Это случилось лет тридцать пять назад – в конце 80-х годов прошлого столетия. В армянском селении с подачи группы непоседливых, и всё время ищущих приключений на свою голову энтузиастов (может быть последних, ибо в то время уже свирепствовал принцип: инициатива наказуема) сельская община на собрании решила вспахать и засеять огородными культурами испокон веку мозоливший глаза огромный пустырь рядом с селением.
Идея пришла поздновато – уже наступала пора посевных работ, и следовало торопиться, чтобы этим летом уже получить урожай. Тем не менее, идею поддержали единогласно, и осуществили: «подняли целину» своими силами, справедливо разделили бывший пустырь между желающими, окультурили, внесли удобрения и все, что положено, и засеяли-засадили семенами, клубнями, корнеплодами и рассадой.
И только после этого занялись оформлением теперь уже сельскохозяйственного угодья в государственных структурах - в районной администрации. Умудренные опытом руководители общины знали, что оформление разрешений и прочих документов в канцеляриях ведомственных структур займет много времени, и этим летом им не видать ни пахоты, ни урожая, поэтому решили оформить участок «задним числом». И ошиблись.
Командно-административная система не терпела своеволия, только петухам не запрещалось кукарекать, когда им вздумается. Всё остальное во всей стране было строго регламентировано.
Не наказуемой была проявленная, но ещё не осуществленная инициатива. Осуществленная наказывалась безоговорочно и немедленно. Районные власти не стали двигать дело в областные структуры, разобрались сами, и вынесли вердикт-постановление: председателю - выговор с предупреждением, а засеянный участок – перепахать и восстановить его первозданное состояние.
Глубинная суть произошедшего в одном, отдельно взятом селении, была интуитивно воспринята администрацией, как покушение на основные принципы тогдашнего социализма, ликвидировавшего частную собственность. «Совки (для тех, кто не знает – все поголовно политически пассивные граждане СССР, не участвовавшие и не поддерживающие так называемых диссидентов)» со школьной скамьи знали только три разрешенных вида собственности: социалистическая (государственная: «заводы и фабрики – рабочим»), коллективная (колхозная – «земля - крестьянам»), и личная – дом с огородом вокруг, дачный участок, квартира и автомобиль, или лодка с мотором или без, если ты – рыбак или просто живешь на берегу реки, озера или моря.
Районная администрация не знала, к какому виду собственности отнести распаханный пустырь. Она, в отличие от коллективного собственника (колхоз), четко знала, что лозунг «земля крестьянам» был овеществлен только в трудодни (чем не чубайсовы ваучеры?). А сама земелька осталась принадлежать государству. Превращение государственного пустыря в несколько десятков частных огородов – беспрецедентный случай. Частная собственность запрещена. Думать было некогда и некому. Так и возникло грозное постановление.
И, чтобы оно не подлежало обжалованию – выполнить немедленно.
А на бывшем пустыре уже всё цвело, завязывались завязи, появились зародыши будущих овощей и прочих огородных культур. Облагороженная, подкормленная и напоенная земля уже готовилась родить урожай.
Глава сельской общины главе районной администрации в сердцах сказал, как отрезал:
- Распахивайте. Хлопнул дверью и вышел, чем сильно разозлил главу.
Сняв телефонную трубку, он быстро дал указание тому, кому надо, найти трактор с плугом, тракториста, и завтра же приступить к ликвидации поднятой целины. С трактористом расплатиться наличными из резерва администрации. Горючее на перепашку взять на складе.
Самым трудным оказалось найти тракториста, согласного распахать засеянное и засаженное человеческими руками поле. Несколько трактористов наотрез отказались принимать подряд. Согласился молодой парнишка из этого же селения. Ему очень нужны были деньги.
И наутро по холодку он прицепил к трактору плуг, завел трактор, и поехал. Старшие ему говорили: не делай этого, нельзя. Но он не послушался совета товарищей.
