Рыжий вошел в комнату с таким видом, словно только что получил по морде и теперь не знает, как с этим жить.
- Есть? – подскочила Кира. - Ну?!
- Н-нет.
- Ну мудак, - свистяще прошептала Света. – Какой же ты мудак!
Рыжий опустил голову. Зыркнул глазами навыкате:
- Боня сказал, денег нет.
- Он же тебе должен!
- Х-хули я сделаю? – Рыжий растерянно посмотрел на свои кулаки, густо покрытые сыпью веснушек. – Без «агрессии»?
- У меня начинается… - Кира обмякла на стуле, подергиваясь, как электронная кукла, у которой вот-вот кончится заряд. Света брезгливо скривила губы.
- Ты что принимала?
- «Жалость».
- Спятила?
- Голяк был, - монотонно заговорила Кира. - До этого «ликование» приняла, сверху «экзальтацию». Сама знаешь, что за смесь… Оглянуться не успела - накатило. Ну и потащилась до Эльзы. Помнишь эту суку? На коленки перед ней упала, дай, говорю, знаю, что есть. Вдвое отдашь, говорит, но есть только «жалость». Что оставалось делать? Съела… Всю ночь рыдала, бабушку вспоминала. Ее дедушка под «вселенской скорбью» зарезал. Бабушка, говорю, и плачу. Бабушка, говорю, и пла… плачу…
Кира обхватила себя за плечи и стала раскачиваться на стуле - будто сумасшедшая в смирительной рубашке. Блестящие, цвета нефти, прямые волосы скрывали ее лицо. Смятый красный комбинезон ритмично шуршал, действуя на нервы.
- «Радости» бы сейчас! – Света закатила глаза. Скрестив ноги, запустила пальцы в прическу. Невольно задумалась, когда в последний раз мыла голову. Взгляд ее упал на полку с коллекцией раритетных фильмов, и она вспомнила, как смотрела вчера комедию под «ностальгией» и тоже плакала.
- Не, - сказал Рыжий. – Лучше по «бодрячку». И «эйфории» сверху… - он опустился на табурет, свесил длинные обезьяньи руки и замер в этой карикатурной позе, вытаращив в сумеречное окно пустые высосанные глаза.
- Я однажды десять «восторгов» съела, так меня неделю торкало.
- Это ж сколько денег надо? – приподнял огненные брови Рыжий.
- У тебя столько никогда не будет. Давно не работаешь?
Рыжий пожал плечами.
- Не помню.
- А за что уволили?
- Начальник, сука, микрокамеры везде п-поставил. А я под «любопытством» на его фикус нассал.
- Зачем?
- Любопытно стало, уволит или нет. А тебя за что?
- «Восторг» съела и «страсть» сверху.
- Что на работе выдавали?
- «Энтузиазм», - поморщилась Света.
- «Энтузиазм», «восторг», «страсть», - Рыжий помотал головой. – И че н-натворила?
- Да ничего. На козла одного запрыгнула, стала его облизывать.
- Вместо того, чтобы терять время на болтовню, - раздался слабый голос Киры, - вы бы лучше придумали, где взять деньги. Через час все точки закроются. И ****ец.
- Она права. У меня тоже вот-вот начнется.
- Ты что п-принимала?
- Ночью «ностальгию», утром «страсть».
- Одна? – усмехнулся Рыжий.
- Одна!
- А я с утра «безмятежности» хапанул, сверху «умиления». И на облака два часа таращился…
- Вы будете что-то делать или нет? – простонала Кира. Прижав к себе ноги, она упиралась пятками в край стула. Кончики ее босых ступней заметно дрожали, что создавало болезненный контраст с гиф-татуировками в виде переплетающихся змей на щиколотках. Притягивая взгляд, они скользили по гладкой янтарной коже, сверкали серебром чешуи. Света вздрогнула, отвела глаза.
- Я как-то три дня в апатии пролежала. Ни есть не могла, ничего…
- Я четыре. Вспомнить страшно.
- Один мой знакомый неделю провалялся.
- В-выжил?
- Угу. Кто-то ему «экзистенциальный ужас» принес.
- У-у-у, – протянул Рыжий. – И че? В Кошмарник упекли?
- Не, оклемался. Только виски поседели. И заикается, - с улыбкой добавила Света.
