Стариком он звал себя сам. Никогда не возвеличивая, и не облагораживая – считал, что не за что такого непутёвого любить и уважать. И когда подошёл соответствующий возраст, так и стал сам себя называть, благо по имени, или по отчеству звать было некому – все близкие и друзья уже ушли.
Всё чаще перед Стариком вставал вопрос, то ли готовиться ему к смерти, то ли и далее плестись по велению судьбы. В 60 лет организм его был довольно крепок, однако наваждения всё чаще захватывали и будоражили мысли. Порой Старик чувствовал себя на необитаемом островке. Людьми он давно был сыт, и ни с кем контачить не хотел. От самого себя он убежал бы, если бы было возможно как-то сделать..
В прошедшей жизни Старик никогда не понимал смысла стремления наверх, сделать карьеру, разбогатеть. Все эти усилия нивелировала смерть. Как и тщеславие оставить свой след в творчестве, или какими-то громкими делами. «Всё зря, – любил повторять он, – всё будет по нулям».
Самокритичность его порой переходила в самобичевание. Так явилась к нему ночь судная, когда многое что сошлось и встало зримо и необыкновенно. Память скопила внушительный список невыносимого – и теперь самые яркие моменты предъявляла его душе: жизнь проносилась, как кино. Он вспоминал, отчаянно играя. И убеждался, что это была жизнь лживая, обманывающая саму себя
Так этот старый человек подытоживал свою жизнь. Долгое одиночество его давно предрасполагало к таким откровениям с самим собой.
В то время, как Старик честно и бескомпромиссно разоблачал себя, пришёл к нему чей-то глас: «Любовь не вышла к тебе навстречу, и потому некому прийти спасать».
Старик удивился – он был в квартире один, полагая, что находится в здравом уме, чтобы вообразить чужие голоса. «Кто ты? – спросил он невидимку. – Уж не добрый ли волшебник, что явился на мои мысли, а может палач, чтобы за всё свершённое казнить?»
«Я – Город, в котором ты появился и прожил свою жизнь. Мы настолько с тобой сплелись плотью и страстями, что мне ведомы все тайности твои. А ныне меня пробудили слова. Ты их не просто произносил, а кричал, хотя и про себя. Слова эти ворвались в мою потаённость, и возмутили её музыкальным диссонансом».
«Были моменты, я совершал истинное святотатство не только перед собой, но и богами», – исповедался Старик Городу своему.
«Здесь многие перешли запретную черту», – отвечал на это Город
«Я ищу Истину – исходя из самого себя. Может быть этим объясняются провинности мои. – Старик признавался в самом сокровенном. – Жизнь пора подытоживать, а я так и не узнал главную Истину её. Ты мне поможешь? Я знаю, она где-то в подземельях у тебя».
«Я покажу тебе Истину, все таинства её, – поведал ему Город. – Тебе лишь стоит выйти в ночь, когда люди меня покидают ради сновидений, и только мы с тобой двое окажемся наедине. Однако, готов ли ты выслушать её ответ бескомпромиссный?»
«Мне нужно последнее слово, иначе, зачем я прожил эту жизнь?» – отвечал ему Старик
Была ночь, около двух часов, когда Старик покинул свой дом, и отправился в поход. Он торопился успеть до света дня. Старик был словно ночной маньяк, одержимый одной идеей – выйти из плоскости этого мира, открыть тайну Истины, что Город обещал. Однако, внешне это оставался человек в преклонных годах, с ковыляющей походкой, скорее похожий на бомжа, хотя побритый и опрятно одетый. Старик знал это, видел себя со стороны.
Никого, абсолютно никого не оказалось на проспекте, куда он вышел в эту ночь, лишь редкие машины проносились по нему, и эта безлюдность в центре Города, этот фактор, сыграли свою роль – он неожиданно взлетел.
Странный это оказался взлёт. Мир окружающий пропал, но Старик вовсе не пошёл вверх от плоскости его, а полетел во что-то иное, неведомое ему. Лёт этот был похож на падение в колодец, и у него мелькнула мысль об украденном люке, что часто проделывают нечестивые алкаши, но странное ощущение спокойствия и удовлетворения пришло за этим. Он давно ждал подобного исхода, и уже с любопытством анализировал падение своё.
