Она в очередной раз переключила канал, чтобы еще раз вглядеться в толпы протестующих, волнами накатывающихся на тонкую шеренгу правоохранителей. В глазах уже рябило от перенапряжения, но она все равно еще и еще раз пыталась угадать-узнать за черными масками одетых в форму бойцов своего сына.
Десятки тысяч нарядных людей в хорошем настроении (некоторые даже улыбались, делая селфи) продолжали давить на шеренгу ОМОНа. Временами то тут, то там возникали водовороты, вспыхивали стычки, мелькали руки, палки, летели камни и бутылки. В такие моменты на лицах проступала дикая, не людская злоба. Кого-то из пострадавших протестующих выводили под руки демонстранты, иногда к машине скорой помощи отправлялись раненые омоновцы. Она останавливала картинку и напряженно, до боли в глазах, всматривалась в пострадавшего. Сердце не выдерживало многочасового марафона и все чаще напоминало о себе тупой ноющей болью.
Она представляла, что так же сжимаются сердца у тысяч матерей, жен, детей сотрудников, которые, как и ее сын, выполняют в это время свой долг, свою работу. Ежеминутно ожидая подлого удара или выстрела, который может оборвать жизнь родного человека, они вынуждены еще и выслушивать комментарии, беспрерывно, как по шаблону, противопоставляющие «мирных» граждан «жестоким» правоохранителям. Мать возмущенно им возражала: ведь сотрудники и протестующие - граждане одного и того же государства. Они не прилетели с другой планеты. Они живут в одних домах с демонстрантами, их дети ходят в одни и те же школы. И они находятся на площади совсем не для того, чтобы «насладиться» применением силы, а для защиты установленного законом порядка.
Наконец, хлопнула входная дверь.
- Виталик! Слава Богу! С тобой все в порядке? Тут такое по телевизору показывают. Я вся измучилась, еле дождалась. Кушать будешь?
- Не переживай у меня все в порядке, мама. Я буквально на минутку. Придется отработать еще одну смену. Людей не хватает.
- Виталик! Неужели нельзя как-то по-другому. Ну, пусть бы себе стояли сами на площади. Зачем вас там держать?
- Мам! Ну, что ты как ребенок. Ты же всю жизнь проработала в школе и знаешь, что «расшалившиеся» дети сами не останавливаются.
Он вышел из ванной и обнял мать.
- Ты что-то неважно выглядишь. Лекарство не забыла принять?
Знал бы он, сколько таблеток и капель выпила она за эти мучительные часы, проведенные перед телевизором.
- Ничего сынок. Я дома, здесь и стены помогают. Ты и Наденька - мое лучшее лекарство. Лишь бы у вас все хорошо было. Но все же, разъясни, нельзя ли как-нибудь иначе с народом обходиться? Ведь мы не враги друг другу, жили же тихо, мирно…
- Я смотрю, ты беляшиков нажарила, - он попытался перевести разговор на другую тему. Эту вкуснятину научили готовить соседи, двадцать лет назад выброшенные из Средней Азии волнами разбушевавшегося национализма.
- Ты же собирался завтра на охоту съездить, вот я и постаралась.
- Ну, с этим придется повременить. Но ты пока амуницию охотничью не трогай, не убирай. Приду, сам разберусь.
А по поводу «тихо, мирно» я тебе сейчас повторю то, что мы на площади народу говорим, повторяем без устали.
Все имеют право устраивать митинги и шествия. Но, чтобы не портить жизнь остальным людям, надо заранее подать заявку, согласовать место и время. И получив разрешение, действуйте по самое не могу. Вы собрались без согласования и совершили тем самым административное нарушение. Мы предлагаем вам разойтись и вернуться в законное русло. Пока без протоколов и штрафов. И что? Это верх жестокости?
Далее, если вы продолжаете нарушать закон, мы обязаны вас оштрафовать. Если вы отказываетесь проследовать в отделение милиции для составления протокола о нарушении, мы доставим вас принудительно. Если же вы сопротивляетесь этим нашим законным требованием, то совершаете уже уголовное правонарушение. Соответственно и меры будут приняты жесткие.
Вот и весь цикл превращения «мирного» гражданина в уголовника.
- Какой ты у меня умный! Так здорово и доходчиво объяснил. Я бы тебе в школе за такой ответ пятерку поставила. Почему же по радио и телевидению об этом не говорят? Пусть бы все новости каждый час начинались с такого краткого выступления прокурора. Глядишь, и дошло бы до многих.
