Лёнька был попросту исчадие ада. Маленький для своих тринадцати лет, щупленький, с нестриженными, грязноватыми патлами белых волос и колючим взглядом. Все пакости, которые случались в нашей спецшколе для детей с отклоняющимся от нормы поведением, были, как правило, Лёнькиного производства. Даже фамилия у него звучала будто ругательство – Бляблин.
Однажды, когда на 23 февраля всем мальчикам подарили дезодоранты, Лёнька, недолго думая, обрызгал спину одного из товарищей и поджёг, заливаясь своим дьявольским хохотом. Другой раз помочился в вещевой ящик своего одноклассника. Каждый раз, возвращаясь после выходных в спецшколу, Лёнька с гордостью хвастал своими подвигами. Как участвовал в массовой драке, или что-либо украл, или как катался зацепером на электричке. Он пользовался непререкаемым авторитетом, несмотря на малые размеры и в интернате его уважали даже старшие. А, возможно, немного побаивались, во всяком случае, прессовать никогда не пытались. Впрочем, это было бесполезно – страх Лёньке был неведом, в ответ на очередной наезд, он только зыркал по-волчьи своими стального цвета глазами и нагло сплёвывал на пол.
Как-то раз Лёнька посмотрел фильм «Республика ШКИД» и очень заинтересовался эпизодом, когда беспризорники выстукивали ногтями мелодии на зубах. Потренировавшись несколько дней, Бляблин вполне прилично выучился выщёлкивать на своих пожелтевших от никотина зубах бодрые ритмы, доводя до бешенства сотрудников спецшколы.
Каждый раз, когда Лёнька что-нибудь творил, в школу вызывали его мать. Иногда она даже приходила. Это была ухоженная, прилично одетая, миловидная женщина «с судьбой». Держала она себя свободно и с достоинством, как человек много переживший, но не сломавшийся. Временами прорывался в ней юношеский задор - совсем как у Лёньки. Она не огрызалась и не оправдывалась, как большинство матерей, дети которых зарекомендовали себя, как малолетние преступники. И, кажется, не особенно переживала из-за проделок сына. Вместо одной ноги у матери Лёньки был протез – результат автокатастрофы. Она содержала притон с девицами лёгкого поведения, и раньше, до аварии, сама занималась проституцией. Теперь же была на правах хозяйки. В этом притоне, среди чужих мужиков, похоти, пьянства, сквернословия и вырос Лёнька. Однажды, кто-то из клиентов матери опрокинул на Лёньку кастрюлю с кипятком, обварив мальчику ноги. Попадал Лёнька и под машину. Его тощее, жилистое тело, покрытое ожогами и шрамами, являло чудеса живучести.
Лёнька не верил в судьбу, богохульствовал, сквернословил и не боялся кары свыше. К боли он просто привык. Злоба наполняла его существо, давая могучую волю к жизни. Ничего хорошего не прорастало в этой пустыни, иссушённой ветрами ненависти, выжженной огнём отчаяния, покрытой коркой недоверия. Управы на Лёньку не было никакой. Он принципиально ничего не делал на уроках, время от времени их срывая – то слезоточивый газ из баллончика распылит, то в открытое окно со второго этажа выйдет. Любил Лёнька эпатировать публику, прямо как настоящий артист.
Захаживал он и ко мне в кабинет – ему нравилось валяться на моих релаксационных пуфах. А ещё у меня в шкафу водился сахар – вторая валюта в спецшколе после сигарет.
- Можно взять кусочек? - вежливо спрашивал он.
– Бери.
Он хватал целую горсть и с хохотом убегал. Потом приходил вновь и, грызя сахар, разговаривал «за жизнь». Вся его нехитрая жизненная позиция заключалась в том, что гастарбайтеров надо «мочить», чтобы не путались под ногами у арийской нации, а парня по прозвищу Лакалют из восьмого класса нещадно бить и унижать, чтобы сделать из него «нормального пацана», к тому же самая лучшая футбольная команда это ЦСКА. Причём доказывать их превосходство надо на каждом углу и желательно кулаками.
Конечно же, любимым героем у Лёньки был Гитлер. Он самозабвенно рылся в моём ноутбуке, выискивая информацию, относительно его любимого фюрера. Если бы Лёнька любил читать, то «Майн Кампф», наверное, был бы его настольной книгой. Довольно быстро стены в спецшколе, парты и стулья покрывались рисунками свастики в Лёнькином исполнении. Понятно, что вся остальная малолетняя шпана в учебном заведении являлись адептами Лёнькиной идеологии. Все рисовали свастики и готовы были за «Коней» порвать на британский флаг кого угодно.
