превращалось в деликатес. После обеда в порядке очерёдности мыли посуду, коей оказывалось немыслимое количество, но мама часто приходила на кухню и ласково прогоняла дежурного, шепча в самое ухо: «Беги, я сама помою. Я люблю мыть тарелки и кастрюли!» И дежурный, счастливый, уходил. Однажды маленькая Оля подошла к папе и тихонько, как мама, шепнула ему на ухо: «Иди я за тебя докручу!» А папа «Запорожец» ремонтировал. Он, как услышал, так и зашёлся в хохоте. А маленькая Оля обиделась, убежала в слезах; она, как лучше хотела, а папа на смех поднял. Папе с мамой пришлось её даже успокаивать. Как любила она, спустя годы, вспоминать этот эпизод. Вот что такое настоящая семья!
Тётя Оля была зачата в любви, выросла в любви и потом притягивала в жизнь достойных людей именно своей любовью. Закономерно, что её собственная семейная жизнь сложилась, как нельзя лучше. Именно любовь определила её редкую гармоничность, которая выражалась в отношении к себе и к окружающим. Чувство такта, деликатность,  женственность – все те качества, которые мужчины особенно ценят в женщинах.
     После смерти мужа она сосредоточилась на детях. Её не волновало, как она одета, как обута, главное, чтобы у детей сложилась жизнь. Дочь заметили в университете и предложили учиться дальше, на то тётя Оля сразу заявила дочери: «Иди и учись!» Аспирантура стоила немалых денег. Тётя Оля собралась и поехала на заработки. Семь часов в автобусе – и вот она, Москва. Остановилась у знакомой, деньг хватило, чтобы оплатить только полмесяца за койко-место. Из еды – батон да баранки, на телефон положить нечего (не позвонишь!). А работу искать надо. И тётя Оля на следующий день обошла все ближайшие магазины, аптеки, школы, больницы. Все, так сказать, общественные пункты. Зайдёт и спрашивает: «Нужен ли работник?» Целый день ходила, но к вечеру цель была достигнута – её взяли на работу посудомойкой. На полставки. Ну, и что! Главное было – зацепиться. А там уже, когда первые деньги появятся, она место хорошее найдёт. Важно, не опускать руки и не предаваться унынию.
Тётя Оля устроилась потом в столовую. На раздачу! Всегда сыта, на еду тратиться не надо. А ещё через месяц нашла место горничной в одной очень респектабельной гостинице. Оклад приличный, можно колымить – брать дополнительные подработки; оформляют по трудовой книжке, то есть будут пенсионные отчисления и оплата больничных, деньги перечисляют на банковскую карту. Поучилось нормально устроиться, наконец-то. Поймала удачу за хвост!
   В гостинице тётю Олю быстро выделили как лучшую. Она, секретарь-машинист по профессии, отлично справлялась со своими обязанностями, тщательно прибирала номера, оставляя их в идеальной чистоте. К тому же, тётя Оля отлично ладила с гостями, многие из которых отличались придирчивым нравом.   
 И тут произошло непредвиденное. В эту гостиницу устроился работать один инженер, кстати, москвич. Он купил в кредит машину, и следовало взять подработку, чтобы и за кредит заплатить, и семью содержать, жена не работала, была дома на хозяйстве. Инженер устроился на полставки электриком. С первых дней он поразил всех своей дисциплинированностью и организованностью. Любой огрех исправлял в считанные минуты, грамотно и профессионально. Руководство сразу взяло такого на заметку. Ещё бы! Никаких проблем не создаёт, да такой сотрудник ценится на вес золота.
 И вот он работает и работает. Потом стали замечать, что он ищет любой повод, чтобы прийти в гостиницу, но приходит он именно в те дни, на которые выпадают смены тёти Оли. 
   А тут и ей стали на ухо шептать, то один скажет, то другой: «Ой, как он на тебя смотрит! Оля, он в тебя влюблён!» Она сначала не обращала внимания. Не этого, знаете ли, а потом присмотрелась, а ничего мужчина.
И он, действительно был «ничего», с серьёзными связями, кстати, в системе здравоохранения (родная сестра – кандидат медицинских наук). Умный, рукастый, собранный, ответственный. И – очень, очень, очень нуждающийся в любви. В понимании, уважении. У него было дома всё, кроме таких простых вещей. Жена? Куда от неё денешься? Наверное, любил, когда женился. Но потом и он изменился, и она. А, может, он изменился, а она осталась прежней. Трудно сказать. Однако взаимопонимания в семье не было. Скандалов тоже не было. Просто он приходил, приносил зарплату, настраивал телевизор и компьютер, ел на кухне, традиционно разговаривая с женой, а потом стремился уйти поскорее спать. А утром старался поскорее уйти на работу или ещё куда. Главное – уйти. А потом вернуться. Дома дочка подрастает, её он любит и о ней заботиться.
В общем, когда он увидел в гостинице на своей второй работе тётю Олю, то понял, что будет часто приходит сюда только для того, чтобы её увидеть. Просто увидеть.
Она, как железная леди, не подпускала к себе. И не до романов, и чего ждать от женатого человека? Это не по-человечески! А потом как-то они пили чай, он что-то говорил и вдруг признался, как мальчишка: «Я тебя ждал всю жизнь». И он напомнил ей её мужа, который долго добивался ей расположения, а, когда поженились, любил её больше, чем она его.
Но тётя Оля никогда не стремилась к страстям, а тяготела к ровной, размеренной жизни. Она тоже любила мужа. Только по-своему.
В Москве этот инженер подставил ей своё плечо, и она, как раньше, почувствовала опору. И жить стало легче. 
17
Дело в том, что тётя Оля отличалась исключительной религиозностью. Много молилась, ходила в храм на службы, соблюдала посты. Связь с женатым человеком была недопустима. Его можно любить, но только как брата!
Однако инженер не на братские отношения претендовал. И сама тётя Оля, сколько не отгоняла от себя навязчивые мысли, не могла отделаться от невероятной симпатии, которую испытывала к нему. Конечно, он не смазливый красавчик, поигрывающий мускулами, нет. Но и не жалкий, не хилый. Инженер был человеком среднего роста, плотный, вместе с тем, подтянутый и серьёзный. Очень ответственный и надёжный человек. Вот уже на кого всегда можно было положиться!
     И именно эта внутренняя красота определяла отношение к нему окружающих. Он, пятидесятилетний, нравился и Светлане, и Алисии, хотя они видели в нём, всё же, старшего друга, отца.   
   А тётя Оля стала любовницей инженера. В храме до причастия её не допускали, это закономерно, поэтому страдания и жгучий стыд, которые она испытывала, словами передать невозможно. Однако священник очень спокойно сказал ей, что нужно молиться, и Бог всё управит. Инженера, которого она тоже привела с собой в храм, священник ни словом, и взглядом не запятнал! 
  Когда тётя Оля призналась, что страшится осуждения людей, в гостинице, где она работает, уже пошли пересуды, священник опять спокойно заметил: «Бог, только он судья!»
    И потекла нескончаемая вереница дней.
Раз не причащают, значит, Богу эта связь не угодна. Тётя Оля очень переживала и больше всего из-за того, что эта история может отразиться на судьбе сына и дочери, потому что она сама, вроде, вносит разлад в жизнь другого человека, а закон бумеранга ещё никто не отменял, и как он отразится на судьбе всех, было неизвестно.
      Но и отказаться от любимого человека не могла! И тётя Оля, подумав, стала потихоньку вносить мир в семейную жизнь инженера. Жене подыскали хорошую работу, и от дома недалеко, и непыльную, и жена там сразу стала первым человеком. А его дочке помогли музыку на спорт поменять (она давно, оказывается, хотела гимнастикой заниматься, да боялась, что в секцию её не возьмут из-за полноты, а её взяли).   
Семейная жизнь инженера налаживалась, с женой нашёл общий язык, но любовь к другой женщине не проходила. Наоборот, она крепла, цвела красивыми душистыми цветами. И уже жена знала о существовании соперницы, которая почти на десять лет старше её. Жена не истерила, но поливала тётю Олю на чём свет стоит: «Любовница в климаксе, как интересно!» Поливала, но на более серьёзный протест не решалась. Мозжачком чувствовала, шаг влево – шаг вправо, и муж развернётся и уйдёт. И ни квартира его не остановит, ни подрастающая дочка.
Так и жили. Тётя Оля здраво рассудила. Ещё год, и она выйдет на пенсию, уедет домой в свою маленькую квартирку в маленьком городе, будет нянчить внуков. И всё встанет на свои места. А пока пусть будет так, как есть.
…
   Тётя Оля уделяла много внимания своей духовной жизни, часто ездила в паломнические поездки по святым местам и знала много интересных историй. Как любила Алисия, забравшись на свою вторую полку, слушать её рассказы! Особенно она просила рассказать про рязанских стариц: про блаженную Анну и её дочерей Анисью, Матрону и Агафью, переживших страшны годы революции. Когда дочерей арестовали и отправили по этапу в лагеря на муку мученическую, блаженная Анна с радостью благословила дочерей на этот подвиг, потому что им предстояло пострадать за Христа.
Алисия в изумлении без конца переспрашивала: «Тётя Оля, как она, родная мать, с радостью отправила своих детей в тюрьму? Кто же своим детям такой участи пожелает?» А тётя Оля отвечала, что мы земными мерками меряем, а есть и другие. В страданиях человек закаляется. И добавляла, что сёстры Анисья, Матрона и Агафья, какие бы тяготы на них не обрушивались, всегда шли на труд с молитвой и радостью. И когда работали на стройках и в полях в Казахстане, всё переносили со смирением. А их унижали! Смеялись над ними, часто не давали даже мисок, куда можно было бы налить супу. Они терпели и ни на кого не злились. И за такое смирение, за их неустанные молитвы Господь вознаграждал: посылал в эти места богатый урожай. И гору железных мисок! И тут тётя Оля начинала смеяться, смех её был нежный и какой-то переливчатый, словно колокольчики звенят. Алисия всегда успокаивалась от такого чудесного смеха.
«Неужели девушек никому не жалко было? Неужто никто не пытался им помочь?» - теребила она тётю Олю. «По-разному бывало, - со знанием дела отвечала тётя Оля. – И заключённые, и охранники видели, что сёстры беззлобные и отзывчивые, и к ним уже хорошо начинали относиться. А потом людей осенило, что по сестринским молитвам в таких неплодородных местах появляется отличный урожай! И сестёр зауважали! Но от них всегда требовали снять крест и прекратить молиться, считая это наветами и ересью. Они ни в какую! Уже на поселении жила одна из сестёр, а гонения не прекращались. За то, что она молится, власти даже приказали жителям не давать ночлега, чтобы сломать её волю. Но всегда кто-нибудь, да приютит девушку!»
     Алисия удивлялась, но больше всего не верилось, что сёстры ни на кого зла не держали. «Не может быть, чтобы они не мечтали отомстить и  наказать злодеев!» - восклицала Алисия. Тётя Оля снисходительно усмехалась. «Что ты, какие они злодеи? – ласково приговаривала она. – За нашу душу всегда борются тёмные и светлые силы. Старцы говорят, что, если тебя обидели, то это сделал не человек, а злой дух. Поэтому они и наставляли: «Всем всё прощай, живи, как мёртый». Она ещё нередко наставляла, что все нужно подавать милостыню, и бомжам, и наркоманам, и пьяницам. «Их вразумляют, а нам дают возможность помочь, - говорила она и добавляла: - Если ты подаёшь милостыню и  помогаешь неимущим, твои потомки никогда не будут голодать». Рязанские сестры всегда помогали, хотя их обижали часто.
     Алисия не унималась: «А почему же Бог допускает подобное безобразие?»  Тётя Оля опять понимающе улыбалась и вновь ссылалась на старцев: «За всё благодарить нужно. Если тебя обидели или оскорбили, с тебя сняли грех. И плохие дела, и плохие мысли дали возможность искупить. Поэтому слава Богу за всё!»      
…
Но сама тётя Оля смиренной не была, только казалась таковой. Хорошо это или плохо, трудно с ходу сказать. Но бабушка Гизела полагала, что неплохо.
Она благоволила тёте Оле за то, что та в своё время за них с Алисией заступилась, да так, что никто уже потом не пытался их притеснять.
 А конфликт разыгрался из-за денег (деньги всегда являются барометром человеческого поведения). Одна жиличка из соседней комнаты попросила у бабушки Гизелы взаймы, зная, что та получает пенсию и доход у неё постоянный, хоть и маленький. Бабушка Гизела, разумеется, не дала. И не столько из-за скупости, сколько из-за жизненных установок. Неизвестно, отдадут деньги или нет (и когда отдадут), а потом что это за дурной тон просить взаймы у людей, которые сами еле концы с концами сводят? Они с внучкой за каждую копейку трясутся: платить надо за два койко-место, а ещё недешёвый проезд, питание, а какие дорогие курсы английского языка для Алисии  (учится девчонка, а иначе, зачем они здесь в Москве околачиваются?).
  Жиличка была бабой разбитной и подняла такой хай, что чуть стёкла не вылетели!
- Ах, вы фашисты проклятые! Немцы паршивые! Катитесь в свою Германию! Били мы вас, да видимо не всех перебили!
И тут Алисия с работы вернулась. Её недавно продвинули «по службе», и она, пройдя кастинг, снялась в коммерческой рекламе (для каталога). На радостях каталог в свою общагу приносила и всем показывала, где она стоит в обнимку с кастрюлями из какого-то особого сплава и поварёшками.
  Теперь разъярённая жиличка припомнила ей этот успех.
- О-о-о! Кто пришёл! Моделя из борделя!!!
Бабушка ещё рта не успела открыть, а тётя Оля как выскочит из кухни с веником в руках. И этим веником жиличку и по носу, и по животу, да со всего размаху! Та здоровая баба была, но не ожидала такого нападения, и в ужасе заблажила. Но тётя Оля не сбавляла темпа атаки.
- Я тебе покажу сейчас «из борделя»! – шипела с невероятной злостью тётя Оля. – Я тебе покажу фашистов! Получай, зараза! Пьянь голубая. Гадина!
Жиличка в ответ тоже давай руками махать, но бабушка Гизела уже пришла в себя и тут же поспешила тёте Оле на помощь. Вместе они так отчехвостили  нахалку, что у той навсегда пропала охота связываться не то что с четой Зингер или с тётей Олей, а вообще со всеми женщинами в общежитии.
…
Но жиличка ничего не забыла. Она затаилась. Звали её Люсей, и работала она посудомойкой в столовой на автостанции. Люся приберегла свою месть для самого подходящего момента, который вскоре представился.
  Однажды в воскресенье ближе к вечеру, кто-то стал отчаянно не просто стучать в дверь, а буквально ломиться в квартиру.
Для всех была единая установка: «Не открывать никому!», чтобы не нарваться на участкового, который будет дотошно интересоваться, на каком основании здесь живёт так много людей, оформлен ли договор аренды и платятся ли хозяева налоги. Чтобы отделаться от участкового, пришлось бы дать ему взятку, а это значит, новые непредвиденные расходы. Поэтому кто бы ни стучал и ни звонил, никому не открывали.
  Но здесь чувствовалось другое. Какая тревога и дикий страх слышались в дробном стуке. Пожар, что ли?
Открыла дверь Римма, ответственная за всю квартиру, которая поддерживала связь непосредственно с хозяйкой.
- Помогите!
В дверном проёме стояла девушка с маленьким мальчиком на руках.
- Вам кого? – резонно поинтересовалась Римма.
Услышав странные голоса, жильцы высыпали из свои комнат. А как же, всех касается, мало ли что случилось?
- В этой квартире места сдаются, мне люди сказали, - проговорила девушка и глотнула побольше воздуха. – Мне нужно снять жильё. Негде жить. Я заплачу! Только через неделю! Прошу вас…
Римма смекнула что к чему и начала свою песнь.
- Понимаю, некуда идти. Но у нас всё занято! Вам неправильно сказали. Ночевать негде? Не беда. У нас есть социальная служба «Милосердие». Сейчас я вам дам телефон…
 Тут мальчик заплакал, заскулил, головка его тянулась к низу, он явно хотел спать.
- Записывайте телефон! – важно сказала Римма.
Девушка обречённо смотрела на ней.
- Чего смотрите? – спросила Римма. – Записывайте, сейчас туда поедете и…
Тут тётя Оля резко сделал шаг вперёд, выхватив из рук девушки ребёнка.
- Кому церковь не мать – тому Бог не отец! – бросила она в лицо Римме и повернулась к девушке. – Развевайтесь. Будете на моём месте спать, а я в гостиницу пойду. Раздевайтесь и проходите!
Римма растерялась от такого натиска. А тётя Оля принялась мальчика раздевать. Девушка испуганно сняла свои ботинки и засеменила в комнату.
- А на каком основании ты тут распоряжаешься? – заголосила Римма.
- На основании совести! – отрезала тётя Оля.
Бабушка Гизела после того конфликта была за тётю Олю горой. Она быстро приняла у неё из рук мальчика и тут же сказала:
- Никуда не уходи, Ольга. Мы с Алисой будем спать на моей нижней полке вдвоём, а ты на Алисину верхнюю полезай.
На то и порешили.
Звали новых жильцов Наташа и Паша. Мальчику недавно исполнилось два года, и он ещё не умел толком разговаривать. Их история оказалась для России хрестоматийной. Попали в кредитную петлю. Жили в посёлке, работы нет, открыли своё дело с мужем, и их разорили конкуренты. Ларёк сожгли, в их квартирке в деревянном бараке выбили стёкла. Теперь они в бегах. Муж где неизвестно. Но Наташа наскребла денег на билет до Москвы и теперь будет здесь работать.
- Но сначала нужно найти работу! – твёрдо сказала тётя Оля.
- Конечно. А к вам, ну, где вы работаете, можно? – робко поинтересовалась Наташа.
- У нас только официальное трудоустройство. А с твоими долгами официально работать нельзя.
- Ну, да, - согласилась Наташа.
Пока мололи языками, Пашка уснул. Будить его не стали. Только подложили под него целлофановый пакет на случай, если малыш описается.
Вечером, когда уже все были в сборе, никто против ребёнка не протестовал. Хотя духота стала мучить всех особенно сильно.
Вдруг дверь распахивается и на пороге Римма, а за ней скандалистка Люся.
- Приняли новеньких без моего согласия? Платите за них! – выпалила Римма, и руки в боки.
В воздухе повисла гнетущая тишина. С деньгами у всех было напряжённо. Люди здесь жили не сами по себе, а как посланники от своих семей. И благосостояние этих семей находилось в прямой зависимости от количества получаемых посланниками денег, коих всегда не хватало.
- Ну?! – грозно спросила Римма.
- Только на одну ночь, - прошептала Наташа.
- Нет! – вскинулась Римма. – Плати и живи.
Тут бабушка Гизела развернулась и, нагнувшись, стала шарить в своей любимой сумке. Наконец, она достала деньги, пересчитала, затем выпрямившись, подошла к Римме.
- Вот, - сказала она и протянула ей на ладони деньги. – Семь тысяч за неё и три с половиной за ребёнка. Бери.
Римма хотела было взять, но тётя Оля остановила её.
- Сейчас!
Она тоже полезла в свою сумку, и все, как один последовали её примеру.
Скинувшись, они собрали нужную сумму – семь и три с половиной тысячи рублей – и отдали Римме. Она взяла, рука не дрогнула. А у женщин был такой удивительный подъём, такой прилив сил, что все ощутили себя единой семьёй. На маленького Пашку все косились и пытались при всяком удобном случае погладить его. А Наташе выдали мыло, шампунь, комплект не нового, но чистого постельного белья, накормили её борщом и настоящим бифштексом (Тоню хозяева угостили) и уложили её спать. А сами гудели шёпотом до полуночи, взбудораженные происшествием, столь счастливо закончившимся.
А Наташа с Пашей так и остались здесь.   
18
В социальную службу «Милосердие» Наташа сходила, отметилась, и ей выдали единоразовую помощь в виде пакета с продуктами, куда входили литровая бутылка растительного масла, килограмм пшена, килограмм овсяных хлопьев, килограмм гречи, килограмм муки, пачка рафинада и пакетик с карамелью. Ещё дали направление в какой-то трудовой дом, где принимают неимущих с детьми. Но Наташа не поехала, потому что быстро нашла работу, даже две: уборщицей на два дня в один магазин – уборщицей на два дня в другой. То есть деньги появятся и в недалёком будущем.
     Когда поделилась новостями с женщинами в квартире, те в один голос – оставайся здесь и работай! Бабушка Гизела твёрдо заверила, что присмотрит за малышом. «Ты главное деньги зарабатывай, чтобы выпутаться! А всё остальное уладится», - сказала Гизела.
Наташа даже расплакалась. А бабушка вновь рассказала, как их семью на Урал привезли: маму умирающую в больницу, а их, детей, на улицу, потому что некуда. И вот они, маленькие, кто где: кто в канаве, кто под чьим-то забором. Ладно, люди смилостивились и выхлопотали, дабы и их, детей, тоже потом в больницу определили, чтобы было, где спать и было, что есть. А так неизвестно что бы с ними стало. 
  Бабушка Гизела вспомнила и прослезилась. Она даже сказала, что ей будет спокойнее, если именно она за Пашкой присмотрит. Уж она-то с него глаз не спустит!
   Остальные поддержали, что тоже помогут, чем могут. Тоня и Елена Георгиевна приносили игрушки, хорошие, дорогие, хотя и не новые. Интерактивную стиральную машинку, игрушечный пылесос на батарейках, разные конструкторы, пирамидки, пистолеты и автоматы. Тоня с Еленой Георгиевной в семьях, где работали, про Пашку рассказали, и хозяева подсуетились, не только игрушки, но и свитеры, штанишки, курточки малышу отправили. Вещи были фирменными, отличного качества, отнюдь не обноски.
  А тёти Олин ухажёр, влюблённый в неё инженер, так был потрясён этой историей, что загорелся желанием оказать посильную помощь жильцам! Он на свои кровные купил им в комнату кондиционер и сам повесил его на стену! (Вот что значит умный мужчина! Сразу понял, что именно нужно в данной ситуации.) В комнате людей битком, все впритык, как сельди в бочке, и ещё двое прибавилось. Не продохнуть! Постоянно открывая окно, можно и самим простудиться и малыша простудить. Кондиционер явился спасением. «Теперь мы сможем дышать!» - радостно сказала Елена Георгиевна, всегда задыхающаяся в такой душегубке.   
  Утром все на работу – бабушка Гизела кормит кашей Пашку и идёт с ним гулять. В Кунцево был отличный лесопарк заповедник, где много сосен и лиственниц, чудесный воздух, и построена даже маленькая площадка для детей с качелями и турниками. В слякоть, конечно, особенно там не погуляешь, но в другое время всегда пожалуйста. Там зимой даже на лыжах катаются!
   Бабушка Гизела уделяла прогулкам особе место, потому что экология в мегаполисах оставляла желать лучшего, а ребёнку для того, чтобы нормально расти, требовались хорошие условия. И, как бы ни трудно ей было передвигаться на больных ногах, она упорно вела Пашку в лесопарк на чистый воздух.
   Они с Алисией, как и раньше, покупали в монастырской лавке два литра натурального молока, но теперь литр отдавали малышу. Ему варили и кашу, и молочную лапшу. И бабушка всегда строго смотрела, чтобы он всё съел. Уговорами, шутками-прибаутками кормила Пашку, а вечером отчитывалась перед Наташей. Она недоумевала: «Зачем вы мне это говорите? Я вам и так верю!» На что Гизела ей резонно возражала: «Мать обязана знать, чем питается её ребёнок. Он растёт. Ему нужны хорошие продукты и витамины».
  С зарплаты Наташа платила за койко-место: полную стоимость семь тысяч за себя и половину – три с половиной тысячи – за Пашку. Спали они вместе на нижней полке тёти Оли.   
   Ночью, бывало, малыш просыпался и плакал, Наташа его успокаивала, и он потихоньку вновь засыпал. Никто не ругался и не высказывал своего неудовольствия, хотя привычного покоя лишены были все.
  Как-то Пашка расплакался особенно сильно. Никак не успокаивался. Бабушка встала, подошла к ним с Наташей, Тоня слезла с верхней полки, тётя Оля тоже.
- Погода! – понимающе кивнула Елена Георгиевна.
- Давление меняется, вот он и плачет, - поддержала Тоня.
- Головка у него болит, - вздохнула тётя Оля.
- Головка, - подтвердила бабушка Гизела. – У меня тоже черепушка раскалывается. Так я вон какая здоровая бабища, а он кроха.
  И вдруг дверь распахивается, врубается свет, и Римма с Люсей орать начинают.
- Убирайте его отсюда, иначе мы вам такое покажем! – заорала Римма, а Люська, которая её подначивает, сзади стоит и лыбится. – Добренькими прикинулись? Вы не одни здесь! У нас не детский сад, не приют. Есть специальные заведения, пусть эти двое туда и идут.
  Пашка испугался и стал плакать ещё громче. Неожиданно для всех с верхней полки слезла Светлана, которая всегда молчит и ни во что не вмешивается; она протёрла глаза и очень спокойно заявила:
- Вас что-то не устраивает? Так меня тоже! Я вот сфотографирую жрачку, которую вы из столовой воруете, и в фотки прокуратуру отправлю. А? Пусть разбираются. Воровать разве можно? Будьте честными до конца!
  Известно, что Римма подрабатывала вместе с Люсей в столовой, и еду они таскали, причём в немалых количествах. Не тратиться на еду – это круто! Экономия получается существенная. А они приносили весьма вкусную и питательную еду: и нарезки ветчины, и целые пачки сливочного масла, и котлеты, и отбивные, и беляши с чебуреками, и фирменную столовскую рыбу в кляре. Холодильник всегда был забит до отказа, и, конечно, больше всего продуктов в нём принадлежало Римме с Люсей. Лишиться такого богатства не хотелось и ещё больше не хотелось иметь дело с прокуратурой.   
  Светина спокойная угроза отрезвила Римму, она не стала больше нарываться, приняв к сведению, что имеет дело с образованным человеком, способным на поступок, который может отразиться на всей Римминой незатейливой биографии, и, чертыхнувшись, она упёрлась в свою комнату досматривать десятый сон.
  А тётя Оля с улыбкой посмотрела на Свету и сказала:
- Вот не ожидала от тебя! Думала, что ты живёшь по принципу, моя хата с краю…
А Наташа порывисто обняла Свету, которая окончательно проснулась. Она стояла  в красивой прозрачной комбинации, демонстрируя женские прелести, смотрела на всех и улыбалась.
   Пашка затих. Тут же выключили свет и улеглись по кроватям. Но не спалось. Все ворочались. Тогда Наташа со Светланой встали и, стараясь не шуметь, уплелись на кухню пить чай. Они тихонько подсмеивались, аккуратно гремели чайником и ложечками. Когда на кухне появилась тучная фигура Риммы, Светлана очень интеллигентно поинтересовалась:
- У вас какой-то вопрос?
- Я в туалет! – буркнула Римма и ушла пугать унитаз.
…
Самое интересное произошло позднее. Тоня принесла для Паши ультрасовременную игрушку – машинку с дистанционным управлением. Машинка была немного поцарапана, ещё у неё постоянно выпадывали из отсека батарейки. Вот почему её посчитали непригодной и отдали, типа, если сможете отремонтировать, играйте на здоровье. И верно! Где наша не пропадала? Русский человек с такими пустяками запросто справится. Пришёл тёти Олин инженер, отреставрировал корпус машинки и укрепил отсек. (С помощью обыкновенного скотча). Машинка зажужжала, заскользила по комнате. Пашка, как увидел, пришёл в неописуемый восторг! Он прыгал, визжал от радости. В нём от рождения сидел этакий мужичок, имеющий тягу к технике.
Но, вот беда, нормально поиграть ему было негде. Каморка, заставленная кроватями, представляла собой печальное зрелище: нагромождение разных вещей. Поэтому интересная легковая машина с дистанционным управлением то и дело ударялась своим носом о ножки кроватей и другие предметы, стоящие внизу.
     И Алисию осенило!
Она разыскала Димона и огорошила его новостью:
- Дим, будь человеком, помоги, пожалуйста, пусти парня поиграть в твою студию. А то ему негде…
- У тебя есть парень? – как можно беззаботнее спросил Димон.
Алисия кивнула.
- А почему ко мне?
- А у тебя места больше! – заверила его Алисия.
Он стоял и ещё переваривал информацию, прежде чем сразу согласиться. Зная Алисию, сомневаться не приходилось, она просит о чём-то важном.
- Надолго?
- Ну… часа на два. Больше нельзя, он устанет.
Димон бы нашёл предлог, чтобы отказать, но уже очень хотелось посмотреть на Алисиного парня.
- Заедешь за нами? – спросил она.
Он часто заезжал и подбрасывал её на съёмки. Но сейчас слышать подобное Димону было неприятно. Но любопытство взяло верх!
И вот Алисия выходит из подъезда… Димон онемел. Потом выскочил из машины и взял у неё из рук Пашку.
- Это твой? – ошарашенно спросил он, прекрасно понимая, что мальчик – просто новый жилец.
- Мой.
- Поехали!
Пашке очень понравилось кататься на машине. Он смотрел в окно и бесконечно охал, когда видел памятники и разноцветные витрины.
   Не доезжая до студии, Димон остановил машину, заскочил в магазин и купил Пашке «рафаэлки», бананы, пирожные и в большущей коробке сок. Пашке тотчас понял, что это ему, и сразу потребовал, чтобы выдали конфеты тут и сразу.
- Э, нет, - засмеялся Димон. – Будешь лопать, когда приедем. В салоне моей машины сорить не позволю!
          Маленький Павлушка понимающе кивнул. А уже в студии наелся сластей всласть! И сока выпил сразу целый стакан. Такой обед пришёлся ему по душе, Пашка был очень доволен. А когда Димон включил машину, и она стала с завыванием ездить по всем закоулкам просторной квартиры, Пашка вдруг подпрыгнул и восторженно завизжал, тряся маленькими кулачками, и Алисия с Димоном от души расхохотались. Оказалось, что это невероятное наслаждение наблюдать за ребёнком, особенно когда он излучает искромётную радость.
  Пашка никак не хотел отходить от машины и, даже когда напузырил прямо в штаны, просто натянул на них свою футболку, не желая снимать мокрую одежду. Не отвлекаться!
- А запасных-то штанов у меня нет! – стукнул себя по лбу Димон.
Пока искали какую-либо другую сухую одёжу, пусть и бабскую, Пашка нашёл фотоальбомы, где оказалось много снимком в стиле «ню», и сосредоточенно принялся их рассматривать. Красивые девушки «топлесс» ему понравились.
- Тити! – то и дело тыкал он на интересные места девушек.
- Ага! – откликался Димон. – Они самые!
Алисия рассердилась и отобрала у малыша фотоальбом.
- Рано ему ещё!
- Мда, - улыбнулся Димон. – Ты как всегда права…
Алиса рассмеялась и побежала за Димоном, который, ловко перескакивая через табуретки, прошмыгивал возле осветительных приборов, не давая себя поймать. Пашка смотрел на своих нянек, смеялся и хлопал в ладоши.
   Домой вся компания заявилась чуть ли не к ночи. Пашку замотали в шерстяную дорогую юбку (брендовую!). В машине малыш уснул, и Димон принёс его в квартиру на руках.
   Бабушка Гизела, как змея, зашипела: «Чего так долго? Ему купаться нужно и спать!» Но что сделано, то сделано. Пашку будить не стали, уложили на кровать, сняв предварительно юбку. И спустя несколько минут он напузырил на кровати целое море (соком его поили от души).
…Через  полгода Наташа уехала к себе в село. Муж нашёлся, утряс вопрос с кредиторами и конкурентами.
  Бабушка Гизела торжественно достала из своей любимой сумки деньги, которые отдавала ей Наташа за то, что она нянчилась с малышом, и торжественно вручила их прямо в руки. Наташа замахала руками, мол, не надо! А бабушка Гизела прикрикнула: «Цыц! Это Пашке! Какие заработки в селе? А тут приедешь, хоть какая-то наличность будет! Сами мы перекантуемся, а мальца кормить надо». Наташа заплакала.
   Наконец, собрались. Пашку одели в самое лучшее. Уже в дверях, женщины неожиданно опомнились. Первой заголосила Елена Георгиевна, потом и тётя Оля подхватила. «Пашенька, мальчик наш!» Тоня сначала давай их стыдить, да успокаивать, а когда Наташа с малышом села в такси и уехала, вдруг разревелась, размазывая крупные слёзы по щекам. «На моего внучонка похож, - всё причитала она. – Нехай у них всё сложится!»
        Через месяц пришло письмо. Наташа работает на почте, Пашка ходит в садик, машинка с дистанционным управлением бегает по дому. 
«Маленький совсем. Забудет он нас», - горестно покачала головой бабушка Гизела. «Сердце будет помнить», - убеждённо сказала тётя Оля.
Будет!
19
…- Вот бы Пашку сюда, в Нью-Йорк! – весело сказала Алисия и повернулась к Рае. – Как увезли его тогда, так больше мы и не видели. А ему памятники нравились, он, когда видел их, без конца восхищался!
- Пашку? – подняла брови Рая. – Что он здесь забыл? Статую Свободы и на картинке посмотреть можно.
Димон с Алисией взахлёб рассказывали ей о малыше, когда она в очередной раз прилетала из Америки и осталась на несколько месяцев работать в Москве. Трогательная история совсем её не прельстила, Рая не умилялась, напротив, она ничего не хотела знать. Со стороны выглядело, будто её, как котёнка, тыкали в очевидную неудавшуюся жизнь, где ничего нет впереди. А как по-другому? Когда девушке перевалило за двадцать пять, она мечтает только об одном – выполнить самое главное своё предназначение в этой жизни. Рая не исключение.
