Это утро не отличалось ни чем: та же пустота. Бентришур ворвалась, как всегда бесцеремонно, и как всегда, с насмешливой издёвкой. Но сначала по традиции, разыграв церемониальную комедию перед стражей:
- О, величайшая из богинь! О, солнце земли нашей! О, мать бога и надежды небес! Пробудись и воспрянь ото сна божественного своего! Уж бог Ра принёс нам новое утро, и бог Тот отступил в свои тёмные покои ночи. — Отпускает стражников еле заметным, но властным жестом. Когда те исчезают за закрытыми дверями, обращается к царице в более фамильярном тоне. — Давай вставай, хватит тебе нежиться. Иситнофрет! Ты что оглохла? Вставай. Есть новости!
- Что тебе, ворожица, от меня ещё надо. Опять ты врываешься как необъезженная ослица ко мне в опочивальню, тревожа мой сон и смущая мой дух. О, боги, когда я отдохну от твоих покушений на мой покой! Бентришур, ты совершенно обнаглела.
- Ладно не скрипи, ты бы без меня всё-равно пропала. Ну кто бы тебе сопли подтирал, когда твоё царское величество садилось в очередную лужу. — Бентришур не повернула даже головы и не обратила внимания на агрессивный тон царицы. Она преспокойно стала открывать занавеси у окна.
Иситнофрет уже устала раздражаться на хамство жрицы пришлось делать вид, что её не волнует мнение плебеев:
- Ты что, с утра пораньше решила потоптаться на моей голове? Пощекотать своё самолюбие? Это другие пусть себе думают, что ты «святая жрица богини Хатхор», а мне не надо песком шлифовать мозги - как была базарной ворожеей, так и осталась. —
Бентришур даже и бровью не повела:
- Деточка, а кто тебя в царицы-то «проколдовал», не я ли? Так была бы ты до сих пор дворцового смотрителя дочка, вышла бы замуж за какого-нибудь стражника, или же, по большей мере, за одного из старикашек советников, а то и, того гляди, в наложницы к какому-нибудь генералу попала. Так что пёрышки-то опусти, цапелька ты моя нильская.
- Бентришур ты всё-таки поостерегись с кем говоришь. Видно твой Ка совсем покинул твоё тело. Я давно тебя не узнаю. Это нечто другое. — В голосе Иситнофрет сквозила нотка боли, что было несколько необычно для состояния её собственного Ка.
- Ладно хватит, — равнодушно отпарировала её «подруга-враг». — Я тебе новости принесла. Всю ночь я была в храме, гадала на воске, и Хатхор мне сказала, что скоро приедет тот, кто давно нас покинул. Но он принесёт то, чего мы ещё не знали, и он отнимет у нас то, что так долго было у нас.
- Ты уверена Бентришур, что это богиня тебе говорила, а не твоё больное воображение тебе нашёптывало. Я давно знаю, что ты с ума сошла.
- Иситнофре-е-ет, она мне не солгала! Только что я узнала, что в город вернулся принц Моисей. Шпион из стана иудеев прислал мне восковую табличку с докладом. — эмоции перехлестнули окостенелое сердце жрицы.
- Ишь ты - шпионы у неё везде. Паучиха ты. — в раздумье застыла Иситнофрет
Бентришур захлебнулась в эмоциях:
- Неужели ты не понимаешь, что это означает? Что он принёс? Что он отнимет?! Иситнофрет, не витай в облаках. Он пришёл что бы изменить нас всех! И всё вокруг нас! Вспомни, ведь это он убил твоего брата, только за то, что тот избил какого-то иудея-раба? А что особенного сделал Атумхех? Он всего лишь был охранником на постройке пирамиды, и наказал непокорного ослушника. Принц Моисей уже изменил твою жизнь однажды. Он отобрал у тебя того, которого ты так любила, а сам сбежал.
