(автор заботливо предупреждает, что все присутствующие и выложенные ранее в сеть фото, иллюстрирующие отдельные части опуса, совершенно случайны и любое сходство персонажей нижеследующей истории с реальными людьми возможно отнести лишь на счёт буйной фантазии читателя:)
1.
Многодневную книжную ярмарку, событие для промышленного областного города значимое и нетривиальное, по случаю вселенского карантина проводили на открытой парковой аллее.
Аллею всем городом и баснословным бюджетом из кармана налогоплательщика отремонтировали. Не так, чтобы на славу, но вполне пристойно, даже меньше года назад, так что людей туда запустить, особенно во время вечернее, сумеречное, было вовсе не стыдно.
Плитка на дорожках, между задумчивыми анютиными глазками клумб и газонами со стриженной под полубокс травкой, до конца ещё не выщербилась. Предусматрительно антиванлальные пластиковые канализационные люки почти все на месте. Да и тусклые фонари кое-где ещё светились.
Парк по предстоящему случаю изрядно подмарафетили. Покрасили траву и лавочки. Поутру в черных траурных мешках вывезли слежавшийся мусор из урн и затемно, дабы не шокировать окрестных зевак, подвезли синие крепко пахнущие пластиковые кабинки, предназначенные для санитарных удобств и исповедального облегчения душ.
Палатки для торговцев установили особо. Шахматным порядком. Да ещё и соблюдая выверенную дистанцию.
Потому как для людей. А стало быть - все должно соответствовать. Во имя и на благо.
Городской голова, человек думающий, читающий и переживающий, наведался в первый же день. Не все же сидеть в тесном кабинете среди пыльных бумаг и слушать бред подчинённых и сонный зуд осенних мух. Опять же свежий, насколько это в городе вообще возможно, воздух и выборы на носу.
По аллее книжной ярмарки Голова прошагал хотя и инкогнито, из-за натянутой едва ли не на глаза голубенькой с белым, под цвет былых партийных стягов, масочке, но заинтересованно и бодро. Из конца в конец. Выслушал внимательно объяснения сопровождавшей красавицы, руководительницы ответственного департамента. Полистал разные книжицы под щёлканье взявшихся невесть откуда фотокамер.
Одну, что потолще, с яркой обложкой даже приобрел. За кровные. И тут же подарил красавице. Потому что - настоящий джентльмен. Чтобы не говорили злые и необъективные обыватели и записные недоброжелатели - одурманенные городским смогом политические конкуренты.
2.
А вот мохито из дешёвой газировки, вялой мяты, немытого лайма и грязных кубиков льда, аналогичный апельсиновый крюшон или, скажем, экзотический коктейль из элитного алкоголя, разлитого в гаражах, что привезли из самого Днепра и отпускали в срубной алкоизбушке на колесиках, столь уместно прижившейся на аллее в городе мафов, Голова пробовать предусмотрительно не стал.
Что взять - человек опытный и знающий. Напитки же эти окаянные - на публику иную, непритязательную, проходящую. В литературе вовсе не смыслящую, но имеющую не только наивность во взоре и нерастраченные иллюзии, а луженый желудок, стальные нервы и презрительное снисхождение к антисанитарии. Как, к примеру, довольно известный литератор, романист и издатель Андрэ Кокуть, опрометчиво покусившийся на кока-коловый лимонад со льдом из нежных рук баристы-юной барышни со свинцовым пронизывающим взглядом.
На ярмарочной Аллее Голову радостно встречали горожане, а иные, весьма приличные и вовсе не экзальтированные дамы предбальзаковского возраста, даже провожали со вздохами умиления и плохо скрытым вожделением во взглядах ладную фигуру высокого кинокрасавца с волевым лицом настоящего главного инженера и пышной шевелюрой, слегка приукрашенной сединой.
Один из книжных торговцев, сбывавший свой литературный неликвид по комиссионной цене, а потому всегда окружённый покупателями, даже разнервничался вслух. Дескать, городской голова рядом, а из-за небывалого наплыва праздно читающей публики, буквально навязывающей мятые и рваные купюры в обмен на новенькие книжицы, ни заселфиться накоротке, ни руку крепкому хозяйственнику пожать на счастье и дабы оправдать экономию отсутствующей в кране воды, ни даже вопрос какой сакраментальный задать о бренном житии-бытии и получить обнадёживающий ответ.
