Отрывок из романа "Ветер перемен"
А в литовский город Каунас, мы прибыли лишь где-то после полуночи, т. е. в 0 часов 50 минут. И наш поезд, словно вынырнув из темноты бесконечных белорусских ложбин, лесов и полей, последний раз вздохнув, и выпустил пар, проскрипев, тормозами и буферами сцепления, тихо остановился у освещенного привокзального перрона города Каунаса. И нас вдруг неожиданно окутала и обуяла полная тишина безлюдья…
А мы то, подъезжая тогда ночью в вагоне к городу Каунасу думали, что там, на вокзале, во время нашего прибытия, будет много народу, сошедшего с поезда: встречающих и уезжающих. Однако, как оказалось: мы с Виктором были там единственными людьми, прибывшими и вышедшими из вагона и оставшимися на этом перроне. Время было позднее, и вокзал был совершенно пуст …
Разачарованные, мы с братом тихо открыли дверь, «безлюдного и не встречающего нас каунасского вокзала», и, озираясь, вошли вовнутрь. В зале ожидания, там тоже стояла полная тишина, и лишь экономно подсвечивая «спальные» и передние места зала, горел кое – где сигнальный свет. И в основном только у билетных касс, газетных, сувенирных, и аптечных киосков.
И вот, очутившись одни, мы начали «соображать»: что же нам теперь делать? Сидеть в ожидании до утра на холодных и пустых лавках вокзала, или пойти на площадь и попытаться, хотя бы там, поймать какое – нибудь полуночное такси, чтобы оно нас доставило – таки, на улицу «Тайкос», к дому нашего давнего друга - Петра. Хотя мы заранее телеграммой и сообщили ему, о времени точного прибытия в Каунас нашего поезда.
Мы надеялись, конечно, что он всё же, наймет какой-нибудь подручный вид транспорта и ночью нас встретит, на вокзале своего города. Но - увы!: ни Петра на вокзале, ни просто какого-нибудь подручного транспорта, на площади у вокзала, не оказалось. И мы, остыв от надежд и желаний, вернулись в пустой зал вокзала, и стали просто так (от нечего делать) ходить себе, и рассматривать «достопримечательности» его внутреннего убранства…
Я, остановившись у киоска, увлекся и стал рассматривать разные сувениры этого города, а Виктор, отойдя к аптечному киоску и наклонившись к его витрине, пристально вглядываясь (и читая там что-то по–литовски) стал искать заказанные ему (его женой) выставленные на витрине коробочки с травами и кореньями, ища коробки «с берёзовыми почками». При этом он так увлекся и так усердно и пристально это делал, что не заметил, как открылась наружная дверь вокзала, и сзади к нему тихо крадучись подошел Петр Борунов…
И Петр видно, увидев его в столь странной позе (нагнувшегося, к киоску) решил, что он там вроде как бы что-то «замышляет» сделать, а именно: рассматривает и решает, как лучше вскрыть киоск своими пальцами, помогая им даже, может и своим носом. И подкравшись с тыла к Виктору, и усмехнувшись, он (шутя и с выкриком), ударил его слегка своей кожаной «барсеткой» по выступающей из-за киоска задней части. Виктор, получив внезапный толчек, от неожиданности выпрямился, развернулся к нему и, увидев своего давнего друга и товарища с криком:
- Петр - это ты!- раскрыл перед ним, свои объятия!..
И они, сцепившись вместе, начали обниматься (крича, толкаясь и «хохоча!»), стали тискать друг друга руками…
Эту комичную, и радостно обозреваемую мною со стороны картину, я и увидел своими глазами: и это было так смешно и просто, и так по - детски трогательно, что я и сам расхохотался и прослезился.
Ведь это была, скажу я вам, «неописуемая» встреча двух прежних весёлых друзей одногодков. Двух близких, друг другу боевых товарищей, той прежней, военной молодости, спустя почти, после десяти лет, их полной разлуки! И весёлых шуток и криков во время этой встречи было, конечно же, очень много…
Вот так встретившись с Петром, и изрядно пошумев на радостях, мы затем сели в его, «заказанное» для нас такси и отправились к нему - в его «опортаменты»…
А там нас уже ждала его молодая, симпатичная и гостеприимная «подруга жизни», жена - Марите, у богато сервированного стола с выпивкой и разными блюдами из закусок, который, гнулся от них в ожидании нашего прихода.
И это, (замете!), всё происходило не днем, а во втором часу ночи – т. е. уже глубокой ночью. Такой была незаметной, за такими горячими разговорами и радостной встречей эта разница между светом дня и тьмою ночи, да ещё и за таким «шикарным» праздничным столом.
Конечно же потом, уставшая видимо, и сморенная (от встречи с нами) - Марите, вскоре нас покинула. Она ушла к себе в спальню досыпать до утра (ведь ей ещё нужно было в 6 часов вставать и идти на работу), а мы остались с Петром сами одни: «болтать», «гулять» и «галдеть», за столом, до 4 часов ночи. А утром, поспав (каких-то) ещё три или четыре часа, снова уже были «на ногах», и готовы - к новым речам и разговорам, страстям и приключениям…
Квартира у Петра была «шикарная», двухкомнатная и уютная: на третьем этаже с окнами и перспективой на зеленое пространство между домами. С удобным расположением и планировкой комнат, а именно: прямой коридор - справа широкий зал или прихожая, а слева по коридору – кухня, ванная и туалет, а дальше, отдельно – их совместная спальня.
Мы с Виктором, после этого ночного застолья, конечно, расположились и спали на раскладном диване в общем зале…
И что нас потом, рано утром, да ещё и на «одурманенную хмелем голову», сильно поразило: так это то, что проснувшись, мы увидел над собою огромное голубое небо, т. е. натуральную картину с ангелами, расписанную красками, на широком потолке зала, с сюжетами райской жизни…
А дальше все это переходило в обширный просторный зал, в обильный наш вечерний гостевой стол с закусками и выпивкой, и небольшой коричневый шкаф (полустенку) со стеклянными дверцами – напротив. Затем - широкое светлое открытое трехстворчатое окно на улицу, наполняющее рассеянным светом и свежестью тумана всю эту широкую и шикарную комнату – и над всем этим стояла тишина (не земная), словно в Раю за облаками, как там, на Небесах на картине…
И создавалось такое впечатление, что мы: я и Виктор, и сами уже находимся не на этой земле, а, на Небесах - за облаками. А ведь когда мы приехали – то, при свете электрических ламп, в два часа ночи мы вместе с Виктором всего этого вовсе и не заметили (вот как в разгаре чувств мы тогда, были заняты своей встречей, и разговорами)…
Ну, а проснувшись утром: встав и умывшись, мы вновь сели за стол, завтракать, и подкрепившись, пошли гулять по чистому и красивому городу Каунасу – второй зелёной столице новой Литвы…
Но что больше всего тогда меня поразило в этом городе – так это отсутствие какого-либо транспорта на площадях и центральных улицах города!
Люди шли или прохаживались там - спокойно и не спеша - пешком, дыша и наслаждаясь чистым воздухом, что было удивительно, по сравнению с нашим городом, «на Днепре», где по главной улице нашего города порой проходит или проезжает, я думаю, наверно, чуть ли, не весь транспорт города и окружающих его поселков.
И когда мы уже потом, через (несколько недель и дней) возвращались назад (домой), после этого турне из Прибалтики; и подъезжали к своему «родному» городу на поезде, (и разговорились с Виктором) то увидели и почуствовали это: дышать становилось все труднее и труднее – а в небе, над нашим городом, стояла какая-то сплошная дымовая завеса, вернее туча, подкрашенная дымами, всех действующих труб огромного плавильного комплекса, цехов завода - Запорожстали. (И это сразу же напрягло нас и удручило при встречу нас с нашим родным городом).
А в Каунасе на удивление (когда мы были там), дышалось - легко и свободно, и было чистое небо над головою. И люди шли там, по бульварам совсем не напрягаясь. Поистине гуляли и отдыхали, на его центральной улице и площадях: в известных местах – у старинного костёла, у храмов, возле ратуши с башней и у Дворца Бракосочетания с фонтаном, Музея оружия и быта. А также на Набережной водохранилища двух рек Нерис и Немана, где мы отдыхали, а также и в зелёной Липовой и берёзовой роще с лужайками, с огромным, каменным туром (в два человеческих роста, высеченным из сплошного гранита), и поставленным на одной из них.
И подумалось тогда: как же, все-таки, сильно изменилась эта маленькая скромная когда-то, и тихая, покинутая нами прежняя Литва за эти 39 лет, в течение которых мы здесь отсутствовали и всё это не видели!..
Она словно, за эти годы помолодела и похорошела и как невеста «расцвела»! Стали ровными и гладкими её, покрытые асфальтом улицы и широкие междугородние трассы, и даже обычные сельские дороги выглядели и были в хорошем своём состоянии.
Туристов ожидали и зазывали, своей таинственностью, отреставрированные до блеска древние каменные княжеские замки, с высокими неприступными стенами и башнями, где обычно в грубых каменных залах и во внутренних, затененных помещениях находились музеи прошлого литовского народного быта. И кроме этого: здесь было построено и много высотных зданий, нового красивого современного типа, с применением металопластика, и широкоформатного стекла и других различных композитных материалов…
Первые два выходных дня мы, вместе с братом, а также с Петром и его женой Маритей, только прогуливались; отдыхали и знакомились с музеями и различными достопримечательностями города Каунаса…
Мы сфотографировались в городе на центральном бульваре у христианского храма. Потом побывали на площади у фонтана и у высокой ратушной башни, у входа в Музей пушек и старинного оружия.
Были мы и у ограждений, небольшого обезьяньего вольера, городского зоопарка. И там нас очень рассмешил (какой то) разъяренный, а может и расстроенный самец – макака. Он, негодуя, видимо от ревности вдруг начал, визжать и поворочиваясь, показывать мне, спереди и сзади, все свои «выдающиеся», обезьяньи достоинства…
И как мы поняли потом, лишь только из-за того, что я первым направил не на него разяренного, а на его «возлюбленную» свой поблескивающий стеклянными линзами новый фотоаппарат. Стал уделять внимание и начал фотографировать не его самого, а его «ненаглядную и раскрасневшуюся от таких привилегий и почестей, его подругу, И это всех нас так рассмешило и позабавило!..
Потом побывали мы и на узких, мощенных «брущяточным» камнем, улочках предместья, со старинной пиковой башней. И в конце потом мы вместе попозировали и сфотографировались с Петром и Маритей на широких каменных ступеньках, под цветущими большими гроздьями белых соцветий (как и у нас на Украине) - конскими каштанами. Да! Впечатлений в первый день было очень много и эти впечатления наши прервала только каунасская северная ночь…
А на следующий день мы уже прохаживались по набережной Немана, на берегу его широкого залива…
Были также и в огромном «городском саду» - зеленого парка, с каменным четырехметровым зубром. Но там нас, проходя мимо, и болтая по-литовски (вдруг! и не понятно за что?) обозвали по – литовски: «русишкос кяулес» (русские свиньи), какие – то, бесшабашные девицы, конечно же очень молодые, новые и глупые, и так же, до ужаса, нас (русских), ненавидящие экзальтированные – националистки», считающие нас, наверно, своими врагами, и услышавшие же, конечно весь этот наш - весёлый русско-украинский говор и смех.
А вот в культурном месте художественной галереи - у шикарных полотен и портретов старинной живописи. Куда мы потом зашли и стали фотографироваться у исторически монументальной картины «Грюнвальдская битва», нас встретили и с почтением, разговаривали с нами на чисто-русском языке, с удовольствием разьясняя, все детали её до мельчайших подробностей, культурно-образованные и милейшие литовские женщины – гиды этой галереи.
Да! В сравнении, с этим, все ж таки какая это большая душевная разница между простыми, людьми не за ангажированными политическими вопросами и людьми, отравленными, ядом своего исключительного местечкового нацизма или бездумного национализма. Это как незримая удушающая прокладка между двух скал, в горах, разделённых пустым пространством – т. е. целая пустая и мертвая зона!..
Потом вместе с Петром мы побывали ещё и были хорошо приняты и литовскими парнями в шикарном европейского вида пивном баре (куда нас пустили без очереди, как культурных приехавших к ним «иностранцев», конечно же, только лишь по особому удостоверению Петра - участника и ветерана прошлых военных действий). И там мы помимо пива и хорошего вина испробовали ещё и национальное, и очень вкусное блюдо литовской национальной кухни, клецки-дранники, из тертой картошки со сметаной и мясной начинкой, которые мне тогда и Виктору очень понравились. Ну и затем уже мы довольные всем тем увиденным нами, вернулись назад, на улицу Тайкос, в наше пристанище. Таким вот и остался в моей памяти литовский город Каунас…
А через два дня мы уже, попрощавшись с Маритей и Каунасом, отправились втроем вместе с Петром: на автобусе, на его, да и на нашу былую «малую родину», в турне по местам его и нашей юности и его с Виктором «боевой и трудовай славы». То есть в далёкий, наш общий, озерный алунтский край, или мой бывший «мальчишеский рай». Где мы с осени тысяча девятсот сорок шестого и, по весну пятьдесят первого года с Ефимом, и вместе с другими друзьями моего детства, отходили по своим ребячьим дорогам и тропкам все поля, леса и болота, ловя рыбу в Анталежском, Антакшеском Канюхском и Добю озерах…
Из Каунаса в Алунту мы уже не добирались, как раньше в послевоенные годы - «тащясь» на разбитых, старых полуторках сороковых годов, а мчались на скорости «с шиком» и ветерком - быстро и комфортно на большом современном автобусе. Благо новейшие автобусы по выстланным асфальтом дорогам и трассам в те края теперь уже «ходили» без всякой задержки и тряски.
Я ехал туда с думами и чувством, какого-то щемящего и метущегося в сердце тревожного ожидания: какой она стала – та прежняя наша Алунта, моя бывшая светлая мальчишеская, страна или сказка»?..
Прошло ведь так много времени, т. е. (без малого - одного десятка) почти, половина века! И думалось: «изменятся ли теперь, от всего мной увиденного сейчас, мои чувства от тех прошлых моих мальчишеских ощущений? А кроме, и больше всего, я думал: встречу ли и узнаю ли я сейчас Ефима, и других моих давних друзей детства?»
Ну а важнее всего этого думалось о самом главном: «Стоит ли там ещё, на углу нашего бывшего дома, у костела, моя милая - белая берёза с, прикрепленным к её ветвям скворечником над беседкой? Под которой мы, когда-то в её тени, за столиком, в прошлые годы, проводили время, беседуя часто с нашими соседками по квартире - сестрами Райкой, Фросей и Анной».
« В этом нашем цветочном полисаднике, где всегда было очень весело, возле нашей белой берёзы. Где там, на ветвях её, в зеленеющей листве весной, щебетали, свистели и распевали различными голосами прилетавшие к нам с юга весёлые певучие скворцы. Где задорная и жизнерадостная, старшая из сестер Анька, часто играла и пела нам, под гитару свои чудесные, и милые и сердце захватывающие, песни: «Чилиту», и «Живет моя отрада». А также и всякие другие романсы, а мы: я с матерью и другими жившими неподалеку от нас соседями собирались, стояли и слушали её прекрасное пение, затаив дыхание»…
И эти, тревожившие меня, воспоминания детства: мелькали, томили мое сердце и, возникая всю дорогу, крутились в моей голове, когда мы ехали на автобусе в эти края.
Итак: километр за километром – остановка за остановкой и вот, наконец, то она уже, перед нами: та, наша милая и долгожданная Алунта. Ну, что она! Какая теперь! Такая же, как и тогда?! И я выхожу из автобуса, смотрю на всё, и вижу её …
Но (увы и ах!) - передо мной вокруг совсем всё не то, что было когда-то здесь раньше. Не та площадь, не та картина детства, и не такая, а совсем другая, «чужая» мне – ухоженная, и новая Алунта! Да и с другим, уже не нашим, названием – Аланта! Я вглядывась в нее своими глазами, ища прежние старые привычные черты – ориентиры, но увы друзья!..
