Все люди, когда-нибудь в своей жизни,встречаются с необъяснимой переменой окружения. Мир не позволяет кому-либо жить блаженствуя, если они к этому не готовы, если они делают что-либо неправильное, не совместимое с жизнью или её улучшением. Если кто-то слышит голос совести, но не задумывается над тем что не так, не пытается узнать чего же хочет этот внутренний голос. Самое страшное когда он пропадает совсем. Когда нечему, внутри, различать твои правильные поступки от неверных или нежелательных. Тогда человек перестает самостоятельно понимать что есть добро, а что зло. Тогда его ждут впереди, взявшись за руки: страдания, боль, ненависть и разочарование во всем.
Иногда подобная смена обстоятельств дается нам для переосмысления всей своей жизни, для её дальнейшего рассвета. В этом случае страдания никогда не переходят черты недопустимой, для жизни того на чью долю они выпадают. Если конечно они произвели какой-нибудь эффект. Если же нет, то нет... Нет больше не только совести, но и человека, теперь уже обреченного на тьму.
Проснувшись, Таререцкий ощутил на своем запястье руку Анны, которая больно сжимала его. Он посмотрел ей в глаза, но увидел что они закрыты. Не успел он произнести и слова, как любимая раскрыла глаза и уставилась на него взглядом преисполненным ужаса.
- Когда ты в последний раз включал телефон? - голос Анны был холодным, она выглядела сосредоточенной, как будто бы и не спала вовсе.
- Два или три дня назад, ты же сама попросила выключить его, пока мы не вернемся. - Таререцкий начал переживать за психическое состояние Анны. Что-то явно было не так.
- Я ошиблась. Мне приснилось что произошло ужасное. Ксюша. Ей плохо. Мы нужны. Поехали срочно. За документами вернемся потом. У нас мало времени.
Ничего не понимая, Таререцкий решил не отвечать, а лишь наблюдал за тем, как собирается Анна, попутно шевеля губами и оглядываясь по сторонам.
- Ты так и будешь валяться? Вставай! Поехали!
От крика зазвенело в ушах и Таререцкий незамедлительно начал одеваться, отметив про себя, как очаровательно лицо Анны когда она кричит. Он пытался, но так и не смог распознать, был ли это крик злости или отчаяния.
Когда они вышли на улицу, Таререцкий включил телефон чтобы вызвать такси, но Анна его остановила, обьяснив что машину они будут ждать долго, маршрутки же ходят одна за одной, и они могут успеть.
- Успеть куда? Я ничего не понимаю. - сказал Таререцкий, но почувствовал, что останавливаться не стоит.
- Мне приснился очень страшный и реалистичный сон. Я боюсь, что всё это было взаправду, и нужно это проверить. Потому что если это так, то мы будем винить сами себя всю жизнь за то, что мы просто не проверили. - после этих слов у Анны пошли слезы и они молча ускорили шаг.
Дальше всё происходило с необыкновенной скоростью. Их ждала на остановке переполненная маршрутка, которая остановилась лишь один раз на пути к их дому, чтобы высадить одного из стоящих пассажиров. Выйдя из газели, Анна достала из сумки ключи и пустилась бегом в направлении их квартиры. Таререцкий не отставал, и когда они открыли дверь, то нашли Ксюшу в ванной, наполненной водой красноватого цвета. Из глубоких порезов, на левой руке, вытекала кровь, окрашивая парящее водяное пространство.
- Успели! - в восторге закричала Анна, когда увидела лицо Ксюши, в недоумении хлопующее глазами, раскрасневшимися от слез. В течении нескольких секунд она излучала разные эмоции, с бешенной скоростью сменяющие друг друга, пока наконец это не закончилось криком боли, от которого у молодых людей всё сжалось в груди.
- Почему вы меня оставили?! Вы! И этот долбанный Антон. Все вместе отставили меня умирать! - после этих слов Таререцкий очнулся от шока и начал вытаскивать, кричащую и отбиваюшуюся изо всех сил подругу из воды.