         Прилетев в Москву, она с надеждой вспомнила юного когда-то благоволившего ей барда, который не ходок и у которого к ней «было всё серьёзно», и стала искать предлог, чтобы увидеться с ним. Главное – встретиться!  Далее она была на все сто процентов уверена, что её исключительное женское обаяние сделает своё дело, и бард вновь попадёт в ловушку её чар. А там и до заветного роддома недалеко. Отца с матерью его она успокоит своими завидными личностными качествами: рассудительностью и практичным отношением к жизни. Рая знала, что свекрови ни при каких обстоятельствах нельзя перечить, а тем паче критиковать её сына. Спокойная обстановка в семье всецело зависит от постоянных уступок со стороны невестки. «Конечно, - думала Рая, - мы пока будем жить с родителями, а тем купим участок и построим дом. Квартира родителей? Их территория? Поэтому перечить им воспрещается! Терпеть! А что делать?» Рая не сомневалась, что сумеет убедить волнующихся за своё чадо родителей, что, женившись на ней, бард вытянул счастливый билет!
    Рая часто приходила в студию к Димону, где он помогал Алисии переводить тексты с английского – на курсах ей задавали большие домашние задания – и просто садилась в сторонку. Ждала. Не совсем так. Иногда просто смотрела, как Димон воспитывает Алисию. Её это забавляло. Когда надоедало наблюдать, она подходила к столу, бесцеремонно выхватывала брошюрку с текстом и говорила: «Записывайте. Диктую». Алисия расцветала; она давно ждала этого момента, зная, что задания по английскому для Раи  как семечки щёлкать. Алисия торопливо записывала, то и дело тараторя: «Чуть медленнее, пожалуйста, чуть медленнее, не успеваю!», а Димон с улыбкой разводил руками, активно используя мимику и жесты, как в пантомиме, давая понять тем самым, что о таких умных, как Рая, можно только мечтать. 
 - Муж у тебя будет президентом! – выдвинул однажды предположение Димон.
- Ты покидаешь наш несравненный глянец? – томно откликнулась Рая.
- А ты готова взять меня в мужья? – с удовольствием поддерживал игру Димон.
- Тебя? Упаси Бог! – Рая иронично улыбнулась. – Не люблю парней, у которых девушки через запятую. Но у тебя неплохие друзья!
- Понял, понял! – кивнул понятливый Димон.
  Через неделю Раю с нетерпением ждал в студии тот самый юный бард, но она не пришла. Ещё через неделю он узнал, что прекрасная модель с мозгами Софьи Ковалевской улетела в Нью-Йорк.
 Перед судьбоносным свиданием с бардом Рая предусмотрительно заглянула к врачу, который, сделав предварительный осмотр, поставил её перед фактом, что о главном её предназначении в этой жизни следует забыть. Её женские органы и без того слабые, ещё подвергались жуткому разрушению да в столь юном возрасте. «Вы разве не знали, что этого нельзя делать?» - строго спросил зрелый и опытный врач, безошибочно отметив в Рае интеллектуально-родственную душу, которой можно всё выложить начистоту, такая поймёт. Рая промолчала. Она ушла от врача с высоко поднятой головой, потом купила «успокоительного», выпила его в два приёма, а, проспавшись, оформила визу и улетела, как она полагала навсегда. С глаз долой, из сердца вон! «Да пошли вы все…»
А сейчас она сидела у Алисии Зингер на дне рождения и чувствовала себя королевой.
-  Лис, а чего Настю не пригласила? – капризно спросила Рая.
Алисия растерянно захлопала глазами.
- Где же я её найду? – пролепетала она.
Димон оживился:
- Настюха в Нью-Йорке?
В принципе, он об этом знал; Рая писала ему в соцсетях. Но как-то забыл. Точнее, подумал, что Настя давно вернулась в родные просторы, Нью-Йорк ей противопоказан.
…
Настя Пастухова попала в модельный бизнес благодаря Димону. Или благодаря тому, что, увидев его однажды, влюбилась по уши.
    Он учился на втором курсе, был слишком самонадеян и беспечен, но вместе с тем до безобразия молод и хорош собой, что ему не нравилось, в принципе. Смазливая девушка – это понятно, но смазливый парень… Мужик должен быть физически сильным и психологически крепким. Это ему дед (мамин отец) не раз говорил. Этот дед прожил долгую и сложную жизнь. Воевал, попал в плен, два раза бежал и оба раза его ловили и бросали в застенок. Всё тело деда было изодрано зубами собак, поэтому в дальнейшем он не мог слышать собачьего лая и видеть немецких овчарок. Освободили его американцы, когда он уже умирал в концлагере Дахау. Чувство благодарности к американцам он сохранил на всю жизнь и даже в период «холодной войны» не питал к ним ни капли враждебных чувств, хотя справедливо всегда утверждал, что фашизм победили русские.
   В конце своей жизни дед передвигался в инвалидном кресле, для мочеиспускания у него был установлен катетер и был привязан специальный мешок – мочеприёмник, который не спрячешь, всегда на виду.   
   Димон помнил, хотя было ему года четыре, как мама, смущаясь, спросила отца, не разрешит ли он пожить у них её папе-инвалиду? Некому ухаживать, старшая сестра тяжело больна, а их мама давно умерла. Отец изумился: «Какие могут быть разговоры? Он будет жить здесь! У нас же две комнаты». Реакция отца была понятна. Его родной дед (отец Димонова деда, который связался с молодухой) дошёл до Берлина, получил звание гвардии капитана. Все Сальниковы знали, что такое война далеко не только из книг.
     Прадеда привезли, и отец строго следил, чтобы уход за ним был самый лучший (лекарства, фрукты, натуральные соки), чтобы у него был персональный телевизор с пультом (тогда это было в новинку) и чтобы никто не смел трогать прадедову пенсию! (Относительно последнего отец был не человек, а зверь).
Однажды прадеда вывезли гулять. Возле дома у них буйствовала черёмуха, сводя всех с ума своим запахом. Прадеду очень нравилось глубоко вдыхать этот терпкий, горьковатый аромат, для него это была своего рода ароматерепия. Недалеко во дворе на скамейке расположилась группа парней с девушками; тансы-мансы-обнимансы, черёмуха им тоже пришлась по вкусу. Неожиданно девушка воскликнула, ткнув пальцем в прадеда: «Фу, да от него дерьмом воняет!» И другие тоже зафыркали. Парень закричал Димону, который за прадедом присматривал: «Отвези его куда-нибудь подальше! Почему мы должны его мочу нюхать?» Димон только в первый класс пошёл, везти такую тяжёлую коляску было тяжело, но он попыхтел и отвёз прадеда в сторону, к торцу их девятиэтажки. И тут отец из своего НИИ домой пилит. Что ещё за новости? Почему прадед не со своей любимой черёмухой в обнимку сидит? Кто мешает? Кому мешает?..
   Вечером к ним домой заявилась милиция составлять акт. Инженер Сальников тех парней так отметелил, что их родители в ужас пришли и побои в травмпункте сняли. Мама, ничего не понимая, стояла, беспомощно моргая глазами, а отец гордо давал показания. «Дима? Что?..» - вопрошала мама, обращаясь к сыну, и тут Димон не выдержал, всё рассказал, хотя отец ему строго-настрого запретил, дескать, трепать языком и похваляться не по-мужски. «Моего папу обижали? Его от черёмухи отгоняли? – мама потеряла дар речи. – Да я их сама!.. Да мой папа…»
И тут прадед выкатывается из своей комнаты в кресле и дребезжащим голоском всех затыкает: «Чё орёте, придурки? Герои, можно подумать. Нашли врагов! Молодые, неучёные, жизни не видели. А из них бандитов сделали! Я такое прошёл… Я знаю, кто такие садисты. Видел своими глазами, какие они опыты на живых людях ставили! На живых, понимаете, на живых… Кастрировали без анестезии!»
Тут один милиционер аж задохнулся: «Не надо!» «Чего «не надо»? – крикнул прадед. – Детей нельзя судить с той же непримиримостью, как взрослых. Объяснить надо. А вы их по мордам».
Разобрались. Милиционеры здесь же в квартире какие-то нужные документы порвали и ушли. А парни с девушками извиняться приходили, говорили, что не знали, что не хотели, что у них самих герои войны в семьях есть. В общем, мирно всё закончилось.
  Но какие перемены произошли у Сальниковых! Мама в папу заново влюбилась. Она не знала его с этой стороны, в её глазах он стал защитником, настоящим героем. (Да он и был таким, внуком гвардии капитана Сальникова, дважды окруженца, дважды раненого, трижды орденоносца).
     После того как растроганная милиция покинула сальниковские пенаты, Димон к маме подошёл, и она ласково стала гладить его по затылку, вроде как, успокаивать, а прадед сморщился: «Что с мальчишкой делаете? Итак, смазливый, как девка красная. Перед тем, как на улицу выйти, ещё в зеркало смотрится. Баба и есть! Мужик должен быть крепкий, как скала. Сильный! А красивость бабам оставьте. Не порть парня, не порть, тебе говорю! Хватит его, как кота, гладить! Отойди!» «Папа…» - нежно пропела мама, но послушалась и сделала шаг в сторону. Она не то, что любила своего отца – боготворила! И очень им гордилась. И по праву. После смерти прадеда Димона переселили в его комнату, и он всегда чувствовал присутствие того, другого поколения, не сломленного, и душа его наполнялась особым волнением от сознания того, что он частичка этих людей, потомок победителей! 
  Кстати, после «черёмухового» инцидента Димон на всю оставшуюся жизнь усвоил, что красивость – это бабское! И как мог, боролся с этим. Очень коротко стригся, носил исключительно спортивные костюмы или потёртые джинсы. Питал органическое отвращение к прилизанности, подвергая сомнению даже элементарную аккуратность, и прилагал максимум усилий, чтобы к нему более подходило слово «мужлан», нежели «красавчик».   
А теперь стоит вновь вернуться к Насте Пастуховой. Она, когда увидела Димона, обратила внимание именно на его симпатичное лицо и спортивную фигуру. «Какой красавчик!» - первое, что мелькнуло в её голове.
        Насте было шестнадцать, и сердце неистово просило романтики. Поэтому, чтобы познакомиться с Димоном, она вытащила с кармана его бумажник, где нашла несколько долларов, сотню рублей и водительское удостоверение, где чёрным по белому было написано: «Дмитрий Александрович Сальников». Это уже было кое-что, хоть какая-то информация.
  Она без труда разыскала его и, опустив глазки, кокетливо вернула бумажник. Но Димон не слыл дураком, знал, куда всегда убирал документы, поэтому прекрасно понимал, что их мог вытащить только профессиональный вор-щипач. (Из внутреннего-то кармана?) Поэтому когда Настя протянула ему свою – как она выразилась – «находку», он ловко схватил её за запястье и притянул к себе.
- Сама всё расскажешь или мне сразу сдать тебя? – «пришпилил» он её вопросом, как гвоздём приколотил.
- Отпусти, отпусти! – заныла Настя и стала, изгибаясь, вырываться. – Я нашла, я правда нашла. Чего ты?
Но у Димона попробуй ещё вырвись! Он цепко держит, хватку приобрёл бульдожью. 
- Говори! – гаркнул он.
- Мент, что ли? – изумлённо прошептала Настя.
- Я твой папа! – бросил Димон. – И мама. И дедушка с бабушкой!
- Да-а-а-а? – протянула Настя. – А мне всегда говорили, что папа мой в тюрьме вшей кормит. Обманывали, значит?
    Он с силой оттолкнул её, что она, отлетев, ударилась о стену.
- Сильный, да? – вдруг заплакала она. – Справился, да? Козлина…
Димон резко остыл и даже застыдился своей непристойной грубости.
- Украла. А зачем вернула? – спросил он.
- Дура, вот и вернула, - вытирая слёзы, ответила Настя.
- Тебе сколько лет?
- Восемнадцать.
- Ой, ли?
- «Ой, ли»! – передразнила она его.
- Четырнадцать? Пятнадцать? – не унимался Димон. – Если бы восемнадцать было, на работу бы устроилась.
И тут Настя расхохоталась, громко и от души.
- Вот насмешил! Моей мамке сорок, а работу найти не может!
И она опять залилась раскатистым, некрасивым смехом. Димон молчал, не зная, что ответить, но не уходил, потому что ему казалось, что девчонка, сидящая на асфальте с задранной юбкой, просит его о помощи.
 Она не вызывала в нём никакой симпатии. Неухоженная, с жирно подведёнными стрелками на верхних и нижних веках, с аляписто накрашенными губами, зазывно выпирающими вперёд, в неприлично короткой джинсовой юбке и фирменной, но обвислой рубахе, как с чужого плеча, с блатными выходками. Единственный плюс – молодость. Такое резиновое личико, с плотно обтягивающей матовой ровной кожей, неизменно притягивает к себе мужское внимание, и то, что у такой бесшабашной девахи есть свои поклонники и почитатели своеобразной дворовой красоты, сомневаться не приходилось.
- Может, ты голодная? – неожиданно для себя спросил Димон.   
Надо было видеть, с какой благодарностью взглянули на него глаза этой девушки.   
20
Кушать Настя Пастухова хотела постоянно.
Как правило, она никогда точно не знала, будет у неё завтра обед или нет. Кто-то читает про голодное детство у Гюго в «Отверженных», а кто-то познаёт это на собственной шкуре на российских просторах.
Настя жила с матерью и маленьким братом в пригороде Твери, в унылом бараке, где, кроме них, обитало здесь ещё десять семей, таких же, как они, неустроенных. У кого отец сидит «бритым за решёткой», у кого – мать, у кого – брат-наркоман или и сестра. В общем, с зоной  сообщение прямое.
    До развала Союза посёлок процветал, развивалось подсобное хозяйство, свиноферма, вовсю велось жилищное строительство (три двухэтажных кирпичных дома сдали!). И без работы никто не сидел. «Девяностые» сломали жизнь если не всем, то большей части здешних людей. Кто-то вынужден был уехать – работы-то нет! – кто-то остался и влачил жалкое существование, кто-то спился. Но, конечно, были и те, кто через все мыслимые и немыслимые преграды прошёл и вышел победителем. Да, были. Но таковых по пальцам пересчитать.
  Настина семья относилась к первой, так сказать, «сломанной» категории.
Как Настя наголодалась в девяностые – передать невозможно! Ещё в подготовительном классе придёт, бывало, домой, а в холодильнике «мышь повесилась». Хоть бы сухарик какой нашёлся! Отца посадили (магазин в городе ограбил; самому бы спрятаться, чтоб никто не нашёл, но напился до чёртиков, его скоренько и повязали с подельником), потом мать в больницу положили (сожитель до сотрясения мозга отдубасил). За Настей присматривала соседка, толстая, злобная продавщица из продуктового магазина. Один раз в день даст тарелку какой-нибудь каши или супа, а так, больше Насте не на что рассчитывать. Хоть шаром покати, ничего нет, ни крошечки…
  Наконец, мать выписали из больницы. Пришла она домой, в расхлябанный грязный барак, а что толку? Детский садик, где она на кухне посуду мыла, закрыли, её сократили. Куда податься? Да ещё и найти такую работу надо, где «живые» деньги платят, а не «обещанные». Ведь если посмотреть вокруг –  народ поголовно без наличности: учителям не платят, медикам не платят, даже продавцам, которые с наличкой на «ты», не платят, но они приноровились сами брать, что надо. Пастуховым не оставили выбора. Мать отправилась на заработки в Москву и Настю взяла с собой. В столице «подкалымить» была возможность только несколько часов в сутки! То есть утром уехали, вечером надо обязательно вернуться. Два часа на дорогу в одну сторону и столько же в другую. В электричке следовало ехать «зайцем» (больше никак!).
     Итак, вон она, столица нашей Родины – Москва! Мать Настю за руку и пешкодраном по шоссе. Идут они, идут, ноги уже слушаются, Настя – в слёзы, устала. Но мать знала, что делает. Подальше от вокзала отойти нужно.
   Пришли в супермаркет. Мать внимательно на Настю смотрит, глазами с ней разговаривает, и Настя её понимает. Подошли к молочному прилавку, мать внимательно витрину рассматривает, нагибается и даже морщит лоб, делая вид, что уж очень трудно читать ценник. По сторонам глазами - зырк! Никого! И быстро Насте в карман расфасованный кусок сыру пихает. Вздыхает облегчённо, получилось. Потом идут в колбасный отдел. Там и того проще, мать берёт самый маленький кусок, надвое разламывает и сразу в рот: один дочке, другой себе. Поели! Красота-а-а. А вот хлебный отдел. Здесь только булочками поживиться удастся, батон никак не вынести. Но булочки тоже хорошо!
  Первый раз Настя с матерью слабенько разжились, но всё это было лучше, чем ничего. Ехали в электричке и жевали булочки с сыром. Вкуснотища, хоть и всухомятку. Мать всё рассказывала Насте, как стоять в магазине надо и как смотреть, чтобы продавщицы ничего не заподозрили. Настя, налегая на сыр, кивала: да, всё понимает, всё сделает.
   В вагон зашли контролёры, Настя встрепенулась – они ж «зайцы»! – а мать: «Сиди!» Подошли мужчина и женщина в железнодорожной форме, и мать им открыто выложила, как есть: «Нет у нас билетов! Но нам надо домой! Я с ребёнком, куда же мы выйдем сейчас? Уже стемнело». Контролёры помялись, послушали монолог про безработицу и голод, вздохнули и пошли дальше. Так Настя с матерью и доехали.
   Дома вздремнули, а утром опять в Москву. Никаких уже подготовительных классов. «Кто мне поможет?» - горестно вопрошала мать. Воровать нехорошо, но с голоду подыхать ещё хуже. Ни денег, ни работы, ни мужа, ни надежды на лучшую жизнь.
     Второй раз им подфартило – колбаски заныкали и домой привезли. Но с каждым разом «ходить на дело» становилось всё труднее и труднее. В супермаркете они примелькались, нужно было искать другой магазин, а значит ехать несколько остановок на автобусе или метро. Они ехали (куда деваться?). Их, как неплательщиков-безбилетников, несколько раз высаживали, и им приходило пилить пешком.
Ну, и не всё коту масленница. В одном продуктовом отделе их-таки поймали. Настя расслабилась, рот раззявила и охранника не заметила. Он мать хвать за рукав и тащит на разборки. Мать орёт благим матом, дурной прикидывается, да артистка никудышная. Тут Настя пришла на помощь – кто матери ещё поможет? – как заблажит по-звериному, да с повизгивающими трелями, охранник от неожиданности чуть в штаны не наложил, и продавцы тоже насмерть перепугались. Мать, едва почувствовав дрогнувшую руку охранника, с силой рванулась вперёд, Настю за руку и бежать!
  Вы думаете, охранник оставил их в покое? Вы неправильно думаете. Он воодушевлённо помчался за ними, великими грабителями конца двадцатого века, поскакал стремительным галопом, как породистый жеребец, легко переставляя свои длинные крепкие ноги. Догнал! И опять в руку матери вцепился, держит и дышит, как паровоз. Мать тоже запыхалась, не олимпийская чемпионка по лёгкой атлетике, знаете ли, а Настя не растерялась, зубами охранника – цап, и челюсти сжала, аж, зубы свело! Тот протяжно охнул и даже присел от боли. Это и спасло чету Пастуховых от неминуемого наказания. (Что касается позора, с ним они давно смирились).
       Магазины пока следовало оставить в покое. Чтобы подзабыли маму и дочку, а там Настя подрастёт и… «И сходим опять пообедаем!»
              Но иногда матери удавалось подработать вполне легально: зимой и осенью на городском рынке она продавала заваренный чай с домашними невкусными пирожками с картошкой. Однако летом в её услугах не нуждались, и она собирала землянику, ещё малину в дальнем диком малиннике, бруснику с черникой и стаканами ловко сбывала ягоды проезжающим на вокзале в Твери (на рынке за место следовало платить, а таких денег у неё не было); в Москве предпринимательской деятельностью тоже не удавалось заняться, так как там вовсю главенствовали братки-рэкетиры, безжалостно карая всех, кто не хочет платить дань и не может платить.
 Так Пастуховы из года в год и перебивались. 
    Насте так понравилось затариваться продуктами в магазине, особенно в супермаркете, там выбор больше, что она даже дома тренировалась, как половчее припрятать колбаски, чтоб домой побольше принести (шоколадки тырила от балды!). Бывало, получалось, бывало, что нет. Ловили. Особенно она удивилась, когда её, поймав с поличным, носом ткнули в отснятое видео, которое равнодушно запечатлело её, запихивающую во все «щели» в одежде сосиски. Видеокамеру установили? Ой, а она и не знала. И ни разу в жизни видеокамеру не видела. Как интересно!
    Её отпустили без милицейского протокола. Настя урыдалась – искренно, кстати, от души – изошла соплями, давя на жалость, что её в интернат или в приют теперь отправят, а «мама родная голодной смертью помрёт, без неё, кормилицы». Отпустили, пожалели. (Сами воруют, только в другой манере). Она на вокзал поплелась, а в голове думку затаила: «А, может, мне в театральный поступать? Актриса я хоть куда!» В электричке тоже попалась. Контролёры-железнодорожники предприняли попытку её приструнить (они уже знали её, как облупленную): «Пастухова, ты опять бродяжничаешь? И «зайцем» ездишь!» Настя с удовольствием стала пререкаться: «А чтобы бродяжничать, нужно билет покупать, что ли?» Контролёры (парни молодые) оскорбились до глубины души от такого непочтения к собственным персонам и принялись выволакивать упирающуюся Настю из вагона, чтобы высадить на следующей станции. Настя, не будь дура, вспомнила про свои актёрские способности, которые она не без удовольствия отметила у себя сегодня, и, вцепившись руками в поручни, с экспрессией завопила: «Не пойду! Не пойду! Мне домой надо! Меня мама ждёт!»
   Со стороны выглядело так, что молодые парни пристают к совсем юной девочке (Насте в ту пору ещё только двенадцать исполнилось). Пассажиры заоглядывались и загудели, а один из контролёров-железнодорожников к Насте наклонился и прошептал: «Пастухова, будь человеком, выйди в тамбур на секунду, сделай вид, что мы тебя оштрафовали, ну, и всякое такое. Как бы мы с тобой разобрались по закону. А то перед людьми неудобно, что мы свою работу не выполняем. Понимаешь, Пастухова?» Настя стихла и послушно пошла за парнями в тамбур. Там этот контролёр щёлкнул её по затылку со словами: «Одни неприятности от тебя!», а Настя улыбнулась и, подмигнув ему, закричала что есть мочи: «Контролёры меня оштрафовали!» Что тут началось! Вагон зашевелился, и в тамбур повыскакивали тёти, дяди, бабушки и дедушки и давай бить контролёров. «С ребёнка деньги вытянули, мерзавцы, а ну, верните сейчас же!» Парни, чтобы отвязаться, и вправду какую-то бумажку Насте в руку сунули и опрометью кинулись в последний вагон, подальше от скандала (а то у них тоже есть свои проверяющие). А Настя маме денежку принесла, на хлеб на три дня хватило.
…
  Пастуховы понимали – нужно что-то менять в жизни. Мать думала-думала и решила улучшить тяжёлую ситуацию старинным женским способом. Нашла где-то мужика и привела его в дом. Будет кормильцем! Но вышло наоборот. Мужик, большой любитель выпивки, сам был не прочь пожить за чужой счёт. Искать работу, где платят, он не торопился, постоянно оправдываясь, что кругом обманщики.
  Мать решила, что следует «кормильца» вразумить, чтобы вник, наконец, какая ответственная роль отведена ему в этой семье. И мать родила мальчика. Насте она ещё твердила, что боится остаться одна, ведь дочка скоро улетит из гнезда! Но дочка не улетала. (Крылья от постоянного недоедания не окрепли). Мужик запил и пропал, мать, Настя и Стасик остались одни. От грудничка уже не отойдёшь, и пропитание семьи всецело легло на Настины плечи. Решала она его, как могла. Воровала.
   Магазины оказались лёгкой забавой. Но требовалось прежде всего добывать деньги. Стасик родился больным, отставал в развитии, требовались лекарства. Да, и самое необходимое следовало доставать: одежду, обувь. В то время благотворительные организации ещё не набрали силу.
   И Настя научилась вытаскивать кошельки. Из сумок, карманов. Она внимательно наблюдала – стараясь делать это незаметно – куда именно убирает жертва свой бумажник, а далее выудить его уже было делом техники. У Насти имелись в арсенале и обломок бритвы, которой она разрезала сумки, пакеты, портфели; был у неё и скальпель, настоящий, медицинский. Это ей один вор подарил, настоящий профи! Она его уважала, за отца почитала.
  Он обратил на неё внимание давно, а потом подошёл на вокзале и напрямик спросил, почему она одна «работает». Настя оторопела. Ничего себе! И для фору, сначала повыделывалась, что, мол, не понимает, о чём это он, а он ей в лоб рукой заехал, в чувство привёл и говорит потом: «А если попадёшься и посадят? Об этом не задумывалась?» Пришлось ей напрячь извилины, в тюрьму она не хотела.
Именно этот немолодой, но сильный дядька стал Настиным наставником в воровской науке, а также другом и любовником. Научил её разным штукам, и профессиональным, и интимным. Настя радовалась! Есть, кому голову приклонить, и чувствовала себя очень взрослой, любимой и желанной, оттого, что познала взрослую жизнь. К тому же, сколько денег домой стала приносить! Стасику и курточку новую купили, и пуховичок с настоящий лебяжьим пухом, а ещё игрушек: заводного мишку, плавающего пластмассового дельфинчика, танк на батарейках, огромный грузовик. Стасик так радовался, в ладошки хлопал и пищал: «Натя, Натя». Но мать сразу обо всём догадалась и в ноги Насте упала: «Не воруй! Посадят! С кем я останусь?» Настя успокаивала и говорила, что на рынке в Москве вещи разные продаёт, подрабатывает. Делала паузу, чтобы успокоить мать, а там продолжала по-новой. 
  Как говорят сами воры-карманники (на блатном жаргоне – «щипачи»), кто хоть раз попробовал халявных денег, на завод работать не пойдёт. Воровство основывается на извращённой философии. Далеко не кризисы являются главной причиной воровства.
 Матёрый ворюга, Настин покровитель, внушал ей: «Настоящий «щипач» никогда не должен лезть наугад! В трамвае, в автобуме наблюдай, откуда достаёт кошелёк, а там паси «козла». Можно аккуратно достать пальцами, а если отверстие узкое, то пинцетом. Как у фокусников, ловкость рук и никакого мошенничества! А «козлу» впредь наука будет, потому что лохом оказался. Не станет уже потом абы как деньги совать, припрячем так, что сам еле найдёт. Мы на самом деле – учителя, лучшие в этой жизни. Учить лохов – святое дело!»
Насте трудно было не согласиться с такими вескими доводами. К тому же, благодаря  своей «учительской» практике, она приоделась – всё-всё себе купила: сапожки зимние, сапожки осенние, демисезонное пальто, пуховик, куртку и ещё одну куртку, что из тех, которые не запоминаются, такую невзрачную, с капюшоном, чтобы в ней незаметно «учительствовать» в Москве. Она хотела один хорошенький кожаный жакет с длинным шалевым воротником из чернобурки «прикупить», да взрослый её друган не дал, резонно заметив: «Скромно живёшь – дольше на свободе ходишь». 
Кстати! Настя и школу посещала. Правда, когда социальные педагоги в барак наведывались и матери нервы трепали. Но чуть ситуация утрясалась – вновь уходила в загул.
  Работать вдвоём с напарником было сподручней: один на стрёме, другой – по карманам шарит. Обязанности распределялись в зависимости от того, кто попадал под «обучение». Если же женщина, то зубы ей заговаривал «папа», а Настя чистила её сумку, если бабулька, то чаще отвлекающим манёвром заведовала Настя, а «папа» оперировал её сумку. Денег с таких «учеников» собирали немного, но они были всегда кстати. Выручку делили поровну, но Настя всегда подозревала, что «папа» химичит и что-то ещё дополнительно заначивает себе. С его руками только в цирке в паре с Кио выступать, так ловко и незаметно у него всё получалось. Но открыто против «папы» протестовать она откровенно боялась, потому что он хоть не был «мокрушником», но поставить её на место, другими словами «опустить», для него ничего не стоило. Семь ходок! А мир отпетых уголовников теребить небезопасно. К тому же у «папы» в руках были сосредоточены все нужные связи. Он знал наперечёт всех московских перекупщиков, от которых они получали свой процент от «сделки».
       Время набирало обороты, люди вовсю пользовались сотовыми телефонами и банковскими картами. Настя вытащит «лопатник» - бумажник, то бишь – и далее по отработанной схеме: деньги себе, документы – в мусорный бак, телефон и банковскую карту – перекупщику. Тот обязательно интересуется, в котором часу бумажник «помыли». Если час прошёл – карту не возьмёт, можно вляпаться.
   Обмануть перекупщика означало подписать себе смертный приговор. Вот такие нравы. И Настин «папа» был её защитой. С ним ей не так страшно становилось ходить по притонам и «учительствовать».
   Во время воровских разборок «папа» кого-то пырнул ножом и загремел в места не столь отдалённые. А Настя оказалась опять предоставленной сама себе.
21
Димон перевернул Настину жизнь!
Ей и раньше нравились неординарные парни; в школе, например, смертельно она запала на одного старшеклассника, который был выше всех в школе (чуть вены себе не вскрыла, когда он на дискотеке на медляк другую девчонку пригласил). Вор-перекупщик у метро Тульская очень нравился. Красавец! Его огненный чёрный глаз просверлил невероятных размеров дыру в её сердце. Парень был крутой. Его наглость проистекала из готовности мгновенно начать бой даже с неравным противником и, если удача не перевесит в его сторону, принять удар и умереть. Он в буквальном смысле нарывался на неприятности! Когда дрался, то до жути зверел и не пугался от вида хлещущей крови, напротив, распалялся ещё больше. Чего у него только не было сломано! И нос (с горбинкой на лице красовался, что его не портило), и правая кисть руки, и ключица (месяц в гипсе ходил). И, пожалуй, в таких садистских драках его внутренние органы получили значительные ушибы и повреждения. То, что он ему удавалось выжить, можно отнести к чуду. Но умнее и осторожнее от таких кошмарных уроков не становился. И все воры знали, что этого волка невозможно запугать, его можно только убить. Никто с ним не связывался, и все с ним считались. Поэтому для Насти он стал чуть ли не фетишем. Как же, смелый!
  Однако, увидев Димона, молодого, дерзкого, на крутой тачке, она, конечно, поняла, что черноглазый перекупщик в подмётки ему не годится. Тот происходил с самого дна и на самом дне свои права качал, а этот принадлежал к элите! Явно из хорошей семьи, не бедный, учёный (где-то в солидном заведении «вышку» получает) и в каких кругах вращается! Богемных! Какие красивые девки возле него крутятся и в каких обалденных нарядах гарцуют!
        Раньше бы Настя засмущалась, даже не стала бы и мечтать о таком. Но сейчас, познав взрослую сторону жизни, она во что бы то ни стало решила заполучить такого парня.
   Вытащить и вернуть ему бумажник – самый лучший способ познакомиться. Да не на того напала. Он её сразу раскусил. Не повёлся на дешёвые уловки. Но пожалел. И за это Настя ему была крайне благодарна! Особенно за этот вопрос: «Может, ты голодная?» По-человечески спросил.
…
Димон привёл её в кафе и сам заказал обед: салат «Цезарь», сырный суп, отбивную с тушёными овощами и кофе с тирамису.
- А как ты догадался, что я люблю тирамису? – игриво спросила его Настя и жеманно улыбнулась.
- Маленькие любят сладкое. Но удивлён, что тебе знакомо слово «тирамису»! – небрежно проговорил Димон.
- Думаешь, я это? – и Настя покрутила пальцем у виска. – Я и бефстроганов знаю, и антрекот, и люля-кебаб!
- Какой богатый словарный запас!
- А ты думал! – гордо вскинула голову Настя.
Едва только официант поставил тарелки на стол, она нетерпеливо взглянула на Димона и громко сглотнула слюну:
- Можно начинать?
-  Можно, - разрешил он.
И Настя, отодвинув салат, быстро зашаркала ложкой в супе, с шумом прихлёбывая.
- Не отберут, - проворчал Димон.
Она вдруг остановилась и заплакала. Как-то по-детски, беспомощно, забыв на миг все свои вульгарные выходки, приобретённые на улице. Она хотела, чтобы её жалели, чтобы спрашивали, болит ли у неё голова и что она хочет съесть на обед, чтобы приласкали и приголубили.
Димон встал и, подойдя к ней сзади, чуть наклонился и потрепал по плечу:
- Будет, будет. Всё же хорошо!
Конечно, для Насти всё было даже волшебно! Она сидит в кафе, её угощает кавалер и платит за неё, как принято в цивилизованном обществе. Перед ней – дорогое пирожное, и она его не украла. Всё хорошо, да, всё даже замечательно.
  Димон размеренно тыкал вилкой в свою тарелку, медленно пережёвывая и не зная, как сгладить неловкость. Вроде, нужно о чём-то говорить. Но он не знал о чём. Не получалось поддержать разговор. И вот они сидели друг против друга и молча ели.
- Мясо какое большое! – восхитилась Настя.
Она не умела есть ножом и вилкой, но, взглянув на Димона, как тот проворно орудует приборами в своей тарелке, быстро сообразила, как надо делать, и прекрасно справилась с этой задачей.
- Чего без хлеба? – спросил Димон.
- Наелась – во! – и Настя провела ребром кисти по горлу. – А это можно с собой?
Она показала на тирамису.
- Наверное, - пожал плечами Димон. – Только как его упаковать-то? Может, здесь съешь?
- Да я Стасику! – воскликнула Настя. – У меня братик есть. Скоро три годика будет.
   Димон тут подозвал официанта и заказал ещё два пирожных.
- Сразу упакуйте, возьмём с собой, - распорядился он.
Официант кивнул и ушёл.
Настя засветилась от счастья и с удовольствием умяла популярное в столичных кафе тирамису. Они молча посидели ещё минут десять. Потом Димон извинился и сказал, что ему надо идти; его ждут, у него ненормированный график работы.
- Да-да! – Настя тоже заторопилась. – Сидишь тут со мной… Штаны протираешь…
Димон собирался встать, но Настя вдруг схватила его за пальцы.
- Я... – она хотела ему так много сказать, что от такого обилия благодарности все слова перемешались в её голове, и она, споткнувшись, замолчала. – Не забыл, как меня зовут?
- Настя.
- А-а-а! А то у тебя баб немерено. Запутаешься, как какую звать.
- Поаккуратнее! – цыкнул на неё Димон.
