Влюбилась я поздно. В двадцать пять лет. «Гормоны бесятся, а Германа все нет!» – посмеивалась я сама над собой, пока Светка не познакомила меня с Генри. Он был лидером рок-группы «Рожи». Несерьезная аббревиатура в расшифрованном виде звучала вполне прилично: «Рок-н-ролл жив!»
Лицом, гривой и размерами Генри напоминал Элвиса Пресли, ходил чуть в раскорячку – «моряк в развалочку сошел на берег» - заразительно смеялся и плевал на все, что имело хоть отдаленное отношение к препятствию или проблеме. Рубаха-парень уже тридцать лет жил бессмысленно и празднично, как елка, увешанная вместо игрушек юными красотками.
Матримониальных шансов у меня не было никаких, но тянуло к нему магнитно. И в конце концов я рискнула попробовать прием «Кошмарная наколка». Я неожиданно приклеилась к бас-гитаре Роману (20 лет). Тот запал на меня после первого поощрительного взгляда. В подвальной студии очарованный мальчик посвятил мне хит Робби Уильямса «У моей девочки есть маленькая штучка!»
Мой мачо на секунду отвлекся от поглощения пустой воркотни баскетболистки Милы и посмотрел вопросительно: дескать, что же ты делаешь? Отбиваешь парня у собственной наперсницы Светки, а еще педагог!
Я скорчила глупую физиономию: ничего не знаю – курица хромая. И захохотала громче усилителя. Так у нас и пошло: я не обращала на Генри никакого внимания, а он все чаще хмурил высокий лоб: «Странная баба эта Галя – набросилась на ребенка, как Бобик на ливер, когда рядом испускает флюиды мужик потоварней, то есть я!» Бедная Мила уже была вынуждена запускать коготки в его челюсть и поворачивать мордашку-избушку к себе передом, а к моей спине затылком.
До первого дня пикапной атаки я резвилась в бомжевом прикиде: водолазка, джинсы и кроссовки. Голова обросшая, как у хиппи, лицо пресноватое, косметики – по мазочку на глазик. Неухоженная и нехоленая училка.
Волшебно перевоплотившись, я сидела на скамье бульвара. Солнце, запахи цветов сквозь выхлопные газы. На мне модная короткая стрижка «Новая волна», цвет волос – огненный и рыжий в полоску. Помада и лак на ногтях с бриллиантовым блеском, тушь на ресницах, конечно, Maxfactor. Топ из хлопка с откровенным V-образным вырезом, микроюбочка, босоножки на десятисантиметровых каблучках со шнуровкой. Кругом на мне набивной пестрый рисунок, имитирующий неравномерную покраску материала вручную. Меня можно одновременно рассматривать и как произведение талантливого художника, и как сексапильную женщину, решившуюся гульнуть вместо скучной работенки.
Пройти по аллее и не заметить меня невозможно. Картины с аукциона Кристи’с у нас еще на скамейках не валяются.
Генри всегда топает на репетицию в Хохловский переулок по бульвару, и всегда опаздывает на десять минут, словно оперная примадонна.
- Гала!!! Я тебя еле узнал!
Генри остановился перед авангардистским произведением искусства в моем исполнении. Он удивленно вытаращил карие шарики глаз. Как они только не посыпались на дорожку!
- Привет, - лениво произнесла я, слегка пошевелила пальчиками в колечках с нефритом, александритом и изумрудиком. – Сдвинься, ты мне солнце заслонил.
Впервые он назвал меня по имени. Причем сказал «Гала». Так Сальвадор Дали обращался к своей русской музе. Кстати, внешне она мне сильно проигрывает.
- Спрессуйтесь-ка, пацаны. – Генри шугнул двух школьников с мороженым, царственно развалился рядом со мной, положил длань на спинку скамейки и частично на мое правое плечо.
От его легчайшего прикосновения меня бросило в жар и захотелось прижаться к нему всем телом, чтобы он тоже загорелся, скомкал меня в объятиях и прошептал откровенное признание: «Малышка ты моя, как я люблю тебя!»
- Ты сегодня такая… другая, - заворожено пропел лидер группы «Рожи». – Это у вас в роду все такие стройные?
- Нет. Это… у меня глисты, - брякнула я невпопад.
- И с юмором порядок, - не смутился Генри. – Ты вечером свободна? – Он перешел на деловой тон: - Может, ухнем в бар креативщиков?
- С Милой, что ли? – невольно вырвался из меня «чуть охрипший гудок парохода».
И это была ошибка... В любви и на войне нельзя расслабляться, а надо просчитывать реакцию объекта под прицелом на каждое слово, которое не воробей.
Генри самодовольно ухмыльнулся: ревнует, значит, втюрилась. Он мысленно наклеил на меня ярлычок с номером «69», вставил в раму и повесил на гвоздь в воображаемой картинной галерее «Мои любовные трофеи».
- Ладно, Милку я отошью, - проявил великодушие самец-охотник и победно сжал в своей пятерне мою тонкую ладошку: - Пошли, а то народ ждет.
Я, утопая в вулканической лаве желания не расставаться с ним никогда, взяла себя в ежовые рукавицы.
