Таверна "Мертвая черепаха" (фантастика)
***
В дешевой забегаловке «Мертвая черепаха» – единственном увеселительном заведении в городке на одиноко стоящем острове, затерянном в океане, громко разговаривали двое, Оскар Бишоф и Хьюго Гранд, смачно ругаясь и гогоча, точно стая диких гусей в пору перелета.
Это действо, повторялось изо дня в день. Ветер с океана разносил их омерзительную брань далеко от берега, замешивая кантиг из хрипотцы, криков чаек и шума волн, напоминающий пение кантаора в окружении нескольких гитаристов, и нес его через весь городок к старой покосившейся церквенке на противоположном конце острова. Днем же, без мата и сиплого мужского смеха, музыка ветра и волн звучала куда слаще, и больше напоминала многоголосое песнопение о безответной любви к прекрасной даме, о военных походах, победах и любви к Родине… Днем и сам островок выглядел краше…
Островок был небольшим, можно сказать – совсем маленьким, в форме полумесяца или загнутых к подбородку богатых, черных усов того же Оскара Бишофа, которые он постоянно приглаживал выжженной и иссушенной от постоянного пребывания под палящим солнцем рукой. Острые концы полумесяца вгрызались в теплые воды каменистыми уступами, образовывая уютную тихую гавань внутри, защищая ее от шквальных ветров и высоких волн.
Единственная в городке дорога, в точности повторяя изгиб песчаного берега бухты, тянулась через весь остров и соединяла забегаловку «Мертвая черепаха» и церквушку, не давая жителям поселения позабыть о греховности человеческой плоти и божественной сути человеческой души. И то и другое было здесь столь же важно, как справить нужду и набить брюхо поплотнее.
Маяк находился рядом с таверной, и как представлялось Оскару – это было вполне обосновано. Он часами мог рассуждать о сотворении мира и теории подобия… В его понимании подобное всегда притягивалось к подобному, именно поэтому он сам, его маяк и забегаловка удачно расположились на этом конце полумесяца, иначе ему пришлось бы тащиться через все поселение и здороваться с вечно любопытствующими жителями, а он слыл человеком нелюдимым… Так что все складывалось в его пользу, а теория стопроцентно работала, чем он делился каждый вечер с Хьюго. Тот качал головой, соглашаясь, хотя сам успевал за день побывать везде и поболтать с каждым, кто встречался ему на пути.
Хозяйка забегаловки – высокая, стройная женщина, протирая краем засаленного фартука очередную бутылку из-под коньяка, наполненную домашним вином, внимательно вслушивалась в разговор. Пустые бутылки из-под элитного пойла являлись гордостью ее скромного заведения, и она прибила бы любого, кто разгрохал хотя бы одну. Бутылки были дороги, как память о безвременно ушедшем в мир иной муже, когда тот на лодке в жуткий шторм вылавливал ящики, прибившиеся к скалистому берегу островка невесть откуда. Именно в этих ящиках и находились бутылки с дорогим элитным коньяком. Позже все поселение гудело неделю, отмечая радостную находку, а заодно и трагическую гибель хозяина "Мертвой черепахи".
С тех пор прошло много лет. Хильда, так звали не молодую, но еще и не старую хозяйку, свыклась с одиночеством и даже находила в нем свои прелести. Никто не кричал на нее, не поднимал руку, не подгонял, как худую лошаденку, которая и так еле-еле передвигала ногами от усталости. Хильда теперь могла спать сколько душе угодно, благо посетители появлялись только к вечеру. Она все успевала. И только женская тоска по крепкому мужскому плечу иногда подкатывала к горлу тяжелой удушающей волной, заставляя рыдать в подушку, когда ветер с океана затягивал свою заунывную песню в обветшалой крыше двухэтажного строения. Тогда дом казался пустым и пугающим, и казалось давил своими размерами на хрупкую женщину, от чего она задыхалась, соскакивала и выбегала на улицу в одной рубашке. И только, когда кожа покрывалась мурашками от освежающего, просоленного, напористого ветра, успокаивалась немного, возвращалась в холодную спальню и засыпала.
Она знала об Оскаре Бишофе все, что нужно было знать хозяйке питейного заведения: его имя, сколько сможет выпить, способен ли заплатить и что ожидать от него после этого. А вот о Хьюго женщина знала еще совсем мало. На вид ему было лет двадцать пять, вполне приличный парень, крепкий и веселый, с таким можно было бы и потолковать по душам, когда Оскар свалит домой. Да вот только Хьюго выпивал не меньше Оскара, и к тому времени, когда смотритель маяка собирался уходить, разговаривать с парнем было уже невозможно, только вытолкать вон за дверь.