- Чё, правда глаза колет? – ухмыльнулась Настя.
Но, увидев, как у Димона полыхнули глаза, тотчас взяла себя в руки. Она не хотела казаться уличной потаскушкой. Она как никогда хотела понравиться мужчине! Ей хотелось быть леди, и чтобы её внимания добивались респектабельные господа, а этот молодой человек испытывал гордость оттого, что она рядом с ним. Но она понятия не имела, как сыграть эту роль. Поэтому напускала на себя развязность, полагая, что выглядит просто пафосно!
- А мне ведь тоже пора. В институт! – с вызовом заявила Настя и, встав из-за стола, деловито одёрнула блузку.
- О-о-о!
- У-у-у-у! – подхватила она.
- Где же ты учишься?
- На подготовительном. В Институте моды!
- Где? – Димон опешил, решив, что ему послышалось.
- В Институте моды! – как можно твёрже сказала Настя. – Я фотомодель!
    Ей понравилось врать. И понравилась легенда, превращающая её, замухрышку, в красавицу (все модели – красавицы). И объяснение сразу нашлось, почему ей так материально тяжело (хоть не так стыдно; а то неприятно признаваться, что нищенка). Она учится!!! И учится платно, а денег, разумеется, не хватает, в связи чем, и приходится побираться.
- Про-модель, что ли? – недоверчиво спросил Димон.
- Фотомодель! – с апломбом воскликнула Настя. – Рекламу духов «Шанель» видел? По всем каналам показывают! Там одна с флаконом ходит туда-сюда. Так вот, это – я.
    Такой рекламы Димон, разумеется, не видел. И прекрасно понимал, что девчонка ему лапшу на уши вешает. Но заинтересовался.
…
Димон всегда поражался тому, что фотография может, как отнять что-то у человека, так и придать ему. Наверное, если бы он был физиком уровня Ландау, то смог бы дать вразумительный ответ. Но он был из простых смертных.
    По-настоящему красивые в жизни люди получались на фотографиях милыми и слегка симпатичными, не более. А другие, менее привлекательные, но обладающие более чётким овалом лица или даже квадратом, что отнюдь не смотрится «ком иль фо», на снимках выглядят изумительно! На них хочется смотреть. Словно, фотография подчеркнула то, что в привычном трёхмерном пространстве мы не видим.
  Для обычной модели Настя не очень подходила. Почему?  Хотя бы потому, что фигура у неё была специфическая. Длинное туловище, короткие ноги. Рост чуть больше метра шестидесяти. И униформу, и платья для показов для неё, конечно же, требовалось не просто подгонять (как всегда это делают дизайнеры), а перешивать. Это хлопотно и затратно. 
  Но как фотомодель, здесь Настя была на своём месте! Её лицо, с очень крупными чертами, с высокими скулами, впалыми щеками и широко, по-лягушечьи расставленными глазами, что её не портило, на всех снимках получалось просто изумительным! Все линии чёткие, законченные. Фактурное лицо, и без макияжа выразительное.
    Димон не преминул отметить такую особенность. Однако требовалось проверить. И когда он провёл фотосессию, то поразился результатам! Шикарные фотки!
  Настя, которой всё было невероятно любопытно, вела себя максимально раскованно. Она совсем не боялась объектива, не стеснялась Димона, и позировала легко и непринуждённо. Для неё всё происходящее было игрой, Настя забавлялась. Она запросто согласилась полностью обнажиться и при этом своеобразно кокетничала. «Насмотрелась порнофильмов», - мелькнуло у Димона в голове.
   Когда Настино портфолио представили в агентстве, то сразу выдвинули её кандидатуру на видеосъёмку, отметив на снэпах, то есть натуральных снимках при естественном освещении и без фотошопа, исключительную Настину фотогеничность и чистую, ровную кожу. Кастинг Настя тоже прошла играючи, и её отобрали рекламировать отечественный крем от загара. Работать следовало «лицом», а значит, предполагались крупные планы. Для моделей это всегда испытание! Чтобы никаких чёрных точек, крупных пор, никакой вялости во взгляде, никакой скованности в кадре. Всё должно быть натурально и свободно. Живая природная красота воочию! И Настя Пастухова весьма преуспела в столь специфической видеосъёмке. Она запросто обошла всех своих конкуренток, и её даже потом выбрали «лицом» этого «бренда местного значения».
   Настя капризно надувала пухлые губки, задорно улыбалась, когда её просили встать в пол-оборота, смешно взъерошивала густые светло-русые волосы, и образ её получался предельно естественным, словно фотограф шёл мимо, увидел и случайно запечатлел.
    Настя сама удивилась, что у неё всё так неожиданно легко получилось.
Она привезла рекламные буклеты отечественной косметики, каждая страничка которого была отмечена её портретом, в родной посёлок и распихала по соседским почтовым ящикам. На следующий день с нескрываемым удовольствием наблюдала, как толстая соседка-продавщица, никогда не считающая Настю человеком, детально изучает буклет.
   В магазине, куда Настя под предлогом купить хлеба зашла посмотреть на реакцию сельчан, её осторожно спросили, куда она теперь так часто уезжает. «На работу! Вот какая доля мне выпала. Трудная! - притворно вздохнула Настя. – Знаете, как непросто всё? Знаете, сколько часов перед камерой нужно позировать? Мне теперь не вздохнуть. Устаю, как собака!» Люди всматривались буклеты, узнавали Настю, удивлялись, конечно, сомневались, им всё не верилось, что оторва Пастухова, что пошлёт и вышлет, которую они сызмальства знали как христарадницу-побирушку, имеет отношение к недосягаемому, вожделенному модельному бизнесу. Всем казалось, что буклеты – розыгрыш, выдумка, фотомонтаж! Но, когда они увидели на коммерческом канале рекламный ролик с Настиной физиономией, прониклись уважением. Как же, фотомодель!
  А мать от восторга всю ночь проплакала. Хоть кто-то из них выбьется в люди!
…
Однако ранняя испорченность и дурные наклонности юной девочки настораживали.
 Димон, когда ещё только пригласил Настю в свою студию, сразу предупредил: если хоть одна вещь пропадёт – хоть гелевая ручка – он её посадит! Собственноручно напишет заявление и даст на суде показания.
 Настя заверила, что воровская практика осталась в прошлом! Ошибка, с кем не бывает.
При случае он всегда напоминал ей об обещании, и она энергично кивала, что, мол, не забыла, всё будет о`кей!
  В хоккее Димону не раз приходилось сталкиваться с тем, что чистят сумки, рюкзаки, карманы. Ему пришлось поездить на соревнования, побывать в разных неоднородных местах, и их раздевалка всегда попадала под прицел карманников. Что только юные хоккеисты не придумывали, дабы защитить свои вещи, но начинают собираться после игры, постоянно у кого-то чего-то недостаёт.
  Так это хоккей… А тут фэшн-индустрия! Модельный бизнес – значит, много красивых вещей. Есть, чем соблазниться.
 Но Настя клялась и божилась, что ничего не тронет. И не трогала! Во всяком случае, пока. И Димон пока не слышал, чтобы кто-нибудь обращался с жалобой относительно пропавших вещей.
…
Насте пришёлся по душе этот разношёрстный и такой нестабильный мир моды. Ей не было ещё восемнадцати, она не могла нормально устроиться ни на одну работу, а тут у неё то и дело «калым»!
Именно периодичность работы особенно привлекала Настю. Она не могла находиться в Москве постоянно и приезжала от кастинга к кастингу, от съёмок к съёмкам. Сложность заключалась в том, что менеджеру трудно было сообщить о поступившей заявке от рекламодателя, потому что схема элементарна: заказчик обращается в агентство, там ему предоставляют портфолио моделей на выбор, а уже из избранных идёт решающий отбор.
  Но Настя нашла выход, она договорилась в своём посёлке с девчонкой из соседнего дома – у неё был стационарный телефон – и та, едва услышав в трубку слово «кастинг», неслась на всех парусах к Пастуховым. Надо было слышать, как все охали и ахали: «Чудеса, да и только, Настька как Клаудиа Шиффер будет!» Насте это нравилось, знай наших! А вы думали, она до конца своих дней «петь Лазаря» будет? 
Потом Насте удалось «раздобыть» сотовый телефон, связь с модельным агентством стала бесперебойной, и непостоянная работа встала на «постоянные рельсы».   
22
Но в модельный бизнес Настя и раньше пыталась пролезть. «Папа» подсказал, что, мол, есть перспектива, несколько часов – и денег куча.
 Какая ж девчонка не захочет покрасоваться на обложке журнала? Насте в то пору и пятнадцати не было, салага, ничего не видела, хоть и прошла огонь, воду и медные трубы, но всего хотелось.
   «Папа» по объявлению в газете привёл Настю в агентство, где приняли её с распростёртыми объятиями! Тётенька  на ресепшн исполнила арию про бешеные заработки – осталось лишь «браво» закричать и бешено зааплодировать.
 «Папа» ушёл, а Насте одёжу подбирать начали. Вплоть до белья. Перед ней как открыли красивые коробки, где кружева пенятся, она так и затряслась вся. До чёртиков захотелось иметь такое бельишко! Тут ещё и чулки нашли. (А о чулках она давно мечтала, присматривала в магазине, да стырить не получалось, а тут, раз – и в руки). «Насовсем?» - серьёзно поинтересовалась Настя, когда примерила бельё и чулки. Тут тётеньки захихикали: «Ну, конечно! Ещё спрашиваешь… Кто же после тебя бельё с чулками наденет?»
  Насте не понравился смех, странный, с подтекстом, но уж очень хотелось иметь красивый кружевной набор (плюс чулки из качественного латекса, естественно).
    Ей объяснили, куда её сегодня повезут, рассказали во всех подробностях, что такое эскорт, и какую роль будет играть она в таком ответственном мероприятии. С неприкрытой помпезностью заявили: «Ты должна с честью представить солидного мужчину в обществе!» Настя надулась от гордости: наконец-то, её оценили по достоинству. Ещё её предупредили, что после переговоров будут съёмки в фотостудии на втором этаже. Настя внутренне ахнула, а если на снимках она выйдет дура дурой (некрасивой, то есть), то их всё равно в журнале опубликуют? Но она не высказала своих опасений вслух, боясь спугнуть удачу.
Тётеньки не забыли рассказать, как вести себя в ресторане – ведь часто важные переговоры идут именно там! – они чётко озвучили суть (за это им спасибо): «Официант на стол кучу вилок выложит, ты смотри, как твой сосед ими орудует, и сама так делай. Всё просто!»
  Настя кивнула, и уже тем же вечером сунули её в машину и повезли. «Фу, - подумала она. – На «пятёрке» везут. У нас в посёлке уже у всех иномарки! А у этих, столичных – «сараи»! Позорище!»
   Настю сопровождал неулыбчивый развязный парень неопрятного вида (брюки помяты, футболка помята, кроссовки старые), он постоянно жевал жвачку и массировал кисти рук. «Пастухова, - сказал он, когда подъехали к ресторану, - клиент проверенный, вести себя тихо. Возникать начнёшь – зубов не досчитаешься, это я тебе обещаю». У Насти сжалось сердце, она испугалась, потому что поняла, фортеля выкидывать здесь нельзя, и, похоже, она «записалась» в неправильное агентство. «Идёшь, работаешь, - хмуро объяснил сопровождавший её парень. – Пасть откроешь – пожалеешь. Клиент на вес золота! Радуйся, что тебе в первый день так пофартило. Тебе ещё и пожрать на халяву дадут. Дуракам всегда везёт». Настя ещё сильнее сжалась. А парень деловито продолжал: «Как закончишь работать – идёшь сюда. Клиент деньги отдаст мне, потом я тебе твою долю выложу. Усекла?» Она кивнула.
- Вперёд!
Открылась дверца машины, и Настя испуганно вышла. Возле ресторана её ждали какие-то дядьки, все в костюмах и при галстуках, и Настя успокоилась. Приличные господа, не стоит волноваться.
 Ей кивнули и жестом пригласили войти в красивые стеклянные двери. Настя, шатаясь на высоченных каблуках, потопала. Она постоянно одёргивала умопомрачительно короткую узкую юбку из кожзама, едва прикрывающую зад; эх, чулки все напоказ; они красивые, конечно, с ажурными широкими резинками вверху, но всё равно, надо было их поглубже спрятать, под более длинную юбку или платьишко.
Что касается блузки, то вместо неё была бесшовная нежно-розовая маечка с глубоким вырезом, туго обтягивающая высокую упругую грудь в кружевном фирменном бюстгалтере. На плечи Настя накинула свою выцветшую серую курточку из натуральной кожи, что подарил ей «папа».  Пока шла, замёрзла; то лето выдалось неулыбчивое, оно уже всё пропиталось осенью, и холодный ветер без стеснения хлестал Настю по щекам.   
    В ресторане царил полумрак, свет был приглушён, горели тёмно-красные бра на стене, слышалось манящее бульканье воды – это пел фонтанчик у стены; по углам сидели парочки, ещё какая-то стайка молодых людей. Все были заняты собой.
     Мужчина в костюме прошел вглубь зала, повернулся у одного из столиков, и Настя поняла, что именно в этом месте её и ждут.
   Она, волнуясь, подошла к столику. Мужчина в костюме ушёл, а она увидела перед собой рыхлого, пожилого дядю, сидящего вразвалку в белой рубашке, небрежно расстёгнутой вверху. Он увлечённо ел какой-то салат.
- О! – воскликнул он, подняв глаза на Настю. – Садись!
Она осторожно села, всё время озираясь по сторонам (никогда не была в ресторане).
- Белого? Красного? – спросил дядя и приподнял по очереди стоявшие на столе бутылки.
Она, сморщившись, замотала головой, нет, нет, ничего не надо.
- Колбаски тогда?
- Сосиски? – робко спросила Настя.
Дядя неприятно захохотал, потом чмокнул, вытер рукой губы и прохрипел:
-  Меню вот. Люля-кебаб есть, баварские колбаски есть. Но можно не мараться колбасой, а сразу мяса нормального заказать.  Антрекот хошь?
 Она не решалась поддержать кулинарную тему в разговоре, не разбираясь в тонкостях изысканной кухни и не до конца понимая, зачем её сюда привели.
- Вы фотограф?
Он с серьёзной мордой кивнул.
- А на съёмки когда пойдём?
- Щас! – бросил он и громко зачавкал. – Доем и пойдём.
На столе стояли ещё какие-то тарелки, Настя косила в них глазами и никак не могла разобрать, что там такое набросано и припорошено зелёными листочками.
- Ешь! – сказал он, перехватив её заинтересованный взгляд, и мизинцем подвинул к ней тарелку. – За всё заплачено. С антрекотом возиться уже не будем, долго его ждать, пока приготовят, а нам на съёмки пора. Фотоаппарат мой заждался.
- А это что? – с любопытством ткнула пальцем в тарелку Настя.
- Лобстеры, - буднично произнёс дядя. – Кстати, я Иван Иваныч. А ты кто?
- Конь в пальто! – это у неё само вырвалось (видимо уже освоилась в ресторане).
- Ты мне не хами девочка, - процедил дядя с безликими инициалами Иван Иваныч. – А то я и обидеться могу.
Настя прикусила губу.
- Больше не буду, - выдохнула она, как нашкодившая школьница.
Она не удержалась и подвинула к себе сразу две тарелки. Взяв вилку (первую попавшуюся), порылась в первой тарелке и дала волю эмоциям.
- Фу-у-у-у! – скривилась она, осмотрев двух рыжих лобстеров, лоснящихся от жира и переливающихся в бардовом полумраке. – Какие страшные! На раков похожи. Я раков только на картинке видела. А в природе ни разу.
- Лобстер – тоже рак, правильно. Только морской! Крупнее речного, – заметил Иван Иваны и опять кивнул ей на тарелку. – Да ты хоть попробуй, не едала ж хорошей еды никогда. А? На картошке с хлебом сидела, верно?
- Почему это? – оскорбилась Настя.
- А сытые на такие съёмки не ходят, - хмыкнул дядя и ещё громче зачавкал, дожёвывая какие-то зелёные листья в тарелке.
Насте было стыдно, но любопытно взяло верх, вместе с тем очень  хотелось попробовать настоящей ресторанной еды. Не то, чтобы её мучил голод, а не терпелось поесть вкуснятину, которой только богачи питаются,  да и заправиться впрок не мешало, ведь неизвестно, как долго её ещё до еды «не допустят».
   Она придвинула другую тарелку и с брезгливой гримасой стала внимательно рассматривать.
- А это что ещё за хрень?
- Креветки. Жареные, кстати. Вот соус к ним.
Настя подвинула соус и, осторожно взяв одну креветку, обмакнула её головой в блюдце. Иван Иваныч перестал жевать и уставился на неё. Насте стало неуютно, она даже хотела положить креветку обратно к её жареным сородичам, но потом – была не была! – засунула в рот и стала, морщась, пережёвывать. Иван Иваныч заржал.
- Рыбу ты тоже с чешуёй ешь? Или всё-таки чистишь? – пренебрежительно бросил он.
- С чешуёй! – с вызовом заявила Настя.
- Девочка, - с угрозой в голосе сказал ей Иван Иваныч, - ты мне не дерзи, я этого не люблю.
   Настя его уже особо не слушала, она бесцеремонно залезла руками в тарелку и принялась креветки от души потрошить, очищая от «шелухи». Потом обмакнёт в соус и в рот, обмакнёт и в рот.
- Ну, как, вкусно? – довольно поинтересовался дядька.
- О-о-о! – промычала Настя и показалась ему большой палец.
Вскоре она уже занялась лобстером, с увлечением обсасывая все его рыжие непробиваемые части: крупные клешни, и брюшко, и «панцирную» спинку. Как таких чудищ едят, Настя не знала, но, опираясь на сиюминутный опыт с креветками, поняла – следует чистить, однако как не отметить, что приготовленное в ресторане всё вкусно, и чудище, сваренное в бульоне, сдобренным ароматными специями, да ещё политое сверху сливочным маслом с чесноком и соевым соусом, хочется просто облизывать. Настя и давай лобстера со всех сторон языком лизать. И в этот самый животрепещущий момент кулинарной вакханалии, Иван Иваныч вдруг заторопился, бросил салфетку в тарелку, быстро вскочил и, как тётки на рынке, замахал перед Настиным носом толстенькой ручкой:
- Пошли скорей, пошли.
- Сейчас, - капризно пропела Настя и с причмокиванием подцепила лобстера языком, - доем и пойдём. Фотоаппарат не убежит!
Но он её не слушал, рванул за испачканную в соусе руку и поволок на второй этаж.
- Ты чё? – закричала Настя. – Дай руки-то вытру!
- Сейчас придём, руки помоешь, и сама помоешься.
…
Они пришли в роскошный номер, обитый тёмными цветными обоями, с тяжёлой массивной мебелью и огромной кроватью посередине.
   Иван Иваныч подбежал и быстро задвинул бархатные шторы. Пока Настя глазела по сторонам, он уже стянул брюки.
- Мы это… Фотографироваться не будем, что ли? – упавшим голосом прошептала она.
- Ладно, ладно, брось прикидываться! – заворчал Иван Иваныч. – Можно подумать, пай-девочка из приличной семьи. Гулёна ты непутёвая! Ума – во!
И он постучал костяшками пальцев по её голове.
    Ком в горле застрял у Насти, слёзы сами заструились у неё из глаз. Уж что только ей не пришлось вытерпеть, уж как только её ни обзывали и в школе, и во дворе, и в магазине, и в электричках! Она стряхивала с себя и шла дальше. Ничем не запугаешь, ничем не удивишь. Но теперь…
  Боль пронзила её насквозь. Что же это делается на белом свете? В лицо, вот здесь, среди всего этого великолепия: шикарной мебели и шикарной еды, плюнули и – не заметили. Словно, так и надо. Словно, она, Анастасия Витальевна Пастухова, самка, у которой отсутствуют сердечные привязанности и которая не то, что не имеет стыда, а не имеет права на стыд. Не человек она. Половичок, что всегда грязный, о который можно и нужно вытирать грязные ноги. 
  Ивана Иваныча отнюдь не тронули её слёзы, он отреагировал весьма обыденно: потёр ладони и скороговоркой пробубнил:
- Супружеский долг. Исполняется впервые!
И скинул с себя остальное фирменное тряпьё, оставшись «в чём мать родила».
- Я тебе приплачу, так что обиженной не будешь. Не реви и иди сюда. Побыстрей!
Он насмотрелся на девчонок, которых относят к разряду продажных (за деньги, тем более за большие, сделают, что можно и что нельзя), и не испытывал ни капли сочувствия. Испуг и смущение у них присутствовали исключительно в первые разы их распутной жизни, потом претерпевало деформацию буквально всё: мировоззрение, философия, взгляд на прошлое, настоящее и будущее; девчонки превращались в циничных, извращённых стерв, не знающих стыд. 
Сейчас Иван Иваныч стоял голышом и, зевая, почёсывал брюшко, истёртое туго затянутым ремнём.
Настя взглянула на него, маленького, лысенького, плюгавенького, и подумала: «Жалко его». Ну, какая нормальная женщина захочет с таким любовь крутить? Ему для интима лишь кого-то на стороне снимать и за деньги обязательно; он, хуже лобстера, тот хоть страшен, да вкусен, а этот просто до ужаса противен. «Крутой лямур» с ним возможен только под наркозом.  Потом глаза её непроизвольно соскользнули вниз. Она тут же вытерла слёзы. Её испорченность, или можно сказать так – полное отсутствие воспитания, в данном случае оказалось как нельзя кстати. (Оказывается, всё нужно в этой жизни, и левое, и правое). Настя, сидевшая на кровати и только что горевавшая о своей разнесчастной судьбе, вдруг встрепенулась и, ткнув пальцев в Ивана Иваныча, то есть в его мужское хозяйство, с детской непосредственностью выдала:
- Как у моего Стасика! Таких же размеров.
И, откинув голову, неприлично громко загоготала.
- Ему и трёх нет!
Что тут началось! Иван Иваныч, как был голышом, так и накинулся с кулаками на Настю. Но она, закалённая в битвах, проворно отскочила в сторону и стала носиться галопом по всему номеру, ловко прыгавая из стороны в сторону; она кидала в него разные предметы: ботинки, настольную лампу, чугунное пресс-папье в виде собаки (в ногу Иван Иванычу попала), подушки (самые безобидные из всех «боевых вещей»), но его такими пустяками не возьмёшь, он целенаправленно стремился взять реванш и, поймав уличную девку, призвать её к ответу, совершив затем справедливое возмездие. Когда он всё-так смог схватить её за руку, Настя привычным движением нагнулась и так остервенело цапнула его зубами – они у неё выросли крепкими –  что он издал оглушительный рёв, раскатистый и полный предсмертного ужаса, чем переполошил всё заведение, претендующего на статус элитного. Кто-то подошёл к дверям их номера и стал отчаянно стучать и требовать, чтобы тотчас открыли, угрожая вызвать милицию.
В милицию Настя не хотела (Иван Иваныч, скорей всего тоже). И она крикнула в пространство:
- У нас тут это…эротическая фантазия!
Она хотела ещё что-то добавить, но Иван Иваныч, обезумевший и от боли, и от Настиной наглости, опять поскакал за ней. Может, он её и поймал бы, но дверь с грохотом выбили, и Насте удалось выскочить в коридор. И она, не помня себя, вдохновенно помчалась со всех ног по паркету, потом вниз по лестнице, судорожно оглядываясь на голого Ивана Иваныча, не сдающего позиций, несущегося за ней как есть босиком и не теряющего надежды поймать и наказать свою обидчицу (пятнадцатилетнюю девчонку, во внучки ему годящуюся).   
На улице она пронеслась мимо растерянных дядей в костюмах, подбежала к «пятёрке», рядом с которой её провожатый, развязный неопрятный парень, картинно курил длинную толстую сигару. Он видел, как за ней выскочил явно не в себе абсолютно голый клиент, что пользуется услугами их агентства на постоянной основе; ему не дали продолжить «бег с препятствиями» его же охранники, схватив и пытаясь вразумить.
- Чего это вы? – оторопело спросил парень, рассматривая запыхавшуюся Настю, у которой юбка задралась до живота, а один туфель оказался без каблука.
Настя, набрав побольше воздуха, как могла, объяснила:
- Не по Хуану сомбреро!
…
   Уже когда отъехали на приличное расстояние, Настин провожатый начал выступать и махать перед её носом кулаками. Но её после пережитого уже было ничем не запугать.
- Только тронь – сядешь! Я малолетка, понял? Скажу изнасиловал – и зона завсегда твоя! И батя за меня постоит. А черноглазого у метро Тульская знаешь? Он мой хахаль, тебя семь раз об дверь, один раз – об рельсы. Кишки тебе выпустит, не сомневайся!
- А что я в агентстве скажу? – буркнул парень и немного притих.
- А меня это не плющит, - пренебрежительно бросила она.
Затем вылезла из «пятёрки», вытянулась во фрунт и, козырьком приставив руку к голове, торжественно отчеканила:
- Экипаж прощается с вами! Приятного полёта.
…
 На этом знакомство с модельным бизнесом можно было бы считать законченным, однако Настя встретила Димона. И теперь она, честно глядя в глаза, могла сказать: «Я фотомодель!»
 
23
Здесь, в Нью-Йорке, Насте не удалось не то, что развить начатую в Москве карьеру, а даже элементарно протолкнуть портфолио в американское модельное агентство, коих в штатах немерено. Ни одно из них не пошло навстречу и не предложило сотрудничество. То есть портфолио, конечно, принимали (если присылают!), но в базе данных Насти никогда не было. Она не понимала, почему. Да, маленькая росточком, короткоручка и коротконожка, не подиумная модель, для показов не пригодная (её и в Москве на показы на разного рода шоу с демонстрацией модной коллекции российских кутюрье не приглашали), но она и претендовала в принципе, а уж на участие в показе «pret-a-porte» и «haut-couture» мирового масштаба тем более! На высокую моду не замахивалась, трезво оценивая свои возможности и физические данные. Но как фотомодель, разве она плоха?
   Она легко снималась в зимнюю погоду в лёгкой одежде, как того требовала композиция. Без шапки, с распущенными волосами не один час (!) стояла под настоящим снегопадом. И нос замёрзший ей растирали позднее, и руки. Не пикнула! Не заблажила, не закапризничала, и права не стала качать, как это делают другие, мол, платите мне за вредность. Она, Настя Пастухова, такая: сказали – стоять и улыбаться, она и стоит; и пусть хоть снег, хоть дождь, хоть град валит, не шелохнётся. У неё и сила воли есть. И совесть! Она обязана терпеть, раз согласилась на натурные съёмки в рекламе? Вот и будет терпеть. Какие могут быть разговоры? С Пастуховой легко работать. Не требует надбавок, запросто позирует дополнительно, если у фотографа снимки не получились (работает, даже если «вусмерть» устала!). Ночью студия освободилась и надо ехать? Приедет! В пять утра? Запросто! На вокзале ночевать будет, потом такси возьмёт (расплачиваться, правда, фотографа заставит), но приедет, будет, как штык!
     И что не менее важно, она очень любила свою работу! Всегда околачивалась возле  стилиста, где на зеркальном столике столько разных кисточек для бровей и для губ; рассматривала палитру теней. А губные помады просто обожала! Даже когда наносили макияж другой девушке, подготавливая к съёмкам, Настя была тут как тут, брала со столика помады, открывала их и нюхала. И ни разу ничего не украла! Только брала в руки флакончики и беспричинно вертела. Стилист прикрикнет на неё, она отойдёт, потом опять вернётся и смотрит, и рассматривает, и любуется, и вдыхает этот невероятно сладкий, магический запах косметики, превращающий блёклых «серых мышек» в необыкновенных красавиц «вырви-глаз». А одежда для моделей Насте как нравилась! Сам процесс переодевания, когда по триста три раза следовало «обмундирование». То жакет с мехом, то длинное платье для коктейля в пол, то элегантный чёрный блейзер, как в кино. Столько стильных шмоток – закачаешься!
     Настя не замечала интриг, мошенничества (моделям нередко недоплачивали), неуважения и халатности, когда с девушками не считались, и приходилось предварительно часами ждать то стилиста, то дизайнера, то фотографа. А то, бывало, директор агентства как варежку раззявит – душа в пятки, но одна мысль сверлила мозг: «Только бы не выгнали!» В мире моды она чувствовала себя, как рыба в воде. Её стихия. И свято верила, что покорит избалованную Америку одной своей влюблённостью в дело, к которому прикипела всей душой.
           Что только Настя ни делала, дабы добиться в Нью-Йорке мало-мальского признания, каких только усилий ни прилагала, чтобы просто заметили! Тщетно. И – закономерно – оказалась на улице, с чем долго не могла смириться. Ведь сколько денег и нервов потрачено для приобретения одной только визы! Временную рабочую ей не удалось оформить, зато получилось оформить туристическую, что тоже было непросто!
    Насте тогда казалось, главное – зацепиться, прилететь за океан, а там она уже разберётся, что к чему. Но она не учла собственную дремучую необразованность и, конечно,  ментальность другой страны, отличную от привычной. В Америке другие законы, и, не мудрено, что вскоре Настя стала там персоной нон-грата.
  На работу с туристической визой не устроиться, снять жильё с таким статусом тоже нельзя (даже самое захудалое койко-место не сдадут) и временные рамки такой визы  строго ограничены. Нарушения грозят серьёзными проблемами при выезде из страны. Конечно, нелегалов – выходцев из России в том числе – в Америке полно, и люди живут так годами, но у них с головой получше, поумнее они.
  К тому же, она совсем не знала английского языка! Не подготовилась, не взяла ни одного урока, считая, что прилетит в Нью-Йорк, а там, попав в англоговорящую среду, сама научится.
   В результате никто с ней дел иметь не хотел, и пришлось Насте Пастуховой бомжевать, спать в коробке прямо на тротуаре и скрываться от полиции, которая безо всяких разговоров сдала бы её в миграционную службу, а там, депортация с серьёзными штрафными санкциями (потому что серьёзные нарушения законов!) или даже тюремным сроком. (Она уже тут успела, нашкодив, засветиться, поэтому депортации боялась, как огня).
   Настя, увидев, сколько в Нью-Йорке бездомных, не замызганных, а одетых весьма прилично людей, удивилась. Она успела пожить в трущобах Бронкса, кризисном районе Нью-Йорка, где находят своё пристанище самые бедные американцы и иммигранты, и была потрясена вопиющей нищетой! Они с матерью тоже называли свой барак «трущобами», однако в их бараке можно было жить: и печка была, и электричество, удобства, конечно, на улице, но и туалет сколоченный был, и колонка, откуда они воду набирали, на  центральной дворовой улице была.
А в американских трущобах – ничего! Там есть жильё, в буквальном смысле слова не пригодное для жилья. Ни туалета, ни колонки с колодцем поблизости. Есть трущобы даже без электричества! Про отопления, вообще, умолчим.
  А стоит проехать в тот же Бруклин или Манхэттен, там роскошь и ухоженность не перестаёт потрясать воображение.
   Настя сразу отметила, что Москва, которую она знала, как свои пять пальцев, более спокойный и организованный мегаполис, и население там более ровное. Такие дикие перепады –  тут пентхаусы и тут же внизу в коробке человек, потерявший работу спит, – нет, такое, скорее, нонсенс. Бомжи везде есть, но в России это, скорее, крайне опустившиеся люди, в силу разных обстоятельств деградировавшие кардинально; это, как правило, спившиеся, наркоманы. А в Нью-Йорке бомжами могут быть обыкновенные служащие, потерявшие работу, которые не в состоянии оплачивать слишком дорогое жильё.
   Ночью, сворачиваясь калачиком в добытой в мебельном магазине большой коробке, служившей ей не один день домиком и кроватью, Настя в свойственной ей манере прокомментировала свои наблюдения: «Не ту страну назвали Гондурасом».
…
Сегодня, на своём дне рождения, Алисия испытывала угрызения совести. Не разыскала Настю, а надо было постараться! Сейчас она реально могла бы оказать ей поддержку, как материальную, так и… Да забрала бы её к себе жить! Вдвоём веселее. К тому же Алисия постоянно в разъездах, и квартира пустует; пусть Настя здесь живёт! Алисии постоянно некогда, она же теперь «лицо» самого крутого парфюмерного бренда и много снимается для глянцевых журналов. А ещё Алисия понравилась маститому кутюрье с мировым именем, и он выбрал её для демонстрации своих дизайнерских творений. Теперь график Алисии расписан чуть ли не по минутам и на несколько месяцев вперёд: показы в Париже, в Милане, в Токио. Она на подиуме нередко открывает и закрывает показ. Вот что значит супермодель!
Алисия помнила, как шла по Пятой авеню Манхэттена, и её кто-то окликнул:
- Зингер! Зингер!
Она завертела головой, но никого не увидела. Было очень многолюдно, час-пик вступил в свои права, хотя тут ежечасно час-пик.
Алиса повернулась и собралась продолжить свои марш (часто идя по улицам, она отрабатывала подиумный шаг), но вновь услышала:
- Алиска! Алиска Зингер!
Она остановилась, и к ней кто-то подбежал.
- Стоямба! Чё, не слышишь, что ли? Вот, бежит ноги-в-руки! Куда, прёшь, колхоз?
И тут она узнала в невысоком человечке в джинсах и клетчатой рубашке навыпуск Настю Пастухову, с которой познакомилась в Москве и которую все менеджеры называли за глаза весьма сложным, но очень точным именем «Если хочешь горя, полюби меня».
- Не узнала, что ль? – расплылась Настя в улыбке.
Алисия, потрясённая, стояла на тротуаре, не в силах вымолвить ни слова.
 Волосы у Насти были забраны в «конский» хвост, перетянуты резинкой и прикрыты мужской шляпой со смешными маленькими полями, но всё равно не скроешь, что волосы являли собой печальное зрелище, так как на них хорошо проглядывалась осевшая пыль и даже грязь, и хозяйка явно давно не брала в руки шампуня. 
 Настя протянула Алисии руку, и та с готовностью крепко пожала её. Брезгливостью Алисия не отличалась, кроме того, ей всегда была жалко Настю.