- Истину речёшь жрица —царица с горькой задумчивостью парировала — Я его любила тогда. Мне было всего пятнадцать. Мой мир разорвался надвое, когда это всё случилось. Моисей унес с собой меня и здесь осталась только тень.
- Хорошо, всё-таки, что этой тени хватило ума прийти в более сгущённое состояние и жить дальше? Так. Давай облачайся, моя царица, в свои царские одежды и выходи в тронный зал, там твой муж уже собирает всех для аудиенции со своим бывшим родственничком.— Эдаким бодрячком Бентришур потянула Иситнофрет к утреннему туалетному столику с водой и притираниями, распахнула двери покоев, повелевая служанкам войти. Сама вышла.
Драгоценное серебряное зеркало с золотой рукояткой в виде богини Хатхор, смотрело на Иситнофрет глазами уставшей, опустошённой и равнодушной женщины. Пока служанки волхвовали над головой и париком, умащая притираниями тело и обновляя свежесть лица царицы, её мысли вернулись далеко, почти сорок лет назад. Тогда девчонкой, она обожествляла этого человека, тогда она была ещё жива и умела любить. Моисей был олицетворением жизни, берегом Нила, живой водой для её Ка. Но тут же всплыла эта страшная боль потери Атумхеха и безвременье связанное с уходом отца. Чистота, любовь, надежда: эти понятия давно не входили в её стиль жизни с момента потери этих троих. Цель жизни на сегодняшний день - только воцарение старшего сына Мернептаха-младшего. Значит Моисей больше не может потревожить её. Но почему так неспокойно и, в то же время, сладостно? Очень странное смешанное чувство. Внутренне она сопротивлялась доброму, что вдруг всколыхнулось в её естестве.
Вдруг из неоткуда появилась Мириам. Восьмидесятилетняя рабыня-кормилица, ковыляя, вбежала и бухнулась к ногам Иситнофрет.
- Моя госпожа, могу я молвить пред лицом твоим?
Иситнофрет несколько разозлило такое обращение её старой кормилицы, та была самым близким и доверяемым человеком во всём мире. И она позволяет себе церемониальничать. Но при служанках царице всё же пришлось играть в ту же игру, что и рабыня, хотя, как можно больше смягчила свой тон:
- Что ты хочешь, старуха?
- Да не прогневается госпожа моя на слова своей самой низкой рабы.
Иситнофрет жестом отсылает служанок за двери:
- Мириам, окончим эти дворцовые присказки. Ты сама знаешь, что ближе тебя у меня ни кого не было. Ты же меня вскормила, когда моя мать при родах умерла и дети мои на твоих руках выросли. Ну, что ты сейчас играешь в рабыню и царицу. Говори. Что тебя заставило обратиться ко мне? Ты давно себя так не вела.
Мириам ещё ниже склонилась, не смотря на отсутствие слуг:
- Великая госпожа моя, милости твоей прошу и покровительства. Мой брат вернулся. Его не было почти сорок лет....
Иситнофрет аж вздрогнула услышав вот так эту новость из уст кормилицы и нервно, резко практически прокричала:
- Я знаю. Молчи! Чего ты хочешь?! Не говори, не надо! Чего он хочет?! Зачем он вернулся! Что он принёс? Мириам, почему он приехал мучить меня. Столько лет прошло! Я думала всё изменилось, всё остыло! Зачем мне эта буря сейчас!
- Да не прогневается моя госпожа. Позволь мне молвить пред тобой, о, великая владычица Верхнего и Нижнего Нила. — почти рыдая, бормочет старая женщина, не разгибаясь
Царица пытается поднять её, хотя сама всё-равно ещё не готова сосредоточиться на чём-то другом, кроме своих мыслей.
- Ну, скажи мне Мириам, чем я прогневала Исиду, что она опять послала этого человека в мою жизнь? Что он сказал тебе, когда пришёл? Что он задумал?
