Переднее сидение
------------------------------------------------------
Когда он в первый раз сел в положенную ему по новой должности главного режиссера телевидения служебную волгу, словно в такси, робко поджавшись, еще не уверенный в том, что уксус повезет, куда нужно, шофер сказал:
— Рафаил Аронович, садитесь на заднее сидение.
Рафа посмотрел на него и спросил:
— Вы знаете как меня зовут?
— Знаю - Рафаил Аронович Островский.
— А как вас зовут?, — спросил Рафа.
Крепкий носатый чернявый сорокалетний дядька, с животом, который начинался от груди в кепке и сером немецком плаще из непромокаемой ткани сказал:
— Вова.
— А отчество?
— Зачем вам мое отчество. Я до отчества еще не дорос.
— Вы мой телохранитель?
— Телохоронители на кладбище, а я простой водила.
Рафа понял, что это заученная гаражная шутка. Он совсем не знал людей, если бы не догадался сразу, что этот мужик слишком умен для простого шофера. Предложение занять заднее сидение Рафа охотно принял, и с тех пор пересаживался на переднее только один раз
Она "служила", как любили говорить в актерской среде, в театре, исполняла роли травести в детских спектаклях. Изображала мальчиков. Худая, коротко постриженная, похожая на рослого подростка лет шестнадцати, она и одевалась по мальчишески, но с вызовом, с яркими не мужскими расцветками шарфов и шапочек.
Отношения у Рафы с женщинами складывались сложные. Ему было уже далеко за тридцать, а он все еще ни разу не был женат. Нет, он ни в коем случае не был женоненавистником и даже наоборот, он любил женщин, хорошо понимал их, все о женщинах знал, глянув только один раз, словно ращеплял на части призмами толстых стекол в своих очках с роговой оправой. Выше всего ценил талант и, как профессиональный режиссер, не мог не обратить на нее внимание. Принялся зачем–то ходить на ее спектакли, любовался, угадывая в дерзких мальчишках, которых она играла, молодую обольстительную женщину. Наслаждался игрой, переключением образов. Однажды, как бы случайно, встретился с ней в буфете. До спектакля оставалось пятнадцать минут, она была в костюме Чипполино — живописные джинсовые лохмотяья с дырками, через которые угадывалось белое женское, с маленькими гречишными родинками, тело. Он подошел к ее столику, спросил разрешения. Она была в образе, оглядела его не очень спортивную еврейскую фигуру, и нагловато, как подросток, показала головой на соседний пустой. Но он сел к ней и представился. Она сказала, что знает, кто он такой, часто видит его на своих спектаклях. Он единственный взрослый в зрительном зале среди детей.
«Чего вам от меня нужно?» — спросила она. Он стал говорить ей зачем–то, что хотел бы сделать при телевидении свой театр. Она оборвала его и сказала: «Я вам не подхожу, я бухаю».
В тот же год он пробил для студии разрешение на свою труппу и первой задумал перетащить к себе ее. Стал искать возможности встретиться снова.
Это случилось перед самым Новым годом, Рафе позвонили из министерства и сказали, что у него единственного в пятницу вечером трезвый шофер, нужно поехать и забрать из ресторана очень известного московского (кино и театрального) артиста, отвезти на вокзал на поезд.
Она была одета под Гавроша в укороченные штаны со шлейками, пересекающимися на спине, твидовая кепка, черные ботинки и только ноги, нежные тонкие голени, узкие щиколотки выдавали в ней женщину. Московский артист забрал ее прямо со спектакля. Оба уже были пьяными, но если опьянение утомленного, пресыщенного жизнью столичного гостя было сонным, блаженным, она была пьяна как дерзкий подросток, впервые попробовавший вина. Рафу, к счастью, не узнала. Рафаил Аронович сидел на переднем сидении, спрятавшись под своим интеллигентским беретом, как гриб, и молчал.
Они загрузились и поехали. Этот московский артист даже не сказал куда, как если бы у него не было никаких сомнений в том, что сопровождающие знают. Рафа замер, прислушиваясь к возне на заднем сидении, вздрагивая от толчков в спинку Они встретились глазами с шофером Вовой. Вова улыбнулся и развернул Рафаилу Ароновичу импортное телескопическое зеркало заднего вида так, чтобы тому было удобно смотреть.
Возвращались по пустому городу, поздно. Вова останавливался на каждом светофоре, ждал зеленого света, хотя на улицах было пусто. Зеркало он вернул себе обратно, долго вглядывался во что–то в углу, на красном вдруг обернулся и схватил, как–будто поймал, на полу. Показал Рафаилу Ароновичу твидовую кепку и сказал:
— О, подарок нам оставила. Что будем делать с вещью?
— Мне все равно, — сказал Рафаил Аронович.
— Тогда я возьму себе. Вова надел кепку на голову и сказал:
— Сама женщина, а размер мужской.
Рафаил Аронович вдруг почувствовал раздражение, не удержался и воскликнул:
— Почему ты едешь так бессмысленно, останавливаешься, ведь никого же нет. Вот чего мы сейчас ждем, ты что не можешь поехать под красный свет.
- Могу, - сказал Вова, - могу и под красный, могу и вообще на светофорах не останавливаться, только зачем нам лишний раз нарываться. А вы, Рафаил Аронович, пока мы стоим, перебирайтеся обратно на свое сидение.