Наступила тишина. Рыжий поднялся с табурета и стал шагать по комнате, беспокойно потирая ладони. Громоздкий псевдокамин в углу бросал на его широкое лицо, словно наспех вылепленное из бледного пластилина, красные зловещие блики. Света сидела на краешке дивана, сонно разглядывая медную статуэтку богини Кали, что стояла в центре кофейного столика, растопырив восемь рук. Кира перебралась в кресло возле окна, свернулась калачиком и будто умерла.
- Есть идея! - сказал вдруг Рыжий. Света вздрогнула. Кира подняла голову, перевела на Рыжего остекленевший, ничего не выражающий взгляд.
- В общем, встретил я на днях Дэна… Дэна Х-хамелеона помните? На вечеринке у Бони в аквариум н-наблевал? Столкнулись лбами аккурат у Террариума, потрещали о том о сем. Кукольное Восстание вспомнили…
- Короче, Склифосовский! – перебила Света, мучительно потягиваясь всем телом.
– В общем, дядюшка у него – ученый. Химик, ****ь - не б-баран чихнул. И этот его дядюшка синтезировал новую эмоцию, а ее запретили…
- Почему? – каркнула Кира.
- А я знаю? – уставился на нее Рыжий. – Приказ Бургомистра, хули. Ну и этот чувак, п-прикинь, с****ил у дядюшки экспериментальные образцы. А там штук сто, не меньше. Сейф вскрыл – и поминай как звали. Но сам пробовать боится, п-продукт-то темный… В общем, мне предложил. Бесплатно! – Рыжий поднял палец. - Если, говорит, не закатают тебя в Кошмарник, распродам всю партию. Куклу себе куплю, говорит, с музыкальной вагиной, костюм п-пуленепробиваемый - и к дикарям, к морю…
- Автомашину куплю с магнитофоном, пошью костюм с отливом - и в Ялту, - язвительно процитировала Света героя раритетной комедии. - Понятно все. Предлагаешь нам роль подопытных кроликов?
- Крольчих, - уточнил Рыжий.
- Не, я кукухой поехать не хочу. Завтра вон камин продам, – она ткнула пальцем в голограмму. «Хотя кому он нужен»…
- Посадить могут, - сказала Кира.
- Номер телефона есть… - Рыжий расстегнул свой потертый серебристый комбинезон, полез во внутренний карман. – Сказал, что в любое время. Сам п-привезет…
- А если он уже нашел, э-э-э, подопытный материал? Мало в городе идиотов?
- Может и нашел.
- Звони, - сказала Кира.
- Погоди, - сказала Света. – Если это говно типа «панической атаки»…
- Говорю ж, новое что-то, - Рыжий приложил телефон к уху. - Алло, Дэн? Здорово, как сам? Ага… Слушай, я тут подумал над твоим предложением… Да, согласен. Только мне на троих… Свои девчонки, свои в доску. Сделаешь? П-прямо сейчас? Зашибись. Ждем.
Рыжий отключился, самодовольно выкатил на Свету глаза. Света отвела взгляд. Легла на диван с ногами, уставилась на покосившийся портрет Бургомисторши, сидящей верхом на своей голой телохранительнице с железным лицом и отрезанной грудью. Попыталась вспомнить, какая блажь заставила ее повесить эту пухлотелую ****ь на самое видное место. Не смогла.
- Скоро?
- Сказал, скоро.
Следующие полчаса в комнате царила совершенная, если не считать треска фальшивых дров, тишина. Рыжий потеснил Свету и тоже смотрел на портрет. Света оцепенела в совершенной неподвижности – даже моргать было лень. Скоро и дышать не захочется – и придется заставлять себя, снова и снова, на голом усилии воли. И так всю ночь…
Звонок в дверь ударил по мозгу огненной, обжигающей плетью. Когда звонок повторился, Света разлепила сухие губы:
- Рыжий, дверь.
- И че?
- Кто тут мужчина?
- Ну я.
- Вот и иди.
- Не…
- Ты хуже бабы, Рыжий.
- Хуже.
- ****ь…
Света подняла руку, уронила ее на лицо. Потом еще раз и еще. Сжимая зубы, протолкнула под себя локоть, перекатилась через Рыжего, упала на паркет, поползла в прихожую, на четвереньках, еле-еле, как старая больная сука. Попыталась повернуть рукоять замка, пальцы не слушались. Зубы уже трещали от напряжения, когда замок наконец щелкнул, дверь распахнулась, и в прихожую проскользнул низкорослый, смуглый брюнет с аккуратной щеточкой усов над заячьей губой. Одетый в неприметный темный комбинезон, он двигался проворно и бесшумно, как профессиональный вор. Оглядев ее серыми быстрыми глазками, гость усмехнулся.
