Те, кто, как и я, был рождён в начале семидесятых, прекрасно помнит литературное направление, называемое соцреализм. Ну, это когда герои должны были жить в настоящем мире, работать на заводе, обсуждать соцсоревнование, бродя с любимой по парку и, ни боже мой, ни за что не заниматься сексом.
Такая литература приветствовалась – в отличие от «утопических сказок», «прозападных боевиков», «ужастиков» и вообще всякой чуждой нам «загнивающей» литературы.
Ну, и на страже литературного вкуса населения, естественно. Стояла цензура, безжалостно отсеивающая всё чуждое, идеологически невыдержанное и «не соответствующе духу советского литературного достояния»
Вполне естественно, что в таких условиях, в «весёлые девяностые», как только хватка безжалостной цензуры на горле авторов немного ослабла, на литературный рынок потоком хлынули и наводнили его произведения, не только не соответствующие соцреализму, но даже бросающие ему вызов. «Остров Крым», «Приключения Ивана Чонкина», «Чапаев и пустота», «Кысь», «Голубое сало» были совсем-совсем не похожи на привычные нам «Поднятую целину» или «Цемент». И сны Вере Павловне в этих произведениях снились причудливые и непонятные. К тому же, помимо содержания, и в самом изложении прорезался послеперестроечный нео-футуризм, когда авторы стали прибегать к жаргону, ненормативной лексике, немотивированному обратному порядку слов, увлеклись интродукциями, метафорами, аллегориями, гротеском и декадансом, лишь бы произведение выделилось из скучного ряда привычной прозы. Времена были лихие, хотелось если не на баррикады, то, по крайней мере, эпатировать публику чем-то радикальным, свежим, невиданным.
И, надо сказать, всё это было востребовано – уставший от соцреализма читатель с наслаждением впитывал эту новую струю, не особенно разбирая, где достойное произведение, а где графоманство и литературный мусор. Ибо форма нередко подминала содержание, но за свежестью и необычностью это как-то не замечалось.
Но в конце концов приедается даже необычное. И мало-помалу читателя, мне кажется, начало поташнивать от книг, написанных с поприподвывертом, лишь бы соригинальничать. Особенно, если кроме этого поприподвыверта в произведении больше и найти-то было нечего. И тут бы любителям эпатажа самое время остановиться, но, увы, графоманство затягивает, и целая чреда бумагомарак продолжает и сейчас эдак оригинальничать, даже не понимая уже, что в своём оригинальничаньи они уже шаблонизировали этот самый поприподвыверт, и сейчас куда свежее покажется книга, написанная простым литературным языком – без сленга, без мата, без эпатажа – о простых вещах: взаимоотношениях людей, приключениях, дружбе, любви, вражде, значимых событиях. Да, пусть это будет сказка, фантастика, страшилка, но без двойных и тройных психоделических планов, без отступлений в сферу микробиологии глистов в кишечнике главного героя, без параллелей между одушевлёнными животными в зоопарке, правительством и Богом – короче, без поприподвыверта. Потому что писать сложно, простите за тавтологию, сложно, а без умения, без Богом поцелованности превратится такое произведение в то, что в сети уже давно именуют аббревиатурой УГ( полагаю, расшифровки не нужно).
Таким образом, в современной отечественной литературе сформировалось два, так сказать, больших подвида. Первый: писатели, которым есть, что сказать, собственно, писатели, которые пишут потому что умеют и любят, от души. Качество их произведений зависит от степени выраженности писательского таланта, они могут "не зайти" по причине иного вкуса или иных интересов, но это нормальные, полноценные произведения со своим сюжетом, идеями , мыслями, открывающие в какой-то мере внутренний мир автора читателю. И второй класс - класс графоманов, которым сказать по сути нечего, выплетающих на страницах своих произведений диковинные литературные узоры, как правило, угловатые и дисгармоничные. Потому что их основная цель не поделиться с читателем своими мыслями и чувствами, не приоткрыть свой внутренний мир, даже не самовыразиться, а, извините за выражение, выпендриться позаковыристее, да так, чтобы все попадали. Вот и рождаются произведения оригинальные, но при этом совершенно невнятные, загадочные, как "Чёрный квадрат" Малевича, перед которым до сих пор "знатоки" замирают в немом восхищении, а люди, не ставящие себе целью прослыть знатоками - в недоумении: что это и зачем оно сделано?
Я даже могу допустить, что эти произведения рассчитаны на какую-то особую элиту - не нам, убогим, чета, но тогда вопрос: а зачем тиражи? Пусть издают такие произведения штучно и раздаривают неординарно мыслящим гениям. Но что-то подсказывает мне ,что единственный неординарно мыслящий гений, способный получить от такого произведения удовольствие - его автор.
PS прошу меня простить , что я не привожу здесь отрицательных примеров произведений и авторов - они не задерживаются в памяти, но, поверьте, в своё время я начиталась их до несварения. А вот положительный пример произведения необычного, странного, но никак не графоманской пачкотни: "Дом, в котором"Мариам Петросян
И читатели оценили это произведение очень высоко, создав огромное количество арта, обсуждений , по сути породив фандом, а рождение фандома уже само по себе означает высокую оценку.
Мне кажется, что, если уж берёшься за перо. и не просто берёшься за перо, а публикуешься тиражно, нужно чувствовать какую-то ответственность перед людьми, которые потратят время и деньги на поиски в твоей книге чего-то нужного им. В конце концов, сейчас существует столько ниш для самовыражения, даже с возможным фидбеком, что самый взыскательный графоман вполне в состоянии найти своё место под солнцем и свою аудиторию. Мне кажется, хоть я и не хочу возвращения идеологической цензуры, что хотя бы литературная, художественная, искусствоведческая цензура - хотя бы рекомендательная - должна быть, чтобы ограничивать выход в свет огромного количества пустой макулатуры. Жизнь коротка, да и леса жалко.