Пятая проблема

 Автор  Шаторный Александр

Моему брату, подполковнику медицинской службы,
научному сотруднику ВПО "Биопрепарат" в 1977-1992 гг,
ставшему невольным участником и очевидцем части
данных событий, но не торговавшему военными 
секретами, подобно  его начальникам

               
                Глава 1.
                Острова, как военные объекты.

   Человек в военной форме со знаками различия бригадного врача на петлицах стоял на ветру и с интересом разглядывал дикие первозданные места сурового островного архипелага. Он находился на наиболее крупном из островов, открытых еще первопроходцами этих мест – казаками. Другие острова,  поменьше,  были ближе к материку, точнее – к северному изголовью полуострова Святой Нос.  Несмотря на обилие солнца, скалистое побережье острова, сложенное из гранитных и мраморных плит, продувалось всеми ветрами.  Здесь все дышало  холодом и, в ярком солнце, Байкал шумел синими волнами о прибрежные камни. Синим было и небо над озером. Рокот прибоя перемежался тревожными криками чаек.
   В принципе, это был далеко не Крайний Север. На этих широтах повсеместно по Сибири, кроме таежного бурелома встречаются чистые сосновые леса, могучие кедровники и масса озер с чистой водой и множеством дичи. Но уже на песчаных дюнах, открытых солнцу, встречаются целые заросли  непролазного кедрового  стланика, крученые ветрами низкорослые сосны с обнажившимися корнями, болотные мари, раскинувшиеся на много верст и много растений, характерных больше для тундры. А на этих островах природа и вовсе была необычной.
   «На берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн. И в даль глядел…» -  бригврач улыбнулся, вспомнив известные строки Пушкина. Он не одобрял идеи создания секретного комплекса по испытанию бактериологического оружия на острове. Сама эта идея принадлежала начальнику ВОХИМУ РККА Фишману и изложена им в докладе в феврале 1928 года. В докладе говорилось о том, что для открытого испытания биологического оружия необходимо создание базы на острове, удаленном от населенных мест. Он даже рассчитал параметры удаленности острова от материкового берега, необходимую площадь острова и директрису для стрельбы снарядами, начиненными особо опасными биологическими веществами.
    Полигон для испытаний был, конечно, необходим. Великанов не поддержал эту оптимистично-авантюрную идею, сославшись на то, что болезнетворные бактерии просто погибнут при артиллерийских выстрелах из орудий и последующих разрывах снарядов. Идея была не совсем уж полной утопией. Можно было разработать болванку отделяющуюся от снаряда и сделанную, скажем, из керамики, ломающуюся при ударе о землю. Пока подобные способы доставки на территорию условного противника были несовершенны. Великанов больше полагался на авиацию, с применением керамических бомб или контейнеров. Он вообще был против «островной» политики Фишмана, отрицая море, как барьер от инфекций. Саму идею создания биологического (бактериологического) оружия ему навязывали уже давно – со времени создания Военной вакцинно-сывороточной лаборатории ВСУ. Великанов, в возрасте тридцати лет, был уже профессором МГУ, когда его передали в военное ведомство. Вместо интереснейших опытов по изучению профилактики газовой гангрены и ботулизма, ему пришлось изучать токсины того же ботулизма уже не целью его обезвреживания, а как возможное биологическое оружие. Спору нет – токсины возбудителя ботулизма самые сильные природные яды, встречающиеся в мире. А газовая гангрена – спутник многих войн, спастись от которой раньше можно было лишь в ранних случаях заболевания, прибегнув к ампутации конечностей.  Это, безусловно, разделы военной медицины. Но его лаборатория, а затем и институт преследовали совершенно иные, глубоко гуманные и высокоморальные цели – создание профилактических вакцин и лечебных сывороток, которые позволят сохранить жизни десятков тысяч людей. Вместо этого, совместно с нужными и полезными всему миру работами, ему навязали и совершенно противоположную задачу – создание бактериологического оружия.
   Обсуждая, где-то у себя в верхах, возможные методы нанесения массового поражения вероятному противнику, советские военные теоретики обсосали и тему массового заражения и гибели людей в минувшие Первую мировую и Гражданскую войну. Приводились колоссальные цифры человеческих потерь от сыпного тифа, «испанки», кишечных инфекций. Вспомнили эпидемии чумы в начале века в Китае и в средние века в Европе, когда пустели целые города. Привели ряд примеров гибели людей от заболевания натуральной оспой и других инфекционных заболеваний. Особый упор был на то, что в случае вероятной войны для сохранения молодого советского государства все средства хороши, несмотря на решения международных соглашений. Если применение химического оружия, как это сделала Германия в Первую мировую войну, может вызвать ответный аналогичный удар противника, то эпидемию в войсках врага всегда можно свалить на природные факторы, неблагоприятную санитарную обстановку в войсках, зараженность местности, наличие природных очагов, недоброкачественную пищу и многое другое.
   Все эти доводы нарком обороны слушал с каменным лицом, пока не прозвучал доклад начальника управления внешней разведки о том, что в некоторых странах работы ученых-бактериологов в этом направлении уже ведутся. И тоже под крылом военных ведомств. Можно, мол, отстать от них в этом деле. А когда начнутся диверсии где-нибудь на границе, то долго придется  расхлебывать.  Особенно это касалось японцев,  и он обещает предоставить к последующим совещаниям более подробную информацию.
   Это решило исход дела. Остров, так остров. Идея Фишмана восторжествовала. Было организовано несколько экспедиций в различные места огромной страны для подбора опытного полигона, где будут испытываться биологические препараты. Разумеется, на животных…  Хотя на имя наркома Семашко уже поступало предложение некоего Сергеева о необходимости проведения испытаний ОВ на людях……


   Об этих островах, находящихся теперь так далеко от него, вспомнил теперь арестованный по делу Тухачевского дивизионный врач, начальник Биотехнического института РККА, награжденный именным серебряным оружием и орденом Красного Знамени за выдающиеся успехи в деле разработки и применения профилактических сывороток и лечебных вакцин. Теперь он сидел без портупеи и ремня, со споротыми знаками различия и его, добротного сукна, гимнастерка была покрыта бурыми пятнами подсохшей крови.

- Это правда, что будучи в Иркутске еще в 1929 году, вы намеревались отравить озеро Байкал?
   Плюгавое лицо следователя НКВД соответствовало глупости поставленного вопроса. Мужик был в теле, с толстой шеей и жилистыми сильными руками, но все равно  плюгавый. По методам своего мышления, примитивности ведения следствия, анекдотически поставленному обвинению в шпионаже и вредительству и выражению лица, на котором читалась непоколебимая уверенность в своей правоте и собственной значимости. Этакий шут гороховый, совершенно некомпетентный в вопросах медицины. Как такому доверили следствие?  Ему бы ротой командовать, в лучшем случае…  Болван не знает ни слова по латыни и путает отравление с заражением! Великанов, зверея от подобных вопросов, сдержался и посмотрел на следователя нарочито недоуменно:
- Иркутск находится на реках Иркут и Ангара, - устало уточнил он. – На Байкале я тогда действительно был. С целью обследования островов Ольхон и Большой Ушканий  для  возможного строительства там секретного военного объекта. Если вы имеете в виду возможность заражения озера опасными вирусами и бактериями, то это, практически, невозможно. Учитывая тамошний климат и способность озера к самоочищению. Это же не стоячий водоем! Навредить можно не только озеру, но и морям. Если спускать  годами в озеро промышленные стоки фабрик и вырубать лес по рекам… Заразить можно, скажем, колодец… Почву, скот, пищевые продукты… Людей, наконец! При желании – даже воздух! Как вам известно, я, напротив, занимался разработкой лечебных вакцин и сывороток. Задавайте вопросы поумнее!
- Какого рода секретные объекты? – поинтересовался следователь.
   Молодой дивврач посмотрел на следователя насмешливо и с сожалением. Того явно несло не в ту степь. Ну-ну, сломает он себе шею, если будет копать дальше.
- А вы пошлите письменный запрос в Наркомат обороны! – усмехнулся он. – Если, конечно, имеете доступ к материалам подобного рода. То-то там обрадуются вашей любознательности! Ты, лучше, вымарай эти вопросы из протокола и выдери страницы из «Дела» !  Не твоего ума это дело! Что к чему знает только узкий круг лиц и задавать мне подобные вопросы могут только они! Если начали с вопросов по делу Якира и Тухачевского? Я подтвердил, что знаком с ними! По поводу вакцинации личного состава Красной Армии от инфекционных болезней! Мало того, нашей работой вплотную интересовались товарищ Ворошилов и Уборевич. Я назвал вам всех, кто неоднократно бывал в нашей лаборатории, а затем и в институте.
- К делу Тухачевского мы еще вернемся. Вас обвиняют в связях с Японской разведкой. Вы ведь были в Японии?
- Был… В составе участников конференции. Ну и что? Вы считаете, что все, кто бывал за рубежом – работают на чью-нибудь разведку? Забавно…  И примитивно. Думаю, что причина ареста совсем не связана с этой поездкой. Послушайте, примитивный вы  человек…  Моя работа очень нужна сейчас стране. Японцы восхищаются достижениями нашего института в деле создания вакцин. Вы хоть понимаете, что эти вакцины спасут сотни тысяч жизней? Что вам от меня нужно? Вы прекрасно знаете, с какой целью я был в Японии. К чему эти глупые вопросы?
- Отвечайте по существу вопросов! И не советую мне грубить. Имеются сведения, что вы подписали договор о сотрудничестве с японской разведкой. Будете отрицать?
- Конечно! Отрицаю категорично. Японцы достигли существенных результатов в микробиологической диагностике возбудителей инфекционных заболеваний и получении чистых культур. Меня интересовало именно это.  Мое ведомство крайне в этом заинтересовано. И я могу сказать почему, но не для протокола.
- И вы не передавали никакой секретной информации, связанной с вашей работой? Вот документ, указывающий на это и являющийся уликой?
    Дивизионный врач всмотрелся в лист бумаги с иероглифами и переводом текста ниже. Потом поднял голову и посмотрел на следователя прищуренным глазом.
- С этого вам и надо было начинать. Мне все ясно. Это всего лишь попытка самих же японцев вывести меня из игры. Вы понимаете? Они заинтересованы, чтобы меня отстранили от работ. Или пришили мне дело, что вы и делаете. Очень верный расчет японской военщины! Расчет на таких, как вы! Только это не является уликой, гражданин следователь. Это просто грязный донос! Вот если бы они передали вам копию документов, переданных, якобы, им мною! Если вы и далее будете настаивать на свеем нелепом обвинении, то, боюсь, разговора у нас не получится. Я буду говорить только в присутствии людей, доверивших мне руководство лабораторией и институтом!

   Карьера молодого ученого и организатора шла, как по маслу, успешно и успехи возглавляемого им  Биотехнического института РККА,  были очевидны.  Еще будучи начальником Военной вакцинно-сывороточной лаборатории ВСУ (Военно-санитарного управления) РККА, Иван Михайлович был озадачен поисками некой территории для изолированного испытания первого бактериологического оружия.

— для военно-медицинского состава всех родов войск и служб: военфельдшер, старший военфельдшер, военврач 3, 2 и 1 ранга, бригврач, дивврач, корврач, армврач;


Тот же, вышеупомянутый мною И.М.Великанов, «был арестован 5 июля 1937 года как "японский шпион" (предлог был - осенью 1934 года в качестве начальника БИХИ он в составе делегации из трех человек действительно побывал на международной конференции Красного Креста в Токио, руководителем той делегации был известный советский дипломат Раковский) и через 9 месяцев расстрелян в Бутырской тюрьме.

Великанов Иван Михайлович ; 11 ноября 1898, дер. Яманово, Владимирской губернии — 8 апреля 1938, Москва) — военный учёный-бактериолог, профессор, доктор медицинских наук, первый начальник Биотехнического института РККА (в настоящее время НИИМ МО РФ, Киров), дивврач.
[править]Биография
В 1923 – 1926 гг. — аспирант, в 1926 – 1928 гг. ассистент-преподаватель МГУ, заместитель декана. В 1928 г. присвоено звание профессора. В 1930 г. решением Секретариата ЦК ВКП(б)передан для работы в военное ведомство. В 1930 г. И. М. Великанов назначен начальником Военной вакцинно-сывороточной лаборатории ВСУ (Военно-санитарного управления) РККА (пос.Власиха, ст. Перхушково Белорусской железной дороги). Был первым начальником Биотехнического института РККА, созданным на базе Военной вакцинно-сывороточной лаборатории  16.04.1933 г. К работе над военно-биологическими программами СССР им привлечены выдающиеся ученые-микробиологи того времени. Под его руководством в СССР проведены первые системные исследования по изучению возможности создания биологического оружия. Организованный И. М. Великановым коллектив ученых уже после его смерти разработал живые вакцины против чумы, туляремии, сибирской язвы, получил первые советские пенициллин и стрептомицин, создал технологии их промышленного получения. Область его собственных научных интересов — лечение и профилактика газовой гангрены и ботулизма. Он автор монографии «Микробиология консервов» (1935). Под его редакцией начато издание многотомного «Руководства по микробиологии и эпидемиологии» (1935), но издан был только первый том. Репрессирован по делу М. Н. Тухачевского. Вместе с И. М. Великановым была репрессирована и его супруга —военврач 1 ранга Зоя Ивановна Михайлова (1892–1937), старший специалист Биотехнического института РККА. И. М. Великанов и З. И. Михайлова реабилитированы в 1956 г.
И. М. Великанов ученый-микробиолог
А 7 ноября (по новому стилю) 1898 года в деревне Яманово Быковской волости Ковровского уезда в семье рабочего текстильщика Михаила Великанова родился первенец, которого назвали Иваном. Иван Михайлович Великанов был на 6 лет старше Ефима Ивановича Смирнова, и оба активно работали в военной медицине Красной Армии. Но 1937 год многое изменил.
Начальник Биотехнического института РККА, профессор, доктор медицинских наук, дивизионный врач (сегодня генерал лейтенант медицинской службы) Иван Михайлович Великанов был арестован 5 июля 1937 года и после 8 месяцев издевательств и пыток в Бутырской тюрьме расстрелян 8 апреля 1938 года.
А как же сложилась жизнь будущего микробиолога Ивана Великанова?
До революции он окончил городское училище и пошел работать на завод. После революции — студент Первого государственного медицинского института в Москве, а с 1923 года — врач, научный сотрудник на кафедре микробиологии, аспирант. В 1926-1928 гг. — преподаватель в Первом медицинском институте, слушатель института Красной профессуры. В 1930 году Великанова назначили начальником Военносывороточной лаборатории ВСУ РККА под Москвой, преобразованной затем в Биотехнический институт РККА, начальником которого стал профессор И.М. Великанов.
Конец 20х и начало 30х годов были периодом расцвета научного таланта Ивана Михайловича Великанова. Правительство Советского Союза высоко оценило деятельность ученого. За активную работу он был награжден Реввоенсоветом СССР (приказ № 0306 от 1931 года) именным серебряным оружием. «За исключительно полезную деятельность и работу по выработке сывороток и вакцин» постановлением Президиума ЦИК СССР от 27 октября 1932 года И.М. Великанов награжден орденом Красной Звезды.
Работа по созданию Биотехнического института РККА требовала от И.М. Великанова колоссальных усилий, высокой организованности, перспективности мышления в решении тактических и стратегических задач, больших знакомств в верхних слоях общества. Очень многое зависело от руководства РККА.
Нарком обороны К.Е. Ворошилов дважды побывал в институте, расположенном в поселке Власиха Одинцовского района Московской области. Первый заместитель наркома обороны М.Н. Тухачевский приезжал три раза. Это уже говорит о многом, в том числе и о тех надеждах, которые возлагало руководство Наркомата обороны на продукцию, которую начал выпускать Биотехнический институт РККА.
В гостях у Ивана Михайловича, как заявил он на допросах в НКВД, побывали И.П. Уборевич и Я.Э. Рудзутак, не говоря уже о постоянных посетителях, — начальнике ВСУ РККА корпусном военвраче Михаиле Ивановиче Баранове и начальнике химического управления РККА Я.М. Фишмане.
2 ноября 1933 года в Доме ученых г. Москвы проходило совещание молодых научных сил советской медицины, организованное Наркомздравом. А 4 ноября 1933 года газета «Известия» опубликовала статью «Что они сделали для своего класса?». Вот выдержка из нее:«Профессор микробиолог И.М. Великанов — сын рабочего, ему 34 года, имеет 20 научных работ, получил премию Главка уки, награжден серебряным оружием и орденом Красная Звезда. Что он внес в нашу науку? Самый страшный враг раненого на войне — газовая гангрена — известная более под названием «антонов огонь». Болезнь эту вызывают особые микробы, во множестве находящиеся в земле. От газовой гангрены погибло на войне больше, чем от пуль и снарядов. Секрет производства сыворотки против газовой гангрены открыл в 1929 году профессор Великанов, и сейчас «сыворотка Великанова» получила широкую известность среди советских хирургов. Кроме того, профессор Великанов изготовил сыворотку против отравлений недоброкачественной пищей. Эта сыворотка против ботулизма превосходит по своему качеству лучшие европейские образцы».
В феврале и марте 1937 года в газете «Комсомольская правда» были напечатаны статьи Лазебникова, которые назывались «Чудесные сыворотки Велика нова». В этом же году профессором Великановым было начато издание, под его редакцией, многотомного труда «Руководство по микробиологии и эпидемиологии». В работе над этим коллективным изданием, охватывавшим многие разделы науки, приняли участие выдающиеся микробиологи нашей страны: В.А. Башенин, Ф.Г. Бернгоф, О. Г. Биргер, А.И. Саватеев, Б.Я. Эльберт и другие. К сожалению, профессор Великанов успел до своего ареста издать только первый том этого труда. Сейчас эта книга является библиографической редкостью.
А летом 1937 года пришла беда. 6 июля 1937 года после ареста отца в Биотехническом институте было проведено партийное собрание. Начальник института Иван Михайлович Великанов, член ВКП (б) с 1919 года, был исключен из партии как враг народа, участник военно - фашистского заговора маршала Тухачевского и японский шпион.

