Глава 8. Который день? Который год? Который век?

1
- Знаешь, а я, кажется, нашел кандидатуру на начальника облздрава! – как бы, между прочим, произнес Константин Федорович, когда они вдвоем с Литовченко сидели напротив друг друга за какими-то документами.

- И кого? – поднял тот на него свой взгляд.

- Кого? А вот ту самую Ивановскую! Про которую ты мне говорил, помнишь?
 
- Да ты что?!

- Да! Я вчера очень долго беседовал с ней. Она создает впечатление абсолютно подготовленного для такой должности человека, хотя и самая молодая из них всех. Она нестандартно мыслит, у нее есть определенные соображения относительно того, в каком направлении двигаться дальше. Во всяком случае, среди всех заместителей Бахтина я бы остановился именно на ней!

- Вот это да!! Ну, Валерка! Теперь держись! – с нескрываемым азартом, который без сомнения указывал на какие-то их личные взаиморасчеты с Красовским, тут же вскочил из-за стола губернатор. – А ну, давай ее сюда!

- Да подожди! – улыбнулся Школьников его столь бурной реакции. – Она сама еще не дала согласие. Попросила дать ей подумать.

- Ну, Ва-ле-ра! – продолжал ходить туда-сюда Литовченко. – И сколько она собирается думать?

- Я дал ей два дня.

- Ну, теперь держись у меня, Валера!


Валерия Всеволодовна вошла в кабинет, улыбаясь Школьникову, словно они были знакомы уже много лет. И такая ее откровенная дружеская улыбка, как бы свидетельствующая об их каких-то особых отношениях, не вызывала сейчас у Константина Федоровича ни малейшего недовольства. А ведь до этого он одним лишь взглядом, поведением бровей немедленно осаживал любые попытки даже самого ничтожного фамильярного поведения своих подчиненных независимо от их пола и возраста. Причем проделывал он это без грубости, но настолько эффективно, что напрочь отбивал у тех желание еще раз повторить что-либо подобное.

Константин Федорович знал, что за ним успело закрепиться мнение, как о молодом, но строгом и, главное, справедливом руководителе, и он намеревался сохранять это мнение и в дальнейшем. Его секретарша, та самая Лена Павленко, с которой Школьников работал еще в райкоме партии, и которая сама напросилось на работу к нему, как только он появился в обладминистрации, однажды вроде бы ненароком проронила, подавая документы на подпись:
- Константин Федорович, а вы знаете, многие наши женщины боятся даже зайти к вам в кабинет….

- Это почему же?  Я такой страшный? – усмехнулся он тогда.

- Не думаю…. Скорее наоборот…. Но вы очень строгий мужчина…, – игриво продолжила секретарша.

- Какой уж есть…! Ты скажи им, Лена, что в этом здании нет ни мужчин, ни женщин! Здесь только лишь одни сотрудники…, – тут же оборвал он попытку малейшего флирта с ним.

А вот при виде улыбающейся ему сейчас, словно своему старому приятелю, Ивановской он испытывал лишь нескрываемое собственное удовлетворение от их новой встречи и ощущал себя скорее, действительно, ее другом, нежели начальником. Поэтому на веселое и легкое «Здравствуйте, Константин Федорович!» он так же легко и, тоже улыбаясь, произнес:
- Здравствуйте, здравствуйте Валерия Всеволодовна!

Сиреневый костюм с юбкой выше колен позволял теперь не только вновь оценить всю ее без преувеличения великолепную фигуру, но и покрытые темным капроном идеальные женские ноги, которые в первую их встречу были невидимы из-за широких «клешей». Но главное, по-прежнему содержалось в ее глазах: лукавых, искрящихся, улыбающихся ему….
   
- Вы знаете, я подумала! И, наверное, вас огорчу…. Я решила отказаться от вашего предложения! – сообщила она сразу, присаживаясь за столом с тем же  аристократическим изяществом, что и в прошлую их встречу.
   
- Но у меня есть для вас и приятная новость! – тут же, улыбнулась снова. – Я решила остаться! Не уходить из управления и после ухода Бахтина. Мне почему-то очень хочется поработать с вами, Константин Федорович. Как вам такой вариант?

- Ну что ж, вариант не самый плохой. Но и не самый хороший…, - с огорчением произнес Школьников. - Я рассчитывал совсем на другой вариант, Валерия Всеволодовна…. Что вас остановило, если не секрет? Прошлый раз мне казалось, что вы были почти готовы принять мое предложение….

- Мне тоже так казалось прошлый раз, Константин Федорович. Должна вам сказать, вы умеете уговаривать! – она снова подарила ему обворожительную улыбку. – Но…. Но придя домой…. Еще раз все хорошо обдумав, взвесив…. Понимая, что все это не мое….  Я все - таки решила отказаться!
 
- Извините, если не оправдала ваших ожиданий, - снова с улыбкой, но теперь уже с налетом некой грусти закончила Валерия Всеволодовна через небольшую паузу.
 
- И вот еще что…. Не знаю, может это слишком самонадеянно и вообще слишком с моей стороны…. Одним словом я хочу вас поблагодарить за ваше предложение и подарить вам вот…, - с этими словами она вытащила что-то из своей дамской сумочки. – Это тотем. Я привезла его прошлым летом из Индонезии. Мы там отдыхали семьей. Говорят, он приносит удачу…. Я очень хотела бы, чтобы вам удалось все, что вы задумали, Константин Федорович!

С этими словами она положила перед ним на столе деревянную фигурку какого-то индонезийского божка. А он увидал ее смущенное лицо, теперь уже неуверенный, а наоборот, какой-то совсем беспомощный, словно затравленный взгляд, растерянные глаза, смотревшие на него и, несомненно, желавшие ему только добра и удачи.

- Извините еще раз! – тут же резко встала она из-за стола, как только их взгляды встретились, повернулась и пошла прочь.
 
– И звоните, если захотите еще поговорить! – обернулась к нему вновь с той же неуверенной улыбкой уже перед самым выходом из кабинета.

- «Что это с ней…? А со мной…? Я что, начинаю влюбляться? –  соображал не менее смущенный и растерянный Школьников, когда остался один. – Этого только не хватало!»


Дома вечером он был особенно внимателен и нежен с женой, стараясь, таким образом, поскорее забыть все связанное с Ивановской.

- Что это ты, Костя, сегодня ласковый такой, а? – подшучивала над ним, улыбаясь, Галина Николаевна, когда он в очередной раз прилип к ней со спины, обнимая и целуя.

- А разве я бываю с тобой неласковым? – промурлыкал он.

- Бываешь, бываешь…. Рад, что неделя закончилась, да? Завтра на работу не надо выходить….
 
- Не только этому…! Рад, что у меня такая жена красивая…!

- Ой! – нежно потрепала она его за ухо, развернувшись в объятиях. – А что это у нас глазки такие масляные…? Наверное, хотят чего-то…?
 
- Они постоянно хотят! Будто не знаешь!

- Что-то незаметно в последнее время…! После того, как ты опять со своим Литовченко связался…!

- А вот сейчас заметишь! – уже со всей страстью прижал он ее к себе. – Катя где?

- В школе. На вечере.

- Значит успеем!

- Еще чего! – тут же сменив улыбку на возмущение, решительно отстранилась от него Галина Николаевна. – Не хватало, чтобы она нас застала! Подождешь! Пока спать все ни улягутся!
 
- Так это когда будет…, – сообразив, что все дальнейшие уговоры бесполезны, уныло произнес Школьников.

- Вот когда будет - тогда и будет! – подвела неутешительный итог супруга.

- Коля сегодня звонил! - поспешила она тут же перевести разговор на другую тему.

- Как он…? – уже без настроения вяло поинтересовался Константин Федорович.

- Меня еще не было. С ним Катя разговаривала. Говорит, что все нормально…, - стараясь не замечать недовольство мужа, спокойно продолжала Галина Николаевна, собирая на стол ужин. -  Говорит, что папе на работу звонить бесполезно - он все время занят, а вечером в общежитии к телефону-автомату не пробиться….

Николай Школьников после окончания десятилетки решил пойти по стопам своих родителей и учился теперь на первом курсе Харьковского авиационного института. Примерно раз в неделю он звонил либо, как сегодня, домой, либо отцу на работу, так как рабочий телефон Галины Николаевны на заводе выхода на междугороднюю связь не имел.
 
- А вечером надо еще и по девочкам пробежаться, - усмехнулся по-прежнему мрачно Константин Федорович.

- А как же! И это тоже надо….
   
 
Было уже за полночь, когда он получил то, что хотел. Но так долго ожидаемая и будто произошедшая по заранее запланированному графику близость с женой была уже не столь желанна, как еще несколько часов назад, и не столь страстна, как ему мечталось до этого. Константину Федоровичу казалось, что оба они только что отработали некую «обязательную программу» по заранее утвержденному плану, в которой было больше супружеского долга и обыкновенной физиологической потребности, нежели подлинной страсти и влюбленного безрассудства.
 
Когда уже улеглись спать, и притихла во сне должно быть вполне ублаготворенная Галя, Школьников еще долго находился в состоянии непонятной, не до конца объяснимой, но с каждым годом все больше и больше дающей о себе знать досадной неудовлетворенности. Он размышлял, пытаясь понять ее причину, искал выход, потом, так и не найдя,  чтобы отвлечься начал думать о работе и в конечном итоге снова в  памяти всплыли подробности сегодняшней встречи с Валерией Всеволодовной. А когда засыпал, в сознании то и дело всплывали и перемешивались между собой на затуманенном сиреневом фоне самые разнообразные, нечеткие, вычурные образы: рыжеволосые, с раскачивающими бедрами в брюках «клеш», с  озорными, манящими к себе светло-карими глазами….
 

2
- Ну, что там твоя Ивановская? Два дня давно прошли…! – с хитроватым, плутовским выражением лица поинтересовался Литовченко в понедельник утром.

- Она такая же «моя», как и твоя! – Школьникова почему-то сразу возмутил такой, в общем-то,  довольно безобидный вопрос губернатора.
 
Возмутил, может из-за того, что Литовченко вновь снабдил его той же скабрезной улыбкой, как и тогда, когда впервые сообщил ему об интимных отношениях Валерии Всеволодовны с Красовским.

- Опять ты к словам придираешься! Я тебя о деле спрашиваю, а ты…! Она решила что-то? – с ответным недовольством повторил свой вопрос Литовченко.
 
- Решила…. Она отказалась.

- Жаль…. А впрочем…. Может и к лучшему! Как говорится, курица – не птица, баба – не человек! Ну, какой из нее был бы руководитель управления?! – уже в спокойном тоне произнес губернатор.

 - Руководителем должен быть мужик! – продолжал развивать он свой гендерный кадровый подход. – Тем более в медицине! С ее вечными бабскими сплетнями и пересудами….

- Знаешь. Я заметил, что сплетни любят распускать не только бабы! – усмехнулся Школьников.

Это был намек на самого Литовченко, на его же озвученные несколько  дней назад и, как оказалось, не соответствующие действительности довольно пикантные сведения о вовсе незнакомой ему женщине. Но губернатор,  естественно, даже не догадался, кого имеет в виду сейчас его заместитель, а, не догадавшись, согласился:
- Это точно…. Бывают и мужики хуже баб…. А что касается начальника облздрава, ты посмотри на Морозова, главврача областной больницы….

- Уже посмотрел….

- В каком смысле?

- Имел с ним довольно продолжительную беседу….

- И что?

- Скользкий он какой-то…. Много говорит не по делу. В рот заглядывает…. Не понравился!

- А кто сейчас не скользкий?! Видите ли, он ему «не понравился»….! Когда я так говорю про Бахтина, так ты мне сразу норовишь тут же что-нибудь в пику вставить! «Доказательства» требуешь…! «Скользкий»…! Морозов почти десять лет во главе самой большой больницы области. И все эти десять лет, между прочим, при твоем любимом Бахтине…! Выходит, не такой уж и плохой руководитель! Так что, советую тебе к нему присмотреться! По - внимательней!

- Я вижу, тебе чтоб понравиться, надо быть, как эта - Ивановская! –  рассмеялся губернатор теперь уже вполне благодушно. - Как она внешне-то? Валера, думаю, для себя абы кого не выберет…!

А Константин Федорович отметил, как этот смех и вроде бы шутливые, но опять нечистоплотные намеки Литовченко, вновь вызвали в нем внутренний протест, желание немедленно возразить. Но на этот раз он ничем не выдал своего недовольства.
 

В определенной степени губернатор был прав, Ивановская еще долго не выходила у Школьникова из головы. Что-то заставляло его вновь и вновь мысленно возвращаться к их двум, вроде бы, вполне обычным встречам. Ему хотелось, чтобы Валерия Всеволодовна по каким-нибудь служебным делам снова появилась в его кабинете, как такое иногда случалось с другими заместителями Бахтина. Но этого не происходило. А со временем круговерть многочисленных повседневных забот захлестнула молодого заместителя губернатора, и лишь деревянный индонезийский божок, что лежал в самом нижнем ящике его стола иногда напоминал ему об этой женщине.
 

Минуло полгода. Ушел Бахтин. Но не на пенсию, а проректором в институт усовершенствования врачей. Его вполне заслуженный переход на столь почетную должность почему-то вызвал длительное негодование Литовченко и такое же внутреннее торжество Константина Федоровича.
 
По настоянию губернатора областное управление здравоохранения возглавил тот самый Морозов, видимо, уже осведомленный о не очень благосклонном отношении к нему Школьникова. Вначале новый начальник облздрава старался любыми возможными способами как можно скорее понравиться, угодить Константину Федоровичу, но делал он это с таким унизительным, порой переходящим все рамки приличия, низкопоклонством, что всякий раз попадал в еще бОльшую  немилость у своего непосредственного руководителя. В итоге трусоватый, но хорошо искушенный в «дворцовых» интригах Морозов приловчился для решения возникших проблем направлять к Школьникову вместо себя своих заместителей. Так встречи Константина Федоровича с Валерией Всеволодовной возобновились и носили теперь почти регулярный характер.
 
