За свою своеобразную "карьеру" я посетил множество покинутых человеком мест. Как-то так вышло, что я с детства любил лазать по заброшенным домам. Что-то тянуло меня к ним, тянуло за самую душу - в принципе, и по сей день тянет, может только не так сильно. До сих пор не уверен, что производит такой эффект. Здания ведь попадались самые разные: простые жилые дома, офисы, склады,магазины. Но ощущение всегда одно и то же. Сложно даже описать, что оно из себя представляет: чем-то похоже на тревогу, но не ту, что медленно гложет изнутри и выводит из себя, нет, другую. Благородную, что ли. Не несущую никакой негативной окраски.
Многие, говорят, испытывают нечто подобное, находясь в глухом лесу, где, возможно, никогда не ступала нога человека. Во всяком случае живого человека. Когда-то я считал, что мы таким образом чувствуем присутствие призраков, но считал ровно до тех пор, пока с ними впервые не встретился. Скажу прямо - нет никакого "колдовства", никакой мистической ауры, о которой любят болтать диванные специалисты. Духи шныряют вокруг нас постоянно, почти незаметные для наших органов чувств, и увидеть их можно только тогда, когда они сами этого захотят.
Помню, как-то раз мы с друзьями даже жестянщиков видели. Ходили на заброшенный завод на самом отшибе. Вывеска давно снята, никто из наших не помнил, кому предприятие принадлежало и что именно производило. Какие-то запчасти для автомобилей и прочей техники, скорее всего. По всей видимости, это был даже не самостоятельный завод, а филиал, который потом потерял рентабельность и был закрыт. Приехали под вечер, полазили везде, поизучали. К сожалению, всё, что можно было оттуда вынести, вынесли до нас. Остались без трофеев.
Но трофеи это не самое важное. Мы нащёлкали фотографий на память, влезли на крышу и оттуда провожали закат. Уже начали собираться по домам... как вдруг слышим металлический скрежет где-то неподалёку. Я сперва подумал, что мы своим коллективным весом лестницу расшатали вконец, и она теперь покосилась и падает. Но звук-то не прекращается. Приближается, расходится гулким эхом под высоким потолком. Ребята тоже напряглись, встретились со мной взглядами, полными недоумения. Головами вертим, ничего не можем понять, что происходит.
И тут видим, значит - входят истуканы. Знаю, некоторые их до истерики боятся, но только не мы. Какой смысл, это ведь тоже люди. Однако не могу не согласиться, выглядят эти парни внушительно: совершенно плоские, стилизованные человеческие фигуры ростом метра два с половиной. Всего их было, насколько помнится, шестеро. Идут медленно, покачиваясь, скрежеща своими металлическими телами без единого сустава. Движутся стройной колонной друг за другом по периметру цеха, подходят к патронам и вкручивают лампочки, а они сразу загораются. Ну, у них свои ритуалы, думаем - встаём в сторонке, чтобы не мешать. А они, кажется, даже не замечали нас, во всяком случае не обращали внимания, что в помещении есть живые.
Я бы сам этого не заметил, если бы Дима мне не шепнул на ухо, мол, за жестянщиками ещё кто-то идёт. Как белая тень дрожащая, её едва-едва было видно. И тут дошло, что не с проста один из них тащит металлическую пластину. Закончив с лампочками, они все собрались у одного из станков - того, который более-менее достойно ещё выглядел - и уложили лист железа на него. Резак раскочегарился, полетели искры. Интересно, каким чудом к этому зданию всё ещё подведено электричество? Спорили, спорили тихонько, наблюдая за работой, и в итоге сошлись на том, что местные, видимо, знают, кто сюда приходит порой по сумеркам и чем занимается.
