Воспоминания очевидца
Уже по выражению лица начальника я понял, что долгожданный выезд на рыбалку накрылся медным тазом.
Мне была поставлена задача: подобрать тридцать слушателей и принять участие в антитеррористических мероприятиях на стадионе «Спартак» в ближайшее воскресенье, девятого июня. Оглянувшись по сторонам (хотя в кабинете, кроме нас, никого не было), шепотом заговорщика начальник добавил:
– Планируется визит первого лица.
На мой вопрос о деталях начальник изобразил на лице улыбку Сфинкса, означающую, что он-де знает гораздо больше, чем может мне сказать, и умолк.
Я понял, что инструктаж окончен.
Это был 1996 год. Страна находилась в зоне политической и социальной турбулентности. Хаос царил на улицах городов, в умах и душах абсолютного большинства сограждан. Вместо солнца светлого будущего над страной взошел овал золотого тельца. В телевизоре Распутин подмигивал с одноименной бутылки водки, а Леня Голубков чертил крутой график быстрого обогащения. Над кремлем маячил зловещий призрак семибанкирщины, символами успеха стали малиновый пиджак, пачка долларов и золотая цепь корабельного калибра.
Центральная власть стремительно теряла былую популярность из-за крайне неудачных экономических реформ, бездарной чеченской военной кампании, бесконечной череды коррупционных скандалов. На выборах в Государственную думу второго созыва в декабре 1995 года пропрезидентская партия «Наш дом – Россия» вчистую проиграла выборы коммунистам и либеральным демократам.
Выборы главы государства были назначены на 16 июня 1996 года в соответствии с переходными положениями Конституции России и в связи с истечением срока полномочий Президента Российской Федерации Бориса Николаевича Ельцина.
Рейтинг Ельцина накануне президентских выборов, по разным оценкам, был не выше восьми-девяти процентов. Но, подобно былинному богатырю, «первый всенародно избранный» стряхнул с себя путы похмельного оцепенения, окончательно отринул химеру совести и велел запрягать тройку. Коренным запрягли Длинный Рубль с конюшни олигархов, а пристяжными – новомодную лошадку заграничных кровей Политтехнологию, да уродливого доморощенного конька по кличке Шоу-бизнес. И рванула та тройка по городам и весям звать Русь на участки избирательные голосовать как надо! В лозунге «Голосуй или проиграешь!» явно слышались не только призыв, но и скрытая угроза…
Необходимо заметить, что «агитпробегу» предшествовала щедрая раздача льготных кредитов многим регионам из опустошенного госбюджета. Но еще больше было роздано обещаний!
Диковинная тройка в сопровождении свиты из чиновников и артистов катилась по стране с запада на восток, и удивительным образом рейтинг Ельцина возрастал.
Придворные социологи трубили об этом в фанфары, а неунывающий народ тут же откликнулся задорными частушками жительниц российской глубинки:
Как увижу я Бориса –
Сразу сердце мается:
Выше всех его в России
Рейтинг поднимается!
Ровно за неделю до дня выборов, 9 июня 1996 года, эта шумная процессия докатилась до Новосибирска.
* * *
В тот день выдалось замечательное воскресное утро. Ветерок едва шевелил на деревьях еще не достигшие своих летних габаритов листья. Легкие облака, слегка припудрившие синеву неба, довершали идиллическую картину природной гармонии.
Команда из трех десятков офицеров «в штатском» ждала меня в назначенном месте. По прибытии на стадион «Спартак» мои подчиненные рассредоточились в указанных секторах, а я занял место в первом ряду ближайшей к центральному входу западной трибуны стадиона. По правую руку от меня находилась сцена с внушительным количеством микрофонов и звуковой аппаратуры.
Часам к десяти утра наша трибуна, находящаяся в непосредственной близости от прохода, в котором должен был появиться президент, заполнилась людьми. В то же время две другие – северная и восточная трибуны были абсолютно пусты. Оглядевшись вокруг, я увидел немало знакомых лиц: сотрудников внутренних дел, спецслужб, офицеров местной мотострелковой дивизии, работников мэрии и областной администрации. Бросилось в глаза полное отсутствие детей и подростков. Мне вдруг стало очевидно, что на западной трибуне, кроме чиновников, офицеров в штатском и их жен, «случайных» людей нет вовсе!
Периметр футбольного поля был оцеплен сотрудниками милиции и солдатами внутренних войск. За оцеплением на беговой дорожке стадиона, изображая отстраненность и полное безразличие, поодаль друг от друга стояли несколько высоких статных молодых людей в дорогих темно-синих костюмах. Их военная выправка, витые проводки за ухом и капельки золотого блеска на левых лацканах пиджаков свидетельствовали о принадлежности к Главному управлению охраны Российской Федерации. (Ровно через десять дней ГУО будет переименовано в известную ныне ФСО – Федеральную службу охраны).
