Следы на заснеженном поле. Поземка, гуляющая по белой глади, скроет их и сотрет с лица земли. Пока этого не случилось, пойдем по этому следу и посмотрим, куда они ведут, где и когда заканчиваются. Но вначале хотелось бы узнать, откуда они начинаются. А начинаются они, если говорить о следах от железнодорожного полотна. Что же касается человека, их оставившего, то он, скорее всего, выпрыгнул из вагона на повороте, когда поезд замедляет ход, что подтверждает два глубоких следа, потом он упал по ходу движения, повернулся на спину, какое-то время лежал. О чем он думал, лежа на спине? О той прошлой жизни, которую перечеркнули линии железной дороги, или о той что впереди, которую он начнет следами по полю, как по чистому листу бумаги – заново.
Лежа на спине, Александр вспоминал детство, которое закончилось уже полвека назад, босоногое на одну ногу. Ему было четырнадцать, когда жизнь его испытывала холодом. Да. Это было таким же морозным зимним днем в далеком тысяча восемьсот семьдесят седьмом году за тысячи километров отсюда в небольшой деревеньке, затерявшейся где-то в болотах и лесах Беларуси. Александр ушел далеко в лес, проверять капканы на куницу. Идя по глубокому снегу, набрал в тесноватый валенок снега и снял его, чтобы вытряхнуть. Снять-то он снял, а вот обратно надеть не получилось. Ногу начало прихватывать морозом. Он сидел на поломанной огромной ели и смотрел, как снежинки вальсируя под какую-то свою музыку, кружась, падают на ладошку и превращаются в капельки воды, а на босой ноге – нет. Снежинки, также кружась, ложились на мохнатые плечи этой ели, уплотнялись, превращались в огромные снежные шапки, под тяжестью которых ель сломалась пополам. Александра не сломать. Он стряхнул снег и побежал домой босой ногой по снегу и морозу. Нога совершенно замерла и потеряла чувствительность. Уже дома бабуля сунула его ногу в таз с холодной водой и мало-помалу чувствительность начала возвращаться вместе с болью, которую он приглушил пол стаканом самогона, вторую половину втер в болящую распухшую ногу. С этого дня он стал взрослым. Для него этой границей, отделяющей его от детства, было возникшее чувство страха потерять ногу и жизнь. Раньше жизнь его тоже испытывала, испытывала железом. Но тогда не было чувства страха. Нет, оно, конечно же, было. Но это был другой страх. Страх, что его будет пороть отец, за то, что он взял поиграть небольшой ножик с деревянной ручкой и блестящим лезвием. Мальчишка сунул его в правый карман штанишек, лезвием вверх, и подняв ногу, чтобы перелезть через плетень, вогнал нож по самую рукоятку под правое ребро. На его счастье нож вошел вертикально, не задев печень. Достав нож и зажав рану, он отлежался на сеновале, пока не остановилось кровотечение. Потом застирал рубашку от пятен крови и никому об этом случае не рассказывал. И только небольшой шрам под правым ребром напоминал ему об этой давней истории, об этом нелепом ранении.
За шестьдесят лет его жизни на теле появилось много шрамов и не только на теле. Тринадцатого января тысяча девятьсот тридцать третьего года последний день уходящего по старому стилю тридцать второго. Мы всегда начинаем или пытаемся начать новую жизнь с понедельника или с нового года. Вот и Александр Титович, живя по старому стилю, начал новую жизнь. Точнее эту новую жизнь ему предложила советская власть. Предложение, от которого нельзя было отказаться. Титович не знал, что такое нумерология, но число три в его жизни играло какую-то роль: арестован тринадцатого января тридцать третьего года за антисоветскую агитацию, осудивший орган – «тройка», приговор – три года ссылки с конфискацией единоличного хозяйства.