Автобус остановился на той же самой, но уже более «облагороженной» и совсем не похожей на «кермажную» площади (брука) - посредине неё, против костела и универмага. И мы вышли из него почти у самого нашего старого «дома с берёзой». Я глянул на « свою берёзу» - и сорок лет, как небывало!
Забилось, вдруг как-то сильнее, от всего увиденного мною, мое сердце. И глаза мои невольно затуманились и увлажнились…
Да, вот она! Стоит, как и прежде, у нашего дома та белая милая «наша берёзка», моя милая сестрица, подруга моего детства! Как прежде - такая же грустная, стройная, красивая и такая же одинокая. Быть может, немного разросщаяся, и повзрослевшая, и более серьёзная: ветвистая, задумчивая, с тем же, моим прежним скворечником, который мы с отцом и братом когда-то (в сорок восьмом году, сорок лет тому назад) прикрепили к её стволу, с ветвями…
Но только нет уже того нашего прежнего столика в полисаднике с цветами, который был поставлен и вкопан там нами раньше…
И крыша, и окна, да и угол нашего дома совсем изменились - (появилась пристройка). И нет уже в живых на этом белом свете ни моего отца, ни моей матери, да и многих прежних моих друзей и знакомых уже давно здесь не стало. А она ещё всё стоит, и грустит, и ждет кого-то – ненаглядная!
Но кого? Всех нас, тех прежних - юных и молодых?..
Ту прежнюю, нашу «многолюдную семейку»: отца, мать, и собаку – Индуса. Райку её сестру Фросю и Аньку, с гитарой и с её песнями, тех близких нам людей, которых тоже давно уже с нами нет …
- Наверно и их? – ответил я мысленно сам себе, - Но больше всего, наверно, она ждет всё же, - меня.
- Да, именно меня! – подумал тогда я, уверяя мысленно себя.
- Конечно же, только меня – и рада теперь этой новой встречи со мной! А все потому, что лишь только я один вспоминал, и мечтал всё это время, о ней: и о той нашей прежней жизни в этом доме.
И я всегда думал, о встрече с нею. И всей своею тоскующей душой твердил и писал в уме своем: в своих стихах и рассказах …
У родимого порога,
Где мне каждый камень мил,
В шумном детстве босоногом
Я берёзку посадил.
И она стройна, высока
Тень давала мне свою,
До сих пор во сне я сок тот
Детских лет, губами пью.
Вижу как моя берёза,
Там, у отчего окна,
В день, когда уйдут морозы,
Пробуждается от сна.
Вижу как меня с тетрадкой
Провожает мать с крыльца.
Слышу – над капустной грядкой
Щебет первого скворца…
Вот бежит, ко мне ликуя,
Мой весёлый верный пёс
И сует для поцелуев,
Свой огромный черный нос…
Он любил собачью драку,
И как истый «хулиган»,
Смело каждую собаку
Брал с разбегу «на таран».
На бугре, за огородом
Был костёл. Там «служба» шла.
По воскресным дням прихода
Били там в колокола.
Надевали на Индуса
С другом мы пиджак, штаны,
И стоял он черный, грустный,
Словно «образ сатаны».
И крестился люд с причастья
Уходя, а друг Ефим
Хохотал. Визжал от счастья
Наш Индус – собачий сын…
Повзрослев, мы смотрим строже
На себя со стороны,
Но нет дней для нас дороже,
Что «ребячеством» полны:
Тех, где так звенели звонко
Нашей дружбы голоса,
Где соседские девчонки
Ждали нас в полях овса…
……………………………
Не был я давно у дома,
В крае детства моего.
Говорят, там из знакомых
Не осталось никого.
И Индус свой век уж дожил,
И поник наш дом с угла
Лишь стоит моя берёза,
И звенят колокола…
И видя наш дом и милую свою берёзу, я стоял и радовался: «Живет же ещё и она, моя милая и хорошая. И стоит ещё, такая же, как и раньше, в прежние дни - нарядная и красивая…
Да и я ещё, слава богу, живу: хожу и бегаю, и царствую в своем теле - в этом нашем бренном и прекрасном мире…
Вернулся вот снова к ней, и опять стою на том же самом месте – в Алунте. Стою, как и тогда, после войны и вспоминаю о том нашем времени - а ведь прошло столько лет, столько долгих и трудных лет»…
Наш скромный и тихий деревянный дом перед костёлом и тогда был уже совсем не новым, к тому же и самым крайним; а за ним располагались уже сплошные огороды: «буряка» и картофеля.
По краю этих огородов, если подниматься на бугор к церкви, шла дорога возле каменной ограды костёла прямо к той нашей одноэтажной «Школе начальных классов», в которой я и учился, и где преподавание велось тогда только на литовском языке.
И я, единственный русский «мальчишка» терпя и страдая, среди литовских школьников, не зная их языка, учился до четвертого класса говорить и писать по-литовски. И потом говорил уже (а также читал и писал), помню, почти, как самый настоящий литовский мальчик-школьник (т. е. бернёкас): не запинаясь - быстро и без всяких словарей…
И скажу вам, что самым лучшим учителем этого незнакомого тогда ещё для меня языка были, конечно же, мои детские игры в обществе литовских ребят, где я на равных общался со своими сверстниками в своем классе на их языке. Но главное было тогда, что я не унывал и не «пасовал перед ними», а был среди учеников нашего класса довольно активным весёлым и смелым мальчишкой.
Таким весёлым, что (помню) понравился как то раз тогда одной милой литовской девченочке - однокласснице. И она, видимо влюбившись, может даже не в меня, а в мой азартный, активный вид и в моё веселое – живое поведение, - назвала меня: «скритулюкасом». То есть, светлым колёсиком, а по-нашему - «Солнечным зайчиком»!..
И я был удивлен и поражен таким её прямым, и высказанным мне шутливыми словами ярким образом. И, долго потом ещё ходил и, «в глубине» души, гордился, окрыленный, и воодушевленный таким, милым и необычным выражением, этой первой её детской любви.
Поистине скажу я вам, наверно, и всем сейчас читающим: приятно же бывает, когда кто-то вдруг о вас, так хорошо думает и отзывается?
А может даже будет и дальше вспоминать до самой своей глубокой старости (как я вот сейчас вспоминаю о ней, и о своих друзьях, и, о том: простом и хорошем чувстве из давних и чудных времён своего детства).
Только вы, друзья мои! Не думайте, что я тем своим прошлым видом так сильно уж горжусь, держусь и восхищаюсь – это скорее теперь всего лишь только мои мечты, о той былой красоте и моя теперь уже наверно ещё какая - то оставшаяся с тех юных лет душевная лирика…
А тогда в школе я уже, всё же, действительно получал совсем не плохие оценки по литовскому и русскому языку, а так же по изучению и знанию и других предметов.
Поэтому и приятны мне теперь все эти воспоминания, о днях моей прежней жизни и моей учебе в алунтской начальной школе…
Я вспоминаю как, ещё первая, и всеми нами уважаемая и любимая учительница, (наш классный руководитель, Марите Мацилявичуте), учившая нас с первого и по четвертый класс, в назидание многим тогда ученикам, хвалила и ставила в пример хороших, и послушных учащихся и в основном: усидчивых воспитанных девчёнок нашего класса. А из мальчиков – лишь некоторых. И как мне тогда казалось больше всех, именно – меня! Не знаю почему?..
И это всё то – хорошее, мне и запомнилось; и всплыло теперь в воспоминаниях вот так ярко и неожиданно, как сказал когда-то, в своих пленительных стихах, о своей весёлой и «бездумной» молодости, наш удивительный по яркости и трагичности русский народный поэт Сергей Есенин:
Не жалею, не зову, не плачу,
Всё пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченый,
Я не буду больше молодым.
Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна берёзового ситца
Не заманит шляться босиком.
Дух бродяжий! Ты всё реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст.
О, моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств.
Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя!- иль ты приснилась мне»?!..
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на «розовом коне»…
Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с клёнов листьев медь…
Будь же ты вовек благословенна,
Что пришло процвесть и умереть.
И я стоял и думал: «Как много лет прошло с тех пор, а для кого-то и вся жизнь наверно, уже прошла - как стрела пролетела!..
« И вот теперь здесь, где мы когда-то ещё маленькими мальчишками ходили и бегали по полю босиком, другие уже - новые люди («молодое поколение») понастроили себе какие-то большие красивые дома – «коттеджи»; и на бывшем когда-то, около нас картофельно-бурячном поле, стоит уже какое-то огромное двухэтажное здание, сияющее своими большими стеклянными окнами…
А о нас, тех прежних обитателях этих мест, теперь здесь никто, наверно уже и «знать не знает, и умом не ведает»…
Конечно, может быть из тех из старых, наших сверстников, кто-то и вспомнит, о нас что-то? А для новых, и молодых… Мы те бывшие юные «обитатели этих мест» - «аборигены», для всех здесь теперь живущих даже по каким-то и старым рассказам будем выглядеть уже просто как – убывшие, словно растворившиеся «чужеземцы». Такие, например, как прилетавшие к нам возможно (на Землю когда-то, из иных миров тысячу лет назад), незнакомые инопланетные «странники», чужеземцы.
«Для нынешних, молодых - это ясно: они тогда ещё не родились, и про нас не слышали и не знают; и мы для них, конечно, просто никто и ничто! А для «старых» - (наших друзей - одногодков), с которыми мы здесь жили, росли и встречались – как?..
А «старые - знакомые» ребята, наши сверстники, после стольких то лет своей обычной бытовой жизни, наверно, давно уже все про нас забыли». Ведь все мы с тех пор, друзья мои, сильно и очень изменились: раздались в ширь, пополнели и выросли! И если хорошо подумать, то…
«Ну, разве вспомнит и узнает теперь меня, та юная когда-то, мечтавшая, о чем-то своем хорошем литовская девчёнка… моя бывшая одноклассница, а теперь, уже, конечно, наверно, солидная и пожилая женщина? Которая в детстве меня называла: «скритулюкасом» (светлым кружочком или «солнечным зайчиком»), потому что влюбилась тогда как Золушка, в свою какую-то заветную «голубую» мечту и думала как, о каком-то своем прекрасном принце? Нет – наверное? Конечно же - нет!»
«А берёзка моя, с этим стареньким потрескавшимся от бурь, и ветров, деревянным скворечником», стоит сейчас здесь, всю свою жизнь одна - на углу нашего дома: на всех этих наших земных «семи ветрах», как на распутье, и наверно, помнит обо мне и, о всех нас, тех довоенных и послевоенных детях, сорванцах-мальчишках - «солнечных зайчиках». Вспоминает о той своей жизни; и ждет, как прежде и меня, и тех – других моих дорогих друзей-товарищей …
Но всё-таки больше всего ждёт, наверно именно, меня! Вы, конечно, улыбнетесь и спросите: и почему же это – именно тебя?!»
«Да потому, друзья мои, что мы здесь с нею, вместе тогда, как и её первые новые зелёные весенние листочки, росточки и веточки – «одногодки», были такие же совсем еще небольшие милые и юные, пытливые, шумливые и радостные. – И мы все те первые беспечные и непоседливые сорванцы, росли, цвели и «шелестели» своими весёлыми «кудряшками» в этом месте, и дышали одной и той же свежестью этих земных красивых просторов (сороковых и пятидесятых годов) – и тем же самым «сладким воздухом» нашего голодного, неухоженного, но такого прекрасного и насыщенного событиями детства.
И что же теперь? - Всё это, вот так совсем просто - можно, отнять, забыть и убрать из памяти своей? - Нет, «други» мои, конечно же - нет!- именно, по этому я так страстно и взволнованно и говорю вам сейчас, описывая всё это долго и подробно.
А тогда я стоял - размышлял, и переживал, конечно же, всё в своей душе, внутри себя. И как обычно, думал и молчал!»…
А Виктор (мой средний брат) с Петром, выйдя из автобуса, как ни в чем небывало, тут же, стояли со мною рядом. И говорили о чем - то своем реальном и настоящем, поглядывая на стоящее теперь перед ними двухэтажное здание, бывшей когда-то их служебной «дежурки» защитников, а сейчас совхозной лаборатории - и на оштукатуренные стены и кровлю старого но уже облагороженного «Универмага», с «закусочным» залом сбоку, на втором его этаже, под крышей. А это здание их и бывший «Универмаг» ведь тоже так изменились, что их теперь почти и не узнать!..
А я всё - глядел и глядел лишь только на наш старый дом и на нашу милую берёзку, и словно ласкал её (душой и сердцем), вспоминая, о прошлом. А потом млел: от счастья, вернувшись из своих воспоминаний…
Да! Как много с тех пор прошло времени, и как много теперь здесь, по сравнению с той нашей прошлой послевоенной и восстанавливающейся Алунтой всего и всякого, ушло, прошло и изменилось - и я стоял, и все это видел:
И улицы стали другими: красивее и шире. И прежние здания стали иными – «новыми» не схожими с моими детскими воспоминаниями, и площадь, с автобусной остановкой и оградка братской могилы погибших советских бойцов, Отечественной войны, перед костелом тоже…
И асфальтированная дорога на Маляты, теперь, спускаясь под гору, идет уже, не поворачивая налево к мосту, через речку, возле кладбища и дальше на совхоз - как когда-то раньше, а сразу под гору - и прямо почти туда, на бывший молокозавод, в сторону Тумасова леса. И в метрах десяти, у дома бывшего тогда алунтского сапожника и музыканта Пашкевича, раздваиваясь, уходит по новому направлению, на Маляты и на Вильнюс. И эта дорога идет теперь уже - не через совхоз, не через современный его «парк с дворцом», с прудом, с лебедями, и музеем в нем, а прямо по новой выложенной недавно трассе.
А вот мост, наш бывший алунтский, тогда ещё широкий, и деревянный (государственная ценность и наша «тогдашняя местная достопримечательность» и гордость) стал другим…
Тогда он был настоящим и монументальным... И это было просторное и шикарное место, на которое мы, мальчишки (да и все жители Алунты), бывало, часто летом, приходили отдыхать, и любили фотографироваться – он стал уже не тем широким и мощным мостом, который выдерживал, в то время, все виды груженного автомобильного транспорта; и с которого мы, «ребятишки» тогда стоя, и наблюдая с высоты, как из просматриваемого до самого дна «аквариума», ловили удочками всякую там «малюхонную» речную рыбёшку. Он как бы, «истончал: усох и подурнел» и стал невзрачным узким «мосточком» или просто пешеходной кладкой с поручнями, по которой сейчас можно лишь пройти, а не проехать на машине в бывший совхоз, - а теперь уже в историческую усадьбу знатного великокняжьего вельможи, в «Дом – музей» и местную «достопримечательность».
Да и бывший совхозный дворец и парк в нём: - это уже не то прежнее нежилое место и государственное помещение совхоза (советского хозяйственного объединения) предприятие труда, а какое-то уже и кем-то приобретенное теперь туристическо-историческое подворье, называемое - «Алантос дварас», т. е. «алунтский дворик», или местом отдыха и ознакомления с этой местностью иностранных туристов .
И теперь – это уже не та бесхозная, а довольно ухоженная территория. Не та, обычная и знакомая нам когда-то с детства селянская усадьба помещика и эта местная всеми «убитая» дорога, а место - куда теперь не мы здешние, а всякие там праздные любители. Туристы из разных городов и стран едут знакомиться, и смотреть на забытую, и неведомую «нашим современникам», картинку «былой жизни», и красоту ушедших от нас, далёких великокняжеских эпох - времени, о котором мы теперь уже наверно никогда ничего и не узнаем.
Для нас ведь от прошлого, былого земного времени остались лишь только какие-то старые мифы да здания и памятники разных эпох правления тех прежних бывших вельмож и вождей…
Ведь для большого всеобщего и, реально существующего мирового времени, для «нас сегодняшних, да и для людей, живщих когда-то до нас, и всего этого исторически бескрайнего времени нет (наверно!) и не существует, каких-то близких, родственных и особозначимых чувств!
Для «Общего времени жизни» нашей планеты, все жившие когда-то, и теперь живущие здесь (на Земле) люди будут всегда абсолютно равны; и поэтому ему, никого из нас всех, тогда и сейчас, живущих совсем не жалко!
