XXXXIV
Наверное, Андрей догадывался, на какой бессмысленный шаг решилась Юля, он не мог знать, не мог чувствовать всю глубину ее отчаянья. Когда Юля ехала в машине, уже не светлое, чистое существо жило в ней, а отвратительное, гадкое создание. Ей было неловко и страшно, как будто она носит в себе опасного паразита.
Угрюмые улицы и унылые люди, мелькавшие за стеклом, наводили на нее тоску, - и не могла она никак забыть, что в ней живет ребенок, маленький и хищный, невидимый и безобразный. Он растет, врастая в ее тело своими отвратительными щупальцами, растет неумолимо, словно прорастая в ней изнутри: с каждым часом, с каждой секундой, растет, чтобы вырасти в гадкое, мерзкое чудовище, такое же, как его отец. Надо быстрей избавиться от него и забыть. Юля в машине набрала номер.
- Сегодня можно? - быстро уточняла она,- а что нужно? Полис, деньги, тапочки. Нет, аллергии не на что нет. Хорошо, записывайте.
Она заехала домой, взяла все необходимое. Уже почти подъезжая к больнице, она не заметила красный сигнал светофора и, проскочив, резко нажала на тормоз.
Переходя дорожную зебру, Вера уже думать забыла об Андрее и торопилась. Она давно хотела сходить с Надей в кино и все откладывала по разным причинам. Больше не решаясь хитрить, Вера дождалась отъезда Андрея, в перерыве купила билеты и отпросилась уйти пораньше у Сергея, естественно не рассказав ему, с кем идет.
И вот на этой злополучной зебре какая-то ненормальная выскочила вперед так, что Вера потеряла равновесие и упала, растянувшись на асфальте, а та даже не соизволила выйти из машины. С трудом поднявшись, в первую очередь Вера осмотрела огромные дырки на чулках и только потом, задыхаясь от негодования, повернулась к Юле.
- Нет, ну вы посмотрите?! - возмутилась она,- понакупили дорогущих машин. Теперь глаза выпучила и едет, на светофор не смотрит. А ну быстро из машины выходи.
Юля испуганно смотрела на Веру через стекло.
- Выходи, я говорю! - ругалась Вера,- я посмотрю, у тебя может и прав нет.
Вера подошла, открыла дверь и вытащила Юлю из машины.
- А если бы ребенок шел? - возмущалась Вера,- ты пьяная, что ли?
Она не дождалась не ответа, ни оправданий, потому что Юлю начало опять тошнить. Она порывисто отвернулась, оперлась рукой о машину, и, согнувшись, начала вздрагивать всем телом. Вера растерянно посмотрела на часы, она уже опаздывала.
- Так ты пьяная или беременная? – спросила она у Юли, осторожно тронув ее за плечо.
Юля отстранила ее руку, стараясь не смотреть на нее.
- Мне в больницу надо,- тихо произнесла она.
Вера внимательно рассматривала ее. Маленькая, худенькая, совсем еще девочка, но такая красавица с добрыми, тревожными глазами будущей заботливой матери, должно быть, муж носит ее на руках и в прямом и в переносном смысле.
- Вода есть? – странные эмоции захватили Веру.
- Нет,- ответила Юля, измученно опираясь о машину.
Вера порылась в сумке и нашла бутилированную воду, которую заранее приготовила для Нади.
- На, вот. Попей,- и Вера протянула ей пластиковую бутылку.
Попив воды, Юле как будто бы стало лучше.
- Мне в больницу,- настойчиво повторила она, переживая, что Вера потянет ее в полицию и всякие расспросы, обвинения, штрафы совсем доведут ее до слез.
- Давай я отвезу,- Вера участливо смотрела на нее и словно забыла про то, что Юля ее чуть не сбила, что у нее рваные колготки и саднят разбитые колени.
- Я сама, тут недалеко,- Юля хотела сесть в машину, но опять покачнулась и оперлась об нее.
