Мир детский 2
Лиля.
В начальной школе между нами было всё хорошо. Она практичная, шустрая, очаровательная – в общем, со всех сторон положительная девочка. Про таких говорят: умеет лезть в глаза.
И я – медлительный странный ребёнок, вечно сопливый, в белом платочке, повязанном спереди по-деревенски. Неухоженная, раз мама далеко. К Лиле приезжают каждую неделю. Её вещи всегда выстираны, она хранит их в порядке, в ловких руках спорится любая работа. Интуитивно грамотная, Лиля быстро научилась писать и списывать. Если нужно пересказать текст, упорно твердила его наизусть, сидела над ним часами. Какая старательная девочка!
Я прочту параграф раз или два, и всё запомнилось, словно само собой, без лишних усилий. Очень легкомысленная ученица. Моя проблема была другой: от любого нервного возбуждения мои руки сами собой поднимались вверх, я начинала махать ими, словно крыльями, в начальной школе принималась и прыгать.
- Не улетай! – всегда одёргивала меня мама.
Она винила во всём наркозы. Их было двенадцать, от пятимесячного, до двухлетнего возраста. Две операции и десять обследований, что проводили под общей анестезией. Ребёнок грудной, вдруг шевельнётся. Однако неврологи, которым меня показывали впоследствии, чёткого диагноза так и не поставили, просто советовали пить успокоительные травы. Нервное возбуждение мешало мне совершать действия точно. Пальцы, словно бы сами по себе, делали лишние движения. И по сей день, печатая на клавиатуре, я пропускаю буквы в словах или пишу лишние. Хорошо, это можно услышать и сразу же удалить ненужный символ или дописать тот, что требуется. В школе компьютера не было.
- Ната ела сливу, - диктует учительница.
- «Анат ела сиву», - получается у меня. И это не самый худший вариант. В начальной школе понять, что я написала, часто не представлялось возможным.
Хорошо заправить кровать, вымыть пол, вылепить что-то из пластилина, вырезать человечка – для меня задача абсолютно невыполнимая. Зато я могла на прогулке уйти далеко от других, собрав несколько палочек, обдирать с них кору ногтями. В это время я сочиняла историю: беспризорный хулиган, стругая палочки ножиком, готовит себе оружие для каких-нибудь шалостей. Моя игра проходила в основном про себя. Воспитатели видели только одно: странный ребёнок ковыряет землю, срывает траву, рвёт листы бумаги на мелкие кусочки. Лилечка рядом кормила куклу, как все нормальные дети. Так кого воспитателям больше любить? Я никогда не слышала про школу, где странным, непростым ученикам уделяли бы много внимания. Возможно, в частных лицеях или экспериментальных классах всё обстоит по-другому, но наш интернат был совершенно обычным.
Шло время. Я упорно пыталась наладить контакт с непослушными руками, на каникулах мама мне помогала. Однажды мои вещи перестали быть застиранными, кровать сделалась хорошо заправленной, пол чисто вымытым. На смену чтению, письму, ознакомлению с окружающей средой пришли литература, русский язык, химия, биология. В классе появились другие воспитатели.
- Надо же, Сарычева как выправилась! А в неё же никто не верил! – говорили между собой педагоги.
Мои, от природы хорошая память, умение без труда понимать объяснения учителей, особенно когда они вели гуманитарный предмет, вышли на первый план, затмив Лилину старательность. Я читала стихи с выражением, даже немного пела, участвуя в школьных концертах. Подружка всегда на подхвате, ей стали доставаться вторые роли. По-прежнему ловкая в быту, она не имела ярких талантов, больших способностей в учёбе и перестала быть любимицей взрослых.
Жестокий поворот судьбы, не каждое сердце с ним справится.
Только спустя годы, я поняла, какая большая обида затаилась в душе Лили. Старшеклассницей, я открыто радовалась достигнутому успеху.
«Если ты плохо читаешь стихи, так нечего удивляться, что учительница литературы дала тебе текст попроще. Всё справедливо. Тебе и его выучить будет стоить большого труда».
В благополучных отношениях образовалась большая брешь. Подружка хотела вернуть лидерство, я отказывалась подчиниться. Мы оказались совершенно разными.
- Лиля, скажи, как ты считаешь, для чего мы живём на свете? Страшно будет тебе умирать, если это случится не в старости? Нас же никогда, никогда не будет больше!