Моя мать, Зоя Ивановна Михайлова, член ВКП (б) также с 1919 года, была исключена из партии как жена врага народа, не признавшая своего мужа врагом народа и отвергнувшая все лживые обвинения против него. Ее привезли домой с сердечным приступом, а ночью воронок отвез ее в Бутырскую тюрьму, куда на день раньше был доставлен Иван Михайлович Великанов.
Начался второй этап в жизни семьи Великановых — этап унижений, издевательств, пыток и смертей.
Весной 1998 года я закончил работу, продолжавшуюся 10 лет, и издал книгу «Судьбы людские». Это документальный труд, посвященный жертвам политических репрессий, советским интеллигентам. На титульном листе надпись: «Памяти моего отца, дивизионного военврача, профессора, доктора медицинских наук Великанова Ивана Михайловича, моей матери, военврача 1 ранга, кандидата медицинских наук Михайловой Зои Ивановны, а также всех жертв политических репрессий сталинского режима посвящаю».
Книга «Судьбы людские» была направлена Президенту РФ Б.Н. Ельцину, мэру г. Москвы Ю.М. Лужкову, в Государственную Думу, в Российскую Государственную библиотеку и другие центральные библиотеки, в военномедицинские институты, а также в различные государственные учреждения. А главное, она нашла своего читателя в Научноисследовательском институте микробиологии Министерства обороны РФ, расположенном в городе Кирове. Ведь этот институт, ранее называвшийся Биотехническим институтом РККА, создал профессор И.М. Великанов в поселке Власиха под Москвой в 1933 году, а в 1942 году институт был переведен в г. Киров.
1 декабря 1998 года на фасаде административного корпуса НИИМ МО РФ в г. Кирове была установлена мемориальная доска в память о первом начальнике института дивизионном военвраче профессоре Иване Михайловиче Великанове и выдающихся ученых, работавших там.
На конференции, посвященной 70 летию института, были отмечены огромные заслуги И.М. Великанова и З.И. Михайловой в разработке проблем отечественной микробиологии. Ими были созданы сыворотки против газовой гангрены, столбняка, ботулизма, брюшного тифа и паратифов, а также бруцеллеза. Одним из важнейших направлений в работе института являлись проблемы защиты армии и населения от бактериологического нападения противника. И они успешно решались.
В конце ноября 1999 года проходила научная конференция, посвященная 90 летию со дня рождения М.П. Чумакова (1909-1993) — выдающегося ученого вирусолога нашей страны, академика РАМН, Героя Социалистического Труда, лауреата Государственных премий, директора созданного им института полиомиелита и вирусных энцефалитов АМН СССР с 1955 по 1972 гг. Заслуги М.П. Чумакова в вирусологии огромны, и это признают во всем мире.
М.П. Чумаков начинал свою научную деятельность под руководством профессора Великанова в пос. Власиха в 30 км от Москвы. Вот что написал об этом Михаил Петрович в «Медицинской газете» 2 июня 1989 года:
«В числе моих глубокоуважаемых учителей Иван Михайлович Великанов был самым любимым наставником. По этой причине по окончании медицинского института весной 1931 года я с радостью принял предложение Ивана Михайловича работать под его началом врачом лаборантом в вакцинносывороточной лаборатории Военносанитарного управления РККА по проблеме раневых инфекций. Вместе с моим сокурсником И.А. Павлюченко мы в течение года провели исследования по усовершенствованию лабораторной диагностики газовой гангрены у травматологических больных в Московском институте имени И. В. Склифосовского под руководством и при участии И. М. Великанова. В результате была опубликована совместная научная статья трех авторов по этой проблеме. Наше общение закончилось в 1937 году. Через 19 лет. в 1956 году, мне пришлось по запросу следователей КГБ СССР участвовать в посмертной реабилитации И.М. Великанова». В июне 1956 года И.М. Великанов и З.И. Михайлова были посмертно реабилитированы. В протоколе допроса свидетеля Чумакова М.П. от 23 апреля 1956 года значится: «...Великанов среди микробиологов был выдающимся лицам. Он был единственным среди ученых микробиологов коммунистам. Блестящий организатор, способный, инициативный ученый. Всегда полон планов, замыслов. Умел выбрать тематику, наиболее нужную для страны Он был принципиальным, честным коммунистом. Великанов пользовался большим авторитетом среди микробиологов. Причина ареста Великанова мне не известна. ...Михайлова Зоя Ивановна была членом партии, активным квалифицированным микробиологом. Ничего предосудительного в политическом смысле я о ней сказать не имею» (Архив ФСБ. Д.М» 8845, 23158).

И.М. Великанов с женой З.И. Михайловой. Пос. Власиха. 1934 г.
М.П. Чумаков — образец честного и порядочного человека, всегда говорящего правду и помогающего людям. Он воспитал 47 докторов медицинских наук и 106 кандидатов медицинских наук. Одним из наиболее талантливых его учеников является академик РАМН, профессор, доктор медицинских наук Сергей Григорьевич Дроздов, ныне продолжающий дело Михаила Петровича Чумакова и возглавляющий институт имени М.П. Чумакова с 1972 года по настоящее время.
Наша общая задача — восстановить имена честных ученых, русских интеллигентов, оклеветанных и безвинно пострадавших от незаконных политических репрессий.


                Глава 2. 
      1937-1944 годы. Отряд 731, опыты в Великобритании и неудачные попытки в ВОВ.

   Еще в тридцатые годы, после создания японцами буферного государства Маньчжоу-Го на месте бывшей китайской провинции Маньчжурия, внимание советской разведки привлекло строительство в пригороде Харбина Пинфане крупного военного объекта. Вся территория Пинфаня была объявлена запретной зоной и работы в строящемся военном комплексе строго засекречены. По документам объект значился, как Управление водоснабжения Квантунской армии, но располагал совсем не соответствующим такому военному ведомству мощным гарнизоном, военным аэродромом, множеством корпусов неясного назначения и совершенно не нуждался по своему значению в какой либо секретности.
   Одновременно с эксплуатацией китайцев, корейцев, маньчжур и других местных народов, японцы, несомненно, несли с собой и значительный прогресс в экономику Кореи и Маньчжурии. В пустынных местностях вырастали заводы и фабрики, чаще оборонного значения, производящие все, что нужно для нужд Квантунской армии и переселенцев из Страны восходящего солнца. С хозяйской хваткой и умением распахивались под посевы риса поля, к которым подводилась продуманная система орошения, в вырытых искусственных водоемах, обложенных диким камнем разводилась рыба, на многочисленных предприятиях шилась форма и амуниция для доблестных военнослужащих императорской армии. Японцы, в силу сложившейся вековой традиции, мало потребляют мяса и других злаков, кроме риса, предпочитая морепродукты и рыбу. С морепродуктами в Маньчжурии было туго, но в соседней Внутренней Монголии, которая также оставалась провинцией Китая, не было недостатка в лошадях и овцах, выросших на тучных пастбищах. Монгольские князья мечтали о создании своего независимого государства, а японцы – о создании второго марионеточного государства, подобного Маньчжоу-Го, которое находилось бы под их протекторатом. Поэтому они всячески поощряли стремление монголов к созданию собственного государства, помогая им оружием против китайцев. Так что недостатка в поставках мяса Квантунская армия не испытывала. В Китае, раздираемом внутренними распрями между различными группировками, стремящимися к власти, было пока не до Монголии. Война с Японией, примирила было враждующие стороны, но после ряда успешных боевых действий против оккупантов, начались неудачи и добрая половина Китая была захвачена торжествующими японцами. Заглотив огромные территории, Япония поняла, что добычей можно и подавиться. Война перешла в вялое противостояние по линии фронта и начались унизительные для Китая переговоры, ставящие его под фактическое управление Японии. Ту же политику, позже, японцы проводили и во Вьетнаме, изгнав оттуда французов, но оставив для видимости  ту же администрацию под своим покровительством.
   Харбин тех дней уже не был российским городом. Вначале, ПОСЛЕ ЗАХВАТА Маньчжурии, статус КВЖД, как советской собственности и преемника старой России, еще сохранялся. Наряду с белоэмигрантами и просто жителями Харбина, поселившимися там с момента основания города, в черте города жили советские служащие железной дороги и полоса отчуждения, достигавшая местами четырех километров была застроена зданиями, принадлежавшим КВЖД и домами железнодорожников. Все это существовало в очень сложной обстановке. Город был наводнен различными военными формированиями непримиримых врагов советской власти, включая бывших офицеров-белогвардейцев и казаков атамана Семенова. С севера и востока город подпирала враждебная Маньчжурия, а в самом Китае не утихали, со времен Боксерского восстания, страсти по национализации КВЖД и изгнания из страны иностранцев. Впрочем, после многолетней гражданской войны в Китае, страсти эти несколько поутихли. Советская Россия помогала национальному движению после революции в стране, одобряя свержение императорской власти и народную власть. Однако, после раскола Гоминьдана и попытки военного захвата власти в стране Чан-Кайши, в Советском союзе такая помощь стала затруднительной. Все морские порты были у Чан-Кайши, и общаться с китайскими коммунистами возможно стало лишь на севере страны, где воевали против японцев и своих соплеменников отряды китайских партизан под предводительством некоего Мао Дуна.
   Участившиеся провокации на КВЖД, вплоть до военных конфликтов, когда даже до окраин Харбина долетали советские снаряды, вынудили советское правительство передать КВЖД Маньчжоу-Го, т.е. фактически Японии. Это никак не красит успехи советской дипломатии, но так решили в Кремле.
   Город, сохранивший до середины тридцатых годов патриархальный облик и устои крупных городов царской России, сразу изменился. После массового отъезда советских железнодорожников на родину, где многие из них были обвинены в связях с японцами, на улицах замелькала форма солдат Квантунской армии и появились офицеры, бряцающие о булыжную мостовую ножнами с самурайскими мечами. Еще долго на продовольственных лавках и магазинах вблизи чисто российских особняков на улицах Харбина, в гимназиях, театрах и других учреждениях висели вывески и таблички с русскими названиями. Еще долго звонили колокола на русских церквях по праздникам, которых в самой России давно уже никто не отмечал. Уникальный российский город, равного которому по внешнему российскому облику не было ни в одной из стран, где осели десятки тысяч эмигрантов, медленно менялся. Часть русскоязычного населения, не согласная с новыми прояпонскими порядками, выехала на жительство в Шанхай, другие китайские города или вообще покинула страну, пополнив число эмигрантов в обеих Америках и Австралии.
   Не мудрено, что советская разведка уделяла Харбину такое пристальное внимание и имела среди китайского и русского населения своих агентов. Харбин стал не только столицей КВЖД, но и крупным военным городом. Там, где некогда в русско-японскую войну оплакивали поражения в Цусимском проливе и бездарную сдачу Порт-Артура, теперь, как и на Южном Сахалине, хозяевами были японцы. Надолго ли? Конфликт с Японией назревал, как нарыв, на протяжении от Камчатки до Монголии. Правительство СССР пока тщательно избегало войны с Японией, но после конфликта на КВЖД, боев на реке Халхин-Гол на границе с советской (Внешней) Монголией и на озере Хасан в Приморье, обстановка круто изменилась.
   А дальше пошли слухи… Дыма, как известно, без огня не бывает. И на стол наркома здравоохранения СССР легли документы, подтверждающие наличие на окраине Харбина секретного японского объекта, разрабатывающего и испытывающего на живых людях бактериологического оружия. Создание такой мощной базы с оружием массового уничтожения и военного аэродрома непосредственно вблизи советской границы говорило о многом.
   Нарком собрал совещание среди своих спецов, а потом подготовил доклад в НКО. Там прослушали и воодушевились. Пусть только попробуют! У нас и самих такое оружие не хуже. К тому времени, созданный в мирных целях Противочумный институт Сибири и Дальнего Востока в Иркутске, тоже уже работал на армию. Превосходство советской авиации над японской после воздушных боев на реке Халхин-Гол было очевидным и отечественное бактериологическое оружие дождем бы посыпалось на головы японских вояк. Для этой цели, а также для бомбежки,  в Приморье и на территории МНР (Внутренней Монголии) была создана сеть военных аэродромов.
   Оговоримся сразу – о многодневной воздушной войне в небе Монголии над рекой Халхин-Гол еще напишут книги. Упомянув о том, что вначале превосходство было как раз японских асов, да и самолеты у них были не из фанеры с обтянутыми перкалью крыльями. Это уже потом, когда наши поняли, что шутки плохи и конфликт зашел далеко, вызвали срочно наших прославленных сталинских соколов, имевших боевой опыт в Испании и покорявших Север и они, на новейших американских истребителях, сумели осуществить перевес сил в воздухе в нашу сторону, надрав холку японским асам.
   Взятые в ходе боев на реке Халхин-Гол пленные японцы были настолько фанатично настроены, что свое пленение считали неким недоразумением. Вроде – как это русские осмелились противостоять армии самого микадо, который у них был божественного происхождения? Это был большой плюс в систему воспитания населения в Японии, хотя крестьянство уже задавили налогами, а здравомыслящие люди, занимающие в империи не последние посты, понимали, что военщина замахнулась на кусок не по зубам и дело пахнет полным разгромом. В китайской империи престарелой Цы-Си тоже ведь считали, что колониальные захваты европейских держав – сплошное недоразумение и все страны являются лишь вассалами Китая, вышедшими из повиновения. Но Китай был слаб и сейчас, а в Гоминьдане царил раскол. Японская же военщина набирала обороты, готовясь к вторжению во многие страны и нещадно грабя ресурсы уже захваченных территорий.
   Мало, что узнав ценного от пленных японцев, советское командование отправило их в специальные лагеря, расположенные на территории Советской Монголии. Известно лишь, что пленных было немного. В отличии от баргутов и маньчжур, японские солдаты предпочитали плену смерть и защищались ожесточенно. Тем не менее, пленные были. Неизвестно, были ли переговоры между японцами и советским командованием по обмену военнопленных, никаких документов по этому поводу не сохранилось. Зато имеются данные воспоминаний очевидцев, что с обеих сторон применялись опыты по заражению военнопленных особо-опасными инфекциями. У японцев эти опыты проводились в том же, печально известном, отряде 731, где было немало и людей из числа гражданского населения – китайцев, корейцев, маньчжур и русских. На пленных японцах опыты проводились на территории Монголии уже летом  1941 года.
   Об этом периоде советских исследований по применению бактериологического оружия мало что известно. Так же, как и о неудавшихся попытках применения БО ВВС США.
    Одним из следствий подобного варварства явилась эпидемия, связанная с испытанием бактерий чумы и сапа на японских военнопленных летом 1941 года. Пленных в темноте оставляли наедине с крысами, зараженными чумой. Способ переноса болезни от крысы к человеку был двоякий - агрессивность самих крыс, предварительно выдержанных без пищи, а также активность крысиных блох. В результате побега одного из инфицированных заключенных опыты приобрели неуправляемый характер, что усугубилось тем, что дело было не в Советском Союзе, а на территории Монголии. Трупы тысяч монголов (называют разные цифры погибших от чумы - от трех тысяч до пяти тысяч) были сожжены.

