Их гнездо - Симбирский кадетский корпус

         


        Статский советник художник Пузыревский П.И.
  и его сын кадет Константин Пузыревский, капитан 1 ранга.

   [см. "160 лет. Волжский художник П.И.Пузыревский"
        https://m.youtube.com/watch?v=gkqhmfkxucM]

                Андрей Пузыревский


Вместо предисловия -
диалог из социальной сети ВКонтакте.

 " Андрей Пузыревский:
  (рис.1)[Рисунки см. ВКонтакте, Андрей Пузыревский,
фотоальбом: Их гнездо - Симбирский кадетский корпус :

 https://m.vk.com/album25812326_276279316     ]

Добрый день, Лариса Юрьевна! Спасибо Вам за Ишевского! Я пока прочитал очень немного, но с самого начала уловил, что целью воспитания в Симбирском кадетском корпусе было формирование сильного характера и правильного и стойкого мировоззрения.

  Далее же, по окончании учебы, разные кадеты в одно и то же время с одним и тем же багажом могли попасть в разные жизненные обстоятельства, на которые в зависимости от характера можно реагировать по-разному: со смирением ("Слава Богу за ВСЁ!" - они же все воспитаны в православии) либо панически, да ещё и с параноидальным оттенком (например: как всё ужасно; где тот, кто в этом виноват? Найти врага и покарать!), возможны и разные промежуточные реакции. Как пример такой реакции, упомянутые Вами 3 героя с их разным освещением  одного времени, но в разных жизненных обстоятельствах. Хочу привести свои примеры, касающиеся Великой Отечественной войны.
 
  Летом 1941г., когда мне было 4 года, наша семья из Ленинграда на барже по Мариинской системе была эвакуирована в Баку к месту службы отца. Там мы жили до 1943 г., в котором прибыли всей семьёй в Москву, где находились до окончания войны. В Ленинград вернулись в 1947 году.

  Как бы я по своим детским впечатлениям мог описать войну? Запомнился сам переход на барже в Баку, когда нам с мамой(рис.2), иногда отстававшим от каравана, приходилось пешком по берегу Волги догонять его на следующей стоянке. В Баку - ловля неразборчивых бычков в Каспийском море на что попало; лазанье по деревьям; собирание для мамы сладких ягод чёрного тутовника; первое посещение балетного спектакля в Бакинском театре оперы и балета; "охота" за драгоценным конским навозом, от которого на нашей огородной делянке вырастали огромные необыкновенно вкусные помидоры и баклажаны; гонки по дорогам за убегающим обручем от бочки; и лишь однажды - какие-то слухи о том, что отбили налёт немецких самолётов.
 
  В Москве на Филях(рис.3) - запретное плавание на плоту в какой-то почти что луже и удирание от маминого наказания за это; зимой катание на привязанных к валенкам коньках с проволочными крюками, которыми цеплялись за грузовики; тесная бабушкина каморка с любимой дедовской картиной "Обрыв" во всю стену; весёлое празднование Нового года у тёти Кати с дядей Петей - братом отца; а иногда рассказы о том, что соседи получили весточку с фронта, а кто и похоронку.

  Потом переезд в 1944г.в общежитие на Усачёвке в Лужниках ради моей школы, а там - любимые места для прогулок: бульвар и Новодевичий монастырь(рис.3-1) с массой заброшенных надгробий, поросших кустами, где  можно было найти птичьи гнёзда с птенцами, и где моя дорогая горячо верующая тётя   Катя на Пасхе впервые привела меня ко причастию; обследование ради детского любопытства плохо охраняемых складов на том месте, где теперь стадион; ажиотаж от солнечного затмения; 1-й класс; радостные походы в соседний клуб на приключенческие фильмы вроде "Пятнадцатилетнего капитана" или захватывающие полукомедийные фильмы про войну и непременную нашу победу. Это и есть мои впечатления о войне.

  А вот мой ленинградский друг и коллега Владимир Александрович Кончаковский(рис.4) оказался в  блокаде. В самое тяжёлое, самое ужасное время зимой 1942 г., когда люди массами умирали, ему исполнилось 7 лет. Вот его собственные воспоминания того страшного времени:
 
Я маленький, бледный, худой.
Горло в ангине, больной.
Руки в бинтах, что-то не так.
В комнате холод и мрак.
На стенах иней,
В печке огонь,
Догорает Бальзак -
Ручки сестренок греет очаг.
Рядом взрывы, зениток ответ,
Вой самолётов - налёт.
Между тревогами метроном.
Метроном звучит в такт,
Всё неправильно, всё не так.
Где ж моя мама?
На крыше стоит -
Бомбы ли тушит, сама ли горит?
Папа мой рядом, не дышит, лежит.
Тёти уж нет. Куда увезли?
Есть ли где жизнь,
На каком берегу,
И зачем она мне, зачем берегу?
Но мама же есть, любит меня.
Мама, буду я жить!
Буду я жить ради тебя!
Всё проходит и то прошло:
Прошлые беды мхом заросло.
Новое встало, в цвет расцвело -
Солнышко светит, хоть за шторой темно.
Мама, спасибо, жизнь мне спасла,
В сердце моём ты всегда у меня!
Должны это помнить люди и знать,
Чтоб в худшем сценарии не повторять.
Будем беречь жизнь и Планету свою,
Буду я жить. Мир я люблю!

Кончаковский Владимир Александрович (1935 г.р.)


  Его с тяжелой дистрофией вывезли из блокадного Ленинграда по Дороге жизни по льду Ладожского озера под обстрелом немцев (слава Богу, не потонул) в Казахстан. Там для него и закончилась война. Он часто даёт интервью о жизни и смерти в блокадном Ленинграде. Он получает праздничные поздравления от Президента, семья которого тоже пережила блокаду. Это - его война.

  Вот ещё - о настоящей войне. Мой будущий тесть гвардии старший сержант Федор Антонович Алексеев(рис.5) оказался участником Сталинградской битвы. Он был при штабе командующего 62-й армией генерал-лейтенанта В.И.Чуйкова.
   
  Однажды в связи с опасностью замыкания немцами кольца окружения Сталинграда его во главе отряда парашютных десантников забросили на защиту ещё сохранившегося разрыва в кольце. Они заняли позицию и стали её обустраивать, делая амбразуры из заледеневших трупов немецких солдат. Через такую амбразуру он видел очередную мишень буквально на расстоянии вытянутой руки, и без всяких размышлений её поражал. Было много атак с той и другой стороны, но поставленную задачу они выполнили, так же, как и все наши войска, и разгромили врага в Сталинградской битве, хотя и ценою огромнейших потерь. А тесть, несмотря на весь этот кромешный ад, остался жив, и вновь оказался участником очередной "мясорубки" при форсировании Днепра, где опять наши войска понесли колоссальные потери, а он получил только легкое ранение в пятку. Война для него закончилась в Праге.

  Он был участником Парада Победы на Красной площади 24 июня 1945г., а после Парада командующий Парадом маршал К.К. Рокоссовский его назначил водителем своей бронемашины, на которой разъезжал, находясь в Москве.

  В Ленинграде после войны он восстанавливал аккумуляторный завод и был там начальником производства. Будучи пенсионером на инвалидности, никаких благ, предписанных законом, добиться от властей не смог. Умер Фёдор Антонович в 2012г.

  Вот Вам три показательных истории из одного и того же периода времени. По какой из них можно судить о войне исчерпывающе правильно, не зная других...?!

  Лариса Погодина (рис.6):
Андрей Константинович, Вам надо писать мемуары, прямо зачитываешься Вашими историями! Завидно, как много подробностей из своей жизни Вы в себя впитали. Ваши переживания и жизненный опыт могут стать бесценным подарком детям и внукам!

  Я не берусь никого судить, у каждого своя жизнь, своя ситуация и свои цели. Я бы хотела ответить предисловием к фильму "Русский корпус. Свидетельства": "...Неизбежный выбор, должен быть добровольным, после этого уже ничего не страшно - поверь! А о времени судите сами, это и будет самым верным!".

   Про интересующего Вас Горизонтова что-то встречала, постараюсь найти.

   Очень жду материал про Константина! Из всех выпускников, по-моему, у него одного сложилась военная карьера в советской России."

  Признаться, не было у меня мысли писать мемуары. Тяжкие остались воспоминания от вымучивания школьных сочинений. Но ободрительные слова Ларисы Юрьевны с её предложением написать о Пузыревских(рис.7), связанных с Симбирским кадетским корпусом, в частности, о моём отце кадете Константине(рис.8), который  стал единственным из всего выпуска 1915 года советским офицером старшего командного состава, преподавателем и научным работником(рис.9), заставили решиться на отчаянный шаг.

  К тому же я вспомнил, как однажды, разбирая на уроке литературы наши домашние сочинения на какую-то тему, связанную с творчеством А.С. Пушкина, которого я обожал, Михаил Алексеевич Корсаков наш строгий, но любимый учитель, настойчиво убеждал меня признаться, откуда я списал этот панегирик поэту, и никак не хотел поверить, что То - было результатом моего собственного "вдохновения", о котором написал поэт:

  Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге,
  Но чу! - матросы вдруг кидаются, ползут 
  Вверх, вниз - и паруса надулись, ветра полны;
  Громада двинулась и рассекает волны.
   
    "Осень",А.С. Пушкин.

                ***

  Ниже повествование пойдёт от лица следующих персон:

КПП - Константин Павлович Пузыревский(записки и архив)   
      (рис.10);
АКП - Андрей Константинович Пузыревский(комментарии) 
      (рис.11);
Иш  - Ишевский Георгий Павлович (книга "Честь")(рис.12);
АВЖ - Александр Владимирович Жиркевич(дневники)[13]
      (рис.12-1).


- АКП: Корни рода.

   "Константин Павлович Пузыревский(рис.13) родился 22 апреля (нов. ст.) 1898 года в семье служащего(рис.14) - преподавателя рисования Симбирского Кадетского корпуса." Так начинается сохранившийся в домашнем архиве моего отца его рукописный документ под названием "Сокращённые данные" (рис.15), который представляет собой вехи по датам и событиям жизни и прохождения службы. Далее я воспользуюсь им в качестве краткого "путеводителя". Но сначала о далёких корнях рода.

  "Предки фамилии Пузыревских происходят из Смоленского шляхетства, с 7165/1657 года находились на службе и владели поместьями и крестьянами в Смоленском уезде. Потомки сего рода, продолжая владеть предковскими имениями, служили Российскому Престолу в военной и гражданской службе."[1]

  В Российском государственном историческом архиве хранится "Правительствующего Сената Герольдии Дело о дворянском происхождении рода Пузыревских".[2]  В этом Деле имеется свидетельство(рис.16), что "род Пузыревских происходит от предков Дворянскими преимуществами удостоенных и употреблявших "Герб Кита или Крицкий". Этот герб "из гербовника сочинителя Гаспра Нюсецкого... Герб сей имеет быть в красном поле, правая рука вооружённая держит чёрный султан [Kita] в каске, Окольский в первом томе на 522 странице также изображает руку и султан. Куялович же в М. С. - 3 страусовыя перья. Герб сей пожалован предку, который при случае, убив неприятельского вождя, принёс его султан повелителю своему"(рис.17).

 В книге [3] имеется относящее этот родовой герб к XVI веку подобное описание под номером "219. Kita -султан: рука в доспехах, и перья султана в ней...Так этот герб описывает одна запись из 1596 года, однако ни средневековый рисунок этого герба, ни его расцветка, ни средневековые украшения нам не известны..."(рис.18).
 
В книге [4], датируемой серединой XVII века, имеется указание на происхождение герба из Франконии (рис.19).
 
  В Деле [2] от 1834г. имеется печать(рис.16)  Степана Онуфриевича Пузыревского уездного предводителя дворянства Ковенской губернии Россиенского уезда,  брата моего прапрадеда Алексея Онуфриевича(1770- )(рис.20) с изображением герба и свидетельство, подтверждающее дворянское  происхождение Алексея Онуфриевича  и сыновей его, среди которых Илья - отец моего деда Павла(рис.22), сын которого - Константин (рис.23).
 
  Алексей Онуфриевич (рис.21) известен тем, что будучи казначеем Виленской губернии при наступлении войск Наполеона в 1812 году спас губернскую  казну, бросив всё своё имущество, и после четырёхнедельного связанного с большими препятствиями путешествия доставил её в мешках с монетами на 20 телегах под защитой 40 солдат из Вильны в Псков, а затем  в Новгород в общей сумме около 2 миллионов рублей. За это императором был пожалован кавалером Святого Князя Владимира 4 степени, а в 1814 г. за выполнение секретного государственного финансового поручения пожалован орденом Святой Анны 2 класса.

  В  55-летнем  возрасте, имея четверых детей от первого брака (Александр-1801г.р.,Юлия-1804г.р.,Марфа и София),  он женился вторым браком на Марии Васильевне Кукольник(рис.24). У них было трое детей: Илья(1826-1892), Мария(1828-1879), Платон(1830-1917). Старший из них Илья - мой прадед. Его восприемниками от святой купели были титулярный советник и кавалер Степан Онуфриевич Пузыревский и губернский секретарь Платон Васильевич Кукольник. Восприемницами были жена ректора Виленского Университета коллежского советника и кавалера Пеликана Елисавета Кондратьевна и Тельшевского городничего отставного капитана и кавалера Иосифа Пузыревского жена Юзефа Ивановна [2].

  Мария - дочь Василия-Войцеха Кукольника(рис.25), который принадлежал к этнической группе русинов (рутенов) и происходил из древнего княжеского рода (рис.26). Окончил Венский университет,  преподавал в Польше. В 1803  году по протекции ближайшего сподвижника Александра I президента Академии наук Николая Николаевича Новосильцева, ставшего многолетним покровителем всего семейства Кукольников, Василий Григорьевич был приглашён профессором физики во вновь открытый в Санкт-Петербурге Главный Педагогический Институт. Там в разное время преподавал также химию, технологию, сельское хозяйство, а на публичных курсах для чиновников - физику, римское право и частное русское право. В 1813-1817гг. преподавал римское и гражданское российское право и польский язык великим князьям Николаю (будущему императору Николаю I)  и Михаилу Павловичам. Александр I пожаловал ему в награду за особые заслуги имение в Виленской губернии, где семья проводила летние месяцы, и был крёстным отцом его младшего сына Нестора(рис.27) - впоследствии известного русского поэта и публициста.

  В петербургский период жизни Нестора возник тройственный союз выдающихся творцов, вокруг которого образовалась  "братия" - ассоциация  близких им по духу свободных, веселых и талантливых людей искусства. Она образовалась ещё в 1835-36 годах. Никаких обязательных правил братия не придерживалась, всякий этикет, меркантильность и мелочность были изгнаны. Эта братия имела общую квартиру, хозяином которой считался Платон Кукольник (рис.30). Все было устроено просто, спали по несколько человек в одной комнате, а для отсутствующих или запоздавших членов общества всегда имелись свободные и лишние места. Общность целей и стремлений, литература и искусство объединяли этот кружок.


  В этом союзе искренняя и глубокая дружба связывала  Нестора с композитором М.И. Глинкой и художником К.П. Брюлловым (рис.28,29,31-1,31-2,32,32-1,32-2,32-3).

  Именно туда убегал Глинка от тягот своей семейной жизни."Мне гадко было у себя дома...",- говорил он. Нестором написаны слова для многих известных романсов Глинки, таких, как "Сомнение", цикл "Прощание с Петербургом". Он был надёжным и скорым помощником в создании текстов для уже написанных композитором музыкальных произведений и их фрагментов, как, например, для  либретто оперы "Руслан и Людмила".

  Вот как вспоминает М.И. Глинка в "Записках" о своих отношениях с братьями Кукольниками и Брюлловым.

  "Нестор Кукольник... любил меня, по требованию моему писал стихи для моей новой оперы и поправлял стихи моего собственного изделия. Когда же я объявил ему, что написал сцену или номер из оперы, он чрезвычайно радовался и становился беспокоен от желания скорее слышать новое моё произведение. Вообще он был один из самых приятных собеседников, каких только мне случалось встречать в моей жизни. С ним скука была невозможна; он умно и ловко говорил обо всём. Однажды в течение вечера он необыкновенно ясно и дельно изложил словесно историю Литвы по моему желанию; когда я изъявил моё удивление, он отвечал, улыбаясь: "Прикажет государь - завтра буду акушером". Если я излагал мнение, противное его мнению, то он говаривал так: "Миша! На это моего согласия нет; выпьем". Это значило: выпьем по стакану церковного...

 ... В ноябре я захворал, и опасно, у меня внезапно развилась горячка. Это произошло, вероятно, от простуды; накануне я возвращался пешком домой без калош. В тот вечер, однако ж, я ничего особенного не чувствовал, просидел часа с два с Платоном[Кукольником], диспутовал с ним как всегда, и мы даже выпили по бутылке церковного, так называли мы самый простой медок. На другой день все проснулись, начали требовать чаю, а я всё лежал,- когда Платон подошел ко мне со словами: "Миша, пора вставать", я хотел приподняться, но не мог. Он тогда посмотрел на меня внимательно, взял за пульс и послал за моим доктором Шерингом. Меня перетащили в комнату Платона, который уступил мне свою кровать, и во всё время болезни и выздоровления ухаживал за мною с искреннею заботливостью.  Шеринг гомеопатическими порошками Nux vomica, Belladonna и Dulcamara по одному каждого сорта, по разу в день, прервал горячку в 3 дня. После чего, однако же, я был очень слаб несколько времени...

  Оправясь, я снова начал писать "Руслана"...
...Гайвазовский (Айвазовский) Иван Константинович (1817-1900), русский живописец, посещавший весьма часто Кукольника, сообщил мне 3 татарских напева; впоследствии два из них я употребил для лезгинки, а третий для анданте сцены  Ратмира в третьем акте оперы "Руслан и Людмила"...

...Костюмы для главных действующих лиц сделаны были по указанию Карла Брюллова. Брюллов сообщил также свои соображения о декорациях Роллеру, который ещё до того написал масляными красками эскизы декораций для "Руслана и Людмилы", которые теперь находятся у Нестора Кукольника. Эти эскизы были так хороши, в особенности вид заколдованного замка Черномора, что Роллера за него удостоили звания Академика.

...Я после чаю утром отправлялся, бывало, к Янненке, там уже был К. Брюллов, позже приезжали и другие приятели. Обедали и ужинали складчиной. Тогда сняли с меня маску. Вообще время шло недурно.

...На вечере у Миши Гедеонова прикомандировался Карл Брюллов... [Он] провёл молодость в Италии и по привычке любил итальянскую музыку. Он пользовался ложею Гедеонова, что ему было очень по нутру: он был очень скуп. Наши сходки значительно оживились от его посещений, он говорил умно и оригинально. Бывал также у Миши и Нестор. 

...Приехал старший брат Кукольников Павел Васильевич из Вильно. Он был профессором истории Виленского университета. Он поселился с нами и одушевил приездом семью нашу. Для него написал Нестор хор, я написал и разучил музыку, и мы встретили его торжественно. По сему случаю Нестор написал стихи, которые начинались так:

Павлу Васильичу хор,
Павлу Васильичу честь,
Вот вам почётный прибор,
Просим покорнейше сесть!

  Музыки не упомню. Кажется, было solo для [тенора] Лоди.
  Павел Васильевич был очень добрый человек, любил общество,  в особенности общество дам; он был любезен, пел и умел забавлять общество разными штуками, например, отлично  представлял жидов в синагоге. Но господствующая страсть его было писать трагедии из первых веков христианства; при чтении своих произведений он приходил в такой восторг, что испускал внезапные крики и нередко пугал своих слушателей".
 

  Портрет Кукольника Нестора Васильевича работы Брюллова(рис.29) представлен в экспозиции Третьяковской галереи. Он был любимой работой художника в силу глубокого психологизма передачи хорошо изученного характера своего друга.

  Не остались без внимания великого художника и два других брата Нестора, часто разделявших компанию с "триумвиратом". Фундаментальный портрет Платона Кукольника(рис.30) находится в коллекции Третьяковской галереи, а схваченный на лету в пылу столкновения мировоззрений в дружеской компании образ старшего брата Павла Кукольника(рис.31), оставшийся как бы не завершённым, как и спор, ныне занимает достойное место в Ульяновском областном художественном музее. В Третьяковской галерее и в Русском музее представлены автопортреты самого художника Брюллова, написанные им в разные периоды его жизни (рис.32,32-1,2,3).

 Тёплые дружеские отношения связывали Нестора Кукольника также с крупнейшим русским архитектором Тоном Константином Андреевичем(1794-1881)(рис.33)[20], по проектам которого построены Большой Кремлёвский дворец, Оружейная палата в Московском Кремле, храм Христа Спасителя в Москве, церковь Петра и Павла в Петергофе, серебряный иконостас в Казанском соборе (1838г.), Владимирский собор в Севастополе, вокзалы Петербургско-Московской железной дороги в Петербурге и Москве, пристань со сфинксами у Академии художеств в Петербурге, памятник Н.М. Карамзину в Симбирске (Ульяновске) и ещё более ста иных архитектурных проектов для всех концов России и за рубежом.


...Есть версия о том, что предки Тона приехали в Россию из Англии, а также сообщения в изданиях XIX начала XX вв. о Тоне как выходце из прибалтийских немцев.

  Однако, более вероятной представляется версия о происхождение Тона - испанском, точнее, из мавров - испанских арабов, чему  позволяет поверить портрет Тона (рис.33-1) работы К. Брюллова, [его общего друга с братьями Кукольниками. Ибо на этом портрете он сродни привычному для нас облику А.С. Пушкина с его африканскими корнями.]

...Он бывает в доме братьев Кукольников, Нестора и Платона, где собиралась артистическая интеллигенция столицы. О дружбе Константина Тона с Н. Кукольником мы можем судить по тому, что  именно Кукольник произнес торжественную речь на юбилее архитектора в 1865 г.,- обычно такие речи говорят люди, близкие юбиляру.

...Тон за делами и заботами не изменял своей старой "великой страстной охоте" и, естественно, его должна была привлекать музыка, звучавшая в доме Кукольника. Хозяин был неплохим музыкантом, но душой музыкальных вечеров был его друг Михаил Иванович Глинка...

  Для К. Тона должно было быть важно и другое: здесь он находил единомышленников в своей "национально-официально-исторической" архитектурной ориентации. 

...Из немногих частных писем Тона, найденных в официальных архивах, и из отзывов о нём возникает образ человека добродушного, склонного к юмору, охотно берущего на себя чужие заботы и хлопоты. "Будьте ему полезны - делать добро отрадно",- пишет он в одном из своих писем, ходатайствуя об устройстве на службу своего протеже. 

...Тон не признаёт художнической богемы. Это хорошо почувствовали молодые скульптуры, итальянские пенсионеры нового поколения: при распределении заказов для храма Христа Спасителя. Тон явно учитывал их репутацию.
 
...Корреспондент "Художественный газеты" (возможно, Нестор Кукольник, который издавал эту газету, а в 1841г. как раз был её корреспондентом, чуть ли не единственным ) писал: "Древнее русское зодчество воскресает в церквах с золотыми маковицами и, под рукою искусного художника, получает характер самобытный, русский, Тоновский".

...Мы обязаны допустить, что в основе оценки построек Тона современниками лежала непосредственная эмоциональная реакция -  они "нравились" Свиязеву или  Вельтману и "не нравились" Стасову и Герцену, и их оценка соотносилась с конкретными структурными признаками построек: формой, силуэтом и прочее.  Разноречивость оценок естественна: множественность ценностных ориентаций в культуре XIX в. предполагает множественность точек зрения и, соответственно, личностный характер эстетических оценок[20]...