…
Первый раз они увиделись в Москве, когда бабушка Гизела принесла Алисии на работу обед. Алисия работа стендисткой на презентации кофе. В её функции входило, как обычно, стоять в униформе возле стенда с красочными картинками  упаковок кофе, рассказывать, отвечать на вопросы и также предлагать попробовать напиток в маленьких одноразовых стаканчиках.
 Работа была не пыльная, но муторная. Руководство оплошало и выбрало неподходящий зал торгового центра. Народу немного, кроме того, контингент оставляет желать лучшего. Одни гастарбайтеры. Или поблизости находился какой-то хостел или квартира, где эти гастарбайтеры обитали. Представьте, стенд, образцы и зёрен кофе и упаковки, и кофемолка, и турка на высоком столике – всё цивильно. И вот идёт один с косыми глазами и по-русски ни «бе», ни «ме», то другой такого же типа. Подружка у Алисии постояла часа два и отпросилась на какое-то важное мероприятие. А Алисия прилежно стоит и в пространство выдаёт заученный дома текст.
  Тут приходит бабушка Гизела. Она быстро оценила обстановку и коротко распорядилась: «Иди перекуси (принесла тебе в термосе обед), а я за тебя постою». Алисия попробовала было возразить – их же проверяет супервайзер – а потом решила, что ничего страшного не произойдёт, если она и отлучится без спросу минут на десять. Гастарбайтерам без разницы кого слушать, они ж всё равно не понимают.
   Алисия ускакала за столик в маленькое кафе, где её знали и разрешили присесть со своим домашним обедом. Даже  посуду дали: два тарелки и ложки. Ведь бабушка принесла не бутерброды, а картофельное пюре с котлетой. Пока Алисия расправлялась с едой, высокая худая Гизела в тёмно-коричневом костюме с узкой длинной юбкой из настоящей шерстяной ткани стояла возле столика с кофе и стаканчиками и громко разглагольствовала в пространство:
- Кофе! Походи-налетай. Будешь бодр. Кофе пьём в маленьких чашечках, не в больших, потому что с крепким напитком аккуратно надо, он на сердце влияет. 
 Мимо проходили гастарбайтеры и поминутно на неё оглядывались.
- Лучше пить кофе, чем водку. Кофе бодрит и голову оставляет ясной. Ясно вам?
Неожиданно в зал вошли супервайзер из агентства, проверяющая работу промо-моделей, а вместе с ней оператор с камерой и Настя Пастухова в качестве фотомодели, которую отобрали для съёмок в «кофейном» видеоролике.   
  Настя, тёртый калач, увидев у рекламного стенда высокую худую старушку в добротном старомодном костюме, как давай ржать:
- Это что за глюконат?
Супервайзер, деловая дама, с которой лучше не связываться, нахмурилась. И правда, клоунское шоу какое-то получается. «Где модель?» - вопрошал непроницаемый взгляд босса.
  Бабушка Гизела вмиг смекнула, что большое начальство пожаловало и Алисии сейчас нагорит, ой, как нагорит, и всё из-за неё, из-за прародительницы. В бабушке Гизеле боролись два подогревающих друг друга чувства: во-первых, она считала безобразием то, что девушек-моделей жестоко эксплуатируют и никогда не дают нормально поесть, что обязательно скажется на их здоровье, а во-вторых, она искренне полагала, что не хуже молодух может справиться с поставленной задачей – рекламой товара. Для чего этот цирк со стаканчиками, да турками и стендом впридачу? Чтобы, зайдя в торговый центр, люди купили именно этот, рекламируемый, сорт кофе (а заодно и конфетки-бараночки, это тоже прибыль). И, если она, дама мудрого возраста, привлекает клиентов, то какая разница, кто стоит у стенда? 
  Супервайзер считала по-другому. Итак, нарушение дисциплины. Увольнение с последующим занесением в чёрный список моделей во всех агентствах Москвы.
Ни одного слова не было сказано. Что говорить? Кто ж бабушку Гизелу с её внучкой Алисией не знает? Но сейчас они явно перешли границу дозволенного. Директор Влада Константиновна собиралась с ними расстаться, и теперь представился отличный случай.
  - Сегодня всемирный день шизофрении! – воскликнула Настя, которая, в отличие от других, бабушку Гизелу видела впервые.
А бабушка в этот критический момент вдруг – поняв, что терять нечего – с выражением зашлась в декламационном экстазе. По-немецки!
- Kaffee kaufen! Kommen Sie nicht vorbei! Trinken Sie Kaffee und Energie tanken! Der beste Kaffee der Welt, der beste Kaffee der Welt. Komm her, Kauf!  (Покупайте кофе! Не проходите мимо! Пейте кофе и заряжайтесь энергией! Лучший в мире кофе, лучший в мире кофе. Подходи, покупай!)   
Проходящие мимо мужчины и женщины неопределённого возраста и непонятного социального статуса, вдруг остановились и подошли к стенду поближе, с интересом наблюдая за бабушкой Гизелой.
Супервайзер, надев на лицо звериный оскал, развела руками и сквозь зубы процедила:
- Нет цензурных слов, чтобы выразить то, что творится здесь.
- В кофейной тусне! – вставила смеющаяся Настя.
   Люди, подошедшие к стенду, заулыбались, так смешно им показалось сказанное Настей.
- Я не против либерализма! – умно продолжила супервайзерша, видя, что публика внимает каждому её слову. – Но всему есть предел.
 И тут неожиданно ей зааплодировали. И пусть стояли всего человек пять, но это был однозначно успех!
Настя с оператором заржали, а бабушка Гизела застыла по стойке «смирно» возле стенда. Неожиданно откуда-то из недр магазина вынырнули две фигуры приличного вида и направились в эпицентр кофейного мероприятия.
- Hallo, wo kommen Sie her? (здравствуйте, вы откуда?) – обратилась к Насте одна фигура.
- Sie versteht kein Deutsch, (она не понимает по-немецки) – сказала бабушка Гизела. – Die Deutsche bin ich. (Немка здесь я).
 И тут вторая фигура вступила в разговор, и бабушка Гизела коротко заметив, что в России родилась и выросла и немецкий знает так себе, попросила своих дальних соотечественников говорить чуть медленнее, так как не всё понимает а, кроме того, стала умолять поспрашивать её про рекламируемый кофе. И тут же добавила, что она замещает свою внучку-модель, и её (внучку) хотят уволить. Немцы заулыбались, закивали. И понеслось.
Они спрашивают, бабушка Гизела отвечает, спрашивают – отвечает. Люди идут, слышат речь на чужом языке, останавливают и подходят поближе. Всем интересно!
    Вернулась из обеденного путешествия и Алисия. Увидев супервайзера, она всё поняла и попрощалась с жизнью. Сейчас ей достанется на орехи… Алисия встала рядом со своей бабушкой и обречённо стала шпрехать по-немецки какие-то известные всем обороты (надо было что-то говорить и надо было как-то справиться с животным страхом). Алисия всё время представляла себе, как выгонят их сегодня, с позором выгонят (может, даже и не заплатят!), и они с вечера начнут собирать вещи. У неё пронеслась мысль: «А новые ботинки я в тумбочку в прихожей поставила. Надо бы не забыть их взять!»
    Её мысли прервала сама Влада Константиновна, внезапно появившись в зале с управляющим торговым центром.
- Ну, вот, люди интересуются, нормальное место…
Она замерла, разглядев среди зевак бабушку Гизелу, оживлённо беседующую по-немецки с двумя немецкими фигурами.   
- Эти Зингер в могилу нас решили свести! – поджала губы супервайзер, как бы оправдываясь за номер не сценарию.
- Такого успеха я давно не видела! – громко выкрикнула Настя. – Сколько людей собрала фрау! Вы только посмотрите, как люди интересуются. И иностранцы тоже. Да бабуля – лучшая модель в мире!
- А? – и Влада Константиновна повнимательнее взглянула на болтающую бабушку Гизелу и её скромную высокую внучку, без конца поддакивающую по-немецки и с улыбкой пытающуюся даже отвечать на вопросы.
- Интерес есть, - авторитетно констатировал факт оператор.
- А? – Влада Константиновна ещё раз вдумчиво посмотрела на Алису с бабушкой. – Молодцы! Сообразили!
Управляющий торгового центра наконец заулыбался (он никак не мог понять, ажиотаж вокруг стенда и «кофейного» столика – это хорошо или плохо, по-немецки говорят, непонятно говорят; но одобрение со стороны директора агентства внесло необходимую ясность).
Вечером бабушка Гизела и Алисия узнали, что управляющий торговым центром выписал им премию. И бабушка Гизела впервые за эти два московских года решила шикануть и отметить успех в кафе. Она сказала найти девчонку-фотомодель, которая их так поддержала. Алисия нашла Настю, они познакомились, так и началась их дружба.
24
Бабушка Гизела сразу сказала о Насте: «Бесхозный ребёнок», и при любой возможности всегда старалась угостить её, причём, исключительно домашней едой. Бабушка даже заставила её однажды съесть в перерыве между съёмками тарелку куриного бульона, хотя Настя голосила, что не хочет, так как перед этим срубала пакет чипсов. «Ешь!»  - приказывала неумолимая Гизела, и бесшабашная неуправляемая Настя подчинилась.
    Она безошибочно чувствовала в старенькой Зингер внутреннюю силу и скрытую правду, вроде той, что лежит на поверхности, да не все могут открыто сказать о ней.
После особенно тяжёлых многочасовых съёмок Настя всегда покупала пива и методично пила, опустошая бутылку за бутылкой. Это расслабляло, Насте становилось легче, она уже никого не задирала и ни над кем не смеялась, становясь тихой и послушной девочкой. И в дальнейшем уже знала, что, если её одолевал особенно изнурительный день, то снять напряжение поможет именно пиво. Безобидное, всего-то две бутылки. Или три? Пол-литровые (это не страшно).
  Но бабушка Гизела придерживалась другого мнения и, едва увидев Настю с банкой или с бутылкой в руке, ни слова ни говоря, подходила и со всей силы давала увесистого шлепка по заду или по затылку, если Настя сидела на стуле.
Конечно, кому понравится такое обращение, да тем более при всех? Но Настя не смела бабушке Гизеле даже перечить, признавая её правоту и заслуженный авторитет старого, немало повидавшего на своём веку человека.
…
          Но в жизни Насти не всё было так скверно, как это могло показаться. В Москве у неё появились очень приличные подружки, красивые воспитанные девчонки, за которыми она непроизвольно начинала тянуться. В одежде уже профессионально разбиралась, абы что на себя не надевала и ширпотребное барахло с рынка категорично отсортировывала, и свой лексикон умными словами пополнила, и к этикету одним боком прислонилась, приобретя некоторые достойные манеры. Не всё получалось, но уже иногда Настя в разговоре – если того требовала ситуация – могла весьма деликатно прервать собеседника, что вызывало некое почтение со стороны окружающих. Да, Настя преобразилась, это уже была не та безбашенная «оторви и брось», что многие имели честь лицезреть в «начале славных дел». Некоторые задатки леди в ней проскальзывали, в связи с чем, появлялись и новые предложения относительно работы.   
       Что касается, например, того же эскорта, он как-то опять встрял в её жизнь, но это было самое обыкновенное сопровождение господ в смокингах. Не более. Насте такой ход дела безумно понравился, ещё бы, пришёл в ресторан, поел, похлопал глазами и ушёл. А потом тебе ещё и заплатили! Однако знай кошка своё лукошко.
  Как бы её ни одевали, от Насти всё равно веяло улицей за версту. На том приёме она от души позабавила господ свей чрезмерной непосредственностью и неумеренностью в еде.   Впоследствии они порекомендовали Настю одному нефтяному магнату, которому надоели длинноногие девицы, претендующие на роль роковых красавиц и мечтающих его заарканить, а ему хотелось разлечься. Снять на ночь смешную девчонку! «Есть ведь среди моделей такие?» - спросил он своих приятелей. Те и позвонили Владе Константиновне и попросили, чтобы «госпожу Пастухову отправили в эскорт».
   Настя, помня, что в тот раз с ней ничего плохого не случилось, деловито собралась и в назначенное время пришла в агентство, а оттуда её уже увезли на машине в ресторан.
   Настю, разумеется, приодели. Все вещи на ней от и до были брендовые (это Влада Константиновна сама проконтролировала). Она, кстати, сразу поняла, для чего выбрали именно Пастухову, но жалости к Насте не испытывала ни на грош, полагая, что для девчонки из неблагополучной семьи это не самый скверный вариант заработка.
   Чтобы не ударить в грязь лицом, Настю вырядили в платье от Дольче&Габбана, обули в туфли от Бальдини, накрасили сочно и броско, как и требуется для вечерних похождений. Потом – в машину куколку и прямиком навстречу судьбе (а вдруг связи в высшем обществе появятся?). Интим с нефтяным магнатом – презент! Расценивать нужно именно так.
    Ресторан, в который Настю привезли, был по-настоящему изысканный и очень дорогой. Знаменитый «Пушкин». Когда принесли меню и дали Насте в руки, сидящий рядом с магнатом начальник охраны наклонился к самому его уху и прошептал: «Заказывать начнёт. Приготовьтесь, самый цирк начинается».
   Настя заметила лишь то, что господа тихо переговариваются и посматривают на неё.
- На какую сумму заказывать? – просто спросила она, стараясь быть «политкорректной» и не сорить чужими деньгами.
   Хохот тут разрядил воздух. Магнат, аж, лёг грудью на разложенные на столе приборы, так смешно ему стало.
- На миллион, - наконец, выдавил он и опять засмеялся.
- Долларов, - добавил начальник охраны, и вновь послышался новый взрыв хохота.
Настя недоумённо смотрела на них, откровенно не понимая, что происходит.
  Подошёл официант с блокнотом, юный мальчик, почти одного с Настей возраста, и Настя стала с серьёзным выражением лица диктовать:
- Салат с камчатским крабом. Две порции. Нет! Три. Осетрина, ростбиф, блинчики с икрой и блинчики с телятиной.
- Также на трёх человек? – неуверенно поинтересовался официант.
- Ага, - сказала Настя и опять засверлила глазами меню. – Телячьи котлеты.
Тут у неё вытянулось лицо:
- А что такое корейка?
- Что? – не понял официант.
- Ну, корейка ягнёнка.
- Мясо такое, - нехотя откликнулся официант; он, видимо, был новенький, к тому же, недавно в ресторанном бизнесе и не знал многих нюансов. – Оно очень мясное!
- Мясное мясо тоже несите! – распорядилась Настя, а магнат со своим главным охранником опять принялись зубы скалить.
Настя проголодалась, её уже мало волновало, какое впечатление она производит, ей не терпелось поесть, в животе у неё урчало, и только лёгкий шум в ресторанном зале-библиотеке не давал прозвучать этому урчанию в полный голос.
- Всё? – подытожил официант.
- Как бы нет так! – проворчала Настя и заказала ещё кучу всяких пирожных, а потом насторожилась: – А «пти пате» – это что такое?
- Пирожки, - вежливо сказал официант. – Здесь русская кухня. А какая русская кухня без пирожков?
 С последним Настя согласилась на все сто процентов и потребовала принести пирожков со всеми имеющимися начинками: и с рыбой, и с ягнятиной, и с грибами, и с картошкой.
- Это правильно, - похвалил официант длинный список пирожков, составленный Настей. – О наших «пти пате» вся Москва говорит. Самые деликатесные! У вас хороший вкус.
Настя удовлетворённо зарделась.
- А почему по-нерусски называются? – поинтересовалась она.
- По-французски! – с достоинством ответил мальчик-официант. –  Во время Пушкина дворяне в ресторанах по-французски говорили. Вот у нас и оставили названия так, как  было принято у русских дворян. «Пти» - по-французски «Пушкин», а «пате» - пирожки.
- А-а-а, - понимающе кивнула Настя. – Получается, «пушкинские пирожки», да?
- Правильно! - гордо подтвердил мальчик и с подчёркнутой непринуждённостью добавил: – Французский я знаю, как русский.
Он уже сложил блокнот и собрался уходить, но его остановили.
 - Суп ещё, - давясь от смеха, выдавил главный охранник.
- Ему – суп, - ткнула Настя пальцем в охранника.
- Щи? Окрошку? Уху «императорскую»? – уточнил официант.
- Щец! – злобно выкрикнула Настя, понимая уже отчётливо, что смеются над ней. – С крапивой! И тому, и другому!
- И можно без хлеба… - запищал, повизгивая, магнат.
- И можно без хлеба! – отчеканила Настя, отшвырнув меню, и откинулась на спинку стула, сложив руки на груди.
«Помирать, так музыкой! - подумала она. – Как будет, так будет. Пусть ржут… Зато по-русски отожрусь в «Пушкине». И всем потом расскажу, что в «Пушкине» ужинала. Пусть эти уроды нефтяные потом куда угодно ведут. Лучше переспать, чем недоесть». 
Официант поспешно удалился, а господа, видя, что не на шутку рассердили главную клоунессу вечера, поспешно принялись её умасливать.
- Настенька, простите, мы вас обидели, наверное, своим… э-э-э…поведением, - начал было магнат.
- Да уж! – с вызовом выпалила Настя и поставила руки в боки.
- У нас был трудный день, - неестественно вкрадчиво запричитал начальник охраны.
- Бизнес! – развёл руками магнат.
- Пытаемся расслабиться, - пояснил охранник.
- Я вижу… - обиженно пробубнила Настя.
Тут магнат щёлкнул пальцами куда-то в пространство, и другой официант принёс откуда-то из глубины зала – словно из книжного шкафа достал – графин с водкой и поставил его на середину стола.
- Благодарю вас, - церемонно кивнул официанту магнат.
Настя немного успокоилась, а магнат принялся разливать водку.
- Мне не надо! – выкрикнула Настя и закрыла стопку ладонью.
- Будет! – сладко улыбнулся магнат. – И в ужин и в обед все аристократы стопочку опрокидывали. Павда, Михалыч?
Он повернул свою голову к главному охраннику и тот с готовностью закивал.
- Ты первый раз в ресторане, что ли? – с притворным удивлением спросил главный охранник.
- Почему это в первый? – красиво возмутилась Настя, изогнув дугой нарисованную бровь.
- Во второй, - прошептал магнат, и они опять зашлись в хохоте со своим «ресторанным» напарником.
- А, ну вас! – махнула рукой Настя и, выхватив у магната из рук графин, сама налила себе полную, до краёв, стопку.
Те чуть опешили.
- За вас, за нас, и за спецназ! – выдала Настя и, чуть проливая водку на скатерть, подняла стопку, затем, приставив к губам, быстро выпила залпом.
- Вот это по-нашему! – торжествующе воскликнул главный охранник. – И Пушкин, и Кюхельберккер, и Пущин – все принимали в ужин.
- Сейчас принесут…э-э-э, - магнат рукой показал на сервированный столик без еды.
- Зачем? – деланно округлил глаза главный охранник. – Русский человек после первой не закусывает!
- Ты русская? – небрежно поинтересовался магнат.
Настя кивнула. Водка быстро разлилась у неё в животе, и она почувствовала, как жар наполняет её: горят щёки, глаза, как плывёт лицо магната, что сидит напротив и водит по воздуху руками. Она вдруг успокоилась, поставила на стол локоть и, подперев рукой подбородок, внимательно осмотрела дядей.
- Ещё? – участливо спросил главный охранник, приподняв графин. – По маленькой? А?
- А! – махнула рукой Настя. – Сколько водки не бери, всё равно два раза бегать!
Дяди загоготали, и начальник охраны даже пролил трясущейся рукой водку на скатерть. Настя резко встала, и дяди забеспокоились.
- Куда же ты? – заворковал начальник охраны.
- Сидеть! – рявкнул магнат, вспомнив о своём высоком статусе и больших возможностях.
- Ща! – пренебрежительно скривилась Настя. – Мне выйти надо! Пусти.
- Куда? – хором спросили дяди.
- Поссать, - буднично ответила Настя.
     Когда она уже вышла из дамской комнаты и вновь направилась в ресторанный зал-библиотеку, без конца твердя себе под нос, что сейчас принесут котлету и «пушкинские» пирожки, о которых вся Москва говорит, её заприметила бабушка Гизела.
   Что касается старомодной фрау, тут своя история. Понятно, что оказавшись в столице с грошовой пенсией и крохотными, от случая к случаю, зарплатками внучки, следовало искать подработку. И бабушка Гизела нашла. Долго искала! (Везде отказывали, ссылаясь на её преклонный возраст). И вот удача улыбнулась. В ресторане «Пушкин»! В самом центре Москвы! Посудомойка, с которой они на трамвайной остановке познакомились, замолвила за Гизелу словечко, и менеджер благосклонно разрешил ей подрабатывать по вечерам. В выходные и праздники, когда особенно многолюдно. Много платить Гизеле, естественно, не могли, но даже и та небольшая сумма, которую железно выдавали каждый вечер после работы, была очень кстати.
   В тот злополучный день бабушка Гизела из-за большого наплыва гостей закончила работать позже обычного; ещё тем же вечером она отпросилась в магазин за овощами, что крайне не приветствовалось, потому что в конце дня все сумки у персонала проверяли, дабы таким способом предотвратить воровство. Из ресторана ничего выносить нельзя! Но бабушка Гизела всё равно сходила и купила невероятных размеров огурец. Один! Чтобы путаницы не возникло. (Если несколько взять, то и не разберёшь, где твоё добро, а где ресторанное, а один легко запомнить). Этот огурец она показала абсолютно всем: поварам, менеджерам, посудомойкам, официантам, охранникам, которые разозлились, оттого, что овощами перед носом трясут, как будто у них других забот нет. И когда собралась домой, со спокойной душой положила свой огурец в сумку (сверху), подчёркивая тем самым, что ничего не прячет, ничего лишнего не взяла, что чиста перед «Пушкиным» как слеза младенца. Одевшись, она вышла в холл, как вдруг мимо неё прошла Настя, унося за собой явно проспиртованные флюиды. Бабушка Гизела застыла на месте (кстати, на голове у неё красовалась шляпка с зайцем на тулье – парадный головной убор, достойный того, чтобы рассекать в нём в центре столицы). Потом, придя в себя, она, не долго думая, как была, в верхней одежде, решительно направилась за Настей и обнаружила её в зале-библиотеке за столиком, уставленном тарелками, с двумя гогочущими мужиками, которые попивали белую жидкость из графина и привередливо копались в принесённой официантом снеди.
    Старую Гизелу затрясло! Она не могла не то что смотреть, как юная девчонка квасит со взрослыми мужиками, она не могла мысли допустить, что подобное возможно в наше время, когда люди умеют читать и писать, смотрят телевизор, ходят в театр, и нетрудно узнать и запомнить, что такое хорошо и что такое плохо. (Она не учла, что время коварно, и часто происходит подмена ценностей).
   Насте налили уже третью стопку, и магнат захотел выпить с ней на брудершафт. Они встали и, вытянув руки, пытались проделать, в принципе, несложную манипуляцию, но столик оказался не узким, поэтому они пыхтели и путались.
  Зал наполнял лёгкий полумрак, располагающий к сокровенным мыслям и разговорам. Ничего не предвещало беды.
Тут к столику подходит высокая, худая, как жердь, старуха с зайцем на голове, вынимает из сумки длинный и толстый огурец и со всего размаха бьёт им по лбу магната. Тот так и рухнул на венский стул с полукруглой спинкой. Начальник «магнатовой» охраны заерепенился, вскочил, и тут бабушка Гизела и ему припечатала, аккурат между глаз. А Настю цепко за ухо схватила и поволокла к выходу.
- Баб Гизел, да ты чё, баб Гизел! – испугалась Настя. – Больно же, баб Гизел!
 Главный «нефтяной» охранник за Гизелой поскакал, за пистолет, что у него в кобуре хватается.
- Кого напугать хочешь? – кричит ему бабушка Гизела, не выпуская из рук Настино ухо. – Меня? Стреляй, я давно одной ногой в могиле! Убивайте, а дитё поить не дам!
 -   Да она сама-а-а! – орёт из-за своего столика магнат. – Прости тут, прости там, прости господи нам!
Бабушка Гизела Настино ухо из рук выпускает, достаёт огурец и направляется к столику.
- У неё резиновая дубинка! – визжит на весь зал магнат.
Посетители притихли, смотрят на столь необыкновенное зрелище в таком элитарном месте, и никак понять не могут, это костюмированный номер или взаправду. Судя по шляпке с зайцем, старушка – настоящая артистка, но… Но тут Настя подбегает к столику и быстрыми движениями еду в бабушкину сумку принимается перекладывать. Гизела не ожидала такого поворота событий, стоит с поднятым огурцом, как боец с гранатой. А Настя на секунду остановилась, потом порылась в её сумке, достала ещё парочку больших целлофановых  пакетов и принялась сортировать вкуснятину, в один пакет котлеты с корейкой, в другой пирожные и блинчики с пирожками.
- Ворует! – заорал магнатов дружбан, показывая рукой на Настю
- «Пушкинские пирожки», что ли тебе оставить? – язвительно поинтересовалась Настя. – А вот это ты не видел?
И она показала ему здоровенный кукиш.
- Баб Гизел, сейчас пойдём уже!
Настя взяла со стола тарелку с крабовым салатом и со скоростью звука принялась запихивать его в рот прямо руками. Проходившая мимо хорошенькая официантка невозмутимо сделала Насте замечание:
    - Тарелку не забудьте оставить! Тарелки с собой не брать и посуду не бить!
- Ага, - промычала Настя и, взглянув на воинственную бабушку Гизелу, быстро скомандовала: - Бежим!
Тут уже она сама схватила бабушку за руку и поволокла из зала-библиотеки. Начальник магнатовой охраны ещё что-то кричал им вслед. А Настя обернулась и выдала:
- У вас там щи на столе. Как заказывали. Зелёные. По-русски! Жрите быстрее, пока не остыли.
Бабушка с Настей выскочили на улицу и быстро скрылись за поворотом. Они не слышали, как магнат со своим вассалом трясут персонал ресторана.
- Сумасшедшая старуха! В дурку её! С гулящей девахой вместе.
Магнат сам хотел догнать беглецов, но ему неожиданно путь преградил охранник ресторана.
- Это что ещё такое? – опешил магнат. – Фамилия?
- Пушкин, - спокойно произнёс охранник. – Александр Сергеевич.
Магнат застрясся, побежал искать менеджера. Оказалось, что их тут несколько. Тогда он подбежал к самому большому парню и стал трясти его за грудки:
- Вы за это ответите! За оскорбление! За бардак! За старуху чёртову!
- Ага, - спокойно ответил менеджер, не меняясь в лице.
- Что-о-о-о? – зарычал магнат. – Фамилия?
- Пушкин, - так же невозмутимо откликнулся менеджер. – Александр Сергеевич.
У магната вытянулось лицо. Он завертел головой, пытаясь найти поддержку у других посетителей. Мимо проходила с подносом хорошенькая официантка и, увидев бурную сцену, остановилась.
- Пушкина! – представилась официантка и присела в реверансе. – Наталья Николаевна!
- Вы все, все будете уволены… - прошептал магнат. – И ресторану вашему конец!
Но, видимо, не столь могущественным оказался нефтяной магнат. Не смог справиться с Пушкиным Александром Сергеевичем.   
25
Удивительно, но всё как-то обходилось благополучно. Настя подружилась с бабушкой Гизелой и Алисией, хотя дружбой это назвать было сложно. Душевных бесед они никогда не вели, не делились тайнами.
  Настя имела обыкновение надираться пива, тогда – пиши: «Пропало!» - ей так от Гизелы влетало, лучше уж совсем на глаза не попадаться. А на ясную голову разглагольствовать о жизни не хотелось.
  Как-то ночью Настя приехала в Кунцево, нашла дом, где снимали угол Зингер, встала под окнами и стала голосить:
- Зингер! Алиска Зингер! Зингер!
Было понятно, что Настя уходить не собирается. Алисия выскочила на улицу в ночной рубашке, накинув на плечи куртку.
- Чего орёшь?
- Алиска, вынеси чего-нибудь пожрать, живот сводит!
Деваться некуда, Алисия сделала бутерброды с кусками варёной куриной грудки и вынесла Насте. А наутро получила выговор от всего подъезда.   
   Однажды Настя попросила Алисию съездить вместе с ней в её родной посёлок под Тверью, помочь перевезти сумки с тряпьём, которое она привезла из командировки в Китай.
      В Китай на работу Настю отправило модельное агентство Влады Константиновны, но ни один кастинг там Настя не прошла, зато накупила (не украла!) за копейки дешёвого тряпья, которое теперь следовало выгодно перепродать. Она уже договорилась на Чергизовском рынке с одним торгашом, и он готов был приобрести весь товар оптом по сходной цене.
Алисия согласилась помочь, хотя трястись на электричке ей совсем не хотелось, потому что буквально перед этим были натурные съёмки в Подмосковье, где она изрядно вымоталась.
Первые числа июля выдались на редкость жаркими, и девочки надели коротенькие сарафаны на бретельках, подставив солнцу точёные плечи, тонкие руки и бледные ноги. Но бледность бледности рознь. Настина была как кефир, а Алисина бледность оказалась сродни цвету слоновой кости и, играя, переливалась на солнце, а если девушка попадала в тень, то бледность становилась позолоченной, вскоре приобретая оттенок корицы.
- Алис, ты в солярий ходишь? – вдруг спросила Настя, обратив внимание на её тёмную, матовую кожу. 
- Нет.
- А чего, как негра?
- Не знаю.
Алисию часто спрашивали, в кого она такая смуглая, и она всегда терялась. Такая шоколадная в семье была она одна. Тёмная матовость очень ей шла, была её козырем. В школе девчонки завидовали, что в лёгком сарафанчике идёт в жару с голыми ногами, а как в колготках, ноги гладкие, матовые с тёмным отливом. все смотрят и любуются. И на съёмках фотографам эта её особенность нравилось. Фотки получались великолепные, ничего не требовалось ретушировать.
 Сейчас в электричке Алисия сидела на скамье в вагоне, заложив ногу на ногу, и видела, что люди идут мимо и косят на её явно не тронутые загаром, но с шоколадным отливом ноги. Её это забавляло, а Настю злило.
       Они приехали в посёлок часа через два, вспотевшие, с румянцем во всё лицо. Только вышли из вагона, как местные парни сразу стали их кадрить, таких зазывно ярких и чувственных. Если Алисия смущённо улыбалась, Настя за словом в карман не лезла и давала прикурить.
- Пастухова, откуда это ты?  - заигрывая, вопрошали парни.
- А вам какое дело? – как можно небрежнее отвечала она.
- Ты, я смотрю, подругу в Москве нашла?
- А как же! У меня самые лучшие подруги. Это Алиска Зингер, фотомодель. Тоже в рекламе снимается.
Парням нравился такой поворот событий. Фотомодель – в их понимании – почти киноактриса, звезда, обязательно симпатичная и фигуристая. Это та девушка, красота которой получила всеобщее признание. Она неизменной вызывает восхищение, плавно переходящее в благоговение, у любого представителя сильной половины человечества. В фотомоделей влюбляются, даже не видя их. Иметь такую подругу – повысить свой статус в глазах окружающих. (Не случайно у многих видных деятелей жёны и любовницы  – модели, пусть и бывшие). Конечно, неплохо, если при отменных внешних данных у красотки ещё и мозги с покладистым характером будут, но даже если этого нет, всё равно славно, что твой жизненный путь почтила такая милашка, и – право – весьма приятно сказать в компании когда-нибудь много лет спустя: «Я был влюблён в одну девчонку, кстати, фотомодель…»
    Местные парни прекрасно знали Настину профессию, видели Настю по телеку (пусть и не по центральному каналу), и рекламные буклеты видели, и шляпные каталоги, украшенные её чарующей улыбкой. Настя привлекала к себе внимание, хотя сказать, что она пользуется успехом у парней, было затруднительно. Ею скорее интересовались.   
  Увидев рядом с ней длинноногую девушку с золотистой атласной кожей, тонкую, как тростинка, и нежную, как ландыш, парни заинтересовались ещё больше.
- Девчонки, - вдруг сказал один из них, явно самый борзый, что быстро щёлкал семечки и ловко сплёвывал через плечо шелуху. – А пошли сегодня на дискотеку!
- Чего-о-о? – вскинулась Настя. – Там билеты под миллион, денег не хватит.
- Так даром же! – заверил парень.
- Даром – за амбаром! – отрезала Настя и, взяв Алисию под руку, зашагала с ней к своему бараку.
Пусть знают бичи деревенские, они не такие доступные, как некоторые, они лучшие в мире, самые красивые. Фотомодели!
…
- Вот моя деревня, вот мой дом родной! Прошу! – Настя распахнула перекосившуюся калитку.
Первое, что выхватил Алисин глаз, когда они вошли во двор, густая картофельная ботва метра полтора длиной. Она виднелась на крохотном, с сотку, участке, огороженным таким же ветхим, корявым, как калитка, заборчиком.
- Мамка-а-а! – закричала Настя. – Мамка-а-а!
Скрипнула дверь, и на улицу вышел маленький мальчик в серенькой маечке и чёрных ситцевых плавочках.
- Натя! – радостно закричал он. – Мама, Натя пиехала!
  На улице показалась маленькая очень моложавая женщина в затёртом светлом сарафане в крупную ромашку. В руке она держала сигарету, с наслаждением затягивалась, потом столь же картинно выдыхала дым, поднимая подбородок кверху. Женщину можно было назвать симпатичной, или, может, даже красивой, но вялая, жалкая улыбка всё портила. Загнанная женщина. С потухшими глазами, с растрёпанными белыми длинными волосами, убранными сзади заколкой, с маленькими детскими пальчиками с неухоженными ногтями, давно нестрижеными, не обработанными пилочкой, однако покрытым каким-то розовым дешёвым лаком. У женщины давно была подавлена воля, что отчётливо проявлялось в её дурацкой улыбке. И, видимо, именно травмированная психика подтолкнула женщину в пропасть, откуда выбраться она уже не чаяла, так как ещё не понимала, что в яме. О безысходности создавшегося положения красноречиво говорила высоченная ботва за заборчиком. «Ещё первые числа июля, а картошка «изросла» - урожая не будет», - подумала Алисия и ещё раз внимательно оглядела двор: участочек под боком, но никто за ним не смотрит. 
   Да, вот так, потому что у безвольного человека глаза смотрят и не видят, губы улыбаются, а весёлости нет.