Вера вытерла мокрым платком ее бледное, испуганное лицо с большими красивыми глазами и алым, четко очерченным ртом.
- Недалеко. Опять кого-нибудь встретишь,- и посмотрев на часы Вера вздохнула,- садись.
Юля улыбнулась, насколько могла благодарно, послушно обошла машину и села. Вспоминая наставления Андрея по вождению иномарок, Вера без труда разобралась в управлении и они не спеша поехали.
- Чего муж не довез? - спросила Вера через время.
- Нет мужа,- с ледяным холодом в голосе, ответила Юля, и ком подступил к горлу от понимания, что у нее теперь ничего нет: ни мужа, ни ребенка, ни семьи, ни счастья.
Вера вздрогнула, подавив собственные воспоминания, что заставило ее спросить:
- Месяц то какой?
- Никакого месяца не будет,- и Юля резко отвернулась.
Вера тоже замолчала. Как она понимает сейчас эту испуганную, доведенную до отчаянья девочку. Много дней, рыдая в подушку и, однажды, набравшись решимости, она шла в больницу с тем же намерением. Ей стало плохо, она остановилась возле многоэтажки и села на лавочку передохнуть.
Рядом сидела полуслепая, немощная старуха и незрячими глазами смотрела куда-то вдаль. В руках она держала кусок хлеба и что-то бурчала себе под нос. Неприятно причмокивая, она подносила кусок хлеба к носу и, не откусив не кусочка, опускала обратно. Потом опять повторяла эту странную процедуру. Постепенно приходя в себя и стараясь дышать как можно глубже, Вера пыталась понять, зачем она это делает.
Когда же она поняла, слезы градом покатились из глаз. Старуха, которая уже одной ногой в могиле, чья жизнь сера и безрадостна, которая ничего не видит, не слышит, мало что понимает, просто хочет жить.
Она вдыхает запах хлеба, жизнь которому дал хлебный колос. Жизнь, вобравшую в себя шум дождя, теплоту солнца, порывы ветра, простор полей. Пшеница, собранная под жарким солнцем, перемолотая в муку и приготовленная в жаркой печке. Кусок хлеба несущий запах жизни, выросший только из одного зерна. Зерна, давшего слабый росток, переполненный такой отчаянной жаждой жизни.
И ненавидя себя за такое подлое решение, она побежала домой. Одна жалкая старуха знает о жизни больше, чем высокоразвитый человек с многовековой историей и всем запасом научных знаний. Старуха ищет жизнь там, где ее уже нет, и надеется найти. А она хочет забрать жизнь, которая ей не принадлежит, чужую жизнь, которая, как тонкий наклюнувшийся росток пока только ищет выхода к солнцу.
И может быть, как у любого семечка, взросшего на неблагоприятной почве, был тернист и труден путь к зарождению и что мог перенести он, маленький и безмолвный, прежде чем у него появился шанс вырасти в большое дерево. Шанс, которого так легко лишить.
- Приехали,- Вера вздохнув, вышла из машины, - ключи держи.
Юля зашла в больницу. Ее тонкая, понурая фигура отчетливым силуэтом проявилась в проеме двери и исчезла, а Вера почему-то не уходила. Она долго ходила возле дорогой машины, а уйти не могла.
Неожиданно она вспомнила свой страшный сон и крик или плачь: «Помоги мне». Будто невидимая сила, то ли страха, то ли злобы, толкнула ее в спину, и она резко бросилась в дверь и побежала к регистратуре.
- Где аборты делают? – расталкивая очередь, громко закричала она.
- На втором этаже, третья дверь по коридору.
Вера рванулась на второй этаж, даже не дождавшись сдачи за бахилы. Натягивая их кое-как на лестнице, она спрашивала номер палаты, причем все без исключения первым делом обращали внимание на ее рваные колготки.