Весь процесс у них, к слову, занял очень немного времени. Выверенные движения мастеров своего дела. В результате получилась фигура, очень похожая на остальные. Такой же угловатый, долговязый, плоский "человек", разве что совершенно новый, только из-под станка: на его поверхности были вырезаны лишь глаза и рот, в остальном он ещё был гладкий и блестящий, в отличие от испещрённых замысловатыми узорами, запятнанных ржавчиной и бронзовой зеленью собратьев. Белая тень забралась внутрь фигуры, и та пришла в движение, сев, а затем со скрипом встав на ноги.
Обратно, всё также по периметру, теперь уже выкручивая по очереди лампочки, они шли всемером. Фотографировать мы их, естественно, не стали, Виталий где-то читал, что жестянщики этого не любят. У них своя субкультура.
Да, экзотика, конечно, но не выходящая за рамки здравого смысла, это ещё можно понять. А вот другой случай никакому логическому объяснению не поддаётся. Это произошло два года назад, но я до сих пор помню всё в мельчайших подробностях. Такое сложно забыть.
Мы с друзьями намечали очередную вылазку, но к тому времени мы уже бывали по разу, а то и по два на всех местных более-менее очевидных развалинах. Новых не прибавлялось, старых в густой растительности за городской чертой не обнаруживалось. Но Дима из своих кругов общения выудил информацию про заброшенный частный дом в пригороде. Рассказал, что этот дом пустует уже с десяток лет и у местных пользуется дурной славой - не то чтобы типичный "дом с привидениями", а именно нехорошее место, в которое просто не следует ходить. Но мы пошли.
От всей этой загадочности меня ещё на полпути пробило на любопытствование. Я начал подкидывать
Димону вопросы касательно дома, его истории и остального по поводу. Как оказалось, подготовился он основательно, изучил тему. Дом построила в пятидесятые годы состоятельная семья, перебравшаяся к нам с северов. В течение последующих лет там жило много людей всех возрастов. Потом молодое поколение перессорилось со старшими, и сыновья все разъехались по разным городам, остались только пожилые родители, дочь и её дети.
А потом случилась трагедия. В одну ночь убили всех жильцов, зарубили саблей. Никто знать не знал почему. Врагов ни у главы семейства, ни у остальных не было как таковых. Когда полиция изучала дом, все шкафы в нём были обчищены, а деньги и большинство ценностей, которых там было немало - вынесены. Но это, как говорили, скорее всего было сделано уже после резни и совсем другими лицами из числа мародёров. Дом закрыли для посторонних. Сыновья ни один, ни второй интереса к нему не проявили. Не сдали, не продали. Говорят, похоронили родителей, да и разъехались обратно.
С тех пор здание стоит необитаемое. Расследование по этому делу всё ещё не завершено, да и будет ли когда-нибудь? Тот редкий случай, когда у полицейских нет ни единой зацепки. Жители соседних домов не заходят на участок и вообще стараются держаться подальше от него. Столько невинных душ, загубленных в одном месте в одно время... Конечно, это не могло не послужить причиной появления суеверия, и даже не одного.
Эта мрачная история несколько попортила мне настроение, и желания залезать в дом как-то сразу поубавилось. Но товарищи оставались невозмутимы. Не то они не верили в плохие приметы, не то не желали воспринимать всерьёз народную молву... Да что уж там, сам такой был, молодой, безверный, наверное, и нынче таковым являюсь. Но всё же я из всей компании, по-видимому, один остался под впечатлением от услышанного.
Двери дома давно были сняты с петель и стояли рядом с зияющим проёмом. От полицейской ленты, когда-то преграждавшей путь любопытным, остались только обрывки выцветшего на беспощадном солнце жёлто-чёрного пластика, запутавшиеся в колючих ветвях мёртвого дерева под окнами. Мы беспрепятственно вошли внутрь, и... Нет, ничего такого не произошло, но я почувствовал себя странно. Как парни позже рассказывали, у них это чувство тоже появилось почти сразу, как они переступили через порог, но никто не счёл это достаточно важным, чтобы сказать остальным. Чувство это было похоже на удушье. Как будто мы вошли в помещение, которое давно не проветривали, в котором скопилось много углекислого газа и из-за этого было трудно дышать.
