Тик.
Так.
Тик.
Так.
Стрелки медленно ползут по циферблату. Солнечный свет проникает в комнату в основном по краям и щелям, сквозь плотную зеленую ткань бабушкиных занавесок он пробивается с трудом. Тем не менее достаточно светло, чтобы тьма превращалась в утренний сумрак.
Я проснулся на боку, поджав ноги, с рукой под подушкой, закутавшись в одеяло. Первое, что я увидел – будильник. Это было двадцать минут назад, с тех пор я не шевелился, только смотрел за стрелками, слушал их.
Тик.
Так.
Будильник – бездушная сволочь – вот-вот должен заорать. Слуга поработившего нас времени, хозяина, которому нет ни до чего дела – время просто идет, готовился выполнить свою главную функцию – возвестить, что время куда-то пришло, а значит, мы почему-то должны следовать его неосязаемому течению.
Но я уже не сплю, я могу нажать кнопку на голове будильника, но лучше пусть он прозвенит. Этот резкий звук, как хоть что-то правильное, немного бодрит. Правда, я не знаю, зачем каждый день его завожу. В этом нет никакого смысла. Привычка.
Как пройдет мой день? Все дни проходят одинаково. Я умоюсь, может быть, позавтракаю, попробую что-нибудь посмотреть, во что-нибудь поиграть, потом лягу на кровать и уставлюсь в потолок или в стену, может быть, встану у окна и буду рассматривать прохожих, так пройдет полдня; ближе к шести часам вечера я полезу на сайты с вакансиями и на сайты с обучениями, просижу там часа три и ничего не найду, вспомню, что не ел с самого завтрака, если он был, и пойду поем, не потому что хочу, а потому что вроде как надо, а там и ночь будет не за горами, я заведу будильник и попробую уснуть.
Но сегодня, кажется, должно быть что-то не так. А что? Точно. Мне вчера звонила Марина, хочет съездить со мной в магазин.
Ладно. Надо будет зайти куда-то и купить новый будильник.
Тик.
Так.
Стрелки показывают ровно девять часов. И будильник начинается орать.
Я сбрасываю одеяло, резко сажусь, хватаю его, сильно сжав руку, так, что костяшки пальцев белеют, подношу к лицу, чувствуя, как напрягаются барабанные перепонки, и рычу ему прямо в циферблат, размахиваюсь и со всей силы шарахаю об пол.
Он затыкается не мгновенно, еще визжит. Я даже думаю, что придется его бить снова, но он затихает сам.
Я чувствую себя живым. Ненадолго, только пока не выхожу из комнаты.
От моей квартиры остались руины. За разрушением должно было следовать созидание, но этого не произошло. К счастью, и само разрушение не успело завершиться, когда стало понятно, что возможностей у меня больше нет. Ирония заключается в том, что дальняя комната, бывшая бабушкина, прежде казавшаяся мне чем-то невозможным и непригодным для жизни, теперь осталась единственным местом в этой квартире, где можно было жить. Потрескавшийся потолок, облезлая рама за зелеными занавесками, пожелтевшие обои, древняя покосившаяся кровать и рядом трухлявый стол из опилок – вот моя жизнь. Вместо спальни, кабинета, кухни и столовой. Хорошо, что я не успел выкинуть унитаз и ванну, их оставлял напоследок. Жить можно – в голых стенах, с частично снятым полом, без раковины, без плиты и холодильника, но хоть с чайником и микроволновкой. Можно жить.
Я залезаю в ванну, сажусь на дощечку – стоять устанешь – и, исчерпав силы раздражаться, набираю тазик теплой воды – душа у меня нет, но он сломался сам.
Если бы не Марина, я, конечно, не пошел бы мыться, потому что никакого удовольствия от поливания себя из тазика я не получал. Я даже уже понимал, что так давно не мылся, что от меня скорее всего воняет – все равно я не мог себя заставить. Всплески воды, слабым эхом отдающиеся от стен, еще покрытых уже местами колотым кафелем, кусочек мыла, в тишине причмокивающий по телу – такое ощущение, что я делаю что-то стыдное и рискую быть увиденным за этим занятием.