                ГЛАВА 3.
                ЭКОЛОГИЯ БИОЛОГИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ

Действовавшие в условиях чудовищной секретности объекты ВБК чрезвычайно опасны для людей и природы.
При работах с возбудителями особо опасных инфекций нельзя полностью абстрагироваться от людей. Поэтому при подготовке к биологической войне особенно важно было тщательное соблюдение норм биологической и химической безопасности любых работ с возбудителями особо опасных инфекций - от разработки новых видов биологического оружия до уничтожения ставших не нужными запасов. К сожалению, период, когда в Советском Союзе велись работы по биологическому вооружению, они были тщательно законспирированы от всего мира - и от "вероятного противника", и от собственного населения. Следствием этого стали те немалые последствия для биосферы, о которых стало известно лишь нынешнему обществу, да и то в ничтожной степени. Действительные последствия были много более серьезные.
3.1. ИСПЫТАНИЯ БИОЛОГИЧЕСКОГО ОРУЖИЯ
Испытания биологического оружия обычно проводят на подопытных живых мишенях (животных и людях) на специально выбранных для этого территориях.
Выбор таких территорий в цивилизованных странах очень труден. Как известно, в годы второй мировой войны Великобритания испытывала биологическое оружие, в том числе сибирскую язву, на шотландском острове Грюинард (Gruinard) [4,68]. С тех пор этот остров остается необитаемым [56]. Причем на его обеззараживание ушло 40 лет - пришлось залить весь остров формальдегидом, чтобы убить буквально каждую бактерию, ведь бактерии сибирской язвы могут сохраняться сотни лет [209]. Таковы представления западного цивилизованного государства (в месте испытания сибирской язвы людям жить нельзя).
Однако особенно труден выбор мишеней. Армии мира всегда испытывают недостаток в результатах испытаний на людях, однако эта проблема сопряжена с разрешением такого количества этических и иных вопросов, что далеко не все государства решались на подобные опыты.
3.1.1. ОПЫТЫ НА ЛЮДЯХ
Проверка действия опасных возбудителей на людях была в годы создания биологического оружия неизбежна. Поэтому стоит специально присмотреться к тому, как это делалось в Советском Союзе, не отделяя при этом работы по биологическому и химическому оружию, поскольку подходы были близки.
Самый простой случай - это непредвиденные заражения. И дискуссии на этот счет проходили неоднократно.
Так, еще 24 сентября 1923 года при обсуждении вопроса "Об организации медицинских исследований" Межсовхим заслушал планы А.И.Пахомычева. Доктор-инициативник для "исследования действия ОВ на организм человека" предложил всего лишь установить надзор "за местами, где идут работы с ОВ" (время было такое, что говорить об обеспечении безопасности работ доктору в голову не пришло). Участники совещания охотно согласились с идеей, что даже присутствие на опытах даст возможность"использовать их для изучения действия ОВ на организм" [210].
Ну а 22 декабря 1923 года Межсовхим по докладу уже не инициативника, а работника санитарной службы врача З.М.Явича (потом он стал ведущим токсикологом в ИХО) заслушал сообщение о работах главного санитарного управления в области военно-химического дела. Формула участия врачей и их подручных из промышленности выглядела дико по нынешним временам, однако вполне нормально по стандартам тех тяжелых лет: "Считая, что случаи отравления на заводах могут дать богатый материал для изучения, Главсанупр совместно с ЦК союза химиков разработал анкетную карточку для обследования работников, занятых на производстве ОВ" [211].
Инициатива изучения отравленных параллельно, а иногда и вместо лечения была переплавлена в систему конкретных действий. И в последующие десятилетия токсикологи из цивильных и армейских институтов и медико-санитарных частей (МСЧ) осуществляли постоянное наблюдение за симптомами отравления людей, брошенных на работы с ОВ - разработку, испытания, производство, хранение. Полученная информация обобщалась и использовалась в армейской практике, однако эти обобщения так и не были представлены обществу в виде открытых публикаций. И уже не будут [211].
В подтверждение приведем примеры из различных эпох, которые касаются непосредственно работ с биологическим оружием.
Ко временам 1930-х годов относятся, в частности, отчеты о наблюдении за заболеванием мелиоидозом трех групп людей (19, 11 и 12 случаев), хранящиеся в архиве минобороны. Эти заражения имели явно искусственный характер. К тому же периоду относится и история о "случайном" заражении 20 человек во время испытаний рецептуры сапа. Данных об их судьбе отчет не содержал, хотя антибиотиков в те годы еще не существовало [10].
В конце декабря 1933 года в бактериологическом отделе ИХО РККА погибла работница А.Т.Ломова, занимавшаяся рецептурой сибирской язвы в феноле в связи с проходившей тогда подготовкой этой рецептуры для постановки на вооружение Красной Армии. Даже если это произошло случайно, по существу состоялся опыт по применению боевой рецептуры на человеке. Болезнь продолжалась 5 дней (как и у кроликов, коз и баранов) [104]. А в первых числах января 1934 года начальник ВОХИМУ Я.М.Фишман доложил наркому К.Е.Ворошилову о необходимости постановки оружия на основе сибирской язвы на вооружение [103].
Один из последних трагических случаев, связанных с сибирской язвой, случился в конце 1980-х годов на заводе в Степногорске. В спешке, связанной с созданием новой боевой рецептуры, аварии и несчастные случаи происходили каждую неделю. Тогда произошло и заражение одного из рабочих и лишь введение огромной дозы сибиреязвенной сыворотки спасло этого человека от гибели [10].
Одной из особо примечательных - и трагических - страниц является история создания в вирусологическом институте в Кольцово нового и очень агрессивного штамма вируса геморрагической лихорадки. 30 апреля 1988 года во время работ с вирусом Марбурга погиб сотрудник этого института Н.Устинов. Эта трагическая случайность была в полном объеме использована для решения задач наступательной биологической войны. При исследовании организма погибшего был выделен новый, более вирулентный (в военном смысле - более эффективный) штамм вируса Марбурга. Этот штамм (с учетом первоисточника он был назван вариант У) был положен в основу модернизации ранее созданного биологического оружия на основе вируса Марбурга и подготовлен к испытаниям. Поскольку собственная испытательная камера в институте еще не была построена, испытания были выполнены зимой 1989-1990 годов в камере в Степногорске. Испытания прошли успешно и к весне 1990 года новое оружие заняло свое место среди других видов биологического оружия СССР [10].
Не меньшие беды принесла и неизлечимая пока геморрагическая лихорадка Эбола, с возбудителем которой работают в двух местах - в Кольцово и в Загорске-6. В 1990-х годах от лихорадки Эбола погиб в Кольцово в "Векторе" молодой сотрудник [62]. А потом руководитель военного вирусологического центра Загорск-6 генерал А.А.Махлай стал хвалиться тем, что руководимые им военные микробиологи будто бы создали эффективную защиту против лихорадки Эбола [52]. К сожалению, результаты этого трудового подвига пока никому не помогли. В 1996 году в самом военном центре Загорск-6 погибла лаборантка, которая работала с вирусом лихорадки Эбола [179]. Ну а 5 мая 2004 года в Кольцово случилась новая трагедия. Там погибла научная сотрудница А.Преснякова, которая нечаянно укололась иглой с вирусом Эбола [179,212]. Как водится, официальное сообщение в ВОЗ было передано лишь через 2 недели после несчастья [212]. Вряд ли в этих вирусологических центрах случившиеся гибели людей не были использованы хотя бы для изготовления защитного средства против вируса лихорадки Эбола.
Немало информации военные биологи приобрели и в связи с печальными событиями, случавшимися на острове Возрождения. Недалеко от бараков армейского персонала находится могилка молодой женщины с нечеткой надписью на камне. Это одна из первых жертв испытаний биологического оружия. Исследовательница погибла в 1942 году от сапа, от которого обычно умирают лишь после контакта с больными лошадьми и другими животными [10]. Само же кладбище на острове очень большое, однако для родителей погибших оно недоступно.
Здесь мы вынуждены подчеркнуть, что с самого начала советские врачи не полагались только на случайные события - отравления активно планировались.
Обратимся к документам, которые относятся к работам с ОВ.
С точки зрения теоретического обоснования важно письмо от 17 января 1930 года, с которым председатель НТК ВОХИМУ П.Г.Сергеев обратился от имени своего военно-химического ведомства к руководителю смежного военно-санитарного управления М.И.Баранову, с предложением об осуществлении крупномасштабных испытаний ОВ на людях [213].

ИЗ СТАРОГО ДОКУМЕНТА
"Начальнику Военно-санитарного управления.
Об испытаниях на людях.
Необходимость испытания ОВ на людях ясна для всех...
Наконец, при биологических испытаниях средств защиты и нападения нередко контроль на животных дает сбивчивые результаты.
О необходимости перечисленных испытаний с целью ознакомления людей с ОВ при изучении военно-химических средств уже неоднократно докладывалось в Химкоме ВОХИМУ, но вопрос не двигается с места.
При рационально поставленных испытаниях опасность для людей имеется такая же, как при применении сильно действующих лекарств.
НТК ВОХИМУ, прилагая при сем проект инструкции и программу испытаний ОВ на людях, просит Военно-санитарное управление высказать свои соображения по данному вопросу.
Председатель НТК Сергеев, 17 января 1930 г."
Хотя письмо П.Г.Сергеева носило скорее формально-ритуальный характер (и задолго до, и многие годы после этого демарша в армии велись широкие испытания ОВ всех типов на людях вне зависимости от каких-либо решений и разрешений военных или гражданских медицинских органов), оно было показано всенародно известному наркому здравоохранения РСФСР Н.А.Семашко. Врач-нарком ничуть не засомневался, а лишь отметился на письме-обращении вполне благожелательной визой-резолюцией: "Вопрос нужно научно проработать и уточнить. 21.I.30 г." [213].
За уточнениями дело не стало, и 16 февраля 1930 года ВСУ РККА направило в адрес ВОХИМУ РККА искомый ответ - согласие на проведение масштабных химических опытов на людях:"применение испытаний ОВ на людях, не только в целях уточнения имеющихся выводов о действии ОВ на организм, но и в целях ознакомления личного состава Красной Армии с ОВ и мерами борьбы с ними, возражений принципиально не встречает" [214].
Остается иметь в виду, что эта и вся последующая переписка (таких документов можно найти в архиве очень много) носила всеобщий характер - как уже упоминалось, в предвоенные годы биологическое оружие в документах часто маскировалось под ОВ.
Специфические условия в Советском Союзе тех лет были таковы, что перенос испытаний биологического и химического оружия на людей не доставлял властям серьезных этических трудностей. Нормы в отношении человеческой жизни были в те годы совсем иные, а нужда в "полноценных" данных диктовала свои правила. В первую очередь это было связано с бесправным положением заключенных. То же относится к моральной стороне использования биологического оружия против "противника", будь то немецкие солдаты или афганские моджахеды. Впрочем, как оказалось, даже рядовые советские граждане, не относившиеся ни к заключенным, ни к врагам, не были застрахованы от "участия" в опытах с биологическим оружием.
Опыты на людях с использованием биологического оружия известны еще с 1920-х годов, когда в Ленинграде использовались заключенные одной из тюрем. На них, в частности, ставились опыты с вирусами - возбудителями энцефалита [1]. Об опытах на заключенных, выполнявшихся в 1930-х годах в Суздале в Покровском монастыре, еще помнит кое-кто из нынешних жителей [9,37]. Существование на одном из Соловецких островов концлагеря СЛОН для политзаключенных позволило работникам ВМА им.С.М.Кирова вести работы с широким кругом возбудителей. Факт проведения опытов на заключенных следует из соответствующих секретных отчетов [10]. На то же указывают американские данные, свидетельствующие о фактах массового - и не случайного - распространения инфекционных болезней среди заключенных Соловецких островов [7]. В этом контексте следует отнестись и к упоминанию об инфицировании 20 работников возбудителем сапа, осуществленном в ходе одного из экспериментов [10].
Одним из следствий подобного варварства явилась эпидемия, связанная с испытанием бактерий чумы и сапа на японских военнопленных летом 1941 года. Пленных в темноте оставляли наедине с крысами, зараженными чумой. Способ переноса болезни от крысы к человеку был двоякий - агрессивность самих крыс, предварительно выдержанных без пищи, а также активность крысиных блох. В результате побега одного из инфицированных заключенных опыты приобрели неуправляемый характер, что усугубилось тем, что дело было не в Советском Союзе, а на территории Монголии. Трупы тысяч монголов (называют разные цифры погибших от чумы - от трех тысяч до пяти тысяч) были сожжены [1].
Ну а в военные годы Советская Армия совершила биологические "опыты" на немецких войсках, вызвав среди них массовые заболевания туляремией в 1942 году и Ку-лихорадкой в 1943 году [10].
Обращаясь к послевоенным годам, укажем несколько примеров.
В 1971 году на острове Возрождения были проведены испытания новой боевой рецептуры на основе вируса натуральной оспы. Сами испытания прошли успешно - подопытные обезьяны прожили от 4 до 14 дней. Однако попутно случилась беда - аэрозольное облако накрыло исследовательское судно в 15 км от места подрыва. И хотя было распылено лишь 400 граммов боевой рецептуры натуральной оспы, от него заразилась лаборантка, находившаяся на палубе судна. После возвращения в Аральск она стала источником заражения немалого количества жителей Казахстана. В общем погибшие тогда 3 человека стали по существу незапланированными подопытными объектами [171,199]. На радость тех, кто создавал новую рецептуру в Загорске-6. Как водится, военные биологи не стали предупреждать о беде главного государственного санитарного врача СССР, так что ему пришлось доискиваться до истины самому. В свою очередь лицо, называвшее себя главным государственным санитарным врачом СССР, не стало извещать общественность об эпидемии (теперь он ссылается на запрет председателя КГБ Ю.В.Андропова [171]). Соответственно, и великий и могучий Советский Союз не снизошел до извещения ВОЗ об этом случае эпидемии оспы, хотя был обязан это сделать. Что касается важных для эпидемиологии деталей той беды в Казахстане, то они по-прежнему пылятся в сейфах для секретных документов.
На этом счет скорбным событиям не остановился. В 1972 году погибли два рыбака на Аральском море - из-за изменения направления ветра их лодка попало под чумное облако [10]. И опять у военных биологов на руках оказался необходимый им экспериментальный материал, поскольку то аэрозольное облако было не простое, а на основе нового - боевого - штамма чумы.
Известен также и факт биологической атаки против моджахедов, которая была осуществлена между 1982 и 1984 годами во время авантюры Советской Армии в Афганистане. В частности, известно об осуществлении биологического нападения с использованием рецептуры сапа, однако были и другие атаки. Возбудитель распылялся с самолета ИЛ-28, базировавшегося на одном из военных аэродромов советской Средней Азии [10].
Доходило, впрочем, и до людей - работников складов, строителей и других вольнонаемных лиц. Например, работники военно-биологического центра Свердловск-19 за отдельную плату соглашались на разного рода прививки [166]. То же самое можно сказать о работниках завода "Биосинтез" в Пензе, на котором опыты велись в 1970-е и последующие годы.
Остается напомнить об эпизодах, когда в сферу биологических испытаний - сознательных и невольных - включались неосведомленные жители больших городов.
Злые языки утверждают, что новосибирское метро было построено для того, чтобы изучать распространение аэрозолей в подземных коммуникациях такого рода. Причина банальна - именно Новосибирск является центром и поныне в немалой степени секретной науки об аэрозолях. Так это или не так, установить трудно. Однако в 1979-1989 годах были проведены масштабные опыты по распылению над регионом Новосибирска аэрозолей, содержавших бактерию Bacillus thuringiensis в качестве безвредного имитатора опасных возбудителей. Аэрозоли распылялись с самолетов с гражданской маркировкой. Аналогичные эксперименты были выполнены на военном полигоне близ Нукуса (Каракалпакия) и над одним из регионов Кавказа [10].
Не избежал этой судьбы и город-герой Москва - в московском метрополитене Институт биологического приборостроения в 1980 году изучал распространение биологических объектов. Считается, что вместо опасных возбудителей будто бы была использована безвредная бактерия Serratia marcescens [10].
А вот бактерия бруцеллеза, которая покинула в 1976 году в Москве стены научно-контрольного ветеринарного института, была настоящая. Поскольку речь идет об одном из густо застроенных кварталов столицы, не удивительно, что порыв ветра занес возбудитель в один из соседних дворов, который оказался двором Высшей партийной школы при ЦК КПСС. Результатом оказалось попадание в реанимацию 15 слушателей ВПШ [28,56]. Всего же в рамках того случая через воздух заразилось и заболело бруцеллезом более 500 человек [215]. Впрочем, несмотря на масштабы события, данные о его расследовании опубликованы не были. Игры военных с опасными возбудителями, от которых пострадали жители Свердловской области и Узбекистана, будут обсуждены ниже.
3.1.2. ТЕРРИТОРИИ
К сожалению, игры военных были чрезвычайно рискованными не только для подопытных людей, но и для ничего не подозревавших жителей. К тому же созданные в ИХО-НИХИ-БИХИ-БОН-БИТИ-СТИ образцы оружия требовали испытаний в полевых условиях.
В Советском Союзе военные химики поначалу относились к этим вопросам без должного почтения. Во всяком случае без учета проблемы "палки о двух концах", о которой шла речь еще при самом первом обсуждении на закрытом совещании в армии в феврале 1924 года [85].
Приведем пару примеров.
Испытания биологического оружия в Москве на основе спор сибирской язвы (шифр - "вещество АВС") активно велись в 1926-1927 годах на военно-химическом полигоне в лесопарке Кузьминки. Их руководителем был доктор А.Н.Гинсбург [88-92].
Один из последних опытов был выполнено 19 июля 1927 года. К броневой яме была сооружена специальная пристройка, а в ней яма для подопытных животных глубиной 2 метра. Подрыв картонной бомбы с 10 ампулами, содержавшими споры сибирской язвы (легочная форма), состоялся в 12 часов 45 минут. Экспозиция составляла: для двух коз - 2 минуты, для двух других - 4 минуты. Через 48 часов все 4 подопытных козы подохли, как показало вскрытие, от сибирской язвы. "По окончании вскрытия животные были свалены в яму, залиты сверху формалином, а затем засыпаны хлорной известью". 11 августа пристройка была разрушена. Вывод экспериментаторов: сибирская язва "является одним из наисильнейших и верным по своему воздействию на животный организм... Необходимо поставить опыты в полевых условиях... Уже есть предварительные наметки в отношении использования вещества АВС в артиллерийских снарядах. Также желательно вести испытания на применение вещества АВС в авиационных бомбах" [92].
Ныне место тех военно-биологических испытаний 1926-1927 годов не известно никому: территория широко используется москвичами для прогулок и сбора грибов, а вот о том, что там закопаны споры сибирской язвы, наша армия оповестить жителей как-то "позабыла". Да и руководители города-героя Москва и тем более руководители его санитарно-эпидемиологической службы делают вид, что ничего не случилось и что закопанные споры сибирской язвы лично их не касаются.
Продолжая тему сибирской язвы, отметим, что ее новый боевой штамм был получен в институте в Кирове в 1950-х годах с участием вольных крыс. История этого "достижения" трагична. В 1953 году в городскую канализационную систему Кирова произошла утечка сибирской язвы из реактора, в котором в институте выращивалась биомасса. Конечно, персонал, обнаружив утечку, выполнил все необходимые работы по дезинфекции. Однако, вскоре заражение сибирской язвой было обнаружено среди популяции городских крыс. Несмотря на активные дезинфекционные мероприятия, существование сибирской язвы в городском подземелье продолжалось несколько лет. Работы по непрерывному изучению этой популяции крыс завершились в 1956 году успехом - у одной из них был обнаружен новый, много более вирулентный штамм сибирской язвы. Конечно же военные биологи немедленно превратили результат непреднамеренного опыта над городской средой г.Кирова в новый боевой штамм, послуживший советской власти вплоть до ее кончины [10].
Тем не менее военные так и не известили жителей Кирова о той трагической истории. Да и нынешние власти области и города и их санитарно-эпидемиологические службы тоже не стремятся к излишнему знанию. Так что точка в той истории еще не поставлена.
Вопрос о выборе земель, пригодных для испытания биологического оружия, стал одной из важнейших тем, которые были рассмотрены еще в докладе начальника ВОХИМУ РККА Я.М.Фишмана от 10 февраля 1928 года. Речь шла о подборе острова, который можно было бы использовать для осуществления открытых испытаний биологического оружия. Им был сформулирован ряд специфических требований в отношении острова: площадь - порядка 15-25 км2, удаленность от берега - не менее 10 км. И, что особенно удивительно, Я.М.Фишман собирался тогда стрелять снарядами в снаряжении опасными биологическими рецептурами. Во всяком случае еще одним условием при выборе острова для целей биологических испытаний была директриса для стрельбы - не менее 5 км [74].
Экспедиций было несколько. Одна из них была осуществлена на озеро Байкал и состоялась в сентябре 1929 года. Возглавлял лично И.М.Великанов. Были обследованы Ушканьи острова "на предмет выяснения возможного использования их в 1930 году для специальных целей N-ного отдела". К счастью, острова на Байкале И.М.Великанову не приглянулись. К тому же он, в отличие от Я.М.Фишмана, выступал за "отказ от воды как от ограждающего барьера"[216].
Вскоре были подобраны два острова, подходивших, по мнению исполнителей, для сформулированных целей и удовлетворявших требованиям Я.М.Фишмана.
Одним из них оказался остров Городомля на озере Селигер, расположенном на Валдайской возвышенности на территории Тверской (Калининской) и Новгородской областей недалеко от г.Осташков. Конечно, он не располагал искомой площадью, однако был достаточно близок от энтузиастов с Красной площади в Москве.
Другим оказался остров на Аральском море - бессточном соленом море-озере, расположенном на территории Узбекистана и Казахстана и принимающем воды двух рек - Амударьи и Сырдарьи. Облюбованный остров Возрождения - один из немногих крупных и к тому же безлюдных (если не считать заключенных) островов, которых всего на Арале более 300.
Вскоре эти два острова, а также присоединенные к числу островов-испытателей Соловецкие острова на Белом море, армия стала активно использовать для проведения самых разнообразных испытаний биологического оружия. И таких испытаний до второй мировой войны было выполнено немало.