- Нет! – твердо включила я задний ход и мягко выудила горячую кисть из его экскаваторной горсти. – Погода хорошая, я еще позагораю.
- Ну, подходи, - индифферентно буркнул он и энергично пошагал навстречу жесткому хард-року с нотками этнического обаяния.
Генри небрежно перелистнул Книгу жизни с заголовком «Гала». «Я вернусь к ней потом и заполню по своему усмотрению», - сказала мне скалообразная глыба уходящего любимого человека. Людской поток разбивался об его силуэт, как вода о риф.
«Нет, дорогой! – упрямо не согласилась я. – Роль второй скрипки не по мне. Рано ты присел мне на плечи и ноги свесил!»
Человек – это то, что он может. Девочки говорят, профи-ловелас может сыграть бравурный гимн своему тщеславию на наших трепетных эрогенных зонах, словно на клавишах.
Генри умелым не был, несмотря на богатый опыт сексобщения. Одно дело, когда под тебя стелятся, и совсем другое – когда дикую лошадку надо объездить.
Последнюю информацию я заполучила от болтушки Милы, которую легко стреножила и затащила в кофейню. Длинная, как веревка, но с зазывным пухлым ртом модели Кристи Тэрлингтон, Мила верещала со скоростью шоумена Саши Цекало:
- Прикинь, Галь, я хожу перед ним натурально голая, он – ноль эмоций или прогундосит: «Не мелькай – телек мешаешь смотреть». Объелся бабами, да! Как мой кот минтаем!
- А газеты он читает? – спросила я нарочно безразлично, уставившись в окно, за которым сновали немоторизованные люди, и почти толкались дутыми боками стада иномарок.
- Какие газеты?! – ошалело вскрикнула наивная Мила. – В жизни не видела, чтобы он взял в руки что-то, кроме ДУ и гитары, да! Зырит один телек с вечера до утра. Нет, читать и любить ему совершенно некогда. Это точно, да!
«Придется мне ему помочь со временем», - мстительно процедила я про себя, настраиваясь на мрак жестокого сраженья, и стряхнула столбик пепла с сигареты в чашку с эбеновым напитком.
Беспрестанное даканье жирафини Милы я уже не могла слышать. «Наверное, она еще чавкает, кладет ноги на стол, жует жвачку и храпит во сне», - подумала я, воткнув в уши бусины плейера, из которого в меня полилось неземное пение Андрео Боччелли и Сары Брайтман. Композиция называлась «Пора говорить «до свиданья».
- Адье, мне пора. - Я быстро выскочила на улицу к явному неудовольствию только разогнавшейся потрепаться девицы. Видно, Мила приняла меня за благодарное гипсовое ухо, а теперь оказалась рыбой на льду – застыла за оконным стеклом с напрасно открытым ртом и трескотливой руладой, застрявшей в идеально ровных зубах…
Трезвый мужик еще подумает, а выпивший клюет, как миленький, на порнографическую позу «точка опоры выше репы». Делается все просто. Сначала наша веселая компания отправилась в ночной клуб «Мираж», где Генри разогрелся стаканом «Кровавой Мэри» и созерцанием сочной стриптизерши, выделывавшей раскованные па в обнимку с металлическим шестом. Затем я встала с низкого кресла и попросила закурить у своего верного сигаретоносца Романа. Он чиркнул зажигалкой, я наклонилась к огоньку с таким расчетом, чтобы мой нежный округлый задик, чуть прикрытый мини-юбочкой, возник в сиреневом луче прожектора строго напротив окосевших глаз любимого.
Все, занавес. После демонстрации ударной части тела я поплелась в сполохах цветного света и облаках искусственного тумана якобы в туалет.
- Надо присмотреть за деткой, - резво рванул за мной Генри, как Шумахер с полпозишен, и мы столкнулись в синих кафельных катакомбах, словно два спелеолога в тесной трещине под землей, - бежать некуда, да и нет сил на ватных ногах.
Послав подальше гордость и светские приличия, я повисла на нем и обвилась лианой. Он впился в меня жадными губами, припечатал к себе ручищами, и я стала терять остатки здравого смысла, растворяясь в сладострастной неге…
Из «Миража» мы сбежали по-английски. Новый Арбат сверкал неоновыми огнями в кромешной темноте, будто драгоценное ожерелье. Останавливая такси, Генри спросил:
- Гала, куда тебя отвезти?
- В поселочек Жуковку! – тонко пискнула я в ответ и развязно расхохоталась. Это сдерживаемые в течение месяца чувства прорвались наружу – хотелось петь, вытворять шалости и смеяться без всякого повода!
- Ты чего? Сбрендила? – Генри обхватил меня за талию, чтобы я не пролетела мимо распахнутого входа в салон светлой «Волги».
- Да я представила фэйс Ленина, узревшего ту «деревню»! – еще разок прыснула я и успокоилась под холодным взглядом, посланным угрюмым шофером через зеркало заднего вида.