Однако, оказавшийся среди покупателей городской же депутат, отчаянно до того выторговывающий из акционной цены за две книги дополнительную оптовую скидку, утешил бедолагу торговца. В ближайшие годы, по уже просчитанному итогу выборов, заявил он, такая возможность ещё не единожды откроется.
Сразу же вслед за городским головой, и столь же неожиданно, аллею посетила весьма внушительная группа молодых, спортивного сложения людей обоего пола, в форменных брюках и светлых тенисках на могучих торсах, с одухотворёнными лицами и ищущими глазами. Даже самые неискушенные в современном литературном процессе обитатели Аллеи тотчас узнали в них поэтов.
Ещё более многочисленной стала эта поэтическая группа на следующий день.
Поэты сновали везде, они то внезапно терялись, рассредотачиваясь в толпе у разных локаций, то снова появлялись, стекались в единое, дышащее стихами и единой грудью мускулистое нечто. И видимо не мудрено: ведь в этот день обещали выступления два блестящих стихотворца и даже один известный бард. Как же было не поддержать коллег аплодисментами и дружескими улыбками.
Впрочем, вполне возможно, цели у них были иные...
3.
А на следующий день толчеи на литературной аллее и вовсе случился настоящий цирк. Потому как сюда, традиционно и ожидаемо, с потребностью окультуриться в тесном кругу поспевшего ранее поэтического эскорта прибыло по-настоящему Первое государственное Лицо. Сразу же после радостного созерцания груды державных денег, не зазря укатанных в растекающийся на обочины асфальт дорог государственного значения.
И после не менее радостного любования железобетонным остовом почти построенных, после трёх пятилеток забвения, чудо-мостов через широкую реку.
Лицо на Аллею ожидалось, как и положено: в срок четко назначенный, но неопределенный. Знать об этом не полагалось никому. Кроме тех, кого в это торжественное событие не посвятить было совсем нельзя: деятелей местной культуры и примкнувших к ним книготорговцев.
Иные из последних даже лелеяли мечту окультурить книжицами, по изрядно завышенной к грядущему поводу цене, не только Самого, но и других Сопровождавших Первое Лицо лиц. (Исключая, конечно же, Городского Голову, который на аллее книжицы себе уже купил ещё позавчера, а как всем известно, вдумчиво читать две книжицы зараз, откровенный моветон и ни капли не феншуйно).
Черный лаковый авто представительского класса - крупнотиражная гордость отечественного автопрома - эксклюзивный в своей массовости выпуск продукции конвеера местного автозавода с надежно притороченым к крыше стильным (отечественным же) горным ровером, подвёз улыбающееся Первое Лицо с неожиданно печальными глазами к малоприметной дорожке посреди Аллеи. Как раз между малой литературной сценой и большой кофейней на колесиках.
При виде сцены у Лица возникла мечтательная паволока на глазах. А от кофейни он испуганно шарахнулся в сторону и назад, словно ненароком вспомнил скрипуче-надоедливый голос бабушки, жившей отдельно, в областном центре: "Внучок, пошли кофе пить!"
Пути назад Первому Лицу не было: водитель, высадив пассажира, уже запер лаковое авто на амбарный замок и срочно отправился в синюю пластиковую исповедальню. Так что оставалось либо распихивать жаждущих у алкоизбушки в очереди за мохито и аперолем, либо вынужденно любопытствовать книжицами.
Выбор, как понимаете, небогатый.
Тем более, что для аперитива было уже поздно. А для того, чтобы набраться вусмерть - ещё рано. В подобных трагических случаях немцы грязно вслух ругаются по-своему:"цугцванг" !
Впрочем, Первое Лицо было не столь просто и беспомощно. Оно происходило из профессорской семьи. Книжки в детстве видело часто. И даже порой листало, не будучи лохом. Особенно те, что с цветными картинками. Или глянцевыми репродукциями мраморных античных красавиц с ампутированными руками и минимумом мануфактуры на теле.
