2
В этом году осень сдавалась неохотно.
Егоров просыпался с ломотой в костях в шестом часу утра, без настроения глядел с балкона, прижавшись лбом к холодному стеклу, на темные городские улицы, радовался за коммунальных подрядчиков, которым в декабре не нужно убирать снег.
Время от времени выпадали деньки, когда солнце все же появлялось ненадолго и тогда хотелось разогнаться, собрать пару совещаний, поставить сотрудникам много задач, самому ехать в командировку, встречаться с людьми, искать новые решения и прочее…
После обеда, однако, небо предательски мрачнело, начинался дробный перестук холодных капель по подоконникам, стремительно наползал зимний сырой вечер, возникало желание собраться небольшой компанией, выпивать немного, закусывать салом и огурцами, курить и толковать о политике. Или о женщинах, это не слишком важно – о чем именно.
Выходные пролетали весьма традиционно. Бесснежная осень не позволяла по-хорошему заняться загонной охотой, поэтому после хмурой дачной субботы воскресенье Егоров тоже проводил на работе, копаясь в бумагах, рисуя сомнительные стратегии, по поводу и без, вызванивая сонных, в законный день отдыха, своих подчиненных.
Подзабылся тайком прочитанный дневник Шевелева, но тот позвонил вдруг, тусклым голосом попросил помочь:
- Привет, братишка. Давно не приезжал. Давайте через недельку ко мне, зови парней. Декабрь на носу, зверь-то есть. А снега, может, хорошего до нового года не выпадет. Надо ж бумаги закрывать.
- А и правда, - воспрял духом Егоров, - Созвонюсь с ребятами. Может, соберем большую команду. Не исключено, на пару дней приедем. Ты чего звонил-то? Случилось что?
- Помощь нужна, - Шевелев в трубке вздохнул, - Помнишь ведь тракториста моего, Кольку? Молодой такой, дельный. Я еще под него трелевочник новый брал. Упал он крепко, на той неделе увезли в город в больничку. А жена только дочку родила. Все тут переживают.
- Узнаю, - Егоров взял карандаш, - Диктуй ФИО и куда увезли. Как хоть упал? Здоровый молодой мужик.
- Да, вроде, с трактора, с капота. И упал-то неловко – головой на пенек. Как – не знаю толком… Ребята нашли, когда с обеда вернулись. А он без сознания. Узнай там, пришел в себя, или нет… Пиши данные.
Парня из Бережного, молодого жизнерадостного тракториста Николая, Егоров через знакомых обнаружил в нейрохирургии. Доктора убрали гематому с теменной области, но в сознание он так и не пришел. Дышал за него аппарат, из всех рефлексов, как пояснил знакомый врач, открывал только глаза, когда проверяли болевую чувствительность. С большим сожалением, вспоминая безотказного, добродушного деревенского парня, Егоров сообщил Шевелеву о тяжелом положении, не вдаваясь в подробности, просил не передавать родственникам, а чтобы сами ехали в город беседовать с врачом.
- Я так и знал, что плохо дело, - пробурчал в трубке Шевелев, - Вот такая жизнь, брат. Живет себе человек, и не думает, что зло – оно рядом ходит. А потом заболеет, либо под машину попадет – и все на судьбу пеняет. Мол, такая доля, ничего не попишешь.
- Не понял тебя, - Егоров не мог установить – ухмыляется в трубке Саша, или грустит. Голос странный. – Ты бухаешь что ли?
- Ну, выпил. Немного. При чем тут это?! И чего не понятного? Каждое событие влечет за собой череду следующих. И не бывает в жизни никаких случайностей. Поэтому, когда прешь по дороге без разбору – гляди под ноги, Юра! Вдруг, там капкан?..
- Ясно. В город к своим давно не ездил? А то, похоже, ты совсем одичал, Саня.