Если бы не Марина… Но я все-таки не животное. Спасибо, Марина.
И снова, покончив с процедурами, я чувствую себя живым – такое облегчение я испытал, когда вытерся и оделся, и стыд ушел.
Этот день уже слишком необычный.
Зачем? Это плохо, я хочу, чтоб все было привычно.
Раздается стук в дверь. Звонка у меня нет.
Я мог пригласить Марину пройти, предложить выпить чаю, но в этом случае нам пришлось бы находиться на моей кухне. Вся посуда там хранится на полу – в правом углу чистая, в левом грязная. Стола там нет, но есть два стула, чашки с горячим чаем мы бы держали в руках или бы неловко ставили себе под ноги – и то и то не располагает к беседе.
Я не стал приглашать Марину пройти, и она подождала в коридоре, пока я оденусь. Это не заняло много времени.
Улица встречает меня сентябрьской прохладой и еще не облысевшими желтыми деревьями. Осень всегда настраивает либо на продуктивность, либо на ностальгию. Меня она не настраивает ни на что, я только лишь вспоминаю, что не знаю, зачем я еду с Мариной в магазин.
– В какой магазин мы едем? – спрашиваю я. – Зачем со мной?
– Я хочу подарить маме на день рождения телевизор. Нормальный, большой телевизор, и сама я его до машины не дотащу. А муж на работе.
– А когда праздновать? – кажется, я забыл, когда у мамы день рождения, или не знаю, какой сегодня день.
– День в день, то есть в субботу. Ты должен быть.
Ну вот, теперь я, к счастью, не накосячу.
Мы садимся в машину. Марина пристегивает ремень, заводит мотор.
– О, – вдруг понимаю я, – нам же в магазин электроники! Значит, там будут будильники?
– Наверное, – с сомнением отвечает Марина.
– Хорошо, не надо будет никуда специально заезжать.
Марина меня не понимает, но ничего не спрашивает. Вместо этого она говорит:
– Я так поглядела – ты вроде убрался немножко в квартире, да?
Я вздыхаю.
– Протер тапками тропинку от комнаты до санузла разве что.
Она неправдоподобно улыбается.
– Знаешь, – почему-то я вдруг решаю поделиться своей сокровенной тайной, – иногда мне кажется, что все дело как раз в санузле.
Я нажимаю на кнопочку, опускаю стекло до самого конца.
– Я помню тот день, когда стало окончательно понятно, что денег у меня больше нет. Демонтаж как раз был на стадии старого водопровода. Где он в итоге и остался. И он теперь висит надо мной незаконченным делом, плюхает водой в тазике, а я иногда думаю: «вот будь у меня с санузлом все хорошо, тогда и все вообще стало бы хорошо само собой».
«Блин, зачем я это все говорю, – запоздало раскаиваюсь я. – Ну и что, что она моя сестра? Когда ты что-то такое рассказываешь, тебе обязательно пытаются помочь, а мне не надо, я хочу покоя, я уже привык!»
Я прямо чувствую, как Марина ищет слова для ответа, но еще не находит.
– Ай, – взмахиваю я рукой. – Поехали в магазин.
***
Вокруг нас мелькают телевизоры.
Я только что догнал Марину.
Сначала я застрял на входе в магазин, изучая вывеску, сообщавшую о совместной акции двух магазинов.
«Приобретая товары в строительном магазине, вы получаете шанс выиграть призы в магазине бытовой техники и электроники. Приобретая товары в магазине бытовой техники и электроники, вы получаете шанс выиграть призы в строительном магазине».
«Больше тратите – больше шанс выиграть!»
Я почувствовал неприятный укол лжи, плохо скрытой фальшиво веселым шрифтом и цветами рекламного объявления. Не так давно я много потратил – я ничего не выиграл, я разорился.
Больше шанс выиграть… Суки.
