12. СЕМЕЙНЫЕ ЗАБОТЫ
Выбор на Гомель пал, потому что там есть обязательная для Петра хорошая река и много новых предприятий с возможностью найти работу по специальности для меня. Я устраиваюсь в лабораторию литейного завода, быстро осваиваюсь, но работа не отличается многообразием, скучно, поэтому через год я ухожу на завод по производству микросхем. Здесь такое разнообразие материалов, что мне приходится не только извлекать из памяти изученное в университете, но и постоянно искать новые методы. Бывают тяжелые времена, но желания все бросить и уйти, как во время работы в школе,у меня не возникает. Все интересно и преодолимо. Мне нравится моя работа.
Петр как офицер в отставке имеет на получение квартиры в течение трех месяцев. Мы получаем квартиру через 2,5 года и это очень хорошо, потому что по очереди на предприятии ожидание квартиры затягивается на 10-12 лет. Квартира наша 31,7кв. м. в панельном доме. Дали нам положенные 9 кв. м на человека. К этому времени нас было уже трое: подрастала дочь Марина. Оказалась квартира достаточной по площади и с рождением сына Игоря. В очередь на расширение квартиры ставили в том случае, если площадь на одного члена семьи была менее 6 кв. м. Район наш далеко от места работы с транспортом проблемы, но то в давке, то подбегая, успеваем добраться. Петр учится на вечернем отделении в институте. Молодые, энергии на все хватает.
После Братска Гомель показался райским уголком. Красиво, тепло, в магазинах свободно можно купить все необходимое. Но очень скоро и здесь начались перебои в торговле продуктами. В марте-апреле 1974г. у нас гостила мама. Не побоялась проехать одна через полстраны, с пересадкой в Москве. Ей очень хотелось познакомиться с новой внучкой, увидеть, как я живу. В ответ на мое возмущение тем, что после работы я застаю в магазине только хвосты, уши и свиные головы она, пережившая голод 30-тых годов и войну, искренне удивляется: «Так это ж еще не голод, это хорошо, что свиные головы есть».
Мама, успокоенная, вернулась домой к своим повседневным заботам. Родители, как и в прежние времена, беспокоились о нас, теперь уже взрослых. Стремились помочь кому делом, кому деньгами и были довольны, что могли это сделать.
Им нравились установившиеся порядки. Мама уже в середине пятидесятых годов ездила на родину, отец в 64г. ездил в Хабаровск за мотоциклом с коляской. Свободно, да еще в селе купить его было пенсионеру затруднительно, а тут помогли родственники. Навестил своих родных в Новоалексеевке, повидал родной дом. Рассказывал, что в их доме находилось правление колхоза, забор остался местами, завалился. Стекла на окнах веранды выбиты, где вставлена фанера, где подоткнут кусок стекла. В разговоре с мамой вспомнил, что они с отцом перед отъездом закопали с полпуда серебряных монет: «Интересно, нашли новые хозяева их или нет?» Я не заметила у него сожалений о прошлом. В конце 50-тых годов к нам заезжал его двоюродный брат Федор, отец был рад встрече, а когда тот уехал, тетя Катя упрекнула отца: «Зачем ты его принимаешь?». Я не поняла его ответа, переспросила потом у мамы. Она объяснила, что родня считает этого Федора виноватым в том, что отца забрали в лагерь. Вроде приехали к Федору в дом, а он указал на Степана. Кто знает, как было, может, спросили про Степана, он и указал, где живет. Откуда ему было знать, что будет потом и как не ответить? Чего зло таить? Да и кулаками семья Федора не была.
В доме у нас уже была доступная бытовая техника. Когда зять привез маме из Красноярска стиральную машину, она решила, что теперь женщины живут, как барыни. Тогда еще мощности дизельной станции не хватало, стирку мама начинала в 4 часа утра, на машинке только стирала, выжимала и полоскала вручную, не было условий даже простую машинку использовать по полной ее возможности, но и это для нее было большим облегчением. Телевизор не покупали, объясняли, что бледные картинки мелькают, ничего уже не видим и не понимаем, хватает радио да газет. Чего еще желать, когда пенсию на дом приносят? Здоровья нет, так откуда ж ему быть, сколько бед и тягот пережить пришлось. Какую надо таблеточку, Наташа принесет, да только от старости никто еще не вылечился.
