Из повести "Шаг до трибунала"
С погибшими прощался весь полк, выстроившийся на плацу. На той его стороне , чуть правее от центра, стояли на табуретках шесть открытых гробов, оббитых красной тканью. В каждом из них лежали парни, совсем недавно еще стоявшие в этом строю. Их темные лица, на фоне белой материи, в которой их тела укрыты, были видны издалека, кроме одного, в котором труп был полностью закрыт простыней. У их ног - дощечки, с написанными именами и званиями погибших.
В одном из них лежало тело младшего сержанта Николая Востросина. В каком, Игорь еще не знал, издалека не рассмотреть. Но это и неважно, а то, что он находится среди них, это было точно. Нет, нет, Колька не выжил, смерть его не отпустила, а забрала тяжело раненного младшего сержанта с собою.
Князев видел его лицо. Нет, не там, в гробу, а живое, смотревшее на него, и, и как всегда внимательно слушавшего своего командира. Это был опытный боец, ни когда и ни кому это не показывающий, понимая, что на войне главное не в этом, а в умении не поддаться сиюминутным желаниям эмоциональных чувств, а всегда оставаться сжатым в кулак.
Губы у лейтенанта подрагивали, слезу, не успевшую скатиться к подбородку, вытер ладонью.
«Вот так-то, Коля, Николай, чуть сам сейчас со своими ребятами не оказался расстрелянным. Только навряд ли после этого нашим телам удалось бы лежать здесь и быть отправленными на родину. Присыпали бы нас царандоевцы камнями, в каком-нибудь горном отроге, или на обочине дороги и все, считая нас душманами, а для командования мы бы остались навечно пропавшими. Фу-у…», - потирая тяжелые виски, со слышно пульсирующими венами или артериями, лейтенант, закрыв рот, пытался носом побольше набирать в себя горячего воздуха, и подсознательно направлять его туда, в мозг, чтобы он рассосал, растворил в себе ту тяжесть, скопившуюся в височной части головы и давившей на нее своей тяжестью.
А Николай, видя это, ждал, когда его командир соберется с силами и продолжит ему свой рассказ.
«…Царандоевцы, подъехавшие сзади никак не могли поверить в то, что мы заперли душманов в автобусе. И если бы не его бывшие пассажиры, которых к нам вместе с ними привел отряд самообороны кишлака, то они бы нас посадили в автобус вместе с ними, или даже, отпустили бы их, а нас арестовали. Как они достали нас, если б ты знал, Николай...»
- Полк, равняйсь, смирно! – подал команду начальник штаба полка, стоявший в центре плаца. – Товарищ полковник, - еле слышался его доклад командиру части, - полк по вашему распоряжению, построен…
- Товарищи офицеры, сержанты и солдаты, - еле доносились слова полковника до ушей лейтенанта. – Сегодня мы собрались здесь, чтобы попрощаться и проводить в последний путь погибших наших товарищей. Они, как и вы, самоотверженно и смело исполняли свой солдатский долг…
Лицо младшего сержанта Николая Востросина Игорь больше не видел. Скорее всего, это было связанно с тем, что он сейчас невольно хорошо рассмотрел лицо капитана Прохольца, стоявшего справа от него в первом ряду офицеров штаба полка. Еще и с ухмылкой, злой, другой у него по отношению к лейтенанту Князеву и не могло быть. Как ненавидел этот человек его, в принципе, одинаково, как и Игорь его. И от своего желания посадить его в тюрьму, как хулигана за попытки избить офицера-инвалида, он не откажется. А может за эти два-три дня и все уже сделал для этого.
Ну и пусть. На офицерском собрании, на котором обязательно он, Князев, будет заслушиваться перед трибуналом, он все всем объяснит, как этот человек его постоянно унижал и высмеивал перед своими солдатами, за попытки навесить на себя кучу незаслуженных орденов и медалей. А он все, все расскажет. Пусть они все знают, какой это низкий человек.