               
                Глава … Предатели.

                …Предателя, мнили, во мне вы нашли.
                Их нет, и не будет на русской
                земли!…
                К. Рылеев.  «Иван Сусанин.»   
   Летом 2001 года в Великобритании скоропостижно скончался бывший директор Института особо чистых биопрепаратов Санкт-Петербурга Пасечник. Немного кто из его знакомых и коллег знал его, как специалиста по нейротропному биологическому оружию. Пасечник входил в, так называемое, 5-ое Управление, иронически называемое «Пятой проблемой», и подчинялся директивам 12-го биологического отдела КГБ, занимавшемся биологическим шпионажем и диверсиями.
   Сказать, что Пасечник удрал за рубеж самостоятельно и вполне осознанно, было бы ошибкой. Хотя в военном руководстве страны, в одночасье распавшейся на ряд самостоятельных республик, царила некая неразбериха и дележ военных объектов, получить визу было не так- то просто. Союзные республики, ставшие самостоятельными странами, крепко еще были связаны между собой не только общей армией и военными секретами, но и общей экономикой. В одних республиках готовили только одни детали к станкам и оборудованию, в других – другие детали, а в третьих занимались только сборкой. Достаточно сказать, что только в Ереване была фабрика, имевшая линию по изготовлению сигаретных фильтров и в других регионах отечественные сигареты  с фильтром напрочь исчезли. В самом же Ереване линия тоже встала, лишенная дотаций на покупку сырья из Москвы.
   Так же и в армии. Пока шел дележ армии и флота, территорий и военных баз, продолжалась и перестановка кадров. Многие ушли в запас, а кто-то присягнул на верность той республике, где служил до развала советской империи. За бугор, конечно, тоже уезжали, но получить загранпаспорт и визу было еще очень непросто. Особенно, если ты служил в «Биопрепарате».
   «Добро» на служебную командировку во Францию Пасечнику дал другой потенциальный предатель, ставший обладателем ценной информации – полковник Кен, бывший в ту пору бывшим заместителем директора «Биопрепараты»  и находящийся в Москве. Работы на Арале и в Степногорске были свернуты и многие, из имевших в СССР чины и должности, теперь искали эти должности в Москве. Дальновидный Кен просто решил проверить реакцию КГБ на случай невозвращения Пасечника, а также реакцию зарубежных спецслужб и прессы. В суматохе тех дней Кен подмахнул командировочное и прочие выездные документы, с которыми Пасечник благополучно прибыл в аэропорт Орли и, затем,  перебрался в страну, славящуюся тем, что в ней укрываются многие из тех лиц, которым место за решеткой и которые обвиняются в государственной измене.
   Особой шумихи не было. Потрясенные развалом своей могучей атомной сверхдержавы спецслужбы вяло отреагировали на происшедшее – в стране хватало других глобальных перемен и подготовке к переменам. Сообразили позже.


                Глава …..Харбин. 1945 г.

   Харбин в 1945 году был взят советскими войсками почти без боя и долгих перестрелок. Еще на подступах к городу бои грозились затянуться. Мощные оборонительные укрепления, минные поля и фанатизм японских солдат сильно мешали наступлению и грозили сорвать все планы броска на юг и к Тихому океану. Сама Квантунская армия, сильно разбавленная маньчжурами, корейцами, баргутами и отрядами из русских эмигрантов, оказалась мыльным пузырем. Китайцы, маньчжуры и прочие народы и народности северного Китая совсем не хотели воевать за японского микадо, а русские конные отряды из бывших казаков и белых офицеров, не горели желанием рваться в бой с кадровыми частями Красной Армии, сокрушившей военную машину  Германии и освободившей половину Европы. Мощная артподготовка и прицельная бомбежка военных объектов и укреплений сломала оборонительные рубежи вблизи границы и в считанные дни участь многих подразделений Квантунской армии была решена. Войны императора Маньчжоу-Го сдавались в плен, а русские формирования, избегая боев с соотечественниками дезертировали в массовом порядке. Фронта не было. Точнее, он был, но не стоял на месте, а катился океанским валом, показывая всему миру, как окрепла и набралась немалого опыта в боях от Волги до Берлина победоносная Красная армия.
   Оставляя за собой разрушенные цитадели, а местами, научившись этому у немцев, просто обходя их с флангов, советские войска неудержимо катились вперед. А впереди были переходы через пустыню Гоби и Хинган, высадка десантов и огромное желание отомстить за многолетние провокации на суше и на море, потерю КВЖД, унизительный Портсмутский мир царской России, отдавшей половину Сахалина и потерявшей флот в Порт-Артуре и Цусиме.
   Высадка десанта в самом Харбине стала идеей после того, как большинство японских формирований покинуло город и были брошены в мясорубку войны. Часть из них находилась на огневых рубежах и среди них много было смертников-камикадзе, обвешанных взрывчаткой. Среди брошенного отступающими японами военного скарба и на захваченных складах советские солдаты находили целые ящики с взрывчаткой, простецки снабженных двумя ручками. Такие ящики были рассчитаны уже на двух смертников, а всего только в одном  Харбине было сформировано несколько отрядов. На подступах к самому городу бои грозили затянуться. Японцы ожесточенно сопротивлялись.  Затянувшиеся проливные дожди также препятствовали движению артиллерии и броневой техники. Между тем, в городе положение японского гарнизона усугублялось захватом служащими КВЖД и частью русскоязычного населения города ключевых объектов. Восставшие удерживали даже аэродром и вокзал,….
   Прямо на территории аэродрома и высадился советский десант в составе всего двухсот человек.

      *************************************************
   После официальной капитуляции города, когда гарнизон сдался, дошла очередь и до окрестностей. Прочесывая местность в нескольких километрах от Харбина, отряды десантников вошли в пригород Пинфань, еще не зная, что здесь существовала особая запретная зона. Среди брошенной и разбитой бомбежками военной техники и низеньких корпусов пустых казарм бродили одинокие жители и догорали костры армейских архивов. На окраине Пинфаня что-то густо дымило, похоже было, что горят резиновые автопокрышки.
   Занятые осмотром зданий в поисках укрывшихся японских солдат, десантники взяли под вооруженную охрану военный госпиталь, где оставались раненые, больные и врачи. Отсюда старший группы позвонил в город по восстановленной связи и вышел к бойцам озабоченный.
- Нам следует осмотреть здесь крупный, особо секретный военный объект, - сказал он, - Судя по данным разведки, там могло производиться оружие массового поражения. Надо бы достать с десяток противогазов и любую защитную одежду сверху. С газами не шутят. Еще хуже, если там окопались смертники. Объект не входил в состав сдавшегося гарнизона, и там могли приготовить нам подлянку. Соблюдать особую осторожность. Собрать уцелевшую документацию и оборудование, задерживать всех подозрительных. Особенно служащих объекта.
   Словно в подтверждение его слов, с окраины пригорода, где продолжал валить клубами черный дым, раздалось несколько взрывов. Боев там никаких не должно было быть и стало ясно, что японцы просто что-то уничтожают.
   В открытой всем ветрам маньчжурской степи, где свистели беспечные суслики и дозревали полоски местного проса – гаоляна, обнаружили еще один военный аэродром. На изрытой воронками от разрывов советских авиабомб взлетной полосе ветер гонял обгорелые бумаги, рядом стояли разбитые ангары, несколько обгорелых самолетов и уцелевший домик охраны.
   Сообщаясь с аэродромом отличной дорогой, рядом раскинулся огромный, огороженный колючей проволокой комплекс зданий, некоторые из которых еще горели. Часть зданий была разрушена взрывами полностью, но больше половины зданий уцелели, лишь выгорев изнутри. Чтобы планомерно уничтожить столько зданий, надо иметь для этого веские причины. Потребовалось, наверное, немало горючего и взрывчатки, чтобы уничтожить столько зданий. Второстепенные из них, вроде конюшни и гаражей, оставались целыми. 

                Глава….. Профессор Штраус в Иркутске. Год 1998.