- На Рублево-Успенское, - хлопнул дверцей Генри. Он опять прижал к себе сгусток моих обнаженных нервов, и призрачные дома в веселенькую клетку горящих окон закружились вокруг нас в танце под разухабистый сингл американской группы «Manhattan Transfer»…
Накануне я все продумала до мелочей. Это недалеким плейбоям кажется, что они выбирают себе спутниц жизни и благородно женятся на них, когда те уже на шестом месяце. На самом деле сплошь и рядом истории любви строятся умненькими дамами, интуитивно чувствующими, что избранник должен купаться в своем приятном заблуждении как можно дольше. Не зря ведь провозгласил поэт: «Я сам обманываться рад!»
Возможность сильно обмануться я предоставила Генри в колоссальных масштабах. Во-первых, двухэтажный оранжевый коттедж со всеми шикарными потрохами я выпросила на пару дней у подруги Жанки, женившей на себе бельгийца Альбера. Во-вторых, для пущей пыли в глаза друг Витек, работавший полиграфистом, соорудил мне самый настоящий лист газеты с придуманною мною статьей о посещении графиней Шеиной Лувра в составе делегации русского дворянства. Публикацию сопровождал липовый снимок: я – на фоне дворца в стиле барокко.
«Играть – так по-крупному! – решила я, готовя этот блокбастерный спектакль. - Если первая стрела Амура поразила меня в 25, то до второго «ранения» я могу и не дожить. Значит, альтернативы Генри не существует. Следовательно, его надо заполучить во что бы то ни стало. Кровь из глаз! Но предложить руку и сердце он должен без принуждения. А сделать такой роковой шаг завзятый бабник может только в одном случае – в момент взрывного прозрения: лучше неё мне не найти!»
Увидев особняк-небоскреб, красиво подсвеченный галогенными лампами, с широким балконом, увитым плющом, и со спутниковой антенной на черепичной крыше, Генри ошарашено спросил:
- Сие бунгало всё твое?
- Нет, не всё, - кокетливо ответила я, отпирая входную дверку. – Внизу живет собачка Грэг.
Огромный бурый дог встретил нас в холле и, уставившись на незнакомца красными глазами, утробно зарычал.
- Фу! Иди, погуляй! – по-хозяйски крикнула я, взялась за ошейник и вытащила тяжеленную псину за порог.
Подобное великолепие Генри видел только в кино про наркобаронов. Зал представлял собой как бы неф католического собора: два стрельчатых витражных окна доходили до самой крыши, между ними ослепительно сверкал мрамором камин с чугунной витой решеткой, сверху многоступенчатым сталактитом свисала хрустальная люстра. Еще на коврах с восточными орнаментами громоздился немецкий гостиный гарнитур, у камина лежала шкура северного медведя, и две белоснежные лестницы уходили на второй этаж к уютным спальням.
Чтобы окончательно добить столбнячного дикаря, я нажала кнопочку на пульте, и неизвестно откуда на нас хлынули щемящие звуки ритм-энд-блюза «Дорога в ад» и бархатного баритона Криса Ри.
- А здесь ничего, можно жить, - наконец изрек Генри и очертил невидимый круг указательным пальцем.
- Чтобы жить, надо есть, - сказала я из кухни, открывая холодильник. – Что ты будешь? Омлет, оливки, салями, икру…
- Всё равно, - рассеянно ответил он, обнаружив на темно-коричневой столешнице «Независимую газету» с моей лжепарижской фотографией. – А это что такое у нас? – ошеломленно произнес Генри и повернулся ко мне с округленными глазами, лезущими из орбит от удивления. – Так ты еще и графиня?! – взвыл мой мачо, как карета скорой помощи.
- А что тут такого? Предков не выбирают, - без малейшей показухи сказала я, заливая кетамин в белый вермут. Грэг иногда выл по ночам и его усыпляли этим собачьим снотворным. – На, попей для аппетита коктейльчик. – Я подсунула под нос Генри стакан с убойной жидкостью.
Сама принялась раскладывать на столе серебряные приборы и бордовые салфетки с вышивкой. После нескольких глотков с рок-музыкантом произошла кардинальная метаморфоза – искристая бабочка свернулась личинкой на шкуре белого медведя.
- Я немного сосну… Перепил, наверное, - пробормотал Генри и ровно задышал в крепком сне.
Теперь с ним можно было делать всё что угодно часа два. Проснуться после дозы кетамина раньше не смог бы даже слон.
Я хотела спокойно разглядеть в подробностях, какой же там плотью мне придется обладать, возможно, долгие годы. Все женщины на земле – прожженные гедонистки. Правда, завернуты мы в очаровательно-цветистые фантики романтики.
«Нет, я о себе была лучшего мнения», - скорбно вздохнула я и осторожно перевернула спящее тело на спину. К моему удивлению бойфренд оказался совсем не тяжелым.
- Ну, с чего начнем? – сказала я, не зная какую часть одежды снять в первую очередь.
- Начнем с осмотра великолепного, атлетичного верхнего этажа!