И каждая новая их встреча все больше и больше включала не только обсуждение чисто деловых вопросов, но и обязательно каких-нибудь личных, на первый взгляд вроде бы малозначительных, но доверительных, которые бы они никогда не позволили  обсуждать, ни с кем другим в областной администрации. А их взаимные улыбки, едва уловимые оттенки разговора и полутона с каждой новой такой встречей стали иногда напоминать свидание двух неопытных влюбленных, стеснявшихся признаться в своей влюбленности, нежели отношения начальника и подчиненной.
 
Все эти двусмысленные нюансы очень сильно смущали Константина Федоровича и, наоборот, откровенно веселили Валерию Всеволодовну, которая, по-видимому, уже пережила свое первоначальное смущение.
 
Вскоре особо внимательные коллеги по управлению заметили, с какой легкостью Ивановская соглашается пойти на доклад к Школьникову, которого многие из них побаивались, и с каким довольным видом всякий раз она оттуда возвращается. Такому «феномену» надо было обязательно найти какое-то объяснение. А поскольку Валерия Всеволодовна к тому времени оказалась единственным заместителем начальника управления, остававшимся на этой должности еще со времен Бахтина, то вскоре поползли слухи, что ее муж будто бы давний партнер Константина Федоровича по бизнесу, и что они даже дружат семьями. Найдя для себя столь логическое объяснение, "внимательные коллеги" успокоились. Но такого спокойствия вовсе не было в душах тех, кого они обсуждали.

После каждой встречи с Ивановской Константин Федорович непременно давал себе слово прекратить эту откровенную двусмысленность их отношений и в следующий раз вести себя, как и подобает начальнику. Но при следующей встрече он сразу забывал о принятом решении, лишь увидав улыбку входившей к нему в кабинет Валерии Всеволодовны. В конечном итоге Школьников вынужден был утешать себя тем, что нет ничего предосудительного в их такой необычной манере ведения разговора, поскольку эта необычность никогда не выходила за пределы его служебного кабинета и уж тем более, никак не сказывалась на производственных и семейных взаимоотношениях.
 
Так прошло еще полгода.

 
Константин Федорович находился по служебным делам в Киеве, в администрации Президента, когда ему позвонил Литовченко:
- Костя! У меня только что был Морозов. Просил ему помочь. Там в Киеве сейчас находится Ивановская. Решает вопрос о выделении дополнительных средств на реконструкцию областной детской больницы. В Минздраве она вроде бы все уже порешала. Но теперь дело уперлось в Минфин. Он просит, чтобы ты ей оказал содействие….

- А он что, сам мне не мог позвонить? -  произнес недовольно Константин Федорович.

- Он так тебя боится, что сам не решился! – рассмеялся губернатор. – Сейчас он тебе перезвонит. Расскажет все более подробно.

Спустя некоторое время, действительно, позвонил Морозов. Многократно извиняясь и раболепно лебезя, тот обрисовал совсем нехитрую проблему: Ивановская находится сейчас в приемной заместителя министра финансов со всеми необходимыми документами, но ее предупредили, чтобы она даже не совалась к тому в кабинет, поскольку замминистра имеет привычку решать подобные вопросы с чиновниками более высокого ранга.
 
Школьников поехал в Минфин. Шел уже восьмой час вечера, когда он отыскал там сидящую на диванчике Валерию Всеволодовну. Увидав его, та устало улыбнулась, указав на дверь, в которую им обоим теперь необходимо было попасть:
- Там только что началось какое-то совещание. Зашло человек пятнадцать.  Думаю, это надолго.

Из здания Кабмина они вышли уже в начале одиннадцатого, но с вожделенной подписью замминистра, непосредственное получение которой заняло не более десяти минут.
Теплый майский вечер уже давно повис над столицей. Мягкий свет фонарей, буйство молодой зелени и необычная тишина улицы Грушевского, теперь лишь изредка нарушаемая шумом шин проезжающего по брусчатке одинокого автомобиля, придавали вечеру дополнительную прелесть и заметную романтичность, которая всегда чувствуется весной.
 
- Вы где остановились? – поинтересовался Школьников.

- В «Днепре».

- Я тоже. Странно, что мы еще там не встретились, - улыбнулся он. – Пройдем пешком?

- Да, конечно! Я сегодня с самого утра по всем этим нескончаемым кабинетам….

- А я вчера вечером видела вас в гостинице! – улыбнулась ему через минуту, когда они неторопливо шли рядом.

- Видели?! Почему же не окликнули?

- Мне показалось это не очень удобным….
 
А потом оба надолго умолкли, думая об одном и том же. О том, о чем они  думали уже давно, практически при каждой их встрече, но о чем не решались даже обмолвиться. Теперь же, идя рядом притихшей весенней улицей и вдыхая аромат этого без преувеличения романтического киевского вечера, оба  понимали, что сегодня все и может произойти. Сегодня или никогда!? И оба решали сейчас для себя этот вопрос.
 
- На ужин в ресторан мы уже точно не попадем, - прервал затянувшееся молчание Школьников, когда они подошли к входу в гостиницу.

- У меня остались бутерброды, еще из дома…. Есть чай и кофе, - с окончательно решившим все для себя взглядом посмотрела на него Валерия Всеволодовна. – Так что, если не побрезгуете, милости прошу….

- Не побрезгую, - улыбнулся он.


3
Номер был небольшой, одноместный.
 
Они придвинули к кровати журнальный столик и единственное кресло. Валерия Всеволодовна стала выкладывать из холодильника всю свою нехитрую закуску.

- У меня есть еще вот что! – с радостной улыбкой вытащила она из тумбочки едва начатую бутылку коньяку. – Это я вчера отпила, чтобы уснуть поскорей после бесконечных баталий в родном министерстве!

- О-о! Великолепно! – воскликнул Константин Федорович, понимая, что выпить сейчас им обоим просто необходимо.

Потом они пили коньяк, закусывая бутербродами и еще какой-то снедью, и все время говорили. Говорили только о работе без прежних двусмысленных нюансов: обсуждали Морозова, Бахтина, Литовченко, кого-то еще….
 
Валерия Всеволодовна настояла, чтобы на правах гостя Школьников занял единственное кресло, а сама разместилась на кровати. Теперь сидя так, что ее неприкрытые юбкой колени оказались вровень со столом и буквально вплотную с его креслом, она откровенно смущалась такому своему непредвиденному ранее, а выходило, будто ею же специально подстроенному положению. Замечая это смущение, Константин Федорович старался смотреть не вниз, а ей в лицо, она же - куда-то все больше в сторону, словно опасаясь встретиться с его взглядом, находя при этом новые, порой неожиданные темы для продолжения разговора. И оба понимали, что весь их никчемный разговор предназначен только лишь для того, чтобы не молчать, может даже  оттянуть то, чем в действительности были заняты мысли обоих.
 
Она продолжала говорить, когда Константин Федорович, наконец-то, решившись, со словами: «Какую ненужную чушь мы с тобою сейчас несем!?» положил свою руку на ее неприкрытое колено. Когда эта рука заскользила  выше по ноге, а она облегченно заулыбалась, оборвав себя на полуслове, он притянул ее всю к себе и тут же, почувствовал в своих губах ее губы, умолкшие, мягкие, словно набухшие от ожидания, податливые и готовые на все. А совсем рядом лучились покорностью и счастьем, давно ждавшие, ее светло-карие глаза.

Затем они стаскивали с себя и другого одежды, но когда добрались до самого сокровенного, Валерия Всеволодовна внезапно решительно отстранилась:
- Нет, нет! Давай, все-таки, сначала примем душ! Я не могу так!

А потом они не спали всю ночь, воплощая самые невероятные, казавшиеся до этого совершенно бесстыдными эротические фантазии. Заснули под утро уже вконец измотанные и обессиленные.

 
Разбудил их звонок телефона, когда было почти десять часов утра. Звонил Литовченко.
 
- Ты что, еще спишь? – удивился тот, услыхав хриплое спросонья «да» Школьникова.

- Еще сплю…. Вчера пришлось до полуночи ублажать Скрипченко. Теперь вот голова раскалывается, - соврал Константин Федорович.

Скрипченко, с которым у Школьникова сложились неплохие отношения, был куратором их области в Администрации Президента.

- Ублажил? – засмеялся губернатор.

- Надеюсь….

- Ладно. А что с больницей?

- Какой больницей?

- Я же просил тебя вчера помочь Ивановской в Минфине!

- А-а! – протянул Школьников. – Все в порядке…. Документы подписаны….
 
- А где она?

- Кто?

- Ивановская! Морозов не может до нее дозвониться!

- А я откуда знаю? – специально зло ответил на это Школьников.

- Ладно. Отдыхай…, - примирительно произнес губернатор и положил трубку.
 
- До тебя Морозов дозвониться не может, - встал Константин Федорович с кровати и как был, в чем мать родила, направился было в душ.

- Вот и чудесно…, - счастливо промурлыкала та, которую не могли найти, улыбаясь и потягиваясь под простыней, словно кошечка.

- А ведь, действительно, чудесно! – тут же возвратился Школьников к ней,  откидывая простыню в сторону.

Опять они проснулись уже после обеда.
 
- Может, мы все-таки что-нибудь поедим? – предложила Валерия Всеволодовна, выйдя из душа с чалмой из полотенца на голове.  – Я есть хочу ужасно!

- Ты вчера, между прочим, съел все бутерброды, пока я говорила…, - улыбнулась ему через минуту, заметив, как Константин Федорович, лежа на боку, рассматривает ее всю, пока она в одних лишь туфлях с обернутом вокруг головы полотенцем передвигается по номеру, производя уборку на столе после вчерашней трапезы.
 
А Школьников, наблюдая за такими вроде бы простыми, но изящными движениями ее обнаженного тела, испытывал сейчас самое настоящее эстетическое наслаждение. В том, что Валерия ничуть не стеснялась своей наготы, чувствовалась ее какая-то особая открытость, может даже незащищенность и одновременно доверительность, уверенность в нем самом, что как раз и вызывало его схожие ответные эмоции. И переживая сейчас эти чувства, Константин Федорович раздумывал над особенностью взаимоотношений мужчины и женщины, над тем, как всего лишь одна ночь может вот так сблизить, буквально породнить вчера еще пусть давно знакомых, а все же абсолютно чужих людей.

- У меня, кстати, сегодня в девятнадцать пятьдесят поезд, - проговорила Валерия Всеволодовна, на этот раз, склонившись над столом в полуметре от него.

- Вот поезд, как раз, некстати! – притянул он упругое, прохладное после душа и вновь желанное женское тело, целуя его в живот.
 
- Костя! Я, правда, очень хочу есть! – уперлась на этот раз она коленями в край кровати, прижав его голову к себе.
 
- Значит, надо идти в ресторан…. Нельзя же допустить, чтобы любимая женщина голодала….

- Перестань! – тут же отстранилась Валерия. – Побереги такие слова для жены! Когда вернешься….

И Константин Федорович заметил, как неожиданно погрустнели ее глаза, а по лицу пробежала тень той самой совершенной беспомощности, точно такой же, как год назад, когда  она дарила ему индонезийский тотем, ознаменовавший начало их сближения.


- Давай расстанемся здесь. Не хватало еще, чтобы нас кто-нибудь увидел вместе возле вагона, - решительно предложила Валерия, когда они подъехали к вокзалу.
Предложение было абсолютно здравым. Поезд был фирменным «Киев-Привольск», и вероятность встретиться с кем-то из общих знакомых была очень высокой.

Школьникова смутило то, каким тоном оно было высказано: сухо и по-деловому. Весь остаток сегодняшнего дня Валерия Всеволодовна была заметно не в духе: и когда они обедали в ресторане, и после, когда гуляли по городу, убивая время перед поездом. Ее словно подменили после того, как он назвал ее «любимой женщиной». Тень безрадостной задумчивости и даже некой растерянности с тех пор не сходила с ее лица, а когда он пытался развеселить ее шуткой, она улыбалась нехотя, лишь для формы, продолжая размышлять о чем-то своем.

Расстались тут же, на привокзальной площади. Она только сказала ему «Пока!» и пошла прочь, не оглядываясь.

Дождавшись, когда ее фигура скрылась за вокзальными постройками, Школьников двинулся в сторону города. Ему необходимо было пройтись, подумать, понять, чем так расстроили Валерию слова, произнесенные им, действительно, наспех, с легкостью. И он вдруг осознал, что на самом деле ничего не знает об этой женщине, о ее прошлой и настоящей жизни. Теперь ему казалось, что во всем произошедшем между ними этой ночью, было скорее больше ее личной неудовлетворенности своими взаимоотношениями с собственным мужем, нежели каких-то особых чувств к нему, Школьникову.

«Да она просто использовала меня для своих утех, как, впрочем, и я ее» -  пытался он добить все свои прежние возвышенные чувства, уже растянувшись на кровати в гостиничном номере и вспоминая подробности их постельных сцен. Но почему-то именно воспоминания о том, с какой застенчивостью и одновременно преданной покорностью она выполняла прошлой ночью его самые безумные прихоти, в очередной раз приводили к мысли, что вовсе не желание насладиться только плотскими утехами двигало ею тогда.
 
Так и не придя к какому-то определенному логическому выводу, Константин Федорович решил переключиться на другое. Теперь он размышлял над тем, что вот так запросто с этой женщиной впервые изменил жене, впервые за двадцать лет их совместной семейной жизни, и не испытывает сейчас никаких угрызений совести, чего всегда боялся и что всегда его останавливало до этого в подобных ситуациях. А вскоре на него накатило чувство усталости после бессонной предыдущей ночи, и уже засыпая, он решил обо всем додумать завтра. Завтра утром вылетал его самолет на Привольск, а значит, у него будет еще достаточно времени все еще раз обдумать.