Старик достигнул дна почти без удара, легко встав на ноги, и увидал, что это мир не его, совсем ему чужой. Перед ним светился тоннель, уходящий неведомо куда. Очевидно, иные законы должны были раскрыться для явившегося в этот мир. Не раздумывая, словно действия его были давно обсуждены и запрограммированы, Старик последовал, куда направил его Город. Тоннель оказался прямой, и выше роста человека, стены сами светились сумеречным светом, однако достаточным, чтобы разобрать дорогу.
Вскоре Старика окружил вязкий, серого цвета туман. Идти становилось всё труднее, как в воде, и наконец он остановился, выбившись из сил. Старик почувствовал, как туман начал высасывать его. Сначала он опустошил его мысли, и Старик не понимал, куда идёт, потом стал забирать память – он терял самого себя, он с трудом понимая, кто он есть. Затем наступило блаженное состояние: он не осознавал, что за реальность вокруг него. Он чувствовал себя самым безусловным тоннелем под землёй, то, от чего Город когда-то родился и возрос. И в ощущении этом превосходил всех живых, копошащихся вверху. Ибо все они казались эфемерны и смертны, а он был навсегда.
И так продолжалось это состояние, пока Старик провалился в ещё один колодец. Он не осознавал, сколь долго падал на этот раз, да и падал ли вообще. Но вдруг, словно от сильного удара, он пришёл в себя. И опять он уверенно стоял на ногах. Тело его были в порядке, и самое главное, к нему вернулось сознание его.
Старик увидел, что в этот раз он находится на выходе из тоннеля, а перед ним раскинулся незнакомый ему город. Лишь музыка, шедшая саундтреком из града, напоминала ему давно слышанные им мотивы. Но вся архитектура, композиция этого подземного града, состояли исключительно из ячеистых куполов разных размеров.
Ничего не спрашивая, стена первого купола раскрылись перед Стариком, давая разрешение на вход. Старик увидел, что внутри купола светло и приветливо – там раздавался чей-то смех, и он, не испытывая страха, вошёл в закрытое пространство.
Он оказался в цирке, полным людей, беззаботных и весёлых. Ибо веселил их какой-то рыжий клоун. К Старику тут же подскочила молоденькая распорядительница. Она, не спрашивая ни о чём, повела его. «Вот ваше место!», – она усадила Старика в кресло в ряду первом.
Между тем, представление продолжалось объявлением конферансье: «А теперь Клоун-маг покажет вам свои изумительные чудеса!»
Рыжий Клоун с маской смеха на лице поклонился почтеннейшей публике – и взмахнул волшебной палочкой. Тотчас материализовался гроб, в который он лёг привычным движением тела, крышку которого тут же заколотили гвоздями ассистенты..
И вдруг свет в цирке померк, и Старик почувствовал, что это именно он лежит, заколоченный в гробу. Он вскинул руки, и точно – они упёрлись в крышку гроба. От ужаса он неистово заколотил руками в эту крышку, и заорал неконтролируемым рёвом… и тотчас обнаружил себя сидящим в первом ряду, на прежнем месте. Оглянувшись, он увидел, что весь зал неистовствует подобно ему – кто-то был в обмороке, кто-то кричал и подобно ему махал руками.
Между тем, гроб открыли – и он оказался пуст. Клоун же объявился на самом верхнем ряду цирка, и под бурные аплодисменты, приплясывая и идя колесом, спустился на арену. И Старик вместе со всеми почувствовал величайшее удовлетворение от освобождение из безвыходного плена, и тоже, смеялся и хлопал, как и все..
Затем, не давая опомниться публике, Клоун вынул из кармана теннисный шарик, и подбросил его вверх. Вместо шарика на землю упал огромный двухметровый шар. Взмахнув опять своей волшебной палочкой, Клоун разделил шар на две половинки. И из него вышла красавица в бикини и короне. И эту красавицу, проделав над ней магические пассы, рыжий Клоун превратил в дюймовочку, ростом с палец и поставив её на ладонь, и показав восторженной публике, положил себе в карман.
И снова, магия клоуна превратила Старика в карлика. Да что он! В карликов и дюймовочек превратились все находящиеся в зале. Как будто они попали в страну сказок, где Клоун был Гулливер. Но и это обличие оказалось неприемлемо для Старика. Он стал презираем, карикатурен, уродлив в этом облике. Тем более, когда его положили в карман без всяких церемоний..