Я расстегнула все пуговицы на джинсовой рубашке с длинными рукавами, распахнула её на груди и обомлела… Литые мускулы под индиговой тканью имели явно бутафорское происхождение. Пористая резина телесного цвета. Тонкие молнии обнаружились по бокам накладной конструкции. Надел её, застегнулся и все! Из концлагерного хлюпика ты превратился в зубодробильного Сильвестра Сталлоне!
Дрожащими пальцами я потянула за бегунки и сняла с Генри нагрудный синтетический панцырь с буграми фальшивой мясистости и бицепсов-трицепсов. От былого культуриста ничего не осталось. Верней, остался тонкий змеиный скелет. Ухарь рок-певец не тянул теперь даже на прозрачную тень отца Гамлета…
Я повалилась без сил на мягкий венский стул и глупо разревелась от горечи разочарования. Столько трудов я затратила на совращение своего долгожданного принца! Столько притворялась, кривлялась, отбила Ромку у Светки! Ползала на коленях перед Жанкой, выпрашивая на два дня этот роскошный дворец! И все ради чего?.. Ради лицезрения мрачного ужастика «Человек-шнурок»…
Целый час я стенала монашеским шепотом: «Как я могла влюбиться в это убожество? Да в блокадном Ленинграде я бы не нашла такого рахита! Какой позор! Какой стыд!»
Даже Грэг проникся моим горем. Он подошел, лизнул мне ладонь, тяжело вздохнул и повалил на мои колени свою настоящую булыжную голову.
Так мы и сидели над спящим живым привидением еще с минут десять. Я и собака. Наконец, ресницы рок-певца задрожали, он открыл небесные очи, улыбнулся мне и насупился, обнаружив тот факт, что верхняя половина его тщедушного тела оказалась голой.
- Ты извини, я хотела просто расстегнуть рубашку, чтобы тебе было посвободней, – оперативно повинилась я. Генри, смущенный и недовольный, сел, по-турецки скрестив ноги.
- Ну, как ты теперь знаешь, я не тот, с кем можно пойти на пляж в Анталии, - сказал он с едкой ухмылкой и прикрылся джинсовкой.
- Генри, ты кто? Йог? – с надрывом спросила я, так как другого объяснения его болезненной худобе не нашла.
- Нет, я всегда был таким. С детства. Короче, я абсолютно здоров, даже обмен веществ правильный, - уныло сообщил музыкант. Он достал из кармана джинсов сигареты и закурил. Я подала ему пепельницу, тоже задымила и опустилась рядом. Болючая жалость захлестнула всё мое доброе существо.
- Ну и хорошо, ну и слава Богу! – стала я его утешать, поглаживая тонкую руку. – А то я тут думала, пока ты спал, разные глупости. Типа – еще откинешься в Жанкином теремке. Я ж наркотика в вермут плюхнула. Хотела рассмотреть тебя получше.
- Так это не твой особняк? – Генри удивленно задрал брови.
- Конечно, не мой. Подругин.
- Ну, впрочем, это все туфта. – Генри поник вихрами. – Главное, жених из меня не вышел…
«Да, ты погорел на самой финишной прямой», - холодная мысль шевельнулась в мозгу, а вслух я энергично запротестовала:
- Да что ты, Генри, все нормально! Если ты доволокешь меня до спальни – шоу продолжается! Не зря же я выпросила у Жанки эту халупу на целых два дня! – Мне вдруг действительно стало интересно позаниматься сексом с этим необыкновенным парнем – таких оригинальных партнеров у меня никогда не было.
- До спальни? – Генри смерил взглядом расстояние. – Хоть сто порций! – Он сразу воспрял духом, резко подхватил меня на руки и побежал вверх по ступенькам – откуда сила взялась у ходячего скелета?..
В постели Генри оказался не таким уж неумехой – в общем, утром я была довольна, как мартовская кошка. Между пламенными экстазами Генри поведал мне историю своего рыцарского происхождения. Когда он решил создать группу «Рожи», давний друг Эрик критически оглядел его хилую фигуру и высказал трезвое мнение:
- Лидером рок-банды должен быть отморозок, громила, уркаган, иначе эти распутные наркоманы не будут тебя слушаться, и ничего из твоей затеи не выйдет.
- Что же делать?
- У нас на «Мосфильме» недавно снимали ролик про гладиаторов. Я достану тебе торс с такими буграми – Шварцынеггер отдыхает! Бицепсы – шары, грудь – таран, плечи – шкафы!
И достал Эрик эти замечательные чудо-доспехи. Так Генри превратился из худого, тихого интеллектуала в лихого атлетичного хулигана от рок-н-рола.
- Только ты об этом никому, ладно? – просительно пролепетал Гале развенчанный музыкальный король.
- Я-то нет, могила, а вот Милка твоя болтлива, хуже швейной машинки. - Опять прорвалась из меня ревность – все-таки даже в космической худобе Генри меня волновал, или я уже перестала обращать внимание на его ребристый имидж. Даже подумалось, кости есть – откормлю.
- Милка будет молчать. Быть кадрой урода скабрезно. Ей выгодно, чтобы никто не знал о моем вампирском виде.
- Да, она сама – нитка!
- Фанатка. Для неё главное – тусоваться в богеме.
