Борис Иванович Смелов, Пти-Борис (13.03.1951-18.01.1998) – российский фотограф
«Вообще я считаю себя представителем эмоциональной, интуитивной фотографии и, снимая, больше доверяю своим чувствам, чем предварительным замыслам. Но вместе с тем, не сочтите это за мистику, многие фотографии мне снились, и потом, порой, спустя годы, я вдруг видел их воочию. И счастье, если в такие моменты камера и пленка были со мной». (Б.Смелов)
Интуитивная съемка города связывает фотографа с фланерами – люди, бродящие по городу с целью наблюдения за его жизнью, интерпретации культурного текста города и философского переосмысления в нем своего места.
Такие философы, как Ги Дебор и Мишель Серто рассматривают подобные прогулки как способ освоения и отвоевывания городского пространства, борьбы с идеологией, которая структурирует и нормирует жизнь горожанина.
Это освоение происходит в процессе дрейфа – «тип экспериментального поведения, связанныи; с городскои; социальнои; средои;; техника скольжения сквозь разнообразие атмосфер» (Ги Дебор). На место произведения во время дрейфа встает «сконструированная ситуация - момент жизни, намеренно сконструированныи; посредством коллективнои; организации атмосферы единства и игры событии;».
Снимки Б.Смелова показывают дрейф фотографа в борьбе с идеологией городской архитектуры Ленинграда, в борьбе со временем и историей. В работах Смелова мы видим не современный ему Ленинград, а Петербург Достоевского, нутро города.
Петербург закладывался как северная европейская столица. К Елизаветинской эпохе концепция застройка Петербурга сводилась к созданию эстетики города-витрины. Вот как описывает архитектурный образ города Лев Смирнов: «Одержимость Санкт-Петербурга идеей фасадности отчетливее всего видна там, где проходит граница зрелищности, где фасад обрывается и зримость не предусмотрена. Эту границу представляет глухая торцевая или задняя сторона строения - брандмауэр. В контексте фасадности все, что за ним и он сам - уже не фасад, не зрелище, не архитектура. И даже не город. Не значащее и не значимое. Здесь сложная урбаническая условность города-столицы, все ее стилевые амбиции, прихотливая игра масс, пропорций, архитектурных цитат, реплик, без предупреждения и перехода обрывается в архитектурное ничто, в то, что лицевая сторона сплошной фасадной застройкой прячет. Пространственные разрывы и каменные пустоты дворов-анфилад, скопления разновысоких жилых и нежилых строений без карнизов, с окнами без наличников, с наростами дымоходов, вытяжных труб и отдушин на крышах, на которых копоть многих десятилетий, глубокие тоннели подворотен и световых колодцев. Это не просто неустранимый изъян в безукоризненности архитектурного зрелища, это нутро столицы, столь же бурно и неудержимо, что и фасадная часть, разраставшаяся внутрь городского пространства, его столь же уникальная, как и наружняя, зафасадная архитектоника.
Ко второй половине ХIХ века осмысление роли и облика столицы меняется на прямо противоположное: прославлявшееся становится проклинаемым, и все зафасадное в ней, до поры до времени времени не значащее и не значимое, вдруг обрело качество альтернативного образа. Зафасадное становится высказыванием города о своем вытесненном архитектурном заличьи, о своем угнетенном социальном подсознании, о своем культурном подполье. О мнимости города-фасада: Мне не раз, среди этого тумана, задавалась странная, но навязчивая греза: «А что, как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото…?» (Ф.Достоевский. «Подросток»)».
Видимо, по причине множественности исторических и культурных подтекстов для создания своей интерпретации города Б.Смелов считает гуманитарное образование важнейшей составляющей фотографа «Интересно, что большинство современных фотографов имеет техническое образование, а полезнее было бы гуманитарное - философское, психологическое, искусствоведческое, да еще со знанием иностранных языков рассказывает Б.Смелов. - Ведь человек должен с легкостью ориентироваться в истории искусств, чтобы творить новую историю. Знать прошлое художник должен, может быть, даже лучше, чем настоящее, которое он может воспринимать на интуитивном уровне. Культура автора всегда, так или иначе, проявляется в его произведениях. И, думаю, без любви к философии Достоевского, живописи Ван Гога, музыке Моцарта не только я сам, но и мои работы были бы беднее».