Но в этот спокойный размеренный ход их жизни врывается беда. У Наташи случайно при медосмотре обнаруживают туберкулез в тяжелой форме. Всегда здоровая, сильная, она не обратила внимания на недомогание, которое показалось ей незначительным, и невольно болезнь запустила. Консервативное лечение не помогло, Наташу направляют на операцию в Иркутск. Родители в страхе за ее жизнь, у них на руках ее младшая дочь, трехлетняя Иринка. Мама помогает зятю управляться с хозяйством, а сил уже нет, давление не сбивается. У Иры воспаление легких, кладут в больницу с мамой и подлечивают обеих. У нас отпуск, мы прилетаем в Иркутск, навестить Наташу. Наташа выбегает радостная, целует Марину, а нам: «Не бойтесь. Я уже не заразная». Операция прошла успешно, выписывают на санаторное лечение, поедет туда, не заезжая домой. Приезжаем к родителям. Рассказывают, как все пережили, рады, что все хорошо закончилось. Мама заметно постарела и выглядит очень уставшей. Много работы, не справляются. Стены вот в комнате закоптились, надо бы побелить, а не по силам. Мы с Петром белим, чистим, моем. Петр рубит дрова, разносит с отцом по огороду навоз, они много разговаривают. Отец зятем доволен – грамотный и не пьет. Это для него главное достоинство в человеке. Отец заметно ослабел, часто приходит и ложится отдыхать. Сетует, что все его близкие умерли, остался он один со своего дома. Мама рассказывает, что картошку копать нанимали людей, а отец уже с трудом по два ведра в подполье носил.
Провожать нас до вокзала мама вышла через калитку, а отец огородами, через Наташин двор. Объяснили, что соседские подростки, как увидят, что вдвоем ушли, так и залезут. Кусок сала, банка консервов, хлеб и суп – все для них находка. А уж деньги и водка – радость, с которой можно поделиться и с родителями. Сильный отец, хозяин по жизни, на глазах превратился в беспомощного старика. Я в отчаянии, не знаю, что делать. Уезжаю от родителей с тяжелым сердцем, но надеюсь, что скоро Наташа будет дома, им станет всем легче.
В день рождения отца, 7 декабря получаю телеграмму, текст неясен, но понимаю, что мне срочно надо быть у родителей, что-то с отцом. Лечу, в кассе аэрофлота неохотно дают билет вне очереди – телеграмма не заверена. Собираемся возле гроба отца – дети, внуки, зятья, провожаем его в последний путь. Я отчетливо понимаю, что больше нет у меня родного дома, нет опоры, я осиротела.
Рассказали, что произошло за время после моего отъезда. Тома, старшая дочь Наташи, студентка медучилища, заметила, что у деда пожелтели белки глаз, забила тревогу, сообщила матери. Наташа прервала свое лечение, приехала домой. Отца положили в районную больницу, провели положенный курс лечения. Улучшения не наступило, он понял, что рак и попросился домой умирать. Умирал тяжело, но был в полном сознании, даже посчитал пенсию, положенную маме. Наташа хотела в последнюю ночь остаться ночевать, но родители отправили ее домой, сказали, что у них есть еще свои разговоры и дела. Отец заставил маму достать замурованную в печи коробку со справками, по которым им в начале 30-тых годов выписали паспорта, и сжечь эти справки. Он решил, что начнут новые хозяева перекладывать печь, найдут справки и кто знает, как это отразится на детях. Мама вспоминает последние минуты: «Отец метался, все внутри горело у него, а тут затих. Закрыла я ему глаза и говорю: «Ну, вот, Степан, видела я твои последние минуты жизни, а ты моих не увидишь и о смерти моей не узнаешь». Последние минуты маминой жизни выпало видеть мне.
Собрались мы за столом, наперебой зовем маму к себе жить, а она признается в своей год скрываемой болезни. Не говорила никому, ждала, когда Наташа поправиться, да и за отцом уход нужен. Все скрывали, боялись быть обузой. Она ни дня не хочет оставаться одна в своем доме, заставляет нас, пока мы все в сборе, перенести все вещи к Наташе. Последнюю ночь в своем доме мы проводим с ней вдвоем, мне хочется поговорить с ней, но она устала и быстро засыпает. На другой день я везу ее в Нижнеудинск в больницу. Сестры разъехались, я остаюсь у Наташи ради мамы. Мама прошла курс лечения, в одно из моих посещений врач выписывает направление и срочно, не заезжая домой, мы отправляемся в Иркутский онкодиспансер.
Мама не чувствует боли, про рак уже не думает, соглашается со мной, что здоровье ее подорвано тяжелой работой. Она разговаривает с попутчицей примерно такого же возраста, как и сама, строит планы на будущее. Мне она советовала, и сама строго соблюдала свое правило: при задумках о будущем добавлять «Сделаю, если ничего не помешает» или «бог даст ничего не помешает, так я...». На этот раз она эти оговорки не вспоминает, говорит уверенно. Вот только подлечит сердце, а то оно трепещется где-то в горле и все у нее получится. Я сижу, стиснув зубы, чтобы не завыть.
В Иркутске мороз за сорок. Такси не поймать, я боюсь оставить маму одну и боюсь, что она долго находится на холоде. Мне указывают место, где можно застать таксиста до его подъезда на стоянку. Мы идем туда, и один добрый человек внял моим мольбам. В диспансере ремонт, советуют приехать в марте. Мама устала, весь день на ногах. Наконец мы в вагоне, она засыпает. Рано утром зовет меня. Ей плохо, я прижимаю ее к себе, зову на помощь. У проводницы аптечки нет, у пассажиров тоже нет лекарств. Мама умирает за полчаса до нашей остановки. Умирает без боли, скоропостижно, так, как и хотела. Только очень рано. Ей так хотелось жить! Меня долго мучает чувство вины – не смогла помочь. Сейчас вспоминаю и думаю: «Почему же лечащий врач, выписывая маму и срочно отправляя нас в дорогу, не дала никаких рекомендаций, не выписала лекарства?» А я по молодости и неопытности не спросила. Прошло много лет прежде, чем я смогла, не захлебываясь слезами, сказать: «Мама умерла».