- Таререцкий, выйди и подожди нас на кухне. - сказала Анна, улыбаясь.
Он послушался, достал из холодильника банку страйка, включил музыку на компьютере и открыл кухонное окно. Наблюдая за привычным для него двориком внизу, он размышлял о том, чему всё таки улыбалась Анна. Она явно не была сумасшедшей, каковой он считал её, буквально пятнадцать минут назад. Всю эту неделю они болтали без устали, пили и долбили скорость. Никаких ясных планов на будущее они так и не построили. Всё только абстракции и чувства. Мысли метались из стороны в сторону. Анна, в соседней комнате, помогала Ксении прийти в себя и одеться.
Когда он повернулся, то увидел что Анна чертит дороги порошка на миниатюрном зеркале. Рядом сидела Ксения. Вид у неё был запуганный, а левая рука перебинтована от запястья до локтя.
- Совсем с ума сошла? Посмотри что она с собой уже натворила! Что чуть не сделала! - он был в ярости. Казалось, что это было последней каплей.
- Дай девочка успокоится и всё нам расскажет. Или ты считаешь, что в таком состоянии ей сейчас находится гораздо лучше? Ты что не понимаешь? У неё отходос и ей необходимо вылечиться.
Тем временем Ксения снюхала дорогу, а после неё и все остальные. Наступила минута молчания.
- Он ушел. Он ушел вчера вечером и забрал всё с собой. Сказал что больше мы никогда не встретимся. Что мы сумасшедшие и нам этого мало, вот мы и решили свести его с ума. Ему начало мерещиться, что вы прячетесь от него на кухне и бегаете кругами по квартире, что вы стоите за входной дверью. Он метался из одного угла в другой. В потом... - тут Ксения замолчала и начала плакать. Тихо, лишь вздрагивая плечами, а после перешла на крик. - Я говорила ему "остановись"! Умоляла! Клялась, что никогда бы его не предала. Потому что люблю, потому что он дорог мне! Пыталась ему доказать, но всё напрасно. - она перестала кричать. - Мне было страшно. Мне было так страшно. От того, что он может что нибудь вытворить, дойдет до ещё большего безумия, до насилия, а потом... Когда он уже ушёл, мне стало ещё страшнее. Я подумала, что его увидят люди, найдет полиция, найдет нас всех. Что тогда? Под утро я поняла, что не смогу больше бояться. Я поняла Антона, его состояние, мне самой начало мерещиться разное. Голоса за входной дверью, за стенами, шаги... Я подумала, ещё час и я действительно сойду с ума. Уже навсегда. Останусь инвалидом, попаду в психушку. Вот я и решила. Простите меня. Простите, если сможете. Я такая дура. Если бы не вы...
- Если бы не Аня. - Таререцкий перебил подругу, и уловив полный гнева взгляд любимой, понял что о предыстории спасения лучше помалкивать.
- Зачем ты выключил телефон? Я не могла дозвониться, и это ещё больше убеждало Антона в правдивости собственной выдумки. А ведь можно было просто сказать, "алло, Антон? Ляг поспи, обдолбанный ты придурок", и всё бы было в порядке. Разве нет?
- Он тут не причём. Это я попросила его выключиться. Я виновата. Ты моя хорошая... столько пережила... прости меня. - Анна прижала к себе Ксению, которая наконец-то начала успокаиваться.