Так, в ночных разговорах, я вдруг заметила, что все больше снова проникаюсь нежностью к очень неординарному, умному, ласковому парню, сумевшему так круто повернуть свою жизнь, добиться лидерства при нулевых возможностях.
- Никакой ты не вампир, - горячо прошептала я и обняла его покрепче. – Я тебя как следует буду кормить, скоро от твоей худючести не останется и следа, и гладиаторская бутафория больше не понадобится.
- Мерси, сеньора, - грустно ответил Генри. – Только жалости мне не надо.
- Это не жалость, дурачок. – Я в обвальном порыве страсти стала с трепетом обцеловывать его красивое лицо, попала губами в ухо, и он навалился на меня узкой грудью, и я, улетая в блаженство, успела подумать: «Как же мне с ним хорошо!»
На обнаженное пропорциональное женское тело мужчина может смотреть часами, словно на гибкую пляску пламени костра. Я проснулась первой в полдень и тихо ждала пробуждения Генри, чтобы устроить ему якобы нечаянный стрип-показ. Я окон6чательно простила ему эскападу с фальшивым торсом и утвердилась в желании сделать из блеклой ящерицы золотистого льва.
Вот с этого момента «все смешалось в доме Облонских». В холле залился трелью звонок домофона. Я накинула на себя Жанкин махровый халат и сбежала вниз.
- Да, - сказала я в микрофон переговорного устройства, теряясь в догадках: кто бы это мог быть?
- Это есть Альфред – брат Альбер, - сказал динамик вкрадчивым шпионским голосом. – Меня послать Жанна для помогать охмурять ваш любовник. Для он я есть твой кузен Альфред Летинье. Уандестенд?
- Я-я! Натюрлих! Заезжай.
Я открыла автоматический замок ворот и вышла в осенний холодок, кутаясь в длинную ворсистую хламиду. Слюнявый Грэг сиганул на газон и поднял лапу возле куста жимолости.
Во дворик медленно вкатилась умопомрачительная машина цвета «металлик»: концепт-кар «Альфа Ромео», мировая премьера нынешнего года, спортивная модель – 226 «лошадей» под капотом. Водитель был под стать авто: высокий, интеллигентный, лет тридцати, с аккуратной челкой над правым глазом, в клубном блайзере, в велюровых брюках, с шелковым шейным платком. Ну, просто гремучая смесь из киногероев: Джорджа Клуни и Киану Ривза.
Я, проклиная про себя дурацкую Жанкину инициативу, осеклась на полмысли и подумала более спокойно: «А кузен на уровне – Генри приревнует, но надо ли теперь это мне?»
Альфред вручил мне охапку французских клематисов и голландских лилий, поцеловал по-братски в щеку и продолжил агентурный инструктаж:
- Скажи свой Генри, мы ехать на обед к моя сестра Жанна. Если он соглашайся, значит, намерения иметь серьезный. Уандестенд?
- Офкорс, - резко кивнула я и понеслась наверх, подбирая нужные слова для объяснения изменившейся ситуации.
В спальне сизый табачный дым клубился над оголенным по пояс скелетом Генри и скомканным атласным покрывалом. Взъерошенный композитор с чинариком в зубах рисовал огрызком карандаша нотные значки на сигаретной обертке. Я плюхнулась дельфином на постель и прижалась холодной щекой к теплой грудке.
- Проснулся, козявка, - заговорила я тоном капризной девочки. – А к нам приехал мой кузенчик из Брюсселя на чудесной машинке, и мы приглашены на обед к его сестре.
- Это радует, - отстраненно буркнул Генри, высвободился из моих объятий, дежурно чмокнул меня в нос и стал стремительно облачаться в бутафорские телеса. – Прости, Гал, но с обедом ничего не получится. У меня песня пошла – надо срочно мчаться в студию и записать мелодию, а то забудется, и все накроется мокрым полотном. А ты подъезжай вечером, я тебе её исполню. Кстати, я посвящаю её тебе!
Внизу он поздоровался с обескураженным Альфредом и пробежал по дорожке до калитки, что-то напевая и взмахивая в такт рукой.
К Жанке мы с Альфредом приехали вдвоем. Моя бывшая стройная одноклассница теперь была дородной матроной, но необузданные страсти по-прежнему выплескивались из неё через край, как протуберанцы с солнца, и в глазах плясали все те же плутоватые бесенята.
- А где твой Карузо? – задала она вопрос ребром, распахнув дверь.
- Он занят. У него песня пошла, - виновато промямлила я, зная, что сейчас начнется извержение Везувия в словесном варианте.
- А я предвидела! Стойте, я вас окурю. – Жанка в шелковом кимоно и с дымящейся сандаловой палочкой в двух пальчиках поскакала вокруг гостей, снимая уличную порчу. – Ну, пошел бы у него факс или камни из почек, я бы еще поняла. А то – песня! Хох!! – язвительно усмехнулась она и затолкнула меня на кухню. – Альф, подожди, у нас бабский тет-а-тет! – хлопнула она дверью перед носом деверя и опять набросилась на меня, как волк на зайца в «Ну, погоди». - Слушай сюда! Второй раз тебе в жизни так не повезет. Альф развелся со своей Изабелкой, ты ему нравишься – хватай свой шанс! Будем там вдвоем по магазинам рулить. А кто такой твой Генри, если честно? Заурядный брынчала, андеграунд, да еще, пардон, УО! – Она приставила палец к виску. – Ладно там, «Руки вверх», «Ноги врозь», а то – «Рожи»! Это же… Хох!.. Ну, нет слов!!!