4
- Пусть ко мне зайдет Ивановская с документами по областной детской! – распорядился Школьников секретарше, как только появился у себя в приемной.
 
Из аэропорта он сразу поехал на работу. Всю дорогу, и когда в Киеве добирался из гостиницы в аэропорт, и во время полета, и после, когда из местного аэропорта направлялся в обладминистрацию, он размышлял о Валерии Всеволодовне и их теперь уже новых отношениях. Отношения эти надо было как-то окончательно обозначить и определить: и для себя, и для нее.
 
Теперь Константин Федорович чувствовал свою ответственность перед этой женщиной. Прокручивая в своем сознании отдельные моменты ее поведения той ночью, вспоминая взгляд ее глаз, который, как ему казалось, он уже научился хорошо распознавать, Школьников пришел к окончательному выводу, что со стороны Валерии все произошедшее, точно не было какой-то привычной интрижкой или желанием «отомстить» своему мужу, как казалось ему ранее. Теперь Константин Федорович был убежден, что какими бы ни были ее личные побудительные мотивы, как всякая нормальная женщина, она переживает о случившемся больше него самого. Следовательно, он - мужчина просто обязан ее успокоить и предоставить возможность первой решать, как быть им дальше.
 
- Как хорошо, что ты меня пригласил! Я просто не находила себе места! Все думала! Как мы снова встретимся?! Что ты думаешь теперь обо мне?! – она начала говорить это сразу же, еще с порога, только увидав его добродушную улыбку и услыхав его дружеское «Привет!»

– Я так боялась! Так боялась! Какой ты все-таки молодец, что меня пригласил! – продолжала твердить Валерия Всеволодовна без малейшей доли наигранности. – Я только из-за этого и вышла сегодня на работу! Сразу после поезда…! Не могла сидеть дома! Решать…. Как мы теперь с тобой увидимся?! Что ты обо мне  думаешь…?!

- А теперь я спокойна! – радостно заключила она.

Константин Федорович лишь улыбался, слушая столь выразительный и, несомненно, чистосердечный монолог, понимая какой камень с ее души снял своим приглашением.

- Ну, что? Я пошла, работать?! – теперь уже с прежним лукавством посмотрела она ему в глаза, продолжая прижимать к себе папку с документами, будучи абсолютно уверенной, что никакие бумаги Школьникова не интересовали.
 
- Все было хорошо, – подытожил он, по-прежнему, улыбаясь. – Иди…. Мне тоже надо сейчас идти на доклад к Литовченко. До встречи!
 
- До встречи! Целую тебя! – послала она ему воздушный поцелуй, после чего,  сделав деловой, даже озабоченный вид, вышла из кабинета.
 
Неожиданно у Школьникова тоже полегчало на душе от этой короткой, но как оказалось очень необходимой им обоим встречи. И довольный собственной проницательностью и благородством, он теперь с благодушным настроением начал свой обычный рабочий день.
 
Когда же вечером Константин Федорович появился дома, когда увидел радостные лица встречающих его после нескольких дней командировки, ничего не подозревавших жены и дочери, он впервые за эти дни испытал то самое чувство вины и непростительной измены, отсутствием которого у себя удивлялся еще прошлым вечером в киевской гостинице.

 
Несколько дней Валерия Всеволодовна не заходила к нему, и он был рад такому обстоятельству. Теперь ему надо было разобраться уже с самим собой. Он догадывался, что Ивановская не заходит специально, ждет, чтобы он первый позвонил или, как и в прошлый раз, через секретаршу пригласил ее к себе под каким-нибудь служебным предлогом. А он этого не делал, так как не знал, что ей сказать теперь.
Константин Федорович уже мучился из-за случившегося с ними в Киеве, сознавая только лишь, как все это нехорошо, заурядно, аморально и пошло. А поспешив успокоить Валерию Всеволодовну сразу после своего возвращения из столицы, он не только успокоил, но и обнадежил ее и тем самым поставил себя самого в двусмысленное, глупое положение, требующее от него какого-то нового продолжения. А всякое продолжение теперь в его понимании было бы еще более аморальным и пошлым, не соответствующим его же собственным представлениям о достоинстве, семейной жизни и, главное, было бы безнравственно, низко по отношению к Галине Николаевне….
 

Прошло уже больше недели после их последней встречи, когда Ивановская вновь появилась в его кабинете с какими-то документами. У нее было веселое доброжелательное настроение, она улыбалась ему с тем же озорным задором, что и раньше. Они так же, как и прежде, обсуждали производственные вопросы с примесью чего-то сугубо личного, но, не выходя за традиционные рамки, без каких-либо намеков на их новые отношения. Беседа отличалась от всех предшествующих лишь тем, что оба были теперь на «ты», называя друг друга только по имени. Но оба понимали, что им необходимо договорить то, что было пока недосказано, как и то, что инициатива для такого разговора должна исходить от мужчины.

Поэтому в конце беседы, когда оттягивать дальше было уже нельзя, Константин Федорович смущенно произнес:
- Лера…. У меня эта неделя была просто сумасшедшей…. Некогда было даже подумать! Подумать над тем, где бы мы могли с тобой встретиться…. Но я обязательно придумаю что-нибудь в ближайшее время!

При этом он состроил извинительную улыбку на лице, чтобы она ему поверила, чувствуя, как краснеет от собственной лжи, и вначале ему даже показалось, что он достиг желаемого результата, услыхав в ответ ее веселое и легкое «Хорошо!».

- Отдыхайте, Константин Федорович! – вроде бы с прежним озорством, но уже совсем по-иному, холодно, с вызовом произнесла она спустя мгновение и, сменив улыбку на разочарование, поспешила к выходу.

А Школьников ощутил чувство облегчения и стыда одновременно за свое такое придуманное наспех объяснение, которому Валерия, как ни старалась этого скрыть, явно не поверила и за то что, из-за своей нерешительности оставил в ее душе новое ожидание. И причиной такой неопределенности были не только моральные терзания или нежелание огорчить, может даже обидеть женщину, которая теперь была ему далеко небезразлична. Все было значительно сложнее и проще. Тогда в Киеве именно с этой женщиной он испытал то, что никогда не испытывал ни с какой другой, в том числе и со своей женой. А попробовав запретный, но сладкий плод, Школьников постоянно ловил себя на мысли, что хочет вкусить его снова, несмотря на все свои представления о морали.
   
Поэтому еще через неделю, в пятницу, окончательно поборов внутренние противоречия, он опять через секретаршу вызвал Валерию Всеволодовну к себе по  служебным вопросам. Она вошла, так недвусмысленно и хитро улыбаясь, словно заранее знала все: и о чем он успел передумать за эти дни, и что намерен ей сказать теперь. От такой ее очевидной и нескрываемой догадливости ему опять стало стыдно за свое откровенное мальчишество,  и, ощущая, как вновь начинает краснеть, он сразу же произнес:
- Лера, я договорился с приятелем насчет квартиры…. Поэтому если ты…. Мы могли бы….

- Какая квартира, Костя…!? Какие приятели…!? – усмехнулась Валерия. – Квартира находится в пяти минутах ходьбы отсюда!

И увидав недоумение на его лице, пояснила:
- Мы семьей живем в загородном доме. А наша квартира в центре сейчас пустует! Я иногда захожу туда только для того, чтобы полить цветы!

- Так мы, что, можем…, - промямлил он.

- Да, Костя! Мы можем все и прямо сейчас! – с неким вызовом произнесла она. – Ты только сам определись! Хочешь ли ты этого?!
 
- Хочу! И прямо сейчас! – решительно выпалил Константин Федорович.

- Ну, прямо сейчас не смогу я! - рассмеялась Валерия Всеволодовна уже вполне благодушно на такую его немедленную готовность. - Надо будет как-то объяснить Морозову мое отсутствие. Давай все-таки лучше после работы!
 

Она открыла ему дверь одетая по-домашнему, в простеньком халате. Он протянул ей бутылку шампанского и коробку конфет, что купил по пути.

- Ты прям, как в фильмах про это самое! Джентльменский набор! – засмеялась Валерия, принимая подарки. – Проходи!

- Я все-таки сбежала сегодня пораньше…! Надо было здесь немного прибраться к твоему приходу! - продолжала она звучно вещать из спальни, когда Константин Федорович прошел в гостиную. – Ты можешь идти в душ! Там твое - большое желтое полотенце! А я пока застелю постель…!
 
Школьникова несколько удивила ее такая лишенная всякой лирики обыденная практичность. И хотя он понимал, что времени у них не так уж много, и Валерия говорит ему абсолютно нормальные, здравые вещи, про себя подумал: «Просто и без сантиментов! Как на приеме у врача!».
 
А потом было повторение всего, что было с ними в гостиничном номере. На этот раз даже еще более страстно, еще более откровенно и беззастенчиво с небольшими перерывами на шампанское.
 
Разъехались они каждый на своем такси уже в начале одиннадцатого.

Галина Николаевна не особо удивилась его столь позднему приходу. Он заранее предупредил ее, что сегодня может задержаться.

- Ну, ты, Костя, даешь! Я уже волноваться начала! – радостно воскликнула она, открывая ему дверь. – Коля приехал!

И тут же ушла в комнату, где слышался смех детей, звук работавшего телевизора и откуда со словами «Привет, папа!» к нему вышел обняться, приехавший домой на выходные сын.

- Есть будешь? – поинтересовалась вновь появившаяся Галя. – Я плов сегодня делала….

- Да! Я голодный  страшно!
 
- А что ж вас там не накормили? – весело и риторически промолвила она уже из кухни, полагая, что муж в конце рабочей недели расслаблялся в какой-то своей приятельской компании.

И все было как обычно. По-семейному.
 
На следующий день они катались на машине вчетвером по городу. Потом обедали в ресторане на набережной. Все были веселы и счастливы. И наблюдая за счастливыми лицами жены и детей - самых дорогих для него людей, Константин Федорович, твердо решил: «Все! Надо заканчивать свои шашни!».


Валерия Всеволодовна зашла к нему с документами прямо с утра в понедельник. Она была в слишком хорошем настроении, и он не осмелился ей сразу сказать о своем решении, поддержал ее веселый настрой разговора. Когда же Ивановская ушла, то он еще больше укрепился во мнении, что весь этот служебный роман надо непременно заканчивать.

Еще почти две недели после того она не заходила к нему, и он не приглашал ее к себе.
 
Была пятница, вечер. Школьников уже отпустил секретаршу и собирался вскоре уходить сам, когда Валерия Всеволодовна тихо вошла в распахнутую настежь дверь его кабинета. Сидевший за чтением  какого-то документа Константин Федорович от неожиданности даже немного вздрогнул. Но вряд ли она это заметила.

Беспомощный страх, растерянность и полная неуверенность застыли в глазах Валерии, словно она уже заранее знала то, что он намеревался ей сказать.

- Костя, что-то случилось…? – тихо спросила она присев напротив и глядя ему прямо в глаза.

- Лера…. Извини….  Я так больше не могу! – начал, было, он, замечая, как ее глаза наполняются слезами. –  Понимаешь…. Мне стыдно…. Перед женой! Перед….

- Я так и знала…, я чувствовала…, - тихо, будто самой себе прошептала Валерия, отведя взгляд в сторону, а потом резко встала и пошла, почти побежала из его кабинета.


5
Слезы душили ее. Слава богу, что вечерние коридоры обладминистрации уже давно опустели, и она никого не встретила, пока бежала к себе…. Она не помнила, как вызвала такси. Ей было неловко, что всю дорогу, по-видимому, вполне добродушный пожилой водитель то и дело участливо поглядывает через зеркало заднего вида на ее расстроенное лицо и глаза, полные застывших слез.
 
Благо, что дома никого еще не было. Скинув туфли, она пробежала в спальню, бросилась на кровать и, наконец, разревелась по-настоящему.  Валерия не смогла бы до конца внятно объяснить и самой себе причину своих рыданий. Сейчас ей было только лишь жаль себя! Жалко за все, что было в ее жизни, за то, что как того ни хотела, как ни старалась так и не встретила мужчину, которого ей хотелось бы любить и который бы любил ее….
 
Валерия не любила своего мужа. Это она знала уже давно и точно. Как, впрочем, понимала, что и Евгений не любит ее. Он вообще не любил никого и, как ей казалось, не мог любить вовсе. Разве что себя самого. По той причине, что чувство любить еще кого-то, просто не было ему дано от природы. Отношение не только к ней, но и к сыну, к своим собственным родителям, к сестре, к самым родным и близким людям всякий раз красноречиво подтверждали такую его неспособность. «Медведь – он и есть медведь!» - краткая характеристика, которую она дала ему еще в самом начале их совместной жизни, тогда полушутя, с каждым годом находила все новые и новые подтверждения, характеризуя уже не только немногословность супруга, но и его завидную толстокожесть.

Нет, Евгений вовсе  не был самым плохим мужем! Жизнь многих ее подруг и просто знакомых женщин неоднократно доказывала ей это. Более того, большинство из них откровенно завидовали Валерии, прежде всего ее несомненному материальному благополучию. Со стороны их семья выглядела даже идеальной! Но она-то сама понимала, что даже ее отец – тоже приверженец жестких патриархальных правил,  относится к ее матери с большей теплотой и любовью, чем к ней - ее собственный муж. А ведь когда-то, еще в юности Валерия зарекалась не жить жизнью своей матери именно из-за того, что считала такую жизнь недостойной для себя!

Теперь же она была вынуждена выслушивать ежедневное брюзжание Евгения по самым незначительным бытовым мелочам, на что тот был  большой мастак, его вечное недовольство, что его жена не такая, как все, а вернее не такая, какую бы он хотел! Ведь подумать только, «даже гороховый суп жена Красовского варит лучше, чем она»! И всякая подобного рода бытовая мишура, не стоящая порой и выеденного яйца, зачастую заканчивалась скандалами и последующими долгими размолвками. А выход из таких размолвок опять же приходилось искать ей, словно она и была в них виновата. Ее патриархальный супруг просто не считал для себя возможным первым сделать шаг к примирению, а Валерии, в конце концов, надоедало жить в одном доме с человеком, не разговаривая с ним неделями.
 