Таререцкий не мог поверить в происходящее. Реальность всё больше и больше начинала казаться ему иллюзорной, выдуманной и поставленной на "play" неведомым, для него, существом. Богом? Дьяволом? Кем-то ещё? Если всё это должно было произойти, то зачем? С какой целью? Не может такого быть, чтобы не было смысла во всем существовании. Настроения не было никакого. Совершенно. Даже привычная уже стимуляция, казалось, не выказывает своего действия должным образом. Только где-то вдалеке, за толстыми стенами апатии, зарождался страх. Он постепенно давал о себе знать, нашептывая вероятные картины будущего. Совсем не радужные. Какие-то из них были опасны, какие-то грустны, иные даже предвещали адские муки. Несущийся навстречу собственному бреду, Таререцкий осознал, насколько тяжело пришлось Ксении этой ночью, и ему стало очень жаль самого родного в своём мире человека. Нервы были на пределе и хотелось изменить ситуацию.
Выйдя на балкон, Таререцкий открыл дверцу серванта, где в дальнем углу он спрятал пакетик с синими таблетками. Достав оттуда два колеса, он проглотил одно и вернулся на кухню. Он завернул вторую таблетку в бумажку и размял содержимое железной ложкой, затем высыпал образовавшийся порошок прямо на стол и снюхал. Всё это Таререцкий проделал молча и не обращая никакого внимания на наблюдающих за ним девушек.
- Обычно ты половину глотал, а половину нюхал. Что-то изменилось? - поинтересовалась Ксения, которая сумела наконец-то полностью прийти в себя.
- Хочу обдолбаться до беспамятства. Поэтому съел больше.
В этот момент открылась входная дверь. На пороге стоял Антон. По глазам было заметно, что он не в себе. Молча, он подошел к Ксении, взглянул на повязку и трясущимися руками взял её за запястья, потом упал перед ней на колени и прошептал:
- Прости..., - взгляд его прояснился, а из глаз пошли тихие слезы. Он смотрел по очереди, то на Таререцкого, то на Анну, то на Ксению, боясь опустить взгляд на перевязанную руку последней.
- Не убивайся. Всё в порядке. - голос Ксении оживился. Было видно, что этого тихого "прости", для неё более чем достаточно. Достаточно для того, чтобы она забыла весь ужас прошедшей ночи.
Анна снова начала вырисовывать дороги на отражающей поверхности зеркала. Заприметив это, Антон оживился и как будто бы испугался.
- На нас не делай. Мы не будем. Больше никогда не будем. Слышишь меня? Я не допущу, чтобы мы снова пережили нечто подобное. - продолжил Антон, уже глядя на Ксению. - Это была крайняя точка. Пойдем. - он увел девушку в зал, в страхе оглядываясь на своих друзей.
Анна улыбалась. Употребив всё, что было высыпано на зеркале, она посмотрела на Таререцкого, глазами в которых читался восторг.
- Ну что? Как дела?
В эту секунду Таререцкий заметил в её образе значительные перемены. На лицо девушки упала тень. Мрачная. Она играла на ней, словно языки пламени, извиваясь в зловещем и манящим к себе танце. Глаза горели ярким огнем. Белым и успокаивающим. Казалось, что внутри девушки, за этим красивым лицом, скрывается неизъяснимая, недоступная для него мудрость и сила. Ему захотелось прикоснуться к ней. Понять. Почувствовать и прочувствовать её всю, целиком. Ему стало страшно от того, что его любимая носит внутри себя что-то невыразимое для его понимания. Он думал о том, что произошло сегодня. Как? Как она могла узнать, что необходимо бежать, бросив всё, домой? В ней явно что-то было. Знание, умение, дар, что угодно, но что-то было. Главное было другое. Он был благодарен. Был бесконечно благодарен этой силе, которая помогла им сегодня.
- Знаешь. Всё превосходит все обороты.
- Чего? - Анна посмотрела в недоумении.
- Я хотел сказать, что дела превосходят все ожидания, но засмотрелся в какую квукозябру превращается рисунок на обоях, за твоей спиной и потерялся в словах. - зрачки Таререцкого стали очень большие, а белки покраснели. Когда он говорил, то не мог сдержать радостный смех. Нахлынули чувства детского и беззаботного счастья.
Анна обернулась. На стене была нарисована ползущая, розовая улитка.