Но ведь у дома не было дверей, да и часть окон была выбита. Ветра должны были свободно гулять по его комнатам и коридорам. Мы словно просочились сквозь невидимую, неосязаемую плёнку, ограждавшую внутренность дома от внешнего мира. Тогда никто из нас не придал этому значения. Мы неторопливо шли по длинному коридору с очень высоким потолком, заглядывая в комнаты, но лишь бегло осматривая их. Планировали начать подробную экскурсию с самой дальней комнаты и оттуда потихоньку двигаться к выходу.
Наверное, у каждого в компании найдётся приятель, чьи тупые и абсолютно неуместные шутки вызывают у окружающих профузный смех и желание врезать ему по роже. Колян был как раз такой человек. И когда он вдруг в очередной раз пошутил про то, где лучше всего спрятать дохлую собаку, мы хором сказали ему заткнуться.
- Да я знаю, что не смешно, - отозвался он уже серьёзным тоном. - Я сейчас вообще-то не шучу.
- Чё, внатуре?
Виталес и я одновременно обернулись. Николай стоял наклонившись у стены коридора, в нижнюю часть которой была вмонтирована большая вентиляционная решётка. Под ней на светлых обоях были хорошо видны тёмно-красные подтёки. Выражение лица нашего друга говорило само за себя.
Решётка не была привинчена к стене, конструкция не подразумевала. Она была задвинута сбоку за четыре фиксирующих выступа. Мы торопливо сняли её и вытащили за задние лапы мёртвую собаку какой-то охотничьей породы. Шерсть у ней была каштановой и волнистой, а горло глубоко вспорото, до самой гортани. Человек убил собаку, спавшую в коридоре, таким образом, чтобы она не успела залаять и предупредить своих хозяев. Человек убил собаку десять лет назад. Её плоть всё ещё мягкая. Её кровь всё ещё жидкая.
Без преувеличения, у нас просто помутилось сознание.
Время в этих стенах остановилось в ночь убийства. Преступления столь бесцельного и ужасного, что само мироздание прогнулось под него, оставив дом навеки замершим памятником. Других объяснений просто не могло быть. В этом доме уже давно никто не живёт. В этот дом уже давно никто не ходит. Кто и при каких условиях додумался бы запихать свежий труп собаки в вентиляцию заброшенного дома аккурат перед тем, как в него залезем мы?
Мы вчетвером несколько минут вот так просто стояли и таращились то на собаку, то друг на друга, не в состоянии своими скудными умами постичь то, что здесь произошло и всё ещё происходит. Не могу сказать, о чём тогда думали друзья, но в собственном мозгу крутилось какое-то неистовое количество теорий, могущих хотя бы в общих чертах объяснить, как такое возможно. Эти теории сотнями строились отчаявшимся разумом и мгновенно ломались. Сходилось всё. Все эти неприметные детали, которые вызывали лёгкое удивление, но не складывались в целостную картину. Те яблоки в вазе на кухне - мы подумали, что они восковые, но как же похожи на настоящие... Они настоящие. В одной из спален на тумбочке стоял стакан с водой, она не испарилась... Чёрт возьми, на шкафах даже пыли не было! Ветра не было! Ветер свистел на улице, но в пределах дома не было ни малейшего движения воздуха, и занавески у разбитых окон висели неподвижно.
Наконец у Димы хватило силы воли сдвинуться с места. Он молча, покачиваясь, пошёл по коридору в обратном направлении, свернул на кухню и скрылся из виду. Спустя полминуты, по моим ощущениям, оттуда раздался его голос, приглушённый, словно из-под воды:
- Идёмте сюда!..