Спецпереселенец Титович собрался в дальнюю дорогу быстро. Раскулаченному нищему собраться только подпоясаться. Накинув старую телогрейку, висевшую в сарае, сунул под нее топор с дубовой ручкой и подпоясался стальной проволокой, висевшей на плетне. В дорогу он взял три вещи: топор, проволоку и огниво, которое случайно за ненадобностью оказалось в кармане старой телогрейки.
Вместе с другими раскулаченными, его отконвоировали на станцию, где загрузили в товарняк. Вагон был плотно набит людской массой. На первой стоянке стало немного свободней, после того как отделили живых от мертвых. Этот сладковатый запах смерти он запомнил на всю оставшуюся жизнь. Живые вышли из вагона, мертвые остались. После разгрузки вагона от тел, выдали по двести грамм хлеба и затолкали обратно в вагон. После нескольких остановок в вагоне можно было сидеть и даже прилечь. Вот тут-то Александр и вспомнил о своем топорике. Достал из-под телогрейки топор и под стук колес начал рубить в стенке вагона окно на свободу. Кто-то смотрел на это безучастно, с потухшим взглядом, кто-то присоединился, сменяя друг друга. Когда прорубленное окно стало достаточным, он прыгнул в темноту ночи, в новую жизнь, оставив в прошлом жену и трех замужних дочерей, которые будут репрессированы позже, в тридцать седьмом.
Однако мы слишком много времени уделили прошлой жизни Александра. Отправимся по его следам, пока их окончательно не занесло снегом.
Вот и лес, русский лес. Ели обступили Александра, приветствуя его, покачивая своими мохнатыми лапами. Он обнял ель, прижался к ней щекой. Ну, здравствуй сестрица, вот я и дома. Надо нарубить усохших нижних веток, чтобы разжечь костер. Старик выбрал место для костра, расчистил его от снега, достал топор и, осматривая каждую ель, рубил нижние сухие ветки и таскал их на место будущего костра. Нарубив достаточно веток, присел немного отдохнуть. Ну, хватит сидеть надо разводить огонь. Где же мое огниво? Александр начал шарить по карманам, руки дрожали от волнения по всему телу прошел холодок. Карманы были пусты. Он осунулся на снег, прислонившись спиной к ели. Надежды на спасение больше не было. Сердце бешено колотилось в груди.
Человек замерзает не сразу. Сначала сердце отключает от кровоснабжения ноги, потом руки, пытаясь сохранить тепло в жизненно важных органах. Вариантов было немного: либо замерзнуть здесь, вспоминая прошлую жизнь, либо попытаться найти огниво, что было совершенно невероятно. Александр улыбнулся, поймав себя на мысли, что ему жаль проделанной впустую работы. Еще более пустая была работа искать иголку в стогу сена. Но он не сломается, он сделает это. Старик встанет и пойдет искать огниво. Искать на всем путь бесполезно. Где он мог его обронить? Скорее всего, когда выпрыгнул из поезда и упал. Нужно вернуться обратно к железной дороге по своим следам. И он, волоча ноги, падая в снег, шел обратно. Сильно давило на мочевой пузырь. Но мочиться нельзя. С мочой уходит тепло из организма. Его надо сохранять. С другой стороны это заставляло его двигаться быстрее.
Следы местами перемело, они терялись, но он находил их продолжение пока не дошел до железной дороги. Вот они два глубоких следа и вмятина от его падения. Став на колени, он руками, поперек своему падению, растопырив пальцы, бороновал снег. Одну полосу по несколько раз, чтобы не пропустить это небольшой кусочек металла. Бороновал, как когда-то на своих лошадях картофельное поле, полоса за полосой. Когда пальцы замерзали, он совал их под рубашку, отогревал и снова и снова морозил, разгребая и просеивая снег. Огнива не было. И пальцы под рубашкой уже не чувствовали тепла. Тогда Александр расстегнул штаны и стал мочиться на свои замерзшие руки. Теплая струя вернула их к жизни. Он вытер руки о телогрейку и засунул под рубашку. Отогрев, стал еще с большим упорством разгребать снег.
