Я пережил много жизней. Точно зная, что уходит оболочка, а сущность растворяется в пространстве и возникает в другом теле - мне не страшно умирать. В этой субстанции не властвует время, нет понятий "слышу", "вижу", "чувствую", прочего набора эмоций и убеждений. Я перестал бояться после того, как появилась возможность описать то, что раньше сделать невозможно. Вселенная определённо допускает раздельное существования тела и его абсолюта, то что издревле зовётся душой. Плоть трансформируется в органическое удобрение, а индивид в неизвестность. Теперь вот сижу перед тетрадкой и размышляю как бы доходчиво и занятно рассказать читателю о двух пока последних своих ипостасях. Множество предыдущих жизней постепенно уходят из долговременной памяти и теряются в истоках человечества.
В прошлый раз моя сущность занимала тело французской журналистки Кандиды Ле Бри. Она, то есть я, вела музыкальную колонку в "Юманите диманш". И стала единственной, быть может, жертвой событий Красного мая 1968 года. Я девушка видная, что в зачёт работе. Незадолго до этого брала интервью у набирающей обороты британской группы Pink Floyd. Усатый барабанщик Ник Мейсон, поедая взглядом, разоткровенничался:
- Впереди много работы. Мы, наконец свободны как никогда - Баррет остался за бортом. Здесь уйма городов, географически близких друг к другу, что делает концерты в четырёх клубах в течение нескольких дней куда более простой задачей. И там уже существует рок-культура, с большей готовностью нас принимающая.
Я обожаю британский рок того времени. Не в пример консервативным соотечественникам выучила английский ещё в гимназии. Командировки в Ливерпуль, Лондон, Манчестер - лучшее места для знакомства с тамошними музыкальными командами. Материала - пруд пруди, только успевай отправлять факсы на материк. Я чётко вспоминаю детство после восьми лет, вот когда возникли последовательные чёткие образы бытия и накатывающие загадочные вопросы. А затем неожиданная смерть.
Реминисценции завораживали и пугали. Кандиды нет, но француженка, волнует реально. Миросозерцание и вечные вопросы. Помню в деталях всю её, то есть свою биографию от детских воспоминаний в пригороде Тулузы, когда я, белокурая очаровашка, кокетничала перед зеркалом в гостиной, романтические вечера у набережной Гаронны после занятий в школе изящных искусств. Переезд в Париж и поступление в Сорбонну, яркий журналистский путь, как застопорилась на данном витке биографии и прекратила существование. Подробно это выглядело так. Наша прокоммунистическая газета дружно поддержала манифестации студентов и редакция требовала гнать материал из гущи событий. Так я оказалась среди хиппи на острие противостояния полицейского заслона. Выскочить не успела, ажаны с нами не церемонились. Вот тогда получила дубинкой по башке и рухнула на асфальт. Не успела подняться, как осатаневшая толпа смяла и раздавила меня словно грубый башмак садовода нежную гроздь винограда. Выжить не было возможности, духовная субстанция отлетела прочь и тогда я умерла.
Неизвестность и очередное воплощение другой сущности материализовалось в 1968 году. Теперь это Советская Россия, город трёх революций Ленинград. Меня зовут Дима Конюшенко. Высокий лоб, упрямые вихры, карие глаза, другой взгляд, иные чувства, эмоции, всё другое, лишь прежние воспоминания. Гораздо позже сопоставил даты, понял, что родился и принял новую форму аккурат в момент ухода Кандиды. Подростком я часто жаловался родителям и ученикам в школе на необычные видения. И, похоже, достал стариков - мнительная маман возила меня к психиатру в военно-медицинскую академию, затем в бехтеревский Психоневрологический институт. Светило медицины, с укором глядя на меня, вещал:
- Успокойтесь, нормальный у вас мальчик. Мало ли что взбредёт в голову ребёнку. В СССР свобода вероисповеданий, но потусторонние учения о загробной жизни советская медицина не признаёт, - и уже обращаясь ко мне, врач резюмировал. - Окончишь школу, Дима, поступай в наш институт. Станешь врачом и сможешь разобраться в своих видениях.