- Но, Жанн, я ж его вроде люблю! – крутя браслет на запястье, отчаянно возразила я.
- А что останется от твоей любви, когда вы будете петь на одну твою смешную зарплату?! – Подруга беззаботной юности выкатила на меня зловещие колдовские глазища. – А, не дай Бог, двойню штампанете?! Это ж туши лампу!.. Соглашайся, дурында! Я все устрою. Альф просто душка – в Брюсселике нарасхват!
- Да, я заметила – галантен, как король, но пресноват, что тыква. – Я паровозно вздохнула и обхватила руками свою бедную голову – впервые в жизни на мои хрупкие плечи обрушилась такая тяжкая гиря-проблема: то горизонт был чист и светел, то на нём вдруг сразу возникли два очень разных пути. Первый – загадочный, тернистый, опасный, но страшно волнующий. Второй – спокойный, комфортный, ясный, будто расписание: через девять месяцев – ребенок, через семь лет я иду с ним в школу, еще через десять – в колледж…
- Хорошо, я подумаю! – резанула я в упор Жанке и рванулась на выход, боясь остаться и дать себя уговорить.
- Думай пулей, не то будешь с дулей! – грохнула мне в спину товарка-рационалка, а телячьи глаза Альфреда опять недоуменно захлопали ресницами – он второй раз за час не мог врубиться, что за яростные виртуальные ветры гоняют перед ним туда-сюда этих странных красивых людей?..
До самого вечера я слонялась по улицам и присела отдохнуть от пешей кругосветки в беседке парка «Эрмитаж». Сумерки сгущались. Воздух над землей темнел, как кипяток в стакане над чайной заваркой. Вот и зажглись желтые огни фонарей.
Я сидела и все перебирала в голове плюсы и минусы двух моделей будущего. Выходило: остаться с Генри – неразумно, но благородно; уехать с Альфредом – компромиссно, зато практично. Обе позиции как-то не грели, словно осеннее светило.
«Да что я мучаюсь?! – разозлилась я на свою буридановую ослистость. – Ни того, ни другого я толком не знаю. Надо просто к ним присмотреться, и правильное решение образуется само собой!»
Картина, которую я застала в подвальной студии своего мачо, называлась «Я бомба и лечу на вас!» В просторном помещении без окна остро пахло марихуаной. По потолку шла рыбацкая сеть с черным плюшевым пауком посередине. В углу стоял скелет, выкрашенный розовой флюоресцентной краской. Стены были плотно залеплены глянцевыми плакатами с рок-звездами первой величины и заставлены эстрадной аппаратурой. На полу валялись листы, испещренные кривыми каракулями, будто каббалистическими знаками. Сам Генри в гладиаторском торсе под рубашкой и с повязанным на лбу пестрым платком лихорадочно бил по струнам электрогитары «Фэндер», дымил уродливой самокруткой и невнятно рокотал в микрофон.
Я дернула его за рукав джинсовки. Он стрельнул в меня мутными очами, выплюнул окурок в банку из-под кинопленки и возбужденно воскликнул:
- Галка, я в честь тебя переименовал группу! «Галлы»! Классно, да?
«Мало того, что накурился, он еще заразился даканьем от Милки», - раздраженно подумала я, а вслух спросила:
- А где остальные?
- На сегодня я всех разогнал! – Генри по-императорски выпятил грудь и поставил ногу в кроссовке на обшарпанный стул. – Я пишу только в одиночестве, а то пялятся всякие в рот!
- Тогда мне тоже уйти? – Я отступила на шаг. Разочарований на сегодня мне было уже достаточно.
- Не говори ерунды и слушай – я тебе её сейчас спою! – Безапелляционно объявил он и взял в пальцы медиатор.
- Подожди. Я должна тебе кое-что сказать, - спешно затараторила я. – Понимаешь, я на самом деле никакая не графиня…
- Чепуха! – Генри властно оборвал мои излияния. Он, как Калигула, никого не хотел слышать, кроме себя. Он был на пике торжества своего эго, расцвеченного до пышного фейерверка наркотическими парами. Он казался себе великим мессией – открывателем жизненной сути для остального человечества. – Титулы, слава, деньги – все это конечно и несущественно. Мы продолжаемся только в своих детях и песнях! – театрально-выразительно произнес он и добавил без форсажа: - Так что сиди и слушай. Ты всегда будешь первой критикессой моих вещей. Ты ж училка – тебе и карты в руки.