Я в тот период заинтересовалась арт-терапией. Натащила из дома различных журналов. В основном это были «Вокруг света» и Нарко.нет, подаренные волонтёрской организацией борцов с наркоманией. Кто-то из сотрудников подогнал «глянец». Я предложила подросткам сделать коллажи, чтобы потом провести их психотерапевтический анализ. Старательно, высунув языки, они вырезали из журнала и прикрепляли на лист ватмана картинки с наркотиками и алкоголем, полуобнажёнными женщинами. Тут же приклеивали вырезки с морем, яхтами и особняками. Лёнькин коллаж в принципе ничем особенным не отличался - та же грязь и убожество реальности, то же стремление к красивой жизни. Но в центре листа, посреди бутылок, наркотиков, баб в купальниках и экзотических пальм он приклеил большую фотографию прекрасной белой цапли, стоящей посреди болота с опущенной головой. Зная значение центрового изображения в коллажной технике, я просто обалдела.
- Так это же ты, Лёня!
- Кто?
- Да вот же, птица белая. Это же ты сам! Твой символический портрет!
- Да? А и правда… я, наверное. – неуверенно произнёс Лёнька, рассматривая своё произведение. Он был огорошен, растерян, но мысль про птицу ему явно нравилась.
- Ты оказывается крылатый, Лёня. Только, наверное, очень трудно крылья расправить и улететь отсюда, от этого болота. – продолжала я.
- Трудно, – вздохнул Лёнька.
Нет, чуда не произошло, – Лёнька по-прежнему делал пакости. Хотя всё-таки стал чуточку помягче. В глазах, всё ещё стальных и колючих, время от времени стала появляться мечтательная голубизна. Лёнька вдруг стал писать стихи. Он приносил мне корявые строки, начертанные на обрывках тетрадных листков и, смущаясь просил оценить.
Стихи были ужасны, но… Чем бы дитя не тешилось.
- Пиши, Леонид, пиши. У тебя есть свой стиль, своеобразный такой.
Внезапно Лёнька порвал с "околофутболом" и "нациками", объявив себя "антифа".
«Хрен редьки не слаще» - подумала я. Но всё-таки какое-то движение.
Это было точно гром среди ясного неба. В неокрепших умах началось брожение. Как же так – их вожак и лидер переметнулся на сторону злейших врагов – «антифа». Наткнувшись на данную нештатную ситуацию, и без того неспешная мысль воспитанников окончательно застопорила. Одни предлагали следовать за Лёнькой в его анархических увлечениях. Другие наоборот - объявить бойкот, да ещё наподдать хорошенько. Но Лёньку уже мало заботила перспектива утратить авторитет в спецшколе – он открыл для себя что-то более важное.
Потом наше учреждение ликвидировали под флагом инклюзии – пацанов распихали по обычным школам. Особые дети обязаны были теперь учиться вместе с нормальными, и по задумке минпроса выиграть от этого должны были и те и другие, а паче всех - государственный бюджет.
Спустя год, в разговоре с директором школы, в которую отправили наших ребят, речь зашла о Лёньке и иже с ним.
- Это мои самые лучшие ученики – с сарказмом отвечал директор, - Я их ни разу не видел.
С тех пор прошло около десяти лет. Мы с семьёй отдыхали на нашем Черноголовском пруду. Неподалёку расположилась небольшая компания молодых людей с маленьким ребёнком. Надули резиновую лодку, разожгли мангал. Ни привычной матершины, ни алкоголя, мусор аккуратно сложен в пластиковом мешочке. Люди, как люди – смеются, общаются, картонкой над мангалом машут. Девчонки в купальниках сэлфи делают. Худощавый светловолосый парень взял малышку за ручку и повёл купаться.
- Здравствуйте! – услышала я. – Вы меня не узнаёте?
Где ж тут узнать!Лёнька! Возмужавший и красивый, как Ален Делон. Рассказал, что, где и как живёт, кем работает. Обзавёлся семьёй. Вот, накопил денег, купил лодку, по речке кататься.
Эх, Лёнька, крылатое существо. Нашёл-таки силы выбраться из этого болота, а должен был увязнуть. Видимо был где-то внутри у тебя спрятан стальной стержень и того, у кого он есть, нипочём никогда не сломаешь. А у кого того стержня нет – хоть какие условия создай, всё одно камнем на дно пойдёт. И откуда берётся он, этот стержень? Почему у одних он есть, а у других нету его? Даётся ли он при рождении или выковывается выпавшими на детство невзгодами? Иногда незначительное событие, даже деталь, даёт такой импульс, что судьба закладывает крутой вираж, а иногда никакими силами ничего нельзя изменить. Как и от чего это зависит? Может всё-таки крылья, в них вся причина? Только крылья эти точно были из стали. Что ж...
Лети, лети, птица белая!
03.09.2020.