- Стасик, что я тебе принесла! – закричала Настя.
Она достала из своей хорошенькой дамской сумки маленький квадратный кубик и, повертев ключиком в отверстии, застыла в радостном ожидании. Кубик запел. Это была музыкальная шкатулка, небольшая, но интересная, расписанная по бокам яркими картинками с балеринами в разных позах. Крышка кубика легко открывалась, и туда можно было класть разную дребедень. Стасик захлопал в ладоши.
- И вот ещё! – Настя протянула ему коробку с «рафаэлками» и целлофановый пакетик с черешней. – А ягоды мыть!
Стасик ещё больше развеселился, схватил подарки и утащил в свою комнату в бараке.
 - Изжарилися? – всё с той же жалкой улыбкой спросила мать Насти. – Иди, Настёна, чайник ставь. Только сахара нет.
- Сейчас куплю, - живо откликнулась Настя и тут же показала рукой на Алисию.  – А это Алиска Зингер, моя подруга. Фотомодель!
- Привет! – поздоровалась Настина мать, оглядев Алисию с ног до головы, и заулыбалась уже по-настоящему, очень довольная, что у её дочки такие хорошие подруги.
- Здравствуйте! – чинно откликнулась Алисия. 
И вновь огляделась. Она стояла посреди странного двора. Это был барак, рассчитанный на четыре квартиры (она насчитала четыре входные двери). Четыре крыльца и четыре маленьких земельных участка напротив. Но только одна дверь из всех была добротная и с обновлённым крыльцом, и участок земли напротив этого крыльца также радовал глаз своей ухоженностью: сквозь крепенький заборчик чернели небольшие луковые грядки, между которыми были положены доски. «Начисто выполотые, - удовлетворённо подумала Алисия.- Хороший у них лук, жирный. С вечера на ночь поливают. Молодцы! Земля успевает напиться». И именно эта квартира (с крепкой дверью и крыльцом) с внешней стороны была обшита «вагонкой».
Настя не пригласила домой, сказав, что засиживаться они не будут. Она в фаянсовой белой кружке вынесла чаю, а к нему – ввиду отсутствия сахара – положила на крылечке несколько карамелек.
- Чаёвничай! А я в магазин! За сахаром и за хлебом, – сказала Настя и убежала.
Когда она вернулась, то застала Алисию резво орудующей тяпкой на их огороде.
 - Салют обществу «Трудовые резервы»! – засмеялась Настя. – Лис, а ты чё полешь-то прямо с маникюром? Ногти же испортишь! Брось! Нечего с нашей картошкой возиться, её всё равно хватает на месяц.
Но Алисия не слушала. Едва Настя скрылась за поворотом, Алисия решительно зашла за жиденький дребезжащий заборчик и оглядела участок. Жирный осот выпирал отовсюду, какие-то васильки, мокрица. А сами картофельные грядки, жалко присыпанные сухими бугорками земли, видимо, считались окученными.
Алисия бросила взгляд на облезлый навес, под которым валялся разный хлам: тазик с пластмассовыми игрушками и прищепки для белья, засохшие огрызки яблок, гвозди, общипанный веник. Она решительно выгребла мусор и вынесла его на дворовую свалку, устроенную в бочке в конце улицы, потом, стряхнув пыль с игрушек,, сложила поаккуратнее, затем собрала все гвозди в отдельную кучку. К ней пришёл Стасик, жующий сладкие «рафаэлки» и стал помогать, но вскоре устал – жарко! – и опять скрылся за обшарпанной дверью барака.
   Мотыги Алисия не нашла, но не растерялась, постучала к соседям (у которых квартирка как игрушечка и грядки на участке как в научно-исследовательском институте) и попросила инвентарь на пару часов. Те удивились, но охотно дали.
    Алисия кинулась в знакомую ей с детства работу вдохновенно. Она просто не могла смотреть и соглашаться с жутким запустением. Руки её «чесались». Полола она и с ожесточением, и с наслаждением, как арию поёт оперная певица, любуясь обертонами своего сильного красивого голоса.
   Соседи выходили, смотрели, что-то спрашивали. Но Алисия не отвечала, потому что времени в обрез. Нужно успеть на вечернюю электричку в Москву.
   Когда она взяла мотыгу и сделала первую попытку разрыхлить землю, то сначала чуть не взвыла. Земля просохла насквозь (как ещё ботва такая высокая выросла?), мотыга отскакивала от земли как мячик. Тут Алисию взял сначала азарт, потому злость. «Одолею! Быть по-моему! - мысленно твердила она. – Я, Зингер, да сотку земли не ухайдакаю? Какую-то разнесчастную сотку?»
  Настя спросила, нужна ли помощь, но Алисия открытым текстом заявила, что они, Пастуховы, не умеют с землёй обращаться, и она им не доверяет.
- Ну, ладно, - ухмыльнулась Настя и ушла.
Сорняки Алисия скинула в одну большую кучу возле ботвы, а потом, прямо прислоняя к своему отнюдь не рабочему сарафанчику, унесла и скинула в бочку с мусором.
    У них в Сосновке перед домом тоже было огород. Никогда они не допускали сорняковых зарослей. Да никто из их соседей не допускал! Свой урожай погубить – это полбеды, а чужой? Ведь семена сорняков летят на чужой участок и засоряют его. Поэтому, если ты не полешь у себя, ты вредишь и соседу.
     И Алисия, скинув охапку осота с мокрицей в бочку, испытала невероятное облегчение. Её не беспокоил запачканный землёй сарафанчик, может, даже и испорченный, потому как зазеленился местами. Она от врагов землю очистила! Хорошее дело сделала.
   Окучивание далось её много тяжелее. Сухая земля, не удобрявшаяся, пожалуй, с незапамятных времён, не поддавалась. Но Алисия начинала углом своей тяпки рыхлить, всё больше и больше, а потом уже подгребать землю к ботве. И так грядку, за грядкой.
   Настя ругается, зовёт её бросать всё и бежать на станцию, а она от картошки оторваться не может. Как же бросить её? Замызганную, несчастную?..
    Только закончила последнюю гряду, быстро обвела глазами участок – совсем другое дело! Чисто как! И картошка, вроде, повеселела, когда прорыхлили её.
 - Алиска, прибью! – крикнула Настя.
Алисия в один шаг оказалась у добротной двери, приставила к косяку мотыгу и громко постучала. «Спасибо!» - выкрикнула. И ещё только одна нога хозяина оказалась на крыльце, а они уже с Настей, подхватив тяжёлые сумки с тряпьём, неслись со всех ног на станцию, где электричка, пыхтя, уже «причалила» к перрону.    
В вагоне, когда, взмыленная, Алисия сидела и пила газировку, припасённую для неё Настей, она подумала, что теперь точно знает, что такое счастье. Это удивительное удовлетворение от жизни, когда ты делаешь то, что должен, и у тебя получается, и понимаешь, что не зря живёшь.   
26
В Нью-Йорке Алисия вспомнила ту поездку и вновь почувствовала трепещущую радость от того, что сделала то, что должна была. Все руки ободраны были, горели, как в огне (осот как жалит!), ногти – картина ужасов, однако несмотря на это привела в порядок картофельный участок. Смогла! Ведь и на электричку они с Настей тогда успели, хотя по времени поезд должен был давно – ту-ту!
  Алисия встрепенулась и как-то странно – как показалось некоторым – взглянула на Раю.
- Я Пастуховой, когда она ещё со мной в комнате в Бруклине жила, предлагала деньги на билет до Москвы, но она отказалась! – возмущённо заметила Рая, полагая, что претензия адресована ей.  – Говорит, контракт у неё здесь какой-то.
   И Рая, и Димон, и Алисия понимали, что никакого контракта у Насти в Америке быть не могло, потому что... Не по Сеньке шапка.
В России Настю не продвигали, руководствуясь тем горьким опытом, когда она завалила хорошую работу в Японии, куда её со скрипом отобрали. Вычудила в бесподобной пастуховской манере: не прошла в Токио кастинг и давай японским менеджерам доказывать обратное, спорить, да так энергично, со свойственной ей «шпановской» экспрессией, ну, и получила, вежливо и убедительно: «Гудбай!» Ни для журнальной фотосессии, ни для коммерческих съёмок дизайнерских брендов её не отобрали. Все кастинги пролетела, «как фанера под мостом». Два месяца просидела в гостинице просто так и улетела потом в Москву не солоно хлебавши, а другие сумели заработать.   
    Небольшой успех в Москве вскружил голову, и девчонка, как это нередко бывает, потеряла связь с реальным миром. После пастуховских выступлений в стране восходящего солнца менеджеры московских агентств перестали её рекомендовать другим зарубежным заказчикам.
…
  Сидя в Алисиной Нью-Йоркской квартире, нельзя было не вспомнить о Насте, такой смешной, грубоватой, но искренней. 
   Рая часто рассказывала со смехом, как они познакомились. В Москве, готовясь к фотосессии, Рая вдруг увидела в раздевалке девчонку, примостившуюся на стульчике и согнувшуюся в три погибели. Девчонка, причмокивая, что-то доставала из целлофанового мешка и обсасывала. Присмотревшись. Рая обомлела: девчонка ест раков! Вот здесь, среди вешалок, заваленных дорогими платьями! Так и пятен наставить на одежду недолго.
- Девочка! – строго обратилась Рая к юной пацанке. – Ты…
Она хотела сделать одно замечание, но вдруг сделала другое, более существенное.
- Ты что делаешь?! – всплеснула руками Рая.
- Глаза разуй. Не шурупишь, что ли? – огрызнулась Настя и, взяв в рот клешню рыжего рака, стала её обсасывать.
- Ты же отравишься! – ужаснулась Рая.
- Вот дерёвня! – хохотнула Настя. – Кроме картошки с хлебом ничего не видела, верно?
Рая решительным шагом направилась к девчонке и выхватила у неё из жирных рук мешок с раками.
- По шее получишь! – угрожающе предупредила Настя.
 Но Рая тут же достала двумя пальцами одного рака и сунула Насте прямо под нос.
- Посмотри! Видишь, какой у него хвост?
- Рыжий. Они все, сваренные, рыжие, - сказала Настя.
- Распрямлённый! – возмутилась Рая. – Это значит рак мёртвый.
Настя захохотала и выхватила у неё  из рук мешок.
- Само-собой, - пробубнила она и достала другого рака, внимательно на него посмотрев. – Тебя в кипящую воду положи, и ты помрёшь.
- Девочка! – опять строго сказала Рая. – Раков варят живыми. Только живыми! Мёртвых раков варить нельзя. У них выделяется… как это… трупный яд.
И тут Рая, вновь выхватив у Насти из рук мешок с раками, стала ей наглядно показывать, как отличать живого рака от мёртвого.
- Это просто, - говорила Рая. – Если живого в кипящую воду положили – у него хвостик загибается внутрь, его можно есть. А если мёртвого – хвост прямой. Смотри, у тебя все раки мёртвые! Тебе срочно в больницу надо! Ты уже вон сколько съела.
И Рая показала на лежащий рядом мешок, полный клешней и панцирных осколков.
Настя, чертыхнувшись, поджала губы:
- Обманули, суки! Фуфел мне подсунули. Но ты не боись, мне ничего не будет! А ты откуда про раков столько знаешь?
- На Дону все раков едят. Я же донская казачка! – гордо сказала Рая.
- Ты? – закатилась в хохоте Настя. – Во дела! И среди казаков недоделки попадаются. Но ты чисто по-русски говоришь! Чё ты гонишь про донских всяких, я ж знаю, какой у них говор.
Тут Рая понимающе улыбнулась.
- В детстве у бабушки в Ярославле жили. А потом уже к папе – в Ростов. Помнишь, без зарплаты сидели месяцами? Так вот. Папа ездил с соседом дядей Мишей раков ловить. У нас всё лето раки не переводились. В ванне не помыться, туда их положат в воду, и они там ползают.
- Классная житуха у тебя была! – восхитилась Настя. – Это каждый день рака варёного трескать? Ресторан, да и только!
Рая вновь улыбнулась.
- Почти. Папа ещё щук и окуней привозил, мы их и жарили, и парили, и солили. С тех пор я совсем почти рыбы не ем. Сёмгу или форель разве что. И раков ещё! Но мёртвых – запомни – ни-ни! Нельзя! 
И Рая погрозила Насте своим длинным красивым пальцем. Та улыбнулась во все свои тридцать две белоснежных зуба, выстроенных в ровную шеренгу.
- Мне и не такое жрать приходилось, - прохрипела она и вновь потянулась к своему мешку.
Но испорченных раков Рая есть ей так и не дала, за что выслушала в свой адрес – мягко говоря – немало нелестных слов, самым приличным из которых было слово «лохушка». Однако как такового конфликта между ними не произошло. Настя не могла не проникнуться к Рае заслуженным уважением. А когда узнала, что Рая с Димоном дружбу водит, так вообще стала её за свою почитать и искать любого подходящего случая, чтобы поболтать о том о сём, порасспрашивать о разном (у Раи – голова «дом советов»). 
   Настя как увидит «большую тройку»  (Раю, Димона и Алисию), обязательно за ними увяжется. Когда в Царицыно открыли музей-заповедник, они ездили туда под мудрым Раиным руководством все вместе. Впервые в жизни Настя Пастухова прошлась по настоящим музейным залам, где скульптуры разные, а ещё изящные отлитые из серебра фигурки людей и зверей. И рассказывают про них весьма не скучно, но Настя, модель-стендистка со стажем, тут же подумала: «Да я лучше расскажу!» И заронила мысль в своей душе о профессии экскурсовода («Только узнать надо, сколько платят за такую работу и где учат», - решила она). Потом они пошли гулять по заповеднику, и с Настей вновь казус! Едва осмотревшись, она тут же влюбилась в чудесный царицынский парк с башнями, арками, старинными небольшими дворцами, рядом с которыми в заводях плавали живые белые, как снег, лебеди!
   Благородные величественные птицы её потрясли! Хотелось им всячески угодить, и Настя сбегала по-молодецки в магазин и, вопреки своим правилам на пустяки не тратиться, купила аж два батона, а потом давай от души крошить в воду. Лебеди, как моторные лодки, мгновенно приплыли к месту кормёжки и наперегонки  принялись жадно хватать хлебные мякиши. Алисии так понравилось представление, что она стала жалобно просить Настю дать ей хоть кусочек, чтобы тоже таких красавцев покормить. Но госпожа Пастухова была непреклонна! Лебеди – только её!  Она даже решила модернизировать организованную ею «столовую». Не у самого берега крошить – не очень птицы к берегу подплывают – а закинуть хлебца подальше. Для этого заскочила на видневшийся из-под воды выступ, но не удержалась и плюхнулась в воду. Что тут началось! Люди ещё не успели среагировать, а лебеди прямиком к Насте. С разбегу, махая крыльями, они набросились на неё, а один (самец, видать) стал со знанием дела клевать её, куда ни попадя.
- Заклюют насмерть! – закричала испуганно Алисия.
 Димон, как был в одежде, так и забежал в воду. Размахивая руками, он отогнал птиц, а шипящему самцу-лебедю вразумительно по макушке заехал ладонью  – тот намёк понял и послушно отплыл подальше. Димон Настю за шиворот на берег вытащил, и уже потом, усевшись на траву, глубоко вздохнул.
- Козлы! – закричала Настя и, расплакавшись, погрозила кулаком лебедям.
- А с виду такие интеллигентные, - только и обронила Настя.
- Это их территория! Поэтому они и напали, - проговорил Димон и, сняв кроссовки, вылил из них воду.
- Это лебедь-шипун, - вспомнила Рая название вида.
- Ага! – закивала головой Настя. – Как шипят, уж как шипят! Подальше от них держаться надо… 
         Отогревались они в студии Димона. Проголодались, и Алисия вызвалась сварить щей, собралась уже в магазин за капустой, но Настя, лежавшая на диване под пледом, вдруг приподнялась и запротестовала:
- Не надо щей!
- Супа черепахового желаете? – язвительно поинтересовался Димон, который безо всякого смущения ходил по студии в одних плавках.
- Раков!
Этого никто не ожидал. Но Настя так проникновенно сказала: «Раков», что никто не посмел возразить. И даже посмеяться.
Настя кашляла. Но как всегда была в своём репертуаре! Даже если болела, то все свои простуды переносила на ногах, и сейчас в этот прохладный сентябрьский вечер, искупавшись в холодной воде, она хандрила, что угадывалось по её мутным глазам.
   У Димона, который всегда жил не по средствам, денег было в обрез. Но Рая тут же добавила недостающую сумму и тут же сама заказала раков, позвонив в специализированный магазин.
- Курьер раков привезёт! – объявила Рая. –  Живых! Я их сама сварю. Обед будет у нас – пальчики оближешь!
Настя улыбнулась, а потом, уткнувшись носом в подушку, тихонько всхлипнула.   
       Курьер прибыл вовремя. Он привёз ни много ни мало шестнадцать штук среднего размера (на четверых – вполне достаточно). Рая придирчиво осмотрела каждого рака.
- Семечки! – иронично прокомментировал Димон.
- Сам ты семечки! – со знанием дела сказала Рая. – Самое то. Если крупных варить, то где такую большую кастрюлю возьмёшь? Бак надо.
Курьер также привёз несколько пучков укропа, также чеснок и сливочное масло.
    Рая собрав все необходимые причиндалы (раков со всеми специями), развила на кухне бурную деятельность, вытаскивая на свет Божий все кастрюли, которые имелись. В две средние она налила воду и поставила на плиту, а в маленькой принялась готовить соус.
Возле неё всё время топталась Настя, закутавшись в плед. Она совала свой нос во все кастрюли, дивясь «страшности» раков, нюхала зелень. А Димон с Алисией о чём-то говорили и без конца смеялись, вальяжно, на диване. Рая, слышав это, раздражённо принималась греметь посудой с удвоенной силой.
     А Настя схватила самого большого рака, без конца перебирающего маленькими лапками и угрожающе потрясающими своими клешнями, и, подбежав к дивану, положила его прямо перед Алисией. Та, истерично взвизгнув, вскочила и убежала к входной двери. А Настя, довольная, захохотала своим неприличным уличным смехом, чем рассмешила всех, и опять убежала на огороженную стойкой кухню смотреть на вожделенный процесс приготовления деликатесов.
 Однако когда Рая стала бесцеремонно опускать раков в кипящую воду, Настя не могла вынести такого садизма и отвернулась к окну.
- Надо в кипящую воду и головой вниз, - спокойно объясняла Рая. – Тогда рак сразу – фьють! Мгновенная смерть.
- Как на гильотине, - заметил Димон, дефилирующий всё так же нагишом, в тех же в плавках и не собирающийся, по всей видимости, одеваться.
Он заглянул в кастрюлю с раками и стал тыкать в них пальцами.
- Это Людовик шестнадцатый, это Мария Антуанетта, это Робеспьер.
Рая не удержалась и рассмеялась, а Настя, обронив плед, подскочила к плите и, закрывая грудь руками, затараторила, глядя в кастрюлю:
- Где Мария Антуанетта?
Рая ещё больше развеселилась и засмеялась уже во весь голос.
- Это не смешно. Это плачевно, - крикнула Алисия из прихожей, имея в виду адское варево на плите.
- Человеческое бытие есть человеческое бытие, - пояснила Рая и стала проверять бульон на вкус, потом занялась соусом, размяв в малюсенькой кастрюльке сливочное масло с щедро настроганным чесноком.
Когда раки чуть настоялись, пропитавшись солью и ароматным укропным душком, вся компания, чинно усевшись за журнальным столиком перед диваном, с удовольствием их трескала, уже не обращая внимания на не очень приличные причмокивания и запачканные жиром пальцы, которые все, как один, дружно облизывали без малейшего стеснения.
27
… - А помните, как мы в Москве раков варили? – спросил Димон и улыбнулся странной, не свойственной ему грустной улыбкой.
- Никогда такой вкуснятины больше не пробовала! - честно призналась Алисия.
- Настино любимое блюдо, - вздохнула Рая.
Все понимали, что Насте надо помочь вернуться в Москву, но не знали, как её найти и как уговорить её на этот единственно разумный шаг.
- А я на свою помолвку решила лангустов заказать, - несколько невпопад сказала Рая, чтобы скрасить неловкость.
 Ещё ей хотелось рассказать о переменах в своей жизни, но разговоры вспыхивали и тут же угасали, словно всё самое лучшее осталось там, в Москве.
- А почему не раков? – рассеянно отозвалась Алисия. – Раки дешевле.
- Лангусты изысканнее, - нашлась Рая.
- Типа, жизнь удалась, - усмехнулся Димон.
- Что лангусты, что раки… Без разницы, - Алисия пожала плечами.
       Рая ответила на это напряжённым молчанием. Что за бестактность со стороны самых близких друзей? Какие-то бессмысленные разговоры о членистоногих. Существуют более интересные темы. Никто, например, не спрашивал её про будущего мужа, как познакомились, как заинтересовались друг другом. И её такое невнимание обижало. Ей есть, что рассказать!
    Рая, в третий раз прилетев в Нью-Йорк с твёрдым намерением стать суперзвездой, просчитала все нюансы. Кого отбирают в топы? Тех, на кого хочется смотреть! Кто запоминается непроизвольно.
  Рая давно обратила внимание, что каждый человек передаёт информацию на каком-то другом, невидимом уровне, который мы чувствует, осязаем, но не видим. Красота – понятие расплывчатое. И Рая решила посылать мысленные импульсы. Изобрела целую программу: будет внутренне желать всем доброго утра или вечера, и любви. Всем  - любви, большой и светлой!
 Программа её заработала. Раю заметили-отметили. И уже в Париже она открывала показ вожделенной коллекции «Haute-couture» («Высокой моды»), куда для работы допускаются лишь самые-самые! Ещё бы, неделя Высокой моды – значимое событие, она проходит дважды в году – в июле и в январе – и на ней демонстрируют коллекции одежды исключительно парижские модные дома, получившие специальный сертификат. Количество вещей ограничено. Одежда создаётся по индивидуальным размерам, кроме того, шьётся только вручную и становится основой коллекции «де люкс», которая представлена всегда лишь в нескольких экземплярах. Если модель отобрали для показа на неделю Высокой моды в Париже, это говорит о её высоком рейтинге. 
Рая ликовала! Она пробилась!
   В дальнейшем ей приходилось, проходя мимо, видеть фирменные магазины и бутики, где представляют только линию «де люкс», и Рая наполнялась гордостью от того, что имеет определённое отношению к такой элитной одежде. Самой приобрести хотя бы один экземпляр из этой линии, она не имела возможности, настолько это было дорого и недоступно.
А что касается коллекций «pret-a-porte», там было, конечно, попроще. Хотя линия содержала в себе немало эксклюзивных вещей, однако зачастую на подиумах демонстрировалась одежда, отражающая все модные тенденции грядущего сезона и поступающая в дальнейшем в массовое производство.
  На показах « pret-a-porte» с моделями иногда расплачивались блузками, платьями, юбками, бриджами, пальто. А девушки нуждались в наличности, но получая такие великолепные презенты, не оставались в накладе. Все вещи категории «pret-a-porte» отличаются безупречным качеством: практически идеально выполнены, из отличных дорогих тканей, которые не полиняют, не растянутся и могут верой и правдой прослужить хозяину несколько сезонов, кроме того, такие вещи относятся к разряду исключительно стильных и их можно носить в обычной жизни.
    Поэтому Раин гардероб заслуживал отдельных похвал. Практичность в сочетании с изысканностью. Умение грамотно одеться и подать вещь дорого стоит. И при встрече, на первых этапах знакомства мужчины относили Раю Хренову, то есть Изабеллу Рай к дорогим женщинам.   
…
Но начавшая так многообещающе в дальнейшем Раина карьера модели вдруг застопорилась. Одно и то же. Видеоролик, промелькнувший незаметно, снимки для каталога, на которые больше не приглашают, всего одна за месяц журнальная съёмка. И вроде, её внешность вписывается в формат рекламируемого бренда. Но… Ни одного крупного контракта! 
Отметив свой двадцативосьмилетний день рождения, Рая приняла твёрдое решение – завязать. Но завязать, опираясь на достигнутые успехи! Её знали ведущие дизайнеры, с ней считались менеджеры, представляющие интересы крупных брендов сигарет, автомобилей, косметики. 
Она тоже может работать менеджером в том же модельном агентстве! И скаутом может работать, прекрасно зная, какие требования предъявляют будущим моделям, поэтому постарается и найдёт очень хороших девушек для модельного агентства!
  Ещё раз всё взвесив, Рая целенаправленно стала искать другую работу, разослав резюме в самые разные компании. И ей ответили! Ни одного отказа!!! Однако должности предлагают разные, на выбор. Рая взбодрилась и начала шире улыбаться. Подумала, что правильно сделала и не стала прыгать выше головы, повернувшись в другую сторону и увидев иные перспективы, и вот, процесс обретения нового места работы стал интенсивно развиваться.
 На её резюме откликнулась одна большая медиа-корпорация, где Рае предложили работать в отделе рекламы менеджером. Она согласилась, не раздумывая. Конечно, кто закончил вуз по специальности «реклама и связи с общественностью», да ещё с отличием? Теперь вперёд, дерзай!
    С успехом пройдя испытательный срок, Рая вскоре заняла неплохую должность с доходом  в шестьдесят пять  тысяч долларов в год (в Нью-Йорке средним считается доход в сто тысяч долларов в год, но для Раи, ещё иммигрантки, пусть и на легальном положении, такой расклад можно было смело относить к разряду успешных).
   Далее план её был предсказуем: муж и дети. (В глубине души Рая больше всего мечтала о должности хранительницы очага). Но как воплотить в жизнь такой план? Кто будет отцом детей? Гастарбайтера рядом с собой она видеть не хотела.
Рая подумала и через три месяца переехала из Бруклина на Манхэттен.
 Самая большая статья расходов – это жильё. Но Рая и тут всё просчитала. Дорогая квартира должна себя оправдать.
       Горький опыт в Москве кое-чему её научил. Теперь в мужчинах она искала не внешней броскости и позёрства, не напыщенных фраз («За что мне такое счастье?!»), а прежде всего ответственности. Мужчина содержит семью, основной заработок должен быть его. Но женщина, в таком случае, является стимулом, генератором идей и двигателем всех его начинаний! Она обязана соответствовать своему мужу. Чтобы он мог гордиться ею, был в ней уверен на все сто, и как в верной супруге, и как в надёжном партнёре.
Если женщина мечтает о муже с солидным положением в обществе, то, следовательно, сама должна что-то из себя представлять.
И Рая перечислила все свои плюсы: высшее образование и диплом с отличием, отличное знание английского языка (акцент присутствует, но в малых дозах; свободно читает и пишет без ошибок), работа моделью на подиумах и на телевидении (мужчинам это нравится), знание этикета и умение вести себя в высшем обществе, репутация леди, постоянный заработок, пусть и не такой большой, как хотелось бы.
Она станет отличной спутницей мужчине, пробивающему себе карьеру в нелёгком бизнесе и на политической арене!
     У Раи была машина (классический «Форд»), но водила она редко и неохотно. Сняв дорогую квартиру, урезала свои расходы на бензин и стала чаще пользоваться метро, не пренебрегая пешими прогулками. Просто приобрела для этого удобную обувь со специальными медицинскими полустельками, и ногам было удобно.
    Её очень интересовал старинный нью-йоркский парк. Частный! Огороженный чугунным забором с запирающимися воротами. Да-да, Грамерси! Рая много читала о нём, ходила вокруг него, видела гуляющих там людей, у которых были ключи от ворот, потому что внутрь могли попасть лишь избранные! Парк, естественно, от обыкновенных скверов отличался исключительной ухоженностью, зелёный, с подстриженными кустарниками и премилыми цветочными клумбами, но, кроме того, важен факт: здесь нередко могли отдохнуть известные люди, которые жили в районе Грамерси-парка и оплачивали требующиеся на него расходы (речь идёт звёздах кино, политиках, крупных бизнесменах); они имели возможность спокойно прогуливаться, зная, что никто не потревожит их, не станет дёргать и привязываться с расспросами.
   Однажды Рая шла мимо Грамерси-парка, кося краем глаза за чугунное заграждение, как вдруг услышала оханье и обернулась. Оказалась, одна очень пожилая леди – из благородных, о чём говорил её простой и элегантный туалет – споткнулась и рассыпала стопку книг, которые несла в руках. Рая тут же подошла к ней, собрала книги, помогла подняться и осмотрела её щиколотку. Леди растрогалась,  поблагодарила, а потом они столь же церемонно простились. А уже через неделю Рая сидела на скамейке в Грамерси-парке рядом с леди и с огромным удовольствием слушала нескончаемую историю её жизни, наполненную страстными романами и душераздирающими обидами на любимых мужчин. Из всех историй Рае больше всего понравилась ода о её сыне, холостом (!), с головой погрузившимся в карьеру и не замечающего ничего вокруг. Леди была твёрдо убеждена, что так жить нельзя! И Рая была искренне согласна с ней.
  Вскоре они на пару уже регулярно пили чай в Раиной манхэттенской квартире. Рая приглашала туда очень милую пожилую особу всё чаще и чаще. Показывала журналы, где на обложке красовалось её фото – она модель! – пекла манники, получавшимися у неё просто отменными: жёлтыми, «толстыми», очень сочными. Рая прибегла к секрету, которому научила её бабуля-фронтовичка: в горячий корж манника выливала полстакана горячего молока со сливочным маслом, и корж пропитывался, приобретая неповторимый вкус! «Язык проглотишь!» - изумлённо ахала леди.
     Вскоре Рая нанесла ответный визит к американской миссис в её личный таунхаус,  где она прожила без малого тридцать лет и который является – по её словам – её личной собственностью.
    Рае требовалось убедить леди, что она – дама надёжная, не врунья (журналы с её фотками видели), умеющая зарабатывать (ведь уже столь продолжительное время снимает такую дорогую квартиру, значит, деньги есть), хозяйственная (Рая не только манниками леди кормила, но и раковыми супами, что пришлись особенно по вкусу избалованной дорогой кухней даме).
    И вот однажды вечером, Раю, мило беседующему с леди, застал очень презентабельный джентльмен. Это сын пришёл навестить маму. Рая давно ждала этого момента, но, только увидев его, поднимающимся по лестнице, сразу встала, демонстрируя готовность уйти, чтобы не нарушать семейную идиллию и дать побыть близким людям наедине. Но джентльмен не отпустил Раю! Такая красотка, и в его доме, да ещё его маме понравилась! Пусть останется. И она осталась.
    Сын не обладал хорошими внешними данными. Не красавец. Невысок, лысоват, с брюшком. Тридцать два года (Рая быстро вычислила; возраст ей понравился, мужчина должен быть постарше).  От него веяло серьёзностью и основательностью. И Рая сразу внутренним чутьём поняла, что это её человек.
   «Не противен», - подумала Рая, едва увидев его. Это было плюсом, потому что предстояло исполнять супружеские обязанности, а физическое приятие партнёра тоже немаловажно. И детей от такого рожать неплохо! (Если противен, о каких детях может идти речь?)
Рая прошла два курса лечения в американской клинике под наблюдением врача-гинеколога, и уже не сомневалась в том, что матерью она станет обязательно.
   И в самый первый день знакомства она сходу заочно определила этого породистого джентльмена в отцы своего ребёнка.
Она ему тоже понравилась (Рая сразу почувствовала это). Ему чрезвычайно импонировало её «модельное» прошлое, и он, гуляя с ней по Грамерси-парку не без удовольствия отмечал, что все на них поглядывают.
Потом пригласил её в ресторан, однако Рая категорически отказалась (это её хитрость;  хотела показать, что она не так доступна, и это ей удалось). Хотя в Америке ресторанами принято называть почти все точки общепита, так что ничего особенного, если б и сходила пообедать, не знаковое событие, ни к чему не обязывающее.
  А театр она с джентльменом пошла! На Бродвей! Ей хотелось!!! И  потом сама стала рассказывать своему будущему мужу про московские театры, завсегдатаем которых она когда-то была, про Станиславского, и про то, как ей в своё время очень хотелось стать актрисой (а это было уже враньём, но не страшным).
   В решающий момент, на День благодарения, она пригласила в свою манхэттенскую квартиру их вместе с мамой. Рая несколько раз подчеркнула, что его мама – исключительная леди! –  была у неё здесь несколько месяцев назад (нужно же напомнить о своей разумности, умении зарабатывать и снимать престижную квартиру в престижном районе на продолжительный срок).
   Они ели запечённую индейку, а потом ещё салат с мясом рака и торт, который Рая собственноручно испекла в простой духовке.
  Все остались очень довольны. Подарки друг другу дарили. Рая для леди припасла духи «Шанель№5» и пуховую белую шаль («В Грамерси-парке бывает прохладно»), для её сына – золотой паркер. Он промолчал, а мама его ахнула. Но вопрос относительно дальнейших отношений был решён и развивался в дальнейшем более чем стремительно.
   Да он давно был решён! Американскому тридцатилетнему парню пришлась по вкусу русская модель, с ней на приёме показываться не стыдно. Но у него были кое-какие финансовые неприятности, которые он собирался решить знакомым способом, присмотрев в жёны дочку ювелира. Дочка ему не нравилась, а ещё больше не нравился её папаша, этот властный хамоватый ювелир. И поэтому парень колебался: или сам разрулит ситуацию, или всё-таки ювелиру придётся продаться.
   Взяв в руки золотой паркер, он вздохнул облегчённо. Пусть. Женится на русской. Зато «дрочить» его никто не будет, и дети от русской красивые получатся.
   Рае он вручил ерунду – небольшой фотоальбом с видами Нью-Йорка, упакованный в сногсшибательную яркую коробку. Рая открыла и воспитанно закатила глаза от восторга (она думала, что будет хуже, прекрасно зная американские нравы). Леди и её сын заулыбались и пригласили Раю прийти к ним с ответным визитом. Конечно, она пришла.   
        28
Алисия видела Раиного бойфренда. Та специально сделала, чтобы они со своим  американским суженым-ряженым обязательно столкнулись с Алисией нос к носу, где Рая уже официально представила его как свою вторую половинку. Смотри, девочка, и учись! Вот какой мужик у меня, на лице написано, что с положением в обществе и со связями!   
