Афанасий вышел провожать Василия Григорьевича, да попросился довезти его до поворота на тропку к деду Евсею. Там у озерка, позади сгоревшей избушки, в кустах лежала дедова лодка. Перевернув её, взял лежавшее под ней весло, и по ручью, а затем по реке, к вечеру, подогнал её к задам своего огорода, вычерпывая попутно деревянной плошкой воду. Потом постучался к тётке Матрёне. Войдя рассказал, что намерен перебирать свою избу. Попросил помочь и сторговался с ней поработать стряпухой на время стройки, за гривенник в день.
Пару недель, с утра до обеда, Афанасий ловил на дедовой лодке плывущие по реке лесины. Потом, покушав у тётки Матрёны картофельной похлёбки с молоком в скоромные дни, а с постным маслом – в постные, шёл разбирать с Кузьмой Трениным старую отцовскую избу. До обеда-то Кузьма нянчился с ребятишками. А после приходила из Таборов Аксинья, его жена, подряжавшаяся обстирывать несколько лавочников да местного батюшку.
Два раза в день они с Кузьмой отводили душу – пили чай. С ним он сговорился на пару гривенников в день. Дедов клад Афанасий в мешке с картошкой перенёс в баньку и спрятал там под половицу в предбаннике.
В середине лета к Афанасию приехал Василий Григорьевич с Марфушей. Она привезла полный туесок спелой земляники. Был базарный день, и Василий Григорьевич уехал дальше в Таборы, продавать шерсть, настриженную с овец. А Афанасий с Марфушей, присев на брёвно на берегу реки, где ветер сдувал гнус и комаров, стали угощаться ягодами, запивая их молоком.
- Ну, как ты тут? - спросила девушка.
- Да, вот вишь как. Стараюсь всё справно делать. Я так разумею, новый дом-то для нас с тобой строить буду.
Марфуша пригладила ладошкой его вихры. Афанасий от такой нежной ласки растаял и потянулся было к девушке, чтобы поцеловаться, но Марфуша отпрянув сказала:
- Батенька - то до свадьбы запретил. Больно строг. Авось, как узнат, или кто увидит. Он даже и про золото не знат. Токо матушка.
Посидев немного и доев ягоду, расстроенный Афанасий повёл показывать Марфуше их будущее совместное хозяйство. По пути обсуждали планы по жизни. А тут вскоре и Василий Григорьевич приехал из Таборов.
- Што-то базар нынче скудный. Видать, народ весь на покосе. На-ка вот, - сказал он и протянул Марфуше монисто из мелких бусинок.
- Матери платок вот купил, а детишкам пряников.
- Ну, што у тебя тут, показывай, - обратился он к Афанасию.
Они прошли к разобранной избе. Там оставалась только печь да тёплое подполье. Внимательно всё осмотрев, будущий тесть сказал:
- Печь-то рушить не надо, простоит ещё век. А вот балку под ней укрепи чурками из лиственки. Да под чурки бутом утрамбуй. Под срубом-то чурки тоже поменяй, перед тем как его ставить. Также забути, а чурки тож из лиственки нарежь аршина по два в длину.
- Где ж я бут-то да лиственку возьму? В нашем наделе лес-то недавно горел. Да там и сроду лиственки не было, - ответил Афанасий.
- Ладно. Четыре лесины в четыре сажени отправлю тебе. Возьму в долг у Мишки Воронова. Как-никак зять он мне. А ты потом с ним ращиташся. А бут сам находи. Подводы тоже четыре надобны будут. Ну, всё. Пора нам. Поехали, Марфушка.
Вскоре река стала мелеть. Наступила межень. Плавник исчез. Почти до конца августа Афанасий, по полдня распиливал с Кузьмой выловленные из реки лесины, а с утра их отбраковывал и ошкуривал, тюкая топором. Потом несколько дней заготавливал с окрестных болотин мох.
К сентябрю, кроме бута да гвоздей разных сортов, все материалы были собраны. Самого его стало не узнать. Афанасий окреп физически, «закоптился» на солнце, ну, и приобрёл новые знания. Даже походка неуловимо поменялась. Поэтому, когда он появился в скобяной лавке Куренёва в Таборах, приказчик Стёпка Коченгин его поначалу даже не признал. Сам хозяин лавки Семён Куренёв, увидев его, обрадовался, сказав:
- Ну, вот, а я искал человека для отвоза заказов по деревням. Ну, што Афоня, поработашь?
- Дык сезон-то закончился, небось, дядя Семён.
- Да, есть ищо заказы. Вона скока, - потряс Куренёв бумажками.
-Петьку Самозванова в ратники забрили. Некому отвезти. Мне-то надобно в Тавду смотаться за новым товаром, пока навигация не кончилась.