Поэтому Лицо скорбно вздохнуло, сделало шаг вперёд и, поднимаясь на цыпочки, едва заметное за тройным кордоном случайно обступивших поэтов в форменных брюках, что оказались, словно назло, все как на подбор, на полторы головы выше самого Лица, заглянуло на ближайшую книжную выкладку.
4.
Вот тут-то и случился казус.
Дело в том, что корыстный торговец собственноручно написанным книжным неликвидом (а именно он, на беду Первого Лица, расположился в данной локации) ещё с утра прилюдно объявил, что не он будет, коли не вручит торжественно Лицу свою высоколитературную работу по скромной цене сущей безделицы из разряда рulp fiction - мусорного чтива.
Он даже, попутно фотографируя на смартфон момент формирования из поэтов свиного клина вокруг Лица, шуганул от прилавка двух малоприметных и сильно озабоченных парнишек с радиомикрофонами в ушах. Быстро берём недорогие книжицы, платим и отходим, заявил он озабоченным. Мы тут по иной надобности, заявили озабоченные, ещё более озаботясь. Понимаю, ответил поднаторевший в литпроцессе торгаш, потому и предлагаю проделать все быстро: откупили, оплатили, отвалили.
Озабоченные от неожиданной наглости исполнили указание полностью, последовательно и незамедлительно, освободив таким образом плацдарм и доступ к книжицам для Первого Лица.
Когда маленькое Первое Лицо испуганно шарахнулось от кофейного ларька и алкоизбы в сторону книжной раскладки, случайный взгляд его печальных глаз, преисполненных всей вселенской скорбью маленького, но великого народа, столкнулся, высекая искры, со столь схожим и не менее притягательным взглядом, но наоборот категорически переполненным бьющей через край глазниц алчностью того же великого, хотя и малого этноса.
Книжный торгаш свой выпавший шанс не упустил. Подобно библейскому питону Ка, и мультяшному искусителю-змию, он гипнотически-призывно зашептал Лицу на всю аллею, уверенно, хотя и слегка назойливо, причитая и поигрывая голосом в диапазоне от баса до контратенора.
Коли не сейчас и коли не здесь, причитал торгаш, игде же ещё?! Разве далее по творческой аллее - это книжицы? Отнюдь! Исключительно литнепотриб, мотивационный хлам и враждебные происки. А туточки - будьте-нате: идеологически выдержано, высокохудожественно и исключительно бюджетно. Как раз для ума, сердца и экономии казны!
Лицо виновато прижало руки к вискам, потом к сердцу, развело руками и стыдливо вывернуло карманы кургузого Бриони наизнанку. Поэты, включая всё местное начальство, что примкнуло было по случаю визита Лица к столичной могучей кучке, тревожно напряглись.
Торгаш запричитал с новой силой. Ой, капец державе, повизгивал он, вырывая полуседые волосинки из куцей, как государственная казна, бороденки. Ой, всем нам капец! У Первого государственного Лица золотой запас иссяк, голосил он, косо, по национальной траурной традиции, разрывая рубаху на груди.
Торгаш весьма правдоподобно бился головой о разложенные по столу книжицы и по его щекам текла натурально горючая слеза.
Невесть откуда взявшиеся стрингеры навострили фотокамеры. Оттеснившие Лицо в центр клина поэты, словно по команде, хором, каждый одной рукой прижал к ушной раковине наушник радиотелефона, а другой достал из оттопыренного внутреннего кармана пиджака несвежий носовой платок для утирки чистых, как слеза ребенка, слюно-соплей торгаша.
5.
Стенания торгаша разносились по всей аллее. Пристроившись поверх голов свиного клина поэтов, отчаянно крутил ручку архаичной кинокамеры оператор ведущего муниципального телеканала. Городской голова задумчиво покачивал чеканным профилем модельной, словно тщательно отобранной из лучших скульптурных бюстов римского Пантеона и отлитой на родном заводе, мудрой головы. Руководитель областной администрации (человек в регионе новый) тоскливо вглядывался в происходящее. Глазел на сей шумный бедлам вдумчиво, но непонимающе.
