«Девочка и апрель», или "Се-ли-ва-нов!"
Мало знаю активных и креативных людей Курска(иные из них давно уже украсили собой разные города и страны), не прошедших школу «Ровесника». То же можно сказать, к примеру, про «Комсорг», «Вертикаль» и некоторые другие молодежные и творческие объединения разных лет. Но «Ровесник»… хотя бы на предмет «кушать подано», или на предмет музыкальных, технических, художественных "подпевок", или хотя бы на предмет вступительных экзаменов, – соприкасались.
Вспоминаю, как каждый год, слушая по радио: «Театр-студия «Ровесник» объявляет прием…» - собиралась с духом. В артистки не стремилась - привлекала атмосфера, о которой была наслышана от друзей. Хотелось творческой тусовки. Но… в «Ровесник» меня не приняли. Однажды осенью я все-таки решилась, и…
Не робкая по натуре, не боящаяся сцены, занимавшая серьезные места на конкурсах чтецов разного калибра и даже наслаждавшаяся слезами слушателей-зрителей в зале, я так боялась Селиванова и его едкого юмора (наслышана была), что, едва начав читать любимого Евтушенко(в школе перечитала всю «Братскую ГЭС»): «Ярмарка! В Симбирске ярмарка!», - отчаянно зафальшивила, сбилась, попыталась начать сначала, но… Голос не слушался! Мне было 14, и я вдруг (с тех пор?) на несколько лет, читая стихи вслух, перестала владеть им и своими интонациями. У девочек тоже бывает мутация голоса, или это была такая нервная реакция?..
Та картинка перед глазами каждый раз, когда я слышу или вижу объявление: «Театр Юного Зрителя «Ровесник» объявляет прием…» (Жизнь прошла, а это - неизменно, как что-то незыблимое и родное)...
В центре Голубого зала Дворца пионеров (пустом, без кресел) - стол, за которым восседает Игорь Владимирович и еще кто-то из его актеров, на балконе волнуется за меня беременная сестра с мужем, а у меня ступор: стою посередине гулкого зала с пересохшим горлом и едва сдерживаю слезы.
Мужчина с бородой, легендарный Селиванов, всем своим видом, кажется, дает понять: видели мы таких, «из погорелого театра»… Не дочитав до конца, машу рукой и убегаю из зала. Подруга-тюзовка, давно уже - петербурженка (как-то призналась, что всю жизнь читала стихи а ля Латышева и из ее же, латышевского, репертуара) потом рассказала, что после моего бегства с поля боя Селиванов произнес устало: «Еще одна, испорченная самодеятельностью». Я не была испорчена самодеятельностью – никому не подражала, не впадала в патетику, читала стихи искренне, собственными интонациями. Зал сопереживал, а я получала удовлетворение – то самое, творческое – получилось, донесла. («Счастье – это , когда тебя понимают».) И в общем-то я больше для себя читала: потребность такая была – «выплеснуть» то, что задело. И – «поделиться», отдать.
Но… Тот экзамен я провалила с треском. И факт остается фактом: моя юность была украшена «Ровесником» только со стороны зрительного зала. Я не посещала «Ровесник » каждую неделю, как несколько моих знакомых (Понедельник – день ТЮЗа, много лет подряд), но не пропускала ни одной премьеры, а «Пузырьки», «Девочку и апрель», «Эй, ты здравствуй» и еще некоторые спектакли смотрела раз по пять. Так получилось.
Спектакль ТЮЗа , особенно премьерный – это всегда праздник. Где как ни здесь можно встретить всех знакомых разом, и вообще – здесь была неповторимая ТЮЗовская атмосфера. «От 12-ти до ста…»
И это неизменное в конце каждого спектакля: зал бурно аплодирует артистам, а потом вместе с ними скандирует хором: «Се-ли-ва-нов!.. «Се-ли-ва-нов!.. «Се-ли-ва-нов!». И вот он, так всем знакомый бородач(выждав паузу – ритуал), наконец выходит на сцену (из-за кулис или зала), целует-обнимает по очереди каждого участника спектакля и вместе с ним, взявшись за руки, они снова и снова идут на поклон…
… Много лет (чего там скромничать – не одно десятилетие!) я прихожу (последнее время значительно реже) в ТЮЗ и … дежавю – все та же атмосфера нашего «Ровесника»… Малый зал на верхнем этаже, в котором теперь играются ТЮЗовские спектакли, в проходе на стульчике сидит Селиванов (все тот же, только борода совершенно белоснежная). Он улыбается приветственно, показывает глазами на стул рядом с собой и прикладывает палец к губам (я никогда не успеваю к началу чего бы то ни было)...
Всегда удивляло, как Игорь Владимирович смотрит свои спектакли!.. Живет там, где происходит действие, шевелит губами вслед за текстом каждого героя, переживает и сопереживает, морщится страдальчески, если что-то идет не так, или откровенно гневается, радостно улыбается, если нравится происходящее на сцене… Сколько можно – неизменно удивляюсь я, – так переживать сто раз смотренное и не меньше отрепетированное? Оказывается, можно.
…Тысячи ТЮЗовских спектаклей за его полувековую историю(почти 5 тясяч, кажется так), больше полутора сотен премьер... Громкие имена, прошедших школу "Ровесника"...
«Они и мы», «Прощание в июне», «Девочка и апрель», «Лошадь Пржевальского», «Куда уходят дни…», «В дороге», "Две стрелы», «Варшавский набат»,"Ночь вопросов", «А все-таки она вертится», Эй, ты, здравствуй!».. – что ни название, - то знак судьбы. «Провинциальные анекдоты»… И с каждой премьерой связана строчка Жизни. В одних и тех же декорациях. Как-то я так умудрилась.
… Когда я решила сделать из своих очерков разных лет о личностях города книжку(в один том, в итоге, не вместилось), то понимала: это должен быть «портрет эпохи». Такое краеведение в лицах. Потому все писала-дописывала про тех, о ком хотелось рассказать. Не только про тех, кто коснулся струн души, – о тех, без кого «пейзаж города» Курска был бы нечеткий. Понимая, что есть те, о ком без меня писали и еще напишут (и тут моя совесть чиста), но их портреты я хотела сделать по-другому (не стану раскрывать сослагательность иных идей, которым уже не воплотиться в жизнь). Но…
…Когда ушел Селиванов … Я уже ничего не чувствовала в то время из отзвуков «внешней среды». Совсем. Тем более, не способна была оплакивать кого бы то ни было из много успевших и проживших вполне полную даже по годам жизнь. И все-таки…что-то живое проснулось в тот момент, и я впервые за долгое время сумела заплакать. Потому что… Он, и правда, был Эпоха. И потому что ТЮЗ – это то немногое подлинное из личной "судьбы в условиях Курской Аномалии". Несмотря на тот экзамен в Голубом зале...
Эх, вернуться б в тот давний осенний день! Мне 14. Я стою посередине гулкого пустого зала. За столом – мужчина с бородой и насмешливым взглядом(«тот самый Селиванов», в полном расцвете сил). За меня болеет юная красавица-сестра.(Как важно, чтобы кто-то на Земле за тебя переживал!). И я читаю Евтушенко: «Ярмарка! В России ярмарка. Торгуют совестью, стыдом, людьми, суют стекляшки, как будто яхонты, и зазывают на все лады!..»
А за полгода до того экзамена я выиграла конкурс чтецов с той же «вечно живой» во всех смыслах «Ярмаркой в Симбирске»: ««Я была у Оки, ела я-бо-ло-ки. С виду золоченые — в слезыньках моченные!..»