Время от времени к сотрудникам ГУО подходили местные милицейские начальники, облаченные в парадную форму, и, подобострастно пружиня на носках своих упитанных ног в тщетных попытках заглянуть в глаза, что-то тихо и быстро докладывали. Дождавшись едва заметного кивка головы сотрудника, местные начальники, щелкнув каблуками, удалялись.
К стадиону прибывали все новые «силы и средства». Подъехало несколько пожарных машин, две «газели» скорой помощи, автобусы, машины спецсвязи. Громыхая каблуками кованых ботинок, в бронежилетах и касках, прибыл вооруженный до зубов отряд специального назначения регионального антитеррористического центра.
Тем временем стала оживать сцена, специалисты по звуку настраивали аппаратуру, а к микрофонам поочередно выходили музыканты. Из подтрибунных помещений появлялись медийные личности. По беговой дорожке неспешно прогуливались Сергей Мазаев и Сергей Минаев, а по сцене от микрофона к микрофону, проверяя звук, ходили Леонид Ярмольник и Евгений Осин.
Минаев, демонстрируя неплохую физическую форму, сделал по гаревой дорожке стадиона несколько спринтерских рывков. А Мазаев, не излучавший такой физической свежести, вдруг заорал в радиомикрофон: «Коммунисты – пи….сы!». Эта «хохмочка», видимо, где-то успешно опробованная на подвыпивших подростках, была встречена нашей «спецтрибуной» угрюмым молчанием…
* * *
Вскоре был открыт центральный вход, и через милицейские кордоны хлынул уставший от ожидания народ. Северная и восточная трибуны стадиона стали заполняться публикой. В основном это были молодые люди –глотнувшие пьянящего воздуха свободы, жаждущие перемен и еще не растерявшие запаса русского «авось» в хаосе того бурного времени.
Прошло еще не менее получаса. Было очевидно, что организаторы тянут время. С заполненных трибун начали раздаваться недовольные выкрики и свист: народ требовал зрелищ.
Наконец на сцену поднялся ведущий концерта, Леонид Ярмольник. Он поприветствовал собравшихся, сказал что-то о важности момента и объявил первого исполнителя. Зазвучала музыка. И хотя концерт набирал обороты, в воздухе продолжала витать напряженность. Все то и дело поглядывали в проем между западной трибуной и сценой…
«Плачет девушка в автомате, кутаясь в зябкое пальтецо…» – раздавалось над стадионом.
Внезапно сотрудники Главного управления охраны, утратив вельможную величавость, пришли в движение. Через несколько минут на стадион стремительно въехали два микроавтобуса и помчались прямо по беговым дорожкам. Из этих микроавтобусов через каждые метров двадцать, как чертики из табакерки, выскакивали бойцы, облаченные в невиданную нами раньше форму: черные береты, куртки с множеством карманов для боеприпасов, черные брюки, заправленные в диковинные кожаные ботинки с высокими берцами. Кисти рук, обтянутые кожаными перчатками с укороченными пальцами, крепко держали устрашающего вида автоматы с подствольными гранатами. Один из бойцов остановился прямо напротив меня. Он коротко доложил о готовности в переговорное устройство, снял автомат с предохранителя и, приняв изготовку «для стрельбы от бедра», замер в трех-четырех метрах от меня. Его лицо перестало выражать какие-либо эмоции, а глаза методично сканировали наш сектор трибуны.
Меня обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, как человек военный, я не мог не оценить четкости действий, экипировку и уровень выучки сотрудников охраны, и даже порадовался этому. С другой стороны, наведенный на меня и почти в упор автомат с подствольным гранатометом и лежащий на спусковом крючке автомата подрагивающий палец стрелка навевали мысли (точнее, чувства) совсем другого порядка: недоумение, чувство досады, растерянности от нежданного предательства.
Мятущаяся память унесла меня во времена моей курсантской юности, в 1973 год. В этом году чилийские военные (или, как тогда было принято говорить, «военщина») совершили государственный переворот, а стадион в Сантьяго, столице Чили, превратили в тюрьму для сторонников правительства «Народного единства» этой далекой южноамериканской страны.
И мы, носители неизжитого гена перманентной революции, интернационалисты по вере и гуманисты по крови, подняв сжатую в кулак руку на маевках и митингах, самозабвенно скандировали: «Фашизм не пройдет!» А рок-опера Александра Градского «Стадион» стала художественным манифестом того, что в нашей стране такого никогда случиться не может!
