Александр Голубов
Письмо датировано 05.01.2016
В Берлине я провёл счастливый месяц! Ощущение свободы переполняло меня. Ожидания были самые розовые. Пайка в лагере была весьма сносной: немецкие колбасы и сыры, соки, французские булочки, сливочное масло и горячие блюда в упаковках были в новинку. Делать особенно было нечего. Нам надо было официально зарегистрироваться в каком-то управлении и подать заявление с просьбой об убежище. Но там стояло такое столпотворение из беженцев со всего света, что не было никакой возможности попасть в него. И я решил просто подождать, пока спадёт волна. И наслаждался Берлином с утра до вечера. Нам выдали какие-то временные документы, по которым можно было ездить бесплатно в автобусах и на метро, а также давали по 4 марки в день, чего хватало на пиво или на сигареты. Но я тогда бережно относился к валюте, а запас Беломора у меня ещё был.
Надо сказать, что контраст между Западным Берлином и Восточным разительный! Помню надпись на стене со стороны Западного Берлина, что-то, вроде: взглянул я на Восточный Берлин и сердце моё заплакало...
Помню, что первую посылку домой сыну с моделями авто и жвачкой я послал ещё из Берлина. На каждом углу мне попадались турки, жарящие шаурму, которая была так в стиле азербайджанских блюд, что мне очень хотелось её вкусить, хотя бы попробовать. Но я так никогда и не решился израсходовать 5 марок на это, ведь, столько стоила в магазине моделька авто и не хотелось лишать ребёнка этой радости. Поэтому мне и запомнился этот эпизод с шаурмой...
Но время шло и где-то к концу месяца моего пребывания в лагере, мне намекнули, что пора и зарегистрироваться, а иначе пайку выдавать прекратят. Пришлось опять разведать обстановку, но столпотворение продолжалось. Люди с вечера становились в очередь перед железными воротами и стояли всю ночь, чтобы попасть в число первых счастливчиков, которых запускали внутрь в девять часов утра. Пришлось и мне сделать то же самое и отстоять ночь в дикой давке африканцев и восточноевропейцев, болгар, румын и прочих...
Тут надо заметить, что у нас в лагере незадолго до этого появился еврей из Союза, не помню, откуда. Помню, он к нам однажды привязался, когда мы, несколько ребят пошли на прогулку по Берлину, и всё интересовался, что здесь, да как. Производил съём информации, так сказать. Больше он с нами времени не терял...
И вот, когда я с вечера стал в очередь, я заметил и его где-то в стороне сидящим с кем-то, он меня тоже. Но затем они уехали домой, в лагерь, а я остался на ночь. Протолкавшись всю ночь не сомкнувши глаз, мне удалось отстоять позицию, которая давала все надежды попасть внутрь. Утром нас обнесли верёвкой, чтобы к нам не могли примазаться посторонние и мы ожидали открытия ворот. Как вдруг, ко мне подходит этот еврей и заговаривает со мной весьма дружески. Что-то я ему успел ответить, как вдруг, он взял и поднырнул под верёвку, ставши рядом со мной. Я оторопел, не ожидая такого нахальства. Толпа вокруг меня тоже, стали орать на него, толкать, бить его по лысине сзади, но ему хоть бы хны, всё сносит терпеливо… Когда у меня прошёл столбняк и я понял его финт, мне стало так противно, что я вышел из очереди и поехал домой, в лагерь.
Судите меня, ребята, как хотите, но стерпеть такого нахальства я не мог и ответить надлежащим образом тоже не смог. После обеда, когда я сидел во дворе лагеря, он появился. Увидел меня, подошёл, что-то спросил, я ответил сухо, он потоптался ещё с полминуты, убедился, что бить его не собираются и был таков...
Кажется, я ждал ещё с неделю, а потом прошёл слух, что народу стало поменьше, было уже начало августа, и мне удалось зарегистрироваться, пришедши рано утром к воротам. Кстати, была среди нас и парочка молодых хохлов, которые держались особняком. Как-то утром, ещё в первой половине дня, я заметил их, возвращающихся откуда-то из города. Спросил, где они были. На что один из них ответил: -Да, так... Пробздеться ходили с утра!
Потом оказалось, что они в этот день сумели зарегистрироваться, но никому этого не сказали. Сколько я их таких встречал потом на своём пути!...
Продолжение следует...