Женщина кокетливо улыбнулась, скосила на него облепленный тушью глаз.
- Что вы посоветуете, молодой человек? – растягивая гласные, проговорила она. Исходящий от нее приторный мещанский душок прямо-таки вынуждал мечтать об убийстве. – Может Акунина взять… э-э-э, Мураками?
Ярослав смял в кулаке рекламный буклет «Книга - лучший подарок», но улыбнуться в ответ не смог.
- Зависит от того, что ваша подруга любит читать.
- Между нами говоря, читать она не очень любит, но сейчас это модно и…
- В таком случае могу предложить вот это, - Ярослав снял с полки книгу. – Говард Лавкрафт. Чрезвычайно модный писатель.
Покупательница с сомнением повертела в пухлых холеных ладонях «Зов Ктулху».
- Мастер лихой детективной интриги. Присутствуют элементы легкой эротики и садо-мазо, что очень модно сейчас, - добавил Ярослав значительно.
- Х-м-м, - открыв книгу, женщина сделала, точнее, попыталась сделать, умное лицо. - Это что-то вроде «Пятидесяти оттенков серого»?
Он кивнул.
- Именно. Новейший, сверхпопулярный бестселлер.
Иронии она, конечно, не уловила. Безропотно заплатила за книгу, хлопнула дверью на тугой пружине - и Ярослав позволил себе роскошь искреннего, как все нехорошие чувства, злорадства. Все-таки существование дураков на этом свете как-то ободряет душу. День, можно сказать, прошел не зря…
В этот самый момент перед ним выросла, как всегда будто из-под земли, Изольда Сигизмундовна.
- Очень хорошо, Ярослав Григорьевич! Прекрасно! - прошипела она, изгибая в зловещей ухмылке густо накрашенный рот. Ярослав шепотом выругался, ожидая, что ему сейчас влетит за Лавкрафта. Однако начальница с торжествующим видом хлопнула об стол початой бутылкой коньяка, ткнула в нее свой молочно-белый, накладной коготь, и ее костлявое туловище, затянутое в бледно-зеленое платье, по-змеиному изогнулось. – Ну и как это понимать?!
Выдохнув сквозь сжатые зубы, он стиснул под столом кулаки.
- Где вы это взяли?
- Там, где вы ее спрятали. В подсобке, за батареей!
«Какого черта тебя туда понесло, старая сука?»
- Всегда подозревала, что вы алкоголик! – ее расширенные зрачки за толстыми линзами, разноцветные, как у сатаны, расширились еще больше. - Вы бросаете тень на репутацию нашего магазина, я не могу это так оставить!
Ярослав фальшиво зевнул, наблюдая за мухой, что кружила над верхней полкой, где пылился всеми забытый Диккенс в компании с Теккереем и Голсуорси. В стекла окон брызгал серебром дождь.
- Да, Изольда Сигизмундовна. Я выпиваю, - признался он. – Но где вы найдете другого дурака, который будет работать за те копейки, что вы мне платите? Продавец мужчина в книжном магазине это почти феномен - я вам нужен, не отрицайте. К тому же я не какой-нибудь неуч, я дипломированный филолог, специалист по творчеству Льюиса Кэрролла…
- Господи, да какая разница! – перебила начальница, едва ли не с отвращением. – Кому нужны ваши Кэрроллы, не будьте ребенком. В общем так, - заключила она. – Идите домой, Ярослав. Завтра с вами поговорим…
***
Дождь почти кончился. В промокшем предвечернем затишье двигались заторможенно фигуры редких прохожих - затуманенные заботой лица, казалось, вылеплены из гипса, как маски мертвых. Под кроссовками шуршали неубранные, грязно-желтые листья.
Направляясь к остановке, Ярослав слушал голос, звучащий у него в голове. «Твою жизнь, - бубнил индифферентно голос, - даже трагикомедией не назовешь. Не трагедия, не комедия, черт знает что. Жалкая карикатура на экзистенциальный абсурд бытия»…
Каждый день он просыпался, если это можно считать пробуждением, в восемь утра. Варил кофе на кухне, курил одну за одной, бездумно разглядывая потускневшие от времени постеры «Агаты Кристи» и Cradle of Filth. Кормил кота Бегемота, единственного своего друга. Выходил из одноместной клетки в беспощадно распластанное под хмурыми небесами пространство. Проталкивал нескладное долговязое тело в заполненный человеческим мясом тринадцатый катафалк, который отвозил его на кладбище человеческой мысли. И весь день сидел в окружении тысяч книг, большей частью «бестселлеров», от которых его воротило, как небожителя от вавилонских блудниц.