Для «вечности» ведь время нашей жизни - это всего лишь, незаметный и неуловимый миг, односторонне направленного материального процесса, как движения воздуха и поток ветра - соединения разных частиц и атомов в нашем мире…
Поэтому оно никого не ждет, не хранит и не жалеет – оно просто идёт, течет себе вперёд непрерывно и восвояси. Течет как та вода в реке и днем и ночью, (с восходами и закатами солнца). И отмечаемое нами, оно беспрерывно понуждает нас всех, что-то решать и делать, т. е. что-то вершить: рождать - и создавать!
И отличается оно, в отображениях лишь информативностью и фактами, происходивщих когда-то, и происходящих сейчас для нас (всех живущих в нем), событий. А мы, все существующие в данный момент в его пространстве, живем, растем, решаем и свершаем какие-то свои конкретные общественные задачи, для каких-то своих личных нужд и таким вот активным образом, как бы, выдвигаемся и «самовыражаемся»…
И, это точно! Время к нам всем реально существующим в жизни относится абсолютно безразлично: оно лишь, бежит сквозь нас и вокруг нас, мелькает чем-то и что-то нам представляет и предлагает, но никого не ждет, не зовет и не возрождает! Оно лишь создает для нас какое-то новое явление - препятствие, вбрасывает нам его и заставляет нас, что-то делать и соображать: просто так, для нашей же собственной необходимости или ради нашего личностного интереса, движения и прогресса.
А вообще вся наша жизнь для него это всего лишь сплошной «прилёт и - улёт» – и это всегда и во всем – лишь повторение чего-то, т. е. как сказал когда-то, мудрый и предприимчивый (библейский) царь Соломон в своем Экклезиасте: Вся наша жизнь – это всего лишь сплошная «суета сует». И даже не только «суета», а «сверх суета». Игра природных красок и даров, нам Богом данная…
Ведь слово «суета», в нашем толковании (в переводе с еврейского) – это, всего лишь, какая-то изменяющаяся «бессмысленность». Такая, например, как - «пар», «дым», «колебание воздуха», или «испарение». Вобщем, всё не важное: не одушевлённое, и не имеющее значения и ценности.
«Поэтому всё в этом сотворённом мире рождается по замыслу Творца и исчезает, или жертвуется, и всё здесь – недолговечно и проходяще, т. е. – ничто. Это всё всего лишь соединение движущихся частиц света по образу Божьему и их распад и исчезновение. И ни на что в этой жизни нельзя положиться. А, о прежнем и прошлом, можно теперь только вспоминать, создавать его мысленно в мечтах, и мучиться» - потому что: у каждого явления есть свой отрезок жизненного времени!
Итак: Жизнь наша – это череда дел и происходящих с ними событий, для всех нас кажущихся в данный момент самыми главными, где у каждого из них существует свой период и свой предел (начало и конец), но все они для времени ничего не значат. Так же, как, например, обычное хаотичное движение пылинок в окружающем нас воздухе…
Да и «чувство времени», и картины прошлого, прожитого с образной «чувственной памятью», я думаю, существует лишь у существ высшего, более совершенного - мысленного разума…
- Почему? Да потому, что лишь наша личная, и только теперь происходящая чувственная жизнь и есть то данное, осмысливаемое и значимое для нас всех, т. е. живых время. Время - ощущений действия реальности видимого нами мира.
После нашего рождения и вхождения в эту жизнь, а потом: и работа и движение, в этом мире, и встреча, т. е. общее «событие» с нами чего-то неожиданно приходящего, а затем и уходящего. И это всего лишь «игра божественного созидательного творения из света и красок» - процесс происходящего с нами чего-то, отвергаемого или с удовольствием воспринимаемое нами. Но в историческом восприятии, для нас всех, значимы лишь большие событийно прожитые и яркие части нашей жизни, и её некоторые изменённые повторения, но вся остальная цикличная бытовая круговерть, как видимый нами и исчезающий – «пар и дым» всегда «недолговечна». И всё это соткано из одних и тех же маленьких частиц энергии и волн борьбы, любви, мечты и радуг света, отмечаемых лишь нашими чувствами…
– И лишь значимое для нас время, образуя миры, эпохи с человеческими действиями в них, течет, и всё изменяет. А всё живущее в нём, явившись, отбыв и отстрадав, затем, вдруг когда-то вновь повторяется. Но повторяется, уже в чуть-чуть другом виде и уже с другими людьми и существами, и с новыми их делами…
И ту былую работу: следы культуры и искусства всех этих великих людей иных эпох, из прошлого времени, мы и видим в наших городах и в нашем времени, но уже в виде всяких монументальных старинных зданий, соборов, и высоких замков и домов – великолепного их высокого искусства. И это те каменные письмена-послания, или голоса далёких нам родственных душ наших предков, посланные нам из глубины их давних - прежних веков, которые как бы говорят нам, напоминая всем - теперь живущим:
«Потомки будущего! Любуйтесь этой красотой и творите своё великое, и прекрасное «настоящее», как любили и творили его когда-то в своей жизни все мы - ваши предшественники!
- Мы здесь жили и любили, создали и оставили вам эти рукотворные послания-памятники на все века и времена. Так будьте же счастливы, любимы, доброжелательны и добродушны и вы. Живите дружно, и разнообразно - любуйтесь своею жизнью и счастьем в ней, мечтайте и творите свою новую жизнь так, как любили, мечтали и творили свою мы – ваши отцы, деды и прадеды. Растите и воспитывайте и учите этому же и своих детей, и, конечно же - не забывайте, в своей жизни, вспоминать и о нас!»
А нам рожденным и сейчас живущим, конечно же, нужно помнить о том, что…
Пусть хоть это негласная наша повседневная суетная «маятня», для философов и бывших великих мудрецов и является какой-то обычной - «суетой сует», но наша жизнь как показатель для всех других, на этой Земле живущих, останется, всё же, в наших добрых делах!
И наши чувства, однажды в любви проявившиеся, уже никуда не исчезнут и не испарятся. Они останутся вместе с нами – в наших сердцах, а также и в сердцах наших хороших друзей и знакомых, в памяти, других живых сердец близких нам по духу и убеждениям. Останутся в генах, думах и писаниях, в виде всего этого: яркого доброго нами всеми прочувствованного, то есть содеянного жизней времени. И запомнится всё это затем нашей душою ментально, и уйдет с нами той маленькой невидимой энергией земного огня, на Небо. И останется не только с нами. Но уже и в новых, других окормлённых нашими добрыми делами благородных и осветлённых душах. Которые, затем, вновь сойдя с Небес потом в других телах, и делах иных, помнящих эти добрые дела людей, как радуга дождя, иль павшие на землю росы, снова воскреснут и прорастут созиданием на этой земле в разных местах: полях, хуторах и селениях…
Вот так, как и бывшая когда-то давно деревушка - теперешняя Аланта (в наше время называемая Алунтой), например, в старинных средневековых записях впервые упоминаемая в 1436 году.
По историческим записям, тогда князь западной части Литвы, Зигмундас Кестутайтис, ратовавший за воссоединение с польской Речью Посполитой, подарил это селение своему верному и отличившемуся когда-то в службе подчиненному вассалу за какие-то заслуги в гражданской войне против великого князя восточной части Литвы и её отсоединения от Польши - Болислава Свидригайла…
Алунта с тех пор, конечно же, сильно изменилась и многое «претерпела»; и ей многое «досталось» на своём веку, начиная от времен Наполеона и кончая - Первой и Второй, мировыми войнами. Потому, что находилась она и находится, на перекрестье - распутье двух главных дорог. Где сейчас, на высоком холме и стоит этот белоснежный её костел с двумя башнями и крестами Святого апостола Якова, разрушенный и вновь отстроенный в 1919 году, хотя его история уходит корнями далеко, к началу ХУ1 века.
Здесь в бывшей Алунте сохранилась даже ещё и старая еврейская синагога; и говорят, что много евреев отсюда было угнано в концлагеря и уничтожено немцами и местными националистами во время Второй Мировой войны…
А в отстроенном теперь Дворце-музее бывшего совхоза, что в километре от Алунты было когда-то имение того великокняжьего вельможи – и этот дворец назывался раньше – «Домом с астрономической башнею». Потом два верхних этажа уже разрушенной башни сняли, а Дом восстановили заново и – облагородив, вырастили и весь этот окружающий его парк деревьев. И всё теперь здесь цветет, растет и пахнет – как « в лучших уголках нашего славного старого мира».
А эти места наши - заповедные и тихие, и хорошо нам знакомые ещё с самого «раньего детства» (думаю я) конечно же, теперь уже отличаются от того прежнего: дикого природного состояния.
И время нашего детства в этих краях хоть давно и прошло, но воздух здесь, я помню чувствственно, остался такой же - идеально чистый! И пруд, и целый парковый массив с лесонасаждениями, планировкой и своей экосистемой. Но кроме этого что-то и новое теперь здесь ещё добавилось! В пруду «Алантос-двараса» теперь, уже плавают даже и лебеди! Недаром ведь по этой трассе Вильнюс – Утяны, в пяти километрах от Алунты и шестидесяти километрах от Вильнюса, находится футуристическое сооружение, у озера, где можно увидеть даже и диких косуль, а чуть дальше по дороге находится и обсерватория Этмо-космо-логического музея, построенная в 1969 году.
Говорят: с этого времени вся эта новизна и пошла здесь и началась. Тогда искали новое место для Вильнюсской обсерватории. Так как, ночью в сильно освященной уличными фонарями столице, на телескопы обсерватории падало очень много света, а днем загрязняла - пыль и дым предприятий, огромного города.
Недалеко от Малят или (Малятос местялес) ученые и нашли это чистое и укромное место, здесь и была построена звездная обсерватория. А позже в 1978 году здесь был открыт и Музей Этмокосмологии. Вот такая она та наша прошлая жизнь – от нас теперь уже совсем далёкая…
- Ну что ж, довольно, хватит об Алунте прошлой, давайте поговорим о том, что мы увидели: о новой жизни и Аланте теперешней и настоящей!..
А в Аланту, или в уже «новую Алунту» и настоящую, мы приехали где-то после «полудни». И здешние рабочие люди к этому времени, конечно же, все давно уже разошлись по своим рабочим местам. И новая «Алунта» предстала перед нами и показалась мне просто безлюдной и какой-то безжизненной – словно чистая, и покинутая ещё вчера всеми жителями, европейская деревня.
На улицах не было заметно никого движения: ни звуков, ни возгласов играющих детей, ни вышедших, по своим делам стариков, ни стоящих и разговаривающих где-нибудь женщин – даже лая собак и крика петухов не было слышно. И ни какого, движущегося транспорта, кроме привезшего нас и стоящего рядом с нами автобуса, водитель которого и сам вскоре ушел в закусочный зал над Универмагом - перекусить…
- Пусто, как на необитаемом острове! – мелькнула у меня мысль в голове.
«Где уж тут встретить кого-нибудь из бывших своих школьных друзей, и знакомых!» - подумалось мне.
И мы тоже все (втроем) направились туда же, в зал над Универмагом.
Хотя я вначале хотел встретиться, вспомнить и поговорить с Ефимом, моим лучшим другом, детства, жившим когда-то здесь рядом, возле универмага и с которым мы, в те давние и юные года играли в войну, ходили на рыбалку и были – почти неразлучны!..
Но на входе в закусочный зал нас встретила, и узнала Петра ещё какая-то молодая женщина, оказывается, в прошлом знакомая ему по давней молодости девушка, а сейчас хозяйка-содержательница и заведующая этим залом над Универмагом – и мы остановились; и они разговорились. От неё мы и узнали: кто сейчас остался и живет в Алунте, а кто уехал…
- Старики прежних лет давно уж все «ушли в мир иной», - сказала она, - а молодые уехали жить в большие города.
- Вот гляньте, - указала она рукой в сторону костела, когда мы ещё росли здесь и были совсем молодыми и маленькими: между костелом и старым кладбищем было большое пустое заросшее репейником поле. А теперь там уже кладбище раскинулось такое - от моста - аж до самого костела!
- А «сегодняшняя» Аланта – это теперь уж место лишь для туристов, да хилых стариков из окрестных сёл, которые приходят сюда посмотреть на костел да помолиться в нём богу, в дни какого - нибудь религиозного праздника.
- Что поделаешь? - вздохнула она, - настоящей квалифицированной работы для молодых людей здесь нет! Ну, а в совхозе им лишь на полях можно работать, да ещё по специальности - в лаборатории. Или на укладке дорог и уборке улиц. А больше ещё где? Ни - где!..
И я сказал тогда Петру, чтоб он спросил у неё ещё и про Ефима Шевелёва. Живет ли он ещё здесь и, где сейчас работает?
- Ефим?- ответила она, наконец, улыбнувшись - Живёт Ефим ваш, живет! Из всех тех прежних молодых людей лишь один Ефим, из «пацанов» тех алунтских, и остался. Теперь живет и «холостякует»…
- А где он живет и «царствует»? – спросил я её с улыбкой.
- Живет здесь рядом на прежнем своем месте, в доме за Уневермагом…
Можете зайти к нему и поговорить с ним, - сказала она, повеселев - только сейчас, днём вы дома его вряд ли застанете.
В такое время он, наверняка, находится «за мостом», в километре отсюда, в совхозном хозяйстве - он там работает, - добавила она…
И дальше я уже не стал интересоваться: о чем они там ещё говорили с Петром?.. После всего мною услышанного мне стало и скучно и грустно, и как то одиноко «на душе…
Но я, всё же, пошел к дому Ефима, чтобы посмотреть, как он устроился - «живет и поживает» один в «сегодняшние - то времена»? Зашел в коридор его дома и остановился …
Дверь в его квартиру: (из коридора) была не заперта - открыта, но в комнатах никого не было…
Повеяло, чем-то таким далёким и знакомым, пришедшим из прошлого. Вспомнилось всё, как давно бывало в детстве, когда я приходил сюда, к нему в этот дом…
Их дверь всегда была так же не закрыта, на замок, и в комнате (из кухни) чуть-чуть всегда пахло кислым коровьим молоком …
У друга моего Ефима, в те годы была ещё сестра уже взрослая, старше его на четыре или пять лет, тогда ещё не замужняя (Татьяна) и отец. А из хозяйства, в хлеву они держали одну лишь бурую дойную корову, которую мы часто, бывало, с Ефимом встречаясь, вместе ходили и пасли на лугу недалеко от реки. Вот и воскресли и ожили в памяти теперь все эти прожитые мною здесь далёкие детские годы…
Но если сравнивать теперь всё то, наше прошлое с настоящим, то, прежняя жизнь -захолустная, она сейчас здесь по значимости и качеству почти не изменилася: какой была, такой вроде и осталась. Такой же, как и раньше: в местечке, и вокруг него всё сейчас такое же - как и тогда, в нашем детстве – в сороковые и пятидесятые годы…
И время здесь (кажется: словно - остановилось!) Оно мне показалось здесь, течет так медленно и незаметно, как будто и не течет совсем, а крутится - бродит себе и стоит на одном месте…
Только нет теперь здесь, как в других больших городах здесь ни воров – ни грабителей! И нет теперь здесь и тех прежних страшных бандитов, да и прежних людей знакомых нам тоже нет. Нет никого из тех наших давних друзей. Нет тех прежних хозяев, радостно когда-то меня здесь встречавщих…
Всё открыто - распахнуто, но никого нет - ни единой души! Заходи - зови и кричи-стучи, но в доме: ни шороха, ни звука – и стоит здесь лишь одна сплошная бездушная убойная тишина!..
И стало мне так грустно, скучно и безудержно тоскливо, что захотелось скорее выскочить и бежать, отсюда куда-нибудь, подальше: на улицу ли, на речку ль - лишь бы не видеть всё это, остановившееся бездейственное, бездушное и безразличное, ко мне и ко всему, окружающему миру - время. И я стоял и тихо повторял себе:
- Ну, вот и встретились, мы с тобой, Ефим - друг моего детства, «вот и поговорили – в этой пустой и безлюдной комнате – а больше, наверно, уже никогда в этой жизни мы с тобой и не встретимся …
- Ну что ж, прощай мой давний друг! Прощай и оставайся таким, каким ты был и останешься в моей «мальчишеской» памяти, и в моих воспоминаниях, как и всё то, прошлое, ушедшее: былое, светлое, хорошее и дорогое мне время!..