В семнадцать лет мир кажется безумно серьёзным, можно сказать трагическим. Любой философский вопрос требует разрешения, даже самый неразрешимый, а сердце ждёт разделения мыслей с кем-то другим, похожим на тебя.
- Не знаю. Не думала об этом. Ой, Лида, мы когда были дома, Витька пришёл, мы пошли в ларёк, а там две бабки идут по всей улице. Витька кричит: обойдут не трамвай!
Мы так и прыснули, видишь, прикольно как. Потом домой вернулись, стали пиво пить.
Я утопаю в подробностях Лилиной личной жизни, в какой-то момент теряю нить разговора, неудержимо ухожу в свои "заоблачные" мысли,
и вдруг…
- Представляешь, Витька шоколадку мне подарил. Лида, а как ты думаешь, правильно что я её взяла?
Я молчу, абсолютно не восприняв вопроса.
Ты, что меня не слушаешь?! – в голосе Лили обида смешалась с удивлением. – Ну, правильно я её взяла или нет?!
- Слушаю я тебя. Раз сама решила шоколадку у парня взять, значит, наверное, поступила правильно.
Мы были абсолютно не схожи, но требовали друг от друга понимания, потому что в классе девочек больше не было. Лиля готовилась стать хорошей хозяйкой, устраивающей свой семейный очаг. Я не знала, кем быть, каждый день меняя мечты, и замуж однозначно не собиралась.
- Лида, надо варить картошку. Если сейчас не пойдём, другой класс ключ от бытовки возьмёт.
Бытовкой у нас называлась комната, где стояло несколько электрических плиток, на которых можно было готовить продукты, что мы привозили из дома. Директор школы пошёл на такой риск, когда в середине девяностых питание стало очень плохим.
Подожди, сейчас я напишу сочинение, тогда приду.
- Нет, мы не успеем! Вечно ты! Потом напишешь! Я не буду чистить картошку одна!
- Пока я не допишу, готовить не начну.
- Ну и оставайся! Ты мне не подруга!
- Хорошо, останусь, давно бы так.
Лиля уходит, но через полчаса возвращается.
- Ну, пожалуйста, прости меня! Я больше так не буду! Ну, прости меня, ну, пожалуйста!
- Я тебе не верю. Через полчаса ты опять к чему-нибудь придерёшься.
- Нет, я, правда, не буду! Лидусик, ну, пожалуйста, ну, Лидусик, я же совсем не буду.
Голос льстивый почти до унижения. Не люблю, когда у человека нет гордости, а потому прощаю, только бы Лиля отстала.
И всё бы ничего, если бы она не была абсолютной собственницей и сплетницей. Любой секрет, доверенный ей, сразу выбалтывался, да ещё с подробностями, которых не было и в помине. День должен проходить исключительно по её распорядку, шаг вправо, шаг влево равняется расстрелу. Когда я лежала в больнице, она приезжала ко мне с тяжёлыми сумками, полными продуктов, а позже шесть лет вспоминала об этом, забыв, сколько её сочинений было написано мной. Считаться в добрых делах, казалось мне поразительной мелочностью. Я доходила до белого каления, не понимая, как можно сначала кричать оскорбления, собирая всё, что было и чего не было, а через пять минут становиться мягкой, податливой, как воск. Она привлекала своей смешливостью, лёгкостью общения, удивительной щедростью, отталкивала коварством, бескомпромиссностью, желанием безраздельно владеть личностью окружающих. Стремление дружить выгорало час за часом, пока не выгорело совсем. На этот раз ушла я в двенадцатом классе, в спальню к малышам, где не было розеток, чтобы согреть чайник. В соседней комнате жил ночной воспитатель, не давая вести посиделки после отбоя. Между девочками постоянно возникали проблемы, что требовали решения старших, но для меня такая жизнь оказалась счастьем. Лиля вышла замуж, родила ребёнка, найдя то, что искала. Я так и не перестала метаться, пытаясь определить верный для себя путь. Кто прав из нас? Наверное, это видно только судьбе.
ИМЕНА НЕКОТОРЫХ ГЕРОЕВ ПОВЕСТИ ЯВЛЯЮТСЯ ВЫМЫШЛЕННЫМИ.
Продолжение следует