Долгими вечерами перечитывал Булгакова, Оуэна, Лавкрафта. Бесцельно, но зато с ясным ощущением уничтожаемого времени общался на литпортале с такими же потерянными душами, не знающими, куда себя девать. Публиковал сюрреалистические рассказы, получал пару-тройку рецензий от виртуальных «друзей», давал себе слово не писать больше - и начинал обдумывать новый сюжет. Наливался алкоголем, но подолгу не мог уснуть, слушая, как внутренний голос, словно издеваясь, читает ему «Алису в Стране чудес»…
Конечно, он понимал - смысла в таком существовании нет, но для того, чтобы что-то изменить, нужно этого хотеть, а он не то что жить, даже умереть не хотел, и это безразличие ко всему подтачивало изнутри, как червь.
Иногда, впрочем, ему снились таинственные, пугающе реальные сновидения, волновавшие его чрезвычайно. Освещенный светом багряного солнца город расстилался перед ним во все стороны - и он видел высокие гранитные стены, испрещенные странными знаками, похожими на шумерскую клинопись, заросшие плющом башни из черного, как антрацит, камня, колоссальные колоннады, подпирающие небо, величественные храмы богинь с глазами как звезды, ступал на арочные мосты, сложенные из темно-красного мрамора, широкие проспекты и улицы, покрытые фиолетовой мшистой брусчаткой, его жажду утоляли фонтаны с серебристыми струями в одичалых садах, где пахнет миндалем и пыльцой ядовитых маков, забирался на черепичные крыши, чтобы рассмотреть фронтоны с каменными чудовищами, кошмарными, невообразимыми, будто видение безумца, одурманенного пейотом, и мягкие лапы стучали в ритуальные барабаны, и слышались отовсюду, ощущались леденящими порывами ветра, потусторонние голоса хтонических головоногих…
- Куда прешь, собака?! - прохрипело в лицо Ярославу что-то красно-волосатое, отдаленно похожее на человеческое лицо. - Понакурятся всякой дряни, наркоманы, сука!
Оказывается, он уже был в автобусе. «И этот автобус, - снова забубнил внутренний комментатор, - везет тебя туда, где нечего делать, чтобы завтра отвезти обратно, где нечего ждать».
Горькая истина напомнила другой сон, что снился ему все чаще – словно он блуждает, как лунатик, в заколдованном лабиринте, падает, поднимается, упирается в затхлые тупики, открывает наугад двери. За одними он видит мужчин в деловых костюмах, что упорно взбираются по лестнице без перил, к довольству и комфорту, уверенности в завтрашнем дне, за другими – смеющихся детей, ласковых женщин, чьи лица сияют счастьем материнства. Ему хочется зайти в эти комнаты, он знает, что и женщины, и мужчины разделят с ним свои заботы и радости, но всякий раз его останавливает некий зов – словно где-то далеко, за пределами сознания, видимой жизни, в неведомом зазеркалье, слышится как наяву исполненный понимания, сочувствия к нему непостижимо знакомый голос…
Зашипели, стукнули дверцы, впуская в салон прохладный октябрьский воздух. Ярослав вздрогнул, провел по лицу ладонью, возвращая ускользающее сознание, схватился за поручень, напряженно поглядел в окно.
И не узнал улицы. За время работы в «Букинисте» он изучил маршрут как свои пять пальцев, однако косметический салон с профилем Нефертити, аккуратно постриженные кусты за чугунной оградой и покосившийся фонарный столб видел впервые.
- Простите, - обратился Ярослав к ближайшему пассажиру. – Это какой автобус, тринадцатый?
- Какой нах тринадцатый? - захрипел пассажир, тот самый, что клеймил наркоманов. – Совсем шифер треснул? - огляделся возмущенно, как бы призывая остальных пригвоздить Ярослава к столбу позора. - Тридцать первый это, понял? Или повторить нах?
- Не надо, - Ярослав закрыл глаза. «Каким надо быть идиотом, чтобы спутать тридцать первый с тринадцатым?».
Над выходом висела наклейка – смеющаяся девушка с ласковыми, озорными глазами. «Прелесть, конечно, - отозвался исполненный скепсиса голос, - жаль только, что с годами такая вот очаровательная наивность имеет свойство превращаться в меркантильный раздражительный нрав»…
Шелестя шинами по сырому асфальту, автобус свернул к остановке. Ярослав проверил карманы на всякий случай. Дожидаясь, когда хлопнут дверцы, рассеянно огляделся…
И замер, пронзенный с головы до пят иглой ирреального потрясения.