Несмотря на крепкое телосложение и молодой возраст на выпивку парень был слаб, не то, что местные мужики. Те хоть и пили беспробудно, но держались на ногах, а Оскар еще и шлепнуть мог по попе и прижать где-нибудь в темном закутке, пытаясь забраться рукой под юбку. Но Оскар был стар для нее, хоть и холост, вернее вдов, и от него все время разило сырой рыбой и потом, что отбивало всякое желание. А Хьюго был молод, и от него пахло парным молоком, как от теленка, и Хильда частенько прижималась к нему, как бы случайно, то округлым бедром, то оголенным плечом, а то, потянувшись за пустыми кружками, наклонялась вперед, близко, вырезом к самому его носу. Растянутая резинка на платье держала слабо, ткань оттопыривалась, приоткрывая взгляду аккуратную, белую, округлую грудь. Женщина чувствовала, как горячее молодое дыхание проникает под платье, и млела, а Оскар, с ухмылкой заглядывая в низкий вырез платья, орал: «Ядрена вошь! Глупая баба! Иди, приласкаю! Не смущай мальца! Лучше налей ему, и давай поднимемся к тебе!»
Хильда чертыхалась, хватала кружки, быстро-быстро смахивала крошки со стола и ретировалась за стойку, откуда с презрением поглядывала на Оскара и с интересом на Хью.
Сегодня Оскар был явно не в духе. Он не рассуждал, как обычно, о сотворении мира, а проклинал океан, остров и всех без исключения, кто на острове находился, включая отца Питера, свою рано ушедшую в мир иной жену и девчонку, которая осталась ему, как напоминание, что за этот проклятый мир во что бы то ни стало надо держаться, что у него, старого морского волка, есть ответственность, чувство долга и маяк. И он в непогоду и каждую беззвездную ночь обязан зажигать свет, чтобы корабли, сбившиеся с курса, случайно не налетели на коралловые рифы и прибрежные скалы, затерявшегося посреди океана острова.
Хильда никогда не видела кораблей, ни больших, ни маленьких. Они не заплывали в тихую гавань даже в прекрасную погоду. Если верить Оскару, судоходные морские пути проходили неподалеку от острова, немного в стороне. Смотритель иногда видел с маяка скользящие по водной глади огни и слышал музыку. Но кроме него никто ничего не видел. Он говорил, что это роскошные туристические лайнеры совершают свой кругосветный круиз, и рассказывал, что когда-то тоже плавал на подобном корабле, где вечерами играл джаз и пел сам Луи Армстронг.
Местные завидовали Оскару и потому, что он много знал о внешнем мире, и потому, что он нездешний, и потому, что он приплыл на остров вместе со своей женой и дочкой на белоснежном новеньком катере. Кроме этого катера и десятка рыболовецких лодок никаких «судов» на островке не было.
Хильда поежилась. В воздухе витал запах чего-то вязко-омерзительного, жгуче-ужасающего и сладковато-смертельного. Так пахло, когда к скалистому берегу острова принесло ящики со спиртным и всю неделю после этого.
Оскар посмотрел на нее влажным взглядом, но смотрел словно сквозь, словно ее не было за стойкой. Точно так же он посмотрел сквозь Хьюго.
Хильда снова поежилась. Ветер усиливался. Дом задрожал, испуская мучительный вздох, будто он был последним… Показалось, что дом сейчас оторвется от скалы, поднимется в воздух и замашет крыльями, как толстобрюхий старый пеликан.
Хильде стало тоскливо и холодно, и она решила подняться в свою комнату, оставив этих двоих внизу – рассчитаются завтра, все равно дальше острова бежать некуда.
Через пару минут до ушей женщины донеслось, как запричитал Оскар, или за него запричитало невероятное количество выпитого спиртного. Потом ей послышалось, как кто-то тяжело затопал по лестнице… Хильда предусмотрительно подперла дверь старым комодом. Тот, кто поднимался, тут же скатился вниз, матерясь и чертыхаясь, пересчитав пятой точкой ступеньки. Она насчитала ровно пять по количеству произнесенных ругательств. Пару раз хлопнула входная дверь. Забрякала бамбуковая погремушка над входом. Затем послышался треск сухого дерева и звон стекла… Только бы не ее бутылка!
Женщина зажмурилась и попыталась не думать о сидящих внизу. Пьяные черти! Ни одного доброго мужика на всем острове, разве только отец Питер. Тот хотя бы не пил, но каждый раз читал ей проповеди о заблудшей душе Хильды и о том, что она занимается неугодным Богу делом и вообще не тем, чем должна заниматься богобоязненная женщина. Пастырь приводил в пример усопшую жену Оскара, перечисляя все ее добродетели и лучшие стороны характера. Но Хильда была совершенно другая. Ей не посчастливилось родиться на большой земле, в столичном городе и получить хорошее образование, какое имелось у миссис Бишоф. Но ведь в этом не было ее вины?! Родить здорового малыша также не получилось. Обе ее беременности закончились выкидышем на большом сроке, мальчики не выжили. Работа в таверне – непосильная ноша для хрупкой женщины, ей все время приходилось перетаскивать тяжеленные бочки с вином. Она молила Бога послать им с мужем девочку. Девочка непременно выжила бы...
Хильда спрятала голову под подушку, чтобы хоть немного приглушить шум сверху и снизу. Скорее бы наступило утро! Скорее бы…
Хильда заснула.
Продолжение следует...