Б..Смелов был не согласен с советской интерпретацией психогеографических карт города. В своих снимках, интерпретации фотограф разрывают оковы времени и истории.
Эту границу безвременья подчеркивают натюрморты Пти-Бориса. Они наполнены вещами из прошлого. «Страх исчезновения за тех, с кем эти вещи прожили долгую жизнь, столь долго висел в воздухе, что, казалось бы, впитался в них» - пишет Валерий Савчук. Натюрморты Смелова протестуют против недолговечности современных вещей, их одноразовости. Это протест против потери культурной идентичности.
Так фотограф будто следует заповеди Мандельштама любить существование вещи больше самой вещи и свое бытие больше самого себя.
Несомненно, что Б.Смелов составлял свои психогеографические карты города, запечатленные на фотопленку. Дворы-колодцы, крыши, мосты, первые следы на снегу и застывшие в безвременьи статуи – это ориентиры дрейфа в Петербурге.
«Ты хочешь, чтобы и солнце и луна, и наводнение и снег, - и все это в одном кадре??? Но ведь это конец света?» - спрашивает Б.Смелова Маша Снегиревская. «Да» - отвечает фотограф.
Смелов раскалывает историю и время в поисках тайны. Ведь, по словам фотографа, в удачной фотографии «должна быть Тайна. Иначе будет утеряна многозначность ее восприятия».
По выражению же М.Снегиревской Б.Смелова больше всего интересовала «красотища» - «Интимная, ненормативная, им лично захваченная в объектив красотища».
В поисках тайны и красоты Б.Смелов доходит до точки отсчета, безвременья, конца мира. Мира, который разделился надвое. «Царство искусства - это вторая действительность, она являет собой волшебное соединение сновидений и реальности» - скажет однажды фотограф.
И жители Петербурга на снимках фотографа будто бы сняты в этой «второй действительности» безвременья. Портреты этих людей не найдешь в толпе, они из другого мира. Как снег, ставший на снимке Смелова тополиным пухом, или ночь, превращенная фотографом в день.
Именно поэтому фотограф особенное внимание уделяет инфракрасной съемке.
«В моей фотографии город занимает доминирующее место, хотя в последнее время, чтобы оживить его (и только поэтому), я все больше внимания уделяю людям в городе - признается Смелов. - Снимаю в инфракрасном свете на специальную пленку. Прежде я снимал на высокочувствительных эмульсиях с красным фильтром, чтобы достичь некоего драматизма, сгущенности, концентрации Петербурга. Инфракрасная пленка восхитила меня тем, что она дает некое новое качество и совершенно иной графический эффект. Сложность съемки заключается в том, что невозможно правильно провести экспонометрические замеры. Эта пленка бессмысленна в автоматических камерах, где чувствительность вводится. В чем прелесть работы с ней: добавляется еще один параметр, и не знаешь иногда, что получится, несмотря на многолетний опыт. Чем дальше живешь, тем меньше понимаешь воздействие света на эмульсию. Мы привыкли не учитывать тепловое излучение, а здесь же температура объектов влияет на общую экспозицию, но это влияние абсолютно нечем замерить. Естественно, приходится делать дубли, хотя жалко переводить дорогостоящий материал. Еще одна особенность: правильная фокусировка на такую пленку отличается от обычной. Небо очень затемняется, зелень высветляется, выглядит необычно. И поэтому нужен своеобразный подход к композиции, учитывающий все эти особенности.
