Элбридж Айер Бербанк рисует Джеронимо.
https://www.facebook.com/wmichaelbooks/
К 1897 году, чирикауа обосновались в форте Силл. Они жили в дощатых домах в двенадцати деревнях, каждая из которых выбирала себе вождя. Каждая семья выращивала восемь акров кафрской кукурузы (сорго, которое хорошо растет в засушливом климате), акр хлопка и акр овощей, у них было стадо крупного рогатого скота, дающее прирост, они построили более пятидесяти миль ограды вокруг территории форта Силл и своих деревень, чтобы держать скот в резервации и вне своих деревень, копали колодцы, делали пруды и отмечали различные племенные церемонии. Джеронимо был старостой своей деревни и, как и другие старосты, получал жалованье как служащий армии, за поддержание порядка в своей деревне, насчитывавшей около шести семей. Апачи были приведены в форт Силл из-за более лучшего климата, чем бывшие болота вокруг Маунт-Вернон, штат Алабама, и они были там гораздо счастливее, однако болезни, которые они принесли с тех болот, продолжали убивать их с пугающей скоростью, и никто не понимал почему. Так и случилось, что весной 1897 года, одиннадцати (или двенадцати) летний сын Джеронимо, Фентон, мать которого звали Зи-йе, умер от непонятной болезни.
1897 год ознаменовался тем, что белоглазые начали понимать, что Джеронимо представлял из себя гораздо больше, чем кровожадный, жаждущий пыток апач, как его и описывали в популярной прессе, где утверждалось, что у него было спрятано страшное покрывало, сделанное из сотни белоглазых скальпов, которые он содрал во время своего последнего побега. Подобные заявления были абсурдны, поскольку апачи редко снимали скальпы. Писатели из крупных изданий, которым следовало бы знать побольше, крайне озадачили Джеронимо, когда попросили показать им это самое покрывало. Поскольку национальный интерес строился вокруг свирепого воина в армейском плену, Эдвард Э. Айер, президент Филд-музея в Чикаго, отправил своего племянника, художника Элбриджа Айера Бербанка, в командировку в форт Силл, чтобы он написал портрет Джеронимо. Прочитав в газетах рассказы о «кровожадном дикаре», Бербанк между делом порадовался тому, что ужасный Джеронимо сидит в тюрьме, и он может спокойно нарисовать его, из-за решетки.
По прибытии в форт Силл, он попросил отвести его в камеру к Джеронимо, но получил ответ, что старик живет в своем собственном доме, и может свободно ходить куда угодно в пределах резервации. Молодой индеец (вероятно, внук Джеронимо, Thomas Dahkeya), проводил Бербанка до дома Джеронимо, где они узнали, что он был со своими лошадьми. Они подождали в подворотне дома, пока он не подъехал верхом. Первое впечатление Бербанка о нем было такое: «пожилой индеец . . . невысокий, но хорошо сложенный и мускулистый. Его острое, проницательное лицо было испещрено глубокими морщинами. Его маленькие черные глаза были водянистыми, но в них горел яростный огонь»…
Бербанк вежливо приветствовал Джеронимо, назвав его «вождь Джеронимо». Джеронимо не был вождем, но ему было приятно это слышать. Солдаты называли его Джерри, но он ненавидел это прозвище. Хотя Джеронимо в то время уже неплохо понимал английский язык, он не спешил говорить на нем, из-за боязни сделать смешные ошибки, или вызвать недоразумения, и попросил Томаса служить переводчиком. Джеронимо спросил, откуда Бербанк прибыл (из Чикаго), и начал задавать ему вопросы третьей степени, о подробностях про Чикаго. Когда он убедился, что достаточно узнал об этом городе, он сказал: «Пойдемте», и повел Бербанка в дом, где вытащил из старого сундука фотографию (вероятно из тех, которые он продавал в качестве сувениров пассажирам поездов, когда они останавливались в Маунт-Вернон), отдал ее Бербанку и сказал: «один доллар». Бербанк улыбнулся, но заплатил доллар и объяснил, что хочет написать портрет Джеронимо, и просит его просто посидеть, пока он будет работать. Джеронимо подумал, что это хорошая идея, но сначала Бербанку нужно было получить одобрение капитана Скотта, потому что это самое «сидение», слегка отвлекло бы его от работы, которую он должен был выполнять.
Капитан Скотт разрешил Джеронимо позировать художнику, и Бербанк, вернувшись на следующий день с художественными принадлежностями, обнаружил, что Джеронимо уже готов. Для первого портрета, вождь сел на кровать, а Бербанк - на ящик, найденный для него. Едва он начал свой первый набросок картины, как Джеронимо подал ему знак остановиться, и позвал Еву, которая играла неподалеку, чтобы она переводила для них.
- Джеронимо хочет знать, сколько ты ему заплатишь – спросила Ева.
- Спроси его, сколько он хочет - ответил Бербанк.
- Ты получишь много денег за эту картину - сказал Джеронимо через Еву - может быть, пять долларов. Я хочу половину.
- Если вы посидите на две картины - сказал Бербанк - то получите эти пять долларов.