   Не вдаваясь в дискуссию по поводу этих оценок творчества
К.А. Тона, хочу заметить, какое эмоциональное "потрясение" от восторга я, десятилетний отрок, испытал, когда перед моим взором неожиданно открылся вид от ул. Герцена на Исаакиевский собор(рис.34) . В 1947 г. мы только что возвратились после эвакуации - в Ленинград, и первое время жили в "Европейской" гостинице - в самом центре, и я с большим любопытством знакомился с городом, путешествуя в разные концы его. Здесь, на открывшейся площади, у меня перехватило дыхание: я никогда не видел такой божественной красоты! И это впечатление - на всю жизнь!
 
  Бывая в Москве у плавательного бассейна на месте снесённого храма Христа Спасителя, я испытывал невероятную скорбь в связи с трагической судьбой этого величественного сооружения - памятника Отечественной войны 1812 г., вместе с которым была уничтожена Галерея воинской славы с именами героев, среди которых было имя раненого в сражении при Смоленске одного из моих предков - прапорщика Пузыревского. Я считал кощунственным купаться в этом бассейне.

  Какова же была радость, когда властями было принято решение о восстановлении храма в его первозданном виде и объявлен сбор пожертвований. Нетерпение не давало покоя. Хотелось поскорее увидеть наяву творение Тона. И день такой, наконец, настал. Выхожу из метро: храм - передо мной(рис.35). Да, красиво, величественно. Я сознаю это разумом, но без того трепета, который охватил меня при первом "свидании" с Исаакием...
 
  Позднее, в 90-е годы мне, уже воцерковлённому, многократно там доводилось бывать - на литургии или на поклонении привозным святыням - иконам и мощам. А однажды Великим постом матушка Викторина (Перминова),  игуменья Богородице-Рождественского ставропигиального женского монастыря, в котором мы окормлялись у служившего там нашего духовника иерея Георгия Фомина, благословила мне сделать аудиозапись Патриаршей службы - литургии преждеосвященных даров. В монастыре предстояла великопостная служба Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II.

  Патриарх знал матушку Викторину ещё с Пюхтицкого монастыря в Эстонии, откуда она им была поставлена  настоятельницей в восстанавливаемый после богоборческой разрухи Богородице-Рождественский. А уж её тщанием был переведён для служения в монастырь отец Георгий. Расположение матушки Викторины к нему пало тенью и на нас, многочисленных духовных чад его.

  Заповеди для монашествующих известны: целомудрие, нестяжание, послушание (в смирении!). Однако, для нас, в частности и меня, монашеская жизнь, особенно в женском монастыре, была в новинку и представлялась подвигом выше меры. Хотелось по поведению сестёр, каким-то поступкам, жестам, редким фразам разглядеть, что делается у них в душе.
Что их повергло в монастырь? Среди них были и такие, которые внешностью своей, подвизаясь, к примеру, на артистическом поприще, могли бы стяжать себе звёздную славу.

  Я чувствовал себя оказавшимся в новой, необычной, таинственной среде, и от этого испытывал некоторое душевное напряжение. Оставалось усердно молиться и робко, исподволь, бессловесно наблюдать за тем, что происходит вокруг, и писать свою мысленную картину монастырской жизни. Все деяния в монастыре совершаются по благословению настоятельницы, которое неукоснительно с усердием и в смирении следует исполнять.

  Для пополнения своей мысленной картины я решил испросить у матушки благословение на фотографирование и аудиозапись в монастыре. В то время всё, происходящее там,  казалось мне чрезмерно сокровенным, не достойным постороннего взора, обладателем которого я себя считал.  Матушка благословила, хотя мне она представлялась величественной, строгой и недоступной. И уж очень я смутился от неожиданности, когда она предложила мне пройти с ней, чтобы посмотреть, как идут строительные дела внутри в восстанавливаемом игуменском корпусе.

  Подобное трепетное состояние, помнится, я однажды уже испытал ещё в Ленинграде, когда после переговоров о совместной работе с академиком Натальей Петровной Бехтеревой она на прощание профессору Гублеру Евгению Викторовичу и мне величественно, как царица, которую я боготворил, протянула руку. Первым порывом у меня было желание в преклонении  приложиться к этой руке, но меня вовремя осенило, что ныне уже не XIX век. Пришлось довольствоваться лишь осторожным рукопожатием миниатюрной, тёплой и мягкой ладони.

  Матушка деловито начала разговор о каких-то строительных проблемах, а потом о древней истории монастыря, построенного после Куликовской победы 1380 года для вдов воинов, погибших в сражении, о верном хранении его традиций монахинями, выжившими после его закрытия при советской власти, о своём  духовнике отце Борисе, которого ей хотелось бы видеть под своей опекой в этом монастыре. Меня мучило любопытство и я  поинтересовался, какое у неё мирское образование (ведь это как-то характеризует человека); неожиданно оказалось физико-математическое. А мне представлялось, что к специалистам в области точных наук вера в Бога приходит в порядке исключения. Впрочем, я же и сам по образованию "технарь".

  Мы вышли со стройки к собору Рождества Пресвятой Богородицы - этой старинной жемчужине монастыря. Я робко попросил и получил благословение у матушки запечатлеть её на фоне этого  веками намоленного храма, в котором, как мне казалось, должна быть собрана вся история древнего монастыря, отданного в её надёжные руки для молитвенного попечения и возрождения(рис.36).

 Матушка  заслуженно пользовалась особым благорасположением Святейшего, и службы его в монастыре были довольно частыми. Мы, многочисленные чада отца Георгия, с трепетной любовью относились к Патриарху и с нетерпением ожидали очередного "свидания" с ним.

  Литургия преждеосвященных даров с Патриархом предстояла впервые. Нужно было точное её последование, особенно для певчих. У меня было благословение матушки Викторины "всё" фотографировать в монастыре и вести аудиозапись служб.

  На этот раз я отправился в храм Христа Спасителя для записи Патриаршей службы как прихожанин и причастник - в его нижний Преображенский храм. Всё сложилось как нельзя лучше, и Литургия была записана от первого возгласа Патриарха до отпуста. Записался даже возглас Святейшего при моём причащении: "Причащается раб Божий Андрей".

  Кассету с записью я отдал регенту, которая по случаю предстоящего события была приглашена в Богородице-Рождественский монастырь с некоторыми певчими из Троице-Сергиевой Лавры. Литургия в монастыре прошла блестяще. Копию кассеты я сделать не успел, и она навсегда уехала вместе с регентом в Сергиев Посад.

  А при мне осталась благодать Святаго Духа, преподанная мне с причастием Святых Христовых Таин возлюбленным Святейшим Патриархом на первой для меня Литургии в возрождённом по проекту "того самого" архитектора Тона  храме Христа Спасителя и с возрождённой в нём памятной плитой с именем приснопамятного моего предка, оказавшегося в войне с Наполеоном в 1812 г. среди тех, "кто душу свою положит за други своя" [23]. Не преминул я помянуть и своего прапрадеда раба Божия Алексия(Онуфриевича),которого также причисляю к героям войны 1812 г., как спасшего от разграбления Наполеоном всю казну поверженной им Виленской губернии.
 


  Возвращаясь к теме о родовом гербе, должен сказать, что в 1871 году для рода дворян  Пузыревских был разработан и утверждён новый герб, который  по оформлению и стилю заметно отличается от прошлого герба шляхетского происхождения(рис.37). Однако, не уверен, что он заменил прежний, поскольку вступление во владение им ни кем из членов рода надлежащим образом оформлено не было.

      В Санкт-Петербурге в "Метрической Казанского собора (рис.38) книге за 1860-й год" [5] под № 210 имеется запись о том, что 3 декабря 1860 г. (по ст.ст.,15 декабря - нов.ст.) у служащего в канцелярии Военного Министерства Коллежского Асессора Ильи Алексеевича Пузыревского и жены его Веры Тимофеевны родился сын Павел, а также запись о крещении его там же 23 декабря того же года (4 января н.с. 1861г.). "При крещении восприемниками были Генерал-Майор Павел Васильевич Набалов [Георгиевский кавалер. Русский военный инженер. Участник Польской кампании 1830–1831гг.] и вдова Коллежского Асессора жена Александра Тимофеевна Кукольник"  [(Александрова)- старшая сестра Веры Тимофеевны, вдова Платона Васильевича Кукольника (1804-1848), умершего от холеры, - того самого, на квартире которого собиралась "братия" по соседству с семьёй его будущей жены].

  Вот и свершилось: новорождённый младенец с крещением вошёл в православный мир. Какова же будущая судьба его, известно только Господу и "написано" в "книге" Его - по словам из молитвы святого Симеона Нового Богослова [21].

  Однако, ныне мы знаем, как воплотилась эта "запись" о судьбе. На фотографии по случаю выпускного акта в женской  Мариинской гимназии в Симбирске в 1903 году перед нами благородный господин - Павел Ильич Пузыревский с наградами(рис.39).Он - "академик", как в обиходе называли выпускников Императорской Академии художеств, о чём говорит знак (рис.40) справа на его груди. Он - учитель рисования в Симбирском кадетском корпусе на протяжении 27 лет. Он - кавалер ордена Святого Станислава третьей степени (рис.41), девиз которого "Награждая, поощряет". Он удостоен медали "В память царствования императора Александра III" (рис.41-1). Он - статский советник [22]. По табели о рангах это гражданский чин 5 класса (приравнивается чину воинскому между полковником и генерал-майором или камер-юнкеру для придворных).

  Он не вынес тяжёлого катка Октябрьской революции и гражданской войны и умер от рака в самом начале 1922 г., оставив вдовой на многие годы верную хранительницу домашнего очага и мать троих сыновей, для которых гнездом был их родной Симбирский кадетский корпус.

  Так же не миновал красный каток и святых мощей преподобного Серафима Саровского,  которые попранные в 1920 г. ещё при жизни Павла Ильича, великого почитателя святого, как груда костей, зашитых в рогожу, оказались в запасниках Музея истории религии - на чердаке Казанского собора, в котором младенцем Павел был крещён.
 

- КПП: Семья будущего художника

  Отец будущего художника Павла Ильича Пузыревского - Илья Алексеевич (1826-1892) (рис.42-1) - всю свою жизнь работал в государственных учреждениях; мать - Вера Тимофеевна Пузыревская (урождённая Александрова)(1823-1896) (рис.42-2)-  воспитывала своих детей - четверых сыновей: Алексея, Павла, Ивана, Илью и дочь Марию.

  Мать художника, певица-любительница, в девичестве в начале 1840гг., была ученицей Михаила Ивановича Глинки, который учил ее исполнительскому мастерству вокальных произведений и, в частности, своих романсов  "Не искушай", "Сомнение" и др.. Глинка очень ценил небольшой но мелодичный голос своей ученицы и её незаурядную музыкальность. В его "Записках" упоминается Верочка Александрова, как младшая дочь Т.А.Александрова, который был поверенным в его длительном бракоразводном процессе, и как знакомая семьи Стасовых. В семье Вентцелей сохранился её автопортрет, написанный маслом (рис.42-2 ). При нём записка(рис.42-3), в которой говорится, что Вера Тимофеевна серьёзно занималась живописью и её постоянным учителем  был художник Карл Павлович Брюллов. По рассказам её младшей дочери Марии Ильиничны Вентцель, сестры Павла Ильича, Брюллов принимал непосредственное участие в создании автопортрета - помогал добиваться максимального сходства и подправлял драпировку. Из других полотен Веры Тимофеевны известен портрет её двоюродного деда Нестора Васильевича Кукольника, близкого друга художника. Портрет хранится в Пушкинском доме в Санкт-Петербурге. По семейному преданию ряд её работ находился в запасниках Русского музея. Она и была  бабушкой Константина.


- АКП: Мария Ильинична Вентцель - младшая сестра
      Павла Ильича

  Мария (рис.42) была младшим ребёнком в семье Ильи Алексеевича и с детства была опекаема братьями, особенно Павлом, который и в более позднее время,  в студенческие годы, всячески, главным образом материально, поддерживал всю семью. Впоследствии, живя в Симбирске, особенно тёплые отношения Павел поддерживал с сестрой Марией. 

  Она, выйдя замуж за юриста Министерства путей сообщений Николая Николаевича Вентцеля(1856-1920), более известного, как писатель, поэт, драматург, критик, печатавшийся чаще всего под псевдонимами Бенедикт, Юрьин, Фуриозо (сына прибалтийского немца, действительного статского советника,  столоначальника канцелярии Петербургского генерал-губернатора) дала роду Вентцелей достойных наследников.

  Именно с ней и её семьей семья Павла Ильича часто проводила летние  месяцы на даче под Петербургом, приезжая из Симбирска; у неё Павел Ильич останавливался на Васильевском острове, бывая в Петербурге по своим художественно-выставочным делам. 

  Она, Мария Ильинична Вентцель(1869-1938)(рис.43) вместе со своим отцом Ильёй Алексеевичем Пузыревским(1826-1892) и братом Иваном (1865-1905) (рис.43-1) похоронена в "пантеоне" Пузыревских рядом с часовней святой блаженной Ксении Петербургской на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге; рядом с ней - её дочь Татьяна Николаевна Березина (Вентцель)(1905-1984) (рис.43-2) и внуки Николай(1929-2017) и Михаил(1937-2015) Березины. Через дорожку - ближе к часовне, покоятся брат Ильи  Платон Алексеевич (1830-1871)(рис.43-3) профессор Петербургского университета с сыном Нестером Платоновичем (1861-1934)(рис.43-4) профессором Университета путей сообщений. 
[см."Неслучайности", Андрей Пузыревский, Проза.ру].


- КПП: Павел Ильич - юность в Киеве и Академия художеств в
     Петербурге.

  Павел, отец Константина, юность провёл в Киеве. Там он получил среднее образование, закончив реальное училище, а также прошёл школу живописи художника Мурашко, унаследовав незаурядные художественные способности от своей матери Веры Тимофеевны.
.

  Живя в Киеве, Павел Ильич, будучи ребенком, сдружился с маленьким, болезненным мальчиком, который впоследствии оказался писателем (поэтом) Надсоном, но судьба разлучила их еще в раннем детстве. Позже оба они встретились на страницах одного из столичных журналов. На одной стороне было помещено фото и статья о Надсоне, на другой - фото и юбилейная статья о художнике П.И. Пузыревском. Эта случайная "встреча" былых друзей в прессе произошла в 1912 г.

  С переездом семьи в Петербург у Павла встал вопрос о выборе профессии. Была, казалось, неразрешимая дилемма - пойти ли в консерваторию по классу пения, поскольку он обладал приятным баритоном и наследовал от матери вокальные способности, или избрать иное поприще, также связанное с другим полученным от матери талантом,- стать художником. И он  предпочёл пойти учиться в Императорскую Академию Художеств (рис.44), куда в 19-летнем возрасте в 1880 г. поступил на отделение живописи. При этом на всю жизнь он сохранил свою привязанность и к божественному царству музыки.


  Преподавателями Павла Ильича были:
 
- художник-пейзажист профессор Клодт Михаил Константинович (1833-1902)(рис.45)

   "В 1864 г., за «Вид в Орловской губернии» ...возведён в звание профессора. С 1872г. заведовал пейзажным классом в академии и был членом её совета ... Лучший период деятельности этого художника обнимает собой 1861—1882 гг.
 
  Для произведений Клодта характерны скрупулезный реализм изображения, безукоризненный рисунок с тщательной проработкой деталей, великолепное мастерство перспективных решений, строгость и стройность композиции, умение "одушевить" природу присутствием человека. Его живописная манера тщательна в предметах переднего плана и более широка и обобщающа в изображении отдалённых планов и неба с облаками, она отличается силою красок и, в особенности, мастерской передачей воздушной перспективы.
 
  Некоторые картины, которые  выходили из-под его кисти, и хорошо иллюстрируют манеру его письма представлены здесь:
рис.45-1, 45-2. Среди них:

  «Осенняя дорога» [Третьяковская гал.], «Лесная даль, в полдень» [там же],  «Аллея в березовой роще» [у г. Солдатенкова, въ Москве], «Стадо в воде во время полуденного зноя» [приобретен. вел. кн. Николаем Николаевичем], «Дорога через березовую рощу» [у гр. Строгонова, въ СПб.], "Вид на Волгу у Симбирска" и некоторые другие."[6].

- художник-портретист профессор Чистяков Павел Петрович(1832-1919)(рис.46),

который славился своими педагогическими дарованиями; вот  высказывания его и его учеников относительно глубокого проникновения в искусство живописи:
   
  «Чтобы найти себя, будьте искренни. Покрепче стучитесь в дно души своей—там чудный родник, в нем таится творчество».

  «Рисунок, если можно поставить так вопрос, — это мужская часть, мужчина. Живопись — женщина.  Всё мужественное, твёрдое, устойчивое, благородное в искусстве выражается рисунком. Всё нежное, ласкающее глаз, нервы, всё, на первое впечатление сильно нравящееся, выражает собою живопись». 

  «Техника — это язык художника; развивайте её неустанно,
до виртуозности. Без неё вы никогда не сумеете рассказать людям свои мечтания, свои переживания, увиденную вами красоту».

  «Чем крупнее талант, тем осторожнее нужно учить, — говорил Чистяков, — нужно давать волю, но следить, чтобы ученик исполнял закон».

  «Павел Петрович был враг шаблона, — вспоминал Васнецов. — Он никогда не держался единой для всех программы. Наоборот, он каждому отдельно умел указать дорогу к дальнейшему индивидуальному развитию. Он был посредником между натурой и учеником, ничего не навязывая, и каждый, уразумевший его взгляд, чувствовал под ногами прочную почву».

  В воспоминаниях киевского художника И.Ф. Селезнёва, ученика Чистякова, пожалуй, звучит главное наставление великого Учителя: «Искусство требует нежного сердца, чуткого. А озлобите сердце, тогда оно перестанет воспринимать тайны искусства, и творчество замрёт. Художник должен быть широко и разнообразно образованным: читайте, учитесь, тогда горизонты ваши будут необъятны; наука и природа сделают ваши картины глубокими, выразительными». Только развитый ум, облагороженное чувство и зоркий воспитанный глаз — основы жизни художника!» [7].

  Здесь некоторые из его работ: рис.46-1 Картины художника
Чистякова Павла Петровича.

 - художник-пейзажист профессор Орловский Владимир Донатович(1842-1914)(рис.47). Вот его кредо:

  «Я убедился, что по настоящее время художники-пейзажисты постоянно делились на две категории: одни увлекались всегда идеей, мотивом, а другие пробовали и пробуют фотографически передать натуру. Думаю, что всякая из этих категорий – крайность… Задача художника изображением предметов и эффектов, существующих в природе, – передать свою мысль, свое настроение. Иначе же он становится чем-то вроде фотографического объектива – не более».

  Орловский Владимир Донатович (1842—1914)- воспитанник Петербургской Академии художеств и один из лучших пейзажистов 80-х годов XIX века. Современники называли Орловского "звездой первой величины наравне с Айвазовским", "искателем солнца","несравненным пейзажистом южной природы", "корифеем русского пейзажа". Он оказался не только талантливым живописцем, но и хорошим педагогом, о чем свидетельствовали успехи его учеников.[8]

  Здесь некоторые из его работ: рис.48 Картины художника В.Д.Орловского

 Без сомнения можно сказать, что именно Орловский оказал определяющее влияние на выбор стиля письма будущего художника, был для него образцом творца высокого искусства.

 За время пребывания в Академии П.И. Пузыревский плодотворно работал над пейзажами, причём он был удостоен 4 серебряных медалей: так 31 октября 1881 г. за художественные работы по пейзажу ему была присуждена малая серебряная медаль; 11 февраля 1884 г. за пейзажный рисунок карандашом ему была выдана большая серебряная медаль; 24 октября 1886 г. за пейзаж "Лес вечером" была присуждена вторая серебряная медаль; 22 октября 1888 г, за пейзаж, написанный масляными красками, и 8 этюдов была присуждена первая серебряная медаль(рис.49).

  Павел Ильич Пузыревский, прошедший  курс высшего художественного учебного заведения - Академии художеств, был воспитан на принципах академической школы. Изучавшему наследие художников от периода позднего ренессанса и школ последующих периодов ему особенно были близки русские художники-пейзажисты, от которых он усвоил технику письма.

  Учителя молодого художника Чистяков П.П., Клодт М.П. и особенно В.Д. Орловский невольно послужили ему примером в рисовании и композиции, в распознавании колорита при писании этюдов и картин.

  Долгое время Павел Ильич Пузыревский находился под влиянием своих преподавателей, которое только постепенно, по мере приобретения своего личного опыта и выработки своего метода работы в рисовании и письме картин, утратило своё значение.

  Будучи студентом, П.И. учился и репетиторскими уроками зарабатывал деньги на жизнь, поскольку отец его И.А. находился на пенсии и не мог содержать на мизерную сумму столь большую семью. Кроме самого себя и помощи отцу, П.И. содержал своего старшего брата Алексея Ильича, который, унаследовав музыкальное дарование матери, Веры Тимофеевны, учился в консерватории в Петербурге по классу теории музыки и композиции.

  Обычным их питанием был крепкий чай и хлеб. Однако, несмотря на это убогое питание, их творческие силы были неиссякаемыми и каждый из них успешно совершенствовался по своей специальности.

  Павел Ильич Пузыревский был связан с революционными кругами и, в частности, с Верой Засулич. После убийства Александра II(13 марта н.с. 1881г.) он был арестован жандармами. Произошло это при следующих обстоятельствах. В его комнате хранилась нелегальная  литература, которую он должен был распространять. Из-за убийства царя в Петербурге начались аресты, в частности, среди студентов.  Его успели предупредить о возможности обыска, и он уничтожил опасную литературу.

  Во время болезни зубами ночью к нему с обыском действительно нагрянули жандармы, и несмотря на то, что у него ничего не нашли, всё же посадили в карету с чёрными опущенными шторами, и арестовав, заключили в Петропавловскую крепость, где он и находился под следствием. За отсутствием улик его выпустили из крепости и он смог продолжить учение в Академии художеств, но, видимо, уже с чёрной меткой неблагонадёжности. А организация, с которой он был связан, была разгромлена царским правительством.


- АКП: Классный художник П.И. Пузыревский: из Минска - в   
     Симбирский кадетский корпус.

  14 февраля 1890г. П.И. Пузыревский (рис.22)окончил Императорскую Академию Художеств и получил звание классного художника 3 степени. На службу в столице он рассчитывать не мог в связи с компрометирующим эпизодом в биографии, что заставило его выехать к родным в Минскую губернию искать средства к существованию. Там в родовом имении судьба его наградила встречей с будущей невестой, дочерью арендатора имения Еленой Александровной Столевской (рис.51). Они поженились, и в 1891г. у них родился первенец - сын Павел.

  Семья прожила в Минске один год, получая поддержку продуктами от родителей жены. А затем по предложению товарища Павла Ильича - Юлия Юльевича Рейнберга, в 1891г. переехала в Симбирск: в военные учебные заведения потребовались преподаватели рисования, и после хлопот П.И. устроился в  Симбирском кадетском корпусе, заняв место штатного преподавателя рисования. На этой должности он проработал  всю свою жизнь - более 27 лет, и ко времени закрытия Кадетского корпуса в 1918г. был уже статским советником, кавалером ордена Святого Станислава 3 степени
(рис.52).

  С сыном Павлом семья приехала из Минска к месту службы отца, а для Константина (1898г. рожд.) и Петра (1906г. рожд.) родиной был Симбирск.

  Жили они на съёмной квартире на первом этаже двухэтажного  дома №16 купцов Сачковых по Комиссариатской улице -  совсем рядом с Кадетским корпусом (позднее дом этот был разобран и на месте его построен одноэтажный бревенчатый). Вот что пишет мой отец Константин, вспоминая об этом доме и вообще о жизни семьи в Симбирске.