Да и Алунта, та прежняя, теперь будет для меня и для всех уже, наверно как давно ушедшая и забытая всеми легенда, или баллада – былое яркое, но лишь волнующее нас воспоминание о молодости. Такое, наверно, как теперь для всех людей сейчас, спокойно и бездумно живущих, великие когда-то, а теперь исторически значимые сражения на Бородинском поле, или например, на поле Куликовом. Места ярких событий и жестоких сражений всех прошлых лет, заросшие за множество лет и веков густой «травой забвения», и покрытые шрамами былых кровавых боевых действий. Такова она – и вся эта наша прошлая и «теперяшняя», бездумная жизнь!
Ведь сказано же ещё давно, и записано в древних притчах царя Соломона: «что было – то прошло, а что будет, то забудется!»:
Всё то, что происходит с нами – это всего лишь: пар, дым и туман, обычная - «суета сует»! Или просто бесконечная круговерть вещества и повторение каких-то событий, во все времена и годы. А ещё сказано в Экклезиасте, и обо всём тягостном и неприятном, происходящем с нами в жизни; что: не стоит, сильно огорчаться и горевать, о прошлом, о том, что было, длилось и ушло из нашей жизни.
- Всё прошлое и ушедшее от нас оно теперь для нас уже не главное, мы из него выросли и отделились и оно теперь для нас туманно, и призрачно, и нами не контролируемо. Лишь близкое и происходящее сейчас здесь и с нами, для нас – значимо, и первоочерёдно! То есть: всё то, что мы сейчас видим и, о чем мы ещё переживаем, волнуемся, наслаждаемся, и спорим…
Ну а потом пройдет и эта, налетевшая теперь на нас новая волна наших дум и чувств и действий. И она пройдет и канет, друзья мои, «как всё, что происходило когда-то ещё давным-давно и раньше до нас с вами!..»
Всё происходящее так же нестойко и мимолетно и недолговечно, как и вся наша жизнь. Так уж всё устроено нашим Творцом и Создателем, в окружающем нас мире, чтоб не было никакого застоя, в этой его неиссякаемой жизненной энергии (из которой мы все и состоим). И это нужно, лишь для того, чтоб сохранить новизну чувств и любовь ко всему новому и приходящему! Тяга к обновлению и интерес ко всему новому живому – это как весенний свежий «ветер перемен» в любом деле, в любой земной жизни.
Как в природе: в среде растений и животых, так и для вновь приходящих людей, во все прошлые и будущие времена…
Ведь жизнь наша земная – это всего лишь такая большая интересная и нужная нам всем духовная «игра». Игра, в которой мы все действующие, заблудшие в мире души облеченные в тела, учимся жить, любить и поступать «правильно»!.. В которой всё, нами видимое и осязаемое, словно само собой как бы регулируется и разрешается. А для нас людей так и обменом и передачей накопленного и добытого каждым из нас своего личного знания, наследства и опыта - через все эти энергетические силы вечности: свет, цвет, ангелов, любовь и божью благодать и, конечно же, силы природы.
Где всё приходит к нам, в жизнь, с какими-то новыми свежими потоками: с различными жертвами, с наличием каких - то невосполнимых для нас потерь, и потрясений, а также и с приобретением; и повторением происходящего с нами, живущими теперь, а затем и в следующих за нами поколениях…
Ведь в мире всегда существовали и существуют ограничительные законы всяких разных противоположностей: притяжение и отталкивание - законы действия и противодействия, т. е. законы нейтрализации какого-то вещества и действия относительно чего-то иного и другого. Например, закон передачи энергии: закон любви и жертвенности, а так же, закон причастности к событиям, или закон Творения. То есть рождения чего-то нового, передача своей накопленной жизненной энергии матери - родительницы своему дитю…
Поэтому всё в нашем мире начавшись когда-то - заканчивается! А если точнее, передаётся через энергию - её восход и движение. И движется всё по кругу, повторяясь: этакими неожиданными всплесками и потоками больших или малых энергетических бурь.
Но наши чувства, любовь, и наша жизнь, отбыв свой срок: рождения, восхода и заката - «кончается»: и вся её энергия, в конце концов, борясь и изменяясь, переходит потом во что-то иное – новое и непохожее…
«Вот так и мы сегодня тоже уже должны будем скоро уезжать, и отправляться (из Алунты) - дальше, в Аникщяй, к старшей сестре Петра – Гене», - подумал я.
Лишь там еще от нашего прошлого осталось у нас какое-то одно маленькое прежнее теплое манящее нас «родственное местечко», значимое для нас в этой жизни, и мы хотели бы побывать и отдохнуть ещё и там - в маленькой уютной Аникште, у Гени.
Пожить в гостях: как минимум дня два, три, а может быть и более. А там уже держать свой путь и дальше, в славный город Тракай в это особенное для литовцев место – как было задумано по намеченному нами плану – в эту их Литовскую национально-историческую «Мекку» с её огромным и красивым замком».
Посмотреть, на старый красивый замок потрогать и полюбоваться этим, замечательным образцом средневекового военно-строительного искусства, который построен и сооружён на острове посреди озера (в тридцати километрах от Вильнюса). Ну а после всего увиденного отправиться уже и на Вильнюсский вокзал, а дальше и - в обратный путь на Украину…
До отхода автобуса из Алунты оставалось ещё целых два часа, и мы решили использовать эту часть нашего свободного времени, для воспоминаний и прощания с прежней, и общения уже с новой Алунтой, а именно: побродить по знакомым нам с детства улицам, местам: у речки, и около Алунты. И если уж не встретили никого из своих прежних друзей детства и знакомых, то хотя бы всколыхнуть свою ностальгию души, о прошлом, тем, что ещё не изменилось и что ещё осталось из нашего прошлого там в знакомых нам местах: полях и лугах за Алунтой…
И мы пошли с начала к алунтскому клубу и сфотографировались, у входа в него, под теми давними огромными, известными нам ещё с молодости, ивами на, фоне окон библиотеки с залом читальней. Потом прошлись как прежде (в детстве) по главной улице Алунты и дороге идущей из Утян на Маляты, от здания волости, мимо гимназии, аптеки Герайтиса и до ресторана-столовой, а дальше через площадь и мимо нашего «Дома с берёзой»…
Постояли у братской могилы советских воинов, погибших при освобождении этих мест от фашистских захватчиков в Отечественную войну, напротив костела. И развернувшись, затем «подались» за костел, к бывшей алунтской бане, мимо здания нашей Начальной алунтской школы, где я когда-то (с первого по четвертый класс) учился…
А баня, та алунтская общественная (с горячим паром и вениками), как оказалось там, давно уже сгорела!
От этой бани, где Петр когда-то боролся, и одолев, скрутил, сбежавшего из под стражи алунтского бандита, остались теперь только одни лишь угли да фундамент; и ещё большая круглая, вылитая из цемента чаша колодца с родниковой водой.
Там возле огромной и толстой, в полтора обхвата ивы, на фоне болотистой ложбины и вишнёвого хутора вдали, я и сфотографировал Петра: на память, об этом месте.
Затем, мы вернулись снова к костёлу. Прошли мимо обросшего старыми клёнами дома ксендза. Спустились и постояли возле, отстроенного и преображенного уже двухэтажного «Дома - дежурки защитников» (а там теперь уже ходили, как будь-то, спустившиеся с небес какие-то милые создания, молодые женщины в белых халатах – сотрудницы лаборатории).
И мне грустно подумалось, что обычное время проходит мимо нас так быстро и так незаметно, и лишь в сравнении с прошлым видно, как меняется облик и жизнь не только знакомых людей, но и назначение в прежних городах знакомых нам старых мест и зданий?..
«Сорок лет назад здесь во дворе, у этого двухэтажного кирпичного здания «народных защитников», кипела и бурлила другая жизнь: строились и уходили с оружием в руках на боевые задания, наряды молодых бойцов «алунтского взвода народной защиты», в своих серых шинелях, и зеленых гимнастерках. Стоял турник, а так же и (на всякий, особый случай) запряженная в повозку штатная кобыла «Машка», возле турника…
А сейчас здесь повисла и парит – всеобщая «великая» тишина и движущиеся плавно женщины, вокруг здания, как ангелы, в белых халатах»…
Да, поистине: всему свой час, и всему своё время!.. Такие вот тогда у меня в голове и кружились - летали забавные и грустные мысли…
А затем мы прошли мимо двухэтажного дома с аркой и внутренним двориком, где жил когда-то мой старший брат Валентин с женой Капитолиной с дочурками - Лидой и Алой и, выйдя на угол дома, с застекленной верандой, напротив «Амилькиной» почты, остановились напротив неё. Остановились, чтоб сфотографироваться, и зафиксировать: сберечь этот миг нашей последней встречи и прощания с этой нашей прежней Алунтой, теперь уже – нами, наверно, навсегда покидаемой…
И Петр тогда нам тихо и с грустью в голосе сказал:
- «Ну, что, ребята - «ястребята», в совхоз и в мою родную и старую деревню Мигишки, да и в Тумасов лес, в этой жизни, мы явно сходить, уже, не сможем, просто не успеем! Давайте-ка лучше пойдём тогда ещё хоть раз, как раньше на нашу любимую и незабываемую «речку молодости» - Виринту! Посмотрим на её зелёные берега, попрощаемся с нею, как и с прежней, нашей милой «старой» Алунтой. Потому что - новая Аланта, она уже вся совсем - не наша!»…
И я вспомнил тогда, как точно, и как правильно говорится всегда в народных притчах, сказках и присказках: «Ни когда не возвращайтесь в свои «милые» времена: в далёкие, и родные места вашей юности и детства, где вы давно не были, и где вас уже давно никто не ждет. Там уже ничего вашего прежнего, родного близкого и дорогого вам - нет!
Там затаилась и ждет вас лишь только оставленная вами когда-то в детстве, грусть и печаль, с воспоминаниями, об ушедшей от вас, молодости!..
Но «всё же, и вопреки всему сказанному, нам захотелось пойти и туда - на «Речку нашей молодости и детства»: посмотреть на неё, и вновь «окунуться» в ту свежую атмосферу, тех наших прежних и прекрасных лет. И мы пошли - и мы это сделали!..
И я там уже сфотографировал на память Петра и Виктора, на узеньком, теперь уже, алунтском мосту…
А также ещё успел сфотографировать на речке, и места нашей прежней рыбной ловли. Где мы, алунтские мальчишки, ходили и ловили маленькую оклейку (верховодку) и маленьких полосатых окуньков, а также речных раков и речных песчаных стоячих бычков - «килбуков», а заядлый рыбак Откочис руками, под корягами – ловил плотву, красноперку и другую более ценную и большую рыбу.
Потом я вскарабкался на наш крутой и высокий косогор, левого берега реки (Алутские Альпы) и «заснял», с его высот, все окрестные речные дали, с цветами ромашек, полями и рощами - и с мостом через речку «Виринту»… Речку нашего былого времени…
А на мосту этой реки, там - в дали, в это время стояли, и как раньше глядели в её текущие прозрачные и чистые воды, наверняка, вспоминая, и прощаясь с чем-то своим прожитым (прекрасным), прежние наши «молодые» парни. Те бывшие бравые, когда-то, бойцы известного и легендарного «алунтского взвода защиты» - Виктор и Пётр. (Вечная им теперь уже обоим и всем другим, конечно, от меня светлая память!).
Ведь наша живая и светлая память с воспоминаниями о милых и близких нам людях – это наша им благодарность за то, что они жили когда-то вместе с нами. Дружили, любили нас и помогали нам жить и расти и быть счастливыми…
Наша жизнь она ведь как «Большая Река Времени», воды которой текут между двумя берегами разных эпох жизни и разных человеческих дел и судеб. Да, и в сравнении по образу, и подобию - это так оно и есть.
И об этом - есть такая одна очень хорошая, красивая и отличительная, для меня от всех других словесно-музыкальных произведений песня, чудесная баллада, о нашей жизни и любви - «Берега, берега…», с заветными словами и музыкой известных теперь уже всем нам - авторов: Рябчинского и Засухина.
Хоть она, и написана совсем недавно, но она «говорит», и о нас и о них, тех прежних ребятах, ещё юных, и, о всех других, тоже таких же, живших когда-то и уже ушедших от нас людях – сильных, хороших и молодых…
Берега, берега – берег этот и тот,
Между ними река, моей жизни…
Между ними река моей жизни течет,
От рожденья течет и до тризны…
Там за быстрой рекой, что течет по судьбе,
Свое сердце навек я оставил.
Свое сердце навек я оставил тебе -
Там, куда не найти переправы…
…………………………………………..
А на том берегу «незабудки» цветут…
А на том берегу звезд весенний салют,
А на том берегу мой костёр не погас,
А на том берегу было всё в первый раз…
В первый раз я любил, и от счастья был глуп,
В первый раз пригубил дикий мёд твоих губ…
А на том берегу, там на том берегу,
Было то, что забыть никогда не смогу…
…………………………………………….
Там за быстрой рекой, где черёмухи дым,
Там я - в мае с тобой, здесь я: «маюсь»…
Там я - в мае с тобой, здесь я «маюсь» один,
И «другую» найти не пытаюсь.
………………………………………..
А на том берегу незабудки цветут,
А на том берегу - звёзд весенний салют,
А на том берегу - мой костёр не погас,
А на том берегу - было всё в первый раз…
Берега, берега – берег этот и тот,
Между ними река моей жизни…
Между ними река моей жизни течет,
От рожденья течет и до тризны…
Летний день был ещё почти в полном разгаре, но наше пребывание в этом «мире новой Алунты» уже подошло к концу. И нам, не встретившим в ней ни одного знакомого нам лица, и даже не дождавшимся прихода с работы Ефима, нужно было уже через несколько минут уезжать отсюда.
Двигаться дальше по намеченному нами маршруту на Север – в лесной и далёкий край, что на реке Швентойи (Святой), в город Аникщяй, в гости к Гене и Евдокиму – родственникам Петра.
Ну что ж, прощай дорогая, та прежняя, и когда-то наша, милая Алунта! Оставайся и живи теперь такой, какая ты есть уже сейчас. А мы тебя, как видишь, теперь покидаем и покидаем уже, наверно - навсегда!..
Ещё один взгляд, взмах руки и вот… подъехал уже к нам и автобус, идущий в Аникщяй. Мы сели в него, глянули ещё раз на площадь и на прежний костел перед нами, а я ещё и на свою любимую белую берёзу и, помахав рукой всему нами оставляемому - отправились на Север, в сторону города Аникшты , именуемого по - литовски – Аникщяй местялис…
Вот так и закончилась - эта наша последняя духовная встреча с прошлым, с душевными воспоминаниями, о нашем далёком детстве и юности.
И пусть хоть это и является для кого-то там какой-то, может быть, игрой воображения или, как сказано в Писании Экклезиаста - суетой сует. И что оно, куда-то там уходит, проходит, и исчезает. Но пока мы ещё живем и дышим, «весёлые живые человечьки» на этой нашей чудной земле - весь наш детский милый мир - всё-это яркое, близкое красивое и дорогое нашему сердцу прошлое, хоть и в неизмеримо малом и значимом нам количестве, всё же, остается с нами. Пусть даже хоть только и в наших мыслях и в наших сердцах, в тех чистых душевных, глубинных уголках нашего сознания, т. е. в наших обрывочных воспоминаниях об этой прекрасной живой и вечно обновляющейся земной жизни.
Мы всё это и всегда будем чувствовать, видеть и отмечать своей людской душевной любовью, потому что всё, что мы, любили и любим, и о чем мечтали и мечтаем и что сейчас делаем на этой земле, всё это очень значимо для всех нас, и – для каждого из нас непосредственно и отдельно!..
Ведь - это и есть та - наша, и нужная нам всем, живая людская, прожитая и творимая нами «Земная История»! Как память о нас всему человечеству, как творческое «наследие», ради которого, мы все, рождаясь, сюда и приходим, или вернее - «прилетаем!» на эту нашу зелёную и с каждой новой весной молодую планету.