Но вот, сняв своё одеяние, Клоун-маг его бросил публике, и там, осмотрев костюм, обнаружили, что в карманах дюймовочки нет. Между тем, необъяснимым способом Клоун вновь оказался полностью одетый, а за руку держал всё туже красавицу в бикини.
И все, включая Старика приобрели прежний облик, рост и значимость человека.
Тогда Клоун достал из кармана своих штанин белого голубя и подбросил его вверх. И голубь стремительно полетел на самый верх. И вновь произошло волшебное преображение всего зала в стаю взлетевших голубей. И Старик почувствовал себя воистину парящим, свободным ото всех условностей земных.
Однако прозвучали заключительные фанфары – и Старик оказался в прежнем облике, стоящим перед ещё одним куполом, в два раза больше прежнего. И тот, подобно предшествующему сам раскрылся, и Старик в него вошёл.
На этот раз он очутился в благоухающем саду. Был светлый день, и Старик пошёл по безлюдной аллее, наслаждаясь созерцанием цветочной красоты. Вскоре аллея вывела его к бассейну с неподвижной водой. Что-то тянуло Старика к этому бассейну, ведь не зря аллея вела именно к нему. Он подошёл и взглянул на зеркало воды. Ему показалось, оно слегка зарябило, затем какое-то движение произошло под рябью, и там появилась женская фигура. Рябь исчезла, вода в бассейне вновь сделалась прозрачной, и он явственно различил черты женщины: это была его мать. Она была молода, какой и умерла. Ему было тогда десять лет и он запомнил этот образ навсегда. Как он плакал тогда за ней!
Образ матери тоже увидел его, видно она узнала своего сына, и кивнула ему головой. «Мама, мама, как же так… – проговорил Старик ошеломлённо. – Ты опять пришла ко мне». И вдруг она появилась из воды. Она стояла на её глади, и держала в руках стеклянный шар, в нём тоже была вода. Теперь она могла с ним говорить. «Как ты, мама? – спросил он у неё. – Ты всё такая же красивая и молодая, а я тебя по-прежнему люблю». Мама улыбнулась ему всё с тай же лаской, что он помнил. «У меня всё прекрасно, сынок. А за тебя я рада. Ты прожил такую долгую жизнь». «Но моя жизнь несчастлива, – отвечал ей сын. – Я ничего не достиг, и у меня умерли все, и я один остался». «Я знаю, – отвечала с улыбкой ему мать. – Но это всё – ничто. А здесь у нас хорошо. Вот Рита, посмотри сюда, в мой шар, она расскажет о себе».
Старик внимательно всмотрелся в водяной шар, который держала его мать – и точно, в нём стояла Рита, но не та, измождённая, умиравшая от рака, не похожая на саму себя, а молодая девчонка, которую он первый раз поцеловал. И она также узнала его, не удивившись старости, его облекшей, и весело, по-девчоночьи, приветствовала его. А затем вышла из шара, чтобы с ним поговорить. «Хочешь увидеть нашу ягодку, нашу доню Янку?» – спросила Старика жена. И он задрожал от страха и восторга, и ком в горле застрял у него. Но Рита уже всё поняла, и взяв его за руку (тёплой была её рука!), куда-то повела. И от слёз он не ведал той дороги, да и не желал знать про неё. И вдруг он услышал: «Посмотри, милый! Вот ягодка наша, видишь, как ей здесь хорошо!»
Старик увидел, что они стоят в каком-то зале, увешанным зеркалами, Рита его подвела к одному из них. В этом зеркале открылся уютный скверик, и в глубине его детская площадка, и их Янулька резвилась беспечно вместе с другими детьми. Три годика ей было, не задолго до гибели своей. Старик заплакал, чуть не завыл безутешно. «Нет, к ней нельзя», – прочтя его мысли, сказала Рита просто, безыскусно.
И стало спокойно, умиротворённо в его душе и в третий раз Старик оказался пред ячеистым куполом, ещё более прежнего. На этот раз вверху его сияла, выведенная золотом надпись: «Обитель Философии» И этот купол также сам раскрылся и Старик в него вошёл.
И увидел он, что это город, полный суетящихся людей. Очевидно, каждый шёл по своим делам, но в целом это движение виделось бессмысленным, бесцельным. Старик вошёл в эту Толпу, но ничего ни с ним, ни вокруг него не произошло. Люди, сновавшие вокруг совершенно не обращали на него внимание.