Дважды  она предлагала Евгению развестись и оба раза уже на пороге ЗАГСа слышала: «Ладно! Зачем разводиться? Я же тебя люблю!». Слова, которые он буквально выдавливал из себя, словно упертый баран, которого притащили к воротам скотобойни.
 
Дважды она изменяла мужу. И оба раза после того, как он доводил ее до состояния бешенства.

Первый раз это произошло почти четыре года назад, когда она только начинала свою работу в областном управлении здравоохранения. Была пятница в преддверии дня медицинского работника и вечером они всем коллективом должны были пойти в ресторан. Утром Валерия, сидя перед зеркалом, особенно тщательно наводила красоту на своем лице, когда подошедший сзади Евгений, неожиданно растрепал ее уложенные волосы.
 
- И что это значит? – поинтересовалась она, как можно сдержанней.

Накануне вечером они опять повздорили по какому-то очередному пустяку, и она не хотела сейчас вновь обострять отношения.
 
- Это значит, что твой муж хочет, чтобы ты и его тоже поздравила со своим профессиональным праздником, - многозначительно осклабился Евгений. – И сейчас!

- Ну, тогда ты завезешь меня на работу!? Иначе я опоздаю на совещание…! – согласилась она удовлетворить непредвиденное желание мужа, несмотря на собственное «не хочу».

- Договорились! – игриво произнес предовольный Евгений.

А после, когда они встали с брачного ложа, и Валерия вновь уселась перед зеркалом, вошедший уже одетый супруг вдруг сообщил:
- Знаешь! Я уже опаздываю! Так что завозить тебя не буду! Вызывай такси!

- Ну, ты и сука! – не выдержала она, увидав в зеркале его торжествующую улыбку.
 
Весь день ее не покидало ощущение, что собственный муж обошелся с ней, словно с проституткой. Обида перемешивалась с  немедленным желанием отомстить. Поэтому вечером в ресторане она благосклонно приняла ухаживания своего коллеги, известного ловеласа, уже неоднократно делавшего ей двусмысленные намеки, зная, что тот отправил семью на выходные к теще. И когда он вызвался ее проводить после ресторана, то прямо заявила ему с многозначащей улыбкой:
- Что-то вы, Владимир Георгиевич, больно робкий?! Это с вашей-то специальностью врача-гинеколога!
 
Домой она приехала, когда было уже около двух часов ночи.

- Где ты была?! – встретил ее рассвирепевший Евгений.

- Поздравляла себя, - спокойно парировала она. – Не только же ты один заслуживаешь у нас поздравлений! Да еще и с моим профессиональным праздником!

А своего коллегу-бабника, когда тот предложил ей «продолжить», она отшила сразу:
- Видите ли, Владимир Георгиевич, я с чужими мужиками сплю, когда сама того захочу…. К тому же, должна вам признаться, прошлый раз вы меня не впечатлили!
 
Второй случай был еще более экстравагантный. Позже она долго переживала и ругала себя за такую опрометчивую, бездумную беспечность, недостойную врача. Ведь все могло закончиться еще и какой-нибудь экзотической болезнью. Но уж больно вывел ее тогда из себя собственный супруг, и желание немедленно наставить ему рога просто зашкаливало.

Это было на Бали, где они отдыхали семьей, и откуда она привезла тот самый деревянный тотем, что потом подарила Школьникову.  В тот день они собирались кататься на квадроциклах, а утром она сказала мужу «не хочу», чем вызвала невиданный гнев. Когда садились на квадроциклы, то настроение кататься было лишь у восьмилетнего Кирилла, не подозревавшего ни о чем.
 
Евгений с сидящим за его спиной сыном ехали впереди, она – за ними. Валерия не особо запоминала дорогу, так как полностью в этом вопросе полагалась на мужа. Когда заехали уже очень далеко, в какие-то первородные джунгли, решили передохнуть и оправиться. Она сразу даже не приняла  всерьез, когда муж, усадив Кирилла на свой квадроцикл и кинув ей «Догоняй!»,  укатил куда-то дальше в джунгли. Но когда Валерия поняла, что ее, действительно, не ждут, ни за этим, ни за вот тем поворотом, ее охватила совершенно убийственная паника, наводившая ужас и не позволявшая мыслить разумно. Она долго соображала, какого направления надо придерживаться, чтобы выехать на асфальт, который привел бы ее к отелю. Но уверенности не было до самого конца. К тому же вроде бы верная дорога уже дважды упиралась в непроходимые чащи,  и ей приходилось возвращаться.
   
На спасительный асфальт она выбралась, когда солнце вот-вот должно было спрятаться за верхушками деревьев, а к своему бунгало подкатила,  когда уже стало темнеть.

- Мама! Мама! Где ты ездила так долго! – выбежал к ней обрадованный  и по-прежнему ничего не понимавший Кирилл. – Мы с папой уже собирались тебя ехать искать!

- Все нормально, Кирюша! – обняла она трясущимися руками сына. – Все нормально! Хочешь пойти со мной купаться?

Ей обязательно надо было сейчас остыть! Прийти в себя после пережитого….

- Нет, мам…! Мы прыгаем на батуте…!

С этими словами сын присоединился к интернациональной ватаге детей, а  наблюдавший за ними Евгений сидел под полотняным навесом пляжного кафе и заправлялся араком – местной водкой. На его лице блуждала мерзкая довольная улыбка, видимо не в последнюю очередь и потому, что жена нашлась, а, следовательно, переживать уже не за что. Валерии очень хотелось подойти и на виду у всех с размаху влепить хорошую оплеуху по этой самодовольной роже, но переодевшись в купальник, она прошла к морю, где долго плавала, ныряя с головой, чтобы остудить  раскрасневшееся, казавшееся распухшим от стресса лицо.
 
Потом она мокрая, в купальнике прошла мимо Евгения к барной стойке, одним глотком осушила там двойной виски, указав бармену на мужа («он заплатит») и пошла дальше, к пальмам. Там вдалеке копался с каким-то столбом под рекламу хозяин их отеля, до этого каждый раз «пускавший слюни», когда видел Валерию в купальнике. Подойдя к нему и спиной чувствуя  по-прежнему непрерывно наблюдавший за ней взгляд собственного супруга, она кивком головы дала понять одетому лишь в одни шорты «папуасу», чтобы тот следовал за ней. Когда же индонезиец с выражением лица, готовым «исполнить любое желание госпожи», предстал перед ней в чаще, куда не попадал свет зажженных фонарей, она, молча, засунула руку ему в шорты….
 
А Евгений в тот вечер, напившись в усмерть, остался ночевать на пляже.


И вот в жизни Валерии появился Школьников.
 
Она не знала точно, когда в него влюбилась. Наверное, сразу же, с момента первой их встречи. Во всяком случае, когда дарила ему индонезийский тотем, то была уверена, что влюблена. Это было словно в той, еще студенческой ее жизни, когда она вот так же сразу была покорена Станиславом Клименко. Но тогда она была неопытной девчонкой, как и все ее подруги, очарованной молодым, умным, импозантным преподавателем. И вот снова, то же самое! Когда она, уже много что повидавшая женщина, жена и мать….
 
Рассчитывала ли она на ответные чувства Школьникова? Конечно же, она желала этого, но первые полгода после знакомства делала все, чтобы избавиться от собственных. Поэтому и избегала любых встреч с ним, надеясь, что это поможет. Но не помогло. И тогда она пустила вход все свои способности к обольщению, вспоминая уроки подруги-тетки Светланы Ковалевой. Другой мужчина давно бы не устоял от таких настойчивых женских атак, но Школьников был непробиваемым! Валерия понимала, что с ней он ведет себя совсем по-иному, не так, как с другими подчиненными ему женщинами, недаром же те порой опасались даже зайти к нему в кабинет с документами. Но на этом и заканчивалась та небольшая преференция, что была отпущена ей.

И в конечном итоге она смирилось с таким положением. Еще и из-за того, что однажды случайно услыхала в столовой обладминистрации сверхважную для себя информацию из разговора двух малознакомых ей сотрудниц.

- В воскресенье видела в городе нашего Школьникова с женой! – рассказывала одна другой тогда. – Ты не представляешь! Ка-ка-я эффе-ктная женщина!!!

То восхищение, с которым это было сказано, словно ножом полоснуло по сердцу Валерии и одновременно раскрыло ей тайну, почему все ее потуги завладеть сердцем любимого мужчины оказываются настолько тщетными.
«-Да ты просто не ровня ей! Успокойся!» - сказала она тогда себе и, действительно, успокоилась.
 
Теперь ей было достаточно лишь их полуинтимных разговоров ни о чем, взаимных улыбок, собственного ощущения, что она ему все-таки тоже небезразлична и даже в какой-то степени близка. В этом Валерия находила ту самую душевную теплоту умного мужчины, воспринимавшего ее тоже как умную и интересную для него женщину, чего ей так не хватало в отношениях  с собственным мужем.
 
И вот их столь неожиданная встреча в Киеве, буквально перевернувшая всю ее жизнь, позволившая опять надеяться!

Когда она, сидя в гостиничном кафе, увидала входящего в отель Школьникова, то чуть было не выронила из рук чашку. Ведь она даже не догадывалась, что он тоже в Киеве и буквально рядом с ней, в одной гостинице! Это так взволновало ее, что она долго лихорадочно искала ответ, как надо поступить в такой ситуации? Так его и не найдя, она тут же в кафе купила в три дорого бутылку коньяка и поднялась к себе в номер, где, сделав большой глоток прямо из горлышка, продолжила поиск верного решения.
 
Вначале было желание узнать, в каком номере живет Школьников и наведаться к нему в гости. О цели такого визита она не очень задумывалась. Главным было то, что оба они сейчас одни в чужом городе и не ограничены стенами его служебного кабинета. Но потом разум взял верх над эмоциями, она представила, сколько лишних ненужных ему неудобств доставит своим визитом и…. Сделав еще глоток, теперь поменьше, она сморенная коньяком, только что пережитыми и враз схлынувшими душевными порывами, уставшая от них же улеглась в постель. Завтра ей предстоял очень трудный и напряженный день в министерстве, и теперь она хотела лишь поскорее уснуть.

И вот их новая неожиданная встреча на следующий день, которую «устроил»  ненавистный ей Морозов, ставший снова ее начальником, и под руководством которого она продолжала работать лишь для того, чтобы как можно чаще видеться с любимым человеком. Когда Морозов сообщил, что к ней «на помощь» в Минфин едет Школьников, сердце снова предательски заколотилось и ей стоило огромных усилий не выдать своего волнения при встрече. Потом, когда они уже сидели вместе на диване, дожидаясь аудиенции у замминистра, и говорили исключительно о делах, она успокоилась.
 
А затем было все то, что произошло с ними в гостинице, чего она не могла представить даже в самых смелых своих мечтах. Именно тогда, замечая, сколь ненасытен был с нею теперь уже несомненно «ее Костя», вместе с надеждой, в давно истосковавшемся по взаимной любви сердце Валерии, поселилась радость. Та самая тихая радость, которую она впервые узнала со Стасом еще двадцать лет назад, и которой ей так недоставало без него все последующие годы.
 
Но уже на следующий день, когда Школьников назвал ее «любимой женщиной», радость сменилась на разочарование и новую безысходность, так как эти слова напомнили, что у «ее Кости» есть жена, которую он любит (в этом она не сомневалась, не зря же брала его «штурмом» так долго) и к которой он завтра снова вернется, как и она - к своему нелюбимому Евгению.

В поезде ее настроение еще более испортилось. Теперь она уже ругала себя, называя «влюбленной дурой» и задавая самой себе резонный  вопрос: «А что же ты еще ожидала? Мужик захотел на время поменять партнершу. Поменял. Партнерша оказалась – самый раз! Он и отдавался утехам с ней всю ночь! А ты размечталась!» Потом под стук колес она еще много раз называла себя «дурой», сменяя мнение о Школьникове и причинах его поведения с ней на прямо противоположенные. Но когда  вышла из вагона в Привольске, ее мучил лишь один вопрос: «Как мы теперь с ним встретимся?».

Теперь она кляла себя за столь холодное, отчужденное расставание с ним.  Ведь из-за этого он может просто не замечать ее! "Подумаешь: было и было! Ты ж сама была не против!? Какие  теперь вопросы? Кто ты ему? Теперь у него есть полное право так поступить с тобой и таким образом закончить все одним махом!» Но в глубине души Валерия верила, что он не мог, не должен был так поступить, потому что в том числе и за это она  полюбила его! И даже мысленно не желала принять собственные подобные суждения о нем. С ворохом сомнений она, наспех приведя себя дома в порядок, несмотря на почти бессонную вторую ночь подряд, тут же отправилась на работу, чего бы никогда не сделала раньше.

Из окна своего кабинета Валерия Всеволодовна видела, как служебная машина Школьникова отъехала от здания обладминистрации, направляясь за ним в аэропорт, как спустя полтора часа вновь появилась, как остановилась перед служебным входом, как он вышел и ускоренным шагом, почти бегом направился к дверям.  Сердце ее колотилось, словно в лихорадке…. А еще через две минуты раздался телефонный звонок и голос его секретарши известил:
- Валерия Всеволодовна! Константин Федорович просит вас зайти к нему с документами по областной детской больнице!

"Лихорадка" тут же поменяла знак с «минуса» на «плюс», но сердце затрепетало еще учащенней, когда она с прижатой к груди папкой неслась по коридору в его кабинет. Потом была его одобряющая улыбка, его «все было хорошо» и уже почти напутствующее «иди», когда она буквально выплеснула ему все свое, не таясь, фактически призналась ему в любви. А затем полная релаксация после двух сумасшедших дней и ощущение счастья, той самой тихой радости, про которую нельзя никому рассказать и рассказывать, радости от того, что и у нее есть любимый и теперь уже точно любящий ее мужчина!