Медного цвета кожа, короткие светлые волосы. Темные глаза с удлиненным разрезом, четкий рисунок ненакрашенных губ, что казались еще бледнее из-за смуглого лица. Белый джемпер с засученными до локтей рукавами, того же цвета брюки. Цепочка со «скарабеем» поверх джемпера. На запястьях татуировки, на одном в виде перекрученного щупальца с детально прорисованными присосками, на другом – опоясывающие замысловатые знаки, как будто ему знакомые…
Совершенно невозможная здесь, в этой пропахшей человеческим смрадом стальной коробке, она сидела у окна неподвижно, как на фото, наблюдая проплывающий за мокрым стеклом урбанистический трип. «Похожа на сумасшедшую», - настороженно заметил ментальный диктор.
А потом она поднялась - странным звериным движением. Заправила за ухо светлую прядь. Непроницаемые глаза ее, отливающие красным, на миг показались огромными, как озера. Замедленно, словно призрак, прошла мимо, проникая в душу горько-сладким запахом миндаля… Дверцы распахнулись, и незнакомка провалилась в густые влажные сумерки, растворилась бесследно.
Ярослав вышел на следующей остановке и два часа блуждал по лабиринту темных улиц и переулков, пока не наткнулся на стаю одурманенных инфернальной химией гопников. Ему повезло – деньги отобрали, но бить не стали. Домой вернулся как пьяный, на автопилоте.
***
С утра Ярослав путался в ценах, ронял книги, то суетился, то замирал в ступоре. Изольда Сигизмундовна набрасывалась на него отовсюду, как разъяренная богиня Мафдет.
- Нет, я в порядке, - бормотал он. – Нет, не пьяный, Сигизмунда Изольдовна. Трезвый как муха…
Временами, когда возвращалась ясность мысли, пытался анализировать произошедшее, но всякий раз упирался в одни и те же ужасные, прекрасные тупики. Было очевидно, что таинственная блондинка потрясла его, поразила до глубины сердца, но чем? И что это за чувство, что не дает ему покоя ни на минуту? Любовь, внезапная, как удар ножом в темноте? Но почему он одержим этим чувством, как демоном? Яркая, как вспышка молнии, страсть, омрачающая душу? Но почему он не ощущает к ней и тени физического влечения, и чувство его остается чистым, незамутненным, как у монаха-аскета, узревшего красоту седьмого неба? Женщина ли она вообще? «Человек ли?», ехидно интересовался голос.
Он был наркоманом в ломке, таинственная блондинка – наркотиком. Вот и все, что можно было сказать.
Как бы там ни было, теперь он желал. До выжигающего разум исступления, до волчьего воя сердца желал увидеть ее снова, хотя бы один единственный раз.
Увидеть… и что? Что он сделает? Зачем она ему? И чем станет для него эта одержимость, спасением, или проклятием? И узнает ли он ответы на эти вопросы, невыносимые, новые для него вопросы, за которыми скрывалось нечто невозможное, непостижимое, бесконечно манящее? Или никогда не узнает?
Прежняя жизнь рассеялась, будто морок. Началась новая, фантастическая, исполненная тоски и неустанных поисков незнакомки.
Каждый вечер, в одно и то же время, Ярослав садился на тридцать первый маршрут, выходил, где вышла она, блуждал по улицам, как неприкаянная душа в сумеречных пустошах лимбо. Истерзав себя вконец, спешил на тринадцатом домой, к Бегемоту, умеющему и выслушать, и поддержать - разбитый, разочарованный, несчастный. Живой.
Иногда в одноцветном месиве пассажиров мелькали светлые волосы, отливающие загустелой кровью глаза, и тогда ему казалось, она с ним играет, возникая и исчезая, будто мираж в пустыне… Он перестал писать, охладел к алкоголю, назойливые сны уже не тревожили по ночам, теперь лишь она посещала его во сне - звала куда-то, протягивала ему руку, но как только он приближался, ощущая горько-сладкий аромат миндаля, растворялась в воздухе.
А голос в голове настойчиво убеждал, что не было никакой блондинки, он ее выдумал, такой девушки быть не может. Видимо, поэтому и сошел с ума… Или сначала сошел с ума, а потом выдумал? От таких вопросов в его мозгу что-то щелкало и стучало, как в неисправном механизме, в глазах темнело, он задыхался от бешенства.