- Тебя значит кроет, - Анна начала улыбаться ещё шире, - пошли погуляем. Оставим ребят наедине.
- Ты думаешь можно? - спросил Таререцкий недоверчиво.
- Теперь можно. Пару недель будь за них спокоен. Пока Антон решил бросить скорость, он будет паинькой. Потом Ксюша снова начнет нюхать, а после и он. Она его сама же и уговорит. На погибель их отношениям. Мы пойдем гулять или ты думаешь тебе не стоит? Ты какой-то бледный.
- Нет. Пойдем. Нам бы ещё съездить на съемную квартиру, прибраться что ли.
Он ни на секунду не засомневался в том, что сказала Анна. Ему самому казалось, что всё будет именно так, и других вариантов не предвидится.
Он спускался вниз по подъезду и думал о том, во что превращается его жизнь. Вместе с друзьями, он занимается продажей наркотиков, на квартире, которой давно грозит учет в милиции, как притон. Мало того, ему всё это нравится. Ему, идущему по этому глухому подъезду, под сильнейшим, в его жизни, действием кислоты, нравится. Его притягивает и заставляет испытывать восторг всё это, чего, как учили всю жизнь, следует остерегаться.
День был прохладным,но солнечным. Выйдя из подъезда, Таререцкий опешил от буйства красок, от ворвавшегося в его легкие ветра. Перед глазами всё плыло, размазывалось, то и дело превращаясь в мутные пятна. Все звуки преобразились в общее дыхание целого мира, даже не мира одного, а целой системы, существующих внутри себя, реальностей.
Анна, взглянув в сторону Таререцкого, не заметила за ним признаков того, что он находится под действием наркотиков, но вспомнив свои кислотные трипы, решила вызвать такси. Сев на лавку, они начали разговаривать. У Таререцкого было ощущение, что с ним ведут беседу сами силы мироздания, и что от каждого сказанного слова будет зависеть вся дальнейшая жизнь. Не только его, но и всего человечества в целом. Хотя разговор проходил обыденно и непринужденно.
- Как ты считаешь, сколько это будет продолжаться? - спросил Таререцкий.
- Что именно?
- Ну, всё. Я, ты, Ксюша, Антон, наркотики, деньги. Ведь это всё слишком просто. Мы играем с огнем, не понимая и не осознавая его истинной температуры. Вдруг искра отлетит от одного из поленьев и сгорит весь лес? Антон снова обдолбается и пойдет слушать шорохи под окном участкового. Или тебя заметят в то время, когда ты будешь закладывать габарит. Чем чаще разводить костры на одной и той же опушке, тем суше там трава. Тем больше вероятности того, что кто-то может и не выбраться. - Таререцкий выглядел безмятежным, хоть речь его и была прерывиста.
- Знаешь, я думаю об этом с первого дня, как всё началось. Почти с того момента, когда Антон принес первые пакеты. Думаю... думаю... и ничего хорошего не приходит в голову. Все представления светлого будущего настолько туманны, что мне самой смешно от мысли, что это возможно. Жить так, как мы живем и не расплачиваться в дальнейшем? Бред. Невозможно. Я думаю об этом, понимаю что так нельзя. Что вот-вот настанет этот момент и всё, вспыхнет, как ты говоришь, искра и будет гореть долго. И мы будем гореть долго и мучительно, и никогда не оправимся после этого бедствия. Не считай меня дурой. Я думаю об этом. И я больше, несоразмерно больше чем дура. Потому что сознавая всё это, я ничего с этим не делаю. Не могу и не хочу. Потому что хорошо сейчас. Сейчас и здесь, а потом - туманно и далеко.
- Вот и у меня также. Я хочу, но не могу. Знаю, предчувствую беду, но ничего не делаю для того чтобы её предотвратить. Сейчас, так у меня вообще желание бежать. Дикое желание бежать от этого всего, вместе с тобой.