И вдруг сердце дернулось. Его пальцы наткнулись на что-то твердое в рыхлом снегу. Да! Это оно, огниво! Он судорожно зажал его в руке. Теперь у него нет права умереть. Этот кусочек металла – его жизнь. Он высечет из него искру жизни, только бы добраться домой, в лес.
Дорога домой всегда короче. Да и идти ему не по снежной пустыне, а почти по тропе, натоптанной им же. А главное в руке огниво, которое не даст ему замерзнуть.
Добравшись до леса, Александр топором проделал небольшое отверстие в телогрейке, вытащил из него немного ваты, распушил ее, перемешав с тоненькими сухими еловыми веточками, и уложил все это на землю. Взяв огниво в левую руку, уголком топора резкими движениями по огниву, стал выбивать искру, направляя ее на приготовленную смесь, которая ответила на его усилия, начав понемногу тлеть. Старик нагнулся, раздувая тлеющую вату, пока не появились языки пламени. И этот желтый мотылек с дрожащими крылышками поглощал подкладываемые веточки и становился все больше и больше. Наконец стал достаточно большим, чтобы не просто любоваться игрой его желтых языков пламени, но и согреться возле него.
Отогревшись, Александр начал готовиться к ночлегу. Нужно было выспаться и при этом не замерзнуть. Нарубив еще веток и несколько смолистых стволов, чтобы горели подольше, перенося угли от пламени, разжег еще четыре костра по углам четырехугольника. Место бывшего костра, с прогретой под ним землей, застелил еловыми лапками, лег на них и прикрылся сверху тоже лапками. Так и уснул между кострами под их треск и шум леса.
Пока наш герой спит, поговорим на тему голода. Голод – это не тогда, когда ты ничего не ел несколько суток, а когда ты ешь в день двести грамм хлеба. В лесу даже этого кусочка хлеба не найти. Можно, конечно, есть ягоды можжевельника, калины, или, как лоси, веточки и кору, но это все равно, что просто есть заячий помет. Первые три дня голодовки, если в желудок ничего не закидывать, кроме воды, чувство голода уходит, организм переключается на внутренние резервы, на которых он может вполне сносно просуществовать три-четыре недели. И совершенно глупо как пишут некоторые авторы варить в котелке кожаный ремень или сапоги. Будь у Александра котелок, он мог с таким же успехом варить в нем свой топор.
Кажется, Александр просыпается. С холодом он справился. Давайте посмотрим, как он справится с голодом. Титович проспал пять-шесть часов. Руки-ноги целы, не отморозил, и слава Богу. Дело было к вечеру, идти в ночь не стоило, и Александр решил переночевать у костра. Огниво не понадобилось. Раздул угли – разжег два костра. Сидя у костра, подкидывал дровишек, под их треск проваливался в короткий сон, время от времени грел руки, ноги, потом снова и снова проваливался в сон, как в спасительное убежище от своих мыслей: мыслей о том, что его ждет в этом уральском лесу.
А ждала его дорога. Утром, собрав свой небольшой скарб, взял в руку тлеющую головешку, двинулся вглубь леса. Пройдя несколько километров, уложил её на снег, собрал сучьев и раздул огонь. Погрелся у костра, взял новую головешку и двинулся дальше.
Так в несколько переходов, греясь у костров, он добрался до ручья, который, журча, прорезал себе дорогу среди вековых елей, бурелома и кустарника. Упав на колени, напился из него как дикий зверь, потом проделал тот же вариант из четырех костров и подогретых еловых простыней. Утром решил идти по ручью и найти подходящее место для зимовки.
Отмеряя свой путь кострами, через восемь костров взор нашего странника привлекла упавшая огромная ель, с пластом земли на корнях, торчащая, под углом от поверхности заснеженного участка, там, где ручей заканчивает свой путь, вливаясь в небольшую, но резвую речушку…