- Давно! – Шевелев на этот раз действительно хохотнул в телефоне, закашлялся простуженно, - С лета не бывал. Да не надо к ним, лишнее. Без меня не соскучились, меньше проблем. Ну, короче, приезжайте с пацанами на охоту. Жду!!
Крепкая охотничья команда из городских жителей получается довольно редко. И дело даже не в урбанизированном укладе, отсутствии навыков или времени. По нынешним дням обзавестись достойным оружием, экипировкой и техникой, познакомиться с охотоведами или просто гонять на отстрелы в частное хозяйство – штука нехитрая. Все условия легко соблюдаются, когда есть единомышленники, а главное – желание.
В этом смысле Егорову повезло. Небольшая команда друзей сложилась давненько, и, на счастье, от регулярных вылазок в лес в пору сезона никто не отказывался.
Егоров обзвонил проверенный коллектив, пригласил всех в грядущее субботнее утро на лосиный загон к Шевелеву. В этот раз присоединиться пообещал даже крупный городской руководитель, чрезвычайно редко участвовавший в последнее время в силу занятости. Недолго поразмыслив, сам решил ехать в пятницу с вечера, нагрянуть к Саше неожиданно, разговорить того, понять, что происходит с товарищем в одиночестве.
Сборы на охоту всегда успокаивали Егорова. Он неторопливо и привычно набивал в сумку верхнюю одежду, флисовые поддевки, виндстоппер, термобелье, заряжал рации, перекладывал из пачки в подсумок блестящие латунным золотом патроны, проверял на всякий случай давно вычищенный ствол винтовки, подтягивал шестигранником крепления оптики, долго примеривался к ножам, выбирая каждый раз, какой взять – брюшистый красивый скиннер, рабочую острую финку, или универсальный американский тесачок.
Жена с уважением не путалась под ногами, провожала в лес всегда доброжелательно, видимо, предвкушая спокойные выходные без требовательного, иногда слишком придирчивого супруга.
Вечер пятницы во второй декаде дождливого декабря радовал практически свободным шоссе на выезде из города. Оранжевые лица фонарей смотрели в грязные лужи и сквозь лобовое стекло хотели из любопытства заглянуть в глаза Егорову. Немного поразмыслив – не скрасить ли вечер, помимо беседы с другом, еще и чьим-нибудь теплым боком в грядущую сырую ночь – Егоров без энтузиазма потыкал на светофоре в телефон, пролистывая контакты. Никого подходящего экспромтом не находилось, и он без особого сожаления оставил это занятие, миновал городские улицы и вырулил на трассу.
Только засыпало поля и дороги за половину ноября хрустким, спаивающимся к обеду в корки на слабом солнце, снегом, как вдруг в конце месяца опять полил дождь, отмякли овраги и болотца, сдуло с некошеных пустошей остатки белого покрывала. Одним словом – расстроилось небо до невозможности.
Сто с лишним километров темного шоссе, пролетевшего за стеклом под монотонные маятники стеклоочистителей, остались позади, и вот уже в конце извилистой, узкой проселочной дороги, над крутым речным берегом виднеется желтый огонек в окне охотничьего домика.
Шевелев сегодня был изрядно пьян, но в приподнятом состоянии духа. Появлению товарища обрадовался искренне, обнимал крепко, колол бородой, говорил много и громко:
- Вот так сюрприз, Юра!! Молодец, что пораньше. Небось, думал – валяется тут Сашка пьяный на своей раскладушке? А нет!! Пожалуйста – девушка ко мне приехала знакомая. Лена, Леночка… Да! Ну, давай же за стол!! Вот, сделал лосятины тушеной. Кушай на здоровье, братик! Что ж ты один сегодня? А где…журналистка?! Или, погоди, художница? Как ее?! Черт, забыл…
Гостья дружески обнимала Егорова, прижимаясь чуть дольше и крепче приличного большой грудью, щекотала нос завитками светлых волос, глуповато улыбалась алым ртом и синими хмельными глазами. Была она в красном облегающем трикотажном платье, красных лаковых сапогах и красное вино оставило ей на подбородке и шее присохшие бордовые дорожки.