- КПП: Раннее детство в воспоминаниях Константина.

     Девочки - подруги.

  "Сначала моими подругами раннего детства были девочки. Когда мне было 4 года, я, играя на песке с Таней Алашеевой,  задавал ей довольно существенный жизненный вопрос: "Выйдет ли она за меня замуж", на что получал не вполне ясный ответ.

  Далее у меня были знакомые две девочки Соня и Дина Загоскины, переселившиеся с родителями в Астрахань, где их отец работал нотариусом. А затем я вёл дружбу с Иной и Тасей Горуновичами. Играя у них, я всегда был в роли повара."

  [Интересно, что в интернете нашлась открытка от 1912г.(рис.52-1 открытка), написанная в Астрахань Соне Загоскиной 13-летним Константином с рождественским поздравлением; на ней изображена копия одной из картин его отца
П.И. Пузыревского; картина эта как раз в то время была представлена на юбилейной "Гончаровской" выставке художника в Меньшиковском дворце в Санкт-Петербурге].

     "Шрам" от велосипеда - на всю жизнь.

  "На втором этаже нашего дома жили Криднеры. Отец семейства сначала работал где-то по ветеринарному делу, а затем, соблазнившись безбедным существованием живших по соседству своих родственников купцов Конуриных, завёл парфюмерный магазин на Гончаровской улице. Их сын Борис, выхоленный мальчуган, имел все блага жизни - лошадь пони, томившуюся в конюшне, трёхколёсный велосипед, на котором мы съезжали под гору от Соборной площади.

  Сначала я завидовал его игрушкам, подумывал о несправедливости жизни, видя, как мой отец, усиленно работавший, не располагал средствами на баловство своих детей. Но потом понял, что лучше жить скромно на средства, добываемые своим трудом.

  Впоследствии наша дружба распалась. Борис Криднер стал гимназистом, а затем студентом белоподкладочником, а во время Первой мировой войны - кавалерийским офицером. Не зная, куда приложить свой труд, после революции он направился в Сибирь, где сделался профессионалом-охотником."

      Дом на Комиссариатской,16 и соседи с Яшкой.

  "Нашими соседями по садам были богатые купцы Конурины. В заборе, разделявшем сады купцов Сачковых (в доме которых мы снимали квартиру) и Конуриных, была дверь для прохода их родственников - Криднер, живших над нами на втором этаже.

  Конурин, располагая большими капиталами, имел двухэтажный дом, выходивший на Тихвинскую улицу, хороших лошадей и собак. Они также имели большое количество прислуги.

  Конурины заимели обезьяну - "Яшку", жившую на кухне в  содружестве с кухаркой, которая постоянно заботилась о животном и кормила его. Яшка, наблюдая за людьми, подражал им. В дни стирки Яшке ставили таз, наливали в него мыльную воду и давали ему различное тряпьё. Яша с большим усердием "стирал бельё" на протяжении всего дня. Присматривался Яшка и к работе кухарки. Часто в супе хозяева находили камни и другие предметы, не принадлежавшие к приправе.

  Однажды Конурины готовились к празднованию какой-то важной семейной даты. На кухне интенсивно работал штат кухарок, поварих. Были выпечены пироги, постоянные спутники купеческих торжеств; покрытые полотенцами, они ожидали транспортировку к барскому столу. Кухарки занимались другими блюдами и они не заметили, как Яшка осторожно вскрыл ребро пирога, выгреб оттуда вкусную начинку, вместо который внутрь наложил углей и золы.

  Проказа обезьяны ни кем не была замечена и пироги подали на праздничный стол. Купеческое общество, поглаживая животы и разглаживая бороды, село за стол и хлебосольная хозяйка раздала всем куски пирога, но вскоре лица гостей были искажены недоумением. Вместо осетрины на зубах похрустывали угольки. Хозяйка, вкусившая плоды "высококачественной кулинарии", начала плеваться и выражать по адресу кухарки своё недовольство. Начались расследования,  в результате которых был обнаружен виновник: им был Яшка. Так был сорван праздник в семье купца Конурина.

  Иногда Яшка, тоскуя по свободе, удирал в сад Конуриных, а оттуда попадал к нашему дому. Чем больше люди обращали на него внимание, тем сильнее он чувствовал себя "героем дня". Сидя на заборе он по-людски складывал нога на ногу, делал гримасы и, получив в подарок папиросу, начинал курить.

  Погоня, организованная кухаркой, часто не приводила к успешному результату, и только, когда в поле зрения обезьяны появлялась сама кухарка, корившая Яшку, он бросался ей навстречу. Лаская своего любимца, кухарка приговаривала: "Ах ты, охальник, зачем ты сбежал?". И в глазах обезьяны возникало выражение раскаяния. Обезьянка водворялась по месту её жительства. Однако, Яшка у Конуриных прожил не долго. Он погиб от туберкулеза легких, оставив о себе память озорного животного."

Искусство - для народа от П.И. Пузыревского. Его ученики.

  "В то время г. Симбирск был совершенно таким же, как его правдиво описал выдающийся писатель Иван Александрович Гончаров.

  Отец, имея огромный, неиссякаемый запас энергии и стремление пропагандировать искусство, принялся за художественную работу, избрав основными сюжетами пейзажи, в которых художник отражал красоту великой реки Волги.

  Отец считал, что он должен был своими произведениями возбуждать в людях любовь к реалистическому изображению природы, и своим искусством поднимать культурный уровень симбиряков. Днём, в служебное время, отец находился в стенах кадетского корпуса на поприще преподавателя рисования, а после двух часов дня, по возвращении домой, систематически занимался художеством.

  В Симбирске возникла демократическая организация "Трудовой пункт". При ней имелись различные кружки, в том числе и художественно-изобразительных искусств, в котором отец преподавал безвозмездно талантливой молодёжи из народа. Там отец заметил дарования у Дмитрия Ивановича Архангельского, ставшего его любимым и любящим учеником и соратником, впоследствии недюжинного художника, работы которого находятся в Ленинграде в Русском музее.
 
- АКП:  Ещё ученики Павла Ильича.

  С большим теплом отзывались о нём его ученики:

  АРНОЛЬД Николай Владимирович(1895–1963). Далее ещё пойдёт речь о нём.

  БЕЙТНЕР Петр Львович (Маркус), который родился в 1902г. в Харбине и впоследствии, став кадетом Симбирского кадетского корпуса (рис.52-2), занимался рисованием у П.И. Пузыревского и впитал от него все азы художественного творчества. Известен как армянский советский художник-постановщик советского кино для киностудий Укрфильм, Мосфильм, Арменфильм. С 1930 по 1965гг. им было оформлено 23 кинофильма, среди которых: "Пышка", "Петербургская ночь", "Здравствуй, Москва", "Сын полка", "Лично известен", "Насреддин в Ходженте", "Чрезвычайное поручение", а также большое количество спектаклей в различных театрах. Заслуженный деятель искусств Армянской ССР. Умер в Одессе, похоронен в Ереване в 1967 году.

  Многие кадеты, благодаря увлекательным урокам рисования
под влиянием Павла Ильича  с его педагогическим дарованием, проявляли свой незаурядный, хотя и любительский, художественный талант.

  Среди них братья Александр и Георгий [Николаевичи] Валевские (рис.52-3), кадеты 39 выпуска в 1915 году. Александр был склонен к жанровым зарисовкам. Сохранилось более 300 его очень выразительных  рисунков(рис.52-4),относящихся преимущественно к военной тематике. Его брат Георгий - пейзажист(рис.52-5)и великолепный мастер, прекрасно владеющий также карандашом, что видно из его портретных рисунков(рис.52-6). 

  Сыновья художника: 10-летний Пётр (рис.53) с его недетским рисунком голов двух лошадей(рис.54), Константин (рис.55), уже капитан 1 ранга, экспромтом в мгновение ока набросавший мне 10-летнему в назидание пастелью три миниатюры для подражания (рис.56).

- КПП: Домашняя "студия".
 
 Стремясь возможно больше принести пользы изобразительному искусству, отец организовал дома у себя в мастерской "студию", которую посещала Симбирская молодёжь, представители трудовой интеллигенции.

  Студенты занимались работами с натуры и копированием преимущественно картин отца. Когда у учащихся копирование не удавалось, отец показывал им различные приемы рисования, однако художник никогда не навязывал студентам своей манеры писать.


- КПП:  Летние каникулы.

  Каждое лето, после окончания учебного года в кадетском корпусе, отец со всей семьей уезжал на дачу - в Поливну (в 8 км. от Симбирска на правом берегу Волги выше Симбирска), в Сосновку Корсунского уезда (по железной дороге до ст. Глотовка, а затем 20 км на лошадях), под Казань - Верхний Услон, в Крым - в Алупку(Крымская ул., дача Тилипчи). А в начале XX столетия стали частыми поездки под Петербург.

        Сиверская - "артистический" дебют Константина.

   Там мои родители  имели обыкновение проводить лето вместе с семьёй младшей сестры отца Марии Ильиничны Вентцель.

  Чаще снималась дача  на Сиверской, так как  считалось, что климат этих мест наиболее благоприятствовал восстановлению здоровья детей наших родственников, а кроме того, на Варшавской дороге движение пригородных поездов удобно обеспечивало моему дяде  - Николаю Николаевичу  Вентцелю поездки в Петербург на службу в Министерство путей сообщения, где он работал чиновником особых поручений и был на видном месте среди юристов, предпочтительно занимаясь самыми сложными делами по отчуждению имущества.

   Уже ранней весной летели письма из Петербурга к отцу в Симбирск с приглашением провести лето совместно с семьёй сестры в окрестностях Петербурга и он, тяготеющий к культурному центру, каким являлась северная столица, непременно давал согласие.

  Заблаговременно нанималась дача с мезонином, где размещались две семьи на летнее время. Мария Ильинична, будучи любительницей семейных торжественных празднеств, устраивала вечера с приглашением знакомых, живших в том же дачном месте, и тех, кто навещал семью Вентцель из Петербурга.

  Семейные праздники организовывались с театральными представлениями с привлечением "крупных" артистических сил, к  котором относился и я -  четырёхлетний мальчуган. В тот период моей сценической деятельности я предпочитал "эстрадное" выступление, декламируя стихи, разученные  изустно от матери, так как читать я ещё не умел.

  На территории сада, прилегающего к даче, строилась сцена, перед которой ставились стулья для "публики". Помню, как я разучивал какой-то небольшой стих, дававшийся мне с трудом. В середине текста, читаемого  "с выражением", я обязательно спотыкался. Моя мать, которая была суфлером для меня лично, впадала в отчаяние:  завтра выступать, а я гладко прочесть стихотворение не мог.

  Было решено меня выпустить первым номером, поставив перед занавесом лицом к публике, а мою мать поместить в качестве суфлера за занавесом. Партер был заполнен гостями, на заборе висели местные жители,  без всяких удобств, как на галерке.

  После третьего звонка конферансье объявил  о моём номере и имени, и я с важным видом вышел для его исполнения. Разговоры публики быстро затихли при виде  такого крупного мастера сцены. Я начал читать стихотворение и, дойдя до злополучного места, боясь допустить ненужную паузу,  остановился и, обратившись к матери, сидевшей на корточках за занавесом, спросил её:  "А как дальше, мамочка?".   Но услышать её ответ я уже не смог, потому что  "публика" начала неистово аплодировать мне, видимо, считая наиболее удачным в моём номере детское бесхитростное обращение, выдавшее меня с головой...   Это знаменитое выступление относятся к лету 1902 года, и я вправе считать его началом моей сценической деятельности.

         Художественные итоги летних путешествий.

  Позднее отец совершал поездки по Волге на пароходе между Самарой и Рыбинском. Одно лето отец провёл в Нерехте. Возвращаясь обратно в Симбирск, отец привозил большое количество этюдов[24],набросков и зарисовок(рис.56-1,56-2), они служили рабочим материалом для разработки крупных художественных произведений - картин.

  Этюды, написанные отцом [24], являлись предметом осмотра и обсуждения с разбором их положительных сторон и недостатков. Критикой занимались знакомые и люди, понимавшие искусство. Творческим смотром являлись выставки картин, устраиваемые отцом в помещении "Трудового пункта" на Гончаровской улице, угловой дом в помещении над писчебумажным магазином Тролля.

  Кроме того, отец был постоянным участником столичных выставок и выставок в Москве, куда он посылал свои картины в распоряжение различных обществ художников-реалистов. Почти все картины продавались.

  Помимо работы в области изобразительного искусства
отец был инициатором и участником "Общества изящных искусств", целью которого было насаждение культуры в нашем городке и привитие любви к музыке и искусству. 


         Константин - "артист" на масленице в 9 лет.

    Крупным событием в моей "артистической" карьере  стало моё второе публичное выступление. Оно произошло в составе посвящённого проводам Масленицы в 1907 году шествия, организованного моим отцом по поручению "Общества изящных искусств" в зале Симбирского Дворянского собрания.

  Сборы с вечеров поступали либо на культурные мероприятия либо преследовали благотворительные цели. Когда нужно было сделать больший сбор с публики, посещавшей концерты, отца просили рисовать обложки для концертных программ , которые продавались по повышенной цене, и организаторы концертов в результате собирали больше денег.

  В старые времена на масленой неделе имущие слои симбирского общества всячески веселились. Устраивались обеды, где основным блюдом были блины.  Им сопутствовало вино, которое в некоторых домах лилось рекой.

  После сытных обедов "с возлиянием" тянуло к завершению дня в веселье. Одни садились в широкие сани, запряженные тройкой лошадей, и неслись по улицам города, другие отправлялись в театр, спеша побывать на последних спектаклях профессиональной труппы, заканчивающей зимний сезон к началу Великого поста.

  Любители конкурсов и зрелищ народного характера посещали Дворянское собрание, в зале которого устраивались разнообразные развлечения.

  Отец, являясь "художественным руководителем", организовывал массовые шествия с пением русских песен и плясками. Участники шествия одевались в живописные пышные костюмы, а с хор красивого белого зала направлялись могучие лучи света, придавая сказочный характер всему происходящему.

  Отец, зная жизнерадостный склад моей натуры и наклонность к комическим выступлениям, решил, одев меня в чёрный капуцин и вооружив большой бутафорской вилкой с огромным блином, преобразить в образ гнома, который должен был возглавить шествие.

  Публику пригласили на стулья, размещённые по бокам зала. Вдали - в помещении, выходившем на Венец, запевались песни и шествие медленно двигалось к центру зала. Там начинались пляски, среди которых я выступал первым номером, выделывая невероятно смешные па. Исполнители плясок и окружавшая нас публика покатывались со смеха. Ободрённый тем, что я развлекаю всех и тем самым добросовестно выполняю своё предназначение, я ещё больше "поддавал жара" в пляске - до полного изнеможения.

         Константин с отцом в "Обществе изящных искусств"
         и в театре.

  "Обществом изящных искусств" устраивались любительские спектакли и даже ставились оперы "Евгений Онегин" П.И. Чайковского, "Фауст" Гуно. В операх выступали певцы-любители, но с течением времени во время "великого поста", после окончания сезона драматического театра, ставились и другие оперы силами приглашенных певцов, приезжавших преимущественно из Москвы.
 
  Кроме своих "гастрольных" выступлений я был незаметным закулисным работником в городском театре по декоративной части, готовя декорации к оперным постановкам, и в частности, к опере Гуно "Фауст".

  [В небольшом альбоме, постоянном спутнике художника, сохранились наброски, сделанные им, по-видимому, во время подготовки к постановке оперы "Фауст" (рис.57). Здесь Мефистофель в соответствии с его речитативом: "Вот и Я! При шпаге я, и шляпа с пером, и денег много, и плащ мой драгоценный на мне. Не прада ли, всё, как надо?!"[26]. Рядом с ним - Валентин, его главный "оппонент". Ниже - голова ландскнехта в умопомрачительной шляпе из конца XV века, когда, предположительно, происходит действие. На другом листе - благообразный бородатый лик с напряжённым взглядом доктора Фауста - разочарованного жизнью учёного-старца, жаждущего свести счёты с жизнью, а поодаль, вполне возможно, голова Зибеля. На этом же листе - наброски вариантов готической кирхи для сцены обличения Мефистофелем Маргариты и миниатюрный всадник с копьём, видимо, один из "Марша ландскнехтов".]

  Счастье ступать по сцене театра предоставлял мне отец, ведавший в Обществе во время оперного "сезона" постановочной частью и декорациями.

  Я помню, как отцу для постановки "Фауста" пришлось рисовать в театральной мастерской "Золотого Тельца". На мою долю пришлось заканчивать его волосы. Тогда мне было 10-12 лет. При постановке "Фауста" возникло внезапное затруднение. Надо было приготовить "Лунный свет" для сцены Фауста с Маргаритой. После продолжительных поисков выход был найден. Папиросная бумага зеленовато-голубого цвета, просаленная до полной прозрачности и вставленная в большой театральной фонарь, создала полную иллюзию нужного лунного света.

  Дома по поручению отца я делал цветы с опадающими лепестками, которые служили реквизитом для Зибеля, когда он поёт арию с цветами. Во время спектакля, когда Зибель произнёс слова, обращённые к цветку: "Поблёк уж...", лепестки розы посыпались на пол сцены. А мы с отцом переглянулись и с удовлетворением улыбнулись, считая, что наша задача благополучно была разрешена артистом.

   В "Евгении Онегине" отец был одет в крестьянскую одежду (в первой картине первого акта) для того, чтобы оживить игру хористов и самому быть в массовой сцене с "народом". И мне хотелось быть там тоже.

  С тех пор я страстно полюбил театр, считая, что он является не местом пустых развлечений, а храмом искусства, в котором люди черпают духовные силы, где они, захваченные игрою актёров, живут жизнью представляемых героев.

  Я помню, как глубоко переживал бедственное положение Золушки, как плакал над судьбою Снегурочки, растаявшей под лучами весеннего солнца. Не утратился из памяти гастрольный оперный спектакль в симбирском театре с участием известной певицы Друзякиной, исполнявшей роль Тоски в опере Пуччини. В приехавшей трупе был неплохой драматический тенор, который, выходя из-за кулис исполнять арию, не заметил под ногами металлическую планку,  соединявшую арку декорации павильона. Задев её ногой, он споткнулся  и, упав, растянулся на сцене.

  Эта неожиданность так понравилась мне, что я от души расхохотался на весь зрительный зал. Мой детский смех, как рассыпанный горох, звучал в зале, покрывая музыку, исполнявшуюся  оркестром. Когда кто-то из старших ткнул меня в бок, требуя соблюдения тишины, я был крайне удивлён, считая, что это был трюк искусно выполненный певцом в соответствии с замыслом автора пьесы.

  Мои родители всегда брали меня с собой в театр, что давало мне духовную пищу.

  За время пребывания в кадетском корпусе мне не удавалось выступать на сцене, вероятно, потому, что моя застенчивость, развившаяся с годами, не давала возможности проявить хотя бы маленькие способности к театральному действу.

  На уроках русского языка, боясь насмешек товарищей по классу, я барабанили стихи перед преподавателем без всякого выражения, и я оставался в тени.

  Мои детские выступления за пределами корпуса сохранялись в тайне, так как привязанность к театру порицалась командованием военного учебного заведения - мы должны были думать о военной муштре,  дисциплине и программных занятиях, и это я мучительно переживал.


         Павел Ильич - душа общества.

  С полной объективностью и без преувеличения можно сказать, что отец являлся душою общества, охотно безвозмездно выполнял все работы, способствовавшие организации культурных развлечений в городе. Отец не жалел ни своих сил, ни досуга для того, чтобы откликнуться на запросы общественных организаций и своим трудом и занятиями внести свою лепту в общественное дело.

  Как человек, отец был чрезвычайно требователен к себе, но в то же время очень скромен. Несмотря на удачи в области художественной жизни, он никогда не кичился своими достижениями, упорно работал над собой и повышал технику в области изобразительного искусства. К окружающим его людям отец относился внимательно, в обращении с ними был мягок, вежлив и предупредителен, не взирая на общественное положение. Отец не мог оскорбить человека даже в том случае, когда он был не прав в своих действиях.

   П.И. Пузыревский был глубоко принципиальным человеком, поэтому он никогда и нигде не вступал в сделки со своею совестью. На педагогических советах в кадетском корпусе он выступал иной раз вразрез желанию начальства, высказывая прямо в глаза свою точку зрения, за это начальство недолюбливало отца, но считалось с ним потому, что его слова разрешали противоречия, возникавшие при обсуждении вопроса.

    Товарищи по службе уважали и любили моего отца; они часто обращались к Павлу Ильичу за советами, причём он с участием относился к ним и старался помочь найти выход из затруднительного положения.

  Отец, будучи любителем гомеопатических методов лечения, имел много книг по медицинской тематике и большой запас различных гомеопатических лекарств, выписываемых из Петербурга.

  К Павлу Ильичу часто обращались знакомые и посторонние люди за медицинской помощью. Он со знанием дела подбирал необходимую пропись, безвозмездно давал лекарства и был чрезвычайно счастлив, когда узнавал, что  "пациенты" вылечивались.

  К отцу приходил каждый месяц бывший натурщик из "Трудового пункта" бедный раненый солдат, которому полагалось получать от отца "жалованье". Старому русскому воину вручалась установленная сумма и попутно - флакончик с гомеопатическим лекарством, врачевавшим недуги солдата.

  Павел Ильич был чрезвычайно общительным и жизнерадостным человеком. К нам приходили в гости знакомые и сослуживцы. Раза четыре в год отец у себя дома устраивал вечера, на которых присутствовало человек 25-30.

  Отец устраивал различные игровые постановки и участвовал в разыгрывании фантов. Однажды по ходу дела надо было разыграть какое-то понятие так, чтобы в результате получилось "старый хрен". Для этого  из "каретника" притащили в гостиную живого поросенка, положили его в середине помещения на ковре и отец в присутствии всех лёг поверх поросёнка. Когда присутствовавшие никак не могли понять, в чём кроется смысл, отец заявил, что они не могут разрешить такой задачи потому, что, вероятно, никогда не выбирали в ресторанах по меню закуску "поросёнок под хреном".

  Дом моих родителей считался хлебосольным, причём все угощения придумывала моя мать, интересовавшаяся кулинарией и подававшая на стол вкусные блюда.

  Особенно оживленно проходили вечера во время зимних рождественских каникул, когда из Петербурга-Петрограда съезжалась молодёжь - старший брат Павел (рис.58), студент политехнического института, я (рис.59) - из Морского корпуса и наши друзья из студенческой и военной молодёжи.

    Во время Первой мировой империалистической войны отец негодовал по адресу германского командования, отдававшего  приказания своим солдатам разрушать памятники искусства в государствах, занятых их войсками. В частности, когда немецкая артиллерия обстреливала Реймсский собор(рис.60), отец писал в газеты статьи о варварских наклонностях руководителей неприятельской армии.

         Симбирск и Поволжье в 1918-1921гг.

   После революции осенью 1918г. Симбирский кадетский корпус был расформирован и все служащие оказались безработными.

  Отец решил открыть у себя на дому сапожную мастерскую и принимать заказы от населения. Первым этапом нового мероприятия было обучение новому ремеслу, а вторым - напряжённая работа по выполнению заказов. Преподавателем оказался потомственный сапожник. Вся наша семья и ближайшие знакомые принимали участие в мастерской, где слышалась точка сапожных ножей, стук молотков, звук от вара при натирании им дратвы.

  После шести часов мы переодевались и шли гулять на Венец, где отец, забыв о новой специальности, снова обращался к художеству. Прищурив один глаз, он впивался в волжские пейзажи, глядя на уходящие дали к Красному Яру (на левом берегу Волги), к Шиловке Сенгилеевского уезда, Сенгилею, куда часто ездил отец, чтобы хоть немного побыть среди Жигулёвских гор.