- Моя великая госпожа, тебе не стоит так терзаться неизвестностью. Я как раз хотела поведать тебе его намерения. Я потому и искала покровительства у тебя. Ведь ты единственная, кого наш всемогущий господин может послушать.
- Хм, послушать?... Ты что-то путаешь рабыня. Он никогда и ни кого не слушал, и вряд ли у него будет такое желание и в будущем. Он только и умеет выставлять своё ничтожное «Я» на показ. — в голосе царицы зазвенело свинцовое презрение.
- Да не прогневается моя госпожа на дерзость рабы своей, если я скажу, что ты была выбрана им ещё когда он был всего лишь одним из многочисленных сыновей великого и вечного Рамзеса Второго. Он даже не был первенец. Он даже ещё не был соправителем отца. Он выбрал и полюбил тебя. Ты была для него всегда любимой женой. И все тяготы восхождения на трон вы проходили вместе. Ты всегда давала ему советы и ты всегда была его мудростью.
- Да!? Мудростью?! А может и совестью его!? — Мириам не стоило касаться этой темы. Возмущение вскипело из глубин потонувшего в горечи естества Иситнофрет
— А что же это он позабыл про свою «великую любовь и совесть»?! Понавёз себе в жёны всяких вавилонских замухрышек, и нубийских головешек только, что бы не казаться мельче своего папаши?! Тот-то не слишком скромничал, понабрал себе целое войско коронованных приживалок, понарожал себе ещё большее войско сыновей, а потом они все перегрызли друг-другу глотки за трон. Стоило только моему мужу сесть с папочкой в соправителях на троне, как тут же взял в жёны сестру! Ха - традиция!Традиция? — Комок горечи подкатил к горлу Иситнофрет.
Мириам поняла, что её подвёл язык, попробовала смягчить тон разговора:
- Госпожа моя, но наш великий господин всё-равно только тебя любил и любит. Только ты одна - царица в Египте, только...
- А что же он, влюблённый такой, перестал ко мне входить? И не дал мне больше детей? Что будет с моим сыном, что будет с Мернептахом? А Сети тоже будет вынужден воевать с этими волчатами Тахат? А вавилонские и нубийские наложницы с их ублюдками? С ними, что моим сыновьям делать?
Мириам уже не знала, что ей сказать, просто болтала первое, что придёт в голову:
- Моя царица, не убивайся за сына. Ведь твой супруг и властелин дал ему своё имя, значит он хочет его оставить наследником своего царства. И ты сама не впускала его, помнишь?
Иситнофрет устала от излишних эмоций, которые столь долгий срок она подавляла в себе. Это просто опустошило её:
- Нет, глупая моя старуха, не слишком он будет меня слушать. А в чём же ты ищешь моего покровительства? О чём же ты просишь?
Мириам не ожидала смены темы так быстро. Немного промешкала с ответом и чуть заикаясь выложила:
- Брат мой прожил много лет в долинах при горе Хорив. Там он пас овец. И когда...
- Овец? Приц-пастух? Этот изысканный, великий полководец и пастух? О, да! Воистину боги отомстили ему за смерть моего брата...— Иситнофрет взорвалась в сарказме.— Ну, да, что я удивляюсь? Он же сын рабыни. Это бедная Мама- Меритамон, так и не сумев зачать Рамзесу, бросилась усыновлять найденного ею младенца, плывшего по Нилу в корзине. Её даже не смутило, что он выродок опальных израильтян. Как ей удалось уговорить Рамзеса оставить ребёнка? Только одна Исида знает. И почему его тогда не убили как всех остальных израильских новорождённых? О великая богиня, велика твоя премудрость!
- Госпожа моя, он не был убит потому, что на его жизни было предназначение.
И не во власти фараона было лишить Моисея возможности исполнить его. — Мириам нашла в себе дерзновение объяснить своей «Лилии», истинную сторону случившегося.