Перешагнув через собаку, мы пошли к нему. Это было похоже на сон. Совершенно бредовый сон, какие бывают иногда под утро: пока ты спишь - искренне уверен, что весь этот сырбор на самом деле происходит. Ты по-настоящему переживаешь, когда по телевидению показывают накрывшую соседний город лавину, притом что город этот стоит на равнине, а за окном лето. По-настоящему приходишь в ужас, когда обнаруживаешь, что вместо щетины у тебя начали расти мох и трава. А просыпаешься - и серьёзность улетучивается, как предрассветный туман, и ты лишь смеёшься над этой ерундой. В те мгновения я очень хотел, чтобы всё происходящее оказалось подобным сном.
Помню, я первым заглянул в дверной проём кухни и увидел Дмитра, держащего в одной руке нож, а в другой половинку разрезанного апельсина. Апельсин был вполне "живой" и блестел соком, но совершенно не имел запаха. Яблоки были такие же. На срезе они не темнели вообще. Пробовать на вкус фрукты десятилетней свежести никто не рискнул. Николай решил провести эксперимент и вышвырнул пол-яблока в окно. Вылетая за пределы пустой оконной рамы, оно затормозило на долю секунды, будто врезавшись во что-то, а потом просто рассыпалось в пыль.
Мне стало страшно. Наверное, всем нам стало страшно. Мы словно были погребены на океанском дне, окружённые непостижимой толщей воды, способной раздавить нас в лепёшку, стоит лишь выйти наружу... И у нас заканчивался воздух. По-настоящему заканчивался, это уже не метафора. Звуки становились всё тише, дышать всё труднее. Мы просто молчали. В какой-то момент мои товарищи, не сговариваясь, потихоньку попятились обратно в коридор. Я уходил последним. Уже почти в дверях меня какая-то муха укусила обернуться. Точно не вспомню: то ли мне послышался едва уловимый голос, то ли просто настигло чувство, что позади кто-то есть. И я увидел Его.
Он был потрясающе похож на своё традиционное изображение, которое можно найти, наверное, в любой книге по философии. Мне сразу вспомнился мой экземпляр "О целях жизни человеческой", на форзаце которого были вырисованы противопоставленные портреты Судьбы и Летописца. Он был высоким, стройным, с излишне тонкими для мужчины чертами лица, столь молодого, но обрамлённого седыми кудрями. Хотя, вероятнее всего, это был парик. Ведь весь Его костюм вышел из моды века, эдак, три назад. Расшитый камзол, кюлоты, чулки, туфли с серебряными пряжками - можно было бы сказать, что это лишь какой-то старый призрак, да только был Он, по обыкновению, бескрыл, и в четырёх своих руках держал перо, бумагу, часы на цепочке и подзорную трубу.
Он знал, что я его вижу. Повернулся ко мне и легко, чуть заметно улыбаясь, спросил:
- Ты живой?
Голос прозвучал странно. Одной улыбкой, даже не шевеля губами. На каком-то подсознательном уровне я даже понимал, почему я, простой смертный, воспринимаю Его речь именно так. Летописец - Он ведь находится вне времени. В каждый миг Он нигде, но в то же время везде, как и положено богу. Я был насквозь пронизан Им, я буквально дышал Им. Наверное, заданный мне вопрос мог прозвучать в этой комнате когда угодно, но я бы всё равно его услышал.
Я не знал, нужно ли отвечать, да и ответить не получилось бы при всём желании: собственный голос куда-то исчез. Я не мог выдавить из себя ни звука. Видимо, вопрос всё же был риторический. Летописец подошёл ближе. Страха не было, но я почувствовал, как у меня подкашиваются коленки. Его облик был почти одного роста со мной, так что я мог спокойно и ненавязчиво заглянуть Ему в глаза. Клянусь, это создание было похоже на человека даже больше, чем некоторые люди, которых я знал. Его лицо выражало добрую снисходительность, как у взрослого, обращающегося к наивному ребёнку. Наконец Он заговорил снова, опять одной лишь улыбкой:
- Так будь волен жить...