    Рая хорошо относилась к Алисии, всегда понимала, что их жизненный опыт нельзя сравнивать, так как разница в десять лет – это целая пропасть между двумя поколениями, и более старший должен учить младшего.
    И к Алисиной молодости Рая претензия не имела. (Сама была молодой, и поклонников у неё больше было).
  Но захлёстывала обида на такую вопиющую несправедливость, когда эта Зингер, не прилагая особых усилий, сумела стать супермоделью, девчонка с Урала стала звездой и какого масштаба (стоит посмотреть правде в глаза)! И в престижном конкурсе на себя внимание обратила, что даже привередливые американцы «выписали» её из-за границы, и в Нью-Йорке сразу попала в топовое модельное агентство с высоким прайсом и частыми кастингами самых крутых брендов, и грин-карту оформила! Она, Раиса Ивановна Хренова, не один год ждала, чтобы ей пошли навстречу в посольстве и дали добро на оформление грин-карты, которая потом поможет приобрести вид на жительство! А эта Зингер… Образованием похвастаться не может (аттестат-«девятилетку» ей Сальников помогал получить; все задачи за неё решал и сочинения писал), английский она знает так себе, ленивая (лишний раз книгу в руки не возьмёт, чтобы позаниматься), маленькая (метр семьдесят с хвостиком),  смуглая, худая, как велосипед, с вытянутым, как огурец, лицом. Страхолюдина с одной извилиной! И ей – миллионный контракт под нос…
  Но Рая сдерживала себя, избегая по возможности уничижительных характеристик относительно если не подруги, так приятельницы и, столкнувшись с Алисией на показе в Нью-Йорке, когда та только ещё прилетела за океан, помочь постаралась обустроить ей судьбу в столь незнакомом месте: проконтролировала, чтобы она в обязательном порядке оформила кредитную карту и медицинскую страховку.
  Кстати, Алисия заупрямилась. Она слишком хорошо помнила злоключения Наташи с Пашей; как эта несчастная Наташа носилась с работы на работу без выходных, чтобы внести необходимые платежи по кредитам и оплатить набежавшие штрафные просрочки, как скрывалась с малышом от коллекторов. Бабушка Гизела тогда Алисии сказала: «Видишь к чему приводят долги? Никогда, никогда не бери кредитов! Живи по средствам. Пусть мало у тебя в кошельке, зато спишь спокойно». И трудно было с этим утверждением не согласиться.
    Но в Америке другой уклад жизни.
Рая буквально трясла Алисию, объясняя, что, случись что –  без кредитной карты ей жилья не снять! Здесь всё завязано на кредитной истории, которая является подтверждением финансовой грамотности её хозяина и умения контролировать расходы.
   Рая чётко оговорила условия: «Оформляешь карту, кладёшь на неё из своих денег долларов триста, и далее уже пользуешься. Сначала своими деньгами. А потом уже банк, видя, то ты человек надёжный, знаешь, когда снимать и когда пополнять карту, выдаст свой банковский лимит. Можешь им не пользоваться, но он должен у тебя быть! Тогда с тобой будут иметь дело!»
   Алисия, которая считала каждый цент, заартачилась вначале, но потом всё же кредитную карту оформила, и она очень пригодилась ей в дальнейшем.
    А о медицинской страховке решила «забыть» («Не буду болеть, и всё! Значит, и страховка не нужна») и даже наврала Рае, что, якобы оформила. Но Раису Ивановну Хренову, потомственную донскую казачку, не проведёшь! Она взяла Алисию за руку и сама отвела, куда нужно. Алисия чуть не разрыдалась, когда узнала, сколько ежемесячно ей нужно будет вносить по страховке.
- Без медицинской страховки ты в Нью-Йорке никто! – вразумительно сказала Рая и больно щёлкнула пальцами Алисию по лбу.
    Алисия с благодарностью вспомнила потом её слова, и отношение к Рае стало с её стороны ещё более доверительным и тёплым.
…
А Рая продолжала поражаться несправедливости судьбы. Вот той, которая ничего не знает и ничего не умеет, ей – «золотое руно», а другим – шиш с маслом!
   Эту Зингер отправили в Париж на «Haute cоuture»! Такой коротышке доверили открывать и закрывать показ! С её-то шатающимся подиумным шагом? Не ходит, а ногами-палками «колбасит»! Куда менеджеры смотрят? И скауты ротозейничают, подыскать модель с хорошей «физикой» не могут, как будто усох наш земной шар… А платья из коллекции «Haute cauture»? Дураки-дизайнеры не поленились и рискнули эксклюзивные платья под Зингер подогнать! Но что толку? Она всё равно их носить не умеет.
   Вкуса художественного у неё – ноль! Не разбирается в моде совсем («А ещё мечтала учиться в колледже искусств, где много голых тётенек», - с усмешкой подумала Рая).
…
- Именинница, - ласково позвала Алисию Рая. – Ты шляпу-то Димке покажи! Вот шляпа у тебя по-настоящему изысканная. Супер!
- Да?
- Да! – воскликнула Димон. – Давай показывай!   
Алисия опомнилась и распахнула дверцы своей гардеробной. Включила все светильники вверху, сбоку, внизу и принялась с озабоченным видом рыться в большой куче вещей.
- А ты какую шляпу имеешь в виду? – растерялась Алисия.
Рая замерла, потом в один шаг оказалась у гардеробной и потрясённо ахнула.
В этом волшебном дамском шкафчике на вешалках-плечиках висело немыслимое количество юбок, брюк, платьев; внизу на полках стояла шеренга разноцветных туфель, босоножек, ботильонов, сапог и полусапожек; на боковых крючках висели зонтики с цветочками и без, длинные зонты-трости и малюсенькие складные японские, а также дамские кожаные сумочки большие и маленькие всех мастей: кисет и торба, клатч и саквояж, шоппер и хобо – все строго брендовые, из натуральной кожи или качественного кожзама; на верхних полках красовалась орда всевозможных шляп, некоторые из которых, по всей видимости, были упакованы в большие картонные коробки.
   Димон, видя выражение Раиного лица, на котором застыло потрясение самого высшего качества, не удержался, и тоже подошёл к Алисиной гардеробной, дабы воочию убедиться, что там скрыто нечто из ряда вон выходящее.
- Какое богатство! – засмеялся он, окинув взглядом огромную кучу барахла, и присвистнул.
- Лис! – прошептала Рая. – Ты же «шопоголичка»!
   Слово было созвучно «алкоголичка» и Димон, закрыв лицо руками, просто зарыдал от смеха.
- Хотелось, - стала виновато оправдываться Алисия. – И купилось…
Она достала с верхней полки бежевую широкополую шляпу из соломки «синамей», с чёрной каймой по полям и чёрной полосой на тулье – такие шляпы ещё именуют «для скачек» - надела на голову и повернулась к Рае:
- Вот эта изысканная? Да? Она мне больше всех нравится!
- Да, - вздохнула Рая. – Только надеть её некуда!
- Это точно! – подтвердила Алисия и повернулась в шляпе к большому зеркалу на стене.
  Димон тоже подошёл к зеркалу, и они с Алисией стали вместе вглядываться в блестящую амальгаму, показывая периодически отражению друг друга язык.
- А тебе идёт! – выпалил Димон.
- Что я говорила! – засмеялась Алисия. – А эта?
Она достала ещё одну шляпку –  вечернюю чёрную бархатную «таблетку» с вуалью и крупным алым цветком сверху.
- В такой только в гроб! – резюмировала увиденный шедевр Рая. – Вот зачем купила? Деньги только потратила… Некуда же надеть такую ерунду!
- Ну, и что! – беспечно возразила ей Алисия. – Пусть у меня в гардеробе живёт. Я буду, когда хочу, надевать и в зеркало смотреться.
- Соломоново решение! – поднял вверх указательный палец Димон.
- А я что говорю? – весело откликнулась Алисия. – Могу себе позволить!
       Столько лет Алисия не могла себе позволить, чтобы раскошелиться и купить хотя бы одну достойную, дорогую вещей, несмотря на то, что на съёмки и показы надевала брендовую одежду регулярно, и теперь, когда появились и средства, и место, куда можно вещи сложить, Алисия «отрывалась по полной»!
    Она шла по улице мимо бутиков и, едва увидев симпатичную дамскую вещицу в витрине, тут же останавливалась, долго смотрела, затем заходила в бутик, приценивалась, примеривалась и, как правило, покупала. Причём, зная заранее, что носить такую «красотень» она не будет! Но ей доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие прийти домой, в свою прелестную уютную квартирку в манхэттенской «щепке», надеть сначала одно платье, потом другое, потом жакет, потом юбку, дополняя их необычными завязками, ремнями, плетёными поясами. Посмотреться в таком шикарном до умопомрачения наряде в зеркало, а потом, как есть, выйти на большую лоджию, стоять разодетой и с блаженством обозревать необъятный Нью-Йорк. 
 Шляпы ей нравились до безумия! Она их покупала, придумывая им имена (хотя у них есть свои названия): Коко, Линда, Мария Антуанетта, «Я у мамы – дурочка», Жозефина, Скарлетт, Ассоль, и носила их на голове просто так; выкупается в душе, наденет халат, волосами потрясёт (просушит!)  и – шляпу на голову. Фетровые, велюровые, льняные, из соломки; канотье и вуалетки, слауч и клош, летние широкополые и даже котелок – все эти творения предприимчивых модисток нашли отклик в Алисином сердце и милой головке, а также место в её просторной гардеробной. 
   Особенно Алисии нравились кринолиновые шляпки «для скачек». Сказочные творения! Конечно, на улицу в таких не выйдешь. (В сумасшедший дом упекут!) Это аксессуары для церемоний. Но какие же они красивые! У Алисии были шляпки и чёрные, и белые, и красные, с огромными, просто гигантскими прозрачными полями и с изящными шёлковыми розами, накрахмаленными ромашками и хризантемами.   
  Алисия предпочитала такие шляпки ещё и оттого, что они напоминали ей бабушку Гизелу, которую она любила и которая любила её.
…
В Москве Алисия два года подряд ходила в одном и том же пуховике, на весну и осень у неё была курточка, а из другой одежды в обиходе присутствовали джинсовая коротенькая юбочка, джинсы-дудочки, облегающая водолазка-«лапша», джемпер, связанный мамой, несколько футболок, полосатая немнущаяся рубашка с воротником «апаш» и всё пожалуй.
  Из заработанных денег много денег уходило на курсы английского, на питание, проезд, мелкие вещи: носки, бельё, перчатки-варежки. Любые, даже крохотные доходы, появившиеся от дополнительных заработков, бабушка Гизела заботливо припрятывала на «чёрный день» и не забывала повторять, что у того, кто умеет откладывать, всегда будет «нос в лапше, и губа в борще».
     Однажды Алисия с Димоном стояли у его дома и обсуждали недавние события в суматошном глянцевом мире. Кто-то отличился и получил предложение от кинопродюсеров из Голливуда, что казалось невероятным!
     Зима была на излёте, шёл снег, но его хлопья, крупные и чуть влажные, ласкали щёки. Алисия стояла в своём стареньком пуховичке и ловила ртом снежинки, ёжась от сырого ветра. Димон стоял вообще по-пижонски без шапки и оживлённо раскладывал «карты» голливудских продюсеров, которые, явно, затеяли какую-то аферу: не просто так неопытную девчонку из России в большое кино позвали.
    Алисия слушала, но больше любовалась его азартным красивым лицом и длинной мощной шеей с большим кадыком, о который тёрся кремового цвета шарф из козьей ангорской шерсти, который она сама связала ему на день рождения.
    А тут накладочка вышла. Домой из своего НИИ возвращался Димонов отец, старший Сальников. Он подошёл к подъезду, даже не взглянув на парочку и не обронив ни слова, хотя Алисия достаточно громко поздоровалась с ним, и, уже открыв дверь, произнёс, не поворачивая головы:
- Дмитрий, почему без шапки зимой? Пневмонию захотел?
Алисия активно поддержала:
- Дима, конечно, иди домой. Холодно же!
Старший Сальников резко оборвал её на полуслове:
- Барышня, не вмешивайтесь. Мы сами разберёмся.
И тут же ушёл, раздражённо хлопнув дверью.
         В тот же вечер Алисия осадила бабушку Гизелу своими просьбами, весьма настойчивыми и убедительными. Надо обновить гардероб!
- Некуда складывать! – отмахнулась бабушка.
Алисия осмотрелась, и правда, купить можно вещь на замену другой вещи. А дополнить? Да, некуда складывать.
- И денег нет! – залепила бабушка. Про «на чёрный день» даже и заикаться не стоит, бабушка сбережения, собранные с таким трудом, ни за что не отдаст.
А денег всегда в обрез. Лишних никогда нет. Но Алисия знала, что настала решающий момент, когда «на чёрный день» следует употребить в дело!
В этот день, когда Димонов отец не захотел даже посмотреть на неё, Алисия сразу поняла, где собака зарыта. В её стареньком пуховике! Собака сидит там и всех пугает. Правда, без смеха, была бы Алисия красиво одета, Димонов папаша бы по-другому с ней разговаривал! А ей так хотелось произвести на него впечатление! Но разве это возможно в столь задрипанном виде?
У многих знакомых девчонок-моделей были норковые полушубки (мех, конечно, не ахти, но всё же), у некоторых – даже длинные из скандинавской норки шубы, сшитые в Греции.    
   А Алисия ходила, как оборванка.
Только бабушка Гизела так не считала. Джинс – материал крепкий, его, как говорится, и в пир, и в мир носить можно. Поэтому нормально внучка её одета, добротненько.
       Алисия, обычно не вступавшая с бабушкой в перепалку, тут принялась спорить и горячо доказывать обратное. Её положение фотомодели обязывает одеваться недёшево и в живой жизни производить на окружающих соответствующее впечатление! Встречают по одёжке, не так ли? Почему менеджеры не продвигают её, Алисию Зингер, ни в Китай, куда все ездят, ни Японию, где некоторые из её знакомых уже по два раза побывали? А потому что Зингер самая примитивная. Некрасивая и плохо одетая.
- Понятно, - вздохнула старая Гизела, гладя в блестящие Алисины глаза. – Парню понравиться хочешь.
- Вовсе нет, - запротестовала было внучка.
А бабушка Гизела, знающая про жизнь всё и больше, чем всё, стояла на своём:
- Помни, кто сердцем любит, тот и без шубы на руках тебя носить будет.
- Да при чём здесь любовь?! – вскричала Алисия.
- Не смей повышать голос на старших! – строго осадила её бабуля.
Сутки ушли на раздумье, а в первый Алисин выходной, оставив Пашку на попечение Елене Георгиевне, тоже заслуженно отдыхавшей, бабушка Гизела отправилась с внучкой в магазин. Не на рынок! А именно в магазин. (Чтобы в случае форс-мажорных обстоятельств знать потом, с кого спрашивать и куда вернуть товар).
  Предварительно узнали, в какие меховые магазины им лучше соваться с той небольшой суммой денег, что они готовы выложить за шубу, и, наконец, уехав на другой край Москвы, с грехом пополам пришли по адресу.
   Продавщица приклеилась к ним и назойливо ходила по пятам, беспрерывно рассказывая то про одно, то про другое.  Жужжала про скидки, про поставки.
- Самые дорогие шубы у вас где? – строго спросила бабушка Гизела, подозревая, что её хотят надуть.
- Вот там, - показала продавщица.
Они с Алисой посмотрели в «дорогую» сторону, сделав соответствующие выводы.
- А самые дешёвые?
- Там, - упавшим голосом ответила продавщица.
Бабушка Гизела с воинственным видом отправилась в сторону «там».
- Рыбий мех, - ворчала она, рассматривая шубы. – Длинную не купишь. В метро, что ли, в такой отираться? А короткую? Так задница отмёрзнет!
- Не отмёрзнет! – заверила Алисия. – Я из метро выйду, и, если холодно, сразу бегом. А там маршрутка или трамвай. Ты же знаешь, как я быстро бегаю!
- Знаю, - недовольно проговорила бабушка Гизела. – Для бега норковую шубу покупаем, так, что ли?
- Чтобы я красивая была. А то мне в этом ходить стыдно, - тихо прошептала Алисия.
- Стыдно, у кого видно, - отрезала бабушка.
Они пересмотрели абсолютно все недорогие, приемлемые им по деньгам полушубки (меховые куртки бабушка сразу забраковывала как «недоделанные», чересчур короткие). Дотошная Гизела придирчиво выворачивала подкладку, дула на мех, внимательно рассматривая, как ворсинки обратно ложатся.
- Эх, Ваньку бы сюда! – с досадой восклицала бабушка.
Дядя Ваня Шмидт был потомственным охотником. Зверя бил исключительно в сезон и при наличии лицензии, сам выделывал мех, и люди покупали у него шкуры со спокойной душой, зная, что всё качественно, всё законно.
В мехах, понятно, дядя Ваня Шмидт разбирался. Он в «лихие девяностые», когда овощные ямы у Зингер обокрали, подарил им несколько заячьих шкур, и Берта Тимофеевна с бабушкой Гизелой сшили маме полушубок, который вышел чрезвычайно тёплым и, вопреки прогнозам, носким. Несколько лет мама носила! Алисия с Кирой ходили, головы задрав, как же, их мама в натуральной шубе ходит.
  А теперь и у Алисии будет своя шубка. Норковая!
- Ванька говорил, что у хорошего меха ость должна быть ровной. Смотри, Алиска, ость ровная или нет?
- Вроде, ровная, - неуверенно отвечала Алисия.
- И подпушь должна быть плотной! Тогда шуба тёплой будет. Смотри, плотная подпушь или нет?
Алисия пожимала плечами, она не спец в мехах.      
В их возню вмешалась продавщица.
- С плотной подпушью и ровной остью – все там! – и она показала в «дорогую» сторону.
- А мы здесь найдём, - невозмутимо ответила бабушка.
И нашла.
Домой они припозднились, Елена Георгиевна уже уложила Пашку спать.
На кухне бабушка Гизела достала из пакета полушубок и любовно тряхнула его. Вот, смотрите, люди добрые, какое чудо мы сегодня с внучкой прикупили.
Елена Георгиевна восторженно заахала. Из других комнат женщины повыскакивали, всем хотелось на обновку посмотреть, не каждый день норковые шубы покупают.
- Надень, Алиса, надень! – закричали женщины.
Алисия, зардевшись, накинула на плечи полушубок и повертелась, как балерина во время фуэте.
- Стой! Дай рассмотреть! Ай, красавица!
У неё гулко билось сердце, так рада она была, а когда оглядывалась на бабулю, то сердце её готово было разорваться от восторга и от того, каким небывалым счастьем полыхали светлые, обычно мутноватые, родные Гизеловы глаза.
  Полушубок был орехового цвета из поперечных шкурок русской норки, но сшит очень даже прилично. Все швы безупречно ровные! Подкладка шёлковая, блестящая. Подпушь была не очень плотной, но высокой и остевой волос довольно большой, значит, тепло удерживаться будет.  Несмотря на невысокую стоимость, шубка оказалась качественной, так как её шкурки соответствовали европейским стандартам. (Это определила бабушка Гизела, вспомнив ликбез дяди Вани Шмидта, и не ошиблась). Бабушка поинтересовалась производителем и, узнав, что предприятие крупное и имеет собственную звериную ферму (это не продавщица сказала, эту информацию она почерпнула из статьи, что была в глянцевом журнале, который лежал на столе у директора магазина), то есть, найдя необходимые подтверждения качества – качественная вещь, значит, износостойкая, не один сезон прослужит - бабушка Гизела сразу выложила за ореховый норковый полушубок деньги, что «на чёрный день», то есть все свои сбережения.
  Они с внучкой ехали обратно в метро и молчали. Бабушка мысленно благодарила Бога за то, что дал её внучке такое чудесное одеяние. «Мне не довелось, дочке моей не довелось, хоть внучка в норке походит», - думала она.
      На следующий день шубку украли.
Алисия вернулась очень поздно со съёмок в чужой старой курточке. Бабушка вышла из комнаты, сразу всё поняла и в крик! Алису прямо на пороге за волосы оттаскала.
    Сама плачет, внучка её плачет.
- Столько денег отдали. Последнее отдали! Последнее!!! Что на чёрный день откладывали! – кричала бабушка Гизела.
- Я не хотела, я не видела… - плакала навзрыд Алисия.
- Легко далось, поэтому и оставила такую дорогую вещь без присмотра! Недотёпа! Завтра же собираемся домой! Побаловались в столице, и будет!
Все жильцы квартиры вывалились в прихожую. Беда стряслась какая-то, раз старый человек так плачет.
Проснулся Пашка, выбежал в одних трусиках в прихожую, крутит головкой, ничего не понимая, и по-детски комментирует:
- Баба Зела угаеца и диёца.
Все начали бабушку Гизелу успокаивать, принесли корвалол. Бабушка сразу полфлакона внутрь опрокинула, а потом, подумав, ещё допила остальное. Но рыдать не перестала. Кунцевская брежневская пятиэтажка от её стенаний заходила ходуном. Даже соседи, которые отродясь к ним, лимитчикам, не заходили, тут постучали и заявились (на ночь-то глядя): «Что у вас стряслось?» Бабушка Гизела опять в слёзы, никак успокоиться не может.
А тётя Оля вразумлять начала.
- Брать чужое нельзя! Этому нет оправдания, - спокойно и твёрдо сказала она. – У воров будет ежеминутная прибыль, но про нормальную жизнь им стоит забыть. Благодати, защиты Божией не будет.
Бабушка Гизела как закричит:
- Не хочу я это слушать!
А тётя Оля своё:
- Если Бог допускает, значит, так надо. Воры, когда чужое уносят, грехи чужие ещё забирают, так старые люди говорят.
- Тебе легко языком молоть, - шмыгнула носом бабушка Гизела. – Не тебя же обокрали!
- Думаете, у меня бед не было? – горько усмехнулась тётя Оля. – У меня кольцо платиновое унесли. Я дома была. Из-под носа! А это подарок мужа. Дорогое кольцо. Сами же понимаете, что такое платина. Во как!
- То кольцо, а то… - и бабушка опять залилась слезами.
- Мы не видим всего того, что происходит в мире. Перед нашими глазами только частичка. Но, может, вашу внучку спасли таким образом? - убеждённо сказала тётя Оля. – Вдруг на Алису напали бы с ножом где-нибудь, убили и шубу отобрали?
- Типун тебе на язык! – испуганно выдохнула бабушка Гизела и вытаращила глаза.
- Что-то страшное воры забирают. Не каждого обворовывают, заметьте! – и тётя Оля покачала головой. – У других ничего не берут, всё у них складывается, как по маслу, но это значит, за них молятся, и не только в этом, но и в том, другом мире.
Тут Елена Георгиевна вмешалась:
- Знаешь, Оля, на Бога надейся, а сам не плошай! Не оставляй вещь, где не надо. Не искушай!
- А теперь главное, - тихо продолжила тётя Оля, заметив, что Пашка улёгся в свою постельку и посапывает. – Простить! Ни в коем случае никого не проклинать. Простить! Пусть. Вор сам себе беду накликал и оттого несчастный вдвойне; жизни не будет. А к тебе, Алисонька, если нужно, твоё добро вернётся.
Алисия вдруг жалобно заскулила, представив, какой красивой увидел бы её Димон и его родня, а теперь она опять в их глазах – жалкая нищенка.
Бабушка Гизела словно очнулась. Она, пыхтя, поднялась, подошла к Алисии и поцеловала её в затылок.
- Всё будет хорошо, моя любимая. Не жили богато, неча начинать! За квартиру я заплатила, проездной у тебя есть. Или нет? Есть! Вот видишь. Скоро пенсия. Наладится всё. И не такое приходилось терпеть. Подумаешь, шуба какая-то. Жили без неё раньше и теперь проживём.
Она обняла Алисию за голову и тихо прошептала в самое ухо:
- И помни, я всегда за тебя молиться буду. И когда уйду в тот, другой мир.   

29
Но Алисия приложила максимум усилий, чтобы Димон о той злополучной краже не узнал. Так ей было стыдно и горько. Правда она успокаивала себя тем, что скоро лето, а уж в эту замечательную пору она всегда есть возможность одеться элегантно и недорого. А тут ещё в своё время ей подфартило и на одном московском показе – не помпезном, камерном – с ними, моделями, расплатились одеждой. Из моделей присутствовали всего четыре девушки, что создавало ряд неудобств. Приходилось лихорадочно переодеваться за кулисами (дефиле проходило во дворце культуры) и потом долго крутиться на сцене, вытанцовывая разные па, чтобы дать возможность другим надеть костюмы с множеством пуговиц и платья, к которым полагаются разные шёлковые платки (замучаешься завязывать), да чешская бижутерия из крупных бусин, похожих на мыльные пузыри, да всевозможные галстучки.
     Но показ прошёл на «ура». Дизайнер оказался подозрительно молодым и невероятно наглым. Девушки слышали, как знающие люди ставили ему в вину то, что он слизал для своей коллекции многие мотивы из стиля, разработанного Коко Шанель. На что кутюрье с лёгкостью парировал, типа, великая Габриэль для того и создавала свой революционный стиль, чтобы на его базе в дальнейшем дать шанс появиться другим мотивам, вроде вариаций, которые сегодня дамы и господа имели честь лицезреть. А потом со всего размаха заехал репортёрам известной и избитой фразой: «Новое – это хорошо забытое старое!»
Когда модели, уставшие, развалились в гримёрке и некоторые уже потягивали пиво, молодой кутюрье вошёл и сказал, что он только начинает осваивать дизайнерское ремесло, заплатить не может, но разрешает каждой девушке выбрать по две вещи из созданной им коллекции.
  Девчонкам не понравилось такое предложение, они рассчитывали, что парень переведёт деньги в агентство, которое в свою очередь выплатит им положенные гонорары. Есть-пить хочется, и бесплатно никто не даст. А гардероб у девчонок был и так упакован дорогими и весьма презентабельными вещами, поэтому в платьях никому неизвестного дизайнера они не нуждались. (Все, кроме Алисии). Но делать нечего, пришлось «брать натурой».
 Алисия выбрала две вещи, за которые дерзкий дизайнер искренне её похвалил.
- У вас хороший вкус, мадмуазель! – сказал он.
Она покрылась краской. Хотя комплимент поднадоевший, дежурный и неинтересный, но точный! Алисия, которая наощупь уже могла рассказать всю поднаготную того или иного платья: из какой ткани, какого фасона, мотивы какой коллекции отражает, стала профессионалом. Более того, могла работать и в бутике менеджером, и товароведом на базе или торговом центре.
 Оба платья, которые выбрала Алисия, были из дорогих натуральных тканей. Первое – из твида в мелкую белую клетку, с овальной горловиной, обрамлённой чёрной полоской, с рукавами до локтя и крупными лацканами карманов спереди, длина платья доходила до колена; второе  же  –  из нежно голубого льна, с контрастной планкой по переду, с рукавами, чуть прикрывающими плечи, и интригующей длиной –  повыше колен.
 - Девочка, возьми тогда и это! – с жаром сказал дизайнер и протянул ей твидовый меланжевый жакет с оттеняющим кантом по краям; жакет был чуть ниже талии, прямого кроя, благодаря которому не сковываются движения.
 Вот так вещь! Она прекрасно подходила к обоим платьям. Удобно и красиво. Алисия была на седьмом небе от счастья!  Что значит рука мастера, а?
    И здесь имеется в виду и открытия великой Шанель, и смелые замашки молодого кутюрье, который пробует, экспериментирует, ищет и находит новые решения, не чураясь опыта признанных мэтров; он создаёт одежду, которая не просто скроет наготу, а сможет подчеркнуть достоинства женской фигуры и решить насущные вопросы гардероба. (Не надо приобретать много вещей – достаточно двух-трёх, главное, чтобы ансамбль «слаженно пел»; во всём важна гармония).
….
Так у Алисии появились первые шикарные платья отменного качества.
   А когда солнце облизало землю, и лето вступило в свои законные права, она, конечно, захотела в таких платьях пройтись! Она бы и весной твидовое платье в клетку надела, да сапог подходящих не было. Не в ботинках же в таком виде вышагивать? 
   И вот пробил час. Алисия надела твидовый ансамбль и гордо повесила через плечо маленькую белую сумочку-клатч на цепочке (за двести рублей в ларьке купила; дешёвка, но с дорогой одеждой гармонирует).
- Невеста! – всплеснула руками бабушка Гизела.
- Красавица, - покачала головой тётя Оля.
- Кинозвезда! – уверенно поддакнула Тоня.
А Елена Георгиевна почему-то всплакнула.   
Алисии не терпелось показаться Димону на глаза. Чтобы увидел, какая она необыкновенная! Привлекательная! Идёт, и все на неё оглядываются. (Она всё замечает).
      У неё были запланированы съёмки для рекламы пляжных «таулетов»; фотограф на этой фотосессии был другой. Алисия позвонила Димону и наврала, что не может перевести сложный текст по английскому, а на курсах сменилась преподавательница, которая дерёт по три шкуры, и попросила его помочь, на то тот, конечно же, согласился.
   Он заехал за ней в четыре дня, прошёл в павильон, и Алисия выпорхнула к нему весёлая, разодетая, в новом великолепном твидовом костюме, который очень шёл к ней. Димон залюбовался и не смог вымолвить ни слова. Алисия подросла. Это уже девушка. И она красивая.
Димону хотелось смотреть на неё ещё и ещё, и слушать её тонкий звонкий голос – как колокольчик звенит! Сердце его дрогнуло.
   Он сомневался, сможет справиться с оригинальным английским текстом, но у него был друг детства, который запросто сможет справиться с такой ерундовой проблемой (запасной вариант для решения поставленной задачи бы; собственно, в этой предприимчивости и  выражалась вся суть личности младшего Сальникова).
- Поехали! – сказал Димон упавшим голосом из-за охватившего, неведанного доселе странного чувства, переполнявшего всю его душу.
   Алисия улыбнулась и тут же огорошила новостью. Ей в другую сторону надо. В ответственную командировку отправляют! Позвонили сегодня, пригласили. А денег сколько пообещали – озолотиться можно! Теперь она хорошо заработает и с лихвой возместит убытки бабушке Гизеле!
   Действительно Алисии позвонили сегодня из модельного агентства и попросили срочно вечером приехать в Подмосковье. Продиктовали адрес и даже предложили, чтобы она взяла такси. А уже оттуда девушек-моделей отправят в Санкт-Петербург на уникальное, не знающее аналогов шоу, куда прибудет весь великосветский бомонд во главе с великими мира сего. «Такой шанс выпадает раз в сто лет1» - так сказали ей.
И у Алисии выросли крылья. Ну, наконец-то, она хоть чего-то добилась в этом своенравном модельном бизнесе! Станет знаменитой и богатой. Ведь она, глупая Алисия, всех разорила. Отец, едва узнав о краже, им с бабушкой из Сосновки денег на житьё-бытьё прислал. А должно быть наоборот! Она в Москве зачем? На заработках! Поэтому и надо зарабатывать. И вот шоу предоставляет ей такой случай!
    Димон удивился. Ничего не слышал о готовящемся грандиозном мероприятии в Санкт-Петербурге! Ни сном – ни духом. В северной столице планируется сногсшибательное шоу мирового масштаба? Вот новость так новость! Он вдруг подумал, что серьёзно отстал от жизни, ничего не знает, ничем не интересуется. Его мысли только и заняты тем, где бы достать денег. Долгов – куча! Расточителен, не по средствам живёт. Влип в очередную неприятную историю, которая грозит ему долговой ямой.
- Подбросишь меня? – прощебетала Алисия.
- Конечно! – с готовностью откликнулся Димон. – Только давай скорее, нужно успеть до пробок.            
    Но пробки их всё равно взяли в оборот, поэтому к назначенному месту, в особняк на Истре, они приехали аж в семь вечера.
  Димон вальяжно подкатил к необыкновенно изысканному чугунному забору с устрашающе торчащими пиками вверху.
- Здесь, то ли? – проворчал он, кося глазом на свой навигатор, напрягаясь, то ли он показывает.
Алисия только в ладоши не захлопала, так ей понравилось место, куда они «причалили». Подстриженная площадка перед забором, а за его длинными прутьями виднеется огромный дворец с панорамными окнами, эркерами, французскими балконами и многочисленными башенками на крыше. Интересное сооружение.
   Алисия выскочила из машины и сразу бросилась к забору. Пока Димон вылезал из-за руля, ворота уже распахнулись, и им навстречу вышел моложавый здоровенный тип в чёрном дорогом костюме и в галстуке.
  Он с мрачным видом прошествовал напрямик к Димону и с деловым видом буркнул:
- Привёз? Теперь дуй обратно. Её здесь встретили.
- Повежливее! – недовольно заметил Димон, которого очень задело такое пренебрежительно отношение.
- Вперёд и с песней! – обернувшись, нагло выдал здоровяк и, схватив Алисию за локоть, повёл к воротам.
Димон не спешил садиться за руль, и размяться надо было, и понять, что за диковинный фрукт, что сам везёт моделей на дефиле в Питер.
Он побежал за здоровяком, но тот, обернувшись, опять зарычал:
- Уши прочистить? Не понял? Вали! Не засоряй площадку!
Алисия растерянно оглянулась на Димона.
- А тебе сказали такси взять! – рявкнул здоровяк на Алисию. – А ты с дружком припёрлась!
- Полегче! – процедил Димон и хлопнул здоровяка по плечу.
Тот резко остановился и, быстро развернувшись, грозно прошипел:
- Вали! Батяня – депутат, даже не смей трепыхаться.
И тут Димон в открытые чугунные ворота увидел, как из дворца выходят ещё парни в чёрный костюмах. Видимо, головорезы, охраняющие  того самого депутата.
- У нас закрытый показ! – напоследок фыркнул здоровяк и кивнул на Алисию. – Её потом привезут.
Охранник с Алисией зашли на территорию особняка, и резные ворота тотчас закрылись.
«Прямо, как сим-сим», - подумал Димон. Он постоял ещё несколько минут, потом завёл машину и уехал. Ему следовало подумать и навести справки о шоу, особняке и депутате. «Странно», - не переставало вертеться у него в голове.