По длинному, большому коридору, освещенному светом голубоватых ламп с белыми жалюзи на окнах и такими же белыми стенами, дверьми, потолками; мимо стеклянных, непрозрачных витражей, мимо капельниц и людей в белых халатах, убегая от неизбежного, она бежала неизвестно куда и зачем, словно в инопланетной, неземной скорлупе, и только аквариум у двери, и цветы на окнах мешали полноте сходства. Резко распахнув дверь, она забежала в палату.
- Куда это вы? Сюда нельзя,- вскочила со своего места изумленная медсестра.
- Я быстро, я на минутку,- попросила Вера.
Она подбежала к Юле, сидящей, сгорбившись на застеленной белым пододеяльником кровати и, сев рядом, обняла ее ладони.
- Не надо! Не надо,- быстро заговорила она и обнаружила, что ей нестерпимо жарко и кожа горит, как под палящим солнцем. Она даже сделала несколько глубоких вдохов, чтобы прийти в себя.
Юля смотрела на нее ничего не выражающим взглядом, грустно произнесла:
- Так будет лучше.
- Не будет лучше,- заглядывая в глаза Юле, тараторила Вера,- никому лучше не будет.
Вера и хотела, и боялась просто взять ее за руку и увести из этого странного места, похожего на декорации к фантастическому фильму.
- Нет, будет лучше,- настойчиво повторяла Юля, будто ничего не слышит.
Она сидела и старалась запомнить навсегда, словно в последний раз это испытывает, ощущение чего-то теплого, щекочущего внутри, какой-то непривычной тяжести внизу живота.
- Не будет. Ты же жалеть будешь,- дрожащим голосом говорила Вера,- всю жизнь вспоминать и жалеть.
В конце концов она так расчувствовалась, что едва сдерживала слезы и свое горе, так недавно пережитое, вспомнилось ей, словно было вчера. Даже медсестра, встревожено слушавшая их, выключила настольную лампу и бесшумно удалилась, тихо, но плотно закрыв дверь.
- А я не буду вспоминать,- упрямо, как будто произнося заученную фразу, говорила Юля монотонно и медленно,- я сразу забуду.
Равнодушно, как спящая, смотрела она на белые стены, лампу, тумбочку в углу, постель, большое окно с белой занавеской, за которой был виден парк и чистое небо.
- Такое не забудешь,- и голос Веры переходил в шепот, как будто произнося молитву,- никогда не забудешь. Всю жизнь себя ненавидеть будешь.
Ежеминутно она гладила Юлины холодные ладони, сложенные на коленях и ее худенькое тельце казалось ей совсем замерзшим и безжизненным.
В отчаянье Юля посмотрела на эту необычную женщину, у которой так сияли глаза от какой то внутренней жизненной силы, и так странно было, что та не может чувствовать и даже не догадывается, как ей больно и горько, а говорит, словно все знает.
- А я и так себя ненавижу,- вдруг заплакала Юля,- себя ненавижу, за то, что люблю. А он меня ненавидит и ребенка моего ненавидит. Он всех вокруг ненавидит.
- Ну и пусть,- зашептала Вера,- какое тебе до него дело, ты же любишь?
Невыносимо жалко ей было эту глупую девочку, вынужденную отказываться от своего ребенка из-за какого-то гнусного негодяя.
- Я люблю,- крикнула Юля, и этот крик вырвался из самого сердца,- а он ненавидит.
Она сказала это без горечи, без злости и неожиданно Вера тоже заплакала:
- А ребенок тоже любит. Он маленький, а уже вас любит.
Эти слова заставили Юлю опять увидеть этого несчастного малыша, который совсем не виноват, что у него такой отец и ему все равно, что о нем говорят, он просто тоже хочет любить, хочет жить, хочет быть счастлив.
И в первую очередь подумала Юля, как сможет она объяснить маленькому и неразумному, почему папа от них отказался, почему презирает их, почему ненавидит лютой ненавистью.
- Он же погубит его,- зарыдала Юля, обхватив себя руками, словно защищаясь от сильного ветра, - он же ненавистью своей его погубит.
