Москва. Декабрь 1989-го. В воздухе носится запах перемен. В столице он чувствуется сильнее, чем в нас, в провинции. Горбачевской перестройке остается жить меньше двух лет, а вместе с ней – и всей «советской империи», как потом назовут историки то государство, в котором мы родились.
На улицах – кооперативные магазины, палатки, торгующие пепси и чебуреками, киоски с музыкой и фильмами, видеосалоны… Кроме кооперативов уже появились малые предприятия. Как это всё должно работать, никто не знал. А оно, на удивление скептикам, работало. Люди бесстрашно бросались в новые стихии, как в холодную воду, и плыли к далеким, казавшимся счастливыми берегам, где ценятся предприимчивость и инициатива. Откуда у них взялось это бесстрашие, со стороны было непонятно. Оно совсем не вписывалось в созданный государственной пропагандой образ советского человека. Впрочем, кого этот образ ещё интересовал на излете 80-х?
Казалось бы, несколько десятилетий, прошедших после удушения нэпманов и кулаков, человеческая натура перемалывалась на предмет соответствия простой схеме: все вокруг государственное (читай – ничьё) и любое проявление самостоятельности наказуемо по закону. Но вот ведь как получилось: стоило совсем чуть-чуть приоткрыть лазейку в частную инициативу, как тут же нашлись люди, которые стали рождать идеи, разрабатывать способы и проявлять инициативы, как заработать деньги для себя, а не для государства.
Впрочем, государство еще не сдавалось. Плановая экономика защищала себя до последнего издыхания. Это мы почувствовали на себе, приехав в столицу на месячные курсы повышения квалификации работников Госснаба - Государственного комитета СССР по материально-техническому снабжению. Нас учили держать поставщиков и потребителей «на коротком поводке», чтобы, не дай Бог, не перешли на прямые связи (что такая тенденция уже намечается, вполголоса говорили преподаватели между собой). Прямые связи нарушат всю стройную госснабовскую систему, основанную на владении и распоряжении фондами.
Под этим волшебным словом подразумевался весь объем промышленной продукции, который производился в огромной стране. Через предприятия Госснаба, которые были в каждом регионе, осуществлялось материально-техническое снабжение всего народного хозяйства. И ничего нельзя было купить на стороне. Госснаб выступал посредником между производителем и потребителем, выделяя фонды тому и другому. Предприятия Госснаба аккумулировали продукцию на своих складах и отпускали ее по специальным разрешениям - нарядам. Помните фильм «Чародеи», который неизменно показывают под новый год? Там герой Семёна Фарады пытается получить по наряду волшебную палочку и бродит по нескончаемым коридорам Института Необыкновенных Услуг. Так вот, посмотрев это, считайте, что вы побывали в Госснабе СССР на Покровском бульваре, 3 - такие же коридоры и тупики.
Работая в этой системе, мы имели возможность видеть, как первые кооперативы, малые предприятия и разные общества с ограниченной ответственностью «вылупляются из скорлупы» промышленных производств, торговых предприятий, подрядных организаций, а также создаются «из ничего» – двумя-тремя друзьями, а иногда и просто знакомыми, однажды сошедшимся на каком-то общем интересе. Практически все они не миновали наших контор.
Получить наряд на фондируемую продукцию было заветной мечтой первых кооператоров и директоров малых предприятий, а если с нарядом не пройдет, то хоть «отщипнуть» со складов каких-нибудь излишков или неликвидов. Понять их было можно: надо же с чем-то начинать? Тут все средства были хороши: от протекции знакомых зав. складом до скромных подношений рядовым клеркам своей же кооперативной продукции – например, вяленых лещей или слипшихся конфет «Птичье молоко», даже отдаленно не напоминавших по вкусу аналогичный продукт, выпускавшийся нашей государственной фабрикой.
Так вот. Москва. Декабрь 1989-го. Гололед и оттепель, оттепель и гололед. Зима никак не приходит. Скользкие тротуары не посыпаются песком. У кооперативных палаток очереди и мусор. Впрочем, очереди везде. Толпы приезжих штурмуют магазины. Штурмуем их и мы, стажеры Госснаба, в единственный свободный день, который выдался перед защитой курсовых работ…
И все-таки в воздухе носится запах перемен. В столице он чувствуется сильнее, чем у нас, в провинции. Мы хронически не высыпаемся, замотанные московской суетой. Вечером дружно клюем носом, сидя в гостиничном холле перед телевизором – голос Кашпировского погружает в нирвану. А потом до пяти утра смотрим выступления на съезде народных депутатов – умные, хлесткие, совершенно невозможные еще вчера – и поражаемся открывающейся перед нами бездне правды о нас самих.
Днем, обсуждая услышанное, пытаемся говорить с преподавателем: что же будет дальше? Ведь вроде бы правы те, которые идут за Ельциным? «А у них есть концепция? – спрашивает многомудрый профессор. – Нет? Ну вот когда будет концепция, тогда и поговорим. А то заладили - дайте свободу, дайте предпринимательство!» При этом слово «концепция» он произносил небрежно и со столичным снобизмом – «консепсия».
…Прошло с тех пор больше тридцати лет, но я до сих пор не знаю, была ли серьезная научная концепция развития страны у тех, кто в декабре 1989-го требовал отмены руководящей роли КПСС. А вот 90-е годы помню хорошо.