- Брудершафт, вижу, уже был, - улыбнулся Егоров, наливая себе водки, - А неплоха жизнь отшельника, Саня?
- Да замечательная, я бы сказал! Главное дело – по своим не скучаю, и все тут! Ну, завтра к охоте буду в норме, точно. В этот раз загоны короткие, стоят рядом звери. Каждый вечер объезжаю, гляжу на них в тепловизор. Переходов почти не делают. Где-то рядом маленькая стайка волков держится, так, видно, не дают лосям уйти к болоту. Кстати, не говорил тебе, я тут летом курган древний раскопал? Вот там завтра будем, неподалеку.
Егоров вздрогнул, исподтишка глянул на товарища, но не заметил подвоха в его лице, похоже, про тайком прочитанный дневник тот не знал.
- Не говорил. Что за курган-то?
Шевелев не совсем твердой походкой полез шарить куда-то за печь, вытащил тряпичный сверток, развернул на столе. Девушка Лена изображала с помощью междометий шумный интерес, доброжелательно улыбалась хозяину, а заодно и Егорову, причмокивала красными губами. Егоров отметил про себя, что, кажется, девчонка добрая, а что хмельная и дурочка – не беда.
На белой тряпице – зеленоватое, потемневшей бронзы вершковое кольцо с обломанным ушком вверху и семью лучами в нижней части, каждый из которых оканчивается булавовидным шипастым навершием.
- Во, гляди! – Шевелев бережно взял кольцо, поднес к свету, - Это древняя вещица. Нашел случайно старый курган, по-нашему – могилу. Маленько разрыл, - вот эта штука лежит. Почитал тут разного, похоже, женское украшение, прикрепляли на висках девушки. Давно – веке в десятом-двенадцатом. А вот так носили!
Он притянул к себе гостью, чмокнул в улыбающийся рот своей пегой бородой, приложил темную железяку к бархатной женской щеке.
- Красиво, - вздохнул Егоров, - Очень тебе идет. Парной только нет, жаль. Что же там, одна только нашлась, Саня?
- Одна, - эхом отозвался Шевелев. Отложил кольцо на тряпочку, замолчал на минуту, пожевывая беззвучно ртом, будто силясь сказать что-то, вперив глаза в окошко, где в остывающем воздухе возникала ночная, редкая снежная карусель.
- Пойдем-ка на улицу, покурим, - предложил Егоров, - А ты, Леночка, пока поставь сковородку – мясо погрей.
Какой-нибудь час назад задувал на трассе влажный теплый ветер, а теперь вокруг стихло. Еще не по-настоящему прояснило небо, еще не стало оно черным, бездонным, с колючими глазами звезд, но уже пропал ветер, влага превратилась в мягкие танцующие снежинки.
- А я ее называю Красная Королева, - сообщил Шевелев, приобняв друга за плечи, - Помнишь, кино было какое-то. Она веселая девчонка, такая беззаботная. Будто цветочек - сорнячок. Вроде и красивый, но никому не нужный, бестолковый. Сорвали – не жалко. У него всех дел – просто прожить одно лето.
Егоров молчал, ждал, когда заговорит Саша о кургане. Похудел Шевелев с последней встречи заметно, лицо совершенно приобрело острые черты, с иконописными черными провалами глазниц, вызывающе всклокоченной бородой.
- Живу, Юра, как последний день. Сон пропал с лета, черт его дери. Мысли дурацкие лезут. Решил водкой лечиться, и еще девчонку завел. Отпускает, знаешь ли.
Не похоже, что отпускает, - подумал Егоров, а вслух спросил:
- Так что за курган нашел? Ну, где серьга эта лежала.