И вот прошло четверть века, и мы с моими товарищами сидим в центре мирного мегаполиса на стадионе, в ожидании выступления всенародно избранного президента, под прицелом автоматчика…
Гораздо позже, просматривая кадры кинохроники тех событий, я нигде не увидел ни зловещих микроавтобусов, ни вооруженных людей, «присматривающих» за публикой. Видимо, организаторы этого постыдного действа руководили и работой прессы.
Напряжение нарастало. Первыми из проема, за которым все мы наблюдали, появились представители прессы, пятившиеся спинами вперед, периодически то приседая, то поднимая вверх на вытянутых руках фотоаппараты и видеокамеры. Вскоре показались Борис Ельцин с супругой и сопровождающие лица. Свита состояла из десятка крепких мужчин с сосредоточенными лицами, советников и помощников президента, губернатора Новосибирской области Виталия Петровича Мухи, недавно избранного мэра Новосибирска Виктора Александровича Толоконского, местных начальников. Чуть в стороне вальяжно шествовал руководитель службы безопасности президента Александр Васильевич Коржаков. Он по-хозяйски, с удовлетворением посматривал на все происходящее. Никто в тот момент не догадывается и не предполагает, что головокружительная карьера самого успешного царедворца резко оборвется всего через десять дней… Чуть поодаль следовали три военно-морских офицера в парадной форме. В руках одного из них был черный дипломат – пресловутый ядерный чемоданчик.
Надо отметить, что в тот погожий день 65-летний Ельцин выглядел почти безукоризненно. Идеально уложенная прическа, белоснежная сорочка с галстуком; темный костюм ладно облегал статную фигуру. Сегодня имидж-команда сделала все возможное, чтобы развеять непристойные слухи об отнюдь не здоровом образе жизни «гаранта Конституции». Под стать мужу была и Наина Иосифовна, облаченная в элегантный костюм сиреневого цвета и белую блузку, воплощение скромности и преданности мужу.
Аркадий Укупник прерывает песню, вразнобой умолкают гитары и барабаны, и стадион встречает президента и его свиту аплодисментами. Ельцин поднимается на сцену и подходит к микрофону.
– Здорова-а-а, молодые сибиряки! – раздается над стадионом.
Вскинув правую руку вверх, кандидат в президенты продолжает. Короткими, рублеными, видимо, хорошо заученными, фразами он говорит о том, что на этих выборах решается судьба страны – «или это черная дыра, или это будущее, которое мы готовим для своих детей и внуков! Среди вас находится будущий президент! Я верю, что 16 июня вы проголосуете как НАДО!» – и, сопровождая резкими движениями сжатой в кулак правой руки, чеканно произносит: «Победа только в первом туре!»
Собравшиеся отвечают одобрительным гулом. Возникает пауза. Ельцин замирает в нерешительности, в то время как местные чиновники ждут активности именно от него.
Первым «оживает» Ярмольник.
– Спасибо большое Борису Николаевичу, что он заехал на наш праздник, ну а мы будем продолжать… Да? Да?.. Нет? – вопросительно смотрит на Ельцина, поворачивается в сторону губернатора, тот ему что-то говорит. Стряхнув минутное оцепенение, Ельцин вновь подходит к микрофону:
– Ну, счастливо вам, спасибо, до свидания!
Он вскидывает руку вверх, что-то говорит еще, но слова его тонут в грохоте музыки.
Жизнь моя бедовая,
Хозяйка неумелая –
То полоска черная,
То полоска белая! –
запел Аркадий Укупник и, отступая от текста, выкрикнул:
– Жизнь полосатая, но мы победим!
Ельцин, который уже успел спуститься с трибуны, остановился и стал приплясывать в такт музыке. Его свита взирала на него с неискренним подобострастием, и лишь Наина Иосифовна безуспешно пыталась умерить танцевальный порыв президента. Не обращая внимания на увещевания, Борис Николаевич продолжал танец. Очередная попытка супруги вразумить президента закончилась тем, что Ельцин властно прихватил ее за шею и вовлек в танец. Зрители одобрительно загудели, подбадривая танцующую пару.
Что ни думал я, что ни делал я,
А судьба моя – черно-белая!
Как назвать тебя, жизнь-бедняжечка?
То ли зебра ты, то ль тельняшечка! –
продолжал веселый кучерявый блондин.
Внезапно главный танцор страны остановился, приобнял жену, вскинул правую руку вверх и зашагал к выходу. За ним направилась свита, ускоренным шагом к выходу выдвинулись сотрудники президентской охраны.
С изяществом циркового эквилибриста в дверце подошедшего микроавтобуса скрылся спецназовец, державший наш сектор на мушке. Вздох облегчения прокатился по нашей трибуне.
По крайней мере, мне так показалось.
А над стадионом летело:
Шла полоска черная,
Пусть за нею белая –
Лишь бы не досталась мне
Жизнь пустая, серая!