  Когда отцу предложили занять место преподавателя рисования в Ставрополе-Самарском, расположенном напротив Жигулей, он с радостью дал согласие, считая, что новое временное местожительство приблизит его к наиболее красивым районам Волги.

  Мои родители с 1918 по 1920 г. прожили в Ставрополе, но царившая там разруха не дала отцу должной работы, так как, оставшись без запаса красок и вечернего освещения, он принужден был садиться за рояль своих соседей и импровизировать музыку или воспроизводить то, что играл когда-то вместе со своим старшим братом Алексеем Ильичом, ставшим профессором Петербургской консерватории по теории музыки.

  В 1920 г. во время моего очередного отпуска я перевёз родителей в Симбирск, где отец устроился канцелярским служащим в Управлении Волго-Бугульминской ж.д., но это поприще для отца оказалось наиболее тяжёлым потому, что он не любил бумажной работы, да и годы давали себя знать. Отец стал прихварывать, жаловаться на боль под правой лопаткой, которая при плохом питании и моральной подавленности, при сознании, что он не может заниматься своим любимым искусством, стала прогрессировать.

         Павел Ильич - в Детском Селе.

  Обосновавшись в Детском Селе (ныне г. Пушкин под Ленинградом), старший брат Павел и я (рис.60-1, 112) решили перевезти родителей к себе, и осенью 1921 г. мы встретились в городе, где некогда учился и воспитывался великий русский поэт А.С. Пушкин.

   В своих поэтических произведениях Пушкин воспел красоты Царского Села. Отец, получив краски, стал ходить на этюды, отображая исторические места на своих полотнах(рис.61).

  Стремясь к искусству, П.И. Пузыревский получил должность руководителя кружка изобразительных искусств при клубе Северной группы тяжёлой артиллерии, расквартированной в бывших гусарских казармах, но болезнь, оказавшаяся раком правого легкого, настолько осложнилась, что отец слёг в постель и больше не  встал.

  Промучившись 3 месяца, художник П.И. Пузыревский скончался около полуночи 9 января нов.ст. 1922г.(27 декабря ст.ст. 1921г.). Находясь в полузабытьи, когда началась агония, отец на мгновение пришёл в себя и, подозвав мою мать, слабым голосом произнёс: "передай привет родным и знакомым, - я умира..." на "ю" у отца не хватило сил. Так в холодно-вьюжную ночь перестало биться сердца художника, посвятившего всю свою жизнь изобразительному искусству и отдавшего все свои силы отображению красоты поэзии нашей русской природы и, в частности, его любимой реки Волги.

  12 января 1922 г. на убогих дрогах гроб был доставлен на Детскосельское Казанское кладбище(рис.62), где он был похоронен.

  Семья, ученики и знакомые оплакивали преждевременную кончину художника, т.к. он, будучи 62 лет, мог бы еще приносить пользу искусству.

  Память об отце-художнике осталась в прессе, отметившей в 1912 г. его достижения в связи с юбилейной выставкой, устроенной в б. Меньшиковском Дворце на Васильевском острове в Петербурге; в некрологе, написанном в Ульяновске его учеником Дмитрием Ивановичем Архангельским, и в экспозиции студенческой работы в музее  Академии Художеств, отмеченной большой серебряной (первой) медалью. Инвентарный № 3457, пейзаж "Деревья при дороге" (Этюд; тушь, белила, итальянский карандаш)."


- АКП: Семейное чувство справедливости.

   Это были последние записки, сделанные уже безнадёжно больным моим отцом Константином Павловичем Пузыревским, с любовью восстановившим незадолго до своей смерти в 1951г.  всё самое ценное, сохранившееся в памяти: свои детские и юношеские воспоминания о дорогих ему семье, отце художнике, родном городе Симбирске и Поволжье.

  Обращает на себя внимание его запись о трёхколёсном велосипеде соседского мальчика, в которой уже в  раннем детстве проявляется дух неприятия Константином несправедливости в обществе: его отец трудится, не щадя своих сил, и имеет средства лишь на скромное существование семьи, в то время как лихой купец-сосед, ни за что, ни про что, как сыр в масле катается. Здесь же вспоминаю, что его отец, будучи студентом Академии художеств, участвовал в социал-демократическом движении за справедливое распределение земли, а став художником, в своём творчестве отдавал предпочтение темам, отражающим убогое положение простого народа. По-видимому, обострённым чувством справедливости, воспринятым от отца, и неслучайной случайностью в поворотах судьбы, можно объяснить выбор Константином жизненного пути.


- АКП: Живописное наследие Павла Ильича Пузыревского -
      певца Поволжья 

 Память о художнике, в семье хранили две большие картины Павла Ильича, экспонировавшиеся на "Гончаровской" выставке, - "Обрыв" (рис.63) и "ЧасОвенская роща"(рис.64).

  Однако, первую из них в последний раз я видел в 1957г. у бабушки Елены Александровны, которая к тому времени вместо снесённой избушки на Филях получила комнату в новом доме в Москве на Поклонной горе рядом с Триумфальной аркой. Я там предполагал остановиться проездом.

  Первым делом я обратил внимание, что поразившая меня в детстве в каморке на Филях в далёком 43-ем году картина деда "Обрыв" теперь не на стене, а за спинкой дивана, на котором я спал ещё ребёнком. Бабушка сказала, что  после смерти моего отца Константина идут переговоры о продаже этой картины в Куйбышевский художественный музей, и от лица музея с дядей Петей, младшим сыном художника, по собственной инициативе этим занимается один из учеников и больших почитателей Павла Ильича ныне научный сотрудник Государственного литературного музея Николай Владимирович Арнольд. О свершившейся продаже я узнал лишь в 1959г.

  В 2017г. профессор Ульяновского государственного технического университета Владимир Александрович Гуркин любезно прислал мне среди прочих материалов из Ульяновского Мемцентра копию фотографии (рис.65), по-видимому, сделанной Н.В. Арнольдом по успешном завершении "сделки": уже бывшие владельцы картины Елена Александровна с сыном Петром Павловичем - на том самом диване, за  спинкой которого ещё стоит картина "Обрыв". На другой фотографии, сделанной Петром Павловичем (рис.66), -  бабушка в окружении новых обладателей картины. Так, усилиями Н.В. Арнольда(1895–1963) картина "Обрыв" обрела своё нынешнее место в коллекции Самарского (бывшего Куйбышевского) областного художественного музея.

  Своё восхищение картиной при первом свидании с ней  Николай Владимирович, обращаясь к Павлу Ильичу Пузыревскому, своему учителю выразил тогда в поэтической форме:

  П.И. Пузыревскому
/по поводу его картины "Обрыв"/

Ты воплотил на полотне
Родную местность Гончарова,
Обрыв, склонившийся к реке
При блеске солнца золотого.

Вдали песчаных волжских гор
Приветливые очертанья,
Зелёных берегов узор
И Волги грозное молчанье.

На всех картинах у тебя
Так много чувства, вдохновенья,
Любви к искусству и стремленья
К чему-то высшему всегда.

Художник, труд твой драгоценный
В сердцах у нас оставил след, 
Ты и художник и поэт,
Поэт глубоко вдохновенный.

  И пронёс он его через всю свою жизнь. Помню, бывая после смерти отца в Москве, часто слышал от родных, что некто Арнольд (тогда я не представлял, кто это) упорно добивается, чтобы его любимая картина оказалась в музее, чтобы радовать взор не только наследников, но и как можно большего количества любителей живописи. "Просите, и дастся вам",- так по заповеди Господней и свершилось.

А вот "ЧасОвенская роща" до сих пор сохраняется в семье как реликвия.

  К ней позднее присоединилась полученная в наследство от родни — Наталии Эмильевны Гагариной (Вилькен-Пузыревской)(1890-1980), внучки Платона Алексеевича Пузыревского, брата моего прадеда Ильи Алексеевича картина Павла Ильича «Лодки в волжской заводи» (рис.67), которая им была подарена своей двоюродной сестре Наталии Платоновне Вилькен (Пузыревской) (1862-1955), матери Наталии Эмильевны.

  Работы Павла Ильича пополняли собрания симбирских коллекционеров и меценатов таких, как:

- Владимир Николаевич Поливанов(1848-1915)   

  [Губернский предводитель дворянства, действительный статский советник, член Государственного Совета от Симбирского земства, председатель Симбирской губернской учёной архивной комиссии; историк и литератор, археолог и коллекционер, сыграл решающую роль в собирании культурного наследия на территории края, в создании художественного и краеведческого музеев в Симбирске], в каталоге (рис.67-1) одной из художественных выставок 10 работ П.И. Пузыревского представлены из его собрания: "Байдарские ворота. Крым"(рис.80), "Деревня Поливна", "На Поляне", "Опушка леса", "Весна", "Этюд с деревьями", "Солнечный день зимой", "Берег Волги", "Половодье на Волге", "На пристани".(рис.67-2,67-3);

- Екатерина Максимилиановна Перси-Френч(1864-1938)

 [Дочь ирландского дворянина Р.М. Перси-Френч и симбирской дворянки С.А. Киндяковой получила прекрасное домашнее образование. После смерти всех близких родственников оказалась владелицей большого наследства в Симбирской губернии. Возглавляла Симбирское общество христианского милосердия, была товарищем председателя Симбирского музыкально-драматического и художественного обществ, являлась членом Симбирской губернской учёной архивной комиссии. Важнейшей частью художественного наследия Е.М. Перси-Френч и рода Киндяковых являются предметы из коллекции Художественного музея:  произведения живописи, графики, скульптуры, декоративно-прикладного искусства].
 
  В названном выше каталоге представлена одна работа Павла Ильича из собрания Перси-Френч - "Дорога в Поливну". Однако, её коллекция произведений искусств была огромной, она была почитательницей творчества Павла Ильича, кроме того их связывало тесное содружество по работе в перечисленных выше общественных организациях  (рис.68-1)

- Алексей Николаевич Остроградский(1868-1943)

  [Выпускник Академии художеств(1887-1891), ученик П.П.Чистякова и И.Е.Репина. В то же время(1880-1890) и тоже у Чистякова проходил обучение в Академии П.И. Пузыревский.

  В 1902 г. А.Н. Остроградский приехал в Симбирск. Здесь он занимался творчеством, преподавал живопись в коммерческом училище. С 1908г. вместе с П.И.Пузыревским и А.В.Строгановым работал в учебно-трудовом пункте. Со дня создания в 1918г.  художественной комиссии  был ее членом. 

  В ноябре 1918 г.  особняк Е.М. Перси-Френч на Московской улице был национализирован и его было решено использовать для создания музея. Хранившаяся в нём огромная коллекция произведений искусства вошла в фонды музея. Сама Екатерина Максимилиановна в это время находилась в тюрьме. Все художественные ценности были размещены в её доме на Московской, положив начало Симбирскому пролетарскому художественному музею. Сюда же  вместе с другими художниками Остроградский доставлял  произведения искусства из брошенных в связи с революционными событиями городских домов и разоренных дворянских имений. Его академическое образование очень пригодилось в работе по реставрации и классификации собранных полотен.  Перед самым открытием Художественного музея А.Н. Остроградский стал его директором и одновременно заведовал картинной галереей музея.

  В 1922 г. Остроградский писал: «Есть музеи больше нашего по количеству собранного и по именам, например, Самарский, Казанский, но представители этих музеев отдают предпочтение нашему. … Картинная галерея Симбирского музея выделяется из других провинциальных музеев правильным распределением по школам, эпохам и самим подбором произведений».]

 Из его собрания в каталоге выставки (рис.68)представлено 6 этюдов П.И. Пузыревского из серии "Окрестности Симбирска": "Сараи", "Зимний пейзаж", "Летний вечер", "Волжский пейзаж", "Лунная ночь", "Опушка леса", и картина "Поливна". (рис.68-1, 68-2).

  У него также хранился рабочий альбом с этюдами П.И.Пузыревского, подлинность которого удостоверена учеником и другом Павла Ильича - художником Дмитрием Ивановичем Архангельским (рис.68-3, 68-4, 68-5).

  После революции частные собрания были переданы в Ульяновский областной художественный музей. В 1997г. мне довелось побывать в музее. Мне вынесли из запасников картины деда из перечисленных выше собраний и любезно разрешили сфотографировать. Состояние полотен оставляло желать лучшего. У меня тогда сложилось впечатление, что они нуждаются в серьёзной реставрации. Впрочем, я проделал некоторые реставрационные работы, только на компьютере, и получил полотна как бы в первозданном виде(рис.67-2,67-3,68-1,68-2). Они преобразились, как некогда после реставрации преобразилась картина "ЧасОвенская роща"(рис.64), пережившая блокаду Ленинграда.

  Как упоминается в некоторых публикациях, в домашнюю галерею  деда на съёмной квартире в Симбирске входило более двух тысяч его работ. Однако, многие из них были утрачены во время революционных лихолетий, так как в отсутствие съёмщиков квартиры, они использовались дворничихой как хороший запас для растопки печки в доме.

  Около двух сотен этюдов нашлось у нас дома в старой просторной холщовой дедовской папке. Я их в виде слайд-шоу  опубликовал в интернете[24].

  Видеофильмы привлекли внимание тех, кто интересуется разными сторонами истории старого Ульяновска-Симбирска. В результате я с большой благодарностью получил от профессора Владимира Александровича Гуркина серию электронных копий работ деда(рис.68-3,4,5), хранящихся в Мемцентре Ульяновска.


- АКП: Дверь в Симбирский кадетский корпус для меня отворила
      Лариса Юрьевна Погодина,а там - Ишевский
      и мои отец и дед.

   Неоценимым оказалось наше знакомство с Ларисой Юрьевной Погодиной (рис.6)- человеком весьма обременённым своими служебными обязанностями и домашними хлопотами и, между тем, находящим проблески времени для поиска по крупицам всего, что имеет хотя бы малейшее отношение к истории Симбирского кадетского корпуса, его педагогам, его кадетам - птенцам орлиной породы, вылетавшим из него в свободный полёт. Их жизненные пути оказываются настолько  не похожими, подчас противоположными, что возникает мучительный  вопрос, из одного ли они гнезда. Но, приглядевшись, убеждаешься, что следование для них по избранному пути есть дело чести, дело  совести, дело воли. Такими их выпестовал их родной Кадетский Корпус.

  Лариса Юрьевна для меня открыла прекрасную книгу кадета Георгия Ишевского "Честь"[9], найденную русскими эмигрантами в Америке в Сан-Франциско. В книге в мемуарной форме описывается жизненный путь кадета от начала учёбы в кадетском корпусе до пребывания в эмиграции. В ней даются психологические портреты педагогического состава Кадетского корпуса, в частности, полковника Горизонтова, с семьёй которого семья Пузыревских была в дружеских отношениях вплоть до того, что семьи могли породниться. Много страниц с тёплыми словами посвящено учителю рисования моему деду  Павлу Ильичу Пузыревскому по кадетскому прозвищу «Паралич» (=Павел Ильич). Причём некоторые черты характера и эпизоды биографии деда прежде мне не были известны.


- АКП: Теперь нет сомнений: находка Л.Ю. Погодиной   
       подтверждает автобиографичность книги Георгия 
       Ишевского "Честь".

  Долгое время книга вызывала споры: является ли она автобиографической, и главный герой Жоржик это и есть сам Ишевский, или автор не был кадетом и изложил в книге воспоминания какого-то другого кадета.

  Не мудрствуя лукаво, Лариса Юрьевна запросила в  Хабаровском архиве в справочнике "Российские эмигранты в Маньчжурии" анкету пребывавшего там с 1923г. Георгия Павловича Ишевского.

  Полученную копию она любезно показала мне(рис.70). Сопоставив анкетные данные со сведениями из книги, я пришёл к однозначному выводу, что Жоржик из книги и Георгий Ишевский это одно и то же лицо.

  Подтверждением могут служить: 1) близость года рождения Ишевского - 1892г. с возрастом Жоржика, упоминаемым в тексте; 2)прямое указание в пункте анкеты о среднем образовании на Симбирский кадетский корпус; 3)полное совпадение характера всех боевых ранений, полученных Жоржиком по книге и описанных в соответствующем(25) пункте анкеты.

  Имеются сведения о прохождении воинской службы после кадетского корпуса и военных наградах. Между тем, в качестве основной специальности указано: бухгалтер; а в период пребывания во Владивостоке и Тяньзине - служил также артистом. Свой артистический талант он проявлял и в эмигрантском Сан-Франциско. Недаром ещё в кадетском корпусе он успешно выступал как чтец перед Великим князем Константином Константиновичем и заслужил его поощрение. В анкете имеется фотография Г. Ишевского(рис.12). Если её сравнить с известной фотографией его в пожилом возрасте в окружении  двух дам(рис.71), то скорее можно подтвердить сходство, чем различие.

  Итак, благодаря находчивости Ларисы Юрьевны и её целеустремлённости нам, надеюсь, наконец, удалось разрешить застаревший вопрос об идентичности автора книги и её главного героя.


- АКП:"С мира - по нитке":Ларисе Юрьевне удалось в интернете 
      собрать полную галерею работ П.И. Пузыревского.

  Таким же образом с величайшей виртуозностью она разыскала и прислала мне копии практически всех работ Павла Ильича, а их оказалось не менее ста, которые представлены в интернете на разных сайтах(рис.69,69-1,69-2,69-3)[25].

  А вот моя собственная попытка заполучить в Академии художеств электронную копию картины деда, указанную выше моим отцом  под инвентарным № 3457, не удалась, поскольку госпожа учёный секретарь предложила мне заплатить за неё довольно крупную сумму денег, как будто бы я покупаю сам оригинал. Это меня очень удивило и раздосадовало, т.к. на выставках, например, импрессионистов в Эрмитаже, я мог фотографировать любые картины и деньги за это не взимались. Так что это единственная известная картина деда, которая не будет представлена в виртуальной коллекции внука!

  Что касается Ларисы Юрьевны, то в свою очередь я взял на себя обязательство в ответ на её пожелание собрать здесь, на этих страницах, всё, что я знаю о кадете - моём отце Константине Пузыревском.

  О Павле Ильиче, оказавшем глубокое влияние на формирование художественно-эстетических сторон характера сына, а также трудолюбия и преданности любимому делу в своих воспоминаниях рассказал выше сам его сын Константин.
Далее - о Константине.


- АКП: Кадет Константин Пузыревский.

  Среднее образование он получил в Симбирском кадетском корпусе, пройдя полный курс обучения с 1908 по 1915 год.

  Не имея средств для оплаты  учёбы в реальном училище, к которому Павел Ильич имел наибольшее расположение, он вынужден был своих трёх сыновей учить в кадетском корпусе за казённый счёт, что позволяла его штатная должность преподавателя.


- Иш: Как принимали в СКК.

  "...Прием в корпус не представлял из себя ничего сложного. По уже ранее заготовленным спискам поверяли имя и фамилию новичка, его возраст, день и год рождения и передавали на несложный медицинский осмотр, обычно кончавшийся заключительным словом старшего врача — «годен».

   Очередной дядька вел в умывалку группу в 5 человек, где виртуозы парикмахеры безжалостно, под машинку, снимали с испуганных голов черные, каштановые, рыжие, русые кудри, давая первый аккорд казенного однообразия. Следующим этапом, окончательно закрепляющим это однообразие, и рождающим в жизнь нового кадета — было обмундирование. Новичков вели в ротный цейгхауз, где дядьки раздевали детей до гола и вместе с каптенармусом обряжали их в казенное белье и третьего срока, аккуратно починенное, но старое обмундирование.

  Поначалу вновь рожденные кадеты имели чрезвычайно жалкий вид. Наскоро пригнанная форма сидела на них мешковато. У одного были очень короткие брюки у другого слишком длинные, у одного мундир вздувался пузырём на груди у другого на спине. Более тщательная пригонка обмундирования делалась впоследствии самим воспитателем."


- АКП: Братья Константин и Пётр.

   Пока всё погрузилось в суету по унификации внешнего вида "новобранцев", младший брат Пётр, с почтением и большой любовью встретил своего брата Константина в его новом непривычном образе кадета небольшим поздравительным букетиком цветов, который он преподнёс, как посвящение на верную службу Отечеству, своему брату, сдавшему вступительный экзамен в Симбирский кадетский корпус - предмет его мечтаний (рис.72).


- Иш: Новая страница жизни для новичков.

   "Испуганно растерянных новичков с большим трудом построили по ранжиру и разделили на два отделения. После короткого прощания с рыдающими родственниками кадет развели по классам, рассадили по партам. Командир роты... сказал малышам первое командирское слово о необходимости хорошо учиться и быть хорошего поведения. Его сменил  директор корпуса генерал-майор … [Шпигель], в несколько других выражениях повторивший сказанное командиром роты, только в его словах дети почувствовали какую-то теплоту,...так не хватавшую им сейчас. Для … [них] открылась новая страница жизни, скульпторы чести приступили к работе...".


- КПП: Детская мечта Константина: быть моряком.
   
 Что касается Константина, то он вовсе не испытывал неудовольствия от того, что ему пришлось учиться не в реальном училище, а в кадетском корпусе. Напротив, вот как он был настроен уже в первые годы учёбы.

  "Это было в 1910 году. Мне было 12 лет, и я уже 2 года как кадет. Мы впервые приехали с матерью в Литву в гости к её сестре Марии Александровне Миланович. Жили в доме у железной дороги. Мой брат Саша Миланович показывал город, объяснял морскую форму и правила чинопочитания, которые мне были необходимы, как кадету. К сожалению, сам,  мало разбираясь в воинских званиях, он ввёл меня в заблуждение, и один из мичманов, которому я не отдал честь, остановил меня и спросил, учили ли меня вежливости. Я сгорел со стыда, потому что я всегда поддерживал и выполнял правила вежливости, но доверившись брату, попал впросак.

  Однажды, купаясь на песчаном пляже, я увидел вдали три крейсера с высокими трубами, окрашенные в светло-серую краску. Это были  "Аврора", "Диана", "Паллада". Они шли вдоль берега, совершая учебное плаванье с гардемаринами Морского корпуса из Петербурга. Мои симпатии к флоту  были определены полностью, и я с умилением смотрел на корабли, мечтая, "когда вырасту", попасть на них. А оказавшись в торговом порту, я часами смотрел на огромное океанские пароходы, совершавшие  погрузочные операции."


- Иш: Что такое Симбирский кадетский корпус.

  Что представлял собой в то время Симбирский кадетский корпус и какая атмосфера царила в нём, лучше всего описано у Георгия Ишевского в книге "Честь". Я приведу здесь несколько отрывков из неё.

  "...В июле 1882 года, указом Императора Александра 3-го, Симбирская Военная гимназия была переименована в кадетский корпус и, из полузакрытого учебного заведения, стала закрытым, с несколько видоизмененной программой, главным образом в области воспитания юношества и постепенной подготовки его к будущей военной карьере, к высокому званию офицера русской армии, однако не запрещающей окончившим корпус продолжать свое дальнейшее образование в университетах и других высших учебных заведениях.

   ...Эта реформа коснулась не одной Симбирской гимназии, а и других военных гимназий, разбросанных по лику русской земли, и в широких кругах русской общественности, то ли по недомыслию, то ли по причине свободных идей, всегда занимавших мозги русской интеллигенции, была встречена отрицательно. Особенно недоброжелательно отнеслись к новой реформе многочисленные сторонники ... полуштатского, полувоенного воспитания юношества.

   ...Только, пройдя через бессмысленный пожар революции и оказавшись далеко от Родины в изгнании, русские люди cмогли осознать мудрость этой реформы, только теперь могут они понять, почему в усталых от жизни и скитаний сердцах кадет до сих пор живет прекрасный образ Родины, и неугасимым огнем горят заложенные в корпусе идеалы религиозности, строгости к себе, порядочности, честности и чести.