   - Ну что, Изя? - спросила профессора Штрауса его двоюродная сестра Роза в Иркутске при встрече, - Ты таки всё копишь книги вместо денег?
   При своей колоритной внешности этой Розе жить бы надо в Одессе, где она торговала бы свежей рыбой на Привозе и переругивалась бы там на смеси русско- еврейско-украинского  языков с другими торговками. Но сестра Роза работала в Иркутске участковым врачом-педиатром, а ее муж Моисей был там известным стоматологом и держал теперь частный зубопротезный кабинет, где ловко рвал, лечил и вставлял страждущим иркутянам сношенные зубы. Многие из семьи Штраусов имели медицинское образование и далеко не все перебрались жить в Землю обетованную.
   Профессор, до переезда на постоянное жительство в Израиль, был доцентом одной из факультетских клиник медицинского института в Иркутске и кандидатом наук. За три года своего отсутствия, он, по мнению родственников, нисколько не изменился. Несмотря на жаркий день, Штраус был одет в приличный костюм и повязал новый галстук. Иначе было нельзя – явись он к родне в футболке и шортах, все решили бы, что в Израиле он стал совсем босяком. А он считал свою карьеру вполне успешной хотя бы потому, что занимался любимой работой, читая лекции будущим врачам и курсантам, общался с ними и коллегами на родном языке, имел интересные командировки и даже консультировал военных врачей и сотрудников Аман и Моссад.*
   Очень ироничный, постоянно критикующий действия правительств Израиля, России и США, небрежный в личной жизни и легко тративший деньги на ветер, профессор Штраус, по мнению Розы, заслуживал лучшего. Ему следовало бы, как считала она, не размениваться на несколько ведомств, а получить кафедру или открыть собственное дело, жениться и завести детей, а также - более активно помогать своим родственникам. Профессор хохотал, слушая одесский диалект сестры, много и шумно рассказывал о своей жизни, но ничего не обещал. Частная практика его не прельщала, родня плохо знала иврит, а кто и знал – давно переехал в Израиль или США, а свои увлечение военной историей и военной эпидемиологией Штраус никогда бы не променял на семейный очаг, доходную, но монотонную работу и синагогу.
   Впрочем, о своей работе в одной из  лабораторий на военно-медицинской базе ЦАХАЛ**, профессор благоразумно умалчивал. Роза была легка на язык и ее «сарафанное радио» было настолько мощным, что о подробностях работы любимого брата Изи тотчас бы узнали не только все знакомые, но и соседи.
   Неугомонный и любознательный профессор, покинув СССР еще до его развала, дотошно изучал не только военную историю и эпидемиологию, но и живо интересовался судьбой многих евреев в захваченной Германией Европе, достижениями ученых-евреев в СССР и США и эмигрантов-евреев в Маньчжурии, активно общался с общественными деятелями разных стан и написал несколько книг. Сестру Розу он, для пущего одесско-еврейского эффекта, упорно именовал при других родных и знакомых «тётей Розой», но очень любил и периодически приезжал пообщаться с ней и своими коллегами в Противочумном институте Сибири и Дальнего Востока.
   Сейчас он с пафосом ответил на вопрос сестры, не забывая отдать дань ее кулинарным способностям и разглядывая тарелочки с любимыми блюдами, по которым успел очень соскучиться, питаясь в Израиле исключительно «всухомятку»:
- Да, Розочка! Копить можно только деньги! А книги, как и почтовые марки, не копят, а собирают! Мое счастье, что я собираю только интересующие меня книги, иначе не хватило бы никаких денег! И я их часто листаю и перечитываю! Если бы я, как большинство людей, читал бы всякую книгу только один раз, отпала бы надобность в личной библиотеке.
- А зачем, Изя, тебе перечитывать книгу много раз? Ты же не стихи учишь? У тебя оставалось бы больше времени на чтение других книг?  И не надо было бы возить с собой библиотеку с места на место? И кто сейчас читает? Богаче от этого не станешь…
- Перечитывая хорошую книгу заново, я каждый раз открываю в ней что-то новое, - пояснил «Изя», - С возрастом начинаешь понимать то, на что просто не обращал внимания в книгах раньше. А ведь в книгах собраны жизни и мысли людей! Сейчас я сам стал мудрым и сам пишу книги!
- Жизнь так изменилась, Изя! Ты мог бы откладывать часть своих денег в банк и не мотаться по разным странам, а стать директором лабораторного центра или института, заняться частной практикой… И мог бы помочь с хорошей работой хорошим людям. Вот, например, нашему оболтусу Мойше…
   Молодой Мойша, получив диплом врача-педиатра, отнюдь не желал продолжить династию матери и ни дня не работал по специальности. Попав в русло перестройки во времена Горбачева, он занялся мелкой коммерцией, как многие его соотечественники. Куда-то ездил, что-то привозил и перепродавал, но не был, впрочем, обычным «челноком» с набитыми барахлом сумками в вагонах, а старался брать товар под реализацию машинами и контейнерами, что было несравненно солиднее. Но в длинной цепочке посредников между продавцом и покупателями товара, ему доставались лишь небольшие крохи чужих успехов. Мешало отсутствие денежных средств и природная лень. Одно время он был менеджером по продаже продукции химического комбината в Усолье-Сибирском, но многим задолжал и с трудом выкарабкался. Сейчас племянник околачивался где-то на Байкале, где у него был небольшой сезонный бизнес с туристами.
- И где я могу найти этого шалопая? – поинтересовался профессор у «тети» Розы.
- Если бы я знала, я бы сама привела его к тебе, - сестра возмущенно поджала полные губы, - Прошу тебя – повлияй на него. Поца совсем не глупый и мог бы заняться медициной и выучить иврит!
   Через несколько дней молодой Мойша и сам объявился на старой загородной даче, где летом жили его родители и где они собирали по выходным дням родню. Родни в Иркутске и в Ангарске, слава богу, еще было много.
   Время было летнее и на даче буйно росли, широколистые, как лопухи, кабачки и патиссоны, цветущие тыквы и дыни далеко разбросали по грядкам с морковью и свеклой свои плети. В глубине садового участка в зарослях облепихи догнивал большой старый сортир, внутри которого под стрехой осы настроили свои гнезда, а над помойной ямой летали сотни золотисто-зеленых мух. Смрад от старого сортира в тиши сада смешивался с ароматом цветущих клумб и над хризантемами и георгинами деловито жужжали шмели и пчелы. Лохматый пес-дворняга, развалившийся в тени ворот дачи, встречал гостей, не вставая и лишь дружелюбно помахивая хвостом при их появлении.
   На обширной застекленной веранде уже жарили  кошерную рыбу и разливали в старые графины совсем не кошерное домашнее вино***, когда молодой Мойша решительно переступил родительский порог. Явился он не один, а привел с собой гостя – высокого загорелого русского с военной выправкой. Впрочем, эту выправку заметил только наметанный глаз профессора Штрауса, а внимание родителей, едва поздоровавшихся с гостем, целиком переключилось на сына.
   Моисей Моисеевич, или молодой Мойша, стеснялся своего ветхозаветного имени и давно сменил документы на имя Алексея Петровича, а фамилию взял украинскую – от своей первой жены. В кругах своих знакомых, таких же мелких «бизнесменов», он был известен под прозвищем Леха-Мойша.
   Это был симпатичный светловолосый молодой человек со шкиперской бородкой, густой вьющейся шевелюрой и ладной спортивной фигурой, ловкий в движениях. Он неплохо плавал и раньше увлекался теннисом. Такие, обычно, нравятся девушкам, но Леха вовсе не был ловеласом, хотя был уже дважды женат. Мечтая стать финансово независимым, он так и не преуспел ни в чем и считался в семье Штраусов и отцовской родне белой вороной, неудачником и большим авантюристом. Кроме непостоянной работы в качестве агента по сбыту химической продукции комбината, Леха то и дело, действительно, пускался в разные сомнительные торговые авантюры. Пробовал торговать многим, но никогда не имел ни своего ларька, ни магазина, довольствуясь больше ролью торгового посредника. Однажды он даже закончил курсы судовождения и имел на Байкале небольшое, но свое собственное судно, которое купил как для собственного удовольствия, так и для заработка на туристах. Но судно было дорогим в эксплуатации, не хуже крутого внедорожника, и жрало деньги на ремонт и горючее, а туристический сезон на Байкале был обидно коротким.
   Отец, старый уже врач Моисей, сразу же демонстративно ушел с веранды, где накрывали стол, в сад, в котором у клумб понемногу собирались гости и родственники. Все они шумно обсуждали сейчас какую-то Зою, открывшую в городе полулегальный бордель для элитных клиентов. Тетя Роза сразу же накинулась на сына, усевшегося с дороги за домашние пироги и чай, вместе с гостем в углу, где на небольшом столике кипел самовар:
- Вон из-за стола! – кричала она громким шепотом, дабы не слышали гости, - Идите помойтесь в саду у бани, где старая бочка! От вас несет потом и рыбой! Шо подумают гости? Ну, шо они подумают? И одеты, как босяки! Да поздоровайтесь с дядей Изей, наконец! Изя, таки, приехал к нам из самого Израиля и уже спрашивал о тебе, бессовестный лодырь!
- Ну, какой же я лодырь, мама? – возражал Леха, стыдясь перед гостем. – Вот, познакомься с военным врачом из Н-ска. У нас с ним совместное дело и я надеюсь скоро купить себе машину. А рыбалка не удалась – рыба ловилась не больше, чем на уху. Не позорь ты меня! Я все же предприниматель и судовладелец!
- Предприниматель? Ха! Как же! – яростным шепотом отвечала тетя Роза, Предприниматель без штанов! Такими только дороги мостить! Судовладелец? Ха! Да кто же тебе дал денег на судно, поганец? Мы и дали! Ты разбил его на камнях в первую же навигацию и год кораблик стоял на ремонте!
- Извините нас, - сказала она военврачу, - Это всё семейные дела. Помойтесь с дороги, смените белье и садитесь за стол! Приехал мой брат и все гости ждали только его! Мой брат – известный профессор и сегодня мы будем говорить за Израиль!
   Воскресный обед прошел вполне мирно и профессор охотно ответил на все многочисленные вопросы гостей. Он шутил и смеялся, рассказывал еврейские анекдоты, обсуждал с гостями вопросы мировой политики и новости медицины. Евреи делали это с таким знанием дела, будто от таких бесед зависели судьбы человечества. Заодно был очно решен вопрос о учебе двух отпрысков семейства в Европе с последующей стажировкой в Израиле и некоторые денежные нюансы.
   На другой день профессор посетил в Иркутске молодого Леху-Мойшу, отдыхавшего от Байкала и материнских упреков в большой квартире родителей на бульваре Постышева.  Здесь были также его вторая жена и гость, приехавший из города Н-ска. Он интересовался небольшими, в несколько тонн, поставками  гипохлорита кальция, популярного сейчас дезинфектанта. Хлорамин в аптеках был дорог, а стародавняя хлорная известь устарела в своем громоздком приготовлении маточного и рабочего растворов «времен Очакова и покоренья Крыма». Военврач ранее имел даже небольшое частное предприятие для снабжения дезинфицирующими растворами больниц, детских садов и школ, а сейчас хотел взять партию гипохлорита для армии.
   Жена Лехи-Мойши оказалась симпатичной русской блондинкой, расторопной и вежливой. Быстро накрыв на стол, она исчезла в других комнатах, не мешая мужчинам беседовать. Квартира родителей была плотно заставлена старой, но добротной мебелью из натурального дерева, и завешена акварелями и семейными фото в самодельных рамочках. Попадались и неплохие картины маслом с изображением красот Байкала, Одессы и портреты каких-тио благообразных стариков в сюртуках и жилетках. Везде на комодах и трюмо стояла масса статуэток, лежали какие-то шляпки, чулки и видеокассеты с книгами. Жена Мойши, как могла, пыталась навести порядок в этом хаосе среди вещей, но это было бесполезно в связи с устоявшимся темпом жизни семьи. Стоило родителям Лехи, после наступления холодов, вернуться с дачи на зиму в свою городскую квартиру, как сын, не выдержав попреков, надолго исчезал, кочуя по ближайшим городкам и квартирам своих знакомых, а то и просто меняясь местом проживания с родителями. Зимой на даче, если постоянно топить камин и печь, прожить было можно.
Профессор извлек из элегантного кейса бутылочку израильской водки «Цитрон» с натуральным лимонным соком, а Леха поставил на стол те же наливки с настойками в графинчиках и бутылку «смирновки». Штраус пришел не с пустыми руками и одарил жену Лехи шикарной тропической раковиной и упакованным в плотную бумагу прессованным брикетом целебной соли из Мертвого моря.
- Ну что, племянник? – профессор по простецки плеснул собеседникам водки и нацелился вилкой на соленые грибочки, - Как твое судно? Говорят, ты нанял на него капитана, а сам просто огребаешь деньги с клиентов? Кого сейчас возишь по Байкалу?
- Были немцы, - усмехнулся племянник, - Очень они мерзли под утро у меня в кубрике и пришлось разориться на спальники. Я кормил их омулем на рожне и отпаивал русской водочкой. По вечерам они были уже крепко «под шафе», смотрели на священное море и хором спивали: «Волга – Волга, мать родная! Волга – русская река!»
- Но почему «Волга»? Почему ты не научил их петь про «славное море»? Или эту песню, про бродягу, который Байкал переехал? Слов не знают?
- Не знают, - вздохнул Леха и закусил селедочкой в горчичном соусе. – Эти немцы поют то же, что пели их деды под Сталинградом. А про бродягу я им крутил свои записи, но они, похоже, не поняли, о чем там идет речь. Сейчас у меня твои соотечественницы – прелестные еврейские девушки из Израиля. Днем загорают на палубе или на берегу, а вечером судно переходит на новое место. Они военнослужащие и им каждый отпуск положены бесплатные путевки за рубеж. В прошлом году они повидали Париж и Лондон, теперь их, вот, на Байкал потянуло. Все же нашим Байкалом интересуются все! Жаль, что лето тут такое короткое и в июне иногда еще бывает холодно.
- И как же ты с ними общался? На русском?- Штраус налил по второй. – Или с ними был и переводчик?
- Переводчик был, - подтвердил племяш, - Мужик из ФСБ. Все время крутится рядом с ними. Их родители жили в СССР, и они немного говорят на русском.
- А что надо сотруднику ФСБ на Байкале от молодых израильских девок? Решил отдохнуть?
- Очевидно, положено так… Пьют они мало, больше любуются природой и снимают на камеру. Ты, наверное, будешь опять уговаривать меня закончить интернатуру у работать в Противочумном институте у доктора Каца?
- Почему нет? Это интересно. Твой однокурсник Лёва Кац так и сделал. Теперь работает вместе с дедом. А, может быть, тебе нанять толкового преподавателя и ты выучишь иврит? Учти, что твой диплом особо там не котируется и придется тоже много учиться.
- Я не потяну, дядя, - честно сказал Леха-Мойша и долил в водку настойки на травах, - Язык могу выучить, но еще и долго учиться на нем – это свыше моих сил. А в Израиле слишком жарко даже зимой. Если я подтяну свой английский и махну в штаты, меня ждет там то же самое – четыре года учебы! Здесь, в институте, меня тоже не прельщает всю жизнь возиться с пробирками, чашками Петри и микроскопом. Сколько я там заработаю? Сейчас такое время, когда сделать хорошие деньги – дело случая! Я люблю природу и меня устраивает быть посредником. Не надо думать ни о налогах, ни оформлять здешним чиновникам кучу бумаг. Кстати, поговори вот, с Васильевичем– он, в какой то мере, твой коллега.  Военный эпидемиолог!
   Штраус так и сделал, целиком переключившись на гостя. Тот сказал, что в ракетных войсках инфекционная заболеваемость – большая проблема и срочную службу пора менять на контрактную. Поговорили о военной эпидемиологии и Штраус с удивлением узнал, что военврач работал по договору с фирмой «Руссель Уклаф» в Германии и Франции и ему приходилось бывать на Северном Кавказе и в Монголии. Более того – о экспедиции «Эль-Тор» профессор не только слышал, но и читал статью в научном журнале. Они заговорили о работе противочумных станций на границе с Монголией и в Армении, где находились природные очаги чумы, а Мойша, довольный тем, что дядя не настаивал на своем, блаженствовал, поглаживая рыжего кота на коленях и прихлебывая свой фрэш из фужера. У дяди хорошее настроение и стоило попросить у него денег на покупку дез.средств под реализацию. Все равно он все спустит на родственников.
   Военврач СЭО РВСН был сего лишь контрактником и собирался расстаться с армией. Наступали времена, когда уже планировалось сократить в стране армию, ликвидировать многие воинские части и перевооружить оставшиеся. Россия вступала в век нанотехнологии и космического оружия, но никто в правительстве даже не думал о трудоустройстве тысяч офицеров и прапорщиков, которые вскоре останутся без работы. Пока в соединении только ходили слухи. Сейчас он интересовался у профессора организацией медицинской службы в Израиле и тот охотно давал пояснения. Этим, действительно, можно было гордиться. Ничего секретного в этой информации не было и даже в Интернете было подробное описание структуры ЦАХАЛ.
   Разговор опять плавно перешел на Монголию, природные очаги чумы, проблемы эпидемиологии в странах СНГ и медицинских кадрах в них. В разговоре гость упомянул, что ему приходилось бывать в учебном центре во Фрунзе, но еще в советские времена. А в других странах Средней Азии ему бывать не доводилось. За исключением Казахстана, да и то только в бывшем Целинограде – нынешней Акмоле, и в Степногорске.
   Услышав про Степногорск, профессор чуть не подпрыгнул от неожиданности в своем кресле – эта была одна из любимых тем его лекций слушателям военно-медицинских курсов военной эпидемиологии в Израиле. Он сдержался и налил по очередному фужеру.
- Но ведь этого Степногорска даже нет на карте Казахстана и СССР, - заметил он, - Вы знаете про тамошний комбинат «Биопрепараты»?
- На картах город уже есть, - возразил военврач, - Рассекретили все. Комбинат, вроде бы, был законсервирован, а потом там все демонтировали. По договору Ельцина с США…
   Штраус отказался ночевать в квартире сестры – вечером к нему в номер гостиницы тоже должны были прийти на вечеринку знакомые и коллеги. Профессор легко отдал племяннику искомую сумму в долларах США на дальнейшее развитие его малого бизнеса и последующую покупку авто. Слегка захмелевший Леха-Мойша счастливо улыбался. Прощаясь с гостем из Н-ска, Штраус вполголоса сказал ему:
- Я не знаю, какое отношение вы имели к комбинату в Степногорске. Но у вас, наверняка, есть знакомые, которые служили и работали там. Думаю, что они и теперь засекречены и даже не могут съездить за рубеж в качестве туристов, а документу них – сплошная «липа». Передайте им, если хотите, что руководство института несколько лет назад сбежало в страны Европы, где слили всю секретную информацию о «Биопрепарате» и бактериологическом оружии в СССР. Не бесплатно, конечно. В обмен на предоставление гражданства и деньги.