Родителей нет, а история семьи продолжается.
Отец ошибся, Брежнев не умер через год после него. Не в тех окопах он воевал, другие доктора его лечили.
Годы его правления страной сейчас называют годами застоя, но мы знали, что живем в эпоху развитого социализма. Строились заводы, росли города, молодежь отправилась на стройку века – БАМ. Счастливчики получали квартиры, покупали мебель и бытовую технику. Кого не устраивало долгое ожидание квартиры, ехали на Север, к нефтяникам и зарабатывали на кооперативную квартиру. Все в движении, вариантов устроить свою жизнь множество.
Омрачает эту радостную картину дефицит качественных товаров и продуктов. Руководство страны призывает нас повышать эффективность производства, производительность труда, качество выпускаемой продукции, внедрять новые технологии. Оказывается, мы на десятки лет отстали от развитых капиталистических стран в этих вопросах. Нас, убежденных пропагандой в том, что мы живем в самом могучем, передовом государстве, это ошеломляет. Правительство обещает скорое улучшение, принимаются новые экономические программы. На предприятия возлагается обязательная помощь труженикам села. Строительство жилых домов тоже ведется с участием рабочих и служащих предприятий. Но программы не работают,заметного эффекта не видно. Постоянные проблемы с продовольствием. Недорогие продукты в магазинах нам не достаются, отовариваемся в кулинариях, на рынке и коммерческих магазинах втридорога. Дорожают предметы роскоши и товары не первой необходимости (кофе, какао, шоколад, чай) по разным причинам. Дело дошло до хлеба. Селяне дешевый хлеб скармливают скоту, молодежь у меня в отделе верит и очень недовольна темной деревней. Завком подключается к решению насущных задач. Кроме распределения квартир, путевок, машин он предлагает членам профсоюза различные товары: зонтики, ковры, тушенка, праздничные наборы из майонеза, зеленого горошка и куска колбасы, художественная литература в комплекте с произведениями классиков марксизма-ленинизма или современных партийных руководителей. Профсоюз – школа коммунизма превращается в торговую точку со всеми ее пороками. Случаются скандалы. У меня появляются крамольные мысли, я вспоминаю слова отца: «Пойдет на свои копейки – поймет». Не удается победить и наследие прошлого: пьянство, воровство, взяточничество. За подарок няне покупается ее доброе отношение к ребенку, а подарок прокурору дает надежду, что твой ребенок не попадет в Афганистан. Воровство сверху донизу. Идут громкие судебные процессы, но не изменяют ситуацию и расстрелы виновных. Умирают один за другим престарелые генсеки. Руководство страны на трибуне Мавзолея вызывает уныние.
И вот появляется М. Горбачев. Он энергичен, свободно общается с народом и искренне хочет сделать нашу жизнь лучше. Растут зарплаты, возникают кооперативы, а вместе с ними на рынках появляются ранние овощи, в кооперативных магазинах колбаса. Изменения небольшие, пока по-прежнему рабочие принудительно направляются на работу в совхозы, на стройки. Но народ надеется, ведь времени прошло очень мало.
Вдруг - чернобыльская авария. Узнаю о ней 30 мая из маленькой заметки на последней странице «Известий». Никаких сообщений об опасности. Тепло, четыре дня выходных, дети целыми днями на улице. Кончились праздничные дни и съезжающиеся на работу привозят неутешительные новости. Появились первые беженцы. По официальной версии оснований для паники нет, по слухам, вызывающим доверие, надо принимать меры против радиации. Но народ паникует, уезжает. Отпуска не дают. У меня в мае отпуск по графику, вырываю его с трудом, собираюсь с детьми в Сибирь. Марина учиться в седьмом классе, документы ей не отдают, уезжаем с одним дневником. Игорю 6 лет, с ним нет проблем. Паника улеглась, 7 мая я с детьми спокойно улетаю до Красноярска, оттуда в Худоеланск. Проходит отпуск, Наташа, добрая душа, всегда готовая помочь, предлагает оставить детей до осени. Я возвращаюсь в Гомель, езжу по выходным в совхоз, зарабатываю отгулы, чтобы слетать в августе за детьми. Тем временем из Чернобыля возвращаются ликвидаторы, вырисовываются размеры катастрофы. Петр служил в ста километрах от полигона ядерных испытаний в Казахстане, ему известны последствия радиационного загрязнения, я учила ядерную физику, мы решаем на время уехать. Квартира сохраняется при переезде в северный район. Бронируем квартиру в связи с отъездом Братск.
Продолжение http://proza.ru/2020/09/19/280