К вечеру возделанный участок стал снова пустырем, всё, что на нем уже успело взойти и вырасти, было перепахано, загнано в землю. Тракторист, его звали Аршак, получил оговоренный гонорар и, довольный, отправился домой. Идти ему нужно было через всё селение из одного конца в другой, к родительскому дому, где он жил с родителями, братьями и сестрами. Шел он по центральной улице, до дому дойти только успел.
Всё дело в том, что всё село знало уже о его «трудовом подвиге», и каждый встречный, мужчины и женщины...плевали ему под ноги. Молча, ни слова не говоря, только обжигая презрительным взглядом. Может быть, кто-нибудь специально выходил за калитку собственного палисадника, чтобы осуществить этот акт всеобщей обструкции. Таким образом выражали свое отношение к Аршаку только взрослые. Юношам и девушкам это действо категорически запрещалось – во избежание лишних инцидентов с кровопролитием и членовредительством с последующим вмешательством правоохранительных органов и медицины.
И Аршак не выдержал. До дому дошел, с час молча провалялся на топчане во дворе, а потом принялся есть...мыло. На вопросы не отвечал, на замечания родственников и соседей не реагировал, ни за что не отдавал мыло, продолжая его поедать крупными кусками. Пришлось вызвать скорую помощь, она приехала из района часа через полтора, к тому времени Аршака уже связали и уложили. Он не буйствовал, и если был опасен, то только для себя самого.
Старший бригады скорой помощи констатировал умопомешательство (потерю рассудка), парня уложили на носилки, закутав в смирительную рубаху, и увезли в областную психбольницу.
На расспросы соседей о здоровье парня родственники не реагировали, молча игнорировали все обращения соседей, а через неделю снялись все, как один, и уехали из этого селения в другой конец Армении. Потом перевезли весь скарб, перегнали коз и овец, и заколотили окна и двери дома, в котором жили всегда. Милиция интересовалась у селян, с чего вдруг парень сошел с ума, но никто толком ничего не знал, или делал вид, что не знает. Милицейские чины покрутились, составили пару протоколов, и уехали, не обнаружив признаков уголовного дела.
Через десять дней районная администрация вызвала главу сельской общины и милостиво разрешила продолжать работы по освоению злосчастного пустыря после выполнения незначительных бюрократических формальностей. Глава сельской общины процедил угрюмо «спасибо» и уехал, а на собрании общины последним вопросом повестки огласил решение районной администрации. Люди выслушали молча, и молча разошлись, не дожидаясь традиционного:
- На этом повестка собрания исчерпана, собрание считается закрытым.
Сельский совет всё понял, и никаких формальностей выполнять не стал. Поднятая целина следующей весной напоминала что-то вроде танкодрома после военных учений, а потом землю прибило дождями, выветрило, разровняло, и снова зацвели на пустыре буйным цветом дикие растения. А люди теперь называют это кратковременно бывшее поле именем, которое в переводе на русский язык звучит «Аршак –пустырь».
В короткой драме, разыгравшейся между гражданским обществом и местной властью, победителей не было. По-настоящему побежденным был молодой несмышленый парень, оказавшийся по глупости между молотом власти и старинной, выдержавшей века наковальней гражданского общества самоорганизованной социальной ячейки. Возможно, к нему со временем возвратилось сознание, и он стал нормальным человеком, но лишенным многих привилегий, присущих, простому человеку. Документ, который ему вдали в психиатрической больнице, запрещал ему почти всё, чем живет обычный человек без этого документа.
Когда закончились 90-е годы прошлого столетия, к этому пустырю приглядывались приезжие «приватизаторы», но, перекинувшись несколькими словами с селянами, задумывались на минуту, и уезжали. Дом, в котором жил Аршак с родичами, и сейчас стоит заколоченный, обросший буйным лесом сорняков и одичавших кустарников под охраной тоже одичавших деревьев.
Всё вернулось на «круги своя», кроме самьи Аршака, которая затерялась в горах и межгорьях Армении.