Джеронимо решил, что это выгодная сделка, и Бербанк сразу вернулся к работе, делая наброски, которые должны были превратиться в цветные портреты. Вскоре Джеронимо заявил, что если Бербанк купит ему стул, то ему будет гораздо удобнее сидеть, и он получил свой стул.
Годы, проведенные Джеронимо в различного рода засадах – то ли в ожидании дичи, или в сладостном наблюдении за врагами, сделали его хорошим сидельцем, но тем не менее, как только до его ушей долетал хоть тишайший звук – или приближающегося человека, или лошади, то он мгновенно вскакивал со своего нового стула, и метался к двери, чтобы расссмотреть причину этих звуков. Иногда, когда он слишком долго позировал, Бербанк позволял ему отдохнуть на своей кровати, и Джеронимо пел, по словам художника, своим глубоким, богатым голосом, песни «необычной красоты».
Когда Бербанк работал в доме Джеронимо, он брал с собой что-нибудь из еды на обед, и обычно приносил с запасом, чтобы поделиться со стариком. Однажды, во время первых проб, Джеронимо пригласил Бербанка пообедать с ним, и Зи-йе положила между ними доску, пока они сидели на полу лицом друг к другу. Она подавала мясо, хлеб (возможно, мескитовый хлеб, который она испекла из стручков, собранных апачами в зарослях, в сорока пяти милях к юго-западу), и кофе. Бербанк сказал, что еда была «чистой и хорошей», подаваемой на доске, и они ели пальцами. Два года спустя, Джеронимо снова пригласил его на ужин с Зи-йе и Евой, которые присоединились к ним, чтобы сесть за стол, накрытый льняной скатертью, за прекрасным обедом, завершившимся вкусным десертом. К этому времени, Джеронимо уже побывал на Транс-Миссисипской, и Международной Выставке в Омахе, в сентябре и октябре 1898 года, и неплохо там заработал на своих трудах.
Бербанк, рисуя Джеронимо в его доме, видел и чисто домашнюю сторону, о которой мало кто знал. Джеронимо приучил своих пони приходить на его зов, и никогда не выходил из дома, не поставив блюдце с молоком для своей кошки Табби, которую по какой-то непонятной Бербанку причине, Джеронимо тщательно подстригал (подрезал ей усы). Бербанк также согласился писать письма для Джеронимо, которые он диктовал друзьям в Нью-Мексико / Аризона, прося «лекарства», которые они могли бы там собрать для него. Послания свои он всегда заканчивал словами: «если вы нуждаетесь, то дайте мне знать, и я пришлю вам деньги». Бербанк писал, что «человек-тигр» на самом деле был «безупречной экономкой», ибо жена Джеронимо в то время была слаба здоровьем, поэтому старый апач делал всю домашнюю работу, мыл посуду и подметал пол. Бербанк упоминает об этом: «однажды я неосторожно протащил в дом немного грязи. Джеронимо взял метлу и смел ее, бросив на меня взгляд, ясно говоривший: «больше так не делай».
Однажды Бербанк увидел, как добрый старик вдруг пришел в ярость. Один журнальный редактор предложил Бербанку кругленькую сумму, если тот получит историю жизни Джеронимо, для его журнальной статьи. Джеронимо согласился рассказать ее за половину выручки. Бербанк приготовился писать, а Джеронимо прилег на кровать и начал было вещать, но когда он дошел до момента мексиканской резни своей семьи, то вскочил с постели с такой яростью, что не смог дальше продолжать. Мальчик, который переводил, был почти так же взволнован и сказал: «он говорит вам правду, потому что мой отец рассказывает мне ту же историю». Бербанк, очевидно, так и не закончил ту статью.
Художник также обратил внимание на то, как азартные игры вызвали ярость Джеронимо. Он сопровождал Джеронимо на спортивную встречу, вероятно в день празднования 4 июля в форте Силл, включавшую в программе скачки на лошадях, и другие состязания с солдатами, команчами и кайова. Джеронимо закончил игру в «монте», сдавая карты как знаток, своими маленькими (his small quick hands) быстрыми руками, и издав дикий возглас, когда он сгребал свой выигрыш. Когда они уходили, белоглазый ковбой предложил им устроить скачки на десять долларов. Джеронимо ничего в жизни более так не любил, как хорошие скачки, но его вес был большим недостатком при скачках на скорость, поэтому он часто выигрывал заезды засчет невесомой Зи-йе, которую сажал на лошадь вместо себя. Однако, именно в этот праздничный день, ее рядом не оказалось, и Джеронимо изыскал на бейсбольной площадке подростка (возможно, это был Юджин Чиуауа), которого хорошо знал. Последовавшие за этим скачки были близки к завершению, но пони Джеронимо победил. Бербанк говорит, что он дико ликовал. Бербанк совершал поездки в форт Силл в 1887, 1888 и 1889 годах. Он стал близким другом Джеронимо, и сделал некоторые из самых запоминающихся картин и эскизов из жизни чирикауа в неволе, в том числе самого Джеронимо, Евы и Найче, который наблюдал и учился живописи у Бербанка, и был превосходным художником-натуралистом, в своем собственном стиле.