Вот так именно, «рождаясь по зову, и желанию и любви наших предков, отцов и матерей, дедов и прадедов мы и воплощаемся в эти земные людские тела.
Ведь мы, все же, прежде всего - это небесные души, божественные создания, бывшие когда-то, как говорят теперь уже многие, «падшими ангелами», которые для учебы и отработки своих заблуждений, были направлены на Землю, в этот наш грубый и материальный мир.
Такие вот, всего лишь, немного недоученные небесные духи, божественного созидания, которые потом, по тупости и нерадивости своей и ослушанию, остались здесь, и забыли, о том своем прошлом, великом предназначении…
Но это, конечно же, всего лишь только какие-то наши суждения и всякие там наши соображения. И вряд ли это всё так точно на самом деле и есть: слишком уж большая разница, в святости и божественном предназначении, между ангелами и неготовыми к такому божественному служению многими человеческими душами…
Поэтому, наверно, и существует эта наша людская жизнь на земле, и божественное служение, как учеба, экзамен, и отбор всех достойных. Поэтому и существует, наверно, у разных людей разные религии и вера во всё светлое, справедливое и лучшее…
Такие вот тогда мысли возникали, летали, кружились и путались у меня в голове…
И вот, мы снова уже в дороге: едем в автобусе, по этим большим и малым – бескрайним литовским дорогам. И вновь мимо нас мелькая, проносятся, как в «большом» непрерывом кино - красивые «пейзажи этой земли»: луга, леса и пашни, и дикие охотничьи угодья…
Автобус наш по трассе «шёл» почти бесшумно - плавно и быстро, укачивая и увозя нас в неизвестную даль, как бы в совсем иное давнее время, и в иной мир.
И глядя на всё это мелькающее перед глазами разнообразие и удаляясь мыслями в прошлое, я представлял и видел себя уже тоже в ином не нашем, а «историческом» времени…
Вообще - то, я раньше читал, что все такие вот здесь поистине божественные края, красивые лесные лндшафты: места и охотничьи угодья, маленьких местечек Прибалтики - Северо-Восточной Литвы, принадлежали когда-то давным-давно (ещё в средние века) разным литовским князьям. И в частности таким как, например, аристократам именитого рода Радзивиллов - одному из самых богатых родов Европы того времени. Им и, конечно же, и другим богатым, но менее знатным князьям.
Вот, например, городок Салакас (на озере Луодис), на Северо-Востоке Литвы по преданию, основан князем Утянисом, который жил здесь и владел и городом Утяны (теперь районный центр, названный его именем) и в который, мы в пятидесятом году переехали из Алунты, и жили около полугода, перед возвращением на Украину…
Историки говорят: «Тогда, в давние с 1Х и по Х11 века в этих краях, у озера, стояло всего лишь несколько хуторов. Первое упоминание о городке Салакасе обнаружилось в конце ХУ века.
Название - «Салакас», если его читать с конца, (т. е. справа и налево) прочитывается, как слово «сакалас». Что в переводе с литовского, означает – птица «сокол». Дело в том, что в старину здесь местные вольные люди промышляли охотой, для чего разводили и ручных охотничьих соколов. Сейчас, конечно, здесь всё давно уже и до невероятности изменилось.
В трех километрах от Салакаса открыт музей энергетики – в здании старой мельницы. И он такой, что некоторые экспонаты, имеющиеся в нём - привезены из Рима и даже с Земли Франца-Иосифа. И находится он в деревне Тильтишки.
А там, где река Швянтойи (Святая) впадает в озеро, находятся самые красивейшие места в Литве и в Европе. Но вокруг в этом месте много и заброшенных хуторов…
В деревушке Венцавой, в 100 метрах от перекрёстка видна и эта трехэтажная ветряная мельница, построенная в 1937 году – а теперь здесь заасфальтированная дорога и база отдыха, для разных вольных туристов.
Дальше находится - деревня Свядасай, где выстроен костёл Святого архангела Михаила. Эти местечки – все маленькие городки и места селений здесь хоть и старинные и небольшие, но живые, обжитые и давние – и Свядасай, например, упоминается ещё с 1503 года! Тогда это местечко принадлежало Радзивиллам, а с конца ХУ111 века в этих землях хозяйничало уже семейство итальянского графа Мариконе. Костёл был построен в 1522 году, а в 1655 разрушен…
Современный вид этот костёл приобрёл уже в 1794 году. А белая готическая колокольня костела (высотой в 36 метров) была воздвигнута уже позже, т. е. почти 70 лет спустя. Главная ценнось церковной колокольни – это колокола…
Местные «знатоки истории» рассказывают: раньше, спасая колокола от уничтожения, во время нашествия разноязычных воинствующих «варваров», жители деревни закапывали эти колокола в землю дважды. Первый раз во время - Первой, а второй раз во время Второй Мировой войн. Первый раз их откопали в 1919 году, второй – 1953 г. Вот так люди в этих краях жили и живут, спасаясь от всяческих иностранных грабителей, нашествий и напастей…
Ну, а заключительным, элементом всего здешнего видимого антуража из строительного ансамбля является, неоготического стиля монастырь, того же самого графа Мариконе, где в большом подвале-усыпальнице, погребены: и мать, и жена этого графа…
И естественно, мне вдруг подумалось: А он – что этот граф?! Всю свою родню, сюда перевез на Север, в эти красивые места, из Италии, что ли?
Долго, наверно, раньше, в древние времена на лошадях нужно было добираться сюда этим странным – «людям иностранным», с далёкого юга (через триста тридевять густо заселенных и совсем небезопасных земель), чтобы попасть из теплого Средиземного моря, на берега этого холодного – Балтийского моря! И как быстро теперь мы, бедные и незнатные, но «гораздые» на всякие впечатления совсем не княжьи, а свободные люди - туристы, преодолеваем эти тысячи километровые расстояния на своих современных и быстро-двигающихся «железных лошадках» автомобилях ХХ века…
Да, времена идут - и всё меняется, и всё изменяется сильно и очень быстро! Но люди, как и раньше, остаются прежними – они всегда чего-то хотят, и что-то ищут, стремятся к чему-то новому, современному! И чтобы получить новые впечатления, они едут всё дальше и дальше из своих родных насиженных мест: на Юг, на Север, на Восток – да хоть и на самый край света!..
Итак: теперь для всех, интересующихся местной экзотикой…
В 110 километров от столичного города Вильнюса, и «недалеко» от провинциального центра Утяны, находится небольшой городок Аникщяй. И весь этот холмистый озёрный край покоряет не только своей красотой, но и количеством достопримечательностей и интересных мест развлечений.
В Аникщяй, например, находится самый большой в Литве костёл с двумя башнями – костёл Святого апостола евангелиста - Матфея. Он выполнен в стиле неоготики и был возведен в 1909 году. Внутри этого костёла много памятников искусства и находятся два органа: один их них старый, второй совершенно новый, привезен из Великобритании, его размеры и искусное выполнение просто поражают. В этом костеле проводится много музыкальных концертов…
На подъезде к городу Аникщай сооружен и стоит небольшой сруб, имитирующий бывший замок, а чуть по отдаль – высокий холм!.. На том холме в средние века когда-то – стоял замок, упоминавшийся в 1251 г. в летописях, о короле Миндаугасе. Вновь же отстроенный сейчас замок, является и смотровой площадкой, и мини-центром развлечений. В нем можно приезжим туристам, как говорят, не только побыть и поглядеть, но и пострелять из старинного лука.
Первый пункт остановки по дороге перед городом – это Музей лошади - в 8 километрах от Аникщай в деревне Нюронис, который пользуется у людей огромной популярностью. В нём можно покататься верхом на лошади или на повозке. И там есть конные клубы. Ведь этот музей – целая деревня – он единственный такой в Литве, а может даже и во всём мире…
По дороге в Аникщай можно остановиться и побыть и в поместье Бурбишкюс. Это поместье было построено в 1853 году и принадлежало тогда роду литовско-польских вельмож Венцловавичей. Говорят, что там, в нём, иногда даже и в теперешние времена по ночам бродит привидение по имени Софья…
А в самом городке Аникщай расположен музей узкоколейки, с 750-ти миллиметровой шириной между рельсами, а также здание вокзала, выстроенное в 1901 году, и весь более чем столетний комплекс железнодорожной станции, состоящий из водонапорной башни, пакгауза, жилого дома, колонки, вымощенной булыжником площади, и металлического моста через реку Швентойи (Святой). Кроме того: в этом музее, оказывается, можно даже и прокатиться по узкоколейке на маленьком старинном паровозике - «кукушке»; и это будет выглядет, как настоящее путешествие в прошлое…
В Аникщай работает и самый старый в Литве винный завод. Вы спросите: какие же он производит вина, если там не растет виноград?
Но в Литве производят свои и довольно хорошие вина, вернее - настойки такие, например, как вишневая, яблочная, и из черной смородины и черноплодной рябины, а этих ягод и фруктов в лесах и северных садах Прибалтики предостаточно. И в маленький городок Аникщяй в летнее время, на дегустацию этих напитков приезжают многие люди. А в выходные дни, как нам сказали местные жители, в эти места, вообще - очень трудно попасть…
В городе Аникщай есть ещё и много других тоже интересных мест для посещения. Например, в нескольких километрах от городка прямо в сосновом бору находится природный, мифологически - исторический памятник – огромный по объему камень «Пунктукас». На том камне высечен барельеф известных литовских летчиков Дарюса и Гиренаса, совершивших свой героический перелёт через Атлантический океан в 1933 году. Отважные летчики, перелетев океан - погибли, разбившись именно здесь, в этом месте…
Вот такие - эти казалось бы, вроде и не очень большие, и с неопределенной устойчивостью, государственной власти переходные средне континентальные европейские страны как: Польша и Литва. Такие же, например, как на севере - Латвия, и Эстония, а на юге - Белоруссия и Украина. Они хоть и имели раньше не столь уж «большую» известность, как на Востоке (в России), и на Западе (в Германии и Франции) - но именно здесь в те прошлые: далёкие и жесткие времена, происходили наиболее значимые и известные всему миру исторические события…
Дела давно минувших дней или
Легенда о полесской красавице Барбаре.
В средние века Литва, Белоруссия и Украина не были какими-то малыми, отсталыми и захолустными странами. Здесь тоже кипела и происходила своя многосторонняя и интересная жизнь, как и в других европейских государствах. Здесь правили своей людской «светской» и государственной «жизнью» Великие Литовские князья и их вельможи. А потом всё это в соединении с Польшею превратилось и стало объединенным государством – «Речью Посполитой»…
Но власть литовских князей (кунигасов) складывалась постепенно. Сначала существовали здесь и правили свои обрядные дела жрецы (вайделоты) и литовцы по праздникам приносили своим богам жертвоприношения (животных), иногда и людей.
Политическая же самоорганизация потребовалась балтийским племенам в Х11 веке, когда на границе их стран стали появляться первые немецкие рыцари – «крестоносцы», а затем и их объединенные ордена из рыцарей стран Северо – Западной Европы (Англии, Дани, Германии). Эти ордена, поддерживаемые Папой Римским и внедрявшие насильственно католическое христианство, обосновались сначала на арабских землях, в Северной Африки. Но затем они, выбитые от-туда кочевниками-мусульманами, переселились в Прибалтику и там приступили к военной экспансии, поставив своей целью крестить, тогда ещё некрещеных язычников - «прибалтов».
Согласно грамоте, подписанной галицко-волынским князем, со своими балтийскими князьями в начале Х111 века, их земли были разделены между 21-им князем. И вскоре среди них выделился литовский князь Миндаугас, правивший с 1238 – 1263 гг. Ему первому удалось полностью объединить Литву под своей единоличной властью.
Князь Миндаугас находился в окружении врагов. А когда началась война между ним и Ливонским орденом «крестоносцев», языческий князь решил принять христианство. В 1251 году он крестился.
Как выяснилось потом - это было не просто духовно-религиозное, а скорее вынужденное в в военно-политическом плане действие, которое позволило Миндаугу, заручиться поддержкой Папы Римского, в войне с другим его противником, властвовавшим на Галиции (сов. Западной Украине) – Даниилом Галицким – и в итоге литовцы победили южных славян.
А незадолго до смерти Миндаугас отказался от христианства, к принятию которого он относился как к дипломатическому маневру – и заключил союз с русским князем, Александром Невским, направленный против немцев, рыцарей-крестоносце. В 1263 году и видно за такие же хитрые действия Миндаугас и был убит своими же соплеменниками Давмонтом и Тройнатом.
И средневековая история Литвы продолжалась дальше в русле ориентации на восток. А балтийские князья заключали династические браки с Рюриковичами, и находились под славянским влиянием. С конца Х111 века и начинается территориальный рост Литвы. К ней присоединились (удивительно - мирно и добровольно!) русские удельные княжества, которые не желали платить дань монголам, они сами и по своей воле и присоединились к восходящей тогда, к своей силе и славе - Литве.
В 1385 году правитель Литвы Ягайло заключил личную унию с Польшей, и благодаря этому, был избран польским королём. Затем он крестил свою страну по католическому обряду, хотя русское большинство народа продолжало исповедовать православие.
В 1392 г Ягайло сделал своим наместником в Литве - Витовта. И, несмотря на свой статус наместника подчиненного Польши, фактически, этот князь оставался независимым. При нём закончилась ранняя история Литвы – и эта страна достигла вершины своего могущества.
В 1410 г Витаутас вместе с Ягайло разгромил Тевтонский орден «крестоносцев» в Грюнвальской битве, после чего немецкие рыцари больше не угрожали независимости Великого княжества Литовского. На востоке к Литве был присоединен Смоленск, а на юге её территория уже не только простиралась, и включала в себя Киев, но охватила и вобрала в себя и все славянские земли до Черного моря, (включая всю Беларуссию и Украину)…
Но после смерти Витовта в 1430 году Литва постепенно оказалась под всё большим польским влиянием. Обеими странами правили тогда уже монархи из династии Ягеллонов. И усиливалась значимость католичества.
В 1569 году между Польшей и Литвой была заключена Люблинская уния, положившая начало Речи Посполитой. Она отличалась от той, которую принял Ягайло тем, что с этих пор двумя странами начал править один монарх, которого выбирала богатая и знатная аристократия (шляхта). При этом и у Польши и у Литвы оставались: и собственная армия, и система права. Вот какими огромными территориями земель владели тогда Польша и Великое княжество Литовское, а вернее Речь Посполита.
Потом после природного княжеского рода Ягеллонов на этой земле образовались и другие богатые и знатные роды, произведенные в княжеское достоинство, например, род Радзивиллов.
Эти князья и вельможы, вели своё родословие от литовского боярина Остика и его сына Радзивилла: (Николай Рыжий и Николай Черный, были братьями красавицы Барбары (или Варвары) Радзивилл, в последствии ставшей женой Польского короля Жигмонта Второго, Августа). Они правили с 1515 по 1569 годы. Они владели многими землями, замками и поместьями, как в Белоруссии, так и в Литве.
О Барбаре Радзивилл нужно поговорить особо. О ней рассказано и сохранилось много сплетен и легенд, но сейчас написано и много иных более достойных и справедливых произведений, в которых её величают и сравнивают по красоте с Еленой Троянской, из-за которой и началась когда-то война (в землях нынешней Турции) греков с троянцами.
Давайте немного окунёмся в те далёкие времена жизни принца Августа и полесской красавицы Барбары (или Варвары)…
В 1520 году родился великий князь литовский, а в последствии король польский Сигизмунд Второй, Август. Его матерью была Бона Сфорца (итальянка, жена Сигизмунда Первого – старого польского короля), женщина жёсткая до жестокости, из семейства Борджиа, которые все свои проблемы с не угодными им людьми, любили «решать» с помощью отравления ядом.
Бона Сфорца, стремилась во всём руководить своим слабохарактерным сынком. И Сигизмунд вырос человеком нерешительным, мечтательным и склонным к мистицизму. Но все же, Зигмунд Август был также и образованным человеком, хорош собой и нравился многим женщинам.