- Девушка на коленях это так, э-э-э, эстетично.
Света собрала остатки сил, поднялась на ноги.
- Принес?
Насвистывая под нос популярный мотивчик, парень вытащил из нагрудного кармана небольшой металлический «патронташ» в виде кусающей хвост змеи. Света протянула ладонь. Дэн хмыкнул.
- А волшебное слово?
- ***.
Осклабившись, он открыл «патронташ», выщелкнул на ее ладонь таблетку, такую же с виду, как и все прочие, только без регистрационного кода. Света не колебалась – закинула безымянную эмоцию под язык. Горькая и сладкая одновременно, таблетка обжигала, как перец чили. Не прошло и минуты, как в голове прояснилось, снова захотелось дышать и жить.
Дэн остановился под массивной хрустальной люстрой, оглядел просторную, погруженную в сумерки комнату, освещенную иллюзорным пламенем голограммы. Бросил на Свету цепкий взгляд.
- Эмоция запрещена Законом. Надеюсь, это понятно?
- Не учи дедушку кашлять, - Света рухнула на диван, как убитая. – Ты хоть что-то про нее знаешь?
- Если бы знал - меня бы здесь не было.
- А ты милый.
- Ты тоже ничего.
- Может, вы еще потрахаетесь? – ожила в кресле Кира, открывая раскосые глаза с фиолетовыми зрачками.
Дэн рассмеялся, протянул ей таблетку. Она поднялась, обессиленно оперлась на спинку кресла, закинула таблетку в рот, утробно, неестественно простонала, будто имитирующая оргазм шлюха. Длинные ресницы медного цвета и точеные ноздри затрепетали в предвкушении, пока фиолетовые глаза наконец не прояснились подобно пасмурным небесам, сквозь которые пробивается золото солнца. Рыжий даже не смог приподняться, просто открыл рот. Замычал, причмокивая, попытался раздвинуть в улыбке губы, но у него, видимо, свело челюсть, и он лишь задергал головой, выражая таким образом свое воскрешение из мертвых. «Животное», подумала Света.
Дэн убрал «патронташ» в карман, достал из соседнего кармана другой, закинул под язык таблетку. Поставил табурет в темный угол, сел, скрестил ноги.
- Это что? – прохрипел Рыжий.
- «Любопытство».
- Будешь н-наблюдать?
- А иначе зачем я здесь? - Дэн приподнял рукав комбинезона, повернул на триста шестьдесят градусов свинцового цвета браслет на запястье и в ту же секунду слился с темно-красными, как загустелая кровь, обоями, до полной неразличимости. – Не буду вам мешать.
- Живут же люди… - пробормотал Рыжий в сторону.
- Интересно, почему эту эмоцию запретили? – спросила Кира задумчиво.
- Кто поймет Бургомистра? – пожала плечами Света. Тело ее охватывало приятное оцепенение. – Зачем, к примеру, легализовали такие опасные эмоции как «агрессия», «вселенская скорбь», «паническая атака»? Значит ему это как-то выгодно…
- Сократить п-популяцию фриков? – высказал предположение Рыжий, чьи большие водянистые глаза навыкате медленно, но верно наливались голубыми красками жизни.
- Вы только посмотрите, какие карбонарии выискались, - Кира фыркнула от смеха. – Антисистемщики, вашу мать. Да вы сами во всем виноваты, сами! Кто виноват, что вы докатились до такой жизни? Нормальные люди работают - и каждый вечер покупают те эмоции, какие хотят! А вы? – Кира вздрогнула, наклонила голову. – А я? Я же ничем от вас не отличаюсь. Господи…
Света посмотрела в окно - в сумрачный проем незадернутых велюровых штор. Закат над темными домами уже догорал, на город опускалась тьма. Неожиданно Света вспомнила маму, увидела как наяву ее красивое спокойное лицо, добрые глаза – «зеркало души», как говорили раньше – вспомнила, как она пела гортанным голосом старинные русские песни, заплетая ей косы, целовала перед сном, рассказывала сказки, говорила ласковые слова, от которых было так хорошо, словно вокруг расстилалась сказочная страна без конца и края… В груди стало жарко, когда Света вспомнила еще и о том, что не пришла на ее кремацию, обожравшись «радостью» и «восторгом».