Валерия Всеволодовна понимала, как непросто Школьникову. Чувствовала, что у него все по-другому в семье, не так, как у нее, и не претендовала на безраздельное господство в его сердце. Ей было вполне достаточно того места, что она теперь несомненно в нем занимала, и была готова сделать все, лишь бы сохранить это место. Поэтому, сознавая, как «морально более чистоплотный Костя» (и такое место отвела Валерия себе же в их тайной иерархии), разрывается в чувствах и к ней, и к семье, она лишь старалась ничем не обострить эту его каждый раз ощущаемую ею раздвоенность.
 
Но все оказалось напрасно!


Она не слышала, как к дому подъехали муж с сыном.

- Что случилось? – вполне искренне и даже участливо поинтересовался вошедший в спальню  Евгений.
 
- Ничего…, - встала она с кровати, вытирая слезы.

- Мама! Почему ты плачешь?! -  подбежал к ней тут же испуганный Кирилл.

- Ничего сынок…. Это я так…. По работе.

- Может, ты все-таки расскажешь, что произошло? – проявил снова свой интерес Евгений, когда они остались одни.

- Действительно, ничего! Обычные околоврачебные дрязги…. Оно тебе надо!?

- Ничего себе, «обычные»! Что-то я не помню, чтобы ты так заливалась слезами! Что? Опять Морозов?

- Женя! Ну, вот оно тебе надо? Может баба хоть раз поплакать!?

- Может, конечно! Но если это Морозов…. Я могу поговорить с Красовским….

- Этого еще только не хватало! Давай, я буду как-то решать свои проблемы сама! – оборвала она его с раздражением.

- Да, пожалуйста! – тут же вернулся в свое обычное состояние и Евгений.


Все выходные Валерия Всеволодовна безостановочно занималась всякой домашней работой.  Всем тем, что давно уже накопилось и требовало приложения ее рук: вымыла стекла в доме, перестирала и повесила шторы, обрезала розы на участке….

По-видимому,  ее лицо в понедельник утром выражало такое спокойствие и такую решительность, что Евгений сам предложил подвести ее на работу. А когда она уже выходила из машины, усмехнулся:
- Смотри там сегодня никого не убей!

Открыв дверь кабинета, Валерия Всеволодовна тут же набрала номер телефона своего старого друга Леши Пархоменко. Окончательное решение она приняла еще вчера, поэтому, только услыхав его «Привет!», перешла сразу к делу:
- Леша, ты возьмешь меня к себе на кафедру?

Алексей Алексеевич год назад защитил докторскую и теперь возглавлял кафедру урологии местного медицинского университета.

- Ничего себе! Ты это для чего спрашиваешь? – услыхала она в трубке его дружеский смех. – Хочешь, чтобы я тебе в любви признался?

- Хочу, Леша! Очень хочу! Хочу, чтобы хоть кто-то признался мне в любви…!

- Случилось что? – уже участливо спросил Пархоменко.

- Так возьмешь?

- Должность доцента тебе подойдет?

- Вполне!

- Тогда считай, что договорились!

- Спасибо тебе, Леша! – положила трубку удовлетворенная разговором Валерия Всеволодовна, а потом взяла чистый лист бумаги и написала заявление на имя Морозова о своем увольнении из управления здравоохранения областной государственной администрации.


6
Эта поездка в Пантелеевку вышла у Школьниковых несколько неожиданной. Они, как всегда, нынешним летом собирались съездить туда вчетвером, с детьми, но все мешали какие-то непредвиденные обстоятельства: то у одного, то у другого, то у третьего.... И уже в конце августа, поехали только они вдвоем с женой, да и всего-то на два дня, на выходные, так как на больший срок Константину Федоровичу не позволяла обстановка на службе.
 
Впрочем, столь короткие «набеги на родину» стали для них нормой в последние годы. После окончательной реабилитации Сергея от последствий перенесенного инфаркта и возвращения из Севастополя Вера Матвеевна вновь жила в доме Бориса Филатова, что было вполне естественно и казалось, не должно было вызывать каких-то особых неудобств. Но неудобства возникали всякий раз, когда Школьниковы приезжали в Пантелеевку, ведь для них-то дом Бориса Алексеевича никогда не был родным. Поэтому, чтобы чувствовать себя  более раскрепощенно, они останавливались в «своем», а от этого возникала естественная неловкость и у них, и у Веры Матвеевны, и у Бориса Алексеевича. Пребывать же в такой неловкости подолгу не хотелось.
 
Кроме того, давно повзрослевшие дети Школьниковых теперь с неохотой ехали в село, времяпровождение в котором давно перестало быть для них интересным. Всякий раз накануне поездки Коля с Катей буквально выторговывали у отца с матерью обещание, что все они пробудут в Пантелеевке минимальное количество дней, необходимое для исполнения родственного долга, а именно, проведать бабушку и побывать на могиле деда, которого сами внуки никогда не знали. Таким образом, каждая новая поездка в село превращалась для них лишь в очередной обязательный ритуал. И понимая это, Константин Федорович особо не настаивал, отдавая себе отчет, что только у него одного посещение Пантелеевки вызывает тот самый непередаваемый словами душевный трепет от встречи с родиной, который, просто не могли ощущать ни его жена, ни его дети.
 
В этот раз, поскольку они были только вдвоем, и предполагалась всего лишь одна ночь «в гостях», решили переночевать в «филатовском» доме, чем доставили немалое удовольствие и Вере Матвеевне, и Борису Алексеевичу, которые на радостях старались угодить им уж, как только могли. И тот единственный вечер, когда они уже вернулись домой после посещения деревенского кладбища, действительно, вышел по-семейному теплым.
 
После ужина еще долго вчетвером сидели на открытой веранде, говорили обо всем подряд, вспоминали…. Константин Федорович поглядывал на мать, отмечая, что та, несомненно, живет, что называется,  «душа в душу» с Филатовым. Опять  вспомнил про свой не раз уже клятый земляной ком, ставший очевидно не последним камнем преткновения на пути их сближения еще много лет назад. Теперь он был убежден, что если бы не традиционные деревенские сплетни и пересуды, косность общепринятых нравов, ханжеские проповеди старших, то эти два человека могли пожениться еще в пору своей молодости. И тогда бы в Пантелеевке не задержался его собственный отец, и он сам был бы уже тогда не он, и был бы вообще….
 
«- Как все-таки много малозначительных, казалось бы, несущественных случайностей формируют человеческую жизнь! – размышлял Школьников. - Как много в ней переживаний, страданий и бед происходит от недосказанности, излишнего, порой, пошлого стеснения, следования не собственному здравому рассудку, а чьим-то советам или той же общепринятой морали….».
 
- Мы правильно сделали, что у них остановились, - поделилась с мужем своими впечатлениями от вечера и Галина Николаевна, когда они остались вдвоем в отведенной для них комнате. – От нас ничего не убыло, а им – вон, как приятно! Прям светятся от удовольствия!
 
- Да! Сложная штука - жизнь! – продолжая размышлять о своем, согласился с ней Константин Федорович. – Ведь, как мне кажется, мама и с моим отцом тоже счастлива была…. А вот Борис Алексеевич, думаю, свою покойную Антонину не очень-то любил…. А ведь большую часть жизни с ней прожил. Выходит, мужик всю жизнь мучился….
 
- Ты так говоришь, словно знаешь, как мужики мучаются с нелюбимыми женами, - с неким вызовом отреагировала на это Галя. – Жили себе и жили…. Двоих детей вон нажили!

- Ну, уж детей нажить – проще простого! Только вот путного из этих детей ничего не получилось! – с не меньшим вызовом раздраженно произнес он. – Может и от того, что наблюдали, как их собственные мать с отцом живут!
 
Школьникову казалось, что жена догадывается о его собственной недавней неверности, поэтому и отозвалась так резко на его рассуждения. Еще совсем недавно он испытывал угрызения совести перед ней за свою измену.  Теперь же, когда прошло почти два месяца после его разрыва с Валерией, такую же точно вину он ощущал перед этой женщиной. И поэтому к высказываниям жены о семейной жизни других людей относился, как к рассуждениям во многом дилетантским, не сведущим, как все может быть сложно, запутано на самом деле.

- Как ты любишь делать далеко идущие выводы из частностей! Ну, прямо глобальные обобщения!– обиделась Галя. – Вот буквально во всем хочешь найти, какие-то скрытые причины! Что вот «они никогда не любили друг друга, поэтому и дети у них такие»…! А люди живут и живут себе, особо не задумываясь….
       
- Хорошо, пусть будет по-твоему! – решил прервать он дальнейший разговор на эту тему, посчитав всякое продолжение бессмысленным.

 – Я завтра, собираюсь заехать к матери Тани Матвеевой. Хочу узнать про нее…. Не возражаешь? – проронил Константин Федорович снова через довольно продолжительную паузу.
 
- Давай заедем, если хочешь…, - согласилась Галина Николаевна.

Он уже давно рассказал жене всю свою еще юношескую историю с Таней Матвеевой и Светой Лебедевой. В том числе и о том, как, по словам Веры Матвеевны, рыдала Таня много лет назад, рассматривая с подругами их свадебные фотографии. Сейчас Школьников видел в произошедшем какую-то собственную виноватость, и Галина Николаевна, конечно же, догадывалась о его чувствах. У них никогда не было тайн друг от друга относительно всего, что предшествовало их браку, поэтому Константин Федорович не сомневался, что в данном вопросе жена его поймет и поддержит.
 

Школьников едва только подошел к двери дома Матвеевых, как та внезапно распахнулась, и обрадованная Таня бросилась его обнимать.  Она, конечно же, соблюла все необходимые приличия, целуя его только в щеку. Но он-то видел ее глаза, говорившие больше всяких слов.
 
-  А я сама только сегодня утром приехала! Из Курска! А мама мне говорит, что ты в Пантелеевке и вроде бы сегодня уже уезжаешь!  И я сразу побежала к вам! – рассказывала она радостным несмолкаемым речитативом. – И еще издали увидела только, как отъезжает твоя машина! Расплакалась прям…! Так обидно стало! Думала, ну надо же! Опять не встретились…! Я же всегда узнаю о твоем приезде постфактум!
 
- Проходи! Молодец, что заехал! -  уже отступив назад в коридор, произнесла вновь, не отрывая от него взора своих восхищенных глаз, заметно повлажневших от переживаемых чувств.
 
- Я ненадолго, Таня! Мы, действительно, уезжаем прямо сейчас! Вот заехали только на кладбище к отцу попрощаться и к вам…. Мне же завтра утром надо быть на работе….

- Ну, давай хотя бы чайку попьем! – продолжала уговаривать Таня. – Проходи!

- Проходи, Костя! – услыхал он из комнаты. – Я тоже на тебя посмотрю!

- Здравствуйте, теть Нин! –  пройдя туда вслед за Таней, поздоровался  он с ее матерью, лежащей на диване.

- Эк, какой ты красавец! Не то, что мой зятек! Здорово, небось, живешь!? -  вяло произнесла увидавшая его тетя Нина с безучастным выражением лица. – А я вот четвертый день встать не могу! Ревматизм чертов! Вконец разбил!
 
- Ты там у себя, наверное, в начальниках ходишь!? – поинтересовалась она у него снова.

- Есть немного…,  - улыбнулся на это Школьников, окинув взглядом всю более чем скромно обставленную комнату.

- Садись, Костя! – пододвинула ему стул Таня.

- Спасибо! Я лучше постою. Еще насижусь дорОгой в машине.

- Какая же у тебя машина-то? – проявила свой новый интерес тетя Нина. - «Жигули»? Аль «Волга» уже?

- Нормальная машина, теть Нин!

- Так какая «нормальная-то»? Название у нее есть?

- У него иномарка, мама. Я тебе уже говорила, – вставила  Таня.

- Иномарка! Вон оно как…! А квартира, у тебя какая? Небось, тоже хорошая?

- Тоже хорошая, теть Нин…. Трехкомнатная квартира….

- А кем же ты работаешь?

- Чиновником, теть Нин! Сейчас это «госслужащим» называется….

- Вон значит как…. Ты б мою Таньку к себе б забрал, а то она со своим алкашом только мучается там у себя в Курске….

- Мам! – укоризненно поморщилась на это недовольная Таня.

- Что, «мам»! Я что неправду, что ли говорю? Из Сережки при таком отце, что получится…?

Школьников только сейчас через не до конца прикрытую дверь в соседнюю комнату заметил сидящего там тихо за компьютером мальчика лет тринадцати.

- Может, я все-таки чай поставлю? – снова предложила Таня, видимо, чтобы поскорей уйти от неприятного для нее разговора.

- Нет, Таня! Надо ехать! К тому же, меня там, в машине жена ждет….

- Ой! Так что ж ты не предупредил…?! Сейчас я и ее позову!
 
- Нет, нет! Пойдем, если хочешь, еще на улице немного поговорим. До свидания, теть Нин…! Выздоравливаете! - с этими словами Школьников решительно направился к выходу вместе с последовавшей за ним Таней.

- Костя! Забери ее отсюда! Забери! Прошу тебя! – почти прокричала им вслед тетя Нина.

Пока шли к машине оба молчали. Навстречу вышла увидавшая их еще издали Галя.
 
- Знакомьтесь! – обращаясь больше к жене, произнес Школьников. – Таня…! Галя…!
 
- Я предлагала всем посидеть у нас! Поговорить…! – снова начала Таня, очевидно чтобы найти тему для какого-то общего разговора. – Но Костя – ни в какую!
 
- Да, да, Таня! Спасибо за приглашение! Но нам, действительно, еще очень долго ехать, - произнесла на это свой положенный текст Галина Николаевна.
 