Съемка на инфракрасную пленку помогает мне подчеркивать некий космизм города, его объектов, эпичность, значительность, трагизм. А снимки, сделанные на обыкновенную пленку в туманную погоду, учитывая ограничение или отсутствие задних планов, по сути, только передним планом и этой нежной жемчужной серостью подчеркивают некий локализованный лиризм. Но я должен сказать, что и в том, и в другом случае в моих фотографиях превалирует романтический подход».
На место картинности в снимках Б.Смелова встают зарисовки и повседневность «то, что остается, если вычесть все специализированные виды деятельности» (А. Лефевр). Снимая повседневность, фотограф полагался на «интуитивный случай - когда снег, прохожий, мост, дом соединяются в непреложность, то есть в судьбу». Судьба, которая определила и смерть фотографа.
Б.Смелов не рез показывал свое особое отношение к смерти. Так, рассказывая о запомнившихся моментах зимней съемки, Б.Смелов упомянул срыв с крыши: «...удалось, как кошке, через чердачное окно «дернуться», но может быть, зря…».
«Борис был необычным человеком - рассказывает его ученица, Мария Снегиревская. - В юности он даже делал попытку покончить с собой, его лечили в психиатрической клинике, хотя, сумасшедшим он явно не был. Алкоголь играл странную роль в его жизни. Рассказывал, что самое важное – это не момент опьянения, а именно похмелье, потому что у него в этом пограничном состоянии раскрывается какое-то иное видение действительности. У него еще одна идея с алкоголем была связана – он хотел от него умереть».
Борис Смелов замерз ночью на Васильевском острове 18 января 1998 года, не вернувшись с очередного дрейфа.
«Он вышел от друзей, будучи не трезв, и пропал - продолжает М.Снегиревская. - Такое случалось и раньше, но наутро мы находили его у кого-нибудь из друзей, каждый раз волновались за него. А в этот раз утром никто нам не позвонил. Мама сразу как-то поникла, может что-то почувствовала. Я взяла поиски на себя, набрала телефон службы, в которой можно опознать погибших или попавших в больницу. Мне сразу выдали похожее описание. Потом пошли с милиционером на опознание. Оказалось, что кто-то с него снял куртку, на улице мороза не было. Бориса нашли на Васильевском острове, рядом с ДК. Без внешних повреждений. Замерзшим».
«Его убил наш любимый и страшный город» - скажет про смерь фотографа Андрей (Вилли) Усов.
Но снимки Б.Смелова словно слова из песни Маша Bada Boo: «На каждый тупик этого города все запасные выходы и входы знаю. Улетаю…».
Пти-Борис улетел, как голубь с парапета на одной из его фотографий.
Фотографии Бориса Смелова сравнивали со стихами Иосифа Бродского.
И эти строки, как эпитафия фотографу:
Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
между выцветших линий
на асфальт упаду.
И душа, неустанно
поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морось,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
- До свиданья, дружок...
Библиография:
1. «Не существует никакого ситуационизма...»//Статья опубликована в журнале «Художественный журнал», № 79/80. Автор – Станислав Шурипа.
2. «Как Борис Смелов и ленинградские фотографы 70-х создали образ непарадного Петербурга».// Опубликовано в интернет издании «Бумага» 01.01.2018 г. Интервью с куратором выставки Дарьей Панайотти. Текст - Александра Шаргородская.
3. «Необходима Тайна»//Интервью опубликовано в журнале «Советское фото», № 10, 1998 г.
4. «Петербург на этих снимках»//Публикация в журнале «Наше наследие», № 66. Автор – Лев Смирнов.
5. «Космизм натюрмортов Бориса Смелова»//Публикация в альманахе «РУССКИЙ МIРЪ. Пространство и время русской культуры», № 4. Автор – Валерий Савчук.
6. «Образ города»// Публикация в журнале «Субъектив». 1995. № 1.
7. «Мой дом» //Из интервью 1993 г. издателю альбома «Зимний Петербург» (1997).
8. «Мария Снигиревская: «Невыносимая острота чувств»// Публикация в интернет-издании «ARTWAY.TV» 14.03.2016 г. Автор – Юлия Батракова.