- Ребята, - тихо сказала она, - вы только посмотрите, как мы живем. Ради эмоций мы готовы на все…
- Это естественно, - пожал плечами Рыжий. – Не будет эмоций, будет апатия. Проще говоря, ****ец.
- А почему?! Кто-нибудь из вас задумывался, почему так? Ладно мы, мы неудачники, я вообще говорю! Разве вы не видите, что во всем, что нас окружает, к чему мы так привыкли, есть что-то… - она щелкнула пальцами, подбирая слово, - неправильное?
- И что же ты, интересно, считаешь п-правильным?
- Не знаю, - Света опустила глаза. - Ведь жили люди раньше, без синтетических эмоций? Ну вот как в старом кино…
- Ха, веришь тому, что там показывают?
- Верю. Верю, что люди были свободнее, счастливее. Жизнь была разнообразней, богаче. А что у нас? Что у нас осталось? Холодный разум, рассудок, расчет? Человек, говорят нам, это девяносто процентов воды, аминокислоты, кальций и прочее, блин, железо. А эмоции это химические процессы в мозгу, которые можно воспроизводить, снова и снова… И что теперь? Мы разучились испытывать эмоции вовсе, а мозги наши высохли, как изюм. Кто с нами сделал это? Кто? – она вздрогнула. - Хотя… зачем кого-то винить? Мы сами во всем виноваты… я сама, сама, - Света уронила лицо на колени и разрыдалась, вздрагивая плечами.
- Не надо, не… - забормотал Рыжий, нервно расхаживая по комнате. – К чему эти слезы… зачем…
- Она права, - сказала Кира. – Всю свою жизнь я обвиняла родителей, любовников, друзей, начальство, кого угодно, только не себя. И не видела очевидного – я сама виновата, сама! Как можно быть такой слепой?! Как?! – Кира сползла с кресла, встала на колени. – Простите меня, простите все!
Рыжий замер на месте, перевел на нее встревоженный взгляд.
- И ты меня прости. Прости, Кира. Я был несправедлив к тебе, обманывал… - он опустился рядом, притянул девушку к себе. – Помнишь, ты дала мне денег, и я пошел за «весельем»? А потом сказал, что меня ограбили? – Рыжий вытер рукой глаза. - Я соврал тебе, Кирюш. Я купил. И пошел к Эльзе… п-прости меня!
- Если бы сейчас была под «агрессией», - Кира всхлипнула, - избила бы тебя, как последнюю тварь.
- И была бы п-права.
Они встали, не разжимая объятий.
- Я люблю вас, ребята, - сказала Света.
- И мы т-тебя. Черт, какая же ты красивая!
- Похожа на эльфа. Нет, на ангела!
- А я? – спросил Рыжий. Продолжая обнимать Киру, он прижал к себе Свету.
- На медвежонка! – засмеялись девушки.
Все трое замерли, будто окаменели, обнимая друг друга. Затем Рыжий отступил на шаг, оглядел Киру и Свету сияющими глазами.
- Какие же вы милые… прекрасные мои девочки! - всхлипнув, ударил кулаком в грудь. - Клянусь никогда не забывать это! О, дивная, чудесная минута! Остановись, мгновенье!
- Любовь! Любовь! – Кира рассмеялась звонким детским смехом. – Вот что самое важное - и нет ничего важнее! Только любовь избавляет от страха, делает жизнь осмысленной, дарит мир и покой душе!
- Одна лишь любовь, - подхватила Света, - нужна человеку на самом деле! Одна лишь любовь спасает нас от пошлости, равнодушия, глупости, зла! Одна лишь любовь сильнее смерти!
- Что в сравнении с нею богатства мира?! – потрясенно воскликнул Рыжий. – Что в сравнении с нею самые изысканные, самые острые наслаждения?! Бренная красота, холодный восторг бесстрашия, надменные попытки ума познать тайны вселенной! Бледные фантомы, гибельные иллюзии, увлекающие нас в бездну одиночества и бессилия перед конечностью жизни!
- Если у тебя нет любви, ты не можешь называться человеком! – рассмеялась счастливым смехом бледная, как смерть, Кира. – Ты животное! Просто животное!