К окончанию перестройки, с её бурными политическим турбуленциям загибающейся страны, я абитуриент ленинградского филиала Всесоюзного института экспериментальной медицины. Вот тогда начал вести эти записи, пряча их подальше от чужих глаз. Самое интересное началось, когда в качестве научного сотрудника, меня привлекли к работе в Центре изучения природы времени и пространства. На собеседовании, научный руководитель центра, представился Соболевым Виктором Сергеевичем, действительным членом РАН, доктором физико-математических наук. Взгляд тяжёлый, пронзительный, изучающий, такой присущ сотрудникам силовых ведомств.
На этом этапе начались чудеса не менее шокирующие, чем реинкарнации. Из рассказа Соболева узнал, что ранее тот руководил особой лабораторией изучения будущего или сокращённо ОЛИБ*. Создавался ОЛИБ давно, ещё до моего появления в этой жизни. Курировали работу лаборатории компетентные органы из Большого дома на Литейном. А главное - учёные конструировали машину времени. Это если в обывательском понимании, а на самом деле всё гораздо сложней и запутанней.
Соболев подробнейшим образом расспрашивал о моих сложных ощущениях и присутствиях в этой реальности. На ключевой вопрос, могу ли восстановить в памяти флюиды будущего, однозначно ответил нет. Добавил, что для меня явление реинкарнации существует в метафизическом смысле прошедшего времени.
- Чем иначе объяснить биографию Кандиды? Я допускаю, Виктор Сергеевич, при определённых воздействиях на подкорку, вспомню другие образы своих реальных биологических индивидов. Мне сложно разобраться, пока лишь помню хорошо образ французской журналистки, всё остальное отрывочно и бессистемно. Хоть это противоречит природе, но духовная субстанция отметилась в памяти многократно усиленным дежавю.
- Вот и прекрасно, Дмитрий Иванович, это как раз предстоит изучить и понять в контексте нашей главной задачи. Какие вопросы я хотел бы поднять в первую очередь...
Он сыпал канцеляритом, а я уже мысленно представлял пёстрые картинки. То я в образе былинного викинга, то ремесленника в древней Элладе, то наложница в гареме монгольского хана или отважный капрал армии конфедератов. Да мало ли поколений сменилось от праматери всего живого. Как это возникло? Когда и откуда?
Со слов Соболева, в конце семидесятых двадцатого века, машина времени была создана. Прототип испытали на всякой живности, дошла очередь до человека. Я надеялся втайне занять место пилота, но нашлись другие. Этого пенсионера притащил Соболев. Дядька, по фамилии Петрушевский, мне в отцы годится. Испытатель смотался в своё прошлое и успешно вернулся в ложемент установки, точнее путешествовала его духовная сущность. Дрожащим голосом делился своими впечатлениями, пока я снимал энцефалограмму. Слабак, да и все другие слабаки: они, в отличии от меня, боятся смерти, несчастного случая, необратимых последствий, да мало ли чего. Мне прототип Соболева конечно интересен, но смотрю на опыты другими глазами. Хочется заглянуть в свои прошлые жизни: как проявятся в ходе переброски и наложатся ли на долговременную память неведомыми прообразами .
Этими мыслями неосторожно поделился с Соболевым. Запомнились его потемневшие глаза и едва сдерживаемая лицевыми мускулами маска злости.
- Успеете ещё, Дмитрий Иванович. Пока не время, бесстрашный вы наш!
Поругивались мы с начальником, чего греха таить - я злой и циничный в своём знании. Но не приседать же перед грозным учёным. Сами с усами. По должности, я научный сотрудник, дипломированный нейробиолог и физиолог по совместительству. Снимаю энцефалограммы с испытуемых, передаю данные программистам. Пишу отчёты о механизмах высших психических функций человека (мышления, речи, внимания, эмоций, творчества); изучаю нейробиологические основы нормальных и патологических состояний головного мозга человека; штудирую последние разработки о новых методах и технологиях диагностики, заодно лечения заболеваний головного мозга.
