Это было на первом или втором курсе нашего обучения в универе,
когда наша подружка Оля пригласила несколько девчонок и мальчишек
к себе домой встречать Новый год.
Всё было просто чудесно - её родители ушли к соседям.
Мы остались одни. Был накрыт стол без складчины, прекрасный стол!
Это нам было очень кстати, но состояние эйфории охватило нашу
юную компанию необычностью обстановки: вечер! Первый наш такой в моей жизни и многих из нас и впереди вся наша ночь!
Музыка гремела! Так сошлось, что мы почти все занимались в детстве в музыкалке, а Оля была очень музыкальна! Играли на пианино, кто что мог и хотел, а ещё музыка дисков, магнитофон!
Я играла под частушки. Никто не плясал под них - стояли кружком и подпевали какие-то невинные, весёлые частушки.
Олечка, эта гипертрофированная (правильно я понимаю - гипертрофированная?) ну, очень городская, чуть томная, изящная девочка, спела такие частушки, что мы все просто повалились от хохота, я чуть не в истерике была - сроду такого смешного
и... запрещённого не слышала:
"Давай, милый, полежим,
Полежим обнимемся,
Полежим, обнимемся
И за дело примемся"...
И она же продолжает:
"Меня милый провожал -
Всю дорогу руку жал!
Проводил он до дверей,
Дал хороших звиздюлей"
(кажется, так).
Здесь был один курсант из лётного училища - будущий лётчик.
Не помню, как он оказался тут. Он просто не сводил с Олечки восхищённых глаз,
хохотал на её шутки и хорош был просто непередаваемо!
Все сразу заметили его возникшую к Ольге симпатию и она, конечно, тоже...
И Ольга объявила тост:
- Мой любимый служит в армии. Я жду его. Пожелайте мне,
чтобы у него служба хорошо проходила! Чтобы он живым и здоровым
вернулся ко мне!
Желали дружно. А я смотрела на курсанта. Он помрачнел, весь как-то
уменьшился, осел, в лице... полинял. И очень быстро ушёл.
Тут пришёл папа Оли - дядя Женя.
Оля представила его нам: Мой папа! Он музыкант, и вообще,
с ним не бывает скучно!
А это его послали посмотреть, всё ли у нас благополучно?
Дядя Женя немедленно включился в наше веселье. Стал шутливо танцевать.
А на танго меня пригласил... щека к щеке...
Нас всех одолел какой-то бесшабашный, неведомый кураж!
Это надо было видеть: все танцевали щека к щеке и сглядывали, что мы вытворяли с дядей Женей, то и они.
Мне так нравилось! Я и капельки не стеснялась... порхала, как артистка Волкова в оперетте "Летучая мышь".
Дядя Женя (ему было под сорок, как я теперь понимаю) просто растворился в нашей компании! Танцевал с девочками, мгновенно организовал с мальчиками какую-то пантомиму для нас... Хохот не прекращался!
Потом он убегал к своей взрослой компании, что там делал и говорил - не знаю,
и возвращался минут через десять... Ему у нас понравилось, теперь догадываюсь.
Без бутылочки не обошлось, конечно. Крутили и целовались. Девочек
дядя Женя целовал в щёку, а ребятам пожимал руку.
Оля... Ах, Оля! Мы называли её Ольга Форш... Я вспоминаю Ольгу,
как чудо! Как неведомый цветок! Натуральная пепельная блондинка,
копия своего папы-музыканта, дяди Жени, единственный ребёнком в семье.
Красавица, очень изящная. Одета... ну, просто
как с обложки французского журнала! Её чувство
юмора какое-то сверхъестественное и так часто не подходящее её внешности.
Например, один кабинет у нас был подобием тропического
леса. Весь в зелени и со множеством волнистых попугайчиков в клетках.
Мне они казались такими глупыми... просто до невозможности.
И более я ничего думать о них не могла.
Одна наша подружка называла их, почему-то, извергами.
Я не могла никак пошутить на счёт попугайчиков - они мне очень нравились,
только слушала, наблюдала и умирала со смеху и... от зависти,
что девочки такие талантливые, шутят, а я бездарная.
Попугайчики почему-то почти не чирикали, не мешали нашим занятиям.
Так вот, как только мы входили в этот кабинет, Ольга немедленно бежала к попугайчикам и своим нежным голосом "учила" их говорить: Попка! Попка! Скажи - Надежда Юлиановна проститутка!
А эта вредная Надежда Юлиановна - суровый препод, была старой девой...
Но такой - со светлой, подкрашенной причёской, выстроенной башней, роскошными
формами, царственными осанкой и походкой.
Какою же надо было быть стервой, чтобы при таких-то достатках остаться
девой?! Она люто ненавидела всех хорошеньких девушек, а Олечке доставалось
больше всех. Но тут смешно было от редчайшего оксюморона - старая дева - проститутка!..
Прошло несколько десятков лет и я приехала в этот наш город. Первой мыслью было пойти к Ольге. Адрес я помнила. Ольга никуда не уехала, даже жила
в той же квартире.
Я смотрела на стены, обстановку... пианино. Хотелось заплакать: так всё
живо вспомнилось! Ольгу я не узнала... Или я просто отказывалась узнавать.
Она превратилась в какое-то существо женского пола. По-прежнему густейшие
волосы бесформенно торчат во все стороны, на причёску и намёка нет.
Лицо какое-то губчатое, серовато-жёлтое.
И я, неожиданно для себя, воскликнула:
- Да ты ли это, Ольга Форш?
И тут глаза её блеснули, губы раскрылись в прежней, той очаровательной
улыбке - передо мной была наша всеобщая любимица! Но лишь на короткое время вернулась она ко мне. Заговорив о своей жизни, снова померкла:
- У меня двое взрослых сыновей. Родители живы. Отец ушёл куда-то
по делам, он играет теперь в похоронной бригаде...
Оставив, по разным причинам, нашу профессию, теперь я музыкальный руководитель в Детском доме.
Недавно у нас был корпоратив, я была в ударе:
шутила, смешила, даже пела... И тут же загрустила - давно
я не была такой...
А муж, мой тот солдат срочной службы... Я его дождалась. Более года,
как умер. Мне стали понятны эти перемены в нашей классной Ольге Форш.
- Мы с ним хорошо жили... - И ни улыбки, ни цвета лица и глаз - предо мной снова предстало существо.
Я не задержалась у Ольги. Поторопилась уйти.
Мне так было жаль, что я не увидела дядю Женю. Но это и хорошо:
той прекрасной Новогодней ночи мне вовек не забыть: мы, дядя Женя были
тогда молоды, зажигательно-обаятельно-блистательны... Какой-то он теперь?
Что ж грустно-то так...