«В моей жизни, по крайней мере, появился смысл, - мрачно утешал он себя. - Я даже снова хочу умереть».
***
За прошедший в таком сумасшедшем режиме месяц он напился один единственный раз - когда вернулся домой и нашел Бегемота уже остывшим.
Отхлебывая водку из горлышка, Ярослав отчаянно пытался понять, почему этот ленивый упитанный гедонист, тайный философ, решился вдруг покинуть «лучший из миров» - в том, что это было именно его решение, он почему-то не сомневался - и что теперь делать ему, оставленному наедине с собой.
На следующее утро, похоронив окоченевшее тельце под деревом, он в полной мере осознал беспросветность своего одиночества. Напротив него нацелилась в недоступную вечность неба освещенная холодным светом солнца вавилонская башня высотки, начиненная бренной жертвенной плотью - тогда-то ему и и пришло в голову, что прыжок с такой высоты это верная, мгновенная смерть…
Сигизмундовна как сквозь землю провалилась, и он нахально опохмелялся пивом, поставив бутылки на аляповатые обложки бестселлеров, от которых, если верить издателям, был в восторге сам Стивен Кинг и все прогрессивное человечество вместе с ним.
Допивал уже вторую, когда дверь распахнулась, и в магазин вошла блондинка в белом джемпере и того же цвета брюках. Дыхание перехватило, сердце заколотилось о ребра… но когда девушка подняла глаза, они оказались светлыми - голубыми.
- Что с вами? - девушка глядела на него с озорным любопытством. - Вы похожи на человека, который увидел призрака.
- Так и есть.
- Надеюсь, это не любовь с первого взгляда? – она фыркнула от смеха.
- Нет… то есть… недомогание… - он спрятал бутылки под стол. - Вы хотели что-то спросить?
- Да, мне нужен Лавкрафт. «Зов Ктулху».
- Любите Лавкрафта?
- Очень. А вы?
Переглядываясь, посмеиваясь, они поговорили еще немного, затем девушка купила книгу, но на пороге замялась, остановилась. Почти физически ощущая напряжение, возникшее между ними, Ярослав встретился с ней глазами – ее небесно-голубые сияли ожиданием - отвернулся и стал бездумно переставлять книги с полки на полку, ощущая, как пылают уши. За спиной хлопнула гильотиной дверь, отсекая возможность…
Остаток дня был посвящен мучительным попыткам понять, почему он такой идиот. Небеса послали ему девушку, которая могла бы воскресить его к новой жизни, и что он сделал? Просрал, просрал еще один шанс. И ради кого?! Ради той, о которой ничего не знает? Которой, может, и вовсе нет? О, как ненавидел он ее в эти минуты! «Хе-хе, все чудесатей и чудесатей, - шелестел язвительно голос в пылающей голове. – Как можно ненавидеть то, чего нет? Впрочем, мы тут все сумасшедшие, и я, и ты»… Отчаянье тисками сдавило сердце, и Ярослав со всей бесповоротностью осознал, что сегодня умрет.
И как только он понял, что это не просто очередное решение, которое так и останется решением в голове, ему впервые за долгое время стало легко, спокойно. Сознание погрузилось в полузабытье - как всполохи света в тумане, в нем мелькали яркие страшные мысли. «Глупо просто взять и прыгнуть с крыши, друг мой. Ты должен отомстить этому худшему из миров, не будь тряпкой. Убей хоть Сигизмундовну, эту старую суку. Вообрази, как это будет приятно - я уж молчу про символический аспект - забить ее насмерть томиком Достоевского, бить, бить по башке «Преступлением и наказанием», чтобы орала, орала, орала, а потом вдруг заткнулась»…
- Глаза залил и прет, нехристь! – загавкала на него массивная, как тумба, тетка с тяжелой челюстью бультерьера, и он только теперь осознал, что уже в автобусе. За окнами было темно. Мимо проплывал, как мираж, освещенный фонарем профиль Нефертити на вывеске.
«Черт бы побрал этот тридцать первый и меня вместе с ним!».
Шелестя шинами по асфальту, автобус свернул к остановке. Ярослав нервно огляделся, дожидаясь, когда хлопнут дверцы…
Она сидела на том же самом месте, смотрела в окно. Неподвижная, как на фото. Те же короткие белые волосы, темные глаза. Цепочка со «скарабеем». Татуировки на медной коже.