Первой женой Сигизмунда стала Елизавета Австрийская. Однако вместе жить молодым супругам так и не довелось: Бона Сфорца их разъединила, отослав своего сына править в Вильно, в другое государство, в Великое Княжество Литовское. А Елизавета Австрийская, невестка королевы, и молодая жена Сигизмунда Августа осталась при ней в Польше; и вскоре ушла в мир иной – умерла. Все говорили и не сомневались в том, что её отравила свекровь, по любимой своей итальянской «традиции» рода Борджиа – ядом.
А красавица Барбара Радзивилл или просто по-русски «Варвара», родилась - 6 декабря 1520 года, в родовом гнезде Родзивиллов на Западе, в городе Несвиж, на границе Белорусского Полесья. По подсчетам цифр даты её рождения (если верить современной нумерологии) – это дата рождения несчастной девочки; и жизнь её не долгая, если она не будет придерживаться божественных правил и выполнять божественные каноны. Ведь красота и здоровье, ум, честь, совесть и совершенство – это уже, скорее, атрибуты более совершенной ангельской души. Они даются человеку из рода, по генам в семье, продвинутой к божественному совершенству. А болезни и недолгая жизнь – это божественные уроки, и предупреждения за неправильные систематические жизненные ошибки, т. е. поступки (поведение, образ жизни) выбранные вопреки данным Богу обетам души при её рождении.
Ну а Радзивиллы (как я думаю, да и, как уже известно), и являлись таковыми. Они были хорошо образованы, очень любили красоту и совершенство в природе, (выбирали и строили свои замки в самых красивых уголках страны). Но вот незадача и противоречие: души их были явно не ангельскими - воспитаны они были не в ангельской строгости, а придерживались – слишком независимых вольных нравов. А это уже является грехом и большим пороком, и идет вопреки всей гармонии божественного развития…
По расчетам даты рождения Барбары Радзивилл: 6. 12. 1520 год: Цифра дня её рождения 6 – это божественная красота и совершенство Венеры, но и цифра лет, согласно которой происходит расплата по закону Немезиды за не отдачу и невыполнение по земным накопленным долгам и грехам.
12-ый месяц декабрь – число 12 истолковывается как какая-то жертва. Она предвещает – что кто-то станет жертвой интриг.
Число дня и месяца в сумме дают 18, а – это: несчастье, трудности, символ человека склонного к спорам, войнам, революциям и число всякой природной опасности.
Сумма же цифр года дает число 8 (1+5+2+0 = 8), а это материальная реконструкция чего-то (например - тела), символ бесконечности и ухода в вечность, т. е. фактически – смерть.
А цифры месяцев и лет в сумме: 12 + 8 = 20 или 1+2+8 = 11, а 11 - это уход в магию или иной мир, а число 20 – «божья кара» или помехи чьим-то планам в жизни, которые можно побороть, только через развитие духовной стороны натуры. Кроме того суммарная цифра числа месяца 12 (1+2 = 3), а 3 - это судьба. И всё в сумме: 6 + (1+2) + 8 = 6 + 3 + 8 = 17, и 1+7 = 8 – а это всё та же цифра смерти и перехода через реконструкцию тела из-за каких-то ядов или при лечении от каких-то лекарств…
Но хватит о цифрах, оставим все расчеты по цифровой магии и вернемся к биографии земной жизни Барбары:
6 декабря 1520 года в семье Великого гетмана литовского и магната Юрия Радзивилла, которого называли ещё литовским Геркулесом – родился удивительный ребёнок - дочь, которую в честь матери назвали Барбарой, по - русски (Варвара). Девочка росла поистине как «принцесса на горошине», в атмосфере большой заботы о ней родителей, где все прихоти её тут же быстро исполнялись.
Уже в раннем возрасте было видно, что ребенок этот, ну просто – «прелесть», и девочка с рождения нареченная Барбарой, будет незаурядной красавицей…
Как и полагалось, девушкам знатного происхождения той эпохи, Барбару обучали культуре: разным языкам, истории, литературе и искусствам.
Манера поведения Барбары была на высоте, а умение себя подать заслуживало всеобщего восхищения. Литовская или вернее, полесская красавица (ведь в то время Литва и Белоруссия были едины) – Барбара Радзивилл считалась одной из самых красивых (если из наикрасивейших) женщин того времени. Её даже называли средневековой Еленой Троянской.
Её руки добивались многие молодые люди известных родов Европы того времени. И семья Радзивиллов, к тому же, была очень богата и известна во всей Европе. Хоть отец Барбары и выделил ей, в качестве приданного, казалось бы, совсем небольшую часть своего имущества, но эта малая часть была равна казне одного средне - европейского государства. Её родным братом был будущий Великий гетман Николай Радзивилл, Рыжий, а двоюродным братом Великий маршал Литовский - Николай Радзивилл, Черный.
Тогда вся территория Великого Княжества Литовского разделялась на четыре основные географические провинции.
В Литву входили: (Вильня, Тракай, Новогрудовск и Менск или Минск) и на Севере - Жмудь (Жемайтия).
На Западе государству принадлежало – Полесье (Брест и др. территории). На Востоке в его состав входила - Белая Русь (Рутения), т. е. Полоцк, Витебск и Мстислав. На Юге город Киев – Украина.
Столицей же княжества Литовского был город «Вильня», т. е. (Вильно), или современный Вильнюс. Этот город был многонациональным, космополитическим городом. В нем было 15 православных и 14 католических церквей, лютеранские и протестантские церкви, несколько еврейских синагог и 2 мусульманских мечети. «Вильня», являлась центром: литовской, белорусской, польской, немецкой, татарской и еврейской культуры.
«Радзивиллы» владели многочисленными городами, замками, крепостями, поместьями, поселками, усадьбами, лесами и угодьями по всему Великому Княжеству Литовскому, среди которых были самые живописные замки в городах: Новогрудск, Пинск, Несвиж, Слуцк, Белица, Кедайняй (недалеко от Каунаса), Брослав, Бобруйск, Брест, Гродно и др.
Общая площадь их владений превышала площадь многих европейских государств, а с их богатством и роскошью их имений, не мог тогда поспорить ни один монарх. Их отличал изысканный вкус при выборе мест и покупке поместий, любовь к природе и привязанность к самым живописным, красивым местам и к своей родной земле. Их поместья и замки, дворцы и дома были самыми красивыми во всем Великом Княжестве Литовском.
В 1514 году король Зигмунд Август приказал: «виленскому воеводе, пану Николаю Радзивиллу, отцу Николая Николаевича, господарю Дрисвятскому, построить католическую церковь Божьей Матери в городе Дрисвят».
Несвиж – это ещё одно очень красивое древнее место, которое говорит об исключительном вкусе и чувстве единения с природой у Радзивиллов – и один из старейших городов современной Белоруссии. Он расположен в 115 км к юго-западу от Минска, и в в 50 км от Барановичей. Несвиж – это родовой замок Радзивиллов. Там, как говорят в народе, и до сих пор в безлунные ночи по его тёмным коридора бродит привидение - «Черная дама» Барбара Радзивилл…
По народным преданиям, это супруга князя Литовского, который вскоре после кончины своего отца Сигизмунда Августа, стал польским королём Сигизмундом - Августом Вторым. Барбара (его жена), была отравлена Боной Сфорцей, матерью Сигизмунда Августа Второго.
Бона Сфорца ненавидела свою «невестку» и считала весь её род Радзивиллов выскочками. Ведь Барбара, до знакомства с её сыном, была замужем за Станиславом Гаштольдом, сыном Государственного канцлера княжества Литовского Ольбрехта Гаштольда, и вела, по дошедшим до Сфорцы слухам, не скромный образ жизни: заигрывала, мол, с мужчинами и не хотела иметь детей в своем замужестве…
По обычаям того времени юную наследницу славного рода магнатов Радзивиллов учили классической латыни и древнегреческому языку, истории, рисованию, искусству стихосложения, музыке и танцам, математике и географии, а также и верховой езде.
А замуж её выдали в 17 лет за Станислава Гаштольда, за гуляку и «шалопая», сына Великого Канцлера, который не оценил ни красоты, ни ума своей молодой супруги…
Через несколько лет после их свадьбы и не достойной супружеской жизни Барбара осталась одна, так и не подарив Гаштольдам наследника. А лишившись супруга она, надела черный вдовий наряд и вернулась в материнский дом…
Но юная вдова не смогла долго усидеть в четырёх стенах своего жилища в городе Вильно, и её всё чаще и чаше стали видеть на светских балах литовской столицы. И на одном из таких балов Радзивилл Черный и познакомил свою двоюродную сестру со своим приятелем, молодым князем Литовским Зигмундом Августом, сыном польского короля, который и воспылал к ней жаркой любовью…
В те времена королям и Великим князьям отказывать в любви - было не принято, да и опасно! К тому же, в семье Радзивиллов были довольно свободные нравы…
И вскоре Барбара с молодым, но успевшим уже пожить с Елизаветой Австрийской королевичем, отосланным в Литву его матерью и ставшим к этому времени также как и Барбара уже вдовцом, так полюбили друг друга, что скрыть такую любовь было уже совсем невозможно. И вскоре об их встречах и чувствах узнала и вся родня.
Двоюродный брат Барбары, Николай Радзивилл Черный решил все же уберечь имя и честь своей сестры от сплетен. Но опасней всех этих сплетен была сама мать королевича – Бона Сфорца (итал. герц.), королева Польская. Все знали, что она люто ненавидит всех Родзивиллов, считая их хитрыми «выскочками».
И вот, стремясь разрешить сложившуюся ситуацию, и руководствуясь изложенными выше обстоятельствами, двоюродный брат Барбары, Радзивилл Черный вместе с её родным братом Радзивиллом Рыжим, явились к Зигмунду Августу, и потребовали от него окончательного решения: «Или он женится на Барбаре, или больше с ней вовсе не встречается». Иначе: если они ещё хоть раз застанут его у них во дворце вместе с сестрой «наедине», то заставят его жениться на ней»!..
Оставив Великого Князя одного «думать» и принимать окончательное решение, братья, не доверяя ему, схитрили: сказали ему, что уезжают на некоторое время на охоту в другую местность, а сами тайно спрятались неподалёку в кустах и стали ждать его прихода к Барбаре…
Обеспокоенный сомнениями Зигмунд не смог выдержать долгой разлуки с Барбарой и вскоре бросился к своей любимой на свидание. Но братья Барбары, следившие за ними, явились вдруг к ним прямо во время их свидания и застав его с Барбарой, тут же, потребовали, от него, чтобы он после этого незамедлительно женился на их сестре. И Зигмунд в таком случае, конечно, уже не смог отказаться и сразу же согласился – ведь он был безумно влюблен в свою Барбару. Он попросил у них лишь только одного: оставить их свадебное обручение в тайне! Братья на это согласились - и влюблённые тайно поженились…
А тем временем в Польше умер старый король, отец Зигмунда; и принца срочно увезли в Польшу, в город Краков, чтобы подготовить его для вступления на трон короля, для коронации. И Бона Сфорца , чтобы поднять престиж их королевской семьи в Речи Посполитой и, конечно же, по всей Европе кинулась искать своему сыну подходящую невесту. И тут, как «гром среди ясного неба» оказалось, что королевич то – уже женат… и женат - давно! И Бона Сфорца «остолбенела» в шоке!!
Вот такой разговор у Зигмунда произошел тогда с его матерью (по Яну Матейке), когда Бона Сфорца потребовала от сына расторгнуть его брак с Барбарой:
- Я люблю эту прекрасную женщину, - отвечал он ей тихо.
- Ах, эта любовь! – закричала, с издевкой, Бона Сфорца.
- Меня за твоего отца сватал сам великий германский император Карл, и тебе надобно искать жену из рода могучих Габсбургов, пусть из Вены или Толедо.
Бери любую принцессу из баварских или пфальцских Виттсльсбахов. По тебе вон тоскует вдовая герцогиня Пармская, наконец, вся Италия полна волшебных невест из Мантуи, Пьяченцы и Флоренции, а ты…
- Кого ты выбрал?
- Я никогда не оставлю Барбару, - отвечал ей сын.
- А – а – а! - снова запричитала мать, - тебе милее всех невест эта дикарка из Дубинки, она же росла и цвела заодно с горохом и «вонючей» капустой!
- Чем она прельстила тебя?
- Барбара любит меня, – вскричал он
- Тебя любила и первая жена – Елизавета Австрийская, - продолжала Бона.
- Да! – разгневался, наконец, её сын, молодой король, обозленный словами своей матери. - Любила! Но Вы, Ваше Высочество, разлучили меня с нею, а затем извели её своим потаённым ядом из наследия «ваших», благочестивых Борджиа…
Дверь распахнулась, и вбежала Анна Ягеллонка, сестра молодого короля. Она рухнула на колени между братом и матерью со словами:
- Умоляю Вас… не надо! Даже в комнатах фауциммер слышно каждое ваше слово, и лакеи уже смеются над нами – сжальтесь же, не позорьте перед холопами свое достоинство Ягеллонов…
- Хорошо, согласился Сигизмунд Август, нервно одернув на себе короткий литовсткий сюртук-жупан.
– Мертвых уже не вернуть из гробов, но ещё можно вернуть те коронные деньги, что тайно погребены в сундуках аугсбургских фугегеров.
И тут Бона Сфорца, злорадно усмехнувшись, перед лицом сыну, ответила.
- Ты ничего не получишь. И пусть пропадает эта проклятая Польша, где холодный ветер задувает свечи в убогих каплицах, и где полно еретиков, помешанных на ереси Лютера…
Так, примерно, происходила хорошо описанная в литературе сценка между матерью и сыном в королевской семье Ягеллонов…
Про красавицу же Барбару ходило много разных слухов…
После смерти её мужа в конце 1542 г. Барбара жила с матерью в Вильно. Проживание в столице не могло не свести её с наследником польского трона, будущим королем Жигмонтом Августом. Жигмонту тогда было 24 года. Невысокий щуплый, смуглый – он всем своим обликом напоминал свою мать, происходившую из Италии. Первую свою жену Эльжабету Австрийскую, князь не любил. Еще при жизни супруги он начал встречаться с Барбарой.
В 1545 г. Эльжабета Австрийская, вдруг - умирает. На похоронах Жигмунт появляется вместе с Барбарой. Все окружающие, увидев такое, были в шоке…
Хотя, удивляться и поражаться - тут было нечему. Ведь ни кому не являлось секретом, что еще с малых лет, королева Бона, баловала своего сыночка интимными встречами с наложницами…
В 1545 г. состоялось тайное бракосочетание князя с его возлюбленной. После этого события, ранее безвольный, во всем подчинявшийся матери наследник престола, стал чрезвычайно активным. После смерти его отца короля Жигмонта Старого, Август должен был стать польским королём, и его срочно увезли из литовского Вильно в польский город Краков.
17 апреля 1548 г. молодой Жигмонт Август официально представил польскому Сейму Барбару как свою жену. И тут случилось то, что должно было случиться - вельмошляхетные польские магнаты выступили за немедленный развод молодого монарха с его новой женой.
За этими интригами стояла, в первую очередь, конечно же, тень его матери, Боны Сфорцы. Да и сами польские вельможи тоже, через коронацию Барбары, боялись усиления власти богатых Радзивиллов в польско-литовском государстве.
Отрицательную роль в отношении польской знати к молодой жене Жигмонта сыграли и слухи, о её «распутстве».
К тому же к ранее бытовавшим сплетням добавилась и ещё одна: будто Барбара - это внебрачный ребёнок Жигмонта Старого. И таким образом ни королева – мать Августа ни польская шляхта «не хотела видеть» на белокурой красавице Барбаре королевскую корону.
Но Жигмонт Младший, вдруг проявил неслыханную для него твердость - он категорически отверг все требования польской шляхты и не захотел разлучаться со своей любимой женой. И как не настаивали вельможи исполнить их требования: склониться перед их ложным общественным мнением, он этого - не сделал. Он очень любил «свою Барбару» и не хотел с ней расставаться.