Вера все гладила ее руки, начинавшие теплеть, словно оттаивать, уговаривала, как внезапно очнувшуюся.
- Не погубит. Ты его погубишь, а он- не сможет, ты же рядом всегда будешь, если оставишь,- шептала она и тоже плакала.
Глаза Юли распухли от слез и мокрые, припухшие губы и щеки, почему-то напоминали Вере ее маленькую разобиженную дочку.
- Я же ему не нужна,- как будто задавая вопрос, заглядывала Юля Вере в глаза и плакала, - и я не нужна, и ребенок не нужен.
Но в ее слезах, и в ее голосе уже слышна была ободряющая полнота жизни.
- Ну и пусть,- дрожал голос Веры,- зато ты малышу нужна, а он тебе, только ты не знаешь еще. Вот как, как тебя зовут?
Вера смотрела на нее с такой невыразимой заботой, что уже не было в Юле прежней боли и отчаянья, а будущее уже не пугало воображение. Она тихо ответила:
- Меня Юля зовут.
- Вот. И у него имя будет,- сказала, всхлипывая, Вера.
Ее голос, против воли сделался громче и, как пять лет назад, пробежала по телу холодная дрожь - она ведь не знала даже имени, а теперь не знает отчества дочери.
Хоть даже и бессознательно, но Юля боялась обмануться.
- Или у нее,- плакала она, растирая по щекам слезы.
При этих словах она необыкновенно ясно осознала, что она не одна, что она мать и должна оберегать своего ребенка своими широкими объятьями.
- Или у нее. И никто вам нужен не будет,- всхлипывала Вера,- и любить вы друг друга будете. Ведь он уже тебя любит, любит и доверяет.
При воспоминании о своей собственной, некогда безмерной трагедии, для Веры вдруг как будто все произошедшее переменило свой пугающий образ, стало другим: радостным и счастливым.
- Или она,- плакала Юля.
Сквозь пелену слез, закрывающих от Юли лицо Веры, она видела лицо своей матери, какой она была много лет назад: такой же неопытной и молодой, но вынужденной одной воспитывать свою маленькую дочь.
- Или она,- повторила Вера и вместе они рыдали по, почти общему, горю. Много таких слез и воплей слышали пустые стены Вериной квартиры и вот теперь она услышала, поняла, сколько их таких: униженных и брошенных.
- А у меня еще резус отрицательный,- заревела Юля и закинула голову, будто прося о пощаде,- у меня же никогда никого не будет.
И услышав ее жалующийся, скорбный голос Вера догадалась, как она нуждается в этом ребенке, как нуждалась и она в своей дочери и избавься она от нее в свое время, не прибавилось бы в ее жизни счастья, не прибавилось бы любви и радости.
- Вот и пойдем, отсюда,- вытерла слезы Вера,- пойдем. И все у тебя будет. А он не нужен никому будет, а у тебя все будет.
Так они и сидели. Юля, в застиранном больничном халате, и Вера, обняв ее дрожащие от холода ладони, вдыхая запах спирта и каких-то едких и противных лекарств, пока не услышали скрип открывающейся двери.
- Ну что, идете?- спросил вошедший в палату врач, в испачканном фартуке из клеенки.
- Не идет, не идет,- закричала на него Вера, стойко и храбро обнимая Юлю руками.
- Так халат пусть снимает и уходит,- сердито проворчал врач, - а то пришла – сырость разводить.
Он недовольно посмотрел на медсестру, которая, тихо слушая за дверью их разговор, всплакнула о какой-то своей, невысказанной тайне.
- Снимай, снимай этот дурацкий халат,- закричала на нее Вера, вставая,- домой тебя отвезу. А то на дорогую машину денег хватило, а на ребенка жалко.
Даже не дав Юле опомниться, она стянула с нее короткий халат и спешно, словно боясь, что врач не выпустит их, замешкайся они хоть на секунду, стала натягивать на ее голое тело домашние вещи.
Продолжение: http://proza.ru/2020/09/15/1554