И после этого они начали говорить между собой обо всем подряд: о дороге, погоде и еще о чем-то таком же неважном и несущественном.  А Школьникову, понимавшему, что весь этот их несмолкаемый и никчемный разговор затеян лишь для того, чтобы о чем-то говорить, оставалось лишь  молча слушать и наблюдать за ними.
 
Он сразу уловил, как одетая в довольно скромное платье Таня теперь испытывает неловкость перед модными шортами и футболкой его жены, перед их дорогОй машиной, перед очевидной респектабельностью жизни Школьниковых на фоне ее собственной. А недавние отчаянные и недвусмысленные просьбы тети Нины, лишь подтверждали, что жизнь его бывшей одноклассницы, в которую он был когда-то влюблен, вышла за те годы, что они не виделись, нескладной и несчастной. Константину Федоровичу были неизвестны истинные причины такого очевидного факта, но ему казалось, что они кроются лишь в ее неудачном браке. Поэтому каждый раз, когда Таня переводила свой взгляд на него, испытывал тягостную неловкость за собственное благополучие. Конечно, можно было бы узнать какие-то подробности ее жизненных неурядиц, может быть даже как-то помочь, но для этого нужен был долгий и откровенный разговор, а главное, нужно было время, которого сейчас не было.
 
- Все! Пора! – обращаясь к жене, произнес Константин Федорович, понимая, что каждой из женщин только из вежливости не хочется первой прерывать этот малозначащий разговор.

- Да, да! Надо ехать! – тут же подхватила Галина Николаевна.

Потом еще некоторое время прощались, улыбаясь и желая друг другу всего доброго.

- А Светка теперь тоже живет на Украине. В Никополе! – заговорщическим шепотом сообщила Таня, наклонившись к его  открытому окну, когда они с женой уже расселись по местам, и он запустил двигатель. – Хочешь дам тебе ее адрес?

- Нет, Таня, не хочу, - усмехнулся он. – Она меня уже давно не интересует.
 
Этот таинственный шепот и новые сведения о Свете враз напомнили ему о той самой Тани, которая все пыталась устроить его отношения со своей подругой, из-за чего сама же потом и страдала. И теперь, когда за плечами у каждого из них была целая жизнь, да к тому же, как оказалось у самой Тани не очень удачливая, такое ее новое наивное предложение показалось Школьникову нелепым и не соответствующим всему, о чем он только что думал.

- «Эх, Таня, Таня! - пронеслось в его голове. – Ничему-то тебя не научила жизнь!»

В зеркало заднего вида Константин Федорович еще долго наблюдал, как Таня продолжает неподвижно стоять на безлюдной сельской улице, глядя вслед их удалявшемуся автомобилю.
 
На душе было досадно, печально и пусто.
 
- А она тебя все еще любит…, - произнесла до этого молчаливо сидевшая Галя, когда отъехали уже достаточно далеко от Пантелеевки.


7
С приближением президентских выборов обстановка в руководстве Привольской области не просто оживилась, но и обострилась.

Еще в начале лета уволился и уехал опять в Киев «самый первый» первый заместитель Александр Борисович. То, что между ним и Литовченко «пробежала черная кошка» знало все ближайшее окружение губернатора, как и  все оно догадывалось, что «кошка пробежала» на почве приватизации. Но подробностей не знал никто. Перед этим несколько часов подряд в кабинете губернатора просидел Валерий Красовский. Они что-то бурно на повышенных тонах обсуждали вдвоем, вычитывали какие-то документы. Потом в губернаторский кабинет был приглашен «самый первый заместитель», который вышел оттуда абсолютно вольным человеком, а вернее, безработным.

Когда Школьников не постеснялся спросить о причинах столь быстрой рокировки своего коллеги в Киев у самого Литовченко, тот лишь злобно процедил:
- А что тут непонятного?! Ссучился…! Начал крутить свои дела вокруг кондитерской фабрики! Вот так и делай людям добро…!

После поспешного отъезда Александра Борисовича, открывшаяся вакансия уже более никем не заполнялась, его функции были распределены между другими заместителями губернатора, и таким образом, неожиданно для  себя самого Школьников стал единственным его первым заместителем.
 
Был ли он рад такому обстоятельству? Конечно же, нет. Но свою долю удовлетворения и даже удовольствия он тогда все-таки получил.  И причиной тому была не должность, а то, как рушилась и расползалась на его глазах вся та «команда», что была собрана Литовченко полтора года назад под лозунгом реформ и воплощения в жизнь «пилотного проекта». Теперь-то он тем более понимал, что губернатор не только не верил в свои же лозунги, но и не намеревался заниматься никакими «реформами», поэтому и собрал тогда вокруг себя старые «верные», «проверенные» еще советским временем кадры.
 
Но «верность» и безоговорочная подчиненность таких «кадров» обычно заканчивалась там, где заканчивалась власть. Поэтому хорошо понимавшему это Литовченко, и был нужен «в команде» такой человек как Школьников, способный всегда сказать правду, но не способный предать, поступить подло или нечестно. Вначале Константину Федоровичу казалось, что так же, как к нему губернатор относится и к своему «самому первому заместителю", но вскоре стало ясно, что «киевлянин», как называли того за глаза, мало чем отличается от остальной, чисто местной «команды», а недавнее поспешное расставание с ним лишь подтвердило это.
 
Теперь же «команда» должна была гарантировать на предстоящих президентских выборах победу в области действующему «гаранту Конституции». И это в то время, когда Привольская область твердо расположилась в так называемом «красном поясе».
 
Такое определение появилось полгода назад в среде тех, «кто делал выборы», и прочно закрепилось за юго-восточными, в основном,  русскоговорящими областями Украины. Именно эти регионы пять лет назад обеспечили победу нынешнему главе государства Кучме. Обеспечили, потому что он был им понятен, был «своим», бывшим советским директором, обещавшим,  в первую очередь, заняться экономикой, повышением благосостояния людей, вернуть русскому языку статус государственного.... Но ничего из обещанного сделано не было. И теперь большинство населения этих областей обратило свой взор на вертлявого и импозантного Петра Симоненко, руководителя вновь созданной Коммунистической партии Украины.
 
Константин Федорович лично с Симоненко знаком не был, хотя год назад имел возможность понаблюдать за ним в довольно узком кругу, и наблюдение то не было в пользу кандидата на высший государственный пост. Опытным наметанным взглядом Школьников уже тогда оценил для себя «лидера коммунистов» как «позера», «пустышку» и «комсомольца». А тот же Скрипченко, их "куратор" в Администрации Президента, хорошо знавший Симоненко еще в советское время по совместной работе в Донецком обкоме, и вовсе уверял Школьникова:
 - Что ты…! Петя панически боится президентства! Он же не знает, что ему делать, если, не дай Бог, выберут! Он и к Леониду Даниловичу несколько раз уже гонцов засылал, чтобы тот не думал, что он это всерьез…!

Тем не менее, именно Симоненко по всем предварительным соцопросам выходил вместе с Кучмой во второй тур выборов, а, следовательно, становился его основным конкурентом. Доведенный «реформами» до нищеты народ с тоской вспоминал советское, еще «доперестроечное» прошлое и готов был теперь вернуться к очередям «за колбасой по два двадцать». А ничего кроме этого, да еще второго государственного - русского языка и не мог предложить Симоненко, громя в своих выступлениях «предателя Горбачева» и других «ставленников вашингтонского обкома». Его речи, что так просто объясняли многим причины их бедственного положения, частенько  отзывались сочувствием в сердцах простодушных сограждан. Поэтому каждый новый соцопрос по Привольской области с ее работающими с перебоями предприятиями указывал на все возрастающую популярность «коммунистического лидера».

Это обстоятельство буквально выводило из себя откровенно выраженного холерика Литовченко, когда тот получал очередную сводку неутешительной предвыборной статистики. Окончательно губернатор взбесился, узнав, что его «ближайший друг» Валера Красовский, выделяя деньги на предвыборные мероприятия обладминистрации, одновременно финансирует и местных коммунистов. Такого подлого предательства Игорь Александрович не мог даже предположить и теперь видел «предателей» буквально в каждом, кроме Школьникова.

 - Сука, Валера! – в сердцах жаловался он Константину Федоровичу. – Крутит…! Раскладывает яйца по корзинам…! «Да ты что, Игорь! Я никаких денег Симчичу не давал!» А мне-то известно: когда и сколько…! Пи-да-рас! Комсомолец! Уверен, с Симоненко якшался, когда тот еще в республиканском ЦК  комсомола работал!   А этот прип*здок-Симчич тут точно не при делах…! Ты, кстати, Костя, понаблюдай за Куценко! Думаю, он тоже работает и на Валеру, и на Симчича….
 
Бывший секретарь парткома «Салюта» Симчич ненадолго задержался в кресле главного инженера. Уже через год, новый генеральный директор Акимов разобрался, чего стоит его главный инженер и чтобы не признавать собственную кадровую ошибку «выдвинул» его в народные депутаты Украины, где тот и сошелся с Симоненко, возглавив вновь созданный Привольский «коммунистический» обком. В том, что Симчич уже давно был в приятельских отношениях с Красовским, секрета никакого не было.  Но совсем не тот был парень Валера Красовский, чтобы под каждого своего приятеля, а тем более не очень удачливого, подкладывать  финансовые ресурсы. Тут Литовченко, несомненно, был прав: такая договоренность могла быть достигнута только на самом «высоком уровне».

Но естественные и понятные душевные излияния губернатора Школьников теперь  выслушивал молча и без всякого сочувствия. Ему лишь хотелось поинтересоваться у своего шефа: «А кто их всех сюда привел? Не ты ли? Ты что, не знал их раньше? Так чего же ты стонешь?» И уж тем более, он не собирался ни за кем «наблюдать». Все было ясно и без «наблюдений». Но и возражать он тоже не хотел. И возражения были бы теперь лишь пустым и бесполезным сотрясением воздуха.


В августе, когда до выборов оставалось всего два месяца, на совещании с заместителями Литовченко решительно изрек:
- Значит так! Константин Федорович один остается на хозяйстве и занимается всеми текущими делами области. Остальные – только выборами! Каждый по своим направлениям! И каждый вечер – ко мне на доклад о проделанной работе за день!

И тут же добавил:
- Проиграем - уйду я! А вслед за мной - и вы все! Кто еще не понял?!

Школьников отметил, как враз осунулись после такой новости лоснящиеся лица «всех», как прямо на глазах «похудел» живот Куценко, до этого плотно упиравшийся в стол, за которым они сидели. А еще он увидел во взорах тоску по «хозяйству», от которого их уже практически навсегда отрывало это распоряжение губернатора, поскольку «всем» было понятно: чтоб они теперь ни делали – делу не помочь! И  каждый мысленно строил планы по созданию видимости напряженной работы, сознавая, что ходить на ежедневные вечерние доклады к Литовченко и выслушивать от него нагоняй все равно придется! Оставалась надежда лишь на его величество случай, который может как-то и вывезет выборную страду на нужные результаты.
 
Но случай не помог. Пусть и с незначительным перевесом, но во втором туре область проголосовала за Симоненко.


Все это время Школьников находился в состоянии крайней апатии ко всему происходящему. Его понимание ошибочности и бесполезности своего возвращения на государственную службу полтора года назад теперь лишь усилилось, а что следовало предпринять, он не знал. В общее подавленное настроение добавляли свою изрядную порцию хандры воспоминания о Лере, которые никогда не покидали его, как бы он ни желал поскорее забыть о ней.
 
Еще когда он только узнал об увольнении Ивановской, то сразу же вместе с облегчением испытал и чувство стыда за то, что  именно она - женщина сделала реальный шаг к разрыву их отношений, хотя инициатива исходила как раз от него. Затем недовольство собой сменилось на чувство вины, а позднее к нему прибавились все возрастающие тоска и грусть, которые не давали покоя больше, чем все предыдущие переживания. Поэтому, потеряв  интерес не только к работе, но в некоторой степени и к дальнейшему собственному существованию, Школьников с  отрешенностью ждал, чем закончится дело с пребыванием на своем посту Литовченко, а, следовательно, и его самого в областной администрации.

Губернатор же, наоборот, целый месяц после выборов демонстрировал видимость бурной деятельности, проводя многочисленные  совещания с привлечением  прессы, показывая тем самым свою активность и твердое намерение работать дальше. Одновременно он участил выезды в Киев, очевидно для переговоров там с «нужными людьми». Но как-то после очередного посещения столицы пригласил Школьникова к себе и сообщил упавшим голосом:
- Все! Я ухожу! Вместо меня будет назначен Соколов…. Я с ним договорился. Тебя не тронут. А остальных…. Это уж он будет решать сам! Так что, считай "поработали"….
 
Андрей Валентинович Соколов, которому было давно за шестьдесят, бывший секретарь Привольского обкома КПУ по идеологии, после окончания советских времен перебывал на должностях посла Украины в различных бывших "братских республиках", и при этом не самых важных с точки зрения внешней политики. Что послужило причиной для такого его нового и не очень логичного возвращения в Привольск, было не понятно. Но Школьников уже давно привык не искать хоть какую-то логику в кадровых назначениях.


8
- Игорь Александрович говорил мне о вас, о вашем отношении к делу и личных качествах…, - лицо Соколова при этом сильно покраснело, будто ему было неудобно за то, что он вынужден был сказать Школьникову дальше. – Но я не могу вас оставить на должности первого заместителя…. Я могу вам предложить лишь должность просто заместителя, оставив за вами те же функциональные обязанности, которыми вы занимаетесь и сейчас: медицина, образование, социальная политика….

Он прервался. А Константину Федоровичу стало ясно, что покрасневшее лицо означает не излишнюю щепетильность или какую-то неловкость Соколова за произносимое, а лишь то, что тому просто тяжело выговаривать слова, что он очевидно серьезно болен и наверняка страдает гипертонией, одышкой, а может быть и астмой....
 
- Поэтому, если вас это устроит, я готов внести вашу кандидатуру в проект указа Президента, - буквально выдавил из себя новый губернатор через довольно длительную паузу.

