Черновик публикации!
А ты?
Входя в дома любые —
И в серые,
И в голубые,
Всходя на лестницы крутые,
В квартиры, светом залитые,
Прислушиваясь к звону клавиш
И на вопрос даря ответ,
Скажи:
Какой ты след оставишь?
След,
Чтобы вытерли паркет
И посмотрели косо вслед,
Или
Незримый прочный след
В чужой душе на много лет?
(Мартынов Л.Н. «След» 1945)
. …тёплым майским вечером, совершенная молодая женщина шла по совершенной улице совершенного города…
. Идеальной она была от рождения. Так уж получилось.
— Многое повидала на своём веку, — удивлялась пожилая акушерка, — и у двенадцатилетнего ребёнка роды принимала. И несколько тройняшек. Даже — четверню, один раз. Но такое совершенство — вижу впервые. Ангельски красива.
. В четыре года — начала заниматься музыкой. И с тех пор, все мысли у ребёнка — были только о ней.
МУЗЫКА. Лишь музыка может быть так же идеальна, как она. Девочка приросла к старенькому роялю. И поди попробуй — отнять у неё любимую игрушку.
— Само совершенство, — твердили вокруг, слушая игру маленького воплощения ангела.
. Как само собой разумеющееся, повзрослев, решила стать профессиональным музыкантом.
С золотой медалью закончила музыкальное училище. С отличием — магистратуру «Universitat fur Musik und darstellende Kunst Wien». Стажировалась в Италии. Побеждала во всевозможных международных конкурсах.
. Сама стала сочинять небольшие фортепьянные произведения. Этюды, пьесы, инвенции, прелюдии и сонаты. Все они отличались изысканностью, изяществом и совершенством.
В мире музыки её признали, как талантливого композитора и виртуозного исполнителя..
Мужчины же, обходили её стороной. Боясь, каким-либо образом, посягнуть на само совершенство.
Да и она не особенно тяготилась этим вопросом до поры до времени. «Да и где, скажите на милость», найти такого мужчину, чтоб «себе под стать».
. Только одно не давало ей покоя. Ибо, кроме идеального слуха, девушка была чрезвычайно умна и обладала тонким чутьём. Она прекрасно понимала, что талантлива. Но, отнюдь, — НЕ ГЕНИАЛЬНА.
. Вечером, слушая записи фортепьянных произведений своего кумира Франца Шуберта, почти в каждом находила, хоть какой-то «изъян». «КОСУЮ НОТКУ», как она это называла. Искусно заложенное «НЕСОВЕРШЕНСТВО».
. Причём не просто — несовершенство. А несовершенство — гениальное. Высокого качества.
Вот оно то, вдруг, и цепляло за душу. Не давало заснуть.
— Что-то должно произойти сегодня, очнувшись на рассвете решила женщина. Именно сегодня.
Или больше уже — никогда…
. … итак.
Душным майским вечером, изящная молодая женщина шла по совершенной улице идеального города.
. Была она в длинном вечернем платье, из чего-то тёмно-голубого, идеально подходившем к стройной фигуре и цвету глаз. Справа — лежало, плоско и спокойно, леденцовое ультрамариновое море, впитывающее последние лучи заходящего за горизонт солнца. Над ним небо, цвета распустившейся сирени. Каштаны, вдоль тротуара из жёлтого кирпича, ласково трепетали листвой от неровного потока слабого майского ветерка, тянущегося откуда-то с моря.
И — …ни единой души. Прозрачное облачко брызнуло, вдруг, тёплым весенним дождиком, освежая зной…
. Женщина неторопливо укрылась в каменной ротонде на берегу моря. Присела на скамью, пережидая дождь. Воздух становился всё мягче и прозрачнее. А вокруг — тишина майского вечера.
Чистота, свежесть и новизна, с чуть уловимым запахом цветущей сирени и какой-то еле слышной, щемящей сердце мелодией, доносившегося из окна соседнего особняка.
. Девушка замерла. Это было как-раз то, что она искала всю свою сознательную жизнь. СОВЕРШЕННАЯ МЕЛОДИЯ. Мастерски сшитая из массы гениально подобранного нагромождения, цепляющихся друг за друга несовершенств, проникающих в самую душу.
. Она не помнила, как подошла к двери дома. Неприметный мажордом, в атласном чёрном кимоно, провёл её наверх по блестящей мраморной лестнице в большую залу.
В стерильно-белой квадратной комнате с большими окнами почти не было мебели. Лишь в центре стоял белый концертный рояль, подкрашенный розовым светом последних косых лучей заходящего солнца. За роялем сидел молодой мужчина, в безупречно белом смокинге, и виртуозно исполнял какое-то, неизвестное ей, ГЕНИАЛЬНОЕ произведение.
. Замер последний аккорд. Мужчина встал. Стройный и подтянутый. Саженного роста и тёмно-голубыми, как у девушки, глазами, в которых читались удивление и вопрос.
— Умоляю Вас, сударь, скажите, что Вы только что исполняли, — кинулась, было, женщина навстречу.