                **************************
   Капитан медицинской службы в черном халате, накинутом поверх тропической формы, вошел в предбоксник, совмещенный с душевой и принял, согласно инструкции душ. Неторопливо, заученными движениями, переоделся в противочумный костюм, включавший, кроме двух специальных халатов, бахилы, перчатки, маску и плотный капюшон. Затем прошел через ряд предбоксников и боксов в запрещенную зону, которую эпидемиологи или хирурги назвали бы «грязной» зоной.
   Здесь, в квадратном помещении без окон, сидели в прочных проволочных вольерах, стоявших в два ряда, зараженные обезьяны – гамадрилы. В мертвом свете неоновых ламп, они казались непривычно смирными и неподвижными. Не было ни слышно громкого визга, ни привычной суеты. Гамадрилы понуро сидели вдоль стен, опустив лапы вдоль туловища или уцепившись пальцами за проволочную сетку. Кормушки стояли нетронутыми.
   Капитана поразил взгляд их глаз, печальных и все понимающих. Как у людей. Одна из обезьян издала жалобный крик и на четвереньках подбежала к дверце вольера. Взгляд животного был вполне осмысленный и просящий. Обезьяна словно жаловалась капитану на температуру, слабость и сильные боли в мышцах. Глаза ее лихорадочно блестели, но но шерсть потускнела, свалялась, а десны в широкой пасти побледнели и даже розовый голый зад стал каким-то бледно-фиолетовым. Капитан перевел взгляд на других обезьян и отметил про себя, что у остальных глаза стали тусклыми и они безучастно встретили его появление. Стоящий у дверцы вольера и жалобно стонущий самец выглядел много лучше. Этот подавал надежды на выздоровление. С остальными было еще неясно.
   Капитан бегло осмотрел всех своих пациентов, делая пометки в журнале. Проверил работу вентиляции, температуру воздуха в помещении и взял пробу воды из стоявшего тут же резервуара для питьевой воды, откуда вода подавалась в поилки. Пришлось также взять пробу воздуха, на что понадобилось некоторое время – счетчик воздуходувки пропускал литры воздуха через фильтр, с которого затем также делались пробные посевы бактерий на питательную среду. Прежний способ с открытыми на двадцать-тридцать минут чашками Петри с питательной средой никуда не годился. В последние годы аппаратура для лабораторных исследований вообще разительно изменилась, но для применения цифровых аппаратов и компьютерной техники время еще не пришло.
   Накануне, несколько дней назад, этих обезьян заразили особым штаммом возбудителей  сибирской язвы. Инкубационный период всех особо-опасных инфекций чрезвычайно короткий и симптомы заболевания не замедлили появиться. Пронаблюдав определенное время за развитием заболевания, пробовали теперь лечить обезьян.
   Это оказалось непростым делом. Гамадрил – не человек. Его легко заразить, но попробуй сделать ему инъекцию антибиотиков или ввести лечебную сыворотку! Раньше, до перевода в эту часть, капитан видел этих гамадрилов лишь в зоопарках. Передвижные зоопарки с небольшим количеством животных разъезжали по стране, как цирки-шапито. То ли это был один и тот же зоопарк, то ли это было простым совпадением, но самого крупного из обезьян-гамадрилов в зоопарке обязательно звали Шуриком. Возможно, просто забавно звучало – гамадрил Шурик, как и написано было на табличке у клетки. В зоопарках гамадрилы казались совсем другими, нежели здесь, в вольерах. Тоже здоровые и зубастые, с безобразными противными мордами и цветными непристойными задницами. В зоопарках капитан, тогда еще молодой лейтенант, всегда поспешно уводил дочь к другим клеткам – обезьяны раздражали его своими ужимками, а некоторые из них бесстыдно спаривались в клетках с самками на глазах посетителей, а некоторые активного занимались онанизмом, вызывая хохот мальчишек.
   Здесь здоровые и очень подвижные самцы быстро становились пациентами,  и их очень хотелось вылечить. Сначала обезьян выдерживали некоторое время в карантине и брали у них анализы крови. Больных лечили, и всем назначали усиленное питание. Кормили их хорошо. Специально для обезьян на остров завозили свежие фрукты, иногда – даже каких-то двустворчатых моллюсков, к которым они привыкли на родине, и с которыми гамадрилы забавно возились, разбивая известковые раковины камнями и высасывая содержимое.
- Чтоб я так жил! – говорил иногда начальник штаба тыла с искренней завистью. – Каждый день свежие фрукты к столу, да еще устриц им подавай! Не хватает только кофе со сливками по утрам и коньячку вечером!
    Впрочем, это были совсем не устрицы. Что-то вроде мидий. По консультациям специалистов из обезьянника в Сухуми, составлялся даже специальный рацион питания обезьян, куда входили богатые витаминами, природными  растительными жирами и белком продукты питания.
Бананы, апельсины, свежие яйца и другая богатая белком пища… Некоторые продукты в этой стране считались большим дефицитом. Но тут для рациона ничего не жалели. Потом приходило время испытаний.
 Три дюжих солдата с трудом удерживали одного самца-гамадрила. Напрягая мощные мышцы шеи, гамадрил выгибал могучую грудь колесом, громко ревел, кусался и сопротивлялся насилию как только мог. Хватка его волосатых лап была совсем нешуточной, а укусить он мог хуже пса, одновременно занося желтыми клыками в рану бактерии, после которых место укуса не только воспалялось, но и гноилось, если не применять антибиотики. Даже когда один из солдат держал его мертвой хваткой за ноги, а другой с трудом сдерживал мощные волосатые  передние лапы, третьему приходилось держать голову, чтобы избежать травм и серьезных ранений.
   Ранее, в Свердловске, где служил капитан, ему приходилось иметь дело только с лабораторными белыми мышками, морскими свинками, черными и серыми крысами. Одни грызуны! Иногда завозили крупных монгольских сурков-тарбаганов, настоящих природных резервуаров чумы.
   Сами тарбаганы чумой не болеют, имея мощный природный иммунитет. Подобную иммунную систему имеют и крысы, африканские гиены и даже акулы, невосприимчивые ко многим инфекциям. Таких сам черт не берет. Впрочем, сонным суркам-тарбаганам далеко до гиен и акул. Просто, бактерии – возбудители чумы, живут у них в органах так же, как у людей в кишечнике обитают многие виды бактерий. Накапливаясь в селезенке, лимфатических узлах, возбудители чумы у тарбаганов и черных крыс свободно циркулируют в крови и можно отследить среднюю численность зараженных особей, а также установить ареал обитания.
   Сибирские бурундуки, так часто посвистывающие среди кедров, часто являются такими же резервуарами вируса клещевого весенне-летнего энцефалита. Сами бурундуки не болеют, но собачьи и таежные клещи, напившись от них зараженной крови, легко переносят возбудителей заболевания на людей и восприимчивых к этой инфекции животных. Домашних коз, например. От тарбаганов и крыс чуму переносят блохи.
   Являясь особо-опасной инфекцией, унесшей множество человеческих жизней в Европе и Азии, чума собрала богатый урожай смерти в начале века в Маньчжурии, где по неточным данным, погибло более ста тысяч человек. Естественно, что это заболевание привлекало внимание военных бактериологов в первую очередь. Однако, возникали некоторые трудности. Для распространения инфекции совсем нетрудно вырастить миллионы зараженных чумой блох. Не возникало трудностей и со способами применения, разработанные еще японцами в той же Маньчжурии в печально известном отряде 731. Там применялись керамические бомбы и другие контейнеры для заражения территории с помощью авиации. Но, если у японцев для этого были «бревна», как цинично они называли подопытных людей – китайцев и русских, то в современных армиях Великобритании, СССР и США возможностей для этого не имелось. Более того – японский генерал Исия даже приблизительно не получил картину легочной чумы, разразившейся в Маньчжурии в 1908-1910 годах. Лишь отдельные случаи бубонной чумы, протекавшей не так остро, с более затяжным течением болезни и передававшейся от больных к здоровым людям только с помощью блох. Воссоздать стремительно распространяющуюся легочную чуму не получалось. Это осталось загадкой природы, создающей такие условия, при которых из отдельных случаев заболеваний чумой возникают целые пандемии.
   В Советском Союзе за распространением природных очагов чумы наблюдала целая сеть специально созданных противочумных институтов и противочумных станций. Располагались они по границам природных эндемичных ареалов обитания животных, служащих резервуарами инфекции. Такие станции были в Забайкалье, Монголии, в Средней Азии и в Армении, где различные виды крыс, песчанок и других грызунов могут быть потенциальными источниками инфекции.
   Знакомый таможенник в генеральском чине из Иркутского таможенного управления, в которое входило шесть крупнейших регионов Сибири, рассказывал капитану о случае перевоза партии шкур тарбаганов из Монголии в СССР. До 70-х годов шкуры тарбаганов пользовались повышенным спросом у населения Забайкалья, где из них шили тяжелые мужские шапки и дохи. До наступления эры автомобилей в зимних санях, запряженных лошадями при дальних поездках широко применялись полсти из шкур зверей с густым подшерстком. В ходу, кроме медвежьих и волчьих и собачьих, были и шкуры тарбаганов. В санях, укрывшись таким надежным средством, легко было уберечься от лютых сибирских морозов. При этом, о случаях заболеваний чумой что-то не было слышно. Потом, когда стало известно о роли сурков-тарбаганов как природных резервуаров чумы, зверьки попали в список запрещенных к ввозу на территорию СССР. А тут такой случай!
   Шла колонна автомашин-бензовозов из Монголии. По документам – все везли ГСМ (горюче-смазочные материалы). Одного из таможенников на границе взяло сомнение: ГСМ обычно везут из СССР в Монголию, а не наоборот. Он проверил цистерны и в двух-трех из них действительно обнаружил бензин и смазочные материалы. Остальные цистерны были битком набиты шкурами тарбаганов. Кто-то, очень предприимчивый,  уже тогда решил сделать на этих шкурах небольшой бизнес.
   Послали запрос в ближайшую санитарно-эпидемиологическую станцию, но тамошние чиновники не очень торопились с обследованием шкур на наличие возбудителей чумы, ссылаясь на то, что таможня должна иметь для этого свои лаборатории. Тогда кто-то из начальства просто отдал приказ сжечь шкуры по акту. Так и сделали. Оценили груз в несколько миллионов рублей, облили тем же ГСМ, сожгли в открытой степи и составили акт об уничтожении.
                *********