После того, как Соболев осадил меня испепеляющим взглядом (так и не понял чем его достала моя невинная просьба), стал продумывать возможность прокатиться без догляда самодура, эдак с ветерком в прошлое. Прототип хорошо охранялся и прятали его за бронированной дверью, с ограниченным правом доступа. Штука наподобие магнитно-резонансного томографа. На пусках кроме меня: испытатель, врач, оператор и Сам. Всего пять человек и если исключить главного досмотрщика, то путь открыт. Нужно найти единомышленников и оседлать лошадку по кличке "Хронос". Можно конечно дождаться своего часа, но я нетерпеливый и по характеру упёртый. В теле Кандиды я был мягким, романтичным, а здесь принципиальным и целеустремлённым.
Однажды всё изменилось. Я пришёл в Центр и изумился. Интерьер поменялся, словно произошёл ремонт, иное расположение кабинетов и вспомогательных помещений. Меня встретил помощник Соболева, добряк и балагур Николай Чистяков, не ровня злобному начальнику. Я растерялся и естественно поинтересовался реструктуризацией лаборатории. Тот хитро переглядываясь с Петрушевским, произнёс:
- У нас изменения, не обращай внимания. Соболева не ищи, он в долгосрочном отпуске. Пойдём покумекаем.
Кумекали недолго, Чистяков, принявший командование лабораторией, удовлетворил мои пожелания. Договорились о подготовке и дате путешествия. Но случилось то, чего ни я, ни новая команда во главе с Чистяковым не могла предположить. До сих пор шок от увиденного. Итак, лежу в ложементе, начался отсчёт, отчётливо слышен шум вентиляции. Общаемся по внутренней связи, вижу взволнованные лица участников эксперимента. Темнота, круги перед глазами, но вместо чётко заданной временной локация, я возник в грохоте разрывов. На мне немецкая форма. Кто-то пронзительно орет над ухом:
- Форвертс! Шнель, шнель!
Я бегу. На меня несутся русские солдаты в касках и строчат из непривычных автоматов с дисками. Свистят пули, чад от горелого человеческого мяса, хриплое дыхание и вопли на родном немецком вперемешку с непонятными русскими словами "... вашу мать!" Передо мной боец в грязном ватнике, в руке русская трёхлинейка с примкнутым штыком. Штык нацелен мне в грудь. Вот тебе свинья! Жму на спуск безотказного МР-38, русские зовут его "шмайссер". Ватник взрывается клочьями ваты. Навстречу кидается большевистский офицер. Лихорадочно дёргаю гашетку, о, майн гот - кончились патроны! Выхватываю гранату и со всей силы бью противника по голове. Из под фуражки брызнула кровь. Тут кувалдой получаю удар в бок и валюсь на пожухлую траву. Успеваю выхватить взглядом ошмётки грязного снега и отметить про себя: здесь зима, а затем проваливаюсь в пустоту.
Яркий свет, я развалился в горизонтальном кресле прототипа. Вернулся! Надо мной склонились озабоченные лица Петрушевского, Чистякова и доктора со смешной фамилией Неболей.
- Что случилось, Дима, на тебе лица нет.
Ощупал себя и не нашёл повреждений. Собрался с мыслями и выдохнул:
- Николай Фёдорович, вы куда меня закинули? Я вообще ничего не понял. Судя по антуражу война, Великая Отечественная. Какой-то бой с русскими, то есть с нашими, я в шкуре немца. И шпрехаю по ихнему и всё понимаю. Завалил двоих советских солдат, затем страшный удар в бок вроде как из крупнокалиберного пулемёта. От таких ранений не выживают. И всё, конец картинке. Сдаётся мне, что попал в одну из своих жизней, но пока припомнить не могу. Если взять за основу обратный отсчёт реинкарнаций, то цепочка выглядит так: Я, нынешний Конюшенко, Кандида Ле Бри - журналистка и солдат вермахта в одном из боёв Второй мировой.