 ...Симбирский Корпус родился 15-го Августа 1882 года и окончил свой жизненный путь осенью 1918 года, прожив на свете короткую, но яркую, 36-летнюю жизнь.

 ...Трехэтажное красного кирпича здание корпуса (рис.72-1) северным и главным фасадом выходило на Комиссариатскую улицу. Западный фасад, составлявший спальни трех рот корпуса, примыкал к церковному двору Троицкого собора, южная часть, граничащая с Покровской улицей, представляла из себя сплошной, тоже красного кирпича, высокий забор, восточное крыло занимали квартира директора корпуса, лазарет и домовая церковь. Внутри этого четырехугольника, отрезанного от внешнего мира, помещался огромный внутренний плац, окаймленный с южной и западной стороны широкой аллеей смешанных деревьев: тополя, черемухи, ольхи и дуба. На этом плацу производились: строевые учения, уроки гимнастики и игры. Зимой половина плаца заливалась водой и превращалась в каток. На второй половине плаца силами и трудами кадет строевой роты сооружалась ледяная гора с небольшим виражом, уносящим быстро скользящие санки и звонкие детские голоса в аллею тополей, примыкавшую к западной части. В глубине плаца в западном его углу было расположено кирпичное здание бани, рассчитанное на 40 человек и электрическая станция.

  ...Перед главным фасадом корпуса, если пересечь Комиссариатскую улицу, развернулся огромный передний плац...Он находился в черте города, хотя и был с трех сторон обнесен внушительным деревянным забором... Учитель естественной истории, Александр Иванович Иванов и художник Павел Ильич Пузыревский, любили весной проводить свои уроки на переднем плацу: первый наглядно объясняя флору и фауну, второй развивая в кадетах способность рисования, или, как он говорил, — «писания» с натуры. В зимние месяца плац представлял из себя сплошной белый ковёр, в солнечные морозные дни сверкавший мелкой алмазной пылью, и фактически посещался лишь немногими любителями вновь введённого в корпусе лыжного спорта. Особое очарование плац приобретал весною, когда белый ковер сменялся свежей весенней зеленью, когда природа ткала причудливый узор белых и желтых ромашек, одуванчиков, маргариток, когда желтыми цветами акаций зацветала поперечная аллея, разделявшая плац на две равных части, да в квадрате четырех аллей, окаймлявших плац, неудержимо буйно цвела лиловая сирень. Из зеленой завесы сочных листьев тяжело свисали грозди томных цветов, влюбленно встречавших утро жизни, умывающихся росой первых солнечных лучей и тоскующих об утрате каждого уходящего дня.

  Корпус состоял из 7-и классов с двумя параллельными отделениями в каждом и был разделен на три роты. Третья рота, «малыши» 1-го и 2-го классов, занимала западную часть первого этажа.

  Четыре огромных двери из классов вели в ротный зал, в конце которого, как и во всех ротах, нашел приют гимнастический городок.

  Выходная дверь из роты вела в большую швейцарскую, находившуюся под бдительным контролем монументального швейцара, по кадетской кличке — «Дедушка крокодил».

  За швейцарской следовала просторная приемная с мягкими диванами и креслами, расставленными по стенам, с которых в тяжёлых золоченых рамках свисали портреты прежних директоров корпуса и картины из военных походов русской армии. Приемная служила местом свиданий родителей, родственников и знакомых с кадетами в два будних дня недели: вторник и четверг. Для кадет старших классов приёмная являлась местом нелегальной почты от своих возлюбленных и к своим возлюбленным, через посредство очаровательной старушки — «тети Паши», когда-то тоже знавшей взлеты и падения молодого чувства, а теперь жившей радостью весенних побегов чужого.

  Вторая рота «юноши» — 3 и 4-й классы помещались во втором этаже. В правом дальнем углу ротного зала была маленькая дверь, ведущая в хорошо оборудованный физический кабинет, любимое детище инспектора классов, академика, полковника
М.С.Иртэля, читавшего лекции по математике, физике и тригонометрии и считавшегося одним из требовательных преподавателей корпуса.

  На втором этаже также нашли приют: Инспекторская, где собирались педагогические советы, учительская и малый зал для танцев, где долгие годы царил бывший артист императорского балета Ширяев, терпеливо обучавший кадет вальсу, шакону, миньону, полонезу, мазурке.

  Квадратная арка из малого зала вела, в огромную столовую, рассчитанную на все три роты корпуса. Столовая строевой роты  была немного меньше и часть ее была занята домовой корпусной церковью...

  Первая или строевая рота 5, 6 и 7 классы — «мужчины» занимали весь третий этаж и в сравнении с другими ротами имели более обширную территорию. Классы двух отделений 7-го класса выходили в большой, двухсветный зал, где проводились все корпусные торжества, а также балы строевой роты.


- Иш: Строевая рота и винтовки.

  Главное управление военно-учебных заведений, администрация корпуса, так и считали, что в Симбирском корпусе три роты, но юношеская находчивость породила еще одну роту — «нестроевую». Нестроевой ротой кадетами почитался 5-ый класс, не имевший, в отличие от 6-го и 7-го классов, винтовок.

  Для кадет 5-го класса это было большой драмой, которую они с юношеским пылом искренне переживали. Особенно они ненавидели и презирали весенние полевые прогулки строевой роты по городу(рис.73), когда звуки бравурного марша корпусного оркестра останавливали прохожих, когда из открытых окон высовывались миловидные головки знакомых гимназисток, восторженно машущих разноцветными батистовыми платочками, когда 6 и 7 классы сверкали холодной сталью ровных штыков… они понурые, глотая слюну досады, плелись где-то позади, как обоз 2-го разряда, как «нестроевая рота».

  Статистика корпуса говорит, что пятый класс почти никогда не имел второгодников, что самые неспособные, лентяи, злостные лодыри, перейдя в 5-ый класс, вдруг становились прилежными и, к удивлению преподавателей, преуспевали в науках. Не трудно понять несложную, но поразительно красивую детскую психологию, властно тянувшуюся к заманчивой перспективе 6-го класса, тянувшуюся к собственной винтовке, закреплявшей за ним звание кадета строевой роты...".


- АКП: Константин с флейтой; море, корабли и тяжёлое 
       вооружение.

  А где здесь Константин в этих весенних прогулках строевой роты по городу? Он не в общем строю, он - в оркестр(рис.74), который во главе этого строя. Он - со своей флейтой(рис.75), звуки которой призваны создавать боевой дух, дух эмоциональной приподнятости. Недаром при строевой подготовке на плацу ритм задаёт барабан, а дух - звуки флейты. Так издревле звуки пастушеской флейты собирают и влекут за собой норовящих разбрестись овец.

  Звуки флейты в уединении вызывают желание погрузиться во внутреннее созерцание сокровенных глубин души. Прекрасная иллюстрация тому - картина художника Александра Андреевича Иванова "Аполлон, Гиацинт и Кипарис, занимающиеся музыкой и пением"(рис.76). Льющаяся божественная мелодия флейты Гиацинта заставляет воспарить в своём вдохновении Аполлона и в умиротворённом блаженстве уйти в себя Кипариса. Каждый может испытать подобные чувства, услышав, например, "Мелодию" для флейты из оперы Глюка "Орфей и Эвридика".

  Вместе с отцом Константин с детских лет был погружён в музыкальную атмосферу, принимая участие в самодеятельных постановках таких опер, как "Фауст" Ш.Гуно и "Евгений Онегин" П.И. Чайковского. Причём Чайковский для него стал кумиром на всю жизнь, что я десятилетний мог наблюдать в
40-е годы моего детства в Ленинграде. Дома - пластинки с произведениями Чайковского; "Евгений Онегин" и "Пиковая дама" - на оперной сцене; регулярное посещение родителями концертов симфонической музыки композитора в Ленинградской филармонии; увлечённое изучение Петербурга времён Чайковского и Пушкина.

  Его желание привить своим детям эту беззаветную любовь к музыке выразилось в том, что он привёл нас с сестрой в детскую музыкальную школу, которую я окончил по классу фагота, а сестра Елена - по классу флейты.

  Мечтательная целеустремлённость, уже проявившаяся у  Константина - кадета второго класса при виде 3 боевых кораблей, маневрирующих в балтийских водах, не была пустой, беспочвенной. На фото из архива Л.Ю. Погодиной (рис.77) кадет выпускного класса строевой роты Константин Пузыревский(крайний справа) предстаёт в тельняшке, в морской матросской форме , а на другой фотографии с подписью "Моряки"(рис.78) - в компании трёх друзей единомышленников. Из всей выпускной строевой роты их, романтиков моря, оказалось всего лишь четверо почти из сотни однокашников.

  Как же он оказался в "морских сетях"? С детства он - всюду с отцом-художником, увлечённым волжскими пейзажами. Он описывает в своих воспоминаниях, как отец всё своё свободное от службы время использовал для писания с натуры манящей глади могучей русской реки с её живописными берегами, рыбацкими лодками, вереницами пароходов и барж(рис.64,79, 79-1). 

  С отцом он был и в Крыму(рис.80), на Чёрном море(рис.80-1,80-2). Там  бескрайние морские просторы завораживают и возникает желание связать с ними свою судьбу.

  Отец Константина Павел Ильич был великим поклонникам творчества  своего земляка писателя Ивана Александровича Гончарова. В домашней библиотеке, без сомнения, присутствовал не только его любимый роман "Обрыв", действие которого развёртывается в окрестностях Симбирска, но и другие сочинения писателя, в том числе, наверняка, и книга очерков "Фрегат "Паллада""(рис.81) , в основу которых легли путевые заметки писателя участника экспедиции в Японию. Это как раз те заметки, которые побуждают детское воображение к дальним морским походом. И надо сказать, что, следуя своей мечте, уже будучи гардемарином, он-таки побывал с учебным кораблём "Орёл"(рис.82) в Японии - той самой, которая была целью путешествия "Паллады".

  Ишевский пишет, что страстным желанием кадет было обладание винтовкой с примкнутым блестящим штыком, который сверкал в торжественных маршах кадет с корпусным оркестром по улицам города. Винтовка полагалась кадетам только  с 6 класса.

  У Константина же, с флейтой в строю оркестра, вместо винтовки был куда более дальний прицел. Как он пишет в своих воспоминаниях, а уже в зрелые годы посвящает свои научные исследования, его более, чем  блеск штыка винтовки, интересовало тяжелое вооружение. И не просто пушки, а корабельная мощная дальнобойная артиллерия, мины и торпеды. Именно - корабельное вооружение, для овладения которым надо стать моряком, а моряку недостаточно тех знаний, той подготовки, которая рассчитана на пехотинцев.

  Он имел необходимые способности для того, чтобы серьезно овладеть математикой, физикой и астрономией для навигации и эффективного использования тяжелых вооружений. А об этом его умении свидетельствуют позднейшие его записки, например, об успешном применении подчинённой ему артиллерии и мин на кораблях Черноморского флота во время Первой мировой войны и дальнобойной артиллерии в окрестностях Ораниенбаума во время Кронштадтского мятежа.

  Важным элементом программы кадетского корпуса в подготовке будущих галантных с рыцарскими манерами офицеров были уроки танцев и балы, которые устраивались с приглашением воспитанниц двух симбирских женских гимназий - Мариинской и Якубовской. Музыкальное сопровождение бальных танцев обеспечивал корпусной духовой оркестр. Константин с флейтой был в составе оркестра, а не среди танцующих.

  На танцах часто возникали первые знакомства, которые у кого-то  переходили в трепетные отношения. Оркестр способствовал этому для других участников бала, но сами оркестранты были ограничены в свободе общения с гостями. И тут флейта, возможно, и послужила причиной позднего брака Константина - лишь в 30 лет. И женой его стала не гимназистка с корпусного бала, а юная дева Клавдия Быстрова(рис.83) из подруг его родственного окружения - Вентцелей(рис.43-2) на Васильевском острове в Ленинграде.


- Иш: Здесь ваяют статуи чести.

  "...Кадетский корпус, пять дней в неделю отрезанный от внешнего мира, и был тем оазисом, на котором кадеты проводили свое детство и юношество, где они учились и воспитывались, шалили, наказывались, имели свои радости и печали, где маленький отрезок жизни каждого был поставлен в рамки суровой дисциплины, где почти каждый шаг жизни был под контролем воспитателя, где хорошие выявления детских натур поощрялись и дурные жестоко искоренялись.

  Семилетнее пребывание в корпусе и было тем подготовительным периодом, в котором каждый оснащался моральным багажом, с которым и вступал на неизведанный и скользкий путь жизни.

...Еще со времен 80-х годов прошлого[XIX] столетия между обществом русских интеллигентов, начавших шалить либеральными идеями, и обществом военным, не воспринявшим этих идей, обозначилась глубокая трещина, которая после неудачной японской войны и революции 1905 года приняла форму пропасти.

  Два брата, рожденные и воспитанные одной матерью, говорили на разных языках. Это непонимание одних другими нашло отражение в отечественной литературе и поэзии, не пожалевших красок и слов для отрицательного изображения военщины, и, с преступным интеллигентским предубеждением, умышленно умалчивающих о светлых и хороших ее сторонах.

...Но кто виноват, что волчонок дичится своей матери? Кто виноват, что он отходит от неё? Злобствует на неё? Конечно сама мать… Волчонка и того можно приручить, но русская интеллигенция, долженствовавшая по отношении маленького военного общества играть роль матери, не нашла в своем любвеобильном сердце теплых чувств по отношению к нему, а в богатом русском лексиконе хороших слов. Она дышала открытой ненавистью к «военщине», как к символу национального патриотизма и беззаветной преданности Отечеству и Престолу.

  Ее тлетворное влияние быстро сказалось на восприимчивой молодежи, легко пошедшей за апостолами социалистических учений, и быстро дошедшей до богоотступничества и звериного опустошения своих душ. И только молодежь, воспитывающаяся в кадетских корпусах и военных училищах, стояла в стороне от лживых вероучений, царивших в обществе, и жила своей здоровой, простодушной и чистой жизнью, крепкими корнями которой были: религиозность, семейность, честь и преданность Родине. И когда для России грянул час ужасной смуты, эта молодёжь оказалась более волевой и стойкой, эта молодёжь мученически умирала за светлые идеалы своего отечества и во всемирном рассеянии сохранила эти идеалы…

...В корпус привезли сырой материал детских тел, душ и мозга. Скульпторы приступили к работе. Исключительно тяжёлая задача в семь лет из детских не повинующихся душ, часто таящих в себе пагубную наследственность к дурным наклонностям, из разного мозга, несущего в мир гениальность и порок, талантливость и бездарность, разум и глупость, порядочность и преступность, создать статуи чести. Создать статуи, в живые души которых на всю жизнь вдохнуть основы духовного и нравственного порядка: строгость к себе, порядочность, любовь к правде и до высшей меры развить чувства долга перед Родиной. Создать статуи уходящие из жизни с честным лицом.

...Истинными скульпторами, создававшими статуи, были лица духовного звания, вкладывающие в мятущиеся души детей начала христианства, религиозности и веры и, конечно, воспитатели.

  Получив на руки 50–60 детских душ, воспитатель в течении семи долгих лет ежедневно изучал сначала детские потом юношеские натуры, по разному воспринимавшие, по разному реагирующие на его работу. Он изучал малейшие изгибы, извилины души каждого, а их было так много, и все они были разные, как дни недели не похожие друг на друга.

...Когда для Родины наступали тяжкие дни испытаний, войны, разрухи, они, оставляя семьи, первыми вставали на защиту родных рубежей, национальной чести и гордости России. Подвигами личной храбрости они вплетали новые, свежие цветы чести в венец русской армии и флота. Убеленные сединами, постаревшие, скульпторы с радостью говорили: — «Это мой кадет… моего выпуска».


- КПП: Кадетский корпус и его педагоги.

  Кадетский корпус представлял собой закрытое учебное заведение. Все кадеты, за малым исключением - дети служащих,  учившиеся "на свой" счёт, были "приходящими", то есть не живущими в интернате, а посещающими лишь все виды дневных учебных занятий.

  Занятия начинались в 8 часов. За несколько минут до установленного срока можно было наблюдать, как к парадному подъезду здания со всех направлений подходили преподаватели - кто в военной форме,  кто в гражданской одежде. Среди преподавателей можно было видеть блестящего полковника Горизонтова; Александра Фёдоровича Мирандова(рис.84)- преподавателя русского языка, с чувством собственного достоинства мерно ступающего по тротуару; Зульке(рис.85) - тучного, почти слепого немца; Мобиля -  француза, вероятно, случайно попавшего в педагоги; Василия Степановича Старосевильского - высокого человека с длинными ногами; Михаила Александровича Горского, обутого в ботинки на высоких каблуках; подполковника Царькова(рис.86), быстро и нервно шагающего; стремящегося быть всегда аккуратным Павла Ильича Пузыревского(рис.14), погружённого в свои мысли, наверное, связанные с новым художественным сюжетом.


- Иш: Знакомство с преподавателями СКК.

 ... Начались уроки, а с ними и первое знакомство с преподавателями. По кадетскому беспроволочному телеграфу малыши уже знали, что вся администрация корпуса и все преподаватели — это звери, которых надо бояться. Звери эти в зависимости от их строгости и требовательности разделялись на категории домашних и хищных. Почти все звери имели свои клички, которыми их травили в удобные моменты кадетской жизни, и с которыми они входили в корпусную поэзию нескончаемой и всегда новой «звериады».


- Иш: Полковник Горизонтов.

  ...Командир 2-й роты полковник Горизонтов — «конь». Требовательный, строгий, одинаково справедливый ко всем, он в своей человеческой оболочке определенно носил какие-то конские задатки. Он всегда напоминал начищенного до предельного блеска эскадронного коня, с гордо поднятой головой ожидающего звука боевой трубы. Он услышал звук этой трубы с остатками корпуса сначала в снегах Уральских степей и в холодном Иркутске, куда привел поредевшие остатки Симбирского Кадетского корпуса. На руках горсточки кадет больной, постаревший, честный конь Симбирского Корпуса — полковник Горизонтов ушел из жизни..."


- АКП: Наталья Алексеевна Горизонтова. 

   Его дочь Наталья Алексеевна Горизонтова  была участницей детской компании Константина. Повзрослев, питала к нему нежные чувства, и казалось, что они поженятся. Но что-то не сложилось. Она осталась старой девой, и в конце концов, оказавшись в Москве, была почти в родственных отношениях с жившими там Пузыревскими.

  Для меня она была тётей Наташей. Я её любил и, приезжая из Ленинграда в Москву, часто останавливался у неё. Она жила на Люсиновской улице в мезонине двухэтажного дома, ещё сохранившегося от старой Москвы. Помню, как при первом визите к ней за чаем не мог оторваться от очень вкусного домашнего рябинового варенья. Она имела горделивую осанку, несмотря на возраст, и категорически не переносила лжи. Задавая какой-нибудь важный для неё вопрос, она обычно предваряла его словами: "Скажи мне, только честно...". С ней ни чуточку нельзя было кривить душой, и о чём бы ни шла речь, всё должно было быть искренне и начистоту, как на исповеди. Ей можно было излить душу и услышать мудрый совет. И вот повод для душевной беседы о сокровенном появился в 1957 году.

   Я, студент третьего курса, возвращался из Сухуми, где наша студенческая компания проводила летние каникулы. Юная дева, которая разбередила открытые искреннему чувству наши сердца своим чудным голосом, снимала жильё со своей тётей в соседнем доме на склоне горы чуть выше нашего. Были они из Москвы. Мы все застывали в восторге и изумлении, когда она начинала петь. Утром из их окон красивым сопрано лилось: "Букет цветов из Ниццы прислал ты мне...". Конечно, обладательница такого голоса стала центром притяжения для всех нас. Особенно, когда она предстала пред нами воочию: будто бы актриса Людмила Гурченко, завоевавшая всеобщую любовь в недавно прошедшем фильме "Карнавальная ночь", сошла к нам с экрана. Когда мы познакомились, Галя стала образом для нашего обожания, и всё лето мы все были вместе. А во время морских купаний меня не оставляла мысль, что вот здесь сейчас вдруг явится утончённый эстет великий скульптор Канова и похитит её у нас, чтобы увековечить в мраморе.

  Расставаясь, мы с ней договорились встретиться в Москве, когда я буду возвращаться в Ленинград. Оказалось, что она живёт на Люсиновской улице совсем рядом с Натальей Алексеевной. Получилось так, что, приехав в Москву, я в конце концов у тёти Наташи и остановился, посвятив её в свои намерения подольше пребывать со своей новой знакомой, а может быть и более, чем просто знакомой.

  Я рано выходил из дома и поздно возвращался. Мы ходили по музеям и театрам, бродили по старым уютным московским улочкам - Ордынке, Полянке, ездили в живописные  подмосковные усадьбы.

  Как-то я оказался дома пораньше, и тётя Наташа встретила меня прямым вопросом: "Скажи честно, ты её любишь?". И попала она не в бровь, а в глаз. Я по своей натуре склонен бесконечно копаться в своих чувствах, переживаниях, и вопрос для меня был не праздный, поскольку я привык всё "раскладывать по полочкам", взвешивать за и против. Тем более, что поводы для этого были.

  Мы с тётушкой погрузились в обсуждение глубоких чувств и рассудочности в отношениях. Заключение её было такое: раз я много думаю, вместо того, чтобы чувствовать, лучше не спешить с окончательным решением.

  Наша трогательная переписка и встречи с Галей в Москве и Ленинграде продолжались ещё примерно полгода. А потом я получил письмо, в котором она извещала, что выходит замуж за соседа. Так тётя, на всю жизнь оказавшаяся преданной своему чувству к моему отцу Константину, предостерегла меня от опрометчивого решения.

  На старости лет она ослепла, и пребывала в одиночестве и горьком унынии. Прах её погребён в родовой ограде Горизонтовых на Ваганьковском кладбище. Подле неё - Пузыревские: Елена Александровна, жена Павла Ильича, мать Константина и его младшего брата Петра - он и его жена Екатерина Павловна покоятся рядом.

 
- Иш:  Александр Фёдорович Мирандов.

    Преподаватель русского языка Александр Фёдорович Мирандов(рис.84) человек добрый, выдержанный, большой ценитель музыки проявил себя в двух эпизодах у Ишевского...

  "В жизни корпуса 1906 год был годом, выходящим из круга обычных учебных лет. Директор корпуса на плацу известил кадет:

  "Его Императорское Величество Государь Император всемилостивейше соизволил даровать Симбирскому Кадетскому Корпусу знамя. Его Величество повелел главному начальнику военно-учебных заведений Великому Князю Константину Константиновичу лично вручить корпусу дарованное знамя, и мы каждый день должны быть готовы достойно встретить августейшего гостя… Ваши воспитатели и законоучители подробно объяснят вам значение монаршей милости и знамени…".

  В корпусе начались приготовления к этому знаменательному событию. Они коснулись кадет и младшей 3 роты. Мирандов для предстоящего праздничного концерта поручил Жоржику Брагину разучить наизусть «Уволен» — стихотворение К. Р., Констанина Романова - Великого Князя, ожидаемого Августейшего гостя, которое глубоко и трогательно открывало картину ужасной, незаслуженно жестокой правды осиротелого отслужившего службу солдата.

  Корпус готовился к традиционному концерту и балу 6-го декабря. День 6-го декабря - праздник  Святителя Николая, архиепископа Мир Ликийских, чудотворца  корпус праздновал особенно торжественно. После литургии и молебна, на внутреннем плацу корпуса производился зимний парад всех трех рот, во время обеда играл корпусной оркестр, и сам обед состоял не из трех, а из четырех блюд.

  В 8 часов вечера в портретном зале строевой роты на эстраде, сплошь украшенной живыми цветами, светящимися вензелями и флагами, силами учащих и учащихся давался разнообразный концерт, после которого открывался первый зимний бал.

