загнанных лошадей пристреливают

Беляев Игорь Леонидович
Шлем запотел. Между ног натёрло. Руки уже отваливаются держать щит и Машеньку. Так он ласково называл дубинку. На левой ноге не проходила мозоль. Он уже третий день почти не спал. Энергетические напитки не действуют. Какая-то хрень, которую им подмешивают в воду – тоже.

Что происходит? Что это всё? Ведь было же всё хорошо. Чистенько. У него хорошая зарплата, он никогда бы такую не получал в деревне. Все были довольны. Некоторых недовольных, проплаченных американцами уродов, он с удовольствием разгонял. Но в основном всё было хорошо. И вот теперь этот заговор. Откуда столько иностранной агентуры? Почему люди не видят это? Они стоят, кричат, кидают в нас петарды и камни. Мы же народ! Я же Беларус! Вы – мрази продажные. Я же тут вырос. И пошёл защищать вас в ОМОН. Знаете, сколько мне пришлось пройти? Я туговат на ум. Я это знаю. Всегда знал: и в школе, и просто друзья и мама говорили. Мне очень тяжело заниматься на уроках политологии. Но я всё-таки смог пройти подготовку. Потому что сильный и упёртый, как отец. И вот как вы меня благодарите? Продались американским империалистам и на их доллары тут устраиваете майданы?

Не позволю!

Не дам!

Интересно, где же вчерашняя группа в белых футболках с красными мазками краски? Я там приметил парочку ублюдков, которых с удовольствием познакомлю с Машенькой. Где они? Что сегодня придумают? Говорят, где-то наших сбивают машинами. Нелюди. Мы тоже не даём слабину, но не машинами же. Совсем озверели, пацанов не жалко. Наш командир, Семёныч, рассказывал, как их готовят. В специальных отрядах подрывников и саботажников. Семёныч очень крутой мужик. Я его просто обожаю, как отца. Суровый, строгий и умный. Тактики какие-то изучает, стратегии. А моё дело маленькое – давить, бить, выдергивать из толпы. Но это тоже надо уметь. Бить, чтобы не убить. Давить, чтобы эффективно. Выдергивать, чтобы тебя не утащили. Они могут. Что же сегодня будет? Что они ещё придумают?

Женщины?.. женщины? Про них нам не говорили. Что делать с женщинами-то? Встают в цепочки. Держат цветы. Это какая-то провокация. А-а-а-а-а!!! Как больно! Опять моя голова. Мне надо поспать. Я хочу отдохнуть. Что делать? Женщины. Женщины. У меня нет инструкций на этот счёт. Ну и что? Они такие же враги. Стоп! А может, это не цветы? А может, там ножи спрятаны? А может, это отвлекающий маневр? Но Семёныч! Куда смотрит он? Это же явно тактика. Они что-то затевают. Надо действовать! Так нельзя! Это ловушка! Надо разорвать их цепь, пока не поздно! Это всё специально обученные агенты-женщины! Надо действовать!

На!

На!

НА!

Руками держитесь?

НА!

Лесбийской любви захотелось? Знакомься с Машенькой! НА!
На, получай!

И ты!

И ты!

И все вы!

Перемен вам захотелось?

На!

На!

Н...

Тут прогремел выстрел, и его голова взорвалась в шлеме. Семёныч стоял от него в трёх метрах, из дула шёл дым. Тело осело и повалилось среди окровавленных и стонущих женщин, корчащихся на земле, прикрывающих головы руками.

Семёныч бросил пистолет и потянулся левой рукой к погонам. Сорвав их, он повернулся к своим.

«Всё, ребят. По домам», – сказал он.