А потом я выбирал будильник. Я рассматривал самые дешевые варианты и остановился на том, который по заверению продавца является наиболее громким в этой категории – пластмассовое бирюзовое чудовище с огромными удивленными цифрами на циферблате.
И уже после этого, неся в руках коробку, я догнал Марину.
На мой вопрос, понимает ли она в телевизорах, она отвечает, что почитала что-то в интернете, и я, решив не вдаваться в подробности, будучи грубой силой, просто иду за ней. Марина изучает характеристики на ценниках. А я смотрю, что показывают.
На первом экране, на пути моего взгляда брутальный мужик, с дерзкой щетиной, в сером костюме без галстука. Он распахивает дверь офиса, уверено шагает по ковролину. Камера пролетает свозь стены, сцена сменяется. Он садится во внедорожник, в зеленом полумраке парковки резко вспыхивают фары, он трогается, камера летит вокруг, влетает в заднее стекло, пролетает салон насквозь, и вот внедорожник уже мчится по зеленому холму, усыпанному камнями. Камера отдаляется, отдаляется, пока не отлепляется от холма с внедорожником и не попадает в комнату, где на диване сидит этот же мужик, в шортах и футболке, и смотрит телевизор, а там ездит внедорожник, видимо, с этим же мужиком.
– Помнишь, что нам говорил папа, когда мы были маленькими? – вдруг спрашивает Марина.
– Он много чего говорил.
– Когда у нас что-то не получалось.
– Про взлеты и падения?
– Ага. Пока ты жив, падение не может быть окончательным.
– Он так не говорил.
– Я развила мысль.
Она поворачивается ко мне, мы смотрим друг другу в глаза.
– У меня все нормально, – говорю я.
И вдруг леплю первое, что приходит мне в голову:
– Я же не начал бухать или что-то вроде того.
– Не начал бухать – и что? – не понимает меня Марина.
Теперь мне это надо как-то объяснить, я молчу, стараюсь быстро думать, и меня несет:
– Это значит, – говорю я, – что я не деструктивен. Может быть, я учусь жить в новом качестве, в качестве человека без выраженных стремлений. А моя тоска – это муки трансформации. Значит, однажды это все должно пройти, само собой.
Они все – мои родственники – перепугались за меня, когда дела в фирме пошли неважно, они знали, что я был готов поставить на нее все. И еще больше они перепугались, когда я все-таки разорился. Я устал думать над тем, кто виноват, насколько виноват я, насколько неожиданно повела себя экономика. Я принял себя таким, какой я сейчас есть. Я не хочу это обсуждать.
Марина пристально смотрит на меня, и я понимаю, что этого недостаточно.
– В крайнем случае, схожу к врачу, – я использую главный козырь.
Этого оказывается достаточно.
– Ладно, – она кивает.
На экране рядом со мной картинка сочных цветов.
Группа очень молодых ребят – мальчишки и девчонки – в цветастой одежде на желтом, салатовом, фиолетовом, синем, розовом фонах исполняют какой-то дерганный танец, очевидно, звучит такая же дерганная музыка, но звук у телевизоров в зале выключен. Камера выбирает одного, потом другого и показывает крупным планом, выражение лица этого выбранного тут же становится одновременно уверенным и слащавым, он зачитывает что-то весомое прямо зрителю в лицо, потом своеобразно скрюченной рукой салютует куда-то ото лба, и камера отъезжает, показывает снова всех вместе.
Затем размытие, надпись на английском на фоне цветных пятен.
Что-то вроде:
«Будущее в твоих руках, будущее уже здесь».
Что верно, то верно.
Марина в нескольких экранах впереди меня. Она не торопится, я могу спокойно смотреть дальше.
Справа от меня на нижней полке стеллажа телевизор показывает природу.
Жираф склоняется к большому кусту, кусает веточку, срывает с нее листву, жует. Кадр сменяется. Знойная саванна, сонный лев в выгоревшей траве вдруг открывает глаза, резко вскидывает голову, камера поворачивается, и кажется, что мы смотрим глазами льва: на огромной скорости львица преследует зебру. И вот-вот она уже цапнет зебру лапой по заду, но кадр сменяется – крона дерева, из которой в голубое небо взлетает множество птиц.