Саша махнул рукой, нехотя ответил:
- Да ни к чему тебе. Старое захоронение. Не то кривичей, не то древлянское. Так, ерунда. Цацку эту старинную взял на память, и все. А бессонница – это одичал немного, мерещится всякое…
- Ну, как скажешь, - Егоров пожал плечами, поежился. Все же начинало примерзать, - Пошли, выпьем, раз говорить не хочешь.
- Да погоди ты, - Шевелев удержал его за рукав, - Не хочу, потому что не надо никому больше знать. Меньше мыслей. Фантазия разыграется, глядь – и с катушек съехал. Ты вот, к примеру, в прошлый раз в доме ночевал – и ничего! А я в беседке кантуюсь уже с полгода. Мыши скребутся, а мне блазнит, будто черти…
- Это не мыши, - помотал головой Егоров и пожалел сразу, что сказал лишнего.
Саша приблизил к нему обветренное несвежее лицо, заглянул, пытаясь поймать взгляд. Глаза у него сверкали в лунном отблеске больной влагой, в черных зрачках плескалась тревога пополам с тоской.
- Видел? Что видел, Юра?! Не молчи, ради Бога.
Нет, говорить об этом с Шевелевым не хотелось совершенно. Что бы ни бегало по бревенчатым стенам дома, не оставляя следов, какие бы кошмары ни снились, а ясно точно – Саша не здоров. Непроходимые леса выпивают из него душу. И подкидывать в пылающую топку измученного сознания пищу для новых галлюцинаций явно не следует.
К полуночи прикончили вторую бутылку водки. Девушка включила на рябящем телевизоре музыку, танцевала непосредственно и искренне. Шевелев залил свое беспокойство, болтал о краеведении, философии и миграции волков. Егоров распрощался, спешил в дом спать. Свербила давняя мысль - поискать в кухонных шкафах тетрадку Саши. На месте? Не убрал? Да и была ли вообще?
- Ну, спокойной ночи, ребята! Придете спать в домик?
- Не! У меня баня истоплена, мы сейчас пойдем греться. Ее потом тут уложу, а мне уж около шести надо проехаться, поглядеть следы. А то пацаны к восьми приедут, и в девять надо загон начать. Завтра будет ясно, Юра. Небо чистое.
В доме пусто и прохладно. Воспитывая нервы, Егоров в темном коридоре неторопливо скинул ботинки и куртку, прошел по пыльному ламинату, пересекая дорожку лунного света, косо прочертившую пол. Чтобы не выдать себя светом на кухне, зажег прикроватную лампочку в спальне, выглянул в окно.
Шевелев, укутав в свою куртку Красную Королеву, шагал в сторону бани.
Зеленая тетрадь была на месте. Секунду Егорову показалось за благо оставить ее, полную чужой жизни, там, где она была, но пальцы сами распахнули сухие листы, исписанные размашистым прыгающим почерком.
4 октября2017
Месяц не отмечал дневник. Да и нечего особо. В этот год забросил промысел. Правда, стрельнул бычка на реву в пойме ручья, за ЛЭП. Это там, куда весной москвичи на вальдшнепиную тягу приезжали.
Я тут наловчился «мыркать» совсем по-лосиному. Прямо голосом, громко и не надо. Подманил на ружейный выстрел, и забрал его. Хотел-то старого, один тут бык большой бродит, да он раз отозвался и ушел. А молодой выскочил. Горячий, видать. Любви хотел - получил смерть. Вот какая штука.
Я, наконец, нашел средство для сна. Надо около полуночи выхлебать два стакана с перерывом полчаса. Закусить по-легкому, огурцом, либо капустой. Ну и проспишь тогда часа четыре. Такое благо, я скажу. Больше и не надо.
А чего пишу-то. Решил больше в лесу не ночевать пока, уже прохладно стало. Уезжаю на ночь домой. Катаюсь в сторону моего кургана, медведя хочу того крупного до берлоги взять, пока не залег. Да все не дается.