Генри обаятельно улыбнулся и стал прежним – родным и нежным существом. Я застыла в рвущей меня на части сердечной сумятице: я хотела бежать от сумасшедшего, надутого от самолюбования нарцисса, и одновременно я страстно желала его объятий и ласки горячих губ…
Приключения будоражат кровь и взрывают монотонные будни сногсшибательными впечатлениями. Однако слишком затянувшийся любовный роман, постепенно теряет элемент новизны, и пьется уже не как молодое вино, а будто кислый уксус.
И древний мудрец Заратустра сказал: «Надо уходить, когда ты кажешься особенно вкусным». То есть ждать, когда твой идол начнет вытирать о тебя ноги, вовсе не стоит.
Через месяц я ехала с Альфредом из Москвы в Бельгию. В своем животе я увозила контрабандой крохотное продолжение Генри. «Пусть папа витает в эмпиреях, сочиняет и дальше трогательные песни, не думая ни о чем другом, не играя дурную музыку в кабаках для денег, - грустно размышляла я, провожая взглядом уносящиеся назад модерновые города и деревни. – Ребенок же должен расти в райском саду, а не в тесной панельной коробке. Он должен расцветать, как цветок, под солнцем любящих взоров, а не сходить с ума от скандальных разборок родителей. Альф же всегда очень деликатен, предупредителен, чуток, носится со мной, как с бесценной археологической находкой из тонкого стекла. А о том, что он воспитывает чужого сына или дочь, ему знать совсем необязательно. Пусть это будет только моей личной тайной. Женщина без тайны никому не интересна».
Однако чем дальше мы рассекали Германию, тем больше менялся мой интер-жених, причем в самую противную сторону – он становился нудным долдоном. В мотеле, где мы ночевали, он целый вечер монотонно преподавал правила поведения в светском бельгийском обществе. К своему полному, глубоко спрятанному в душе ужасу, я поняла, что еду не к светлой развеселой жизни, а добровольно заталкиваю себя в комфортабельную тюрьму, в некий вариант гламурного «Синг-Синга»: за мной везде будет трюхать амбал-охранник, пригласить кого-то в дом без согласия мужа-хозяина нельзя, на приемах надо непременно улыбаться во все зубы. Потом я обязана всячески ублажать его фирменное начальство, то есть, по-нашему, быть бесплатной эскорт-девицей. Альф беспечно решил, что бежать мне уже некуда, можно начать закручивать гайки.
Так я внезапно прозрела. Но мы уже ехали дальше. Назад уносились дома какого-то немецкого города. Впечатление было такое, как будто ты едешь по огромному магазину часов без стрелок. Аккуратные однотипные коттеджи с двускатными красными крышами напоминали наши ходики. Казалось, вот сейчас выскочит из окна мансарды мудрая кукушка и кукукнет: «Время не купишь – подумай еще раз, на что ты собираешься его потратить?!»
И я задумалась снова. Несмотря на худобу, на привычку курнуть травку, на неограниченно завышенное самомнение, Генри я любила без всякой задней мысли. Меня к нему что-то притягивало, меня всё время разрывала на части всепоглощающая животная страсть. С ним хотелось завалиться поспать куда угодно и в любое время суток. И он откликался на мои ласки как звереныш: мы бесились, бросались подушками, носились друг за дружкой по комнате и визжали от счастья, переполнявшего нас!
Альф же всё больше становился стандартным дорогостоящим чиновником, законченным роботом, готовящимся заранее к исполнению каждодневных скучных ай-ти-технологичных обязанностей. Это уже был механизм, существующий строго по расписанию. Вот опять! Ну, разве это человеческая улыбка? Это упражнение для лицевых мышц. Смысл её примерно такой: «Я оказал тебе знак внимания – ты должна быть довольна. Наше кредо системных клерков гласит: лучше быть спокойным, чем счастливым. Вступай в наш распланированный до последней точки мир, и ты навсегда будешь окружена богатыми декорациями и супердостойными людьми!»
Все, что говорил Альф, все, что он делал с отлаженной четкостью, все это отдавало консервированием. Да, Генри и Альфред были полнейшими антиподами, один – сумасшедший гений, второй – железобетонная посредственность.
Кое-как я уговорила Альфа прокатиться через Альпы. Это был большой крюк, но добрый тюремщик решил удовлетворить просьбу будущей своей заключенной, то есть красивой, покладистой супруги, добытой по дешевке в отсталой России.
Когда мы проезжали через Гармиш-Парген-Кирхен, я тяжко вздохнула и дернула без пяти минут супруга за рукав:
- Ой, останови, я в туалет хочу.
- Мне с тобой надо? – деловито спросил жених, паркуясь возле кафе «Снежная Королева».
- Зачем? Уж я там как-нибудь сама.
- Гут, хорошо, - не понял юмора Альф, опять деревянно улыбнулся и, развернув газету, уткнулся в колонку новостей из мира финансов: котировки акций, фьючерсы, девелоперы и прогнозы рынка форекс.
Я взяла с заднего сиденья свою сумку, с трудом выкарабкалась из низкого седана. Обслуживать жену непрактично – это она-домработница должна ублажать добытчика-хозяина.
По тротуару плотными рядами слонялись клетчатые туристы. Они бесцеремонно размахивали руками, обращая внимание друг друга на всякие достопримечательности: на зеленые и снежные горы, на манекенных героев сказок Ганса Христиана Андерсена в витринах, на толстых сизых голубей под ногами.