- Ишь ты, куда хватила! Прокурору не до того. А если между нами, то он, наверное, санкций боится. Введут, а у него может в какой-нибудь Ницце замок скромный. Как он в нем после этого отдыхать будет? Да шучу я, шучу. Хотя один начальник райотдела милиции, вместо составления протоколов, собирал в зале задержанных митингующих и зачитывал им статьи административного и уголовного кодексов, разъяснял, что к чему, и отпускал. Так ему представление прокурор вынес, служебное расследование назначили. А что расследовать – то? Ведь пока задержанных по много часов томят в здании РОВД, они только злятся, до бешенства доходят. И уже не просто для развлечения потом в протестах участвуют, а в отместку, уже сознательно.
Ну, ладно. Политинформацию заканчиваем, мне бежать пора.
- Передавай привет Богдану, приглашай на беляшики.
- Вряд ли он в скором будущем к нам заглянет. Одна, ну очень мирная старушка, настоящий «божий одуванчик», ткнула его своей тростью в самое дорогое для мужчины место. И заранее выдвинула стальной шип который помогает не скользить, когда лед на улице. Хорошо у него защита была надета. Но штырь соскользнул и продырявил ему ногу. Пару сантиметров выше и порвала бы ему бедренную артерию. А так, неделю на больничном обеспечила.
Заметив помертвевшее лицо матери, Виталий обнял ее, попросил не думать о плохом, пообещав быть внимательным, и поцеловал на прощание.
Мать так и не успела передать ему, что Надя, побывав с утра у врача, позвонила и обрадовала, что где-то к Новому году в семье мужчин опять станет двое.
- Но может и к лучшему, что не сказала. Не будет отвлекаться на службе.
Она вновь включила телевизор. Толпы митингующих не уменьшались. Улыбок на лицах стало меньше, они стали больше походить на оскалы. Активнее стали действовать «шакалы». Так Виталий называл молодчиков, которые выскакивали из-за спин женщин, брызгали в омоновцев из баллончиков и тут же прятались в толпе. Иногда они кидали бутылки, камни, мусор. Порой отваживались подбежать и ударить бойцов битой или ногой. Когда удавалось схватить такого «шакала», тут же по ТВ звучали комментарии, про «онижедети», что надо проявлять снисходительность к их шалостям.
Скорее бы пришла Наденька. Она стала думать о том, как повезло Виталику с женой. Какие они красивые, как хорошо заботятся о ней. На самом-то деле это она заботилась о них. Ей всегда хотелось помочь им, сделать их жизнь лучше. Мать понемногу успокоилась, стало легче дышать, боли в груди прекратились.
День плавно менял дневные краски на вечерние. Вдруг на экране что-то резко изменилось. Комментатор почти закричал: «Он не останавливается, мчится прямо на оцепление!». Еще через мгновение мать увидела, как от удара внедорожника взлетело в воздух тело одного из бойцов и скомканное рухнуло на асфальт.
- Виталик, сыночек! – закричала мать. Она даже не пыталась убедиться так ли это.
- Это он! Это он! - прямо по сердцу стучал молот. Серая пелена милосердно окутала ее мозг.
В сознание ее вернули пьяные выкрики за окном: «Всех мусоров передавим, детей их придушим, хаты сожжем! Кончилась их власть!»
Сначала мать испугалась, сжалась, отчаяние безысходности давило на сердце все сильнее. И тут она вспомнила, что сейчас должна прийти Наденька.
- Надо выжить. Кроме меня никто больше не защитит Наденьку и будущего внука.
Мать встала, и в это время во дворе заорали: «Вот она, подстилка ментовская! Сейчас ты почувствуешь народную любовь. Стой, стерва! А ну, заткните ей глотку и тащите сюда».
Мать не замешкалась ни на секунду. Она неожиданно ощутила необыкновенный прилив сил. Зайдя в комнату Виталика, взяла ружье и зарядила патронами с картечью (обращаться с оружием ее научил отец, всю войну партизанивший в отряде Медведева). Вышла на балкон.
Здоровый детина схватил Наденьку за волосы и нагнул, закрывая ей рот. Другой бандит выкручивал ей руку.
- Ну, нет! Внука я вам не отдам!
Мать успела удивиться, что при прицеливании руки ничуть не дрожали, и плавно нажала на спусковой крючок.
Громила моментально осел, выпустив Наденьку. Картечь перебила ему шею. И теперь он лежал в крови, уткнувшись головой в собственный живот, будто разглядывая ремень. Второй схватился правой рукой за плечо. Под пальцами на белой футболке расплывалось темное пятно. Неожиданно тонким голосом он начал беспрерывно причитать: «Ой, мамочка! Ой, мама-мамочка!». Третий на четвереньках быстро укрылся за бортиком детской песочницы.
- Наденька! Иди до…
И в этот момент мать провалилась в черную пропасть. Последнее, что она услышала, был звук удара выпавшего из рук ружья.