- Спасибо, Андрей Валентинович! Но у меня есть встречное предложение…, - Школьников тщательно подбирал слова. – Я для вас - человек незнакомый. И понимаю, что вам хотелось бы иметь в заместителях того, кого вы знаете лучше меня…. Совсем недавно открылась вакансия начальника областного управления социальной защиты населения. Ушел на пенсию его многолетний руководитель Альберт Павлович Нестеренко, которого вы тоже знаете. И если вы не против, я готов занять эту должность…. Так я, думаю, буду больше полезен и вам и тому, кого вы сами выберете в свои заместители на мое место.

Школьников заметил тень одобрительной улыбки на широком все еще красном лице губернатора, а потом услыхал:
- Хорошо, Константин Федорович…! Я думаю, что мы сможем удовлетворить вашу просьбу…. Спасибо за такую честную беседу!

Школьникову стоило немалых усилий, чтобы не усмехнуться на его «мы» («Мы – Николай Второй»), а также оттого, что теперь не часто надо будет видеться с этим «напыщенным индюком», который еле-еле выговаривает слова. Он понял, что аудиенция закончена, встал и, уже прощаясь с Соколовым, подумал: «Да! Ничего не скажешь! Хорош был дипломат! Эффективный!»

Вечером ему домой из Киева позвонил разгневанный Литовченко.

- А что это Соколов сказал мне, будто ты отказался от должности зама? – голос бывшего губернатора буквально дрожал от переполнявших его злых колючих ноток, и было понятно, что он еле сдерживает себя, дабы не перейти на ругань.

- Да, Игорь! Я решил отказаться…. Думаю, так будет лучше всем ….
 
- Ну, как знаешь! – не дослушав, тут же бросил трубку уже окончательно разозлившийся Литовченко.

Константин Федорович прекрасно понимал, почему тот так злится. Сорвав два года назад Школьникова с весьма доходной и интересной для него работы под девизом «поработать на державу», на которую сам он работать и не собирался, Литовченко все же испытывал сейчас определенные угрызения совести. Особенно после того, как Константин Федорович оказался единственно «верным» ему до конца из всей собранной им же «команды». И теперешний отказ Школьникова от проявленной заботы, бывший губернатор рассматривал лишь как напоминание о его же собственных нечестных помыслах и поступках, может даже как некую пощечину со стороны своего бывшего подчиненного. Но тот не намеревался и дальше делать вид, что не догадывается об истинных мотивах нынешней заботы своего недавнего шефа.
 
Была и еще одна, более веская причина, почему Школьников решил отказаться от той должности, что ему «выхлопотал» Литовченко. Он устал от постоянных дрязг и подковерных игр, сопровождавших всю его деятельность на посту первого заместителя губернатора. И если бы не безграничное доверие, которым он заслуженно пользовался у Литовченко, то вряд ли бы «усидел» так долго со своими честными и справедливыми подходами и к работе, и к людям. Константин Федорович вполне отдавал себе отчет, что со старым прожженным «партаппаратчиком» Соколовым все будет по-другому, что новый губернатор не допустит и малейшего свободомыслия в своем окружении, а, следовательно, Школьникову с его подходами не стоит даже и соваться в такое «окружение».


Областное управление социальной защиты населения располагалось в старинном купеческом особняке на значительном удалении от центра города и от областной администрации. За особняком был разбит великолепный сквер с уже давно не работающим, но хорошо сохранившимся фонтаном из белого с серо-голубыми прожилками мрамора. Бывший хозяин-основатель этого обширного поместья, раскинувшегося буквально на самом берегу Днепра, и окруженного изысканным кованым забором, по-видимому, отличался пристрастием не только к деньгам, но и к красоте. «Прям санаторий! Не хватает только лебедей!» - была первая мысль, что пришла в голову Школьникову, когда тот посетил бывшую купеческую усадьбу, объезжая тогда с ознакомительной поездкой все подчиненные ему учреждения и организации.

Начальник управления Альберт Павлович Нестеренко, в прошлом заведующий промышленным отделом обкома партии, до того был знаком ему лишь по многочисленным положительным отзывам бывших своих коллег. Но к подобным отзывам Школьников давно уже относился с настороженностью, так как довольно часто они были далеки от действительности. Однако на этот раз совпадение было абсолютным. Дело свое Нестеренко знал и подробно рассказывал и о проблемах, и о том, как их можно было бы решить. К тому же во всей его манере поведения чувствовалась уверенность, открытость и лишенный малейшего подобострастия профессионализм отменного управленца.

- Как у вас тут хорошо-то! Прям курорт! – улыбнулся Школьников, когда  Альберт Павлович уже вышел провожать его к машине. – И от начальства далеко!

- Да, Константин Федорович! – ничуть не смущаясь, улыбнулся в свою очередь Нестеренко, тоже очевидно разобравшийся, что за человек – его новый руководитель. - Второе будет даже поважней, чем первое!

И они оба тогда рассмеялись: искренне и понимающе.

С тех пор взаимоотношения их становились все лучше, а редкие посещения Школьниковым управления соцзащиты, каждый раз порождали в нем чувство белой зависти, что умный и самостоятельный Нестеренко находится на удалении не только от начальства, но и от кишащего сплетнями и пересудами здания обладминистрации. Поэтому, когда тот собрался на пенсию, Константину Федоровичу и пришла мысль занять освобождавшееся место.
 
Так, через месяц после своей беседы с новым губернатором он «поселился» вдалеке от всех злословий и кривотолков, на непривлекательной для многих должности, где можно было работать спокойно, а заодно и подумать обо всем, что следовало бы ему обдумать.
 
Выбор Школьникова оказался более чем верным. Соколов не продержался на губернаторской должности и пяти месяцев. Его заместители только успели рассесться по своим креслам, как их уже надо было уступать другим. Последующие губернаторы тоже не задерживались подолгу на своем посту. Слишком уж привлекательной уникальными промышленными гигантами оказалась Привольская область для сформировавшегося украинского олигархата, чтобы дать возможность только кому-то одному из них пользоваться ее «плодами».
 
Вместе с губернаторами и их заместителями менялись и начальники областных управлений, деятельность которых была связана с промышленным производством, сырьем, добычей полезных ископаемых, распределением ресурсов области. Должность начальника управления социальной защиты населения не относилась к числу «интересных», и Константин Федорович лишь с любопытством наблюдал из своего «далека» за непрекращающейся кадровой чехардой.
 
«Любопытство» вызывало то, что на важные, порой ключевые посты в областной и городской власти теперь приходили наспех подготовленные «мальчики» в хорошо сидящих костюмах «от кутюр», перед этим недолго проработавшие менеджерами в каком-нибуть коммерческом банке или компании. В отличие от бывших комсомольских и партийных деятелей, эти молодые люди даже на словах были лишены мысли, что власть призвана служить народу. Они служили своему хозяину, пославшему их «во власть», и готовы были выполнить любое его указание, не задумываясь, как оно отразиться на судьбах других людей. Поэтому суждения простого люда о несправедливости их решений и действий воспринимали лишь с позиции ухватившего бога за бороду индивидуума, не обращающего внимание на брюзжание "холопов».
 
Всякий раз, когда Константин Федорович сталкивался с неприкрытым цинизмом новых «управленцев», он, кроме того, чтобы всеми доступными способами противостоять им, одновременно задавался вопросом: «Откуда они все взялись? В какой семье воспитывались? Почему они такие? И почему их вдруг стало так много?» Хотя вопросы эти были по большей части риторические, поскольку в отдельных случаях Школьникову была известна и родословная «молодого сучонка».

В то же время, удаленность от обладминистрации, хорошо налаженная еще его предшественником работа, не требующая каких-то кардинальных преобразований, внесли успокоенность в душу Школьникова. Он уже не так, как прежде сожалел о своем переходе из бизнеса на государственную службу, находя в ней некий интерес для себя и пользу для других людей, особенно, если удавалось решить какую-то давно нерешаемую проблему. Успокоение вносили и профессионально подготовленные ближайшие помощники, другие сотрудники управления, в основном женщины, лишенные меркантильности и карьеризма, ежедневно добросовестно выполнявшие свои служебные обязанности.
 
Его такое новое настроение вскоре заметила и Галина Николаевна, всегда предпочитавшая спокойную размеренную жизнь более успешной, но бурливой и непредсказуемой, заставлявшей постоянно переживать и за мужа, и за семью. Теперь Константин Федорович редко задерживался на работе, выходные, как правило, проводил в семейном кругу, а подобное, пусть не самое  роскошное благополучие, она всегда ценила выше всех материальных благ, достающихся через беспокойство и нервы.
 
- Да, Костя! Вот уж никогда не думал, что через два года после ухода от нас ты займешь эту старушечью должность! Тебе только лебедей тут не хватает! – говорил ему как-то Олег Сенченко, кивая из окна его кабинета на неработающий мраморный фонтан. – Я думал, ты года через два будешь каким-нибудь министром уже...! С твоей-то головой!
 
- На министра претендует много других голов, - спокойно отвечал Школьников.

- Нет! Вот скажи…! Оно тебе надо было тогда?! – не унимался Сенченко.

- Выходит, что надо…. Стало быть, на роду было так написано….

- «На роду написано»...! По-живому все тогда сам порезал! Если бы остался, где бы мы сейчас все были…! А теперь сидишь тут на окладе….

- Знаешь, Олег, - продолжал по-прежнему спокойно Константин Федорович. – Когда я пришел в обладминистрацию и увидел девочек и мальчиков два-три года назад закончивших институт, умненьких таких, уже много чего знающих с профессиональной точки зрения, но работающих на низкооплачиваемых должностях и мечтающих о прибавке к зарплате гривен в десять…. То вспомнил наших - из фирмы. Которые через те же два – три года приходили к нам с тобой, заявляя, что двести долларов для них - уже не зарплата! «При их-то подготовке и знаниях»! А на самом деле знания их ничем не отличались от знаний вот тех, кто у меня в обладминистрации не получал и двухсот гривен…. И я подумал, почему так? Почему один, точь-в-точь такой же, претендует на двадцать долларов, другой – на двести, а третий – на две тысячи…? И знаешь, какой вывод сделал…? А разница лишь в том, что они из разных сословий, как это не странно звучит всего через десять лет после сплошного советского "равенства и братства". Они выросли в разных семьях, у них разные возможности, у них с детства разный круг общения, разные примеры перед глазами, понимание того, как они должны жить…. Отсюда и разные запросы. Вот был бы я – не я, а какой-нибудь слесарь дядя Вася, да еще пьяница и забулдыга, и мой сын не учился бы тогда в авиационном институте, и может, был бы каким-то шпаной…. А почему его судьба должна обязательно зависеть от моей? Это же неправильно, несправедливо! Этот же юнец не виноват, что его папа – алкоголик! Так же, как мой Коля не имеет права на какие-то изначальные преференции перед таким вот своим ровесником! Он их пока еще ничем не заслужил…! А ведь это – вся наша сегодняшняя жизнь, все мы…! А что ж будет дальше? Интересно, да…?! Так что и на этой «старушечьей должности» есть, о чем поразмышлять….

- Философ! И сколько ты тут собираешься сидеть и размышлять? До пенсии..?! – с изрядной долей сарказма произнес на это Олег.
 
- Не знаю. Поживем – увидим….

Олег Сенченко теперь довольно часто заезжал к своему старому приятелю и бывшему компаньону, когда тот из «высокого кабинета» перебрался сюда – в тихое место, «на природу», как называл его сам Школьников.
 
После перехода Константина Федоровича на госслужбу их когда-то общая фирма «Континекс» пережила тяжелые времена. Так уж вышло, что буквально сразу после ухода Школьникова, занимавшегося экономическими вопросами, грянул финансовый кризис. Сидевшая в основном на поставках импортируемой продукции "Континекс", оказалась неплатежеспособной перед своими зарубежными партнерами. Сенченко с Мухиным передали тогда в залог все имевшееся у них личное имущество, а полной уверенности, что взятый в банке кредит сохранит финансовую устойчивость предприятия, не было. Но госпожа Удача оказалась на их стороне.

Об этом Константин Федорович, занятый своими проблемами и переживаниями, узнал уже значительно позже. Узнал, когда ему стало известно о банкротстве в Москве Виктора Ягодина, потерявшего в тот кризис весь свой бизнес. А вот Сенченко с Мухиным удалось не только его сохранить, но и приумножить. И не потому, что две головы – всегда лучше, чем одна. Чувство надежного товарищеского локтя – очень важное чувство в предпринимательстве, постоянно сопряженном с успехами и с неудачами. Поэтому Константин Федорович прекрасно понимал, о чем говорит сейчас ему Олег: останься и он с ними тогда – наверняка все прошло бы еще более гладко и с бОльшим успехом. Школьников не сомневался, что именно такой поддержки не хватило его институтскому другу в Москве. А теперь тот и вовсе пошел в разнос: развелся с женой, ударился в пьянку…. И Константин Федорович не знал, как и чем помочь ему.

- А чем мы ему можем помочь? – как-то нехорошо ухмыляясь, говорил Дацюк, когда они вдвоем полгода назад обсуждали положение Ягодина. – Он знал, куда лезет! Я внимательно наблюдал за вами обоими: когда вы делали деньги, когда у вас все получалось…. Вы ж были тогда «крутыми», «хозяевами жизни»! Ты вот потом еще выше взлетел! Собирался страну переделать! Не понимая, что «страна» давно катиться вниз и ей уже ничто не поможет! Что надо поскорей возвращаться к тому, отчего так поспешно отреклись в угоду "мировому правительству" благодаря таким подонкам, как Горбачев, Яковлев и всем последующим «реформаторам», работающим по указке наших «заокеанских друзей»….

