Рассказ
В зал ожидания аэропорта я поднялся на уставших от длительного стояния в троллейбусе ногах. Варикоз давал себя знать в полной мере. Наконец можно сесть и разгрузить ноги. В зале народа мало и ряды кресел пустовали. Сел на ближайшее. Минут через пятнадцать обратил внимание на кресло напротив. На сиденье лежала газета, из-под которой торчал зелёный уголок школьной тетради. Кто-то забыл, вдруг что ни будь нужное и важное, школьники в это время года уже не летают. Взять чужое, пусть даже забытое воспитание не позволяло. «Может быть, кто-то вернётся»,- подумал я. Прошло минут сорок. Газета, и тетрадь одиноко и не востребовано лежали нетронутыми. Я решился. Взял тетрадь и раскрыл. Первая страница частично была оборвана. Сохранившееся повествование напоминало рассказ. Я почитал с интересом и для себя решил, пусть этот рассказ будет напечатан. Автор неизвестен, пусть будет неизвестен.
. . . . . .. в военном городке на берегу холодного моря два откровенно мужских заведения, кафе «Пурпурная Медуза» и погребок с таким ласковым названием «У твоей жены». В погребке всегда можно было перехватить грамм сто или сто пятьдесят приличного коньяка. Оба этих заведения пользовались неограниченной славой и успехом у офицеров флота, променявших в юности тёплые воды славных морей на холодные северные широты. В Медузе офицеры отмечали всё, дни рождения и годовщины свадеб, награждения и новые звания, все радостные ситуации своей службы или семейной жизни. Командировочные служаки зависали там сутками и практически всегда уходили из кафе вдвоём. Уходили с той, кто мог их согреть, выслушть и понять их собачью жизнь. Эту свою жизнь они красочно описывали ночами своим новым подружкам, лёжа на накрахмаленных простынях со штампиком прачечной КЭЧ.
Женская часть нашего городка была просто великолепна. Красивые, длинноногие, головы украшены волосом расцветок с коробочек парфюмерного магазина. У большинства их волосы доходили до уровня, после которого начинается место сосредоточения всего женского ума. Об этом всегда уверенно говорил каптри Миша Гогоберидзе с гидрографической лайбы на морском просторечии с рысака.
Всё это женское общество для каждой отдельной единицы носило ёмкое и простое название «моя дура». Грубо? Не скажите, надо было бы слышать с какой нежностью и лаской говорили эти слова, просоленные морские волки, подолгу находясь в автономках и других различных морских походах. Может, это было некое желание подчеркнуть свою мужскую независимость, которую они лихо сдавали на мгновения, позволявшие им лёжа на накрахмаленных простынях ощутить на своём плече прелестную женскую головку. За их умелые и нежные пальчики приезжие морские волки готовы были остаться с ними ещё на пару тройку командировочных дней.
Кафе я посещал редко, мне очень нравился погребок. Там в три глотка опустошив из гранёного стакана обычные сто пятьдесят грамм коньяка, спешил я к ненаглядной моей дуре. Она, первая красавица одного из черноморских городков, была в первой тройке красавиц и здесь.
Так сложилось, что слова, «я люблю тебя», говорил я ей только два раза. Первый раз, когда ночью умыкал её из дома родителей, второй раз на нашей свадьбе перед поцелуем под крики: «Горько!». Свою любовь я всегда старался доказать делом, а жена всегда отвечала мне нежностью.
На первый субботний день после Дня Военно-морского флота решил я сделать ей подарок. Это случилось после того когда команда проходящих парадным шагом матросов сделали равнение налево, на мою дуру, а не направо, на контр адмирала. Она в этом не виновата, не там стоял адмирал. Ох, не там.
Шла вторая неделя похода. Я, капитан-лейтенант БЧ-2 и поход этот для меня не первый, отдыхал в кают-компании, где собрались свободные от вахты офицеры, травили и вспоминали случаи из жизни на берегу. Стармех проиграв, очередную шахматную партию капитан-лейтенанту БЧ-4, посмотрел шальными от проигрыша глазами в мою сторону и голосом, не терпящим возражений, задал мне каверзный вопрос,
- Капитан-лейтенант, вы своей жене в любви признавались? Расскажите.
Я и рассказал всем об одном разговоре с командиром о признании.
«На прошлой неделе я и моя дура ужинали дома. Отбивные там, картофан жареная, шило. Свет вдруг гаснет. Я, чтобы интим ни пропадал, ласково обнимаю свою и шепчу нежно на ушко: "Люблю мою дуру". Свет вспыхивает.
Лучше бы я этого не говорил и даже не думал.
- Так, сознался, наконец, и за что ты любишь Майку Дурново из 37 квартиры? – раздалось как гром среди чистого горизонта.
Что было дальше описать трудно и долго. Утром я вытащил на мусорку шесть бумажных мешков битой посуды. Четыре пакета моей форменной одежды, порезанной на узенькие ленточки и ещё с десяток пакетов со всякой переломанной мелочью. Хорошо и просторно стало в наших комнатах, прелестно стало, и моя дура в первозданной красоте. Это она и на себе всю домашнюю одежонку впопыхах порезала на ленточки с криком: "Вот тебе, вот тебе, вот …". Я думаю, это она специально.
Командир выслушал, положил руки на стол и подозрительно на меня посмотрел,
- Раз и твоя дура не понимает нашей морской, глубоководной ласки и страсти, а вы, капитан-лейтенант, не нашли время продолжительно, энергично и красиво объяснить ей что мы флот не опозорим, пойдёте на железо, - достал из стола два гранёных стакана, вытащил пробку из графина. Приятный запах наполнил кабинет.
- Шило?
- Другого не держим, - И плеснул в стаканы, - пойдёшь со мной в поход через Северный океан. А этого боцмана Ганапольского, мужа Таньки Дурново, оставим на базе. И пусть наши дуры завидуют Таньке из 37 квартиры по полной программе похода. Она своим громогласным умением выражать вечерне и утренние радости удовлетворения уши то нашим дурам прочистит.
Справедлив наш командир, хотя и суров, всегда умеет принять единственно правильное решение.
Стаканы утвердительно звякнули.
- Хороший у Вас шило, командир, - похвалил я и увидел в дверях, как бы в дымке утреннего тумана, свою дуру во всей её первозданной красе и с красным бантом чуть выше правого колена,
- Ага, замёрзла дура любимая, приехала погреться с капитан-лейтенантом. Моя дура улыбалась и манила меня за собой своим красивым пальчиком.
Вот я и оказался среди вас».
- А что жена, - спросил умный новичок из БЧ-4.
- Моя дура уехала к маме.
- Почему они всегда уезжают к своей маме, - произнёс задумчиво стармех.
- Моя дура уехала к моей маме, командир, - поправил я стармеха.
Стало тихо-тихо, все молчали. Каждый думал о своей.
Может завидовали? Чему?
Дальше следовал оборванный край листа, продолжения не было. Ни даты, ни подписи.