  Великий Князь Константин Константинович нагрянул неожиданно - 6 декабря, когда уже начался концерт, чем вызвал некоторое смятение в душах присутствующих.

 Наступил момент выступления Жоржика Брагина. Он заметно волнуется… Преподаватель русского языка Александр Фёдорович Мирандов  ободряюще гладит его по голове и что-то шепчет на ухо… Жоржик нерешительно выходит на эстраду, в горле стоит какой-то клубок, который он силится проглотить и не может.

  Перед глазами в бешеном вихре вращаются неведомо откуда-то взявшиеся белые круги, в которых он явственно видит улыбающееся лицо Великого Князя… Где-то справа мелькнула улыбка Мирандова…

  Эти улыбки и добрые глаза Великого князя, Августейшего автора стихотворения заставляют Жоржика овладеть собой. Он упоённо читает  и только тогда приходит в себя, когда огромный зал загремел аплодисментами. Великий Князь растроганный тоже аплодировал."

  Другой эпизод относится ко времени Первой мировой войны, когда в 1914 году раненый Брагин после лечения возвратился с фронта в Симбирск. Здесь на фоне своей личной душевной драмы, окрашенной звуками безысходной, умирающей мелодии,  он неожиданно столкнулся с преподавателем Александром Фёдоровичем Мирандовым.

 "— Здравствуйте, Брагин… Я слышал, что вы ранены, приехали… Подождите… подождите… Какая музыка… Слышите?.. Прелюд Рахманинова… сколько неутешных слез… горя… безнадежности… мрака…

— Простите, Александр Фёдорович, я тороплюсь, — неучтиво проговорил Брагин и быстро стал удаляться от недоумевающего и восхищенного музыкой преподавателя."


- АКП: Кадет Константин Пузыревский и Мирандов преподаватель 
       русского языка.

  Было ли глубоким влияние преподавателя русского языка на формирование интересов Константина, связанных с этим предметом, трудно сказать, но А.Ф. Мирандова он упоминает одним из первых, перечисляя преподавателей, при входе в кадетский корпус. А судя по приведённым выше фрагментам, А.Ф. был человеком добрым с поэтическим складом характера, ценителем классической музыки, что, конечно, не могло не располагать к нему родственные души, и Константин мог быть среди них.

  Со слов отца, я могу сказать о его приверженности к драматургии, к театру вплоть до активного участия в художественной самодеятельности в качестве организатора и исполнителя. Ниже это будет видно во всей полноте, а из его Автобиографии ещё следует, что для своего утверждения в театральной сфере, он в 1924г. "окончил академическую школу русской драмы".

  Отец как-то дома упоминал о такой школе и в связи с  этой школой имя режиссёра Александринского театра Леонида Сергеевича Вивьена, у которого учился. Из биографии Вивьена известно, что он был "с 1918г. одним из организаторов и художественным руководителем Школы актёрского мастерства в Петрограде. После преобразования Школы в 1922г. в Институт сценического искусства - ректор и преподаватель актёрского мастерства"[stuki-druki.com].

  Возвратившись в 1947г. в Ленинград после блокады, будучи преподавателем в Академии кораблестроения и вооружения им. акад. Крылова, отец организовал там драматический кружок, занятия которого проходили у нас дома. Так что упоминание А.Ф. Мирандова отцом, видимо, не случайно.


- Иш: Немец Зульке Адольф Карлович.

 ...«Одноглазый циклоп»(рис.85) — преподаватель немецкого языка Адольф Карлович Зульке. Пастор лютеранской церкви, великолепный органист, хороший педагог, высоченный и не в меру располневший от пива и жирной пищи, Адольф Карлович пользовался общим уважением, как в городе, так и в корпусе.

  Судьбе однако было угодно обидеть добродушного Адольфа Карловича. Он был почти слепой. На маленьком немецком носу постоянно сидели огромные роговые очки, причем правое стекло было черное и, как говорили, прикрывало глазную впадину отсутствующего правого глаза, а левое, сильно увеличивающее, обыкновенное.

  Свою огромную фигуру даже в ротном пустом зале он нес как-то боязливо бочком, словно боялся наткнуться на что-нибудь и упасть. Ни одного кадета в лицо он, конечно, не знал и в редких экстренных случаях, за вызванного отвечать урок Макаева, отвечал Прибылович, за Джаврова — Иванов. Кадеты быстро учли этот колоссальный недостаток преподавателя и все массовые, незлобные шалости проводились ими на уроках Адольфа Карловича.

  Его неоднократно упрашивали сняться в группе кадет. Адольф Карлович принимал величественный вид, исполнял указания шалуна фотографа повернуть голову вправо, немного вверх, влево, но карточек никогда не получил, ибо снимали его, чаще всего, мусорным ящиком.

  Конечной целью всех шалостей было желание заставить Адольфа Карловича раскрыть классный журнал и сделать в нем запись.

  По положению закрытых военно-учебных заведений преподаватели иностранных языков должны были знать русский язык, и все записи о проступках на уроках должны были записываться в классный журнал на русском языке. Адольф Карлович был необыкновенным мастером этих записей, которые ставили в тупик воспитателя и всегда оставляли безнаказанными кадет.

  Спокойно пройдет половина урока, и вдруг с задних парт, чуть слышно, слышится мотив Стеньки Разина. Поют без слов с закрытыми ртами. До предела музыкальный Адольф Карлович просит класс прекратить пение, на что ему со всех сторон заявляют, что это пенье в соседнем классе… батюшка болен… урока нет… и снова продолжают петь.

  Финал — журнальная запись… «В классе явственно слышалось пенье про разбойника Стеньку Разина, потонувшего персидскую княжну, а по расспросам оказалось, что это не у нас, а в соседнем классе, где болен батюшка Михаил.»

  Май… с внутреннего плаца в открытые окна тянется теплый аромат весны… в классе тишина… все со вниманием слушают лекцию Адольфа Карловича… В окно влетает сумасшедший воробей… Шум… крики… в воздух летят тетради, книги… Испуганная птаха кружит под потолком… хэр Зульке призывает к порядку, стучит указкой… Радостный воробей вылетел на свободу через то же окно, через которое влетел в класс…

  Полная тишина… Расспросы… журнальная запись… «Птичка синичка влетела в окно растворившись. Со смехом летала по классу между тетрадей и книг, пока не нашла свободную жизнь на плацу корпуса. Я возмущался, несколько раз уходил из себя, и после просьбы о протесте, класс вел себя благосклонно тихо.»...".


- Иш: Василий Степанович Старосевильский - преподаватель 
      истории.

  "Василий Степанович Старосевильский - преподаватель истории,  требовательный и строгий. Старосевильский, принимая новый класс, всегда обращался к кадетам с одним и тем же вступительным словом: жестким, коротким и ясно определяющим требования преподавателя.

— Хотя вы учитесь по 12-и бальной системе, высшим баллом для вас я считаю 10. Все вы лодыри и лентяи и для того, чтобы вы знали хоть часть моего предмета, каждый свой урок я буду вызывать строго по алфавиту 4-х кадет. Никакие извинения о незнании урока мною приниматься не будут. За неудовлетворительный ответ «кол».

  Немногословное, немного резкое для первого знакомства вступление Старосевильского с одной стороны производило отрицательное впечатление, с другой давало какое-то послабление в изучении предмета. Это послабление было, однако, кажущимся, так как беспощадными колами и повторными лекциями Старосевильский легко достигал хороших результатов в знании читаемой им русской истории.

— Садитесь, — направляясь к кафедре, безразлично проронил Старосевильский. Он, как всегда, не торопясь развернул классный журнал, сверху положил всем знакомую черную книжку, по которой вызывал кадет, повесил на доску принесенную им диаграмму и, опершись на длинную указку, начал лекцию. Читал Старосевильский сочно и увлекательно, чеканя каждое слово, отчего фразы и мысли приобретали свою выпуклость и колоритность."
 

- АКП:  Константин - с историей по жизни.

  Эта страстная преподавательская увлечённость своим предметом не оставила равнодушным к истории кадета Константина. Позднее, уже в Училище, он, гардемарин, с большой заинтересованностью изучает историю российского флота, его сражений. А в зрелом возрасте, находясь на преподавательской работе, в качестве предмета своих научных исследований выбирает, в какой-то мере - историю, повреждения кораблей при боевых действиях и способов борьбы за их живучесть. При этом результатом исследований явились рекомендации по организации спасательных работ и подходов к рациональному проектированию кораблей.

  В 40-е годы в Ленинграде мне доводилось наблюдать, как благоговейно относится отец к изучению истории Петербурга, его пригородов, к историко-биографическим подробностям петербургского периода жизни его кумиров П.И. Чайковского и
А.С. Пушкина.

  Выпавшее свободное время он часто проводил в Публичной библиотеке им. М.Е. Салтыкова-Щедрина, углубляясь в исследование тонкостей заинтересовавших его исторических событий и биографических материалов.

  Вечерами дома он усаживался за освободившимся обеденным столом и систематизировал в записках то, что накопилось в памяти. В результате рождались идеи построения экскурсий по историческим местам Петербурга и его архитектурным памятникам, по местам, связанным с именем Чайковского или Пушкина.

  В домашнем архиве сохранилась масса  листков, исписанных мелким почерком чернилами или карандашом с заметками о разных примечательных местах, объектах и событиях в старом Петербурге. Они, видимо, появлялись во время его поисков в Публичной библиотеке. Вместе с ними есть листки, собранные в подобие тетрадей. В них уже можно прочесть законченную содержательную заметку на определённую тему, которая может быть использована, например, для подготовки очередной экскурсии.

  Как-то отец взял меня на экскурсию на катере по рекам и каналам Петербурга-Ленинграда, которую он устроил для иностранных слушателей Академии кораблестроения и вооружения им. акад. Крылова, в которой он преподавал. Был я с ним на экскурсии в Петропавловской крепости, в Петергофе, по местам, связанным с именем П.И. Чайковского, А.С. Пушкина.

  Всё это пример того, как может сказаться качество преподавания предмета на жизненных предпочтениях очарованных слушателей.


- Иш: Павел Ильич Пузыревский - художник.

  "... «Паралич» — это сокращенное кадетами имя и отчество единственного в корпусе преподавателя рисования, художника академика Павла Ильича Пузыревского(рис.39). Павел Ильич был незаурядной личностью, в которой мирно уживались оригинальные противоречия жизни.

  Физически он представлял из себя квадрат человеческого тела(рис.86-1). Маленький, коренастый, плотный он отличался необыкновенной физической силой.
 
  Духовно он был художник с утончённой душой, с дерзким полётом фантазии, влюблённый в своё творчество...[А в полёте фантазии, этой спутницы творческой натуры, он  подчас мог соперничать c самим бароном Мюнхгаузеном, и в детской среде с её категорическими чёрно-белыми оценками эти фантазии клеймились, как враньё.]... Ходила поговорка — «врёт, как Пузыревский».

  Павел Ильич врал сочно, красиво, безгранно, — врал, как большой художник слова...Эту слабость преподавателя, конечно, учли кадеты и в широком масштабе пользовали её. Низшим баллом, который ставил Павел Ильич за художественные произведения кадет, был 10, и не мудрено, ибо этот балл он фактически ставил самому себе, так как все работы по рисованию исполнялись им самим во время припадков очередного вранья.

  Сидит класс и с гипсового бюста старательно срисовывает голову Венеры Милосской. Подойдет Павел Ильич:
— Что пишете, милейший?
— Голову Венеры Милосской, Паралич…
— А где же благородство античных линий? Это не Венера, а какая-то рязанская баба… это не античный прямой нос, а картошка из Акмолинской области, — спокойно говорил Павел Ильич, собственным карандашом облагораживая черты рязанской бабы и акмолинской картошки.
— Паралич, а что это у вас с пальцем?
— Это, батенька, было давно… очень давно… Был я тогда в Петербурге слушателем академии… Надо сказать, что я отличался, да и теперь отличаюсь, необыкновенной физической силой… Со мной едва ли мог состязаться покойный Император Александр 3-ий… Иду я как-то вечером по Невскому… кругом сиреневая мгла и колышущееся море голов нарядной столичной толпы… По торцовой мостовой в ту и другую сторону несутся нарядные экипажи, извозчики, лихачи… Вдруг, близко сзади себя я слышу конский топот… момент и тройка серых в яблоках обезумевших коней с развевающимися гривами и хвостами мчит придворную карету… Через стекло дверцы мелькнуло бледное испуганное лицо великой княгини Марии Павловны… Не размышляя ни секунды, я бросился вперед, рукой схватился за колесо и напряг все свои силы. Злобные кони остановились, как вкопанные…
— Спасибо… Как ваша фамилия? — кротко спросила пришедшая в себя великая княгиня.
— Пузыревский, Павел Ильич…
— Боже мой, вы ранены… вы весь в крови…
— Пустяки, Ваше Величество…
— Нет не пустяки… Сейчас же садитесь в карету… Я отвезу вас в морской госпиталь…

  Павел Ильич последним взглядом окинул молчаливый бюст Венеры Милосской, скромно поставил в правом углу планшета цифру 10 и перешел к следующей парте. Там повторилась та же история, с той лишь разницей, что великокняжескую карету несла тройка не серых в яблоках обезумевших коней, а вороных, и в карете сидела не великая княгиня Мария Павловна, а княжна Татьяна Константиновна, которая и увезла раненого Пузыревского в госпиталь Лейб-гвардии Семёновского полка."


- АКП: Корпусной ЖЕТОН - от Павла Ильича Пузыревского.

    8 сентября 1898 года кадетский корпус торжественно праздновал свой 25-летний юбилей. И в это время было установлено поручить художнику  П.И. Пузыревскому спроектировать КОРПУСНОЙ ЖЕТОН.

  "Жетон относится к символике кадетских корпусов. Он выдавался каждому кадету.

  Большинство из символов военной истории и воинской славы, как и жетоны, являются подлинными произведениями искусства тончайшей работы, материальными памятниками своего времени. Они многое поведали о военно-учебных заведениях царской России и, несомненно, заслуживают отдельного научного исследования.

  Жетоны, как почётные символы кадетских корпусов, играли немаловажную роль в их жизни. Небольшие по размерам они были очень дороги воспитанникам, преподавателям, офицерам-воспитателям этих учебных заведений прежде всего, как свидетельство общности кадет, как знаки памяти. Жетоны с гордостью носили на мундире или вицмундире - на цепочке, на пуговице за бортом формы или как брелоки к часам.

  К созданию жетонов относились очень ответственно. В каждом отдельном случае объявлялся конкурс проектов эскизов. Представленные рисунки и образцы передавались на высочайшее утверждение императорам или утверждение военным министрам. Выполненные из серебра и золота или из недорогого металла,
отделанные эмалью, они и сегодня приводят в изумление ювелиров, являются предметом пристального изучения военными историками и специалистами в области фалеристики."[10].

  Поручение разработки корпусного жетона без всякого конкурса для Павла Ильича стало знаменательным событием, как признание заслуг и высокое доверие. Оно могло быть воспринято им ещё и как наградной памятный знак в связи с рождением в том же самом, 1898 году, его второго сына - Константина, теперь уже несомненно, будущего кадета!

  Жетон Симбирского кадетского корпуса был утвержден 3 июля 1900г.(рис.87).

  Он представляет собой двусторонний серебряный овальный щиток с ушком и колечком.

  На лицевой стороне в центре венка золотистого цвета два накрест положенных погона синего цвета. Вверху буквы: "СК". По окружности надпись: "8 сентября 1873 г.".

  На оборотной стороне в центре изображение графа Дмитрия Алексеевича Милютина и надпись по окружности:"Графъ Д.А. Милютинъ". Размер: 50x28 мм [11].


  Таковым был вклад Павла Ильича («Паралича») в создание символа для "метки" родных для него птенцов, принадлежащих к единому для них отеческому гнезду. Символа, с которым они покрывали себя и свой Кадетский корпус славой, уже предначертанной им золотым венцом, обрамлявшим их погоны небесного свечения в сердцевине жетона - будто бы в сердечной глубине обладателя жетона, в его сердце, которое формой своей напоминал жетон.
 

- Иш: Протоиерей Михаил Смирнов и икона прп Серафима 
      Саровского.

  [Николаевская церковь при кадетском корпусе(рис.88) была устроена на средства Военного Министерства. Она находилась на втором этаже вместе со столовой строевой роты. Их разделяла массивная дубовая раздвижная стена, которая открывалась в часы церковных служб.
Престол в ней один — во имя Святителя и Чудотворца Николая, был  освящён в 1879 году. Настоятелем корпусной церкви был протоиерей Михаил Смирнов(рис.89) - любвеобильный батюшка, относившийся к кадетам, как к собственным детям.

   Было время Великого поста и кадетам 3 роты (1 и 2 классы)предстояла исповедь.]

  "...В церкви было тихо и темно… Так всегда бывает в церкви, когда не горят свечи, а лишь разноцветные желтые, зеленые, красные, синие огоньки лампад струят спокойный свет на спокойные лики икон. Черные с серебром великопостные аналои дышали траурной грустью.

  На амвон вышел батюшка, уже не в темно малиновой, как обычно, рясе, а в черной, поверх которой была одета черного бархата с серебряным шитьем эпитрахиль. И сам он весь: его лицо, глаза, борода, безжизненно повисшие кисти рук казались траурными — великопостными.

  Отец Михаил долго крестился перед Царскими вратами, изгибал свое большое тело в поклонах, правой рукой почему-то касался пола и неслышно шептал в бороду какую-то молитву. Он повернулся, окинул ряды кадет спокойным взглядом и тихо сказал: — Дети! Когда следующий раз я выйду на амвон, внимательно слушайте молитву, которую я буду читать… Нет человека, дети, который бы жил и не согрешил, и эта молитва просит милосердного Господа отпустить - простить нам наши грехи. Когда буду опускаться на колени, — опускайтесь и вы, когда буду вставать, и вы вставайте… Молитесь, дети, с закрытыми глазами…

  Отец Михаил скрылся в алтаре… Началась служба… На левом клиросе торопливо и непонятно что-то читал отец дьякон.

  Жоржик стоял напротив образа Серафима Саровского, написанного преподавателем корпуса художником Павлом Ильичём Пузыревским. Говорили, что Пузыревский, большой почитатель преподобного Серафима, специально ездил в Саровскую пустынь, постился, приложился к мощам преподобного, и там в лесу написал этот образ. На фоне лесной дали по узкой тропинке идет сгорбленный старец с крестом на груди, с котомкой за плечами, с самодельным посохом в правой руке и с топором в левой. Сзади старца, словно охраняя его, идет огромный бурый медведь. Большая, усыпанная разноцветными камнями, красная лампада, мягко освещала образ, и в нежно розоватом подсвете живыми казались старец, медведь, и листвой шелестела загадочная даль Саровского леса. Жоржику понравился старец, понравились его добрые глаза, смотревшие прямо в его детскую душу, в его маленькие грехи …

  Отец дьякон нараспев закончил чтение. На амвон, как обещал, вышел батюшка. Он три раза перекрестился широким крестом и проникновенно, чеканя каждое слово, начал:

  «Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия, не даждь ми.»

  Церковь огласилась шумом земного поклона.

  «Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу твоему.»

  Новый земной поклон, новый шум и снова тишина.

  «Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь.»

  Третий поклон… Батюшка ушел в алтарь. Волна разочарования пробежала по рядам кадет. Малыши внимательно слушали молитву, глубокий смысл которой, конечно, был ими не понят. Но молитва понравилась им, понравилась, потому что много раз им приходилось опускаться на колени и снова подыматься…

  …Отец Михаил укладывал свою исповедь с одной стороны в рамки детских невинных грехов, с другой в рамки заповедей Господних и простыми, доступными их разуму словами, пробуждал в детях раскаяние, понимание хорошего и дурного, добра и зла. Молодые сердца Геннадиев, Михаилов, Владимиров, Георгиев, учащенно клокотали в груди, глаза подергивались слезами содеянных грехов, и каждый в мыслях своих давал себе слово больше их не делать...

 "Становитесь на колени, сделайте земной поклон и слушайте молитву," — сказал отец Михаил, сам опускаясь на колени. Он накрыл разгоряченные головы маленьких грешников эпитрахилью, от которой приятно пахло горьковатым, святым ладаном.

  «Господь и Бог наш Иисус Христос благодатию и щедротами своего человеколюбия, да простит вам все согрешения ваши, и аз недостойный иерей, властию Его мне данною, прощаю и разрешаю вас от всех грехов ваших, во имя Отца и Сына и Святаго Духа.
Аминь.»...".

- АКП:  Портреты и иконопись в исполнении Павла Ильича.

  Здесь надо отметить, что портретная и особенно иконописная тематика не была характерной для творческих предпочтений Павла Ильича. Портреты появлялись в виде рисунков в его блокнотах(рис.57,57-1) и на выставках(рис.90), а также в виде работ на заказ, как, например, два портрета попечителя ремесленного училища почётного гражданина города Симбирска надворного советника Лебедева Михаила Васильевича (рис.90-1), о чём в Архиве сохранилась записка следующего содержания:

  " Фонд 137, опись 40, дело 724,
  Симбирская Городская Управа.
  8 июня 1898г. в Симбирскую Городскую Управу.
  Имею честь сообщить Городской Управе, что два портрета с меня по распоряжению Управы для постановки одного в ремесленном имени моего училище, а другого в городской общественной зале академиком Павлом Ильичём Пузыревским за условленную с ним плату сто семьдесят руб написаны и свидетельствованы господином городским головой П.С. Балакирщиковым и членом Управы А.А. Башановым, а потому согласно постановлению Городской Думы и следует выдать господину Пузыревскому помянутую сумму. О распоряжении этом покорнейше прошу уведомить Ремесленное имени моего училище.
 Попечитель училища почётный гражданин города Симбирска
  надворный советник Лебедев [Михаил Васильевич]."

  Эту записку я получил в Ульяновском Архиве, побывав там в 1997 г. О том, что представляли собой портреты и о местонахождении самих портретов тогда, да и вплоть до недавнего времени, никто не мог сказать. И вот на сайте группы Старый Ульяновск.Brandergofer, который ведёт Сергей Анатольевич Падерин, появилось его сообщение МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ ЛЕБЕДЕВ И ЛЕБЕДЕВСКОЕ УЧИЛИЩЕ. В нём, ссылаясь на эту самую записку, Сергей Анатольевич высказывает предположение о том, что давно известная фотография М.В.Лебедева (рис.90-1)[ Сайт Губернатор и Правительство УЛЬЯНОВСКОЙ ОБЛАСТИ   https://ulgov.ru/page/index/permlink/id/822/ ] является копией его портрета, написанного "академиком Павлом Ильичём Пузыревским".

  Я счёл своим долгом разобраться в справедливости предположения  об авторе этого портрета.

  В особом оттиске из журнала "Городской и сельский учитель" (Симбирск. Типо-литография А.Т. Токарева.1896г.) освещается "Открытие в Симбирске РЕМЕСЛЕННОГО, имени МИХАИЛА ВАСИЛЬЕВИЧА ЛЕБЕДЕВА, училища", которое состоялось 30 сентября (ст.ст.)  1895г.

  Там говорится, что 23 июня 1893г. в Симбирскую Городскую Управу поступило заявление от 72-летнего одинокого отставного коллежского асессора Михаила Васильевича Лебедева (1821-1901) о пожертвовании, ничего не оставляя себе,  всего принадлежащего ему капитала, накопленного на протяжении всей его аскетической жизни, в том числе от продажи его дома с садовым местом по Мартыновой улице, всего - более 60000 рублей, для открытия в Симбирске ремесленного училища для сирот. Включая проценты и его дополнительные пожертвования, к декабрю 1894г. общая сумма составила 73932 руб. 65 коп.