Ему удалось создать в Польше группу единомышленников и в результате в декабре 1550 г. Барбара стала, все-таки, полноправной польской королевой…
К тому же, новая королева была очень красива. Это была статная дама. Её рост равнялся 162 – 163 см. Немного худощавая фигура: широковатые плечи, и узкий таз…
Но все её портреты написанные потом художниками того времени не воссоздают тех её истинных черт, поскольку почти все они написаны не с натуры живой Барбары, а были уже более поздними копиями с других картин - и только два портрета из них – подлинные.
В антрапологической же мастерской Герасимова, по слепкам, было доказано, что у Барбары действительно был не ровный нос. Более того Барбара не имела «кукольных черт». Её лицо принадлежало человеку волевого характера. Однако она всё же была красива…
А как же иначе! Не будь она такой красавицей, смогла ли бы она соблазнить и так привязать к себе молодого польского королевича? Конечно же - нет! Да и нос с горбинкой – большая ли трагедия? Эта мелкая погрешность в её чертах лица почти не заметна, и она утопает в лучах всеобщего обаяния Барбары. Конечно же, как и все прекрасные женщины высшего общества, она любила и макияж…
Сохранились письма, в которых она просила мать прислать ей из Польши в Литву, белую пудру и тушь для бровей, и помаду для губ. Королева любила также, и красиво одеваться – особенно ценила украшения из жемчуга…
Итак: миф о её безукоризненности черт, казалось бы, чуть-чуть развеен, но Барбара и до сих пор остается такой же, загадочной и обворожительной; и через полу-тысячелетие прежних времён, продолжает быть героиней многих легенд…
Ну, а в делах женской эмансипации тогда, она была в первых рядах!
Например, по прибытию в Краков, она сразу же заставила «местную» польскую знать, на богослужении, в костёле, стоять не раздельно (мужчин и женщин) как у них было принято тогда, а вместе!..
И хотя и винили её потом во многих грехах «злые языки», но судя по всему, многие не добрые слова окружающего Барбару общества были вызваны чувством зависти. И ни какая она, конечно, была не «распутная» и не «гулящая» женщина…
Она была передовая, начитанная и образованная светская дама, живушая в соответствии с духом того, осветленного своим рассветом нового времени! Ведь «на дворе» тогда стояла уже эпоха Ренессанса!
Да и Жигмунд Август, в ранней молодости известный, как разгульный и легкомыслянный властитель-сластолюбец, после женитьбы на Барбраре, стал в полном смысле вскоре – подтянутым и «просвященным» монархом…
В замках литовских и польских князей и королей в Вильно, в то время были собраны богатейшие коллекции произведений искусства. При дворе была создана капелла из лучших европейских музыкантов. По своему богатству литовские князья тогда могли поспорить даже с самим Папой Римским…
Итак, после всех передряг и всего перенесенного ею унижения от Боны Сфорцы и в высщего общеста, Барбара все же, не смотря ни на что, стала польской королевой…
Но это все обернулось ей уже не в радостное событие, а в полное несчастие. Через два месяца после коронации, Барбара заболела: и изменилась так, что её нельзя было уже и узнать - она стала, как свеча - « бледнеть и гаснуть» …
И стоит ли удивляться, что Бона Сфорца после этого, с легкостью признала Барбару своей невесткой. Теперь, для неё, можно было и покривить душой: зная, что её злейший враг – невестка, вскоре покинет этот мир…
«Она так похудела (сообщал в письме Радзивилл «Черный», своему двоюродному брату, Радзивиллу «Рыжему»), что от неё одни кости только и остались».
А бедная Барбара слегла и промучилась ещё несколько месяцев. Молодая королева - угасала! Но Она не сдавалась, так просто, смерти в руки…
Её современник писал: «Нет никого, кто верил бы, что она ещё может жить, однако до сего времени она не перестает красить свое лицо, чтобы обманывать нас до своего последнего вздоха».
Страшные нарывы покрыли её некогда безупречную белую и гладкую кожу. И в последние дни её агонии, они лопались, и тогда комнату, где лежала несчастная, наполняло зловоние, которое не выдерживали даже ни её верные служанки, ни её личные доктора. И лишь её любящий муж, всё это время, и до конца - оставался у ложа своей умирающей супруги…
Да! Она действительно была очень стойкой и сильной женщиной. И её супруг Жигмонт Август до последнего момента находился у её ложа, хотя сидеть и видеть, свою умирающую супругу, ему было невыносимо…
И 8 мая 1551 года, а в сумме цифра 7 (весть и присутствие ангелов) Барбары не стало. Божественные ангелы унесли её душу на Небеса…
Горе Жигмунта Августа было безмерным. Она скончалась у него на руках, и последним желанием её было: «быть похороненной только в Вильнюсе», в столице своего родного края…
И 25 мая траурная процессия выехала из Кракова в литовскую столицу.
Король, муж Барбары - Жигмунт всю дорогу ехал за гробом верхом на лошади, но минуя большие и малые города, он слезал со своего коня и шел пешком. И так все эти - 724 изнурительных километров - расстояния, от Кракова до Вильнюса - он шел, до последнего, оттягивая этот свой жестокий и скорбный час окончательного прощание со своей любимой …
Похоронили Барбару в вильненском костеле св. Станислава…
Но от чего же, все-таки, в действительности, умерла так быстро такая молодая и такая жизнерадостная, и с таким безупречным, здоровьем литовская, а вернее «полесская красавица» Барбара Радзивилл - польская королева?
Все считают, что её отравила, свекровь - Бона Сфорца…
Но ведь Барбара долго болела (почти пол - года), прежде чем - скончалась!
От яда так долго не умирают! Если ей, конечно, в пищу не подсыпали несколько раз (в течение этих 6 - ти месяцев) в малых дозах какое-то не слишком быстро действующее ядовитое вещество, на основе, (ртути, свинца, мышьяка или ещё чего-то). Как до этого времени во Франции отравили мышьяком короля Генриха Второго, во времена Екатерины Медичи (1519 – 1589). А это ведь были те же самые времена, и та же самая эпоха известных и высоких по сану отравителей…
А род Борджиа вел свое начало от испанца Родриго Борхи с 1492 г. в папстве принявшего имя Александра Шестого, в Италии же его называли просто «Борджа».
При нем разврат папского двора не поддавался никакому описанию. В блуде, кровесмешении, в заговорах, убийствах, отравлениях вместе с Александром принимали участие и его сын Чезаре, впоследствии кардинал, и его дочь Лукреция.
Лукреция же имела такую иглу со шприцем, внутри которой был канал с ядом. Этой иглой она могла в толпе уколоть и погубить любого человека. Но и сам Борджа также потом погиб, от своего же «коварного оружия» - яда.
Однажды он решил отравить неугодного ему кардинала и послал для обслуживания пира своего камердинера с вином, наказав подавать его с отравленной водой, тем на кого он укажет. Но в силу роковой ошибки для Александра, его слуга перепутал стаканы с чистой водой (для разбавления вина) и водой с ядом. И папа разбавил свое вино добавочной водой с ядом и осушил бокал этого вина, в то время, как кардинал Чезаре, свое вино, разбавил чистой водой и выпил.
Папа скончался после 4-х дней мучений, а 28-ми летнему Чезаре повезло, он остался жить, но долго потом страдал, от последствий отравления (той крохотной каплей яда, что была все же в его стакане вина).
«Кантареллой» называли в семье Борджиа яд, рецепт которого, якобы, Чезаре получил от своей матери Ваноццы Катанья, римской аристократки, любовницы отца.
Говорят: яд этот содержал, те же элементы: мышьяк, соли меди, и фосфор. Миссионеры привезли из захваченной в то время Южной Америки ядовитые местные растения, а папские алхимики изготовили из них смеси столь ядовитые, что одна капля такого вещества могла бы убить и огромного быка.
Король знал, что и первая его жена Елизавета Австрийская была отравлена его матерью, но уберечь свою возлюбленную от мести Боны не смог…
После всего ею сделанного, Бона Сфорца стала для Сигизмунда поистине настоящим врагом-чудовищем, с которым он хотел даже расправиться. Но королева-мать, почуяв и поняв, что ей «грозит», опередила его.
Она в отсутствие короля, забрала с собой всю свою прислугу и аптекаря, который делал ей эти яды, а также большое количество золота и драгоценностей и поспешно «укатила» - сбежав в свою Италию…
Горе короля, её сына, было безгранично, но по настоянию польской шляхты и сейма, ему все же, пришлось жениться в третий раз, на сестре своей первой жены…
Но, ни любви, ни уважения меж этими супругами уже не было. И вскоре, не смотря, на несогласие папы римского Пия 4-го, Сигизмунд решился на развод, и в 1565 г. отослал свою новую супругу назад в Австрию, в Вену.
Его склонность к мистицизму стала болезненной: Сигизмунд всё чаще стал обращаться к магам и колдунам. Он пытался, если не вернуть, то хотя бы увидеть свою прежнюю умершую супругу – Басю, вызвав её дух…
По легенде, знаменитый в то время польский колдун и спирит пан Твардовский смог вызвать для него призрак умершей супруги в Несвижском замке, строго предупредив его, что он не должен прикасаться к призраку. Но когда Сигизмунд увидел явившийся к нему призрак, его умершей жены, тот милый и молодой её образ: такой, какой она и была при жизни, (на «яву») девять лет назад – он, забыв про всё. Про все свои, озвученные спириту обещания. И вопреки данным ему спиритом запреты и наказы как себя вести, бросился её обнимать, в порыве всей его обуявшей душевной радости и счастья. И вдруг…
Раздался – громкий хлопок - разряд элекричества…
И дух Барбары тут же исчез, оставив ни с чем обезумевшим от горя короля…
И с тех пор неприкаянный дух Барбары, в связи с прикосновением к нему рук короля, и нарушением им данного магу обещания: «никак не может покинуть эти «печальные» места.
Не отпущенная и «неприкаянная» душа Барбары, до сих пор скитается по этой нашей грешной земле, поселившись навечно в этом пустом белорусском замке. И, как говорят очевидцы, иногда светлой лунной ночью, она тихо бродит, в виде призрака скорбной светской дамы, «в черных одеждах» по пустым коридорам «несвижского» замка и ищет ту самую, «свою» единственную дорогу, назад…
И у служителей этого замка уже сложилось такое мнение, что она предупреждает их о грозящей им опасности – или какой-то невзгоде, войне или болезне…
Даже немцы, во время прошлой, Второй Мировой, а для нас - Отечественной войны, находясь в оккупированном ими городе Несвиже, очень боялись призрака «Черной дамы»; и когда видели в парке что-то черное, вскакивали, пугались и с криком: «Шварц фрау!» - стреляли в том направлении и бежали скорей от такого видения прочь, куда-попало…
Вот такая существует в Литве жуткая и очень грустная легенда – про былую, великую любовь между молодым королем Августом и красавицей Барбарой.
Но, все ж таки, почему дух Барбары является именно в Несвижском замке?
Скорее всего, наверно потому, что Барбара там родилась - жила до замужества, и воспитывалась. И когда король после её смерти, так и не смог её забыть, он решил сблизиться с её братьями, которые жили в то время ещё в замке в Несвиже и, чтобы как то утешить свою душу - приезжал к ним несколько раз в гости, изливая там свое горе в беседах с ними.
Легенда гласит, что однажды он тайно от людей своего двора в Кракове, прибыл к братьям в Несвиж, и по соглашению с ними, привез с собой и хорошо всем известного в Польше мага-колдуна и спирита пана Твардовского, пообещавшего ему вызвать дух Барбары. Поэтому сеанс вызова духа его жены этим паном и произошел в покоях этого замка.
Однако, после всего случившегося, пан Твардовский все же сказал королю, видя, как он угнетен, страдает и безутешен, что если он в конце жизни скончается в этом же самом месте, то их души навсегда соединятся…
И Жигмунд успокоился и был несказанно рад, твердо решив, что так оно и будет! Однако в последстие, смерть настигла его, неожиданно, и совсем другом месте, и в другом замке. А призрак Барбары, прозванный «Черной дамой» так по сей день и бродит по ночам в Несвиже, пугая людей…
Эту, не известную нам историю любви, Зигмунда Августа и Барбары Радзивилл, современники сравнили с историей любви Ромео и Джульетты. Хотя история любви Ромео и Джульетты была придумана Шекспиром, а история любви Барбары и короля Сигизмунда была в действительности и настоящей…
Её воспевали и поэтизировали как в эпоху Возрождения, так и в последующие времена. А мы, (вернее я) узнал о ней, когда вновь побывал в этих давних и красивых краях. А это ведь всё происходило тогда, когда у нас в России была ещё эпоха Ивана Грозного…
Иван Грозный и воевал потом с этим же самым королем.
Но в последние годы своей жизни король Сигизмунд почти полностью отошел от государственных дел. Участие в принятии Люблинской унии 1569 г. было единственным важным государственным актом этого последнего представителя династии Ягеллонов.
Поговаривали, что в ночь после подписания Сигизмундом объединенных грамот, во сне к нему явился призрак покойной королевы Барбары и со слезами на глазах, упрекал его в содеянном. Хотя он и считал унию благом для всех…
Конечно потом в 1570 году, король познакомился с другой Барбарой - Гижанкой, внешне очень похожей на его любимую; и хотел на ней жениться. И даже вроде бы эта новая Барбара родила ему ребенка-девочку названную, так же как и она - Барбарой…
Но женитьбе короля на фоворитке помешала только внезапная болезнь Сигизмунда летом 1572 г., которая скоро, и привела его к смерти…
Призрак Барбары не позволил королю совершить измену их обоюдной большой любви. Барбара - так и не отдала своего короля ни кому из своих соперниц!..
Такую вот печальную и скорбную историю услышал я: О Зигмунде и Барбаре, похожую на историю: «О Ромео и Джульетте»!
Несвиж, Аниксщяй, Вильнюс, Каунас, Кедайняй: и это ведь были те былинные, исторически сказочные места, где почти, пять веков назад, звучали голоса и бились сердца, и ступала нога этих достойных, красивых и славных людей. Неважно, какого статуса, и качества сложения души, любви и ранга были эти люди. Статус и ранг дает нам труд, честь, служение государству и обществу, а жизнь, страдания души и любовь нам всем определяет только лишь сам, Господь Бог!
Поэтому любите и исполняйте всё данное нам Богом и не изменяйте Ему в этом. И это будет ваш подвиг, и ваша заслуга в этой жизни…
И вот, наконец, мы приехали в Аникщай, к родственникам Петра, и это было для них большой неожиданностью. Но это было для них и для нас также ещё и большой радостью. Ведь сорок лет своей молодой жизни, перед этим, мы с ними не переписывались и не встречались и не виделись и вот теперь, как говорится, как «снег на голову» – явились, когда уже все повзрослели и немного друг друга «подзабыли»!
И сколько тогда, при этой встречи было разговоров, воспоминаний и нахлынувших чувств!.. У Гени с Евдокимом была тоже совсем не лёгкая судьба их совместно сложившейся жизни. А случилось вот что…
Как то по молодости, осенью (после уборки урожая и всех иных полевых работ), Евдоким приехал на «кермаж», т. е. всеобщую ярмарку, в Алунту. И там, на этой осенней сельскохозяйственной ярмарке они и повстречались с Геней…
Встретились (такие вот: молодые, и жизнерадостные), день – два погуляли, поговорили и полюбили друг друга, да так сильно, что захотели сразу и пожениться.
В буре нахлынувших чувств Евдоким, и пришел к её отцу - просить руки его дочери.
Но жених, «как показалось» её отцу, был «совсем не богат, и не знатен», и (не известно даже, из какого он «рода-племени», и чем занимается) да ещё и из далеких от Алунты мест. И отец невесты просто побоялся и не захотел отдавать замуж свою старшую дочь, за неизвестно какого-то вдруг, «явившегося к нему незнакомца»…
Но влюблённые ведь, (коль это есть их не просто влюбленность, а настоящая любовь), как говорится в народе, уже всегда незримо бывают «повенчены небом». И к тому же, Евдоким не мог долго ждать, и оставаться в Алунте.