Чистяков мотнул головой, вдруг улыбнулся:
- Петрушевский и "фашист" за мной в кабинет!
В кабинете Чистякова спорили, прикидывали как втиснуть мою ситуацию в программу исследований. Решили рисковать ускользающими прошлыми жизнями с большой осторожностью. Хотя слово "осторожность" в контексте подобных экспериментов - условность без каких-либо гарантий. Николай взволнованно выговаривал:
- Подробности опыта и прочие моменты эксперимента мы разумеется отразим в документах. Тут больше вопросов чем ответов. Ну, допустим, что одна из твоих жизней - служба в вооружённых силах фашисткой Германии. С твоих слов, бой где-то на восточном или западном фронте, ориентировочно 44-45 годы. Но мы закладываем в программу алгоритм активации прошлого на этом твоём жизненном пути, тогда с какого перепуга такой отскок назад, естественно в чужой личине. А может это вовсе не твой прототип? А ещё говоришь, что от такого ранения не выживают?
Тут вмешался молчавший до того Петрушевский:
- Ранение под вопросом, на войне выживали в абсолютно критических ситуациях. Я много читал литературы по военной тематике, случаев немало.
Но и у меня остались вопросы, я не выдержал:
- Может, вы мне объясните, что случилось в Центре, что за стремительная реконструкция и где ваш шеф Соболев?
Чистяков и Петрушевский определённо что-то скрывали. Я же вижу, как заговорщицки они переглядываются. Начальник решился и выдал на мой воспалённый мозг такую информацию. Прямо как говаривал наш заведующий кафедры психологии: "чем дольше держите в себе горячую информацию, тем сложнее ею делиться с окружающими". Итак, эти два товарища затеяли маленький переворот в Центре изучения природы времени и пространства.
- Соболев прежде работал в КГБ, курировал исследования нашей лаборатории под аббревиатурой ОЛИБ, ты должен знать, Виктор Сергеевич тебе рассказывал. - Чистяков помедлил и вывалил, - Однажды он организовал диверсию в буквальном смысле этого слова. Никто не погиб, но в результате расследования, Соболев занял место бывшего начальника, который в ходе следствия скончался от сердечного приступа. У Соболева ещё масса неблаговидных поступков, вот он тебе потом расскажет. Короче, решили мы его сместить с помощью нашего прототипа. Я отправил Диму в нужную точку времени в прошлом и он изменил ход событий. Естественно изменилась окружающая среда. Это пока всё, что тебе нужно знать.
Дома вновь прокрутил события дня. Задумался. Ладно, а может написать автобиографический роман? Подробно осветить необычное многолетие. Судьбу миленькой журналистки Кандиды Ле Бри и взбалмошного, беспринципного научного сотрудника Дмитрия Конюшенко. А история машины времени, её руководителя Соболева и таинственного смещения? Но в голове роятся другие образы, без машины времени и не вспомнить в подробностях. Сегодня вот побывал в личине бесстрашного солдата вермахта. Узнал каково свирепствовать в шкуре нового субъекта на фронтах Второй мировой. Да кто поверит и кому это надо?
Спрашивается, чего ерепенится? Надо дождаться естественного конца. Мне сейчас тридцать три, жена, ребёнок, интересная работа, впереди насыщенная и, надеюсь, долгая жизнь в реалиях современной России конца двадцатого века. А пока закрою тетрадь, да озаглавлю записи эпатирующим заголовком: "Тогда я умер", ведь так и случится ... когда-нибудь. Уверен - после отпуска, обязательно вернусь к прототипу Чистякова и продолжу уникальные "воспоминания". Моя будущая имманентность явит миру того, кого изучил до морщинки в прошлых ипостасях, чтобы заново исследовать уже в новом обличье, ином качестве, ином предназначении.