И тогда вновь в его голове раздался голос Города: «Цель твоя, Истина, совсем близка. Однако, смотри, это хождение по бездне. Согласен ли ты на последнюю игру?»
Старик на это отвечал: «Слишком длинна была моя дорога, чтобы идти по ней назад».
«Тогда проследуй по этому светлому пути», – ответил ему Город
И тотчас луч света пришёл откуда-то к нему. Он не слепил Старика, но в толпе луч проложил дорогу, свободную от снующихся людей, и Старик направился по ней. Вскоре он вышел к источнику света, ведущего его. Это оказалось исходящее лучами света помпезное здание с колоннами, на фронтоне которого была изображена богиня с повязкой на лице.
Поднявшись по ступеням, он вошёл в открывшиеся перед ним массивные двери, и оказался в большом зале, похожим на театральный, заполненный оживлённым людом. Этот зал ждал явно его прихода, ибо аплодисментами, и возгласами отреагировала публика на появление Старика. И только теперь он осознал, что попал в очень странную игру, в которой обязан будет что-то отыграть.
Молоденькая распорядительница пригласила Старика на сцену, и едва тот взошёл на неё, как тут же с двух сторон из-за кулис вышло два невзрачных человека. У обоих были невыразительные, словно маски, лица. И один от другого отличался лишь тем, что держал в руках какой-то свиток
Человек со свитком в руках спросил у Старика: «Знаешь ли ты, куда пришёл?»
Старик на это отвечал: «Велением Города ведёт меня тропа по таинствам его»
«Внимательно всмотрись в себя и ты увидишь разгадку про себя», – сказал ему далее невзрачный человек
Старик спросил в недоумении: «Но в чём разгадка эта? Уж не в Смерти ли? Я не вижу откровения её».
«Ты вышел к Истине, а та есть царство Хаоса. И в этом разгадка про тебя. И ныне от Истины объявляю тебе приговор за житие: Перед вступлением в Хаос, ты подлежишь Очищению – раз и навсегда», – прочитал ему человек в развёрнутом им свитке. Затем он свернул бумагу и сделал знак второму невзрачному человеку, стоящему за его спиной. Тот медленно, по кошачьи, подошёл, и цепко поймал взгляд Старика. Затем он быстро проделал руками перед лицом приговорённого какие-то пассы, как бы зачёркивая что-то. После чего, чуть слышно, так, что слыхал один Старик, сказал ему какие-то слова. Тот отшатнулся, и стоял теперь, недоумённо оглядываясь по сторонам.
Старик был обессмыслен – без осознания себя. Он видел каких-то людей с собой рядом, но на себя никого не принимал. Память его обнулилась, а вместо разума кипел хаотический океан образов, неведомых ему.
Тогда экзекутор-гипнотизёр повернул Старика за плечи, и скомандовал: «Иди». Совершенно безвольный человек подчинился гипнотическому слову, и пошёл из зала прочь.
А люди в зале, увидев его обнажённость, беззащитность, зашлись в непритворном хохоте и обсыпали аплодисментами Гипнотизёра. Как красиво разоблачён был этот старый дурак и лицедей! Он стал одним из них. Да нет, он стал хуже их, ибо не осознавал происшедшей с ним метаморфозы.
Экзекутор вывел Старика из зала и толкнул по ступеням вниз. Следом, из дверей уже высыпали зрители театра. Каждый хотел увидеть окончание этой неистовой игры. Экзекутор-гипнотизёр скомандовал казнимому: «Беги!» И Старик побежал неуклюже, спотыкаясь – под свист и улюлюканье, и вслед ему летели скверные слова-нечистоты – настолько он оказался презренен этим просветлённым людом. А внизу безликие люди, снующие в приютившем их граде, совершенно инертно приняли его в свои ряды.
Как прозрение звёздное Старику открывалась Высшая Истина во всех её ипостасях. Но как было к ней, безупречной, подобрать свои слова? Он был абсолютно свободен в выборе своём – но он не знал, в чём этот выбор. Он нуждался в помощи – но кого?
Вскоре Толпа остановила Старика, он просто заблудился в ней и стал вживаться в её плоть. Толпа сомкнулась впереди и позади, и Старик вошёл в вечный Хаос, навсегда.