  Примечательны условия, которыми он оговорил свой дар. Училище должно быть открыто без промедления и озаглавлено на вывеске так: «Ремесленное училище для сирот, основанное Михаилом Васильевичем Лебедевым в 1893 году». В программу обучения должны были входить ремёсла: сапожное, портняжное и столярное, а также обучение живописи. Для себя же лично Михаил Васильевич просил немного: чтобы его назначили попечителем училища, выдавали бы на содержание 42 рубля в месяц, а когда умрёт, чтобы город озаботился его похоронами.

  Указом  Государя Императора Александра III 9 декабря 1893г. "за пожертвование без остатка для себя дома с садом и капитала" коллежскому асессору Лебедеву М.В. было присвоено звание "почётный гражданин города Симбирска".

  Было получено разрешение на установку двух портретов В.М.Лебедева: одного - по разрешению министра внутренних дел от 14 декабря 1893 года в зале заседаний Городской Управы, другого - по разрешению министра народного просвещения от 5 июня 1894 года в училище «с именованием училища имени жертвователя».

  Теперь можно подвести итог из всего сказанного о портретах для того, чтобы сделать заключение об их исполнителе.

   Из архивной справки от 8 июня 1898г. следует, что "академиком Павлом Ильичём Пузыревским" действительно написаны два портрета разрешённых в 1893 и в 1894гг. на установку соответственно в Городской Управе ("городской общественной зале") и в училище "имени жертвователя" ("ремесленном имени моего училище" - устами Лебедева из записки). Было исполнено всё, как предполагалось, но с большим запаздыванием по времени. Училище не было открыто "без промедления" в 1893г., как того хотел жертвователь. В силу разных тормозящих обстоятельств, например, таких, как подготовка для него здания, устава и прочее, открытие училища состоялось лишь в 1895г., т.е. более 2-х лет спустя после подачи Лебедевым заявления. А портреты были написаны ещё через 3 года. Однако, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Такая же история случилась и с корпусным жетоном, разработка которого была поручена Павлу Ильичу в 1898г., а утверждён он был 2 года спустя - в 1900.
 
  О том, что портрет (рис.90-1) относится к 1898г., можно судить ещё и по тому, что плечевые знаки Лебедева соответствуют чину надворного советника (7-й класс по табели о рангах), каковым он подписал записку об оплате готовой работы П.И.Пузыревского, в то время как заявление о пожертвовании от 1893г. подано им в его предыдущем чине - коллежского асессора (8-й класс).
 
  Ещё хотелось бы исключить предположение о том, что этот портрет мог быть написан каким-то другим художником. Есть прекрасная монография С.М.Червонной "Художники Ульяновска" (Ленинград,"Художник РСФСР", 1985) об изобразительном искусстве Симбирска-Ульяновска. В ней приведены "Краткие биографические сведения о художниках, членах Ульяновской творческой организации". Из них только Пузыревский П.И., приехавший в 1891г после окончания Императорской Академии художеств в Симбирск для преподавания рисования в Симбирском кадетском корпусе, мог быть автором безымянного портрета, поскольку в последнем десятилетии XIX в. других классных художников ещё и с академическим образованием в Симбирске просто не было. Так что, думаю, смело можно утверждать, что автором портрета почётного гражданина города Симбирска надворного советника Михаила Васильевича Лебедева является "академик Павел Ильич Пузыревский".

  Для меня эта находка доставляет большую радость, поскольку это единственный известный дошедший до нас полномасштабный, очень выразительный парадный портрет, прекрасно написанный художником-пейзажистом.


  А вот об иконописной работе художника я встречаю сообщение впервые у Ишевского. Как известно, значительная часть работ Павла Ильича была утрачена в годы революции и гражданской войны. По-видимому, это случилось и с иконой преподобного Серафима Саровского в богоборческий период после закрытия революционными солдатами кадетского корпуса осенью 1918г..
 
  В воспоминаниях сына Константина нет никаких сведений об этой иконе Павла Ильича так же, как и об иконописной его работе вообще. Однако, это можно объяснить тем, что служебное положение сына при советской власти предполагало его атеистическое исповедание, а значит и исключение религиозных тем из обихода. Хотя мама моя как-то упоминала, что однажды ей довелось слышать от отца, что некая сверхъестественная сила существует наверняка. И бабушка крестила меня втайне от своего сына, моего отца.

  Вот и возникает мысль, куда же делась та православная вера, которая была неотъемлемой частью воспитания в кадетском корпусе. А вот Павел Ильич, оказывается, был человеком глубоко верующим, о чём нигде прежде не упоминалось и обнаружилось в явном виде лишь в приведённом выше эпизоде в корпусной церкви. Вот какие открытия подчас случаются, когда совсем не ожидаешь! Спасибо Ишевскому! Тогда становится понятным, в каком свете следует рассматривать многие факты из биографии Павла Ильича, ибо вера предполагает следование заповедям Христовым.
 
  "Святой Серафим - земли Российской украшение. Еще до прославления его честных мощей в июле 1903 года имя Саровского подвижника передавалось из уст в уста на необозримых просторах Русской земли. Люди просили о заступничестве старца Серафима как молитвенного предстателя перед Престолом Божиим и скорого помощника."[12]

  Именно к этой категории людей, судя по описанию Ишевского, принадлежал и Павел Ильич. Естественно, он не мог не участвовать в этом величайшем для всех верующих от императора Николая II до простого крестьянина и давно ожидаемом событии - прославлении мощей великого святого(рис.91 и 91-1).

  "Деянием Св. Синода 29 января [ст.ст.1903] текущего года
подвижник Саровской пустыни "приснопамятный старец" иеромонах Серафим [(30.07.1754-02.01.1833 ст.ст.)] признан в лике святых Православной церкви. Прямым последствием прославления преподобного Серафима, Саровского чудотворца в области иконописи является написание икон преп. Серафима...

  Икона какого-либо святого тем более будет удовлетворять своему назначению - оживлять воспоминание о нём молящихся и пробуждать их душевное стремление к подражанию его подвигам, - чем точнее будет воспроизводить черты его лица, в которых несомненно, кроме его физических особенностей, должна быть  возможно удачнее передана его индивидуальная духовная природа... Такие иконы мы можем назвать иконами-портретами, или портретными иконами...

  Нужно, следовательно, сообразовать иконы преподобного Серафима с его портретными [прижизненными или ещё сохранившимися в памяти очевидцев посмертными] изображениями... [Наилучшими из пяти известных таковых признаны: портрет,] писанный художником Серебряковым (впоследствии Саровским иноком) за пять лет до блаженной кончины преп. Серафима (рис.92),... и одно из посмертных изображений его, написанное Саровскими иноками на холсте и находящееся в келии преп. Серафима (рис.92-1)...

  На Серебряковском портрете преп. Серафим изображён с открытой головою, в мантии, епитрахили и поручах,... как знаках его священного сана и иноческого звания. Правая рука прижата к груди и лежит на епитрахили, левой не видно. Лицо преподобного бледное, носящее на себе следы его преклонного возраста и многолетних подвигов. Седые волосы на голове и бороде густые, но не длинные. Этот портрет ... сохраняется в Саровской пустыни, в игуменских келиях...

  Но это изображение лишь поясное, и вследствие этого не так выступает перед  нами его подвижническая и старческая согбенность, которая первоначально появилась у преп. Серафима вследствие того, что он был придавлен срубленным деревом, а усилилась после нападения на него разбойников, которые 12 сентября 1804 года неожиданно напали на него с корыстными целями близ его уединённой келии в Саровском лесу и били его по голове и спине обухом, поленом и ногами. Поэтому в постановке фигуры преподобного [при писании иконы] лучше следовать посмертному изображению его, где он представлен во весь рост: это более сообразно и с обычными иконными изображениями преподобных...

  [На этом, втором портрете] преп. Серафим изображён в виде седовласого согбенного старца, в его обычном белом балахоне, с медным литым распятием на груди. Персты десницы сложены в именословное благословение, в шуйце держит он кожаные чётки-лестовку,- подобие тех чёток, которые хранятся тут же в келии, в особой витрине, наряду с другими вещами, принадлежавшими преп. Серафиму...

  [При писании], может быть, на втором плане иконы, сзади преподобного, в подражание древним иконам преподобных не лишним было бы изображение Саровской пустыни, или леса, в который удалялся преподобный Серафим для своих молитвенных подвигов;... для окончательного и основательного заключения об этой подробности имеют значение другие изображения преподобного, так сказать, эпизодические...изображения из его жизни." [12]

  Существует четырнадцать таких изображений."Эти изображения
являются последовательной иллюстрацией событий из жизни преподобного от его прощания с матерью перед уходом из Курска до погребения. Ими... можно воспользоваться, поместив их на иконе преп. Серафима вокруг его лика, в так называемых
"клеймах", где обыкновенно принято изображать деяния или чудеса преподобных и мучеников (рис.92-2).

  Вот список известных изображений преп. Серафима...:
  1)Прощание юного Серафима (тогда ещё Прохора) с матерью, дающей ему в благословение медное распятие...
  2)Явление преп. Серафиму Богоматери, исцелившей его от водянки...
  3)Пострижение преп. Серафима в иночество...
  4)Явление преп. Серафиму Господа Иисуса Христа...
  5)Кормление преп. Серафимом медведя...
  6)Нападение на преп. Серафима разбойников...
  7)Преп. Серафим в молитвенном подвиге на камне...
  8)Преп. Серафим, идущий из храма после причастия Св. Таин, среди народа, жаждущего его благословения...
  9)Преп. Серафим, идущий в "ближнюю пустыньку"...
  10)Преп. Серафим, благословляющий странника у колодца или в лесу, или же группу богомольцев в "ближней пустыньке"...
  11)Явление преп. Серафиму Богоматери в день Благовещения...
  12)Преп. Серафим вместе с послушником Иоанном (впоследствии иеромонахом Иоасафом) стоит над упавшим деревом...
  13)Кончина преп. Серафима пред иконою Умиления Богоматери...
  14)Погребение преп. Серафима...
  В числе [этих] эпизодических изображений... находятся те пять, которые, по нашему [( Л.И. Денисова, действительного члена Московского Общества Любителей Духовного Просвещения)]
мнению, не теряют своего значения при существовании портретных икон преп. Серафима, а именно...:
  1)Кормление преп. Серафимом медведя (рис.92-3, [12]:стр.83);
  2)Молитвенный подвиг преп. Серафима на камне (рис.92-4, [12]:стр.95);
  3)Преп. Серафим, идущий в ближнюю пустыньку(рис.92-5, [12]:стр.215);
  4)Явление преп. Серафиму Богоматери в день Благовещения(рис.92-6, [12]:стр.381);
  5)Кончина преп. Серафима(рис.92-7, [12]:стр.402)."
  Варианты всех этих пяти эпизодических изображений, а также образ преп. Серафима, написанный в соответствии с его прижизненным портретом(рис.92), представлены на иконе преподобного с клеймами (рис.92-2).   
 
  Как видно, ко времени канонизации преподобного уже были известны прижизненные портретные изображения почитаемого старца Серафима и сюжеты(эпизодические изображения) из его жития. Однако, чтобы стать иконой изображение святого должно соответствовать определённым канонам: должен быть нимб и, как правило, подпись, что мы и видим на его иконе с клеймами, написанной после его прославления.

  В цитируемой здесь книге известного духовного писателя Леонида Ивановича Денисова [12], которая занимает видное место в обширной литературе о преподобном Серафиме Саровском, имеется несколько замечаний о необходимой строгости сохранения подлинных фактов в представлении эпизодических изображений. Вот некоторые из них, касающиеся написания икон, из пяти избранных.

  Изображение Кормления преп. Серафимом медведя(1 из 5) относится к периоду 1794-1810 гг. и иллюстрирует несколько подобных эпизодов, бывших с преподобным и засвидетельствованных разными лицами. Это "Одно из излюбленных народом изображений Саровского подвижника. Оригинал находится в Саровской пустыни, в часовне над гробницей преп. Серафима. Литографированные подражания ему с небольшими вариантами встречаются в разных изданиях жития", начиная с 1893 г., а в виде отдельной гравюры известны и ранее.

  Молитвенный подвиг преп. Серафима на камне(2 из 5) относится к 1804-1807 гг. "Преп. Серафим молился на камнях в предпоследние три года его пребывания в "дальней  пустыньке"... Камней было два: один в самой пустынной келии, где преподобный молился днём [перед образом Пресвятой Богородицы], а другой - в лесу, на полпути между дальней пустынькой и монастырём. Здесь подвижник молился с вечера до утра...; изображение обыкновенно воспроизводит ночную молитву." Подобных изображений много,и они исполнены на разных носителях, в том числе, у частных лиц - на обломках камня, на котором молился преподобный. На них "трогательный, проникающий в душу вид коленопреклоненного подвижника, благоговейно повторяющего устами и сердцем молитву мытаря,  делает это изображение одним из любимых благочестивыми почитателями наравне с Преп. Серафимом, идущим в ближнюю пустыньку." И вот замечания для иконописцев и художников: "изображаемое событие происходило в лесу ночью, а потому не писать над подвижником лазурного неба; также надо заметить, что некоторыми ошибочно помещается на этом изображении висящая на ветви сосны икона Богоматери Умиления: эта икона находилась постоянно в келии старца, а над камнем висела на сосне другая икона - Св. Троицы."

  Преп. Серафим, идущий в ближнюю пустыньку(3 из 5), - "здесь изображён один из эпизодов, имевших место почти ежедневно в последние годы жизни преп. Серафима (1827-1832)... На нём несмотря на уклонения в разную степень художественности в вариантах, как живой выступает перед нами дивный Серафим в виде согбенного старца, неспешными стопами пробирающегося из монастыря в свою ближнюю пустыньку. На его лице, полноватом и сохранившем свежий цвет, несмотря на его старческий возраст и тяжёлые подвиги, светятся знакомые нам голубые глаза, которые умеют прозревать душевные тайны... Седые широкие усы... и такая же седая, не особенно длинная, борода приближают... это изображение к тому, которое мы привыкли видеть на прижизненном Серебряковском портрете преподобного Серафима. " Ко времени написания книги (1904г.) было известно восемь таких изображений, различных между собой в деталях - по степени портретного сходства, по аксессуарам. "Правильное изображение преподобного Серафима..., согласное с показаниями биографическими, было бы следующее: отец Серафим в виде согбенного старца, идущего тропинкой между елей и сосен, в балахоне, в кожаной полумантии, в камилавке без крепа, с холщовым мешком за плечами, в кожаных бахилах и лаптях на ногах, правою рукой опирающийся на рогатину, а левою на топор."

  Можно полагать, что и это трогательное изображение любвеобильного старца Серафима после его прославления, как и предыдущие, "не утратит своего внутреннего значения и ничего не потеряет в общей симпатии православных русских людей."

  По поводу иконописного изображения Кончины преп. Серафима(5 из 5) также имеются уточняющие рекомендации, происходящие от очевидца её иеромонаха Иоасафа: "я вошёл с молитвою в келлию о. Серафима и увидел, что он стоял на коленях в обычном своём белом балахончике, с медным распятием на груди, с открытою головою и с крестообразно сложенными на груди руками, перед образом Божией Матери Умиления. Глаза его были закрыты, но лицо оживлено богомыслием." Другой вариант написания преподобного Серафима, в котором руки, "сложенные крестообразно, лежали на аналое, на книге, по которой он совершал свой молитвенный труд пред образом Божией Матери Умиления, а на руках лежала голова, ниц лицом," был отвергнут очевидцами.

  Здесь теперь можно сделать замечание по поводу написания некоторых клейм на иконе преп. Серафима (рис.92-2): наиболее распространённое отклонение от описанного канонического в изображении Моления на камне - представление на сосне Богородичной иконы Умиления вместо Св. Троицы, а в изображении Кончины - руки преподобного на аналое вместо крестообразно сложенных на груди.

 
  Сюжет иконы, подобный тому, что представлен выше у Ишевского в описании великопостной службы в домовой церкви кадетского корпуса, изображающий бредущего с посохом и топором преподобного Серафима с идущим за ним медведем, как видим, был вообще не из распространённых: он отсутствует в списке известных изображений преподобного из книги Л.И. Денисова [12].

  Павел Ильич, по-видимому, был прекрасно осведомлён о существующих эпизодических изображениях старца Серафима, и в задуманной им иконе соединил канонический образ Преп. Серафима, идущего в ближнюю пустыньку(3 из 5) - с "ручным" медведем из изображения Кормления преп. Серафимом медведя(1 из 5). Таким образом, он стал  одним из первых иконописцев, запечатлевшим  этот комбинированный сюжет в качестве иконы, причём непосредственно в Сарове в дни прославления святого, и уж, наверняка, не преминул освятить эту икону на его мощах. Остаётся сожалеть, что икона не сохранилась. Я рискнул представить, какой она могла быть (рис.93).


- Иш: Великий Князь Константин Константинович.

 [Ангелом хранителем из мира сего для кадет и для корпуса всего был, несомненно,  Великий Князь Константин Константинович(рис.94)].
 
  "...Долгое время он занимал ответственный пост Августейшего начальника военно-учебных заведений. Ему было вверено воспитание и образование молодежи, и едва ли во всей России можно было найти более достойного и подходящего государственного деятеля, быстро сумевшего направить это воспитание в широкое, национальное русло прекрасных и незыблемых традиций русской армии и флота.

  Высокообразованный человек, писатель, поэт, музыкант, он был тем «добрым сеятелем», который щедрой рукой бросал на зелёные нивы молодости зёрна: отеческой любви, ласки, заботы, добра и в сердцах кадет оставил по себе нетленную память. Глубокая чуткость, безгранная возвышенность мысли, любовь ко всему прекрасному и простота были национально-религиозным обликом Великого Князя — человека.

  С момента первого посещения корпуса в 1900 году у Великого Князя с симбирскими кадетами установились, и пожизненно сохранились, особо теплые отношения. По его отъезде из корпуса, неизвестно по чьей инициативе, директора ли корпуса, или по почину самих кадет, все кадеты корпуса написали Великому Князю личные письма. Письма были переплетены в три книжки, по количеству рот корпуса, обтянуты обложкой художника П. И. Пузыревского, и с препроводительным письмом директора корпуса вручены Великому Князю. Эти письма были невидимыми нитями того обожания, которое Великий Князь навсегда оставил в сердцах симбирских кадет...".


- АКП: Память И.А. Гончарова и родовая коллекция Пузыревских 
      из имения Лабардзи.

  Немаловажную роль Великий Князь сыграл и в личной творческой судьбе Павла Ильича Пузыревского как художника, ибо под его Августейшим покровительством (рис.95)была организована и проходила  в Меньшиковском дворце в Санкт-Петербурге "Гончаровская" выставка картин - Павла Ильича в содружестве с его учеником Дмитрием Ивановичем Архангельским. Выставка была подготовлена в связи со 100-летним юбилеем выдающегося писателя Ивана Александровича Гончарова, который отмечался в 1912г..

  Урождённый в Симбирске, И.А. Гончаров в 1891г. скончался в Санкт-Петербурге. И как раз с этого года, П.И. Пузыревский обосновался в Симбирске, годом ранее покинув Санкт-Петербург, - город, где он увидел свет, город своей молодости. Симбирск стал для него второй родиной и истинной родиной для его сыновей Константина и Петра, как, впрочем, и всё Поволжье, которое вслед за писателем, воспевшим его словом в своём романе "Обрыв", он по мотивам романа воспел с той же любовью на своих полотнах, посвятив живописные образы и, в первую очередь, картину "Обрыв", писателю - своему кумиру.

  В качестве жеста вежливости и почтения Павел Ильич отправил Великому Князю Константину Константиновичу  ходатайство "осчастливить Своим посещением принятую под Своё высокое покровительство..."Гончаровскую" выставку моих картин, изображающих местности Волги и Поволжья". В ответе содержалось  сожаление, что Его Императорское Высочество "вследствие продолжающегося нездоровья" выставку не "может обещать посетить" , но "знает про эту выставку и имя г. Пузыревского известно Его Высочеству".(рис.96).

  Половину средств от выставки Павел Ильич передал на создание памятника писателю, который предполагалось сделать  в виде здания и  разместить в нём культурно-просветительные учреждения, такие как историко-археологический и художественный музеи,  библиотеку,  художественно-промышленную школу.

  При этом он в качестве члена Архивной комиссии, представляя эстетические взгляды художественного мира, принимал участие в выборе предпочтительного варианта проекта.

  В 1911-1912 гг. дважды объявлялся конкурс на проект Дома-памятника писателю, но ни один из вариантов известных архитекторов (в общей сложности более десятка)  не был принят, в том числе из-за "недостаточной художественной выразительности фасадов". 

  Лишь в январе 1913 года Архивная комиссия, в состав которой вошли А.С. Ключарев, В.Н. Поливанов, Л.И. Афанасьев, А.А. Мотовилов, Н.Х. Плющевский-Плющик, П.И. Пузыревский, И.И. Стеклов, Н.Я. Шатров, а также приглашенный херсонский архитектор Э.В. Спаннер, единогласно одобрила проект дома, разработанный известным симбирским архитектором А.А. Шодэ, который будучи реализован и ныне радует глаз на Венце. Среди членов комиссии, подписавших проект, сохранилась и знакомая подпись Павла Ильича Пузыревского (рис.97), которой он подписывал свои художественные работы.

  В основу архитектурного решения памятника положена символика романа Гончарова «Обрыв».

  С волжским обрывом и беседкой связаны важные события, происходящие в романе. Фасадная часть памятника включает в себя круглую башню, доминирующую над всей постройкой и напоминающую ротонду-беседку. Ориентировано здание на кривую линию Венца, кромку косогора, обширные пространства и
Заволжские дали. Всё это создаёт художественный образ обрыва, на краю которого стоит беседка. Так архитектор
воплотил в облике здания созданные писателем образы-символы романа.

  С упомянутой Гончаровской выставкой связано ещё одно важное событие. Идея создания  комнаты памяти И.А. Гончарова впервые была высказана именно на  выставке картин П.И. Пузыревского в залах Меньшиковского дворца и принадлежала она литературоведу Семёну Моисеевичу Шпицеру.

  О том, как развивались события, повествуется в заметке "ВОЛЖСКИЙ ХУДОЖНИК ПАВЕЛ ИЛЬИЧ ПУЗЫРЕВСКИЙ", размещённой в интернете на сайте открытой группы "Старый Ульяновск. Brandengofer.":

    "В дни работы выставки, 31 декабря 1911 г., газета «Симбирянин» опубликовала письмо  С.М. Шпицера из Петербурга: «На днях мне удалось посетить Гончаровскую выставку, устроенную в Меньшиковском дворце талантливым пейзажистом-симбирянином П.И. Пузыревским. … Скажу смело, что эта выставка – серьезная подготовительная работа к предстоящему 6 июня 1912 года юбилею И.А. Гончарова. Публика интересуется и посещает выставку, а печать сочувственно откликнулась на ее открытие. 

  Я имел удовольствие познакомиться на выставке с художником Пузыревским и сделал ему предложение: в целях усиления в обществе интереса к выставке, устроить при таковой уголок Гончарова, т.е. имеющихся предметов, до сих пор уцелевших…, по мере возможности воспроизвести кабинет писателя…». 

  Это пожелание осуществилось: сначала на юбилейной выставке в Симбирске в июне 1912 года(рис.98), которая стала продолжением выставки из Меньшиковского дворца, а гораздо позже – в виде Гончаровской комнаты в областном Краеведческом музее, открытой в 1955 году, и, наконец, в Ульяновском мемориальном музее И.А. Гончарова." 