- Любовь превращает разумную обезьяну в человека! – наклонив голову набок, Света энергично ею затрясла. – Кто мы без любви?! Жалкие марионетки, биологические машины, подчиненные диктату хаотических импульсов, или, что еще хуже, осатаневшему интеллекту, который поклоняется самому себе! Ничтожные рабы оскверненной своей природы, мы были извергнуты из сияющей вечности в беспомощность и бессилие, насилие и жестокость! Созданные, чтобы быть ангелами, мы возникаем в сумерках выцветшего срединного мира, проходим сквозь него, насыщаясь густыми ядами, тягостным смогом искусственных ощущений, ничего не дающих, кроме желания снова их испытать, и, отяжелевшие, падаем еще ниже, в непроглядное ничто без конца!
- Кто мы, спрашиваешь ты?! Мы сны, в которых умерли сновидения! – простуженно захрипел Рыжий, дважды хлопнув в ладоши. – Бесплодные деревья, обреченные на сожжение! Живые мертвецы, лишенные высших даров смерти и воскресения – мы не живем, а значит не можем ни умереть, ни воскреснуть! Винтики в чудовищной, безжалостной, бесчеловечной машине, имя которой – общество! Заледеневшее безликое общество, чья единственная, подлинная цель – убить в человеке человека!
- Система, система! – дергая себя за волосы, заголосила Кира. – Во всем виновата система! Если бы не система, мы были бы другими, да! Живя в единении с природой, мы построили бы дивный новый мир, где каждый любил бы всех, и все любили бы каждого! Созидательный труд и познание, самый разнообразный спектр эмоций с миллионами уникальных оттенков! И все это во имя любви человека к человеку! Нам бы открылись величайшие тайны мира, ибо ключ ко всякой тайне - любовь!
– Человек бесконечно шире и глубже тех социальных моделей, которые может предложить самое гуманное, самое справедливое общество! - размахивая руками, Света возбужденно прыгала под люстрой. – Совершенная утопия без любви это рай для андроидов, электронных кукол! Не для людей!
- Но кто придумал, кто создал эту систему?! – Рыжий присел на корточки, быстро, по-звериному огляделся. Вытаращив глаза, произнес громким шепотом: - Люди!
- Люди с прогнившим сердцем! – выкрикнула Кира, растирая лицо и уши узенькими ладонями. – Люди с печатью проклятия в генах, не способные сострадать, соединяться с другими людьми в непостижимо вечное целое! Хладнокровные, как змеи, исполненные коварства и лицемерия, неутолимой гордыни и корыстолюбия монстры, монстры в человеческом облике!
- Это не люди - нелюди! – Света отчаянно замотала головой, жмурясь и растопырив пальцы. – Мерзкие, тошнотворные, смертельно опасные твари! Это нежить, а нежить нужно уничтожать - иначе мы все превратимся в нежить! Беспощадно, без нытья и соплежуйства, провести выбраковку в масштабах планеты!
- Давить, топить, резать, рвать, расстреливать, вешать, сжигать, сжигать! – выпалил Рыжий, сжимая кулаки. - Ради светлого будущего, ради той великой, вечной, бесконечной цели, что оправдывает все, все!
- Во имя любви, во имя любви! – забегала по кругу Кира. – Ненавижу, ненавижу!!!
Они бросились друг на друга практически одновременно, словно охваченные бешенством псы. Света вцепилась Рыжему в лицо, и они покатились по паркету, издавая пронзительные крики. Кира обняла Рыжего сзади и стала душить его обеими руками, нависая лицом над Светой. Света ударила Киру кулаком в переносицу. Брызнула и полилась кровь, заливая Свете глаза. Крепкие пальцы Рыжего обхватили ее волосы, вырвали клок. Света еще раз ударила Киру, в ту же переносицу, но она лишь каркнула как ворона, еще больше расширила фиолетовые глаза, кровь лилась как из крана. Извернувшись, Света пнула Рыжего коленом в пах. Рыжий зарычал, сбросил с себя Киру, вскочил на ноги и начал сыпать ударами, совершенно не разбирая, куда попадают его плоские босые ступни и крупные кулаки, покрытые веснушчатой сыпью. В какой-то момент Кира, лицо которой было уже полностью окровавленным – лишь горели неженской яростью берсерка почерневшие зрачки – дернулась всем телом назад, словно ей сломали хребет, и повалилась набок, извергая из открытого, как у издохшей рыбы, рта густой поток пенящейся крови. На ней Рыжий и поскользнулся, рухнув всем телом на Свету. В ту же секунду, словно так и было задумано, Рыжий разорвал на Свете комбинезон, дернул комбинезон на себе, срывая «молнию», высвободил толстый, криво торчащий член, окольцованный шипастой насадкой.