Я отворачиваюсь, смотрю на Марину.
Я хочу самобичевания и не могу это остановить. Такое со мной стало происходить.
«Я был тем мужиком в джипе, но у меня теперь нет никакой машины. Я очень старался быть крутым в юности, у меня нет юности – проклятье, я уже взрослый. В детстве я хотел быть исследователем в Африке – не знаю, исследователем чего, главное, что в Африке».
Хуже обоснованного нытья может быть только нытье натянутое и раздутое – это я знаю точно. В такие моменты страшно противно от самого себя. И я не могу это остановить!
– Вот, этот как раз, – говорит Марина, указывая на телевизор перед собой.
«Ура! – ору я про себя. – Берем и бежим! Берем и бежим отсюда!»
На кассе я поставил будильник на стол продавца, чтоб не держать коробку. После пережитого в отделе телевизоров я был слегка рассеян, и проглядел, как продавец вместе с телевизором пробил еще и мой будильник. Заметил я это, уже когда Марина собиралась расплачиваться. Еще чуть-чуть и я бы не успел ее остановить.
Она тут же заверила меня, что это пустяк. Мол, будет мне маленький презент.
Но это мой будильник, и я сам должен его купить.
– Ладно, как скажешь, – через две минуты поняв, что спорить со мной бесполезно, согласилась Марина. – Хотя бы возьми мою карту магазина, чтоб была скидка. Это можно?
Это можно. Скидка лишней не будет, но будильник я должен купить сам.
Совершив свои покупки, мы погрузились в машину, и Марина отвезла меня домой.
И вот я смотрю на новый будильник, занявший место старого, который так и лежит на полу, рассыпав вокруг себя обломки.
Надо будет убрать.
Да – наконец-то я дома. Тут есть моя комната, тут есть моя проторенная дорожка через всю квартиру от комнаты до санузла, тут нет кухонного стола, но есть два стула и куча посуды, правда, здесь очень плохой санузел, но жить можно – здесь нет ничего непривычного, здесь довольно спокойно.
***
Тик.
Так.
Тик.
Так.
Стрелки медленно ползут по циферблату. Солнечный свет проникает в комнату в основном по краям и щелям, сквозь плотную зеленую ткань бабушкиных занавесок он пробивается с трудом. Тем не менее достаточно светло, чтобы тьма превращалась в утренний сумрак.
Я проснулся на боку, поджав ноги, с рукой под подушкой, закутавшись в одеяло. Первое, что я увидел – мой новый будильник. Я не стал ждать, пока он начнет орать, нажал на копку на его голове и вернулся под одеяло.
Как пройдет мой день?
Вчера я надеялся, что мой сегодняшний день будет максимально обычным. Я умоюсь, может быть, позавтракаю, попробую что-нибудь посмотреть, во что-нибудь поиграть, потом лягу на кровать и уставлюсь в потолок или в стену, может быть, встану у окна и буду рассматривать прохожих, так пройдет полдня; ближе к шести часам вечера я полезу на сайты с вакансиями и на сайты с обучениями, просижу там часа три и ничего не найду, вспомню, что не ел с самого завтрака, если он был, и пойду поем, не потому что хочу, а потому что вроде как надо, а там и ночь будет не за горами, я заведу будильник и попробую уснуть.
Но он таким не будет.
Чек на мой будильник выиграл в акции, о чем вчера вечером мне сообщила Марина – ей позвонили как владелице карты.
Я выиграл в этой совместной акции. И мой приз от строительного магазина – санузел под ключ!
– С условием, что они выложат работу на своем сайте, но это же фигня! – сказала мне радостная Марина.
Да, фигня.
Но теперь мне надо вылезать из кровати, потому что скоро придет бригада. Они будут мерить, считать, таскать трубы, греметь и жужжать инструментом, поднимать пыль.
И никакого покоя.
Новый санузел! Мне надо будет привыкать.
Зачем?
Зачем?