Вместо того, чтобы зайти в кафе, я благополучно растворилась среди форестьеров, завернула за угол и взяла такси.
- Bitte, auf Singerstrasse (Пожалуйста, на улицу Зингера), - спокойно сказала я, усаживаясь на заднее сидение.
Водитель кивнул, включил счетчик и поставил башмак на акселератор. Его канареечный «Фольксваген» стремглав довез меня до нужного места.
Я вышла из машины и немного постояла, разглядывая знакомый дом. Нет, за пять лет ничего не изменилось. Те же коричневые шторы за окнами, полуувядшие «Золотые шары» в палисадничке, лексановый навес над входной дверью…
Я нажала на кнопку домофона, прикрученного к стойке возле калитки из рабицы – металлической сетки.
- Wer ist da? (Кто там?) – спросил динамик приятным сопрано.
- Ма, это я! – крикнула я в ответ.
Пятнадцать лет тому назад моя мать титанически трудилась в качестве гида в «Третьяковке». Там к ней проникся чувством любитель русской живописи из немецких Альп. Гюнтер ей тоже понравился, и они уехали сюда, в Гармиш. Я осталась в Москве с отцом. Я была бойцом за справедливость: если мама будет жить с Гюнтером, то я с папой – так никто не окажется в печальном одиночестве.
На крыльцо вышла стройная женщина: короткая стрижка с тщательно закрашенной сединой, лицо – копия моего, только в паутинках морщин под глазами, на плечах узорчатая шаль пастельных тонов – ничего яркого, все в ней дышит скромностью и умом.
- Галинка! – Моя маман всплеснула руками. – Как же ты выросла!
Мы обнялись, расцеловались, пустили по горячей слезе.
- Ну, пошли в дом, - потянула меня матушка за собой. – Твоя комната ждет тебя уже второй день. Белье я постелила всё свеженькое еще вчера.
- Да черт с ним, с бельем! Рассказывай, как вы тут? – звонко брякнула я, шалея от налетевшей нежности к беглой родительнице.
Держась за руки, мы уселись на мягком диване в гостиной. Обстановочка здесь была на уровне – цвета мебели, панелей, паласа, подобраны с немецкой строгостью – под мореный дуб.
- У нас все по-старому, - отмахнулась мать. – Лучше скажи, как ты доехала совершенно без денег?
- Я же тебе звонила – жених подвез, - напомнила я.
- Ах, да, склероз, но где же он?
- Я от него сбежала! – задорно воскликнула я.
- Но зачем? – Маман откинулась на спинку дивана и включила глазной рентген.
- Понимаешь, я беременна, но не от него, а от одного музыканта. От Генри. Я тебе про него говорила по телефону. – Я объясняла подробно и ровно, как больной минингитом.
- Ребенок – это хорошо. У нас с Гюнтером так ничего и не вышло. – На секунду мать пригорюнилась и продолжила допрос: - Но зачем же было ехать с этим бельгийцем к нему в Брюссель?
- Нам было по пути.
- И ты с самого начала знала, что ты его бросишь?
- Нет. Сначала я хотела его обмануть – женить на себе и сказать, что ребенок от него.
- Ну, это уже ни в какие ворота! – Мать от переживаний закурила. Я тоже. – А как бы ты смотрела ему в глаза?!.
- Легко!
- Тогда в чем проблема? Не понимаю! – Маман сделала круглые глазищи.
Её совиный взгляд меня достал. Я заорала диким голосом:
- Он меня не любит! Я ему нужна, чтобы показывать гостям, как редкое животное! Остальное время я бы сидела под замком!..
- Так ты оно и есть! – Мать стала загибать пальцы. – Ребенок от бомжа-наркомана, бросила жениха-миллионера – все симптомы бестолочи налицо!
- Ну, ма, мне с ним смертельно скучно! – Я издала последний жалобный вой раненного морала и зарыдала у неё на плече.
- Тогда другое дело. – Маман внезапно кардинально поменяла мнение. Она стала упорно и как-то бурно гладить мою новомодную прическу, будто стараясь повыдирать замученные перекрасками волосики. Наконец она выдала убийственное резюме: - Скучный мужик – это всё равно, что каждый вечер одно и то же кино по телевизору.
Книги Виктора Буйвидаса
Блог Буйвидаса: https://buividas93.livejournal.com/
Итальянское убийство: https://www.litres.ru/viktor-buyvidas/italyanskoe-ubiystvo/
Пробивка: https://www.litres.ru/viktor-buyvidas/probivka/
Пьеса для шпионки: https://www.litres.ru/viktor-buyvidas/pesa-dlya-shpionki/
Тройной капкан: https://www.litres.ru/viktor-buyvidas/troynoy-kapkan/
Угол смерти: https://www.litres.ru/viktor-buyvidas/ugol-smerti/
Формула удачи: https://www.litres.ru/viktor-buyvidas/formula-udachi/
Сумасшедшее рандеву:
Книги на всемирном Amazon: https://www.amazon.com/