- И в чём же заключалось его, как ты говоришь, предназначение: убить моего брата, исковеркать мою душу, или пасти овец у дикарей? — горький сарказм Иситнофрет не оставлял желать лучшего. Мириам всё же смиренно продолжала:
- Великая царица, там, в далёких краях, когда он пас своё стадо, одна овца пропала, он пошёл её искать. А на горе его встретил Бог наших отцов Авраама, Исаака и Якова. Он назвался Сущий. Он повелел Моисею вернуться в Египет, и привести Его народ в место, которое Он Сам укажет, что бы возвести Ему молитву. Смилуйся лучезарная, попроси великого фараона удовлетворить просьбу Моисея.
Иситнофрет аж отшатнуло от кормилицы и она включила разгневанную царицу:
- Да ты что, смердь ничтожная! В чём ты пытаешься меня убедить?! В том, что я столь глупа, что пойду упрашивать своего мужа отпустить рабов? Что бы остановились все работы? Что бы лишить страну почти миллиона бесплатных рук, тольку богам известно, на какой срок?! Сколько там вас будет носить по пустыне? И кто мне даст гарантию, что вы все не сбежите во главе со своим божком? В своём ли ты уме просить меня об этом? А что если я прикажу тебя казнить и Моисея заодно. Может тогда вы утихомиритесь и душа моя найдёт покой! Всё, старуха, прекрати! Уходи! Не проси! Стража!
- О великая владычица, помилуй меня! Не гневайся на меня, неразумную рабу твою! Меня ни кто не просил говорить тебе об этом. Моисей не знает, что я решила с тобой поговорить. Прости меня самовольную и глупую! Я просто хотела тебе поведать о цели приезда моего брата, что бы ты не гневалась на него! Что бы ты стала защитницей и благодетельницей нашему народу! Помилуй меня, госпожа! Не отсылай меня в темницу!— Мириам прильнула к ногам своей «Лилии», в полу-истерическом состоянии. Она не замечала, что Иситнофрет смотрит на неё с жалостью и любовью. Царица позвонила в серебряный колокольчик призывая служанок и стражу. Когда те вошли, владычица в небольшом замешательстве пробормотала:
- На сей раз я тебя милую. Сопровождай меня. Но не смей и пикнуть там! — Мириам с тяжестью поднялась с колен, но осталась в глубоком поклоне.
В чудненьком расположении духа, как все те, которые осознают себя на вершине мира, Бентришур почти протанцевала в царскую опочивальню. Присутствие стражи остановило её спороть очередную фамильярность, пришлось разыгрывать смиренную рабу:
- О, владычица Верхнего и Нижнего Нила, о великая мать своего народа! О велик......
- Хватит. Пошли.— Иситнофрет трудно было сдерживать своё раздражение к «подруге-врагу». Царица встала между стражниками, жестом приказала Мириам и Бертнишур встать за ней
- А, да-да.... Повинуюсь, моя госпожа....— «Поучиха» давненько не слыхала от своей подопечной твёрдых интонаций и поэтому слегка оторопела. С видом покорной овечки Бентришур встала за царицей, заговорщически наговаривая ей из-за спины—
- Твой муж как-то странно ведёт себя , нервничает наверное. Мне кажется: не очень-то по нутру ему эта аудиенция с Моисеем. Поназвал всех своих советников. Он что, боится его?
- Прикуси язык, ты слишком много о себе думаешь, если смеешь со мной так говорить. Ещё одна нашлась! Вы что сегодня все с поводков сорвались? Я всех вас прикажу высечь, что бы боялись больше. Разгулялись, ничтожные рабы... — Иситнофрет включила строгую царицу. Бентришур немного обескуражило это преобразование в столь короткий срок. Хотя цинизм уже полностью застил глаза опьяневшей от безнаказанности и вседозволенности жрицы. Про себя она мурлыкнула:
- Зубки показываем? Ваше величество...