   В обязательном порядке Димон заехал в Кунцево, чтобы повидаться с бабушкой Гизелой и предупредить, дабы не волновалась: её разлюбезная Алисия приедет послезавтра. (Так было оговорено).
  Бабушка Гизела сама открыла Сальникову дверь и вежливо пригласила войти.
- Её привезут, не волнуйтесь, - устало проговорил Димон. – Гонорар обещают высокий! Девчонка заработает. Не зря в модельный бизнес подалась.
Бабушка заулыбалась:
- Я знаю! Мне звонили. Послезавтра будет дома. А сейчас она в Риге на дефиле. Только, как через границу её провезли без загранпаспорта?
Димон остолбенел.
- Загранпаспорт-то дома. У меня! – воскликнула бабушка Гизела.
Димон почувствовал, как у него похолодели ноги. Он понял, он всё понял. Алису продали.
     Он поцеловал бабушку Гизелу в щёку, чтобы успокоить хоть как-то, а сам  пулей вылетел из подъезда. Успеть, только успеть!
    Теперь всё встало на свои места. Всемирное шоу отменяется! (Чего и следовало ожидать). 
Димон не помнил маршрута. И злился из-за этого, и ругался, и матом крыл весь белый свет! Навигатор ещё подвёл. Чтобы не ехать наугад, Димон остановился на обочине, закрыл глаза и неожиданно прямо перед собой увидел дорогу, извилисто петляющую среди огромного поля, где недалеко возводился коттеджный посёлок. Вот! Ориентир найден!
Димон разыскал дворец уже минут через двадцать. Стемнело. Везде стояла подозрительную гнетущая тишина. Дворец мигал тусклым светом, верхний этаж поглотился темнотой.
«Неужели уехали?» -  тревожно подумал Димон.
Он молча вылез из машины. Потом, подумав, отъехал ближе к дороге и припарковался у деревянной беседки, одиноко стоящей среди своеобразного сельского пейзажа.
  Димон предполагал, где могут находиться видеокамеры: какие-то – на виду, какие-то тщательно скрыты от глаз. Дом охраняется на совесть (мышь не проскочит), как и пространство перед домом в радиусе нескольких метров.
    Боялся ли он, вступать в пререкания (пока назовём это так) с могущественным пашой, деньги которого способны ослепить любого и заставить подвергнуть сомнению  убеждения самого честного и неподкупного?
     Наверное, да. Просто Димон не думал об этом. Как говорится, не до страха было.
Откровенно он даже приготовился к самому худшему, и смерть в данном случае казалась безобидным вариантом. Сложнее, если издеваться начнут, посадят в бетонный колодец, да на шею колодку, как в средневековье, наденут. Это много хуже. Это вытерпеть не каждый может. И самое страшное, это когда девушку мучить начнут на его глазах. Обяжут смотреть на издевательства…
   Он остановился, глубоко и протяжно вздохнул, отбросив последние сомнения и страхи. «Сейчас или никогда!» В любом случае следовало пробираться внутрь чёртового дома, куда он сам отвёз на погибель любимую девушку.
«Любимую?» - мысли его лихорадочно зашевелились. Он считал, что не способен на чувства, потому что уметь отличать любовь от влюблённости – это особый дар, которого у него нет. Так, во всяком случае, не раз говорила его бабушка Галина Дмитриевна, а не верить ей означало не верить подлинной правде.
«Не время философствовать!» - тряхнул головой он и стал виртуально чертить план действий. Без плана – ты ничто! Тебя повяжут, и никому ты не поможешь, только угробишь всех.
   Он вдруг вспомнил своего боевого прадеда. Чтобы сбежать из Дахау, надо не только мужество иметь, а голову в первую очередь. Не перехитришь систему – из огороженного лагеря не выйдешь. Тут всё должно быть рассчитано и сыграно, как по нотам: знание режима, привычек охранников и привычек лагерных «коллег» (иначе те сдадут с потрохами).
«Эх, - подумал Димон, - что же я ни разу не спросил его, как удалось ему, голодному и измождённому, два раза бежать из такого страшного места? Ловили его, конечно, однако не сразу, а спустя несколько дней. Но сначала же удавалось уйти! Как?.. Он же не человек-невидимка. Однозначно, разрабатывал план».
     Димон внимательно посмотрел на дворец глазами прадеда. Охраняется видеосистемами, то есть внутри в специальной комнате за мониторами сидит охранник (и не один) и постоянно глазеет на происходящее в комнатах, на террасе, на площадках перед домом и за забором. Охранники  подготовленные, но выучка у них не боевая; это не натасканные овчарки, которые реагируют на малейшее движение, и опыта соответствующего у них нет (вряд ли кто вступал с ними «в тяжбу»);  парни только считаются головорезами, однако к серьёзной работе не привыкшие. Подготовленные, но не вышколенные жизнью. Ни разу на них серьёзно «не наезжали» (Димон это сразу понял, как только здоровяк его депутатством хозяина пугать начал, то есть возможности самого охранника примитивные, крутизна не более чем дешёвый понт). В экстремальной ситуации такие неизбежно теряются. Если сейчас в полглаза смотрят, то когда расслабятся, совсем потеряют бдительность.   
    Видеосистему обманывать нет смысла. Но заставить противника нервничать – это можно. Где нервы, там ошибки!
  …Димон, весьма убедительно шатающийся, подошёл к воротам и стал стучать.
- Двадцать второго июня, ровно в четыре часа Киев бомбили, нам объявили, что началася война!
Он проорал эту строфу раз пять, не переставая стучать в ворота. (Ничего другого вспомнить не мог и пел первое, что приходило на ум). Наконец, в дверях дворца замаячила тёмная фигура.
- Э! – услышал Димон. – Иди, проспись, пацан. Сегодня ещё второе число. До второй мировой аж двадцать дней! Успеешь ещё отметить.
Димон, видя, что охранник собрался скрыться в недрах дома, бессильно рухнул на землю возле ворот.
- А ну, вставай! – закричали ему с противоположной стороны.
Он упорно лежал, затаившись, как мышь. Один глаз его был приоткрыт и внимательно наблюдал за реакцией вышедшего его приструнить парня.
  Димон предполагал, что на мониторе картинку видео могли увеличить, чтобы получше рассмотреть лицо напившегося алкаша, поэтому старался, чтобы всё выглядело натурально.
- Вставай, придурок!!!
Послышались гулкие шаги, заскрипел гравий на дорожках и ворота красиво скрипнули. Охранник – это был другой парень, не тот, которого Димон видел вечером – пнул лежащего «пьянчугу» в бок и вновь заголосил:
- Я с тобой цацкаться буду, что ли?
Не услышав никакого ответа, он даже предположил:
- Сдох, что ли?
И наклонился к самому лицу Димона. Тот резко открыл глаза и, не дав опомниться этому шмырю, мгновенно выхватил у него из висевшей под мышкой кобуры «Макаров» и так же мгновенно снял его с предохранителя.
- Одно движение – яйца вдребезги!
Эффект неожиданности сделал своё дело. Парень испугался и растерялся.
- Патроны не боевые, - вдруг улыбнулся он.
А Димон улыбнулся ещё шире:
- Тогда за яйца беспокоиться не стоит. Стреляю?
- Не надо!
- Не разгибайся и очень быстро говори мне всё.
Со стороны выглядело, будто охранник действительно возится с пьяным. Но Димон, приставив пистолет к любимому мужскому органу, быстро давал указания. Охранник только тихо поддакивал.
- Веди! – тихо приказал Димон.
 Ему приходилось стрелять, но было это давненько. Они, спортсмены, ездили к своему тренеру на дачу, куда приехал погостить его друг, майор МВД. Хоккеистов он вмиг пристыдил, что никогда в жизни не держали боевого оружия, а потом устроил загородные стрельбы. Самым метким на удивление оказался полузащитник (прям, Соколиный Глаз!), а не вратарь, которому по статусу, вроде, положено. Но Димон тоже оказался на высоте, легко научился целиться и производить аккуратный выстрел, учитывая вибрацию кисти руки. Хоккеисты с этим майором ещё неоднократно встречались и вновь стреляли. А теперь Димону следовало применить на практике полученные навыки.   
 Пока охранник тащил на плече Димона, тот потихоньку тыкал в него ствол, чтобы чувствовал – держат на мушке, поэтому не шути, дружок.
  Парадная дверь особняка резко распахнулась и на пороге появился тот здоровяк, который хамил сегодня Димону и Алисию за локоть хватал.
- Куда ты прёшь его? – заорал он дружку.
 Димон, не мешкая, распрямился и тотчас выстрелил ему в ногу.
- Баклан! – завыл здоровяк, упав и схватившись за ногу. – Чё за беспредел?
Димон, не дав ему опомниться, в один шаг оказался возле него и сразу вытащил пистолет из кобуры. Теперь он был дважды вооружён.
Первый молодой охранник попытался «сделать ноги», но Димон властно заорал:
- Стоя-а-ать!
И тот послушно остановился.
- Хенде хох!
Охранник поднял руки.
- Ко мне!
Тот испуганно подошёл.
А дворец уже ожил. Зажёгся свет на верхнем этаже, затопали ноги бугаёв, услышавших выстрелы и вспомнивших о своих прямых обязанностях. Крики какие-то раздались.
- Лежать!  - скомандовал Димон, и охранник нерешительно улёгся в чёрном костюме и белой рубашке на асфальт.
Охрана, как саранча, выскочила во двор. Димон принял решение идти ва-банк.
Он зашёл за толстый ствол старого каштана и сделал несколько выстрелов в воздух, явно побеспокоив особ в соседних замках.
Потом он взял паузу. Длинную (Качалову акая и не снилась). Охрана, размахивающая оружием, напряжённо замерла, ожидая следующего манёвра странного нарушителя спокойствия.
Первыми молчание нарушили «головорезы».
- Эй, мужик, тебе чё надо? – заорал один из них, побойчее который.
- Пусть выйдет ваш депутат! – жёстко выдал из-за каштана Димон.
- Чё-о-о? – запел в кривой ухмылке кто-то
- Мне ещё выстрелить? – крикнул Димон. – Сейчас здесь будут копы, и вам хана.
- Нам?
И на тёмной дворцовой террасе послышался снисходительный гогот.
- Ах, нет? – торжествующе воскликнул Димон. – Значит, постреляем!
- Не надо! – раздался сухой, твёрдый голос.
- Алексей Семёнович, - начал вразумлять говорившего кто-то из охранников. – Опасно, вам не надо…
- Я сам решу, что мне надо, а что нет, - отрезал этот немолодой властный голос.
Опять повисла напряжённая тишина.
- Кто ты?! – выкрикнул великий и ужасный Алексей Семёнович.
 Димон молчал, думая, как получше ответить.
- Что тебе надо? – вновь настойчиво поинтересовался этот местный царь. – Выйди, поговорим, никто тебя не тронет.
Димон, взяв себя в руки, вышел из-за каштана.
- Он девку сегодня привёз, - проныл здоровяк, всё ещё лежащий перед дворцом и держащийся за простреленную ногу.
  Алексей Семёнович оказался человеком невысоким, но подтянутым, стройным, явно дружащим со спортом. Что бы о таком человеке ни говорили, он был личностью, что угадывалось по его твёрдому взгляду и внутренней стойкости, которую осязали буквально все здесь стоящие (и лежащие тоже). Безусловно, это был  самый сильный человек из всех находящихся здесь на территории странного дышащего роскошью дома.
- Ты за ней приехал? – спокойно спросил местный властелин.
- Да.
- А чего стрелять начал? Почему сначала не поговорил? Сказал бы, мы сразу бы отдали.
- Ой, ли? – зло усмехнулся Димон и тут же добавил: - И что значит «отдали»? Она не вещь!
    Димон раздражался, чувствуя, что его пытаются убаюкать сладкими словами и фразами, и старался не поддаваться тому настойчивому обаянию, которое непроизвольно вызывал этот депутат.
  Здоровяк начал было что-то говорить, но Алексей Семёнович жестом оборвал его многословную речь.
- Иди за мной, - спокойно кивнул он Димону.
Тот пошёл, всё время готовый к тому, что ему выстрелят в спину или повяжут на территории особняка. Потому как какой бы сильной личностью ни был депутат, благородством он не отличался (политика и благородство – две вещи несовместимые).
«Боится скандала», - подумал Димон, когда спускался вслед за депутатом вниз по лестнице.
Подвал поразил его шиком и ультрасовременным оборудованием. Прозрачные двери – все на фотоэлементах, сами открываются и закрываются. А сколько помещений здесь, как подземная Атлантида! Здесь бассейн, там тренажёрный зал, там бар, там… Комната для свидания (это мягко говоря).
 Димон вошёл в апартаменты, похожие на выпуклый многоугольник. Свет  приглушённо мерцал, он был редкого фиалкового оттенка. Депутат щёлкнул пальцами, и свет поменялся на розовый. Задрапированные цветастым шёлком стены стали переливаться, играя перламутром.
Димон не обращал на эти спецэффекты никакого внимания. Он сразу увидел стоящую последи комнаты огромную роскошно устланную кровать, на которой лежало обнажённое тело девушки, накрытое прозрачной белой фатой.      
   Димон в ужасе стал медленно приближаться, боясь увидеть вот так, воочию, страшную, гнусную правду.
Он уже не думал о том, пристрелят его или нет, покалечат, или посадят на муку-мученическую в яму, он думал, что самое страшно в мире – видеть страдания близких людей и осознание того, что не можешь им помочь.
Димон подошёл поближе и уставился на девушку. Послышался щелчок пальцев, и свет поменялся на салатовый. Димон наклонился к лицу, покрытому фатой, как вдруг девушка резко открыла глаза. Димон отпрянул.
Послышался смех; он оглянулся и увидел, что депутат с его «гориллами», довольные, похохатывают. Вновь повернул голову, а девушка вдруг села, сбросила фату и тоже стала смеяться. Нехорошим, гадким смехом.
Это была не Алисия.
- Где?..- тихо прошептал Димон.
- «Макарова»-то отдай, - небрежно сказал депутат и повернулся к охранникам. – Заберите у него.
Те в два счёта выхватили у Димона оба пистолета, несмотря на то, что он, как мог, сопротивлялся.
- Пустите его, - приказал депутат.
Димона швырнули на пол, и он ткнулся носом в белое пушистое ковровое покрытие.
- Пойдём за мной, - будничным тоном сказал депутат и просверлил Димона глазами. – Давай, Ромео, поднимайся!
А голая девушка захохотала истерическим смехом и тоже закричала:
- Понимайся!
 Димон вскочил и, вытирая разбитый нос, пошёл за депутатом, понимая, что выбора нет, и сейчас он обязан играть по его правилам.
Другая, небольшая комната была тёмной. На кушетке лежала Алисия. Димон сразу узнал линии её тела и кинулся к ней.
Он стал неистово целовать её холодные руки, но она никак не реагировала.
- Спит, - спокойно прокомментировал депутат.
Димон догадался и ладонью провёл по сгибам её рук. Так и есть! Поставили укол!
- Снотворное, не наркотик, - словно читая его мысли, вновь выдал этот зажравшийся дядя.
Димон приподнял подбородок и крикнул:
- Мразь! Не наигрался ещё, старый хрен?
- Потише, - с усмешкой ответил ему властелин. – Не очень выступай, иначе сядешь. Я посажу! За то, что Петьку моего ранил.
Димон быстро осмотрел Алисию, не найдя у неё больше никаких повреждений.
- Ты думаешь, она мне нужна? Да ко мне красотки в очередь стоят! Все довольные уходят, потому что каждая с наваром остаётся. Девки мои квартиры себе потом покупают! Я обеспечиваю их, можно сказать, на всю жизнь. Даже жениха богатого, если надо, подыскиваю.   
- Да? – разозлился Димон. – Какой щедрый дефлоратор выискался…
Депутат рассмеялся.
- Я-то да, а вот у тебя все бабы – шлюшки со стажем. Ты жиголо! Или твоя фамилия не Сальников? Или я не знаю, кто тебя у Коноплёва выкупил? Не внесла бы шлюшка твоя денег, он бы тебя – хлоп! Ты такую сумму задолжал, что всю родню свою подставил.
Димон не успевал реагировать на гадкие слова, ему не терпелось поскорее выбраться отсюда и вынести Алисию.
- Забирай и иди! – распорядился депутат. – Я добрый. Отпускаю. Что видел тут, про то забудь. Если маму с папой любишь. Вали отсюда, альфонс!
Он начал многозначительно хихикать, и охранники, стоявшие за его спиной, дружно подхватили этот мерзкий, всезнающий смех.
  Димон нёс Алисию очень осторожно, чтобы лишний раз не потревожить. Руки её безвольно свисали, а голова запрокидывалась назад. Он сразу заметил, что на ней только новой твидовое платье, а жакет, видимо, потерялся где-то в тёмных недрах потайной комнаты. Но это было уже не столь существенно. Главное, живы, здоровы; всё обошлось.
 Она пришла в себя лишь на следующий день утром. Димон отпаивал её кофе. Алисия всё время плакала и рассказывала, как было страшно, когда на неё накинулись двое мужиков, стащили с ней жакет и стали колоть шприцем в вену.
  Он успокаивал её, подходил, садился на край дивана и, когда её плач переходил в истерику, мягко обнимал.
- Спасибо тебе, - шептала Алисия.
- Держись моя родная, - вторил ей Димон.
- Ты никогда не бросишь меня?
- Никогда! 
 
30
Сколько раз в Америке она вспоминала потом эти его слова! Они помогали ей прогонять одиночество, неизменно накатывающее в чужой стране. «Никогда не брошу» - это как клятва.   
     В Нью-Йорке Алисия думала о Димоне постоянно, не видя и не замечая других парней. К тому же в мире глянца брутальных, сильных мужчин почти нет. Очень много женоподобных. Если и попадаются атлеты, играющие мускулами, то внутренней стойкостью и волевым характером похвастаться не могут; их слабость проявляется в самых простых ситуациях, где смелость на поверку оказывается не более чем бравадой.
   Что ни говори, а Димон был способен на поступок. Его готовность принять удар на себя не отличалась показушной отвагой. Это, скорее, следует отнести к некоей жизненной позиции или убеждению, переданным ему в наследство от его героических предков.
    Алисии нравилось в Димоне всё: его огромные сильные кисти рук, безалаберное отношение к еде (не чурался фастфудами), не всегда добрый юмор, его неновые, вытянутые свитеры. Когда любишь, принимаешь человека полностью, со всеми его несуразностями и смешными привычками.
    Когда Алисия встретила на Пятой авеню Настю, ей вдруг стало понятно, почему она так рвалась в Нью-Йорк. Она хотела выделиться среди красоток-моделей, чтобы понравиться Димону.
Алисия прониклась к Насте особым чувством, видя, как несладко ей приходится, но она руководствуется принципом: «Цель оправдывает средства», поэтому мучается и терпит. Алисия не сомневалась, что такой парень, как Сальников, стоит этого. Однако не нужно лезть в бутылку.
    В глазах у Насти стояла мольба о деньгах, пусть даже небольших, которые бы спасли её, на миг, хоть кратковременно! Но у Алисии денег было впритык, только на проезд! К тому же ей пришлось сменить квартиру (всё из-за гадкой Алехандры) и переехать в пригород Нью-Джерси; так что дорога в Нью-Йорк стала не просто долгой, а очень дорогой. Алисия продиктовала номер телефона Раи; Настя, как болванчик, закивала головой, но, понятно, просить у Раи помощи не будет, так как там разговор короткий: «Вот деньги на билет, и домой!» Нет, для Насти это не подходило. А к Рае бы надо прислушиваться.
   Кстати, Алисия оформила кредитную карту, как учила её Рая. Но, положив на неё триста долларов, всё равно не смогла снять койко-место. Расценки от семисот долларов. Чтобы не остаться на улице, Алисия приехала в пригород и стала искать жильё, как когда-то тётя Оля искала жильё в Москве, когда ещё на работу не устроилась и требовалась уговорить хозяев сдать ей, незнакомому человеку, место в долг: ходила и стучала в разные квартиры (в хостелы без денег соваться бесполезно), показывала  свой паспорт, страховое свидетельство, то есть документы подтверждающие её легитимность. Ночь перекантовалась на вокзале – никто не пустил – а на другой день нашла!
У Алисии просто не было другого выбора. Она стала точно так же ходить и стучаться в каждый дом: «Не сдадите ли угол за триста долларов? Есть банковская карта, паспорт, грин-карта». И она демонстрировала все свои документы. (Что тоже небезопасно).
   То, что возможно в России, исключено в Америке. Там так не принято! И никто, разумеется, навстречу Алисии не шёл. Но её упорство не знало границ! Ко всему прочему, она была уверена, что и здесь, в пригороде штата Нью-Джерси, есть семьи, трясущиеся за каждый цент, поэтому квартирантка, которая сможет предложить ничтожно малую сумму, окажет семье какую-никакую, а финансовую поддержку. Пусть даже на хлеб! («Или на водку», - пронеслось у Алисии в голове, но она тут же сразу тряхнула головой, помня, что мысли материальны). 
    Ходила Алисия в пригороде от дома к дому до вечера. Люди выходили, смотрели ей вслед. Странная какая-то, вроде, одета прилично, а глупостями занимается. 
   У Алисии был модный большой чемодан на колёсиках и огромная спортивная сумка, которая вывернет руки запросто, так как до отказа забита вещами. И Алисия купила тележку (с такой многие хозяйки ходят на рынок за овощами). Эстетичной тележку назвать язык не поворачивался, но практичной – вот это то, что надо! Алисия ещё хорошенько упаковала своё приданое, чайный сервиз – каждую чашку, блюдца и чайники с сахарницами завернула в бумагу, затем сложила аккуратно в коробку и верёвками плотно прикрутила свёрток к верху тележки. В общем, целый день ходила от дома к дому, смозолила себе все ноги, но ни одной чашки не разбила! Кстати, все её вещи, несмотря на очевидное неудобство, находились в отличном состоянии.
   Темнело, никто с Алисией в переговоры не вступал и, уже отчаявшись, она уселась на самую дальнюю скамейку в скверике и, прислонившись к деревянной спинке и укрывшись курткой, закрыла глаза. Усталость изъела изнутри, и Алисия задремала. Первого, кого она увидела в обволакивающем сне, был он, тот единственный мужчина, который вызывал в ней шквал чувств и сильную юношескую страсть. Сальников! Она увидела его в солдатской форме с погонами, с кудрявым светлым чубом и серьёзной улыбкой. И Алисия сразу очнулась. «Он узнает обо всём!» Боже, как боялась она, что Димон узнает, как она в Америке мыкается; деревенщина, чего от такой ожидать?
   Алисия поэтому и от Раи пряталась, чтобы та Димону ничего не рассказала.
«Никогда не брошу!» - снова вспомнила она заветные слова, и внутри у неё всё сладко запело. Он, вон какой! А она… Неужели ничего не может? И тут у Алисии открылось второе дыхание.
  Она встала, взяла свою громоздкую поклажу и, как мамаша Кураж, потащилась со всем скарбом к очередному дому искать ночлег.
    И нашла! Ей открыли дверь, прислушались к её неидеальному английскому, посмотрели документы и выделили для неё место. На кухне за шкафом (как в сказке, на лавке за печкой). Алисия невероятно обрадовалась («Спасибо тебе, мой дорогой, это ты мне помогаешь!» - подумала она). Взяли триста долларов, и Алисия трепетала, боясь, что выгонят на следующий день. Однако она пришлось ко двору, и ей разрешили за шкафом пожить месяц. Безусловно, это была удача!
    Семья оказалась многодетной. Мал, мала, меньше, денег в обрез. О пресловутом американском благополучии здесь, по всей видимости, не знали. Скудный обед, скудный ужин, что касается завтрака – это кто что себе найдёт.
  Малышню такое обстоятельство не особо беспокоило. Они играли, носились по дому, как угорелые, с удовольствием съедали макароны с разными подливками, как правило, или с жареным фаршем или с тушёными помидорами, а завтракали преимущественно чаем с батоном. Старшие промышляли за пределами родового гнезда.
Детей насчитывалось четверо. Но для небольшого дома и одной мамы-кормилицы их было многовато. Куда испарился папаша, никто не рассказывал, но судя по тому, как бедствовала семья, серьёзным и основательным этого человека при всём желании не назовёшь.
  Старшие девочки четырнадцати и двенадцати лет каждый день куда-то уходили утром, скорей всего в школу, но, может, и нет. Судя по их разговорам, желанием учиться они явно не отличались. Уходили и приходили, а вечером в пух и прах ругались со своей матерью, которая настойчиво читала им нотации о правильной жизни (особенно она старалась, когда Алисия была дома, чтобы та тоже слышала).
  Двое других, пятилетняя девочка и семилетний мальчик, целый день были предоставлены сами себе. Не ходили ни в детский сад, ни в школу. То, что детей без присмотра нельзя оставлять, мать игнорировала. На няньку денег нет, а ей отлучаться необходимо, чтобы подработать. И уходила! Поэтому была рада, если Алисия за малышами присматривала.
    А она с радостью играла с ними, на бестолковом английском рассказывая сказки и показывая кукольный театр из старых игрушек, и готовила им еду из имеющихся скудных запасов. Преимущественно, драники, такие картофельные оладьи с луком и чесноком (у них дома часто такие готовили). А что? Очень бюджетное и вкусное блюдо. Детям нравилось.
    На те триста долларов, которые отдала Алисия за свой угол за шкафом, мать семейства купила два килограмма сахара, два вилка капусты, несколько пачек спагетти, четыре пачки мясного фарша, ещё кетчупа и майонеза. Еда испарилась через два дня.
    Алисия, получив небольшие деньги за очередные съёмки, сходила в магазин и принесла оттуда пять килограммов муки, несколько килограммов картофеля и репчатого лука, батон полукопчёной колбасы, белого хлеба, а также две литровые бутылки растительного масла. И, конечно, сладкого: целый мешок карамелек и несколько плиток молочного шоколада.
  Малыши, увидев шоколад, запрыгали и захлопали в ладоши. Старшие тоже с наслаждением уминали угощение за обе щёки.
Но Алисина благотворительность имела не очень хорошие последствия.
      «Если человек чем-то делится, значит, у него есть лишнее, и от него не убудет», - так некоторые расценивают добрые поступки.
     Однажды Алисия вернулась из Нью-Йорка и, зайдя за свой шкаф, увидела, что её вещи в сумках и чемодане перерыты.
  Она провела ревизию и обнаружила отсутствие двух кружевных трусиков, купленных ею в фирменном магазине в Москве. Понятно, здесь рылись старшие девочки.
   Алисия, очень боявшаяся остаться на улице, решила по-своему предотвратить возникший конфликт. Она достала из чемодана любовно упакованные дизайнерскую голубую шёлковую блузку с вереницей пуговиц на длинных рукавах и белую с чёрными полосками рубашку, тоже с длинным рукавом; рубашке стоило позавидовать: из натуральной стрейчевой ткани – гладить не надо, не мнётся: постирал, высушил, надел и пошёл – и, чинно поднявшись на второй этаж, торжественно вручила великолепные дорогие вещи старшим девочкам. Те приняли подарки спокойно, словно так и надо, а на следующий день уже щеголяли по дому в обновках. Мать заулыбалась и стала чуть приветливее с русской квартиранткой.
  Алисия облегчённо вздохнула и успокоилась. Но, вернувшись в очередной раз с работы и найдя своё добро разгромленными – все перерыто! – твёрдо решила переехать. Денег на переезд не было, и Алисия подумала перебраться к Рае, тем более та хвасталась в свойственной ей аристократической манере, что теперь снимает одна целую комнату. Будет компаньонка  - будет меньше за жильё платить, а, значит, сэкономит. О практичности Раи ходили легенды.
   Сидя в своём углу, Алисия взяла телефон и стала набирать Раин номер, но её телефон был всё время занят. И Алисия решила, что, значит, не судьба. У неё даже отлегло от сердца. Пусть так! (А то Димон узнает, и позора не оберёшься).
  Пожаловаться матери семейства на её детей не стоило даже и заикаться. Алисия и так платит копейки, так что пусть радуется, что вообще в дом пустили. Никаких прав у неё здесь нет, и не будет!
  Алисия повздыхала, поплакала на досуге. «Скоплю денег и уеду домой» - решила она и несказанно обрадовалась такой простой и хорошей мысли.
…
    Получив первый внушительный гонорар в полторы тысячи долларов, Алисия, наконец-то, съехала из этого «многодетного» дома. Но перед этим у неё украли кружевной бюстгалтер,  шерстяной свитер со скандинавским орнаментом, серую кожаную юбку и фирменные туфли без задников, с острым носком и каблуками-рюмочкой.
   Но Алисия считала, что ещё легко отделалась. И, пожалуй, была как никогда права. Она, вообще, получала раз за разом новое разочарование, откровенно вправлявшее ей мозги, чтобы не витала в облаках. Её так удивили американские дома, с виду красивые, как картинках, а внутри шаткие, какие-то картонные, плюнь и рассыплются, а ещё слышно каждый шорох, что она невольно восхитилась собственным бревенчатым домом в Сосновке, к которому так привыкла, что никогда не замечала его достоинств. Вот где прочность так прочность! Завидная основательность! Толстые бревенчатые стены напоминают крепость. В таком доме очень тепло и тихо (когда никто не орёт).
   «Не умеют в Америке дома строить», - решила Алисия.
Здесь она заблуждалась. Дома, действительно, в своём большинстве были, как под копирку, каркасными, словно из конструктора собранные, но это было продиктовано природным климатом и экономической ситуацией. Строят их быстро, не нужно утепление, проще проложить коммуникации, не требуется «усадка» и «усушка» (построил и можешь сразу заезжать), и по цене такие дома доступны, а ещё они сейсмоустойчивы (это важно в таком местечке, когда океан под боком, где штормы и ураганы – норма). 
      Но в дальнейшем Алисия старалась найти жильё в многоэтажках, которые немногим отличаются от многоэтажек в России.
…
   Наличие кредитной карты плюс хороший гонорар – и новое жильё Алисия сняла легко и без проволочек. Да, тоже не ближний свет. Всё тот же штат Нью-Джерси, но городок уже  – крупный промышленный центр с отличным транспортным сообщением и расположен прямо напротив Нью-Йорка! Нельзя сказать, что до Манхэттена, где особенно часто ей приходилось работать, рукой подать, но добраться нетрудно, почти так же, как из Бруклина или Бронкса с Квинксом, или так: как из Мытищ до Москвы. (В столице  Алисия снималась как-то в двух рекламных роликах, на натурные съёмки которых приходилось пилить на электричке в Мытищи; не сказать, что далеко, но утомительно; Алисия уставала от одной только дороги, то же самое она испытывала, когда ехала из промышленного городка в бескрайний Нью-Йорк).
   Следует заметить, что покатавшись из разных пригородов в Нью-Йорк, Алисия увидела явные преимущества у автомобилистов с личным транспортом: сел и поехал куда надо и когда надо. И расходы на бензин уже не страшат. («Цель оправдывает средства!») И она твёрдо решила сдать на права и купить машину (а раньше даже думать об этом не хотела, потому что до смерти боялась, задавить кого-нибудь невзначай)! Ей доводилась видеть Раю за рулём на своей собственной машине, и она подумала, какая Рая всё-таки умница!
  А городок  Алисии, между прочим, нравился! И башни-высотки на берегу Атлантики, но особенно гигантские круглые часы, которые видно отовсюду. Всегда знаешь, который час, мобильник доставать не нужно.
   Она решила, что, пока в Нью-Йорке будет работать, жить станет здесь! Не тут-то было.
…
Алисия заболела.
Рая, как только узнала о случившемся, сразу потребовала: «Срочно приезжай ко мне. Бери такси. Дорогу я оплачу».
Алисия три дня жила у Раи, которая водила её по всем врачам, с которыми свела знакомство и которые могли бы посоветовать серьёзного узкого специалиста. Она, не раздумывая, выложила за все консультации и анализы деньги из своего кармана. Но врачи ничего вразумительного сказать не могли, не обнадёживали.
    А тут позвонили из модельного агентства и потребовали, чтобы Алисия срочно прибыла в офис. Она, поколебавшись, поехала. Ещё в метро составляла речь, которую произнесёт на приличном английском боссу и… ещё одному боссу. Она объяснит. Они поймут! («Человек человеку брат!»)
Но, едва она переступила порог, как те спокойно предложили присесть. Именно по тому ровному тону, которым с ней разговаривали, Алисия поняла, что её судьба решена. Просто американские начальники обладают недюжинной выдержкой и не показывают своего неприятия ситуации.
С Алисой разорвали контракт.
Она вышла на улицу и часа два просто сидела на скамейке, стараясь прийти в себя. Она понимала, что принятое решение правильное, но не могла с этим смириться.
Всё рухнуло…
Как хотелось домой! Ведь за всё время, как отбыла с Урала в столицу, в родной Сосновке только один раз и была, а так всё в работе, на съёмках. И съездить бы, проведать всех,  в баньке попариться – это всем мечтам мечта!
А с доблестным, разлюбезным Дмитрием Сальниковым как грезила увидеться! Не поговорить, а просто увидеть и обнять его, единственного, к которому… Зачем лишние слова? Единственного! И всё.
Получив разворот от американских начальников, она бы тотчас взяла свой модный дамский чемодан на колёсиках, огромную спортивную сумку – и в самолёт. Но…
Но не в таком же виде!!!
У Алисии произошёл какой-то сбой в организме, и всё её лицо, а также шея, спина и грудь покрылись безобразной угревой сыпью. Ей восемнадцать с половиной, переходный возраст давно прошёл. Что же с ней?
Она сдала анализ крови, и врачи долго изучали драгоценные капли, однако так и не смогли вынести заключительный вердикт. Ответ один: «Не знаем».
     Алисия несколько раз обошла вокруг бизнес-центра, затем, как тумане, поехала в метро. Ей казалось, что все на неё смотрят и тычут пальцами: «Обезьяна! Страшила! С таким лицом только дома сидеть» И она не знала, куда деться от стыда.
    Рая ждала её возле подьезда.
- Дорогая, как же это ты? – всплеснула она руками.
Алисия промолчала. Она видела по глазам своей старшей подруги, что та опасается, чтобы она ничего с собой не сделала.
- Всё будет хорошо, - прошептала Алисия.
- Только домой! В Россию! – скомандовала Рая. – Пойдём, соберу тебя, денег дам.