Чувствую, где-то рядом ходит, хитрец. Главное дело – следы все смазанные оставляет. Видно отпечаток шага, пятку, даже когти кое-где, а передних подушек нет, хоть тресни. Крайний раз нашел на сосне когтей отметины – сам бы не поверил, а на высоте метра под два!! Это каков же зверюга на дыбах? Два человеческих роста, получается? Ну, мой будет. Найду его.
Курган, кстати, больше не копали. Там внутрь ведет лаз, а глубже – опять каменные плиты. Видно, есть еще полость. Дожди полили, пришлось трактор обратно гнать. Весной продолжим. Интересно, кто там захоронен?
16 октября 2017
Вчера взял с собой Митьку с кобелями.
Я их высадил у выхода с леса, у самой Малаховской. Дал ему рацию, наказал, как крикну – выпускай обоих, сам ступай за ними по навигатору. А я уехал на квадре краем болота за тот могильник, чуть не к Лыве. Тут клюквы – пропасть! Который раз удивляюсь – не жрет ее мой миша! Не помята ягода, дерьма его нет.
Я уж думал заканчивать, пусть ложится до следующего года. Но больно охота одним глазком его увидать. Стрелять не стану, пусть спит. Правда, пока не ляжет, наверное, – дождь льет каждый день. И места подходящего не вижу, вроде бы все тут обошел.
Кстати, с заднего-то края мой курган утыкается в гребень холмов, которые идут почти от колхозных полей. А там такие дебри, толку не дать. Показалось мне, есть под кустами нора здоровенная. Проверю потом.
Короче, к обеду я протопал полпути. Осталось только озерцо, маленькая трясинка – и уже насыпь. До Митьки – километра два, не более. И как раз – следы свежие в луже. Я в рацию ему кричу – Димон, пускай собак! А в аппарате только треск. Не отвечает, и все тут. Я на дерево полез, на березку, метра на два взобрался до развилки. Вдруг – плачет рядом женщина. Голос такой глубокий, как называется, забыл. Одним словом – горе будто дикое.
Оглядываюсь с дерева – никого. А рыдает неподалеку, с короткими паузами. Похоже, за маленьким озерцом, ближе к топи. Там редколесье, с десяток ломаных сосен торчат и все. У меня ни оптики – с ружьем пошел-то, ни бинокля. Думаю, заблудилась с Малаховской какая-то баба. Хотел заорать, но что-то остановился. Белый день, а мне страшно. Приглядывался до очумения, стало казаться – у самой дальней кромки сидит на кочке кто-то.
Тут рация моя ожила, Димон орет: Саня, собаки не идут, хоть тресни. Хвосты поджали, к машине жмутся. Ну, я его отматерил, конечно. Что-то самому вперед идти мне расхотелось. Попер обратно, вокруг, до квадрика. А хотел пройти к машине, потом объехать и квадру забрать. Возвращался быстро, чуть не бежал. Пару раз по пути еще слыхал вздохи за спиной.
17 октября 2017
Никто с Малаховской не пропадал, в лес не хаживали. Там всех баб – десяток. Собаки правда будто побитые. Отошли к утру. А то и не жрали.
24 октября 2017
Ну, привет, снег! Покров настоящий, выпало нормально. Хоть бы полежал.
Миша мой, наверное, спать лег. Да и пусть. Я больше в том краю не был.
В доме еще мыши завелись, будь они не ладны. Спать ночи напролет не дают, скребут когтями, даже водка теперь не помогает. Кот сбежал куда-то, подлец. Дрянь какая-то, одним словом.
28 октября 2017
Совсем плохо дело. Надо к врачу ехать за таблетками. Вчера сижу вечером в беседке, капканы чищу. Времени около одиннадцати. С обеда снежок валил, у меня у домика, где крылечко, за пару часов, что я прошел, все засыпало.
Сидел спиной к дому, за столом. Вдруг чувствую – смотрит кто-то в затылок. А там же у меня собаки, вольер – они молчат. Ерунда, думаю, какая. Если бы пришел кто – залаяли бы. Ну, наплевал на это дело, слышу – вздыхает тихо и опять – плачет женщина!