   Кадры, как известно, решают все. Начальник отдела кадров части подполковник Орлов – чубатый низкорослый крепыш по кличке Орел, был слегка озадачен – предстояло подобрать два десятка солдат для несения службы на острове. И не просто солдат-мальчишек, а солдат с крепкими нервами, исполнительных и умеющих держать язык за зубами. Желательно таких, которые годятся для несения сверхсрочной службы – будущий прототип контрактников. Те, кто служил раньше, из числа рядового и сержантского состава срочной службы, и так уже подзадержались на острове.
   Накануне Орлов собрал дембелей в помещении, которое на острове называли спортзалом. Тут действительно были канаты, брусья, шведская стенка (в самой Швеции такого понятия сроду не было, как и понятия «шведский стол»), кольца, и многое другое. Чаще спортзал использовался для других целей, даже в качестве временного обезьянника. Обезьяны выдерживали тут карантин и проходили сортировку перед помещением их в вольеры лаборатории и дальнейших лабораторных опытов.
   Кроме Орлова, присутствовали прапорщик на должности старшины роты Стариков и полковник Свиридов – начальник штаба. Последний был здесь дабы обеспечить солидность мероприятия и дать понять демобилизующимся, что «на гражданке» с ними шутить не будут. Если что…
   Прапорщик Стариков уже проверил содержимое дембельских чемоданов, вещмешков, пролистал раскрашенные дембельские альбомы с залихватскими надписями под цветными фотографиями солдат в тропической форме, камуфляже и просто голыми на фоне морской воды. Надписи и рамочки были любовно выполнены фломастерами из числа умельцев срочной службы, освобожденных по этому поводу от многих работ и нарядов вне очереди. Армейская дедовщина и иерархия еще процветали вовсю, но до сильных драк и издевательств дело не доходило никогда – прапорщик Стариков знал свои обязанности хорошо и сержантов подбирал в роту серьезных и крепких, пользующихся общим уважением. Пару пиратских снимков ( из тех, что не положено иметь) прапорщик все же изъял. Теперь они лежали в папке начальника штаба части, который мельком взглянул на любительские снимки островной экзотики и недовольно скривился:
- Орлов! Сколько раз я тебя просил найти нам сверхсрочников! К черту рядовых! Пусть в части будут одни прапорщики, наконец! Приличных сержантов оставлять тут же с перспективой закончить школу прапорщиков и получить на материке квартиру! Не в бирюльки играем! Иначе, утечки информации не избежать! Пресса пока молчит, но кое-кто в правительстве уже начал играть в гласность!
- Да что они могут знать? – возразил Орлов. – Спроси любого – не ответит толком. Знают только то, что и положено им знать.
   Начальник штаба произнес перед дембелями короткую напутственную речь и поблагодарил за службу Родине. Пожелал успехов в гражданской жизни и наугад спросил одного конопатого сержанта:
- Сержант! Два шага вперед! Выйти из строя! Что будешь говорить девушкам «на гражданке»? В каких войсках ты служил?
- В спецвойсках, товарищ полковник! – с достоинством ответил сержант. – Медицинские войска особого назначения!
- Ну, и спросят тебя друзья твои: «А что за спецвойска такие? Колись, кореш!» Что ты ответишь? У тебя общевойсковая форма с медицинскими эмблемами и шевронами. За санитара при госпитале примут. Будут смеяться – утки и судна за больными выносил, да полы драил!
- Так и отвечу, что воинская часть разрабатывает для всей армии и гражданского населения вакцины и сыворотки разные. Лечить штоб, и прививки делать. Против вероятного противника. И так… Для борьбы с эпидемиями!
- Ну, ладно… Молодец! Встань в строй!
   В строю были рядовые и сержанты срочной службы не только со знаками принадлежности к медицинской службе. Большинство имело камуфляж или форму, принятую для службы в тропиках, с эмблемами общевойсковой воинской службы, не говорящей ни о чем. Понимай, как знаешь. Что там врали дембеля в родных деревнях своим девчонкам, родителям и друзьям, собственно, никого и не касалось. Чаще всего, они возвращались домой в форме тех войск, откуда их и забрали на остров в качестве прикомандированных к медицинской воинской части.
   С дембелей заранее взяли подписку о неразглашении сведений о военной службе, с цифровой отметкой в военных билетах в графе «ВУС» - военно-учетная специальность, малопонятной даже для работников военкоматов, где они будут стоять на учете. Но начальник штаба был прав – тут вообще нужны бы одни прапорщики и, желательно, фельдшеры. Впрочем, последних не хватало даже в полковых медицинских пунктах всех родов войск. Хватало пока лишь военных врачей, из которых можно лепить специалистов любой медицинской специальности. Военно-медицинских факультетов тогда в стране еще хватало.
   Вот и теперь Орлов заранее договорился с одной из частей ПВО, с которой была договоренность о предоставлении солдат срочной службы для нужд военной медицины. Обещали прикомандировать тертых калачей второго года службы, в большинстве – сержантов. Опять начальник штаба будет ворчать, но что поделать – и то ладно, что будут не салажата.
   С Аральского моря Орлов попал во Фрунзе – столицу Киргизии. Успел съездить с своей семьей, проживавшей там, на двухдневный в поселок Рыбачий на озеро Иссык-Куль, подкинуть жене денег на обновление мебели и детям к школе. На большее времени не хватило – все же он находился не в отпуске, а в служебной командировке.
   Недалеко от Ошского рынка располагалось целое соединение, состоящее из авиаполков, дивизии, вспомогательных частей и ОВЭ – отдельных вертолетных эскадрилий. Здесь же находился целый учебный центр для подготовки специалистов летного состава из дружественных стран. По улицам военного городка ходило много африканцев из разных стран в своей родной форме, в хаки и камуфляже без знаков различия, и просто в гражданской одежде. Все они постигали тут приемы вождения винтокрылых машин, проходили боевую подготовку и копались в электронной начинке двигателей военных вертолетов. Новые модели военных самолетов и вертолетов Советский Союз, естественно, оставлял себе, продавая за валюту уже устаревшую, но проверенную временем технику в самые различные страны.
   Прежде всего, выполняя задание начальника штаба тыла части, Орлов забежал в одно из офицерских общежитий, где рослые африканцы из Анголы и пара кубинцев отдыхали у телевизора после занятий. На столе лежали фрукты, разрезанная на ломти и истекающая прозрачным соком местная дыня, стоял армянский коньяк. Бородатые смуглые кубинцы дымили сигарами. Учебу тут рассматривали как отдых.
   Орлов быстро переговорил с кубинцами, поменял баночки черной икры и дальневосточных крабов, полученные с боем у начальника склада офицерской раздатки, на экзотичный ром и гаванские сигары, к которым был совершенно равнодушен. Таковы были слабости начальника штаба Свиридова, ностальгирующего по Кубе и кубинским женщинам. Когда обмен состоялся, Орлов хлопнул с кубинцами рюмку коньяку и закусил виноградинкой. День только начинался, и ему хотелось успеть съездить на местную ВДНХ, где в павильонах можно было найти что-нибудь дефицитное, привезенное на выставку из других советских республик. В стране властвовал дефицит на самые разнообразные продукты питания и предметы домашнего обихода. Слово «бартер» еще не существовало, но обмен был в ходу. За дефицитный товар следовало отдать не презренными деньгами, а равнозначным дефицитным товаром. Такой товарообмен  делал ловкого человека нужным и незаменимым в большинстве  самых щекотливых вопросов и решений.
   Орлов подмигнул рослому снабженцу из Анголы в форме без знаков различия, состоявшей из выгоревших на солнце почти до белизны шортах и рубашке с коротким рукавом, бывших некогда цвета хаки, и они вышли покурить на длинный тенистый балкон, опоясывающий здание офицерского общежития с трех сторон.
- Нужны гамадрилы, - коротко объяснил Орлов африканцу. – Не менее трех десятков. И не так дорого, как в прошлый раз. Что это такое – 200 баксов за штуку? Грабеж! Они у вас ни хрена не стоят и отловить сразу стаю паршивых обезьян – не проблема. Все дело в доставке. Надо быстро.
- Опять? – африканец дружелюбно заулыбался жемчугом крупных зубов. Его короткие жесткие усы вздернулись от улыбки и поехали вверх.
- Разве это дорого? Потом, платишь то не ты, а твое министерство… Разве у вас в Сухуми мало обезьян?
- Там заинтересовано много ведомств. Официально ведь – это гражданский питомник для обезьян. И пасутся там биологи с физиологами. Сотню штук опять никто и не даст! А нам надо крупных и лучше человекообразных, а не мартышек и шимпанзе. За вертолеты и обучение с вас тоже берут валютой, но по божески! Ясно же, что с деньгами и у вас туго.
- Гамадрилы будут. Штук даже 50-70. Ближайшим самолетом. Но мне надо… - и африканец перешел на громкий шепот, потом весело закончил:
- Ты думаешь, начальство в Москве ничего не имеет от этих сделок? Как бы не так! Самолет ведь не мой личный! Платить надо всем! Так что цена прежняя – 200 баксов. И еще договорись, чтобы нам отпустили этот товар, что я давно прошу. Тогда в следующий раз обезьяны обойдутся дешевле!
   Да, в Москве все оформят как надо. И цену напишут в ведомостях и отчетах одну, а настоящая  цена будет намного больше. Разница неофициально разойдется по карманам нужных людей, а деньги спишут на что-либо другое. Только так государственная машина может развернуться – на малых оборотах. Все эти москвичи – рвачи, и всем другим ничего не остается, как делать то же самое. Во имя карьеры и личного процветания.
   Павианы с длиной гривой – гамадрилы – были не самым лучшим вариантом. С шимпанзе было проще работать. Гориллы – довольно редкий и дорогой вид человекообразных обезьян. Ну что же, полсотни гамадрилов – это совсем неплохо. Обычно гамадрилов из Африки завозили официально – через работников внешней торговли, куда поступал запрос, подписанный крупными чинами из КГБ и Министерства обороны страны. Там существовал определенный график, и обезьян все равно не хватало на нужды части.
   Орлов передал африканцу какие-то бумаги из финансового отдела части, подписал пару бланков, и заторопился в ОВЭ ПВО, откуда должен был вылететь вертолет в одну из отдаленных войсковых частей у подножья Памира. Теперь предстояло выполнить основную цель командировки – набрать в другой части солдат второго года службы и оформить их, как прикомандированных. Предварительно, все переговоры об этом были уже решены. Оставалось лишь забрать ребят и оформить на них документы.
                ***********
   Командир небольшой войсковой части ПВО – рослый рыжеватый майор с большими залысинами на стриженной ежиком голове, весело глядел на Орлова, угощавшего майора аральским балыком и аральской икрой.
- Дам я тебе своих головорезов! Хотя и жаль. От сердца отрываю! Но местная общественность тут очень возмущается нашей охотой в степях. А ведь не мной придумано – генералами! Пора-пора мне уже писать рапорт и переводиться в другую часть ПВО. Даже в другой военный округ – с глаз подальше. И солдат своих переводить, чтобы не болтали журналистом лишнего. Болтать они и не будут – себе дороже, но надо, чтобы и разговоров в части даже не было об охоте! Буду проситься на север, где еще есть дикие олени и много рыбы. Там не так жарко и много мошки, но есть, чем заняться в свободное время. Переводись в ПВО, подполковник! Бросай своих медиков, с которыми столько головной боли! У нас военные академии мало кто заканчивает, роста нет. Закончил училище связи и вперед! А с училищем дальше майора не потянешь, зато попадешь в дыру, где начальства нет, но всегда есть охота и рыбалка. С оборудованием и снабжением проблем нет – все радары самые современные, вплоть до передвижных. Но лучше иметь мощный стационарный и небольшую образцовую часть, чем мотаться в командировках.
- Я подумаю, - пообещал Орлов, которому действительно хотелось бы сменить род войск. Но не отпустят в Пятом управлении – слишком много знаю. Даже в Болгарию в отпуск съездить невозможно. Вечно все те же базы отдыха соединения в Сухуми и на Домбае. Нет уж, дотяну лямку до пенсии. Во Фрунзе есть хорошая квартира, а дети скоро вырастут, надо будет тянуть их дальше и дать приличное образование. Подполковник вздохнул и поглядел за окно, где готовился к вылету большой вертолет, выкрашенный в песочный цвет. Предстояла последняя охота, как сказал майор ПВО. Потом в эту часть пришлют новых солдат, а этих Орлов заберет с собой. Завтра же.
   Часть ПВО раскинулась у подножья горной цепи под прикрытием старых платанов и состояла всего из нескольких домиков, блиндажей, нескольких ангаров, да блиндажей. Сам радар был, действительно, очень мощным и медленно поворачивался высоко в небе, как заурядное чертово колесо в городском парке отдыха. Когда взлетели, оказалось, что сверху часть почти незаметна. Летчик заложил крутой вираж, и в глазах подполковника замелькали горные кручи, затем – выжженная солнцем полупустыня в долине и солончаковые озера внизу.
   Через два часа полета вертолет снизился над степью и Орлов увидел внизу большое стадо сайгаков. Такого крупного поголовья этих диких антилоп ему не доводилось видеть в Монголии, где он начинал военную службу. Заслышав рев двигателя и шум винтов в воздухе, стадо тронулось с места и темная масса животных внизу рассыпалась на отдельные кучки, быстро смещавшиеся в сторону большого озера, где были низины, сплошь заросшие диким кустарником и можно было укрыться.
   Вертолет снизился еще ниже к земле и началась беспорядочная стрельба сверху по бегущим сайгакам. Грохот выстрелов и вонь сгоревшего пороха мучили Орлова больше часа. При этом вертолет выделывал в воздухе крутые виражи и, то резко взмывал в небо, то так же резко опускался ниже над бегущими в панике животными. Орлова мутило от всего этого и местная экзотика совсем его не прельщала. Но приходилось терпеть.
   Головорезы майора выскочили из вертолета не ожидая, пока остановится вращение винтов, и низко пригибаясь, ринулись в степь, усыпанную одинокими тушками сайгаков. Раненых коз они добивали ударами ножей и штыков, и быстро тащили сразу по две-три тушки к вертолету.
      Орлов обратил внимание на то, что даже рукоятки ножей у солдат были сделаны из ножек сайгаков, а отшлифованные копытца на кончике рукояток заботливо покрыты черным лаком.
- Наши умельцы делают, усмехнулся майор, заглядывая в закопченный ствол карабина. – Могу презентовать пару штук тебе лично. Или даже партию – в обмен на балык и икру! Занятная штука и спросом пользуется! Это что! Одно время к вертолету привязывали на длиной цепи двухпудовую гирю и просто неслись низко над стадом. Летать надо было с ювелирной точностью, но это уже высший пилотаж! Зато гребли сайгаков, как тралом, потом добивали ножами побитых и вагонами сбывали куда-нибудь в глушь, в Сибирь. Возьмешь два десятка тушек? Мясо диетическое…
- Охотно, - Орлов еще раз осмотрел добротно сработанные ножи. – Возьму для офицеров ножи. Мясо тоже. Жена почему-то брезгует есть сайгаков. Дочь тоже. А мне нравится. Полынью отдает, травами разными. И не жирное. Только его надо тушить. Варишь – пены много и запах есть.
- Дам тебе пару хороших рецептов! – Майор поглядел на свои часы. – Вечером угощу еще мясом улара. Это памирская горная индейка – слышал, наверное? Пальцы оближешь. Вот снежного барса мне тут так и не удалось встретить в горах! Да и охраняют их теперь. А так хотелось повесить голову ирбиса над камином! За уларами тоже надо лезть очень высоко в горы. Так что – оцени это! С воздуха их не застрелишь, а вертолет в горах посадить негде. И по горам надо уметь тут лазить! Я же не Джура тебе – на Алтае вырос.
- Предлагаю бартер! – с удовольствием ввернул модное словечко Орлов. – Балык на мясо! Идет? А за ножи рассчитаюсь деньгами. С транспортным самолетом сам договорюсь!
                *********
   Преподаватель военной эпидемиологии военно-медицинского факультета медицинского института имел смутное представление об отечественных средствах БО. Ему и не положено было это знать. Хотя, будучи к командировках и на курсах повышения квалификации, кое о чем догадывался. Что-то проскальзывало и в документах для служебного пользования. В цело – на это внимания не особенно обращали, страна была великой ядерной державой, а БО – лишь одно из средств массового уничтожения вероятного противника. Преподаватель военной эпидемиологии свято верил, что до применения БО в локальных войнах дело никогда не дойдет и рассказывал курсантам то, что было в учебниках. А в учебниках было то же, что и в обычных учебниках по эпидемиологии в гражданских медицинских вузах, с той лишь разницей, что много внимания уделялось профилактике инфекций в полевых условиях, военной медицинской технике, распространенных в армии эпидемиях, аналогичных обычным вспышкам при массовых скоплениях людей в малоблагоприятных условиях. Курсанты штудировали методы профилактики, контроля и дезинфекции, применения вакцин и антибиотиков, лечебных сывороток и специфических иммуноглобулинов, с удовольствием осваивая несложную и удобную в применении военную медицинскую технику, инъекторы для массовой вакцинации личного состава и роясь в армейских медицинских укладках, удобно разложенных в деревянных армейских ящиках зеленого цвета. Большинство из них мечтало о службе за рубежом, карьере армейских хирургов, ненавидело перспективу загреметь служить на дальние точки, куда Макар телят не гонял и в будущем попасть на двух-трех годичное обучение в Военно-Медицинскую Академию в Ленинграде, что давало возможность попасть на должность полковника медицинской службы. Последнее было совсем непросто, так как полковничьих должностей в армейской медицинской службе было совсем немного. Как и должностей генерала медицинской службы. Зато нигде в армии так быстро не шли очередные звания, как у военных медиков. Очередные звездочки на погонах обмывали чуть ли не каждые три года, и подполковниками становилось большинство выпускников военно-медицинских факультетов. Правда, звание подполковника медицинской службы могли иметь как начальники отделений госпиталя, так и начальник военного госпиталя. В армии главное не звание, а все таки должность. Прежде, чем попасть в отделение госпиталя на должность заведующего отделением, часто приходилось тянуть лямку врача-специалиста или начальника медицинской службы полка в полковых медицинских пунктах. Поэтому перспектива попасть в элитные войска, лучше – за рубежом, или в военный НИИ была гораздо соблазнительнее и обещала быстрый карьерный рост.
   Военных эпидемиологов, как правило, военно-медицинские факультеты не выпускали. Как и бактериологов. Для этого существовали различные курсы первичной специализации и повышения квалификации, как «на гражданке», но лучшим методом было годичное окончание интернатуры по одной из этих специальностей при крупном военном госпитале, а еще лучше – при факультетских клиниках тут же, в институте. Только там бывшие курсанты, а теперь уже лейтенанты медицинской службы, получали навыки диагностики, постигали лабораторную работу, отчетность и приобретали опыт практической работы.
   ВМФ при ТМИ отметил очередной армейский праздник. Впрочем, слово «отметил» - сказано громко. Было торжественное построение шестого курса, на котором играл военный оркестр, звучали поздравления и чествовали лучших преподавателей и курсантов. Потом было что-то вроде торжественного безалкогольного завтрака или обеда. Курсанты имели бесплатное жилье в общежитии и форму, но, получая приличную по тем временам стипендию, питались за свой счет. При этом иногородние сильно проигрывали местным курсантам, которые перевелись на военфак с местного же лечебного факультета, имели здесь родственников  и возможность транжирить свои стипендии на девочек и прочие удовольствия жизни. Вечером тоже ожидалось нечто вроде праздничной дискотеки с элементами самодеятельного концертного творчества самих же курсантов. Но это вечером. А днем курсанты немного расслабились и выпили втихаря пива и дешевого портвейна типа «Агдам» и «Три семерки», после которых из легких сильно несло сивушным запахом и приходилось зажевывать это дело мятной жвачкой и обжаренными кофейными зернами.
  Все сидели в очень большой казарме с метровой толщины стенами – некогда в здании размещался женский монастырь, и развлекались, как могли. На одной койке, заправленной по всей форме спал на гладко натянутом на матрас одеяле настоящий атлет. По его фигуре с четкими буграми мышц можно было изучать курс «Мышечная система человека» в «Нормальной анатомии» на 1-2 курсах института. Явно спортсмен и гордость военфака, хотя, возможно и просто качок, каких немало сейчас развелось. Рядом самый старший по возрасту в роте курсант Синицын показывал кому то свои фото на фоне египетских пирамид, Асуанской плотины и Суэцкого канала. Синицкий был ветераном армии и в молодости служил в Египте. Он помнил министиров обороны времен Хрущева, имел арабский орден с труднопроизносимым названием и величиной с кофейное блюдечко, сначала работал фельдшером и лишь потом его занесло в институт и на военно-медицинский факультет. Ему было уже далеко за тридцать, но он чуть ли не единственный в роте выходил после окончания :-го курса сразу старшим лейтенантом. Иногда Синицкий брал в руки аккордеон и исполнял старую, будящую воспоминания детства у остальных курсантов, песню:
- Напиши мне, мама, в Египет, как там Волга моя течет…
   Но сейчас времена были другие и в центре казармы три гитариста настраивали свои гитары, готовясь к вечерним танцам. Или дискотеке. Этот ВИА был популярен не только в институте, курсантов приглашали играть на свадьбы и прочие торжества, что давало им возможность дополнительно «срубить бабок».  Еще несколько человек обсуждали с музыкантами репертуар вечера. Небольшая компания в углу за тумбочками дегустировала вино «Агдам» и шумно спорила по поводу того, что на винзаводе все вина делают из одной бочки, имея в виду железнодорожную цистерну. Еще одна компания обсуждала предстоящую свадьбу одного из курсантов. Это дело на шестом курсе было архиважное – женатый лейтенант, при хорошем раскладе дел, мог быстро получить квартиру в воинской части. Холостякам светило только офицерское общежитие и вообще их могли загнать после выпуска в захолустье, где и добрых невест то нет.
   Красавчик и крепыш отличник учебы  Коля Белых, с обнаженным торсом, крутил гантели, хотя для этого имелся спортзал. Но, заслышав мелодию популярной в роте песни, которую, начали играть гитаристы, подсел ближе к ним и начал подпевать хорошо поставленным голосом:
                - Отшумели песни нашего полка,
                Отгремели звонкие копыта,
                Пулями пробито знамя полковое,
                Маркитантка юная убита.
   В казарму зашел незнакомый подполковник медицинской службы и дежурный по роте курсант Полуянов громко рявкнул:
- Рота-а! Смирно!
   Все присутствующие вскочили, а компания за тумбочками проворно спрятала свои бутылки с «Агдамом». Подполковник разом окинул взглядом большое помещение казармы, где не было и половины всех курсантов – большинство безукоризненно застеленных коек было свободно. Сегодня был такой день, что до вечера никто не беспокоил будущих лейтенантов.
- Вольно! Продолжать песню! – и подполковник махнул рукой музыкантам. – Только не «Пулями пробито знамя полковое…», а «Пулями пробито днище котелка…». Так будет правильнее. Хотя - вариантов песни много.
- Но эта песня нашей роты! – удивился один из гитаристов, не смущаясь присутствием офицера, - Откуда вы ее знаете? Тоже закончили наш факультет?
- Да, я учился здесь же. В свое время… - Подполковник улыбнулся, - Но это песня очень была известна и написана не курсантами. Я и сам не знал, что она из репертуара Булата Окуджавы. Может быть, даже и не совсем его песня. Он сам называл ее «Старая солдатская песня» и, возможно, это только ее перевод на русский язык.
- Вот как? – заинтересовался тот же курсант. Он хотел было уточнить и остальные слова и куплеты, но это еще успеется, подполковник явно пришел не за тем, чтобы слушать тут песни. Но тот сам взял в руки одну из гитар, неуверенно перебрал струны и, набирая темп, заиграл перебором мотив песни, тихо подпевая себе негромким голосом:
                - А душа уже взлетела вроде,
                Почему мы пишем кровью на песке?
                Наши письма не нужны природе…
   Он положил гитару на койку, с интересом оглядел уже сильно лысеющего со лба Синицына с его медалями, орденом и звездочками младшего лейтенанта на погонах курсанта и атлета, успевшего натянуть на свой мощный торс одежду.
- Я что к вам зашел? Завтра перед лекциями буду вербовать вас служить у нас в военном НИИ. У кого имеется склонность к работе с микроскопом и лечебными сыворотками – прошу к нам. По распределению молодые лейтенанты, конечно, будут, но куда лучше, когда человек идет по собственному желанию. Особо приветствуются любители инфекционных болезней, то есть интересующиеся методами борьбы с ними. Работают у нас военные эпидемиологи, они же - бактериологи на должности врача-специалиста. Нужны и просто инфекционисты, но тоже знающие бактериологию, вирусологию и иммунологию. Знания даем как сами, так и в ординатуре при лучших военных клиниках страны. Лучшим врачам обеспечено дальнейшее обучение в Военно-медицинской Академии. Имеются и отличные базы отдыха на Кавказе. Обеспечен карьерный рост и поддержка в научной работе. Знаю, что многие из вас метят в терапевты, или в хирурги, а на самом деле попадут в полковой медицинский пункт, где может справиться и фельдшер. И надолго там застрять. С кадрами в полках неважно, все норовят уйти в госпиталь. И потом – чем врач-инфекционист отличается от терапевта? То же самое! Только у нас вы будете очень востребованными людьми и проживете интересную жизнь. А лечить больных с насморком, делать мелкие перевязки и назначать таблетки в полку совсем не престижно! В госпиталях служить интереснее, но у нас – тем более. Кто надумает – пишите рапорт. АВот образец. Со мной будет наш начальник отдела кадров подполковник Орлов – все детали можете обговорить с ним. Я тоже буду отвечать завтра на ваши возможные вопросы. Только помните – нам нужны серьезные увлеченные делом офицеры. За все блага службы нужно будет платить многочасовой монотонной работой с микроскопом, пробирками и диагностикумами. Это тоже не каждый сумеет. Думайте, курсанты!
   Выложив всю эту информацию, подполковник встал и вернулся к входу в казарму. Взявшись за дверную ручку,  добавил через плечо, выходя из казармы:
- А ваш «Агдам» - дрянь винцо. Из него можно только пунш варить. Пейте лучше хорошую водку! Но, в меру…   Это за неимением пока денег на хороший коньяк.
 И вышел, козырнув курсантам на прощание. Рота задумалась.