Когда Рыжий пролился в нее горячим, жгучим, словно желчь, семенем и замер, вытаращив глаза, пуская слюни, как даун, Света с утробным мученическим стоном отползла назад. Он полез было следом, но она инстинктивно ударила его в подбородок пяткой. Затем из последних сил поднялась, обхватила за прохладные ноги многорукую Кали и опустила ее на широкий квадратный затылок, поросший огненно-рыжей шерстью. В гудящей, как колокол, тишине явственно хрустнул череп.
Сознание ее заволокло чернотой, она сделала в шаг сторону, чтобы сохранить равновесие, поскользнулась на забрызганном кровью паркете…
… и провалилась в холод. Цепенящий, мучительный, он лишил ее всего, кроме осознания, что этот холод везде, что он бесконечен, и жизнь ее это всего лишь искра, блеснувшая на миг посреди первозданной ледяной тьмы, застывшей в нигде-никогда-вечности, и тьма эта обитаема - повсюду скользили, переплетаясь друг с другом, невообразимо гигантские змеи, дети мрака и хаоса, глотающие звезды, одну за одной, эти твари однажды пожрут и солнце Земли. Она взмолилась кому-то, она и сама не знала, кому, чтобы все это кончилось, чтобы не было холода, вечности, змей и гаснущих звезд, чтобы было что-то другое, что угодно, только другое - и вдруг услышала голос. Знакомый, до боли родной, забытый, он звучал внутри нее, будто ее собственный.
- … чувство это не только эмоция, химический процесс в мозгу, как и любовь это не только гормоны. А человек это не только девяносто процентов воды плюс аминокислоты и кальций. Он еще и тот, кто страдает, мыслит, чувствует. Способность чувствовать - это бессмертный огонь, заключенный в темницу тела, величайший дар свыше. Это то, что делает тебя живым…
Тьма и холод отступали, рассеивались, будто мираж, морок.
- … люди выбрали смерть, потому что не знали самих себя, боялись себя. Высшие истины провоцируют коллективный психоз, идеализм это почти фашизм, и даже любовь, выворачиваясь наизнанку, норовит обернуться в нетерпимость, ненависть, фанатизм. Так думали люди, изучая мозг, анатомируя бессознательное грязными инструментами психоанализа, целенаправленно затаптывая в себе огонь…
Засиял ниоткуда свет, пронзая насквозь, растапливая лед внутри.
- … но мрачные эти метаморфозы лишь тогда возможны, когда любовь умирает, или когда это не любовь, а ее суррогат, лишенная смысла подделка. Кривое отражение правды в ложном зеркале оскверненной плотской природы…
Чем ярче становился свет, тем сильнее он обжигал.
- … жизнь дана не для того, чтобы жить как растение или животное. Какой бы полноценной не была такая жизнь, она бессмысленна. Человек рождается, чтобы понять, кто он, откуда, куда идет. Но как ты сможешь это понять, если у тебя вместо души аминокислоты и кальций?
Света закричала от нестерпимого жара, что навалился на нее отовсюду. И открыла глаза.
Первое, что увидела, сквозь кроваво-красную круговерть – смуглое лицо с аккуратной щеточкой усов над заячьей губой, освещенное тусклым несуществующим пламенем.
- Два жмура, - констатировало лицо. – Говно продукт.
Хлопнула дверь. Огненный морок зашипел, вспыхнул, постепенно погас, высвечивая россыпь звезд за окном - и Света только теперь поняла, чей голос слышала, пока была без сознания. Тот же голос рассказывал ей сказки, пел старинные песни…
Глотая слезы, она лежала в темноте, в кровавой луже, такая же неподвижная как и трупы ее друзей. Страшно было пошевелиться, страшно было спугнуть происходившее там, внутри, можно было только вглядываться, затаив дыхание - вглядываться, как где-то глубоко, посреди постылого лабиринта кривых зеркал, в сердцевине мрака и хаоса, разгорается ровный огонь живого, неподдельного чувства…
И лишь на рассвете она поняла, что и это тоже иллюзия.