Повернулся – и тут мне – все. На лавке у крыльца сидит длинная фигура, тонкая. Там фонарь подальше, у забора, и снег идет – плохо видно. На что же это похоже? Если бы взять, и из старых ивовых корней сплести высокого человека.
Лицо оно ко мне повернуло. Не разглядел. Дышать не смог, потемнело в глазах. Вроде бы черный рот открытый, как яма.
Куда делось потом, не помню.
Собаки в конуры забились, опять не жрут.
Следов на снегу оно не оставило. Но я только утром с беседки вышел, может, замело. Просидел с бутылкой и с топором у печки. Дрова тут внутри были, хорошо.
Завтра поеду в город. Надо ребятам позвонить. Крыша уехала.
30 октября 2017
Не попал я в город. Паршиво совсем.
Вчера Витек Поромонов утонул.
Черт его дернул у мыса через протоку на снегоходе перескочить. Замерзать только пару недель начало. Правда, протока маленькая – метра четыре всего шириной, и дно видно.
Там и лежал. Кверху лицом. Вылез бы, но сапоги тянули, и еще двустволка за спиной – зацеплена стволами за корягу. Щеки и шея ободраны. Окуни, что ли, так быстро постарались? Или льдом разодрал, когда провалился.
Горе какое. Мать с отцом убиваются. Он же так и не женатый был. Парнишка добрый. Жалко.
Жру водку второй день. А по стенам лазит кто-то. И по чердаку. Перееду в беседку.
Это оно плакало не по Витьку, случайно? Еще и посидеть к дому явилось. Должно бы за мной. А утащило Витю.
Он-то явно не при чем. Это ж я могилу нашел. И раскопал. И колечко забрал.
Ага. Колечко не его, может. Это его снаружи закрывали. Чтоб не вылез.
Его – это кого?! Плачет-то баба.
Еще раз явится – застрелю. В крайнем случае – себя.
В коридоре скрипнула дверь, дохнула в дом холодным воздухом улица. Язычок замка щелкнул несколько раз о притвор, в раздумье заныли петли и дверь наотмашь хрястнула о наружный косяк, распахнутая настежь. Дурак я, бабу в этот раз не взял, подумал запоздало Егоров, но, исполненный решимости, встал на ноги, полагая выйти в коридор и увидеть небывалое, дикое.
В прихожей захныкали, будто прочищая горло, топтались босоного по полу – шлеп, шлеп.
Немыслимо. Но остаться в комнате – значит повторять за больным хозяином его структурированный бред. Значит – вперед.
Хорошо, что не взял с собойкухонный нож с буфета, и, упаси бог, винтовка лежит в чехле в багажнике машины. В полумраке коридора – скинувшая валенки девушка Лена. У нее смыт с лица макияж и бессмысленная пьяная улыбка. Под распахнутой курткой белеет зефирный живот с правильным втянутым пупком.
- Ой. Вы извините, Саша уснул в бане, пока чай пили. Прямо за столом. А мне скучно. И страшно… Можно с вами посижу?!
Она протянула руки, обняла настойчиво, подняв лицо с закрытыми глазами.
Холодно одному в покинутом хозяином доме, где, бог его знает, кто лазит по отвесным стенам и гремит на продуваемом чердаке сухими, бесплотными конечностями, задевая стропила.
Шевелев сейчас склонился, наверное, ничком, над маленьким столиком в бане, уронив на скрещенные руки тяжелую голову, вздрагивает во сне, бежит, спотыкаясь, от плачущей костлявой фигуры. И ему точно все равно, что делает его Красная Королева.
Быть может, та-которая-плачет, не придет в избу, где Егоров читает хронику ее появления, не будет с досадой скрести когтями и тонко вздыхать в темных углах, увидев, что место занято пьяной девушкой, и отправится восвояси доедать Сашину душу?
На это нужно надеяться. Потому что до рассвета еще далеко.