- Дядя Семён, а я ведь к тебе за заказом пришёл. Избу перебираю. Надобно мне буту 10 пудов, гвоздей разных 3 пуда, петель дверных 6 пар. Заплачу не сумлевайся.
- Вот так Афоня. Диво - дивное. Однако, я и раньше приметил хозяйскую в тебе жилку-то, когда ты у меня работал. Ладно, исполню, - ответил Куренёв и принялся вести счёт, отмечая цифры карандашом на бумажке, поминутно смачивая пальцы слюной. Потом начал щёлкать деревянными костяшками счёт и в конце концов вынес приговор:
- Обойдётся тебе, Афоня, твой заказ в стотридцать целковых.
- Может, сбросишь?
- Ладно. На два рубли сброшу, но сам вывезешь. По рукам?
Афанасий, не умевший ещё хорошо торговаться, согласился. Через неделю всё требуемое для стройки было у него. Весь пиломатериал и брёвна выложили они с Кузьмой на прокладки и накрыли берестой, придавив сверху лиственичными чурбаками. Выполнив эту часть работы, Афанасий рассчитался с Кузьмой, а тот сразу ушёл в запой. Из-за этого Аксинья сказала, чтобы он больше мужа не подряжал.
Решил Афанасий держать совет со своим дядей Митей – паромщиком. Пришёл к нему в Кузнецово. Дядя Митя посоветовал обратиться к Терентию Путилову, сказав:
- Он первый древодел у нас на всю округу. Пригласи его. Он подскажет. Давай мы к нему в Ермаково съездим. Мне он не откажет.
Путилов не отказал. Приехал через день в Кокшарово. Походил по участку. Посмотрел на выловленный лес, пересчитал брёвна с разобранной избы, заготовленные материалы и спросил Афанасия:
- Дык ты, паря, каку избу-то собирашься строить? Тут у тебя бревён тока на клеть-то в семь аршин, да и то треть с них с гнильцой. Ёлки нет на «курицы». Осины на «потоки». Ты с подклетью хочешь строить, али без?
- Чё ж мне делать-то, дядя Терентий? - спросил Афанасий.
- Ты, Афоня, не обижайся, но я с таким матерьялом, да в осень, щас дожди пойдут, строить те избу не буду. Втаритет свой портить не стану.
- Как же мне быть? Ведь не отдадут мне в жёны-то Марфушу, коли к зиме под крышу не подведу.
- Ты вот чё, паря. Не спеши, а то успешь людей насмешить. Построишь каку-никаку избёнку, сам потом не рад будешь. Ребятишки будут болеть, да и хозяйка те спасибо не скажет. Потеряшь втаритет в её глазах-то.
- Как же быть, дядя Терентий? Подскажи.
- Ну, в общем так. Давай составим сперва договор, обозначим в нём все твои хотенья нащёт избы. Размеры все впишем. Из каких матерьялов. По срокам обговорим. Деньжат прикинем. Отдельно на « заручание», «закладочные», «матичные», «стропильные».
- А это как?
- Как, как. Проставные это.
- А потом?
- Потом пришлю я тебе, как зима установится порубщика толкового. Есть у меня делянка на примете. С волостным старшиной сам договорюсь. С тя тока оплата будет. А стройку начинать следоват в Великий пост. Тогда к Троице завершим.
- Да где ж я стока денег-то найду?
- Ну, это уж твоя забота. Хошь строиться, так без расходов-то не получится. Ты давай прикидывай всё это. Посля меня известишь. Где живу, видал.
С этими словами Терентий Путилов разговор закончил. Сел в свой тарантас и уехал. Настроение Афанасия резко упало. А тут ещё первый осенний нудный дождь заморосил.
- Ну, делать нечего, поехать надо в Иксу. Обрадовать будущу родню-то, - подумал он.
Опасался Афанасий разговора с Василием Григорьевичем. И, видно, не зря. После слов о том, что стройка затягивается почти на год, отец Марфуши сказал:
- Ан, видать не оправдал ты, Афонька, мово к тебе хорошего отношения. Ну, так не видать те моей дочери твоей женой. Вон уж засылали сватов к ей Екимовы за ихнего Кирьянку. Вот за него и отдам.
Тут, со слезами на глазах, в горницу вбежала Марфуша, а за ней мать.
- Батенька! Христом Богом прошу. Не отдавай меня за Кирьяна. Не люб он мне. Согласная я ещё год подождать, пока Афанасий Пахомович достроит избу-то.
- Отец! Давай уж с миром решим. Зачем у нас в семье-то раздор. Ну, раз не по ндраву Марфуше Кирьян, пусть ужо они потерпят. Да и в возраст войдут, - поддержала дочь Арина Спиридоновна.
- Вот те раз! Не иначе, сговорились никак бабы. Ладно, Афонька, езжай. А мы тута порешам, как нам быть.