Избыточность бьющего, льющего света.
И ты можешь думать о забытых кроссовках и сердиться на не оригинальную способность - оставлять необходимое, о мрачном соседе с руками плюшкина, да о чем угодно, что никак не связанно с этим светом.
Оно само приподнимает, колдует и преображает.
Предельная насыщенность синевы неба.
Ещё капельку краски и оно приобретёт цвет, неизвестный ни небесам, ни тем, кто поднимает к ним глаза.
И пожелтевшие слова мной забытые припоминаются.
Паутина под ветром, ветром вблизи гор собирает капли дождя.
Тайну силы этих незримых, тонких нитей не разгадать.
И в такой силе красота и непобедимость.
Когда- то писала:
прикрываясь равнодушием, прячу беззащитность.
Чистейший уголок в душе прячу за отстранением.
Есть сплетенная оградка внутри.
Если упаду — затопчут и никто хруста не услышит.
Нельзя.
И упасть и думать так нельзя.
Солнце високосное, косит и сорняки стойкие, и минуты падают и по макушке, и у воздуха другая формула и он имеет вес, никто вот только не измеряет его тяжесть.
И дни за днями в незнакомом воздухе без кислорода, обливаясь водой не облегчающей охаешь, охаешь. И мимо дни.
А ведь рядом место, где ты по идиотский бормочешь ручью серебряному, булыжникам, ветру - как хорошо жить, как хорошо жить, и рядом — не хочу умирать и знаешь - почему?
Знаешь — почему стоило родиться.
И список не краткий. В нем и это место — ущелье Адыр -суу.
Дорого оно не мощью первотворения, человеком ещё не заляпанном, не силой и ошеломительностью красок и линий.
Немного и этим, но больше самоощущением себя, и ясностью мыслей, и объятием необъятного именно среди этих красок и линий.
Рядом все это и не поехала.
Старость - это ещё часто недосягаемость необходимого.
А кто-то ведь любит и холода февраля, они яростны, насмешливы, реабилитируют зиму, которая не умеет в наших краях приходить во время, долго топчется, белеет робко, шлепает и мутит в красках мутных. И вот февраль, после обманного тепла, каждый год верба верит ему и котёночком наивным идёт навстречу коварному, вот снег совсем не пушистый, и закрытые форточки, и ищут забытые перчатки, а кому-то хорошо, а кто-то радуется
и берет лопату, и детство рядом...
Тает снег.
Уходит в воздух. И воздух этот —лекарь.
Уходит в воду.
Целительна вода эта.
В небо и под землю уходит снег.
И так торопливо.
Снег мягкий, легкий все перехватил.
Все укутал. Напоследок обелил все темное.
Слетелись воробьи, зазвенело, ожило дерево.
Слетелись воробьи — какое то у них совещание важное. О чем то им надо договорится, надо принять решение и ведь согласятся они, сумеют, ведь это воробьи.
Да, когда нет самого важного все второстепенное выступает вперёд.
Если есть важное знают своё место незначительности, становятся незамечаемыми они.
Вот и март.
За всю зиму второй раз такой снег. Сегодня растает. Завтра? Не угадать, не рассчитать - непредсказуем март.
Будет метаться, затихать, греть, леденить, будет шалеть, трезветь, сильные будут влюбляться, слабые болеть - это март.
Всем стойкости перезимовавших птиц, устоявших веток, такого же достоинства перед тем, что падает на голову, как у можжевельника, снегом накрытого.