Ярослав почувствовал ужас, какого прежде никогда не испытывал. Захотелось закричать, проснуться от жизни, как просыпаются от кошмара, но он слишком ясно видел теперь - незнакомка реальна. И нет никого реальнее, чем она.
Девушка поднялась, медленным привидением прошла мимо. И растворилась в прохладной тьме.
«Послушай, – встрепенулся голос, - что ты о ней знаешь?».
За секунду до того, как дверцы захлопнулись, он шагнул вперед, будто с края крыши.
Она шла по тротуару, мимо освещенных витрин, легкой уверенной поступью, в которой было что-то от грации хищника. Прохожие бросали на нее рассеянные взгляды, уступали инстинктивно дорогу. Шла в своем божественном трансе, будто ее и не было на этой земле, среди живых мертвецов, а была только ее эманация, случайный кратковременный аватар…
Ярослав спрятал руки в карманы куртки, нащупал пачку сигарет, выбросил в урну, ускорил шаг.
Он понятия не имел, почему и зачем крадется за незнакомкой, как серийный маньяк-убийца. Единственное, о чем беспокоился, как бы не потерять белый джемпер в толпе, но вскоре она свернула в переулок, и он поспешил следом, ощущая как кружится голова от странного, незнакомого прежде хмеля.
В переулке бесновался ледяной ветер, кружились обрывки газет. В фиолетовом небе сияла круглая луна. Этот момент показался Ярославу решающим, он вспомнил, что так уже было, во сне или прошлой жизни, стало холодно, неуютно. Снова накатил приступ паники. Неожиданно девушка обернулась - в темных провалах глазниц сверкнули искры зрачков – и скрылась в тот же миг за углом.
Тесный, зажатый со всех сторон высокими зданиями дворик освещался единственной лампочкой, что горела над входом в подъезд. Девушки нигде не было. Ярослав направился было к подъезду, но с другой стороны двора послышался скрежет.
Включил на телефоне фонарик.
Наклонная бетонная лестница вела к приоткрытой двери в подвал. «Не торопись, подумай, ты не знаешь, не знаешь, что тебя ждет»…
Но Ярослав уже спускался по выщербленным ступеням. Решительно вошел в еще более холодный и сырой мрак, чем тот, оставленный за спиной. Здесь пахло гнилью и кошачьим дерьмом. Под ногами затрещали осколки стекла, серебристый луч фонарика выхватил из темноты обломки кирпичей, пустые бутылки в деревянных ящиках, ржавые трубы под потолком. Тень незнакомки у стены.
- Иди сюда, - позвала она - и он мгновенно узнал этот голос. – Помоги мне…
Девушка упиралась ладонями в громоздкий, раритетного вида шкаф. На единственной уцелевшей полке лежали стопками книги.
Ярослав молча помог отодвинуть шкаф в сторону. Обнажилась покрытая «ржавым» лишайником стена, на которой можно было различить замысловатые, похожие на шумерскую клинопись, знаки. Ниже висело железное, размером с тарелку, кольцо. Незнакомка обеими руками потянула его на себя, и в стене бесшумно распахнулась высокая, до потолка, дверь. В лицо ударил мягкий, ласковый порыв ветра, принесшего с собой терпкие, горько-сладкие ароматы. Телефон выпал из ослабевших пальцев…
Сначала он увидел гриб - по форме он не отличался от шампиньона, но высотой был по меньшей мере с двухэтажный дом. Бледно-желтая шляпка, будто натертая воском, отражала багряный свет заходящего солнца, а широкая, как ствол вековечного дуба, ножка была скрыта снизу густым туманом цвета крови, что стелился над землей подобно покрывалу. На краю шляпки неподвижно сидел лиловый волосатый паук невероятных размеров. Чуть поодаль, из красного тумана, вырастали такие же грибы-великаны, а за ними, там, где кончался туман, тянулись к небу, на фоне багряного заката, черные башни и колоннады.
Незнакомка шагнула вперед. Переступив границу миров, обернулась к Ярославу, и темные глаза ее, отливающие красным, сверкнули как две звезды:
- Ты готов?
«Сейчас она исчезнет, рассеется в воздухе, и ты проснешься в своем однокомнатном склепе!», отчаянно заверещал голос демона в голове.
Но она не исчезла - улыбнулась, протянула ему руку. Улыбка у нее оказалась мягкой и женственной, а ладонь теплой, чуть влажной.
Обычная человеческая ладонь.