                Плавучая лаборатория

В марте 1988 года в тропиках стояла умеренно жаркая устоявшаяся погода, прерываемая короткими обильными ливнями и на суше нет времени лучше. До сезона дождей еще далеко и термометр не поднимается выше +30 градусов по Цельсию в тени. Поспевают на плантациях ананасы, а в джунглях еще не лезут из подсохшей земли свежие заросли и можно продраться сквозь пожухлые травы, лианы и кусты без помощи мачете. С началом сезона дождей джунгли становятся непроходимыми, а низкие берега рек быстро заливает и местность становится болотистой. Но это на материке. На островах климат имеет свои особенности, а в открытом океане погода совсем не предсказуема и зависит от многих факторов.
   Сейчас стоял полный штиль, солнце светило прямо над головой и все живое попряталось в спасительную тень. Мечталось не стоять на прожаренной солнцем палубе патрульного  катера, где легкий козырек тента лишь частично спасал от палящего солнца, а устроить себе сиесту в прохладной бухте на берегу. Скушать порцию щедро заправленного чесноком и перцем мяса, запить это дело хорошим терпким вином и развалиться в гамаке в продуваемой легким ветерком хижине, под тихий рокот волн и стрекот старого кондиционера.
  В мареве испарений с поверхности ленивых волн командиру патрульного катера Мейборну отдых на берегу грезился столь явственно, что он даже пошарил рукой по приборной доске в поисках глотка прохладного вина. Но наяву его мучила жара, духота и в воздухе пахло нагретым металлом и горелой изоляцией. Вытерев пот со лба и шеи влажным уже и не совсем свежим носовым платком, он сердито сунул его в карман и зло хлопнул дверцей небольшого встроенного в стену рубки шкафика, где хранилась питьевая вода, ставшая совсем теплой. Придется пить эту противную, с привкусом соды, минеральную воду! Надо было захватить термос с хорошо заваренным чаем. Как тут не мечтать о прохладном мохито в тени пальм!
   Прямо по курсу обозначились опасные рифы, которых в этих широтах хватило бы с лихвой на весь мировой океан. Корабли и даже рыбацкие лодки избегали бывать в этих местах, изобилующих рифами, коралловыми атоллами постоянно меняющимися глубинами. Какой черт занес сюда эту яхту или что там по курсу? В общем – неизвестное судно…
   Судно засекла в этих водах сначала военная авиация, потом показали радары. На все запросы оно отвечало, что сбилась с курса и занесено сюда штормом. Накануне, действительно, штормило именно в нейтральных водах. Теперь старший лейтенант Мейборн мог только догадываться сколько придется ему проторчать здесь с осмотром яхты и оформлением надлежащих документов. Возможно, это судно придется отвести под конвоем на базу. Неизвестно даже название яхты, его назначение и под каким флагом оно ходит в этих водах. На все запросы с яхты сообщили только то, сбилось с курса из-за поломок в навигационной системе и заброшено штормом в охраняемые воды.
   Теперь стало видно и само судно. На белых пенящихся рифах маячило что-то тоже белое, но с кремовым оттенком. Очертания судна были не четкими и Мейборн подумал, что оно сильно погрузилось носовой частью в воду. Черт! Не напоролись ли они там на камни? Тогда буксировка отпадает. Надо лишь проверить документы и снять команду, буксировкой займется другое судно. Но почему молчат? Где «SOS» или, хотя бы, другие сообщения о аварийной ситуации? Эфир молчал.
   Старший лейтенант схватился за бинокль и быстро убедился, что так и есть: неизвестная  яхта с широкой палубой и низкой надстройкой прочно сидела на рифах. Мейборн взялся за микрофон и сообщил об этом на базу. Оттуда посоветовали разобраться в ситуации на месте и пообещали тут же выслать спасательную команду и мощный буксир. Мэйборн похвалил сам себя: все предусмотрел. Сейчас он с ними разберется! Команда на яхте не должна быть большой. Парочка скучающих от городской суеты богатых туристов, хозяин яхты, стюард или горничная, капитан, механик, да пара матросов и кок… Обычное дело. Кричать не следует. Это иностранцы. Держать себя следует с чувством такта и собственного достоинства. Только так. Никакой фамильярности и дружеского сочувствия. Ледяная вежливость и спокойствие. Даже некоторая сухость. Будет очень дипломатично. С рыбаками, наоборот, следует держать себя погрубее. Странная у них антенна над настройкой… С таким радаром и заблудиться? Хотя, эта новейшая техника тоже не безгрешна и часто выходит из строя. Интересно, имеется ли на борту яхты оружие? Надо проверить и имеющийся на судне груз, все документы, заглянуть в трюм и все помещения. Главное, чтобы с буксировщиком не приехал капитан Деймонд, который возьмет на себя все руководство операцией по этой яхте и припишет себе все лавры. Такое уже бывало. Всю инициативу необходимо взять на себя и до прихода спасательной команды все зафиксировать, снять команду и оставить на борту яхты пару своих матросов.
   Неизвестное судно, отнюдь не прогулочная яхта, а вполне современная и маневренная посудина неизвестного назначения быстро приближалась. Пришлось сбавить обороты двигателя, чтобы самому не налететь на рифы. Уже было видно, что флаг на небольшой мачте напрочь отсутствует, а на корме написано вместо названия «SS-TT». Что это могло бы значить? Надо бы заглянуть в справочник. Должно быть – научно-исследовательское судно, каких сейчас немало развелось в океане. Если бы судно уходило от погони, могла бы получиться увлекательная погоня! Хотя, нет – такое суденышко имеет приличную скорость и догонять его пришлось бы с помощью той же военной авиации. Почему они молчат? Мейборн проверил связь и послал сообщение «Вас вижу! Сообщите состояние судна и его национальность! Прошу приготовиться к высадке на ваше судно патрульной службы».
   Никакой реакции не последовало. На палубу яхты вышел мужчина в светлой одежде, блеснули на солнце стекла бинокля. На какой то момент Мейборн отвлекся, взглянув на рифы слева по курсу и передвинул рычаг на панели управления на «Малый ход».
   Вслед за этим раздался мощный взрыв. Патрульный катер подкинуло, а висевшее в рубке на стенке зеркало треснуло и осыпалось осколками к ногам Мейборна.  Яхта исчезла в вихре воды, соленых брызг и густом сером дыму. В воду с плеском падали какие то обломки и на палубу патрульного катера глухо шмякнулся вырванный с мясом иллюминатор чужого судна. Последовал еще один, менее мощный взрыв, и старший лейтенант переложил рукоять управления резко вправо, подальше от рифов и проклятого судна. Описывая правильную дугу, катер свернул с курса и в кипящей воде Мейборн увидел, что силой взрывов неизвестное судно сорвало с рифов и переломило надвое. От кормовой части вообще мало что уцелело и обе половинки яхты уже стремительно скрывались под водой. Когда поверхность воды немного успокоилась, океан выкинул из себя наверх массу обломков, мелких предметов и два трупа, всплывших лицами вниз.
- Что это было, Джон? – спросил старший лейтенант у старшего матроса.
Тот лишь пожал плечами:- Либо несчастный случай, либо – самоуничтожение, сэр! Похоже, что этой яхте было что скрывать. А может быть – богатый турист таким образом решил покончить с собой счеты. Захватив с собой экипаж…
   Над местом взрыва уже кружились и орали вездесущие чайки, выхватывая из воды оглушенную взрывами рыбешку.
   Мейборн добросовестно описал события в рапорте, не забыв упомянуть о человеке с биноклем.
                *******
- Ваши соображения по поводу судна «SS-TT» в наших водах? – спросил днем позже человек с погонами адмирала на кителе офицера национальной безопасности.
    Выслушав ответ офицера, проводившего расследование, адмирал пустился вслух в догадки и размышления:
- Неизвестное судно забрасывает штормом из нейтральных вод к нашим берегам. Эти рифы не представляют никакого интереса, разве что для любителей подводной съемки и лиц, занимающихся изучением кораллов и рифов. Больше там совершенно нечего делать. О себе судно ничего не сообщает и ведет себя подозрительно. При приближении патрульного катера взрывается и взрыв вряд ли случайный. Сначала капитан судна убедился, что патрульный катер уже на подходе. Действовал, судя по всему, согласно инструкции. Черт бы меня подрал, но я не думал, что в наше время есть еще такие инструкции! На дворе не сороковые годы! Какой-то камикадзе! Капитану судна предстояло ответить за непредвиденную аварию и он выполнил свой долг, но при чем тут экипаж судна! Мог бы спустить для остальных на воду ялик, а потом уж взрываться! Стало быть, назначение судна было очень секретным, Гарри! Это не диверсия. Что там им делать, на этих безымянных рифах, уродующих все побережье? Возможно, он имел на борту груз или документы секретного содержания. Так, Гарри? Такое судно может нигде не числиться в реестрах и мы никогда не узнаем порт приписки. Разве чисто фальшивый… Под чьим флагом  плавало судно? Разве по выловленным из воды предметам нельзя определить? Эту яхту явно видели в океане раньше под другим флагом! И не одним! Это можно предположить по уцелевшему ящичку с флагами разных стран. Но они могут быть и для нанесения дружественных визитов. Какой же флаг имело само судно? Мы ни черта не имеем, Гарри! В океане до черта таких лоханок под разными флагами, схожего типа и водоизмещения! Наличие большого количества пробирок на борту судна может навести на мысль, что это частное научно-исследовательское судно. Скажем – для изучения планктона. Какого черта тогда капитану взрывать яхту?
  Он закончил свою тираду, во время которой офицер лишь утвердительно кивал головой и вставлял к месту: «Да, сэр!» Адмирал вытер бритый череп огромным носовым платком и продолжил:
- Чем больше я об этом думаю, меньше мне понятно чем занимался этот чертов корабль в наших водах. На рифы его точно забросило штормом. Дело случая. Какое дело это имеет к безопасности нашей страны? Что вы скажете о трупах? Вы же их осматривали, Гарри?
- Так точно, сэр! Экипаж судна был одет в обычную форму, применяемую на гражданских судах в тропиках. Никаких опознавательных знаков на одежде и никаких документов. Наколок на теле тоже нет. Национальность погибших не установлена. Один из погибших имеет лицо монголоидного типа. Азиат, сэр! Ничего характерного во внешности нет. Это может быть как японец, так и казах, сэр. Или китаец. Китайцы – обобщенное понятие. В этой стране проживает масса национальностей монголоидного типа, непохожих друг на друга. Другой – европеец. Обычные люди и могут быть из любой страны. Найденные вещи, предметы и обломки судна находятся на исследовании. Мы пытаемся также поднять обломки судна с помощью водолазов. Глубины там небольшие и, думаю, нам удастся пролить свет на все вопросы.
   Зазвонил зуммер внешней связи и адмирал, жестом прервав офицера, снял трубку. С минуту он слушал и лицо его было бесстрастным. Потом посмотрел на офицера национальной безопасности.
- Мне звонили из госпиталя. Экипаж патрульного катера полностью госпитализирован в тяжелом состоянии. Лихорадка неясной этиологии. На буксире тоже имеются заболевшие. Значит, они могут быть и среди ваших людей. И вы можете заболеть тоже.
   Он внимательно осмотрел офицера, как будто пытался выявить на его лице признаки начавшегося заболевания.
- Карантин! – прорычал он. – Всех под медицинское наблюдение и выясните, что это за чертовщина такая! Найдите специалистов. Вирусологов или бактериологов. При необходимости привлекайте гражданских лиц – из светил в этой области. Все чертовы предметы и пробирки на анализ! Неужели, все же, это диверсия?
                ********
   Старший лейтенант Мейборн и другие члены команды патрульного катера скончались в военном госпитале спустя неделю. Та же участь постигла еще несколько человек из команды буксирного катера, персонала госпиталя и других причастных лиц. Оба судна пограничной службы прошли тщательную дезинфекцию. Источник заболевания, несмотря на все принятые меры и привлечение иностранных специалистов, так и не был выявлен.
                Полигон в Юго-Восточной Азии.

   В экваториальном районе Юго-Восточной Азии, среди непроходимых джунглей в глубине страны с некоторых пор появился тщательно возделанный и очищенный от зарослей участок плодородной почвы, где уже несколько месяцев трудились наемные рабочие из местного населения. Завезли их в эти отдаленные места при помощи вертолетов. Рабочим неплохо платили и предоставили для жилья сборные щитовые домики и столовую под навесом. На участках земли, разделенных на полоски, они, по требованию человека, нанявшего их, высадили и вырастили различные местные сельскохозяйственные культуры. Благодатный климат позволял здесь собирать два-три урожая в год, в зависимости от вида культуры. Многое зависело от сезона дождей, засушливого времени года, степени и качества полива и возделывания участков. Все культуры выращивались без применения каких либо укрытий и удобрений в открытом грунте.
   После того, как некоторые из выращенных овощей, злаков и корнеплодов уже требовали сбора урожая, с рабочими полностью рассчитались и вывезли тем же путем обратно – до ближайшего крупного населенного пункта страны, откуда они разбрелись по своим деревням.
   Участок возделанной земли в джунглях остался без присмотра. Лишь сразу после эвакуации рабочих прилетал самолет, с которого возделанные участки были опрысканы бесцветным аэрозолем из специальных баков, прикрепленных под фюзеляжем. Казалось, что кто-то очень заботится о сохранении выращенных растений и принимает обычные меры защиты от различных вредителей. Хотя все участки можно было бы обработать и силами тех же рабочих с помощью обычных опрыскивателей в течение дня.
   Спустя еще несколько дней на заброшенном участке поля сел вертолет. Два человека в специальной защитной одежде, в сапогах ив  масках-респираторах обошли участок, внимательно разглядывая почву и погибший урожай. На залитых водой полосках с посевами риса они остановились и тщательно обследовали это место, ступая в сапогах по щиколотку в воде. Посевы риса исчезли. Вместо стеблей с зернами осталась прелая почерневшая рисовая солома, гнилая и полуразложившаяся. Мужчины в масках молча забрали пробы воды, почвы и прелой рисовой соломки. То же они проделали и на других, здоровых и погибших  участках с другими культурами, забрав с собой образцы плодов, листьев и почвы. Потом выбрались к вертолету, где сняли маски.
- Поздравляю, Джо!- сказал один из них. – Если лабораторные исследования будут чистыми, то тебя поздравят и другие. Теоретически – твой препарат избирательно действует только на посевы риса. Смотри – все остальные культуры внешне вполне здоровы. За исключением тех, против которых мы уже повторили опыт.
- Подождем еще, - возразил тот, которого звали Джо. – Но я заранее уверен в успехе. Неплохая работа, да. Но варварская. Кого мы решили оставить без риса? В этом регионе сейчас тихо. Разве что китайцев?
- Это вряд ли… Но все равно – очень впечатляет и, скорее всего, будет рано или поздно использовано. В экономических войнах. Если бы раньше, в 60-х… Тогда были уже разные дефолианты, от которых гибли не только все посевы, но и пальмы с травой во вьетнамских джунглях. Напалм, да эти дефолианты. Мины и бомбы. А ведь тогда войну все равно проиграли. Какому-то Вьетнаму…
- Не Вьетнаму. Им помогали все соцстраны. Даже Куба. Думаю, что в грядущих войнах эти препараты не понадобятся. Ты прав – это будут использовать в экономических диверсиях. Как куриный или свиной грипп.
- Господи, спаси наши души! – подвел итог разговору его собеседник.
   И оба полезли в ожидавший их вертолет.
                ************

   Группа людей вышла из армейского автобуса близ… в штате Аляска и углубилась в лес, хрустя сапогами по валежнику. Впереди шел провожатый из местных егерей – крупный мужчина в куртке с шевронами и нашивками.  Он был немало озабочен происходящим и надеялся, что сопровождавшие его лица что-нибудь придумают. Состав группы вполне располагал к такому оптимистичному мнению.
   Далеко идти не пришлось и егерь вскоре подвел группу к зарослям кустарника у редколесья. Кусты были сплошь облеплены белесыми коконами, затянуты серебристой паутиной и на ветках густо сидели имаго – крупные зрелые клещи довольно распространенного вида. Что-то подобное происходит в природе в Сибири и Северной Америке, когда тайга поражается шелкопрядом, но тут картина больше напоминала болезни черемухи, растущей по берегам рек и нередко покрытой вот такой же белесой сетью паутины и плесени.
   Группа деловито оглядела заросли кустарника, и кто-то уже щелкал камерой, другие хмуро и недоуменно переглядывались. Чуть поодаль виднелись точно такие же безжизненные заросли кустарника, а рядом росли совершенно не тронутые этой напастью молодые сосны и ели.
- Что бы это значило, коллега? – спросил один из присутствующих у другого – тощего субъекта, собирающего пинцетом образцы коконов, паутины и клещей в промаркированные пробирки с мелким мокрым песком и фильтровальной бумагой. Тот неловко достал из кармана небольшую лупу и раздраженно ответил:
- Да ничего особенного! Необъяснимые скопления насекомых бывают ежегодно в самых различных регионах мира. Я уже не говорю о периодических нашествиях саранчи! Это могут быть и божьи коровки, и личинки различных бабочек или жуков. Возможно, это просто миграция, вызванная чем-то таким, чего мы еще не знаем. Иногда все эти скопления насекомых быстро погибают всей массой, и проблеме приходит конец. Среди животных это тоже бывает. Бурное размножение и нашествие грызунов, например.
- Клещи – это не насекомые, - веско заметил задавший ему вопрос специалист. – Какого черта они размножились здесь? Вам не кажется, что военные скинули здесь парочку керамических бомб, начиненных этой вот дрянью? В познавательных целях? И, как всегда, никого не оповестив заранее?
- А где же обломки этих самых бомб или, лучше сказать, контейнеров? Да и никто и ничем здесь на Аляске не заболел. Страдают только олени и лоси. Может быть, еще и медведи. Здесь их также много, как и лосей.
- Не знаю, как насчет медведей, но лосей и волков здесь очень много. Власти обеспокоены именно состоянием лосей. Много случаев гибели и животные забредают в населенные пункты совсем ослабленными. Многие становятся жертвой хищников.
- Да, сэр, - вмешался в разговор егерь в форме. – Лосей эти твари просто заедают насмерть. Мы уже застрелили два десятка самых безнадежных, чтобы не мучились. Еще полсотни удалось спасти, но их тут очень много. Страдают, прежде всего, именно лоси. Помните, я показывал вам труп одного? Очень истощен и весь покрыт коростой и насосавшимися клещами. На дорогах лоси даже не реагируют на идущий автотранспорт, так одурели от этой напасти. Жмутся к домам, ходят прямо по городу и лежат под заборами.
- Положим, лосей мы спасем, - уверенно бросил главный в группе, какой-то крупный чиновник в новеньком ярком походном костюме своего ведомства. – И эти кусты напрочь вырубим и сожжем. Люди и техника будут. Обследуем и другие местности, к северу отсюда. Возможно, там тоже есть скопления этих клещей. Работы уже ведутся. Акарицидные препараты беспрерывно подвозят в Анкоридж.
- Севернее ничего такого нет, - возразил ему егерь. – Там уже не тот климат. Мы уже связались с другими районами. Это наблюдается только тут, где климат помягче.  В прибрежной полосе, где от океана высокая влажность, ничего такого нет.
- Да, мы уже были на острове Кадьяк, напичканный нашими ракетами. Там ничего подобного не обнаружено. Военное ведомство отрицает всякую причастность к этому делу. Думаю, что это все же природный феномен. Насчет зараженности клещей чем либо не подтвердилось – вирусологи уже сказали свое слово. Никаких случаев заболеваний среди людей или животных не зарегистрировано. Ваши лоси мрут просто от истощения – эти твари не только высасывают у них литры крови, но и вызывают у них стойкую аллергию и истощение. Но надо набрать больше образцов  для дальнейшего изучения.
    К армейскому автобусу подъехал другой, с маркировкой местной рыбоперерабатывающей фирмы, на которых обычно возят работников рыбных промыслов.
 
   
  *АМАН (ивр.)- Управление военной разведки) — военная разведка Израиля, созданная в 1950 году на базе Департамента разведки Генерального штаба Армии обороны Израиля.
«АМАН» — независимая служба, не относящаяся ни к какому виду войск, является наряду с «ШАБАК» и «Моссад» одной из трёх основных израильских спецслужб. Подчиняется непосредственно премьер-министру Израиля.


**ЦАХАЛ – Армия обороны Израиля.
*** Кошерным автор считает только виноградное вино, имеющее специальные кошерные признаки. У рыбы такими кошерными признаками является наличие чешуи, плавников и раздвоенного хвоста. Впрочем, на Байкале вся рыба кошерная, кроме налима, да запущенных ихтиологами в реки сомов.