И о том он расскажет, что сегодня он хорошо расслышал, когда его царандоевцы с группой привезли в часть и передали командованию в той же афганской одежде, в которой они выполняли боевое задание, только без оружия. И он очень громко при всех офицерах назвал Князева сначала предателем, а потом, когда командир полка провожал вместе с ним афганских офицеров, следующую фразу: «И все у него выскакивает, как с мылом».
Обратил ли внимание командир части на эти слова капитана, как он, лейтенант Князев, трудно сказать. А начальник разведки майор Куракин, тоже навряд ли. У Сергея Петровича нет времени на перебор бумажек с автобиографиями, как у начальника строевой службы. Перед ним стоят задачи намного круче…
- Командир разведвзвода лейтенант Князев, ко мне…
И только сейчас дошло до Игоря, что командир части назвал его имя. В этот момент около него стояла группа офицеров, и он, задумавшись, даже не заметил этого. И, выйдя из строя, побежал к подполковнику Федорову.
- Товарищ подполковник, лейтенант Князев…
Выслушав его доклад, старший офицер, вытянув руку для рукопожатия, тихо сказал:
- Крепитесь, лейтенант, и примите мои соболезнования. Скажите на прощание нам последнее слово о своем подчиненном. Каким он был? Что вы о нем думаете. Повернитесь лицом к полку.
И только сейчас Князев почувствовал слабость не только в своих ногах, а и во всем теле. Руки бессильно упали, губы задрожали, в глазах появились слезы.
Медленно разворачиваясь к строю, он искал глазами гроб, в котором лежало тело его младшего сержанта. И оно было первым к нему. Лицо у Николая было сине-красным, с закрытыми глазами.
- Товарищ лейтенант, мы ждем вас, - напомнил Князеву рядом стоявший с командиром части начальник штаба полка майор Захаров.
- Да, да, - пытаясь собраться с мыслями, ответил Игорь. – Товарищи офицеры, сержанты и солдаты, - поднял глаза Князев.
- Погромче говорите, чтобы все вас слышали, - сказал ему незнакомый старший лейтенант, подавший в руки Князева микрофон.
- Товарищи офицеры, сержанты и солдаты. Сегодня, я вместе с вами прощаюсь со своим подчиненным и другом, младшим сержантом Востросиным. Это был, извините, - с трудом проглотив вязкую слюну, Князев продолжил, - не был, а в нашей памяти он всегда останется живым, а значит смелым человеком, который не был чисто исполнителем, а к выполнению своих задач относился обдуманно, понимая, что должен выполнить их. И не просто выполнить, а сохранив жизни своих подчиненных, и при этом, не думая о себе. Так произошло и в его последней операции, когда душманы хотели уничтожить не только воздушные цели, но и окружить наш отряд. И он до последнего вел по ним сокрушительный огонь…
Кто-то одернул лейтенанта. Это был начальник разведки:
- Успокойся, заканчивай, отойди назад, дай другим офицерам попрощаться со своими погибшими.
Князев, развернувшись, отошел в сторону, уступив свое место капитану Ивесину, отдав ему микрофон.
- Товарищи сослуживцы… - начал тот свою речь.
- Товарищ лейтенант, - кто-то, взяв под руку Князева, подождал, когда он обернется к нему. Это был лейтенант. Его лицо, вроде было знакомым Игорю, но он его не помнил. – Сегодня вы выполнили очень серьезную задачу, и командир полка разрешил мне написать о вашей доблести.
- А-а, это вы, журналист, - поморщившись от боли в висках, прошептал Князев. – Извините, но о том, чем я вчера занимался здесь, писать еще рано. А может и вообще нельзя.
- Да, да, но я все возьму в кавычках, товарищ лейтенант.
- Бросьте, я все равно вам ничего об этом не расскажу, так как данная операция секретная, и она еще только близится к завершению. Это раз! А во-вторых, как говорит один из начальников, разведчик в списках героев не значится. То, чем он занимается каждый день, влезая в пасть смерти, он должен это делать согласно своей должности. Так что, извините, корреспондент. А вот о погибшем младшем сержанте, я готов рассказать все. Только забудьте про свои цензурные кавычки…
Иван Цуприков