— Да так. Х-ню всякую, — ответил мужчина хриплым, скрипучим голосом, сплюнув на сахарный каррарский мрамор сквозь щербинку в зубах…
. …но это — лишь подсказка. Загадка — впереди…
. * * *
. …тёплым майским вечером, в недавно оштукатуренной и побеленной квадратной комнате, на втором этаже строящейся казармы, бригада сварщиков сооружало некое произведение искусства. Военные строители отрезали сантиметров тридцать от восьмидюймовой трубы, предназначенной для установки канализационного стояка. Приварили к ней донышко из пяти миллиметровой полосовой стали. Зачистив, предварительно, сварные стыки, налили воды в получившийся сосуд и кипятили на газовой горелке. Затем, засыпав пятидесяти граммовую пачку чая №36, ещё раз прокипятили — «для верности».
. Разлив получившеюся бурую жидкость в единственную жестяную кружку, уселись в круг. Передавали друг другу, по очереди прихлёбывая дым от «беломорины»…
. Дело в том, что каждую весну, на берегу Иртыша — строили «освенцим». Ограждали часть степи «двойной колючкой». На территории рыли ямы, под туалеты — «типа сортир» и ставили армейские палатки. В гарнизоне с началом весны буйствовала эпидемия дизентерии.
. Военные строители, проходя строем мимо «колючки», традиционно бросали «узникам освенцима» пачки сигарет. А командующий УИРом — писал приказ, о том, что военнослужащим и военным строителям гарнизона с такого-то марта, по такое-то ноября разрешено заваривать и пить «крепкий чай».
Для военных строителей это означало, что в этот промежуток времени, можно безнаказанно и вполне официально заваривать «чифир». Ибо более действенной профилактики против дизентерии пока ещё не придумали.
— Здоровенькі були, любители крепких напитков, — после того, как кружка с пойлом совершила один полный круг, в комнату вошёл стройный и подтянутый, саженного роста и тёмно-голубыми глазами мужчина, лет тридцати, с ефрейторской лычкой на погонах.
— Тебе не хворать, Петро Иваныч.
Петро Иваныч, тем временем, присел в уголке и стал тихонько теребить струны танбура, который он нашёл где-то рядом — в кустах, извлекая из трёх струн азиатской балалайки, какую-то немыслимую мелодию.
. В ряды Советской Армии Пётр Иванович Жерновой — записался добровольцем. Просто — зашёл в Бийский Райвоенкомат. Заглянул в первый попавшийся кабинет и заявил:
— капитан, а не отправил бы ты меня куда-нибудь в армию.
— Отчего же. С удовольствием,— ответил капитан.
Однако, посмотрев документы новобранца, побледнел:
— да ты что. Тебе ж — полных 27. Да две судимости за плечами.
— Так потому и прошу. Ну войди в моё положение, командир. Через месяц, два, — кореша с зоны откинутся. То да сё. «Долг чести». И опять — шарманку крутить. А у меня жена — красавица. Две дочурки любимые.
Нельзя мне на зону, капитан. Да и тебе деваться некуда. Всё равно — недобор.
. Вот так вот Петруха Жерновой и попал в стройбат.
Все эти пошлые, традиционные деления по годам призыва — Петруху особо не интересовали. Он сразу же стал дедом. Ну — или «дiдом Петро».
А наутро, надев новенький парадный китель, ибо тонкую х.б. ткань тут же прожжёшь искрами, поехал на штольню — обваривать арматурные сетки.
Через месяц, Петру Иванычу приклеили на китель ефрейторские лычки и приказом назначили командовать отделением бригады сварщиков.
Тем временем, жидкость в импровизированном сосуде закончилась, и перед тем, как «замутить вторяки», начали «травить байки».
— А что, мужики,— вклинился в разговор дед Петро,— вот все вы здесь собрались — люди русские.
Ну кроме меня, конечно. Не отгадаете ли загадку. Кто отгадает, тому задарю свой дембельский ремень.
Петрухин кожаный ремень, лично им апгрейдованый, вызывал зависть у всего личного состава роты.
. ЗАГАДКА ОТ ДЕДА ПЕТРА.
«—… в одиночной камере пожизненно сидел зэк. Кто-то из лагерного начальства, шутки ради, предложил ему:
«…вспомнишь четыре русских слова с окончанием на «-со» — отпустим на волю…»
Зэк вспомнил только 3 слова — «колесо», «мясо» и «просо». И умер в камере от старости…»
. Рота плохо спала этой ночью. Все в мыслях — слова перебирали.
— Лассо, это — лассо,— заорал, вдруг, Серсаныч, подбегая к дедушкиной шконке.
— Я так и знал, что именно ты до этого додумаешься,— зевнув ответил дед,— нет, Саныч, ошибаешься ты. Я имел ввиду — именно русское слово. Лассо же — имеет испанские корни. Уж извини,— и перевернулся на другой бок…
. Увольнялся Пётр Иваныч в начале июля. В простой повседневной Х.Б.-ушке, ибо парадный китель сжёг дотла, и кожаном ремне, с бляхой, отполированной до «поросячьего визгу».
Дембеля выстроились на плацу перед строем. Традиционный «дембельский» марш — «Прощание славянки». Автобус — до «Берега».
«Батальон! Вольно! Рз-з-зись!»
Рота долго ещё бежала за автобусом.
— Слово, Петруха. Скажи слово!
Окошко открылось.
— «__со»,— крикнул дiд Петро хриплым, скрипучим голосом. Но его крик перебил шум мотора, мчащегося по пыльной казахской степи автобуса…