С этими словами Летописец просто исчез. Провалился в другое время, оставив меня одного в этом тягучем и неизменном "сейчас". Мне было нечем дышать. На ослабевших ногах я выполз из комнаты в коридор. Друзья, едва увидев меня, безмолвно ужаснулись. Дима схватил меня за руку и потянул к выходу. Его ладонь была липкой от апельсинового сока. Сопротивляться не было сил, и я плёлся за ним, идущим уверенными шагами к дверному проёму. Мне казалось, что это были последние секунды моей жизни. Вы можете подумать, что я, встречавший мёртвых не один раз, не должен бояться смерти. Но вы ошибаетесь. Умирать всегда страшно.
Человека пугает неизвестность. Никто из живых на своём опыте не знает, что ждёт его после смерти, не знает, каково это - быть мёртвым. Будешь ли ты что-то помнить о своей жизни, или забудешь своё имя и окажешься не способен узнать даже собственных детей? Будешь ли ты собой в полной мере, или станешь эхом, бледным отражением прежнего себя, куклой со стеклянными глазами? Дух человека бессмертен, это так, но не сам человек. Ты исчезнешь, когда твои воспоминания будут стёрты. Там, в этом мучительно длинном коридоре, я очень боялся исчезнуть, рассыпаться в пыль, как та несчастная половинка яблока.
К счастью, ничего подобного не произошло. Мы с Дмитром, прорвав невидимую мембрану, вышли на свежий, холодный воздух. Столь резкая перемена заставила меня рефлекторно остановиться, и шедшие позади друзья врезались мне спину. Ноги подкосились, и я ухнул вниз, вовлекая и Диму, и всех остальных в неуклюжее падение по ступенькам крыльца. Все мы были немного не в себе тем вечером, так что я даже не почувствовал боли. Мы истерично смеялись, валяясь в траве и в пыли. Встали, отряхнулись, и разошлись по домам, не проронив ни слова. На горизонте до сих пор догорал закат.
Понятное дело, к этому дому мы больше не возвращались.
Это произошло два года назад, но помнить я об этом буду, наверное, всю жизнь. Ни в чём нельзя быть уверенным, конечно, поэтому я и пишу это сейчас, а не через десять лет, скажем. Раньше я рассказывал про этот случай только самым близким людям. Товарищи мои по этому приключению скорее всего тоже молчали, ибо кто поверит: хоть пойти и проверить правдивость всего этого проще простого - никто не пойдёт. Никому просто нет до этого дела.
Знаете, глаза у Летописца совсем не такие, как обычно рисуют. Они синие как лёд, но от них отнюдь не веет тем бесчувственным, безразличным холодом, который так стараются передать художники. Глубоко в Его глазах горят искры настоящих человеческих эмоций. Он прежде был человеком, я в этом абсолютно уверен. Он, хоть и вечен, но ничто не позабыл. Наш бог - человек... И хоть Он не всегда может вмешаться, но способен сострадать. Интересно, что сподвигло его нарушить законы собственного мира и запечатать вне времени этот дом? Люди, жившие там, убитые там - может быть, они были Его потомками? Или предками... Кто знает. Они вызвали в Нём столько чувства. Он лишь сделал то, что в Его силах, и теперь ждёт перемен.
Возможно, в доме всё-таки остались улики, способные изменить положение вещей. Может быть, дело в собаке. Не похоже, что кто-то до нас вытаскивал её из вентиляции. Странно, это было так очевидно... Никому нет дела до событий минувших лет, всё давно закопано и забыто, и лишь Летописец до сих пор следит за домом. Почему-то так сложно об этом думать. Для Него ведь не прошло этих долгих десяти лет. Он видит страшную картину той ночи здесь и сейчас. Единственный свидетель ждёт, что виновные будут найдены и наказаны, ждёт справедливости. Ждёт...