Они пришли, и Алисия стала собираться.
- Конечно, если такие волдыри , то на фотках и видео крупные планы исключены! Ты не звезда, фотошопить никто не будет, – приговаривала Рая. – Прыщи, да в таком количестве! Значит, пришло время оставить модельный бизнес. Может, и к лучшему.
Алисия механически складывала вещи.
- А это знаешь, почему? Тебе здесь не климат. Атлантика! Не твоё это, и всё. Приедешь домой, и лицо и грудь сами вмиг очистятся!
Рая достала две тысячи долларов и протянула их Алисии, но та резко остановила её руку.
- Не надо, - сказала она. – У меня есть деньги.
Рая растерялась, а Алисия забрала свой чемодан, спортивную сумку, которую уже прикрепила к тележке, и очень спокойно ушла.
Ей требовалось время, чтобы подумать. Но его было в обрез. И уже в лифте у неё созрел план действий.
Итак. Ехать в Россию ей нельзя. Категорически! Люди в страхе разбегутся, едва увидев её. Работать? Где? Можно устроиться посудомойкой! Снимать также койко-место в Нью-Джерси и работать в кафе или другой забегаловке, где позарез много грязной посуды. И?..
И нужно лечиться! Медики разводят руками, но всё равно найдётся врач, который сможет помочь! Потому что она не так безнадёжна, как кажется на первый взгляд. У неё не диагностировали ни рак, ни заболевание щитовидной железы. Ничего опасного не нашли! Значит, есть надежда! Лечиться!
     А на лечение требуются средства, причём, немалые. У Алисии есть медицинская страховка, и она ей поможет. И ещё она решила сэкономить на жилье. («Самая большая статья расходов!») Но где жить? Не в коробке же! И негигиенично, и опасно (ходят тут разные).
…
Алисия нашла приют в ночлежке. Здесь они именуются шелтерами. Туда следует приходить заранее, занимать очередь, потому что мест хватает не всем. Бездомных в обязательном порядке регистрируют. Отдельно приют для женщин – отдельно для мужчин. Питание предусмотрено, понятно, то не варёные раки, в основном булочки, чай с одноразовых стаканчиках, сухое пюре в пластмассовых банках и быстрорастворимая лапша. Разговаривать между собой нельзя. В девять вечером шелтер закрывается: никого не впускают и никого не выпускают. В семь утра все собираются на выход.
    Очередь следовало занимать после пяти вечера, иначе кукуй на улице. Алисия, хотя жила в Америке легально, но положение иммигрантки ставило под сомнение возможность её местонахождения в штатах. Безработная! И, стоя в очереди в шелтере, она всегда содрогалась от мысли, что сегодня её вежливо попросят из страны и вот, в таком страшной виде, с обезображенным лицом депортируют. Только она представит себе, как Димон встречает её в аэропорту, так её прошибает озноб. Только не это!
      Она и про шелтор умалчивала. Никто, ни одна живая душа не должна знать, что модель Алисия Зингер ночует с бродяжками.
   Ночлег нашла. Но возникли трудности с работой. Она никак не могла найти место с восьмичасовым рабочим днём, везде требовались сотрудники на двенадцать, а то и пятнадцать часов, и смена у них заканчивалась даже к полуночи. Что делать?
     Алисия опять вспомнила тётю Олю, как она нашла подработку. Она много лет провела за бухгалтерским столом, работала, правда, вторым бухгалтером, но прекрасно разбиралась в разных балансах, дебетах-кредитах. И решила применить свои знания на практике! Стала искать клиентов. Зашла в один магазинчик и спросила менеджера, не требуется ли бухгалтер «на аутсорсинге», то есть удалённо, потом во второй. (Это в эпоху интернета!) Две недели ходила! В аптеки, киоски, кафе, располагающиеся неподалёку от дома, в пешей доступности. В маленькой чебуречной, расположившейся на первом этаже торгового центра, её услуги потребовались. И тётя Оля почти восемь месяцев подряд колымила.   
     «Она шла со своей идеей! – поняла вдруг Алисия.
Но у ней никакой идеи не было (что ещё умеет, кроме позирования перед фотоаппаратом?), и Алисия уговорила менеджера в одной забегаловке взять её помощницей повара. Алисия в красках, насколько позволял её английский, рассказала, как она умеет чистить картошку (и корове нужно было варить, и поросятам, и барану Дуремару, грамотному парню, который сумел в «бархатный сезон» открыть сложный замок калитки, проникнуть в огород и съесть все алые и белые гладиолусы, любимые мамины цветы, и мама ещё сказала Алисии: «А Дуремару картошки не чисть! Не будет вкусное есть. Пусть лягушек ловит, как его киношный собрат»; Алисия Дуремара пожалела и картошки ему сварила). Алисию взяли (видимо, благодаря Дуремару). «За полценты». То есть работнице на куне полагается сто долларов в день, а Алисии будут выплачивать ровно половину – пятьдесят. Однако каждую неделю!
    Заработав пятьсот долларов и добавив к ним свои отложенные триста, Алисия отправилась к врачу. У неё уже появился один интересный учёный тип на примете.
   Рая уже предупредила Алисию, чтобы она тщательно проверяла все процедуры, которые назначает доктор. В Америке ситуация позаковыристей, чем в России. Здесь за обучение платят баснословные суммы, которые, как правило, берут в кредит и которые потом следует возвращать банку, кроме того, на многих специалистах висит оплата аренды офиса и, разумеется, нужны деньги на собственные расходы. Много всего. Поэтому акцент делается на умении заработать всеми возможными способами. В ход идут враньё и запугивание. (Запуганный клиент выложит за своё лечение какую угодно сумму).  «Читай, что прописал доктор, и обязательно говори, что посоветуешься со знакомым врачом, который, может, дополнительно эту процедуру разрешит пройти, - внушала Рая. – Если тебя взяли на понт, то не захотят, чтобы обман раскрылся и клиент обратился в ассоциацию медиков, где горе-доктору всыплют по первое число, и тебе всё сделают, как надо».
   Алисия взяла на заметку это пожелание. Бдительность во всеоружии!
Визит к врачу стоит от ста долларов. Если есть страховка, то можно заплатить в районе сорока-пятидесяти. Консультация не более пятнадцати минут. Всё расписано! Любой перерасход времени должен быть оплачен. 
                И начались Алисины «американские хождения по мукам».
Очередь в шелтер, беспокойная ночь в смрадной духоте, работа в забегаловке, медицинское обследование.
   Денег катастрофически не хватало. «Какую же я могу предложить идею, чтобы заработать по-настоящему?» - ломала голову Алисия.
И, идя однажды по улице, она увидела в окне миловидную женщину за большой фабричной швейной машинке. Эврика!
   Уже через день Алисия оставила в покое картошку на кухне в забегаловке и вовсю мастерила большую, во весь рост тряпичную куклу.
  Алисии потребовалось всего два дня, чтобы в срочном порядке сшить смешную длинноногую девчонку, которую она назвала «Габи», ничего не значащим именем. У куклы были длинные волосы из коричневых тонких верёвок, круглое лицо с широко расставленными вышитыми глазами и матерчатым носом-картошкой, короткое платье с множеством разноцветных матерчатых колокольчиков, розочек, хризантем (всё Алисия мастерила!), которые замаешься разглядывать. И туфельки из кожи были сшиты! В общем, кукла получилась моднячая и на редкость весёлая. (Надо было видеть, как любовно вышивала Алисия кукле губы красной ниткой-мулине).
  Директор ателье пришла в восторг, выставила Габи на окно и тотчас же с удовлетворение увидела, как люди, шагая мимо, останавливаются и смотрят на такое солнечное создание.
- Берём тебя на работу! – объявила директор.
И Алисия стала работать в ателье с девяти до пяти. За каждую куклу ей платили теперь по полторы тысячи долларов. А сшила она их шесть штук! Больших. И каждая не была похожа на предыдущую.
«Хорошо, что мама учила меня вышивать, - укладываясь в очередной раз в шелтере на кровать (на второй ярус), подумала Алисия. – А куклы мы шили на уроках труда. Вот где приходилось это умение!»
…
Врач действительно оказался толковый. Он сообщил то же, что и его коллеги и что знала сама Алисия: «Организм дал сбой».
  Но он убеждённо сказал, что главная причина в стрессе. Поэтому приводить в порядок следует, примитивно выражаясь, нервы.
  Видимо, он догадывался, что Алисия собирается проверять прописанные им процедуры и  рекомендации, в связи с чем, детально разъяснял, прямо, как пасьянс раскладывал, для чего требуется одно лекарство или другое.
  Больше всего Алисия удивилась, когда он безапелляционно заявил, что ей необходимо много плавать, причём, увеличивая нагрузки, как профессиональный спортсмен.
     Алиси это крайне не понравилось. Бассейн – это значит, новая недешёвая статья расходов.
Видя её замешательство, врач твёрдо сказал: «Вам необходимо укрепиться. Вы не умеете преодолевать, только внешне спокойствие сохраняете, внутри у вас сумасброд, хаос. Бассейн приведёт вас к единому знаменателю. Плавать и пить назначенные препараты!»
   Как приказал. Да так убедительно! И на следующей неделе Алисия уже плавала. Не плескалась, а именно загребала, как это делают спортсмены (инструктору тоже пришлось платить).
  Она теперь не успевала занять очередь в шелтер, но у неё появились знакомства – мир не без добрых людей – которые зная её не один день, соглашались помочь, и когда она к восьми вечера подходила к очереди, то две чернокожие женщины весело кричали: «Она наша! Она занимала!» Кто-то пытался протестовать, но женщины стояли за неё горой.
  Не выдержав однажды, она спросила, почему они помогают ей, ведь здесь каждый сам за себя, и ответ поразил её: «Ты ещё ребёнок».
   Но она уже вышла из детского возраста.
Неожиданно она поняла, что только взрослый человек умеет преодолевать чувство космического одиночества.
    Она повзрослела. Стала мудрее, когда почувствовала, как депрессия переходит в стадию запредельной уверенности в себе. Когда уже ничего не можешь и нет сил, но говоришь себе: «Ты можешь! Встань и иди!», то встаёшь и идёшь.
  Кто знает зачем, выдержит любое как.   
31
Сегодня на своём дне рождения Алисия испугалась, что Рая возьмёт и расскажет про её злоключения, про её жуткое уродство, с которым она стоически боролась и победила! Принимала по часам все прописанные доктором микстуры! Полтора месяца – тютелька в тютельку. И после работы, выскочив из ателье, бегом неслась в бассейн, где сорок минут плавала до изнеможения и вольным стилем, и кролем, который освоила. (А до этого умела плавать только по-собачьи).
     Она словно возродилась заново! До того приятна была ей усталость от этого водного марафона, когда свинцом наливаются руки и ноги, но одна только мысль, что она смогла преодолеть заданную дистанцию, вселяла непоколебимую уверенность в своих силах.
Алисия уже без стеснения натиралась в шелтере мазью, тоже прописанную доктором. Специфический запашок некоторых нервировал, и они даже пробовали бунтовать и даже составляли коллективную жалобу администрации. Причём, это те неухоженный женщины, от которых несло мочой за версту!
  Раньше бы Алисия сконфузилась, попыталась бы найти поддержку у других, чтобы помогли отстоять свои права. Сейчас же запросто заявила: «Мазалась и буду мазаться!» и ноль эмоций на возмущения!
   Явные улучшения стали заметы уже через две недели. Вздутые, багровые угри вдруг стали угасать, усыхать. Алисия переживала, что на лице останутся шрамы или оспины. Ничего подобного! Кожа приобретала ровный, матовый оттенок.
     Именно через полтора месяца врач диагностировал: «Зингер Алисия, восемнадцати лет, русская, здорова». (Да она и сама это видела! Глаза-то у неё на месте.)
Но врач подвёл итог к тому, что в его услугах она больше не нуждается.
Алисия расплакалась от счастья и в порыве безудержной радости обняла и поцеловала доктора, который несколько удивился такой эмоциональной реакции.
      Через неделю Алисия вернулась в модельный бизнес.
…
Рая посмотрелась в большое Алисино зеркало, висевшее в гардеробной, и удовлетворённо провела накладными ногтями по гладким, цвета слоновой кости щекам с ухоженной ровной кожей.
- Со мной любят работать стилисты. Говорят, что гримировать меня – одно удовольствие. Тонального крема почти не требуется, - как бы между делом сказала Рая.
 Наверное. Но Алисия неожиданно вспомнила, как полгода назад, перед рождеством, они вместе ходили на распродажу косметики и разного парфюма, перенюхали бесчисленное количество ароматных склянок, потратили деньжат кругленькую сумму (а как вы хотели?). Рая выбрала несколько флаконов с тональным кремом и сложила их в пакетик, потом неожиданно остановилась, повернулась к прилавку и, набрав в тот же пакетик, как картошку в авоську, элитных дорогих помад: алых, бардовых, розовых, коричневых, и ещё блеса для губ, потом протягивает всё это богатство Алисии: «Тебе! Будь счастлива!»
Алисия опешила вначале, пакетик взяла, растрогалась и давай свою старшую подругу благодарить, а Рая вдруг упала на колени перед ней, обхватила её руками и заголосила на весь магазин: «Прости ты меня! Тварь я, тварь последняя!»
На них тут же стали оглядываться, Алисия по-своему Раю успокаивает, а та воет в голос. Менеджеры вызвали «неотложку». Когда медики с чемоданчиками прискакали в глубь зала, Рая уже стояла на ногах, одной рукой поглаживая, а другой обнимая Алисину голову. Медики постояли, посмотрели, послушали причитания на незнакомом им славянском языке и убрались восвояси, вопреки предубеждениям, что такую нервную девушку, устроившую сцену в магазине, следует госпитализировать и изолировать от общества. Зачем? Она здорова.
  Всё правильно, когда человек думает, анализирует, он здоров. Духовно, во всяком случае.
…
Свой день рождения Рая любила. Особенно ей нравилось, когда про неё вспоминали и щедро сыпали поздравлениями. Рая собственноручно пекла торт в несколько коржей, поливала его шоколадной глазурью, а посерединке ставала длинную тонкую свечу. Одну! (Зачем двадцать, тридцать? О возрасте дам не принято распространяться!) Свеча одиноко горела, а Рая угощала тортом всех, кого хотела. Соседей! Но в Америке принято держать дистанцию, однако для Раи в такой день не существовало авторитетов. «Мой день, законный, делаю, что хочу», - считала она…
- Сладкое редко ем, - удовлетворённо глядя на себя в зеркало, сказала Рая.
- Странно, что ты, вообще, ешь! – заметил Димон, намекая на Раину худобу.
- Да, - оглянулась на него она. – Я слежу за фигурой. Модель обязана это делать. Мой папа даже говорит, что моя жизнь – это каждодневный эстетический подвиг!
- О-о-о! – вскинул брови Димон и повернулся к Алисии, которая опять что-то жевала. – А твой батя что говорит?
Алисия рассеянно заморгала ресницами, не улавливая нить разговора, но честно призналась:
- Чем больше выпьет комсомолец, тем меньше выпьет хулиган!
Рая расхохоталась, а Димон, округлив глаза, бурно зааплодировал:
- Да мы с ним одной крови! Твой родитель отличается вселенской мудростью
- Да, - серьёзно кивнула Алисия. – Папка у меня головастый! Мне, вообще, везёт на хороших людей! В Америке у меня сдвинулось с мёртвой точки, когда я познакомилась с Полом Хоуком. Слышали?
- Гений! – хмыкнул Димон.
- Не знаю, - пожала плечами Алисия. – Фотограф не хуже других, но он добрый и не приставучий. Поэтому с ним удобно работать.
Рая по-своему отреагировала относительно Пола Хоука:
- Ничего особенного, одни клише. Нет индивидуальности! Про доброту его тоже наслышана, такому прямая дорога в бар «Голубая устрица».
- И не только ему одному! – подхватил Димон.
Алисия не соглашалась.
- Пол Хоук – выдумщик. Поэтому журнал «Voge» им заинтересовался.
   Димон с Раей ухмыльнулись. Конечно, журнал «Voge» не нуждался в услугах Пола Хоука, потому что «Voge» больше, чем журнал! Если ты заинтересовал это издание – значит, первый среди равных.
- Знаете, что Пол Хоук придумал? – воскликнула Алисия и, вскочила с дивана, забегала по комнате.
- Знаем, сколько можно об одном и том же? – отмахнулась Рая.
- А я не знаю! – пафосно выкинув руку вперёд закричал Димон.
- Аудитория у ваших ног! – повернулась к Алисии Рая.
И та несколько засмущалась. Алисии показались те страницы слишком личные, не для всеобщего обозрения, но не терпелось рассказать! Язык прям чесался.
- Пол Хоук для очередной фотосессии нашёл укромный уголок на берегу океана. «Чтоб всё натурально, чтоб всё натурально!» А что тут натурального-то? Ну, океан, а дальше что? Огромные каменные глыбы, рядом с которыми шлюпки кажутся игрушечными, и всё?
- Ближе к делу, - спокойно перебила её Рая. – Про голых парней, пожалуйста.
 - С этого места поподробнее, - живо включился в игру Димон. – Стриптиз – дело тонкое.
Алисия надулась:
- Не буду ничего говорить!
Рая, поджав губы, перехватила «эстафету»:
- Там были моряки. Они яхту латали. На моделей – ноль внимания. А те привыкли, что все на них таращатся, а тут такой облом. Моряки оказалась «обликом орале». 
- Кастрированные, наверное, - предположил Димон.
- Дима! – аж задохнулась Алисия. – Как ты можешь так говорить?
- Все причиндалы у них на месте? – в том же серьёзном ключе продолжил Димон. – Штаны снимали, показывали?
- Да ну тебя! – отмахнулась от него Алисия.
А Рая громко, насколько это возможно подытожила (с чувством озвучила свою главную мысль):
- Капитаном у них был Гарри!
- Хэйри! – запротестовала Алисия. – Хэйри! Вот Рая не знает, а говорит.
Рая многозначительно посмотрела на Димона и глубоко вздохнула, мол, что ещё взять с этого детского сада?
- Его зовут Хэйри, и у него глаза, как океан, - улыбнулась Алисия.
- Мутные такие, - откликнулся Димон.
- Голубые. А сам он, наверное, блондин.
- Мне больше всего нравится слово «наверное», - вновь рассмеялся Димон.
- А он бритый. Они все бритые! Их пятеро парней. Хозяйственные, настоящие морские волки! В кругосветное путешествие ходили! Но это я потом узнала. А сначала смотрю, жестяная коробка с гвоздями опрокинулась… И гвозди в мелких камешках застряли… А парни молотками тук-тук, тук-тук, а я на вот таких шпильках у-у-ух! Горстку в ладонь наберу и – в жестянку, наберу и – в жестянку! А Хэйри невозмутим. Никак не реагирует. Вот ведь какая выдержка!
- Да-а-а, пропел Димон, - видимо, действительно, зрелище было не для слабонервных, раз он так спокойно стоял. Должен, вроде, скакать по-заячьи. А, может, он не в себе был?
- В себе! – заверила Алисия. – Он просто сын своего отца.
- Это логично. 
- У него отец – индеец! – восторженно прошептала она. – Хэйри мне сам говорил!
- Этническое чудо! – с лёгким презрением процедил Димон. – Голубоглазый из краснокожих. М-да. Генетика – штука серьёзная.
- Хэйри вырос на берегу Мексиканского залива, и в детстве мечтал стать пиратом. Как «Чёрная борода»!  Никого не боялся, и все боялись его. Этот пиратище мог захватить корабль без единого выстрела. Но Хэйри не хотел, чтобы его боялись. Чтоб уважали! Ему мечталось всегда находить выход даже в безвыходных ситуациях, одним взглядом деморализовать противника и… Пройти с командой все моря и океаны и повесить в ухе большую серьгу!
- Почему пират? – машинально спросил Димон.
- Не знаю, - улыбнулась Алисия. – Это протест! Свобода выбора.
Рая криво усмехнулась, а у Димона слетели с губ последние остатки улыбки.
- Их пятеро друзей, с детства вместе. Дружба – превыше всего! – завелась в пол-оборота Алисия. – У Хэйри тоже была бабушка. Как и моя: «Что будешь, картошку или кашу?» «Картошку». «Нет, кашу!!!» Отец в него всё время болеет, лечится в госпитале. Мама, медсестра, за ним ухаживает. Бабушка Регина его гоняла! Он с друзьями пропадал дни и ночи напролёт в пещере, которую нашёл с друзьями и обустроил, а бабушка Регина со своими подружками ходили их искать по всему побережью, а когда находили, задавали такого «леща»!
- Бабушка с подружками… - повторил Димон, встал с дивана и ушёл на лоджию.
Рая тут же встала и пошла за ним. Она знаками показала Алисии, что следует прикусить язык, и та, прикрыв рот ладошкой, поняла, что, конечно, не надо болтать лишнего. Но само «болталось».
Когда Рая привела с лоджии в комнату Димона, то сама включилась в разговор и разразилась весьма ностальгическим монологом.
- У меня тоже бабушка была! – наставительно проговорила она. – Бабу Рая. В Ярославле жила. Я к ней часто ездила; мы с ней по вечерам в шахматы играли. Она всегда выигрывала… Я в слёзы, а она: «Не реви, учись ходы наперёд просчитывать, пригодится в жизни!» И я знаю, из любой ситуации есть, как правило, два выхода, нужно только постараться их найти. Поэтому меня и кастинги не пугали, и Америки я не боялась. Вот скоро выйду замуж за американца, получу американское гражданство.
- Неплохо, - равнодушно отозвался Димон.
 - Отлично! – поправила его Рая. – Моя мама, когда узнала, что муж солидный, то благословила.
- У Хэйри мама тоже добрая, - невпопад продолжила Алисия. – Благословила его, когда он отправился с друзьями в кругосветное путешествие.
- Поняла, что бесполезно отговаривать! – фыркнула Рая. – Что это за профессия такая? Путешественник?
- Да он моряк! – крикнула Алисия. – Ну, матрос. Ну… Кто на корабле работает?
- Кто на суше ни на что не способен, - быстро нашёлся Димон.
- Хэйри с детства управлял парусной яхтой. И на шхуне в море с рыбаками ходил! Один раз даже спас всех во время шторма! Это мне друг его, Тони, рассказал. После этого случая Хэйри – ему всего шестнадцать было! - взяли на работу матросом. Теперь он капитан!
- «Капитан, капитан, улыбнитесь!» - запел Димон.
Рая нахмурилась:
- А ничего романтичного! Бесперспективный молодой человек, для семьи абсолютно не пригодный. Всё время в отлучке, с непонятной и нестабильной профессией. И – я уверена – без диплома! Только для молодых дурочек лакомый кусок. Как же, романтика!
Алисия даже взвилась от негодования.
- Как будто я за него замуж собираюсь! – возмущённо крикнула она. – У него и зазноба есть, это все знают, они скоро поженятся. Я её видела. Индейских кровей! Волосы, как смоль, сама, как негра. Павлино-утко-ёж! По-моему, даже старше его. Взяла и в Нью-Йорк к нему припёрлась! Нашла ведь! И всё, типа, она помочь ему хочет, варит там, прибираться. А сама ничего толком и делать-то не умеет! Сварила бобы какие-то, тьфу… То ли дело я!
Рая повернулась к Димону:
- Она к этому Хэйри потом чуть ли не каждый день бегала. Все туфли дорогие испортила!
- Если у меня резиновых сапог нет! – развела руками Алисия. – В Сосновке остались…
- Как мило! – заметил Димон.
- Однажды прибегаю, - затараторила Алисия, - а парни насчёт похлёбки с какой-то поварихой договариваются. Я сразу строго: «Эт-т-тто что ещё за новости? Никого просить не надо, сама сварю». Хэйри мне не поверил. Потому что огромный котёл надо было наварить. А я раз – и готово!
- Обрыдалась потом, - вздохнула Рая, - котёл щей наварила, а капуста пристала ко дну.
 - Поварёшка маленькая была! – закричала Алисия. – Но Хэйри ел так, будто горелым и не пахнет!
- Из жалости, - хмыкнула Рая.
- А что, меня уж и пожалеть нельзя? – по-бабьи запричитала Алисия. – Я его тоже жалею. Как вспомню, такого крепыша, бритого, обветренного. Сердце замирает: до чего он некрасивый!
Рая запрокинула голову и рассмеялась.
- Хоук, когда фотосессию там проводил, с моделями особо не церемонился, но погулять им дал вволю. Они как встали рядом с этими морячками – мужики им всем по пояс. Гарик Алискин меньше всех!
- Ну, и что! – с жаром откликнулась Алисия. – Хэйри раньше в Техасе с родителями жил. Ему десять было, когда он в ураган попал. Прямо во внутрь торнадо, когда лёгкие разрывает, и всё такое. Он выжил. Но после перестал расти. И улыбаться перестал.
- Но гонору у него, я тебе скажу! – и Рая потрясла кулаком в воздухе.
А Алисия под впечатлением от нахлынувших на неё воспоминаний стала, как заведённая, говорить и говорить:
- Однажды приезжаю к ним, и дождь. Вымокла! А платье у меня было из серии «недошитая комбинация». Замёрзла! А Хэйри увидел меня, подбежал, а потом стал полотенцем вытирать. Платье заставил снять и надеть его свитер. Широченный такой! А Тони спирт принёс.
- «Водка пей – земля валяйся!» - сразу подхватил Димон.
- Утром меня на такси отправили, мне опаздывать нельзя. Хэйри всё понимает, тоже любит дициплину.
- И бандитов дразнить любит! – иронично вставила Рая.
- Отпор даёт! – поправила её Алисия. – Однажды Хэйри с его ребятами останавливают гангстеры.
- Да ворюги обыкновенные, шпана! – сказала Рая, и ирония опять тенью легла на весь её облик.
- Так вот, ворюги пистолеты достали и ребятам говорят, чтобы они им всё до копейки отдали.  «Карманы выворачивайте!» Самый главный бандит к Хэйри подошёл и кинжал на него наставил, а Хэйри вперёд шагнул, взялся вот так рукой за лезвие и говорит: «Вы видите, что я вам ничего не отдам, и вам придётся убить меня за просто так?» И ребята его тоже спокойно сделали шаг вперёд.  А те оробели, им никто такого отпора не давал. И убежали, не стали связываться.
- Это Гарик тебе твой рассказал? – скривился Димон.
- Нет, что ты! – замотала головой Алисия. – Хэйри почти всегда молчит.
- Это Тони! Я его тоже знаю, - сокрушённо покачала головой Рая. – Тони мне всегда казался разумным, но после этой истории… Даже в полицию не сообщили! А если эти бандюганы ещё на кого-нибудь нападут и ограбят? А эти умники стали, как бабы базарные, страшные истории множить.
Алисия заулыбалась:
- Не такие уж и страшные! А Тони вырос в доме Хэйри. Бабшука Регина привечала его, как родного.
Рая вскочила и сделала круг по комнате.
- Опять! Про мою бабушку стоит послушать. Я к ней часто в Ярославль ездила. Мы пекли для вьетнамцев пироги. С капустой, так подешевле. Союз тогда оказывал помощь вьетнамскому народу. Мы тоже помогали, как могли, вот, пирогами потчевали.  В Ярославле тогда целые общежития для вьетнамцев отводились. Они на ткацкой фабрике работали. Бабушкина соседка их как услышит, так и ворчит: «Ну, замяукали». Я маленька была, но помню, идёт как-то, и солдаты из части, так эти вьетнамцы сразу в кусты сигагули! А мы не знали, что значит, солдат бояться. Одну помню, немолодую такую, так вся в шрамах, и кашляла страшно. У них там основательно была нарушена экосистема. Химические атаки, видимо, были.
- Американские парни там тоже натерпелись, - задумчиво проговорил Димон. – Джунгли для них стали настоящим проклятием. Вертолёт «Ирокез» - один из главных символов этой войны. Он обладает малой грузоподъёмностью и низкой скоростью. «Ирокез» часто становился добычей вертолётчиков и ракетчиков.
- Как ни странно, но эти года «час нуль» в истории мира!
- Какая ты умная, Рая! – восхитился Димон.
- Это плохо?
- Замечательно!
Послышался звонок в дверь, и Алисия убежала в прихожую. Она вернулась обратно с загадочной улыбкой и влажными глазами. В руках у неё был большой распечатанный конверт и глянцевый журнал.
- Вот, - прошептала Алисия и протянула Рае журнал.
Та почти выхватила его стала тревожно листать.
- Как?..- вылетело у неё. – Почему ты меня не послушала? Что ты наделала!
Димон протянула руку, но Рая тотчас же спрятала журнал за спину.
- Тебе не надо это смотреть!
Алисия опустила голову.
- Я всегда знала, что тебя обманут. Обязательно! Эта идея сняться с автоматом наперевес в окружении спецназовцев… Неужели ты сама не понимаешь, что это плохая идея? – всё больше накаляясь, раздражённо твердила Рая.
Алисии нечего было возразить. Конечно,это происки неприятеля. Когда она вернулась в модельный бизнес, то Алехандра, с которой они готовились к съёмкам стала распускать грязные слухи, что «русская дерётся, русская – хулиганка, русской закон не писан». Боссы слушали, слушали, а потом Пол Хоук придумал необычную фотосессию.
  Димон подошёл буквально вырвал из рук Раи журнал и стал листать. ОН смотреть и не мог оторвать глаз. Алисия в короткой спецназовской форме – в шортах вместо штанов – сидела с сигаретой и с автоматом Калашникова наперевес в окружении бравых американских солдат. Какое дерзкое лицо было у Алисии! А потом следующий снимок, где она с купальнике и в  солдатской каске, а вот она обнажённая со спины, с распущенными волосами и спецназовском берете. Красивая! Наглая! Димон никогда не видел её такой раньше.
 Алисия сделала шаг вперёд, чтобы отобрать у него журнал, но он решительно отвёл её руку.
- С нашим «калашом»! – поднял брови Димон. – Как питриотично!
- Они захотели посмеяться над тобой! – чуть не крикнула Рая.
Алисии нечего было возразить. Наверное, Рая права. Она всегда права! Но…
- У тебя два конверта в руках? – успела рассмотреть Рая. – то во втором конверте?
Димон повернулся к Алисии, поняв, что произошло нечто важное.
- Мне предлагают роль.
- В кино? – уточнила Рая.
- Да.
- Какую? Кого ты будешь играть? Ты же, кроме рекламы, нигде больше не снималась?
- Ли Миллер.
Повисла тишина.
Кто же не знает легендарную американскую фотомодель Ли Миллер, жизнь которой вылилась в беспримерный подвиг?  Она, отличаясь вызывающей сексуальностью, пластикой, стала сниматься для глянцевых журналов ещё в двадцатые годы и покорила немало мужских сердец. Но подлинный её характер раскрылся позднее. С началом второй мировой войны она ушла с действующими частями на фронт военным корреспондентом, где стала образцом великого терпения и отваги!
Димон боготоворил Ли Миллер, помня, что именно она в составе войск союзников освобождала концлагерь Дахау, где истязали его прадеда. Именно Ли Миллер добилась, чтобы глянцевые журналы стали публиковать шокирующие снимки расстрелянных детей, горы сожжённых трупов.
- Мне предложили играть Ли Миллер в молодости, - сказала Алисия.
- Ты не справишься! – испуганно заморгала Рая. – Над тобой же все будут смеяться!
- Надо мной, но не над тобой же, - ответила Алисия.
Димон молчал. И Рая права, и Алисия.
Внешне Алисия совсем не похожа на Ли Миллер. Но взгляд! Особенно на этих «милитаристских» снимках! Пантера! Загрызёт!   
 Димон не стал ничего комментировать. Он устал от всего: от перелёта, от бессмысленных разговоров. Но бльше всего он устал терять людей.
  Димон достал из сумки красную бархатную коробочку, открыл её, внимательно посмотрел и опят  закрыл. Сейчас – или никогда!
     У Алисии зазвонил мобильник.
- Да? – откликнулась она, и лицо её засияло.
Она щебетала, всё время кивая головой, потом кинула мобильник в сторону и открыла дверцы гардеробной.
- Куда ты? – тихо спросил Димон.
Рая не хотела сцен и вышла на лоджию.
Алисия лихорадочно перебирала платья на вешалках.
- Он пришёл за мной.
- Это я пришёл за тобой! – твёрдо сказал Димон и взял Алисию за локоть.
Она оглянулась и расплылась в улыбке. И Димон понял, что…
- Контракт, - напомнил ей Димон. – Я знаю, что там.
- Что не имею права три года выходить замуж и рожать детей? – Алисия рассмеялась. – Русские не сдаются!
- Ты не понимаешь по-индейски, - глупо и жалко вылетело у Димона.
- Не понимаю, - рассеянно кивнула головой Алисия.
- Это тебе! – Димон протянул ей красную бархатную коробочку, но Алисия опять улыбнулась и одними губами только вымолвила: «Меня ждут».
   Она неожиданно захлопнулась дверцы и, как была, в красивом платье для коктейля, надев удобные сабо, убежала вниз.
Димон остался стоять посреди комнаты с красной бархатной коробочкой в руках. Рая подошла к нему сзади и мягко обняла.
- Всё, что ни делается, всё к лучшему? – спросила она, целуя его затылок.
- Зачем тебе человек, который тебя не любит? – спросил Димон.
- Зачем тебе человек, который тебя не любит? – тихо откликнулась Рая.
Она продолжала ласкать его, и он не отстранялся.
- Поедем в Россию. У меня есть некоторые сбережения, хватит на квартиру в Мытищах. А это почти Москва! Не стоит обременять родителей своим присутствием.
Димону казалось, что его расстреляли, и тело его здесь, а душа…
…Через год по электронной почте он получил фото, где Алисия стояла за штурвалом яхты и улыбалась яркой, американской улыбкой во все тридцать два зуба. Димон сразу заметил странные пятна на её лице, как от ожогов. Он хотел спросить про эти странности у Раи, которая поддерживала с Алисией связь, отправляя ей на каждый праздник витиеватые поздравления, но сдержался. Он ничего не хотел знать. Он даже совсем решил оставить фэшн-бизнес. Финальной точкой в этой индустрии стала организованная им фотосессия с простым заголовком: «Женщина, которую я люблю».