Владимир Дмитриевич, одновременно с защитой докторской диссертации  в очередной раз на сто восемьдесят градусов поменял свои политические взгляды. Теперь он был «убежденным коммунистом» и подумывал о вступлении в партию Симоненко, за которого и проголосовал на прошедших президентских выборах. А когда Школьников намекал, что тот - такой же точно ставленник олигархов, как и все остальные претенденты, Дацюк с характерным апломбом и молниями во взоре твердил:
- А это не важно, Костя! Не важно…! Важно то, что он говорит и к чему призывает! А когда свершится, найдутся более достойные люди!

- А ты, что же, веришь, что можно вернуться в прошлое? Тебе не знакомо: «нельзя дважды войти в одну и ту же реку»...?

- Знаешь, Костя! Я не очень люблю все эти интеллигентские словоблудия! Было бы на Руси поменьше интеллигентов, думаю, жили бы мы сейчас получше! Правильно Владимир Ильич сказал когда-то Горькому: «Это – не интеллигенция, а говно!» А Иосиф Виссарионович поступил еще правильней: поснимал головки всем особо несогласным, и остальные тут же запели под его дудку. Великий был человек!

- А ты себя-то, к кому причисляешь? К интеллигенции или....

- К интеллигенции, Костя! К интеллигенции…! К этому самому "говну"! Вот сижу тут с тобой, лясы точу и больше ничего не делаю! Самое, что ни наесть интеллигентское занятие!

Но подобную болтовню Дацюка, менявшего свои политические пристрастия, как перчатки,  Константин Федорович всерьез уже не воспринимал. Ему лишь не нравилось откровенное злорадство того по отношению к происходящим в Украине событиям, и по отношению к их с Ягодиным личным неудачам. И хотя злорадство это было очевидно связано не с завистью, а с уверенностью в торжестве собственной точки зрения, оно было неприятным и отталкивающим.
 
Воспоминания о Дацюке и Ягодине всякий раз посещали Школьникова, когда он сравнивал сегодняшние взаимоотношения их троих с полной взаимовыручкой и завидным образцовым единением Сенченко и Мухина, хотя и понимал, что во основе такого "единения" двух других лежит общее дело.
               
- Не нравишься ты мне, Костя! – тем временем продолжал свою воспитательную беседу Сенченко. – Смотри! Закиснешь здесь совсем!

- Я, Олег, сам себе давно не нравлюсь! Но вовсе не по той причине, что ты думаешь! Мне бы в себе разобраться….
 
- Ну, разбирайся, философ! А я поехал работать….
 

9
Только перейдя на кафедру к Пархоменко, Валерия Всеволодовна почувствовала, как она устала за последние годы от нескончаемой и, как теперь казалось, совершенно ненужной гонки. Это вечное состязание, бесконечный аврал: сначала чтобы доказать, что ты вправе возглавлять отделение; затем, чтобы не подвести поверившего в тебя Бахтина; и, наконец, присовокупившаяся ко всему безуспешная борьба за сердце любимого мужчины. И все это на фоне продолжавшихся бессмысленных разборок с собственным мужем, которые изматывали не меньше других переживаний и волнений.
Но, только уволившись из управления здравоохранения областной администрации, Валерия в полной мере почувствовала накопленную за все эти годы усталость.

Теперь все в ее жизни было неспешным и размеренным. Оказавшись на преподавательской работе, она всецело осознала и слова Бахтина, сказанные ей четыре года назад: «Судьба чиновника, особенно в сегодняшнее время весьма непредсказуема, Валерия Всеволодовна. А ученая степень – это тот капитал, который не отнимет у Вас никакой другой чиновник». Ведь даже ее незабвенный учитель Алексей Николаевич Пархоменко никогда не настаивал, чтобы она занялась своей диссертацией, хотя не сомневалась в том, как тот ее ценил и был осведомлен, какой уникальный материал накоплен ею за время многолетней хирургической практики. А объяснение тому она находила только одно – старый  профессор не считал ученую степень особо важным элементом для оценки врача. Более же умудренный разносторонней деятельностью и научившийся просчитывать все наперед его друг и тоже профессор Виктор Герасимович Бахтин, как, оказалось, был в этом вопросе значительно дальновидней.

Валерия Всеволодовна даже не стала бороться за количество часов отведенных ей на лекции. Студенты, как это часто бывает, были хорошо осведомлены про ее квалификацию врача-хирурга и те, что стремились по-настоящему овладеть профессией, просто ломились на ее семинары и практики в областной больнице. Сначала такая неожиданная популярность в студенческой среде приносила естественное удовлетворение, что некоторым образом компенсировало прочие жизненные неудачи. Но уже месяца через три Валерия вновь с огорчением вынуждена была констатировать для себя, что не только профессиональные достижения делают человека счастливым.

Мысли о Школьникове не покидали ее никогда. Узнав, что тот возглавил областной собес, она сначала не могла поверить, что «ее Костя» со своими-то способностями, умом и амбициями мог согласиться на такую ничем непримечательную должность. Когда же сплетни подтвердились, она задалась естественным вопросом «почему так?», и не находила другого ответа, как в том числе и из-за нее, и из-за его переживаний, связанных с ней. Такая подсознательная собственная трактовка его решения утешала, оставляла надежду, хотя какую она не знала и сама. Но и столь призрачная надежда вместе со светлыми воспоминаниями о человеке, которого она продолжала любить, вселяли в ее душу некий жизнеутверждающий оптимизм, что вместе с увлеченностью профессией позволяли считать, что не все так уж и плохо в жизни.
 

Весна вышла в тот год довольно ранней, но образцовой, без особых погодных сюрпризов. Снег сошел еще в начале марта. Уже в начале апреля благополучно отцвели без заморозков и коварных ночных туманов больше всего подверженные любым капризам погоды первоцветы – абрикосы. Следом за ними в свое традиционное бело-розовое великолепие оделись городские вишни и персики, и тут же вместе с липкими молодыми листочками на деревьях и кустарниках повылазило все, что должно было расцвести, раскрыться, похорошеть.... А к середине мая, когда проглянулись первые признаки наступающей летней жары, когда еще вчера блаженное пребывание на весеннем солнце стало вдруг утомительным, тысячи пушистых бледно-золотистых соцветий, благоухающих ни с чем несравнимым ароматом, и пчелиным гулом облепили городские липы.
 
Именно такой цветущей липовой аллеей шла сейчас Валерия Всеволодовна, решившая по случаю выходного навестить свою тетку и лучшую подругу Светлану Дмитриевну Ковалеву. Она специально вышла из троллейбуса на две остановки раньше, чтобы пройтись цветущим весенним парком, а потом еще и старинной тихой улочкой, в которую упиралась липовая аллея. Улица та, изгибавшаяся полукругом вокруг берега Днепра и носившая вполне заурядное название Машинная, была застроена еще дореволюционными добротными одно- и двухэтажными домами, каждый из которых являл собой памятник архитектуры старого Привольска. Поэтому Валерия Всеволодовна всякий раз, когда навещала тетку, в случае благоприятной погоды и наличия свободного времени, не упускала возможности пройтись по ней.

Эта тихая уютная мощеная старинной брусчаткой улица неизменно навевала на Валерию не до конца объяснимое, но  чрезвычайно важное лирическое настроение. Проходя мимо переживших целые эпохи самобытных строений, выстроенных когда-то колонией немцев-меннонитов, она всякий раз размышляла о многих поколениях жильцов, сменивших здесь друг друга: самых разных национальностей и возрастов, тоже со своими страстями, воззрениями, надеждами и планами на жизнь,  наверняка не всем из которых суждено было сбыться. И если этот бесконечный круговорот человеческих желаний и надежд повторяется, из  века в век, из поколения в поколение рассуждала Валерия, то стоит ли и тебе отчаиваться, что не все выходит из того, что ты задумала?
 
Главными достопримечательностями улицы были похожее на старинный зАмок здание дореволюционной ткацкой мануфактуры, в котором теперь размещалось какое-то подразделение городских электрических сетей и еще одно - двухэтажное с причудливыми башенками и античными статуэтками вдоль всего карниза, что стояло в глубине небольшого сквера, обнесенного красивым кованым забором. Оно располагалось не совсем по пути, и поэтому, проходя мимо и поглядывая на него лишь с некоторого удаления, Валерия Всеволодовна давала себе слово, что в следующий раз непременно подойдет поближе, чтобы рассмотреть этот старинный особняк получше. Сегодня она решила непременно исполнить данное когда-то самой себе обещание.

Каково же было ее удивление, когда подойдя к запертому входу  стародавнего ограждения на установленной формы табличке, что висела на массивном гранитном столбе, она прочла:
 
              Привольская областная государственная администрация

             Главное управление труда и социальной защиты населения

- «Так вот где ты спрятался от меня!» – была первая мысль, что пришла в голову Валерии и саму же ее чрезвычайно развеселила.
 
Хотя именно она год назад сделала решительный шаг, чтобы больше не видеться со Школьниковым, Валерия Всеволодовна была убеждена, что тот пуще ее самой избегает и наверняка страшится их новых встреч. Сейчас, когда мысль о разрыве не так уже мучила и была лишь печальным  воспоминанием, стоя у закрытой калитки областного собеса, она буквально ликовала от сознания, что так неожиданно набрела на место его нынешнего обитания. Ведь не единожды уже проходя здесь, она даже не догадывалась, что каждый такой раз находится буквально в нескольких шагах от него.
 
По случаю выходного дня в учреждении точно не было никого, кроме какого-нибудь престарелого сторожа, смотревшего сейчас в свой телевизор.  Поэтому, будучи уверенной, что из окон здания некому обратить внимание на странную женщину, так неоправданно долго задержавшуюся у его запертого входа, Валерия с нескрываемым любопытством продолжила свой осмотр.
   
- «Конечно, его кабинет на втором этаже», - размышляла она. – А куда же выходят окна: сюда или на противоположенную сторону?»

С этой мыслью она прошла дальше вдоль ажурного забора, повернула за угол…. Ей открылся еще более привлекательный вид на всю усадьбу с причудливым, по-видимому, давно уже неработающим, но хорошо сохранившимся  мраморным фонтаном посредине. А сразу за тыльной стороной этого поместья начинался небольшой местный пляж, ограниченный по бокам густыми кустами сирени, с двумя скамейками в центре, упиравшимися своими изогнутыми спинками прямо в усадебный забор.
 
- «Настоящий санаторий!» - вновь улыбнулась Валерия Всеволодовна.

Она сразу же безошибочно вычислила «его окна» - два огромных на втором этаже, из которых открывался великолепный вид на этот старинный фонтан, пляж с кустами сирени, широкую водную гладь Днепра….

- «Как же здесь хорошо…! Молодец, Костя! Ты нашел вполне подходящее место, чтобы залечить свои душевные раны…! Ну, и как? Залечил?» – ей казалось, что она читает его мысли и с необъяснимой  радостью сама же воспринимала, что так хорошо научилась понимать того кого любила.
 
Она не сомневалась, что окончательно и безошибочно расшифровала помыслы и душевные переживания, которые привели «ее Костю» после расставания с ней в это тихое, но вовсе не забытое Богом место.
 
Пройдя к пляжным скамейкам, Валерия Всеволодовна присела на одну из них, теплую от весеннего солнца. Сидя спиной к окнам «его кабинета», она теперь безмятежным взором осматривала весь раскинувшийся перед ней водный простор: искрящуюся легкую рябь реки, появлявшиеся из-за кустов сирени и исчезающие за ними же, но с другой стороны пляжа моторные лодки, катера, груженные песком баржи, кружащиеся над водой чайки. Весь тот живописный пейзаж, что ежедневно наблюдал он из своих окон. И все, что она видела, дышало умиротворением, теплом, лаской, беззаботностью, располагало к тому, чтобы еще долго сидеть здесь вот так, ничего не делая, подставив лицо со слегка прикрытыми ресницами нежным  солнечным лучам.

- Лера!!! – вдруг услыхала она совсем рядом его взволнованный голос.

 
Он увидал ее сразу как, только отвлекшись от разложенных на столе бумаг, бросил взгляд в окно. А увидав, тут же не поверил, что наблюдает такую картину наяву – Валерию, одиноко сидящую сейчас на скамейке пустынного пляжа спиной к нему. Это казалось какой-то нереальностью, чудом, материализацией его собственных мыслей о ней – увидеть ее здесь, совсем рядом в этот выходной день.
 
Ведь и сам он оказался совершенно случайно на своем рабочем месте. В среду ему предстояло делать доклад на сессии областного совета, подготовку которого Константин Федорович все откладывал и откладывал и от занятости чем-то другим, и от собственного нежелания заниматься абсолютно пустым и ничего не менявшим, по сути, делом.  К тому же подготовка доклада требовала нескольких часов уединения, чтобы никто не мешал, поэтому он и выбрал этот последний перед областной сессией выходной, когда откладывать «на потом» было уже никак нельзя. И вот, бросив случайный взгляд в окно, он увидел сначала столь знакомую копну светло-рыжих волос, а затем и всю ее фигуру, одиноко застывшую на пляжной скамейке....
   
Дальнейшие все свои действия он помнил смутно: как сбежал вниз по скрипучим деревянным ступеням старинной лестницы; как трясущимися руками, боясь, что может не успеть, лихорадочно подбирал ключи в огромной связке, сначала к входной двери, потом – к заборной калитке; как ничуть не стесняясь снова бежал вдоль забора по пляжному песку, и уже совершенно запыхавшись, повернув за угол, выдохнул:
- Лера!!!

Он увидал, как медленно, нехотя, словно в замедленной съемке повернула она к нему свое лицо, как тут же распахнулись в удивленной улыбке ее глаза, как она резко приподнялась и шагнула ему навстречу….


- Ле-ра…! Ле-ра…! Я люблю тебя...! – повторял он, все крепче прижимая ее податливое тело и осыпая поцелуями лицо, глаза, шею, завитки волос, губы…. – Как я люблю тебя!

- Соску-чился…! Соску-чился…! – поглаживая волосы на его затылке шептала она совершенно счастливая.




Картинка из интернета.


Продолжение: http://proza.ru/2022/04/19/1168