И тогда, чтобы сохранить свою любовь и не потерять свою возлюбленную, он решил - украсть Геню, и увезти её в свои родные края…
Договорившись с нею, он на следующий день, рано утром, написал её отцу и матери объяснительную записку, чтоб они не переживали, не искали свою дочь и не подавали на него в местную полицию на розыск дочери. Посадил её в свою повозку, и тайно, рано утром, увёз к себе на родину, в Аникшту и там через несколько дней с нею в церкви за какие-то деньги и обвенчался…
А потом уже, спустя несколько месяцев, они, как муж и жена, вместе с Геней, вернулись назад в Алунту и, искупая свою вину, бросились перед отцом её и матерью на колени, и испросили у них родительское прощение и благословение на законный брак. И родители, конечно же, их простили…
А что им было делать, если на очереди у них были ещё три, таких же выросщих, и ждущих своего замужества - девицы. Вот так всё хорошо и закончилось тогда у них! Такие уж были тогда их времена и такие уж были они сильные, решительные, и горячие люди…
Вот так и теперь они также «горячо» встретили и нас. Не мешкая, сразу же накрыли стол, и поставили на него разную снедь: выпивку и закуску; и мы все вместе сели, выпили, и стали разговаривать и закусывать. Ведь мы, к тому времени, уже изрядно проголодались, во время пути на автобусе из Алунты в Аникшту.
Поэтому всё было как раз и вовремя и к месту: и стол «трещал», как говорится, и стаканы звенели, и слова наши «лились и лились не смолкая» до самого вечера. А мы сидели, ели и пили, и вспоминая прошлое, говорили и пели, пока не наговорились, и не напелись и, (конечно же, не напились) досыта. И лишь потом уже, под самый вечер, хозяева уложили нас, как «прилежных гостей», и как положено - в постели…
А на следующий день – проснувшись, рано утром, взбодрив, и приведя себя в порядок, мы уже отправились осматривать достопримечательности города Аникщяй: его высокий «двухглавый» костел с органной музыкой, древний вокзал с маленьким паравозиком на узкоколейке. Пакгауз и железный мост через Швентои, а также, летний певческий театр за городом, между сосен, под открытым небом. Где, как говорят, во время летнего фестиваля народной песни собирается множество вокальных хоров литовской народной песни со всех областей республики. Затем мы побывали и прошлись по туристическому району города.
А потом поднялись по ступеням и сфотографировались на высокой площадке кургана Людишкяй, выложенной камнями, у памятника - могилы известного литовского писателя-критика и поэта Йонаса Билюнаса, который родился здесь в селе, в 1879 году, в крестьянской семье, участвовал в деятельности социал-демократической партии Литвы. И умер от туберкулёза в Закопане в 1907 г. Его прах в 1953 году был перевезен сюда, на его родину – Литву, в Аникщяй и захоронен на этом кургане…
А на следующий день мы сходили уже и к камню – обелиску «Пунктукасу», мемориалу погибшим литовским летчикам Дарюсу и Гиренасу, перелетевшим из Америки через океан в 1933 году и разбившим здесь, в лесу под Аникштой, на этом самом месте. Он находится в 7-ми километрах от городка в сосновом лесу…
Знаете - это огромный природный камень в 2,5 среднего человеческого роста в высоту, и в 4 - в длину, привезенный сюда откуда-то, с Севера, из Скандинавии, на котором высечен барельеф – лиц этих двух героев летчиков, с надписями.
Скажу вам: просто - удивляешся, стоя перед таким огромным Северным природным «монументом». Не умаляя подвига этих отважных летчиков, удивляешься: как могли люди привезти этот камень-скалу (и на чем?) сюда в лес в семи километрах на это место, а затем высечь на нём имена и лица этих двух смелых литовских летчиков - героев?..
Да! Все это, конечно, помогает совершить лишь наша беззаветная любовь к Родине и огромный человеческий дух желания и патриотизма…
Ну а в Аникште, мы провели ещё несколько дней. Даже ездили на машине ловить рыбу на озеро, т. е. отдохнули прекрасно: и душой и телом - в гостях у Гени, и её мужа.
И так: наш отпуск уже подходил к концу, и мы, наконец, поблагодарив хозяев за гостеприимство, отправились в последний пункт своего туристического путешействия – в сторону Вильнюса, в местечко Тракай…
И вот мы снова в дороге, снова в автобусе - в конце своего незабываемого пути по Прибалтике…
Есть множество видов самого разнообразного отдыха. Но самым полезным, интересным и запоминающимся, я думаю, является, именно «познавательный» туристический отдых. В нём вы как бы заново рождаетесь, получая столько новых знаний, впечатлений и неведомых открытий после такого увиденного вами и существовавшего когда-то до вас иного, неизвестного вам, исторического жизненного пути и времени.
Ведь после каждого такого духовно научно-образовательного отдыха, избавленные от рутины всей нашей обыденной и однообразной жизни мы вдруг, становимся как бы, своего рода маленькими «учениками-путешественниками», продолжателеми великих путешественников и ученых: Пржевальского, Миклухо Маклая или Васко де Гамы…
А после этого и хорошими душевными рассказчиками, и собеседниками, а значит и интересными людьми в любом, приличном месте, человеческого общества. И всех этих впечатлений, открытий и разных наших историй нам хватит, потом, на всю нашу оставшуюся после этого жизнь.
И разве можно это сравнить с каким-то там, «мощным» жгуче-маститым загаром? Который вы приобретаете от длительного лежания на курортном пляжном песке, где-то там, в далёкой чужой Индонезии, в Турции или Египте, или на каком-то другом побережье южного тёплого моря, кишащего разного рода комарами, жалящими ядами медузами или страшными зубастыми акулами…
Поэтому я так подробно и долго рассказывал вам об этом необычном турне. Нашем туристическом путешествии, по местам проживания такого простого хоть и немногочисленного, но сильного, гордого и гостеприимного литовского народа. Народа, который близко, когда-то в прошлом, исторически был связан с нашими русскими людьми в борьбе против прошлых немецких тевтонских рыцарей - завоевателей – на этой его красивой и природно-богатой, балтийской земле. И главное, по тем местам и с теми же «героями» и друзьями, о которых я так подробно и рассказывал вам в своем прошлом романе-трилогии - «Далёкие берега»: т. е. в последавательных его томах – «Земля рождения», «Белые бураны» и «Алунта: время холодных зорь»…
А самый большой, как мне показалось, и искуснейший, из всех сохранившихся в Литве замков, без преувеличения можно сказать – это, конечно же, это Тракайский старинный замок. Он расположен на острове, недалеко от этого литовского городка, посреди озера Гальве, (в 27 км) от Вильнюса.
Тракай - это маленький литовский городок - райцентр с населением почти в 5,5 тыс. человек. И здесь живет много караимов (южных торговцев).
Дома в Тракае деревянные. Если увидишь – три окна на улицу, значит это – именно, и есть караимский дом. Караимы появились в Тракае в Х1У веке.
Татар и караимов пригласил в Литву ещё великий князь Витовт, после похода в Крым. Они из покон веков занимались здесь растовщичеством, торговлей, арендой и земледелием.
Сам город Тракай был основан в Х111 веке, когда литовский князь Гядиминас велел перенести сюда из Каунаса в Вильнюс, столицу Великого княжества Литовского. Город знаменит именно этим своим замком.
Замок находится на небольшом острове. Сейчас это один из красивейших замков Литвы, с крепостными стенами и башнями. Озеро здесь довольно большое. И на нем, вокруг замка, плавают всевозможные небольшие и легкие парусные суда, лодки, и катамараны. Тут же невдалеке у берега плавают и живут белые лебеди. В замок же можно попасть только через вход в центральной башне, пройдя к нему по длинному деревянному мосту со стороны многолюдного городского берега.
Внук Гядиминаса Витаутас сделал его своей резиденцией. Здесь он собирал войско и готовился к легендарной Грюнвальдской битве с крестонстцами в 1410 году. Этот замок был одной из самых неприступных крепостей в Восточной Европе и единственный островной замок.
Врагу ни разу не удалось взять эту красивую, но неприступную каменную крепость. За толстыми стенами замка расположен огромный внутренний двор. Витовт был очень богат – пишут, что даже унитазы в этом замке были обрамлены золотом.
Сейчас здесь располагается Музей истории города Тракай. Разрушенный замок был восстановлен ещё в 50-х годах ХХ века. Но лишь к концу 80-х годов, Тракайскому замку, окончательно был придан вид ХУ века. И теперь здесь, в тёплое время года, проходят различные фестивали. А местные жители очень любят отдыхать на озере в выходные дни.
На улице здесь, просто, на подходе к замку, находится туристический базар, с лавками для сувениров, и лотками с шаурмой: и различными литовскими национальными картофельными блюдами. На вопрос от чего так много лотков и киосков с сувенирами? Местные люди в шутку говорят, что людей сюда отдыхать по выходным дням съезжается, очень много - не менее чем половина Литвы - так популярно это место!
История этого замка такая: Литовскому князю Гядиминасу, который охотился здесь когда-то в старину, в лесах неподалёку, понравилось это живописное озерное место, в окрестностях городка Кернаве, состоящее из трёх озер. И он на живописном берегу озера Гальве, построил первый свой замок, названный Полуостровным (кстати, название Гальве, в переводе с литовского языка означает – голова). Озер же здесь было три, ещё – Лука и Тоторишкю. Потом сюда переселился сын князя Гядиминаса – Кястутис. А в последствие - внук Гядиминаса литовский князь Витовт, построил здесь свой новый замок, который отличался особой неприступностью. Примечательно, что остров здесь является искусственным, и создан насыпным методом – он объединяет между собой три небольших островка, находящихся посреди болотистой местности. Строительство замка было закончено в 1409 году, и в него сразу же вселился и въехал Великий князь Витовт.
Тракайский замок состоит из внутреннего двора, который по периметру окружен крепостными стенами с тремя оборонительными башнями и самого замка. Стены крепости, вместе с замком, окружены длинным рвом шириной в 12 метров. И имеют высоту - 7 метров, а толщину – 3,5 метра. Залы, внутри замка, украшены разноцветными стеклянно - оконными витражами, а на стенах находятся многочисленные фрески, на которых изображены разные сцены из жизни великих князей. Внутри, помещения замка, были соединены между собой деревянными галереями. Интересно, что залы замка, были оборудованы самой современной, на то время, системой отопления. Горячий воздух, подавался из котельной замка, находящейся в подвале и проходил по металлическим трубам, вмурованным в стены жилых помещений.
После победы в Грюнвальдской битве, князь Витовт именно здесь принимал иностранные делегации и давал пышные пиры в их честь…
Потом роль Вильнюса ещё более укрепилась, а строительство прямой дороги, соединяющей новую столицу Литвы с Каунасом, изменили и расположение торговых путей, которые раньше проходили вдоль Тракая. А дальше, Тракайский замок, стал использоваться, как место для политической ссылки литовской знати, которая по тем временам попадала в опалу к великому князю.
В ХУ1 веке, здесь был расположен монетный двор. И в связи с этим, интерес представляет клад, найденный в 1963 году, в окрестностях города Тракай. Среди девяти тысяч, обнаруженных в нём монет, можно увидеть: литовские и польские шиллинги ХУ11 века, а также билонные шведские шиллинги, отчеканенные в самом Риме. Выставка в замке содержит 35 тыс. образцов старинных монет. Уникальна и акустика замкового зала Тракая. Поэтому в нём, в летнее время проводятся концерты камерной и средневековой музыки.
Тракай уникальный городок на литовской земле, окруженный озёрами, и часто сравниваемый с итальянской Венецией – это любимое место отдыха всех «вильнюсцев» и многочисленных иных туристов страны.
На полуострове рядом с замком возвышается и готический костёл святой Девы Марии, ещё известный как костёл Витаутаса, (Великого князя литовского и инициатора крещения Литвы). Это один из самых ранних христианских храмов на этой земле. Прекрасен и старый парк вокруг замка. И Тракай не возможно посетить, не отведав традиционных караимских пирожков, начиненных сочным, рубленным мясом, называемых – «кибинай». И этот необыкновенно вкусный восточный «фасфуд» продается здесь, в городе почти повсюду, на каждом углу…
Ну а замок его красив, и сияет своими залами, внутренним убранством фресок и многоцветными оконными витражами. И мы, конечно же, попробовали и этот караимский деликатес – «кибинай», и он нам очень понравился.
И это было время наших восторгов и наших мимолётных земных радостей! Но наступало и время грусти. И это нами уже тоже стало чувствоваться.
Кончался наш прекрасный и быстротечный отпуск; и этот стремительный поход в то далекое наше счастливое детство и юность! И мы, т. е. каждый из нас, уже ощущали всеми «фибрами» своей души, что уходит уже то доброе счастливое время. Время весёлых, живых встреч, душевных разговоров и радостей. И мы опять уже скоро расстанемся и разъедемся. И расстанемся, наверно, уже «на долго», а может быть уже и навсегда…
И это было заметно и по общему нашему общению: настроению, движению наших рук и тел.
Движения стали замедленными (и нам уже ничего не хотелось). Я посмотрел на лицо всегда до этого времени весёлого Петра: оно стало каким-то грустным и отчуждённым. Ему не хотелось расставаться с нами, а нам – с ним!
Ведь только здесь и в этом чудесном походе почувствовали мы себя опять такими же счастливыми мальчиками - юношами, из нашего далёкого прошлого, того горячего и тревожного – «алунтского времени». Но всё это приближалось и подходило уже к своему определённому завершению…
Ну а в Вильнюс, и на железнодорожный вокзал, мы уже ехали, как бы, по инерции – и молча…
Купили билеты на обратный поезд до Украины в привокзальной кассе. Петр проводил нас до самого вагона и мы, (втроем), обнявшись, попрощались с ним на перроне. И на прощание он нам тихо дрогнувшим голосом сказал: «Прощайте, друзья! И не поминайте лихом, если было что-то не так…
А было всё именно так как и должно было быть! Прощание, оно всегда и для всех бывает грустным обделяющим и усмиряющим. И всё хорошее у нас, оно всегда когда-то тоже ведь кончается, и жаль бывает расставаться нам всем со всем своим прошлым и пережитым: и со своим милым беспечным детством, и с прекрасным временем юности: с весёлыми друзьями и с прежними хорошими делами и временами! Но это всё ведь отмерено нашей судьбой и оно всегда неизбежно. Ведь жизнь наша – это как поток быстрой реки, как вечное её течение. А быстрое её течение - это наше стремление к своей мечте и радостное романтическое движение к чему-то новому: хорошему, свободному, и не обременительному. И всякие её разливы или пруды и застои в этом движении вообще не допустимы…
Ведь разные наши материальные богатства приобретения, и накопительства – это, всё таки, наши излишества и преувеличения положенного, и это уже не романтика юности и движение к своей мечте, а это остановка в движении жизни – и это уже коллапс, застой и упадок, а дальше болотная гниль, распад и – конец! И это относится ко всем земным богатствам и нашего тела, и нашей души, кроме, конечно, накопленного нами знания, веры в Бога и неизменной преданности любви. Всякие накопления и богатства – это порочный зов и тяга стареющего тела к иллюзии тихого счастья уставшей, страдающей души.
Ведь Избыток чего то, это как дополнительный груз или балласт на судне – он всегда утяжеляет подъем вверх, т. е. движение тела, тянет куда-то на дно, замедляет и мешает быстрому движению растущей молодой, и дышащей романтикой души, бежать - лететь вперед!
Груз или богатство – нужно не духу человека, а его телу! Тело боится нехватки ресурсов и слабости; и требует: всё больших и больших приобретений запасов жира, т. е. ресурсов для энергии! А это всё захваченное или «приобретённое» нами богатство, превращается потом в отяжеляющий нас груз. Вот так, я думаю, мы стареем и слабеем, стремясь «чего-то» достичь, в своей этой не свершенной мечте, пытаясь познать и принять весь этот наш светлый, и зовущий нас «розовый» мир желаний, со всеми его радостями изысканий…
Ну ладно, хватит уже об этом! Давайте вернёмся из размышлений и ожиданий, к нашей истинно проживаемой жизни. А жизнь – она продолжается, и будет продолжаться и дальше…
Потом прошел ещё один год. И мы вместе с Виктором и старшим братом Валентином встречали Петра уже, у нас в нашем городе, на Украине … Он приехал, к нам в отпуск, отдыхать и развееться.
И это была уже наша последняя с ним встреча …