Поэты усиленно прижимали радиомикрофоны, шептались с невидимым руководителем литобьединения и переглядывались, решая, кто же первый зарядит в скулу торгашу сонетом или даже отрывком из поэмы.
И лишь скромно шагавший до той поры, чуть в отдалении, с края клина, многолетний лидер областного совета, простецкий парень в бросовом, мелитопольского пошива пиджаке, без лишних слов достал из-за пазухи тощий гаманец.
Не рыдай, заявил он торгашу ласково, но жёстко (именно так принято общаться с душевнобольными), поможем немедленно и всенепременно. И твой беде поспособствуем, и Первое Лицо наедине с дефолтом не оставим. Сколько денег за книжицу просишь?
Человеческое обращение совершило с торгашом настоящее чудо. Понадеявшись изначально нагреть Первое Лицо минимум вдвое от обыденной цены, торгаш честно, со слезой глядя в улыбающееся по доброму лицо совработника, украдкой вытащил из книжицы будничный ценник и снизил цену почти на четверть. Совработник поколебался, но заплатил.
Нахальный торгаш бросился подписывать книжицу. Кому, вновь заверещал он, вам или Самому?
Совработник поморщился и отмахнулся, никому, все одно на выброс. Он взвесил тоненькую брошюрку и печально вздохнул, эх, сколько можно было бы деревьев сохранить у городского цирка в центральном парке, или не парке, а как там ее, эту аллею имени предшественника.
Размышляя об этом, он с искренним непониманием наблюдал языческие пляски торгаша, мазавшего полученными купюрами книги, разложенные на выкладке, и, наблюдая происходящее вокруг особым чиновничьим, необычайно развитым переферийным, круговым и боковым зрением, приосанивался, выгодно разворачиваясь под объективы фотокамер и экраны смартфонов набежавших зевак.
6.
Вот, собственно и весь казус.
Утонченно-камерный. Максимально интимный. А потому и почти незаметный для посторонних. Как и полагается качественному, обоюдно удовлетворяющему интиму. Или практическому исполнению известной Марксовой формулы о деньгах утром и товаре к пополудню, после предоплаты.
Потому что все то, что происходило с Первым Лицом на Аллее далее было уже просто его Залетом. Шумным. Бестолковым. А поэтому - широко обсуждаемым. Как и все подобное в нашей особенной, ни на кого не похожей государственности.
Вселенский Срач на всю державу затеяли две киевляночки, некогда уездные, местные, возросшие на Алее очаровательные барышни и, по совместительству, весьма успешные представительницы столичной пятой власти.
Одна из них, бывшая, кстати, некогда коллегой вышеупомянутого книжного торгаша, в неудержимом стремлении к хайпу, а следовательно росту публикаций, возмутилась тем, что Первое Лицо, оказывается, вовсе не надеясь на литераторские презенты, притихарило в носке немалую заначку на приобретение на Аллее достойных книжиц, но потратило её крайне бестолково: на мерзкий русский перевод с американского сказки про Гуся и Катигорошка.
Вторая же, практически несостоявшаяся дочь того же торгаша, ибо являлась дочкой его первой (и столь же несостоявшейся) школьной любви, озаботилась тем, что Лицо предпочло какой-то левый контрафактный оттиск малоизвестного автора её собственноручно написанной книжице, которая лежала в пяти сантиметрах западнее, по соседству и призывно манила нежным девичьим личиком на обложке и известным именем на форзаце. Говнюк, походя заметила она о Лице в телеинтервью, по привычке не выбирая выражений, а ведь купил бы, морда и нехристь, мою, сошел бы в сумерках за д'артаньяна.
...А что Первое Лицо, спросите вы?
Лицо даже не заметило всей этой комариный суеты. Как и многого другого происходящего вокруг. Потому что с упоением читало приобретенные на Аллее книжицы. Все обе. И рассуждало о том, какой грандиозный памятник построят ему в недалёком будущем благодарные соотечественники. Ведь реформы под его чутким и неусыпным руководством обязательно изменят, да что там изменят! уже меняют жизнь страны к лучшему. С каждым часом!