 Таким образом, трижды исполнилась мечта Павла Ильича отдать должное памяти своего любимого писателя: Гончаровской выставкой с серией картин по мотивам романа "Обрыв", одобренным им обликом Дома-памятника, символически связанным с этим романом, и "уголком Гончарова" на его Гончаровской выставке в Симбирске, ставшим ныне комнатой памяти И.А. Гончарова.

   И ещё примечательный факт:  наибольшее количество сохранившихся работ Павла Ильича(рис.67-1,67-2,67-3,68,68-1,68-2,80) оказалось в стенах того самого Дома-памятника, к возникновению которого он имел непосредственное отношение и, можно сказать, образ которого он благословил.

  В нём же разместились картины из семейной коллекции Пузыревских-Кукольников-Снитко, находившейся в их родовом имении Лабардзи Виленской губернии Россиенского уезда, в том числе: известный портрет Павла Васильевича Кукольника(рис.31) кисти друга семьи - художника Карла Павловича Брюллова(рис.32-3), им также написаны портреты и двух других братьев Кукольников - Нестора и Платона(рис.29,30), оба ныне в Третьяковской галерее; миниатюрные изображения братьев Нестора и Платона Кукольников (рис.100)[17]; акварельный портрет Нестора Васильевича Кукольника, написанный художником Я.К.Каневским в 1833г на волне ошеломляющего успеха вышедшей в свет драматической поэмы его "Торквато Тассо", в авторе которой "критики видели...надежду русской литературы, его называли "русским Гёте",сравнивали с Байроном"[17](рис.27); акварельные портреты коллежского советника кавалера Алексея Онуфриевича Пузыревского и его супруги Марии Васильевны Пузыревской (Кукольник)(рис.20 и 24); портреты сенатора Дмитрия Сергеевича Ланского(рис.101,102) и его жены княгини Ланской Варвары Александровны (урожд. Одоевской)(+1845)(неизв. худ.); возможно, - какие-то иконы, поскольку в усадьбе имелась действующая православная церковь; фамильный фарфор с объединёнными родовыми гербами Пузыревских-Кукольников (рис.103); портреты друзей и гостей, навещавших имение, как, например, ректора Императорского Виленского университета коллежского советника кавалера профессора Вацлава В. Пеликана (рис.104)- коллеги и друга профессора Павла Васильевича Кукольника, его жены Елисаветы Кондратьевны Пеликан, бывшей крёстной матерью моего прадеда Ильи Алексеевича Пузыревского, родившегося в 1826г.[2]; переписка, а возможно и портрет, друга Пузыревских епископа Ковенского Платона (Городецкого, 1803-1891) — в 1843-1848 гг., митрополита Киевского и Галицкого с 1882 г.
(рис.104-1). Не исключено, что среди бумаг, сохранившихся в имении Лабардзи могли оказаться и рисунки друга братьев Кукольников Карла Брюллова.

  Уточнить перечень не удалось, так как подробная опись Жиркевича, сопровождавшая коллекцию, оказалась недоступной.

  Здесь  мне бы хотелось устами самого Александра Владимировича пояснить, как возникла родственная связь Жиркевичей с Пузыревскими-Кукольниками-Снитко и как собрание их родового имения Лабардзи стало его достоянием.


-АВЖ: Александр Владимирович Жиркевич(рис.104-2) в браке с   
     Екатериной  Константиновной урождённой Снитко
     (рис.104-3) - из его дневников [13].
 
 "Впервые молодой офицер <Александр Владимирович Жиркевич>увидел Катю <Снитко> на танцевальных вечерах у Любови Петровны Марк, ... в доме которой устраивались домашние спектакли, а после танцы под рояль. Александр Владимирович не танцевал, как не умеющий, и издали любовался грациозной фигуркой Кати Снитко.

  Cледя за нею, в нее скоро влюбился... Только почувствовав окончательно, что  влюблен, решил  завоевать право на семейное счастье высшим образованием, почему и стал готовиться в Академию...

  Когда Александр Владимирович поступил в Военно-юридическую академию в Петербурге,<между ними> возникла переписка. Молодые люди тщательно скрывали свои чувства, в письмах делились впечатлениями от прочитанных книг, других событий культурной жизни. Так продолжалось три года. На последнем курсе Александр Владимирович... сделал <Кате> предложение... <и она> приняла его, проявив волю и решительность, так как Пётр Иванович Лего, ... опекун её и брата Андрюши, были <категорически> против этого брака. Ведь <жених не имел "ни кола, ни двора">, хотя и был из старинного дворянского рода знаменитого своими воинскими заслугами,<а за невестой предполагалось приданое в виде богатых родовых имений>, и Лего, по всей видимости, из-за материального неравенства в этом браке ,<рассматривал его как мезальянс> . Он наговорил <жениху>  в письме много оскорбительных слов, которые тот так и не простил ему... Поддержала Катю Варвара Ивановна  <Пельская, вторая её опекунша>. Она давно, видимо, поняла возникшую симпатию между молодыми людьми и всячески способствовала сближению...

 Близнецы Катя и Андрюша обожали Варвару Ивановну, называя ее Тётей (иногда Бакой). Сохранилось 200 писем <Кати к её> Тёте -  до самой смерти Варвары Ивановны в 1902 году. Тепло отзывается о В. И. Пельской и Александр Владимирович, несмотря на довольно непростые отношения, которые впоследствии сложились между ними <и вынудили её переехать от него к Андрюше в Карльсберг>. Похоронена она на кладбище бывшей усадьбы Карльсберг...в нескольких десятках километров от Минска...

  <Надо сказать, что Катя > всегда считала себя русской, а дядя Андрюша — белорусом... Имя <его-Андрея Константиновича Снитко>, как крупного культурного деятеля Беларуси, теперь внесено в Белорусскую энциклопедию.

  "С первых же шагов моего сватовства я почувствовал себя как бы в неприятельском лагере. С одной стороны, Лего прямо заявил мне, что он мой враг; с другой стороны, я чувствовал тайную вражду ко мне со стороны Андрюши, которая сквозила в письме его ко мне в ответ на моё, где я извещал его о сделанном мною его сестре предложении.

  Что имеют против меня эти два человека, я не знаю,но только на каждом шагу я чувствую кругом врагов, наблюдающих за мною и ждущих случая, чтобы выставить меня в неблаговидном свете перед невестой.

  Катя привыкла во всём советоваться с ними и поддерживать мир в семье, а теперь этот мир порушен и семья как бы расползается; на меня же смотрят в ней, как на нарушителя этого мира. Только одна святая Варвара Ивановна нравственно поддерживает меня.

  Вчера получил письмо от М-me Плаксиной, урождённой Ве-
личко, с предложением купить у нее портреты её и её сестёр,
работы нашего знаменитого художника Брюллова. Затем она
стала предлагать мне их в подарок; но так как из письма её я
вижу, что ей есть нечего, то я и купил картину, конечно, дёшево, хотя, будь у меня средства, я дал бы за нее хорошие деньги.

  У меня ранее этого была тоже работа Брюллова(1799-1852) — портрет брата Плаксиной в детстве, которым так восхищались Трутнев <(Иван Петрович (1827–1912) — живописец, педагог, основатель и руководитель Виленской Рисовальной школы)> и
Грязнов <(Василий Васильевич (ок. 1840–1909) — художник, педагог, краевед)>. И эту картинку я купил у Анастасии Александровны почти за бесценок. Грустно видеть, как распродаются такие фамильные драгоценности! Но я рад, что картины эти попали ко мне и не пропадут, а будут сохранены.
Несмотря на время, картины еще прекрасно сохрани-
лись и написаны, по отзывам знатоков, мастерски.

  Не раз от Плаксиной я слышал интересные рассказы о Брюллове, о дружбе отца Плаксиной, тайного советника Величко, с этим знаменитым художником, обессмертившим семью Величко на картинах, часть которых теперь у меня.

  Не далее как вчера Андрюша (конечно, за глаза) забросал меня в глазах сестры грязью за то, что я купил картины Брюллова у Плаксиной так дешево, находя этот поступок мой неблагородным. Так мне передавала Варвара Ивановна, но Катя, по обычаю, скрыла от меня этот разговор, показывающий, как осторожно мне надо держаться с ее братцем. Когда Катя сказала ему сначала, что Плаксина хочет подарить мне картину, то он стал кричать, что я бесчестю себя, принимая подарки от такой женщины, как Плаксина, что Катя должна сейчас же послать 500 рублей Плаксиной и т.п. чушь, в которой он, очевидно, сам не давал себе отчета!! Андрюша меня не любит и ищет предлога, как и Лего, бросить в меня грязью.

  Если бы не любовь и не вера в меня Кати, как бы я был несчастлив в этом лагере недоброжелателей с моей обидчивой и чувствительною душою!

  Милая невеста моя измучена не менее меня, если не более. С Лего опять вышел инцидент: он прислал Кате образ в подарок, но без благословения. С замечательным тактом и спокойствием этот холодный человек мстит моей невесте за то, что она, полюбив меня, без согласия Лего, не сказала ему об этой любви; когда он ее спрашивал обо мне, противилась в том. Скорее бы свадьба, а там я получаю права, во имя которых начну борьбу за счастье и спокойствие моей бедной милушки.

  Андрюша так и не объяснился со мной о картинах, которые я купил у Плаксиной, так его возмутивших. А я бы желал жить с ним в мире; но, видно, это не суждено, если он уходит в себя от меня, как улитка в свою скорлупу. Досадно, что он обвиняет меня в неблаговидном поступке. Предложи мне Плаксина купить картины за большие деньги, а я предложи ей за них небольшую сумму, и дело было бы гадко с моей стороны. А то мне сами предлагают купить вещь, назначают цену и умоляют взять вещь, чтобы она не толкалась по Эрмитажам. Нет, тут нет ничего гадкого, а тем более низкого! Жаль, что Андрюша предубежден против меня и что своим молчанием он сам роет между нами пропасть: дорогая Катюша, видимо, мечтает соединить меня с ним узами дружбы!

  Венчание состоялось в сентябре 1888 года, и молодые тут же уехали в Петербург.

  Свадьба была отпразднована парадно. Обряд бракосочетания был совершен в Пречистенском соборе протоиреем Котовичем при хоре архиерейских певчих и при массе публики (гостей и посторонних), собравшейся взглянуть на богатую невесту. Карет было множество. На Мамочке было дорогое венчальное платье из белого муар-антика, с парадной пуховой накидкой на плечах. Из церкви все поехали на нашу новую квартиру, в доме Зайончика, роскошно декорированную тропическими растениями и цветами. Шампанское лилось рекою... Прямо с квартиры после разъезда гостей я и Мамочка поехали в Петербург в свадебное путешествие — знакомиться с моими родными, там жившими.

  В Петербурге мы пробыли около месяца, делая визиты родне, участвуя в устраиваемых для нас фамильных обедах, бывая в театрах (главным образом в опере и балете). Жили мы в одной из лучших гостиниц города, занимая номер в две комнаты, где и устраивали завтраки для моих литературных друзей (Фофанова, Величко, Лемана и др.).

  Я познакомил Мамочку с другом моим, художником И. Е. Репиным, который для Мамочки написал с меня портрет черной масляной краской (он сейчас находится в Ульяновском художественном музее)...Репин пригласил меня с женой к себе на вечер...Он был рыцарски любезен с Катей, и, видимо, лицо ее ему нравилось, так как он в нее вглядывался задумчиво и пристально, что, как я заметил, он делает всегда, когда старается уловить выражение обратившего на себя его внимание. Репин удивляется, что мы женаты всего несколько дней, а кажется, что уже давно..."

  Александр Владимирович Жиркевич [13] зять Марии Алексеевны Снитко урождённой Пузыревской так делится со свей дочерью Марией историей рода его жены Екатерины Константиновны ("Мамочки") урождённой Снитко.

  "Несколько слов о предках Мамочки. Отец Мамочки Константин Михайлович Снитко был Виленским уездным предводителем дворянства, богатым помещиком, жившим ... в главном имении Карльсберг (Виленской губ. Вилейского уезда). <Имение Снитко Карльсберг (официальные варианты написания Калисберг, Кальсберг, совр. Кальзберг) находилось в 6 км на юго-восток от местечка Радошковичи. Во время Первой мировой войны имение сгорело. После подписания в 1921 г. мирного договора между Польшей и Россией имение оказалось на самой границе с Польшей.> <Там> ты часто гостила у дяди Андрюши с Мамочкой... Женат он был... на Марии Алексеевне Пузыревской. Родители Снитко были униаты и, как ктиторы, погребены в склепе под церковью в селе Верхнем Виленской губернии Дисненского уезда.

  У профессора Павла Васильевича Кукольника, дяди Мамочки, были два брата — Нестор Васильевич Кукольник, известный писатель, и Платон Васильевич Кукольник — друзья Глинки и Карла Брюллова.

  После отца Константина Михайловича Мамочка по разделу <наследства> с братом Андрюшей получила имение Богданово Виленской губернии Дисненского уезда, <и родовое имение Пузыревских-Кукольников Лабардзи [2]>.

  Андрюша Снитко (брат Мамочки) был женат на Елизавете Никитичне Власовой, дочери почтово-телеграфного чиновника. У них дети: Всеволод-Сева (убитый в Германскую войну), Адя (Андрей), ныне здравствующий, и Верочка (в замужестве за депутатом Польского Сейма от белорусов Тарашкевичем, живущая в Вильне)( См. об их судьбе: http://www.proza.ru/2015/12/05/2052).

 Художник Павел Ильич Пузыревский <двоюродный брат Мамочки> был женат на Елене Александровне Столевской, дочери арендатора одного из имений Андрюши Снитко. Елена была служанкой в доме Ильи Алексеевича Пузыревского, где Павел Ильич с нею и сошелся, <приехав к отцу в 1890 г. после окончания Академии художеств>... У них дети — Павлуша (Павел), Котя (Константин) и Петя.

  Отец мой, Владимир Иванович, рано стал пить и играть в карты. Женившись на моей матери, он, будучи артиллерийским офицером, продолжил ту же жизнь. Это порвало связи его с роднёю, которая избегала общения с ним...

 Будучи бедным офицером, я вошел в дом моей жены с убогим багажом, сразу же попав на положение обеспеченного человека. У Мамочки были доходы с имений, имелся небольшой капитал. Жила она с тетей Пельской (Андрюша учился в Рижском политехникуме) безбедно, хотя и скромно. Я застал в доме ... роскошную мебель, принадлежавшую Варваре Ивановне Пельской, ...которую Тётя, умирая, оставила нам по завещанию. Теперь она — при бегстве нашем в 1915 году из Вильны от немцев — раскрадена управляющим того дома, что на Набережной, в котором мы жили в последнее время.

  По наследству Мамочка от разных предков получила много хороших, ценных вещей. Всё это наполняло довольно обширную, уютную нашу квартиру, в которой было много цветов, на столах лежали дорогие издания. На стене висел дивный портрет Павла Васильевича Кукольника работы друга его Карла Павловича Брюллова (ныне отданный мною в Ульяновский художественный музей). Все еще дышало фамильными воспоминаниями В. И. Пельской, Кукольников, Пузыревских.

  На образование же ваше и воспитание Мамочка средств не жалела и, как прекрасно знавшая языки немецкий и французский, а также ... и английский, недурно певшая и игравшая на рояле, принимала живое участие в вашем образовании.

  Будучи бедняком, не принеся с собою ничего, я вошел в дом Мамочки так, как будто бы всегда жил в нём в полном довольстве, на всем готовом, и Тётя, с которой установились у меня еще ранее, до женитьбы, хорошие отношения, и Мамочка были настолько воспитаны в лучшем смысле этого слова, что я не чувствовал унизительности положения человека, живущего на чужих хлебах. И, по правде сказать, я скоро привык к удобствам, обстановке, хорошему столу и другим преимуществам вполне обеспеченной обстановки, хотя всегда благодарно относился к членам приютившей меня у себя стародворянской семьи.

  Со временем, когда я перешёл в Военно-Судебное Ведомство, т.е. получил и положение в обществе и стал получать порядочное содержание, я стал чувствовать себя несколько лучше как вносящий и свою долю в общую семейную кассу на жизнь и удовольствия.

  Конечно, появление детей еще более сблизило меня с Мамочкой (рис.104-4). Много помогало нам то, что у нас были средства: доходы Мамочки с имений и проценты с денежных билетов, лежавших в банках; мое жалование, а иногда и гонорар за литературные труды. Тетя тоже вносила в нашу общую, семейную кассу какую-то сумму ежемесячно за ее содержание. С дядей Андрюшей мои отношения скоро тоже наладились.

  Долго я, боясь вмешиваться в её имущественные дела, чтобы не быть заподозренным в корыстолюбии, не вмешивался в эту сторону нашей семейной жизни. Но, наконец, Мамочка... выдала мне полную доверенность, до права продажи её имущества включительно, после чего я стал совершать поездки по имениям (в Виленской, Ковенской, отчасти Минской губерниях) и вести деловую переписку. Так продолжалось до 1915 года, когда мы, спасаясь от немцев, покинули Северо-Западный край. 

  Не скажу, чтобы наша семейная жизнь была безоблачна. Хотя Варвара Ивановна Пельская и была прекрасно воспитанная, добрая и благородная старушка, но характер ее был неровный. А при моей вспыльчивости и щепетильности, у меня с нею выходили иногда столкновения, зачастую из-за пустяков. Отношения наши за последнее время жизни с нами Тёти настолько стали неприятны, несмотря на усилия Мамочки наладить их, что Тётя незадолго до своей смерти переехала от нас к дяде Андрюше, в Карльсберг, где и умерла.

  Быть может, и я не всегда был прав в наших домашних столкновениях. Теперь поздно разбираться в ошибках прошлого. Лучше считать себя виновным в недостатках характера и ошибках по отношению к ближним. Это я сейчас, набрасывая эти строки, и делаю.

  Как счастливый сон пролетела моя семейная жизнь. Но разве я с моим вспыльчивым, упрямым, не всегда уступчивым характером могу считать себя вполне безукоризненным и чистым по отношению к нашей чистой, святой, несравненной Мамочке.

  Мне иногда кажется, что в некоторых случаях я мог бы быть более мягок, уступчив в отношении ее. Но и тут поздно уже раскаиваться: прошлого не воротишь! Неким утешением для меня служит, что наша Мамочка, умирая, благословила меня и благодарила за то семейное счастье, которое я ей дал. Значит, она и меня простила, как в течение всей своей жизни прощала всех тех, кто был в отношениях к ней несправедлив...

 Среди Мамочкиных предков, так и среди предков со стороны моих родителей женщины в нравственном, духовном отношениях всегда были выше, чище, замечательнее мужчин.  Со стороны ... Мамочки оставили по себе самые отрадные воспоминания Юлия Алексеевна Кукольник (рожд. Пузыревская,<жена Павла Васильевича Кукольника>) и Мария Алексеевна Снитко (тоже рожд. Пузыревская, <сестра Юлии>, мать Мамочки). О доброте этих женщин, особенно Ю. А. Кукольник, в жестокие времена крепостного права в замечательной памяти Мамочки нашей сохранились трогательные, назидательные легенды.

  В имении Лабардзи Ковенской губернии, доставшемся Мамочке по наследству и разделу с братом <Андрюшей>, доживала свой век на полном нашем содержании престарелая пани Гавдзилевич -одинокая нищая старушка, полька, когда-то вместе с братом арендовавшая имение, много жившая там, знавшая многих из его прежних владельцев — Кукольников и Пузыревских. В мои редкие приезды в Лабардзи эта Гавдзилевич сообщала много фактов, преданий, легенд фамильного характера.

  Мне кажется, что тебе будет интересно знать о том, что ... собой представляло состояние Мамочки, когда она выходила за меня замуж и вскоре после этого.

  Отец Мамочки — Константин Михайлович Снитко <(1812-1876) с 10 августа 1863 г. являлся вилейским уездным предводителем дворянства, почетным мировым судьей Сморгонского судебно-мирового округа; кавалер орденов Св. Анны, Св. Станислава 2-й степени с императорскими коронами, Св. Владимира 4-й степени>, человек предприимчивый, благодаря наследству и уменью устраивать свои дела, связям и находчивости, составил себе большое состояние, главным образом в имениях, их хозяйственном инвентаре и обстановке, унаследовав кое-что и при женитьбе на Марии Алексеевне Пузыревской <(Снитко(1828-1879))>, не бесприданнице.

  Когда он неожиданно и преждевременно от воспаления легких скончался в Вильне, оставив жену с двумя сиротами-близнецами на руках,... удалось ввести Марию Алексеевну Снитко в права наследства и сделать её и её сирот обладателями довольно крупного, хотя и разоренного состояния.

 По духовному завещанию, в обход закона, Мамочка и дядя Андрюша должны были получить в наследство по равной части. Когда я женился на Мамочке <в 1888 г.>, то застал оставшееся после Марии Алексеевны имущество в общем, еще нераздельном владении Мамочки и дяди Андрюши. Не были поделены между ними обстановка, золото, серебро, бриллианты, а также капитал небольшой, находившийся в банках в процентных бумагах. Доходы получались сообща, а всеми имениями заведовал дядя Андрюша, сам еще учившийся и живший почти безвыездно в Риге. Это, в свою очередь, еще более осложняло имущественные дела Мамочки  и дяди Андрюши. Только потом, видя, что интересы Мамочки (а значит, и ваши, ее детей) страдают, я стал понемногу сам вникать в положение некоторых имений, заезжать туда на ревизию и входить в сношения с арендаторами (хотя все это и было не всегда приятно Мамочке, она боялась обижать брата, в честности и добрых намерениях которого и я никогда не сомневался).

  Пришлось наконец приступить к разделу всего имущества по завещанию. Я и тут, придерживаясь моей политики невмешательства, держал себя в стороне от вопроса. В результате группа знакомых дяде Андрюше помещиков, которым Мамочка бесконтрольно доверила свои интересы, лучшее, благоустроенное именье Карльсберг, с домом, постройками, прекрасными лесами, признала нужным отдать дяде Андрюше.

  Мамочка ... была рада, что лучшая часть досталась ее брату <как продолжателю рода и главе его будущей семьи>.

  При разделе золотых, серебряных и бриллиантовых вещей Мамочка поступила так же: все лучшее отдала дяде Андрюше, беспокоясь лишь о том, чтобы не обидеть его и его семью. Зная Мамочкины взгляды и настроения, я во всё это уже и не вмешивался, чтобы не огорчать и не тревожить её.
 Мне до сих пор непонятно, как добрый, благородный, немало услуг нам оказавший по возне с нашими имениями дядя Андрюша соглашался на подобные неправильности при разделе имущества между ним и сестрою. Не мог же он не знать, какие доходы с наших владений получаем мы в сравнении с тем, что приносит ему его Карльсберг с фольварками! Но Бог с ним!<"На чужой каравай рот не разевай,а пораньше вставай и свой затевай.">
 
  Из всего же сказанного мною выше видно, что хотя мы с Мамочкой и имели <её> состояние, но не такое уж большое, чтобы жить широко, в роскоши, ни в чем себе не отказывая, не нуждаясь в поддержке от моей службы. Мне же приходилось поддерживать материально бабушку до самой смерти и мать с сестрою довольно долго.

  Мамочка (Мурочка) никогда не отказывала мне в денежной поддержке на издание моих сочинений, на поездки в Петербург, на Кавказ для лечения. Немало денег своих она вложила в мои расходы по облегчению участи арестантов и раненых жертв войны. Наши кошельки никогда не были закрыты, когда вопрос шел о выдаче субсидий благотворительным учреждениям. Мурочка не жалела для моих знакомых в выдаче им крупных вспомоществований, когда дело касалось их участи.

 Для полной характеристики незабвенной Мамочки я должен отметить, что вообще она редко с кем сходилась близко, по-дружески, предпочитая интимным отношениям одинаковые со всеми ровные, приличные, но сдержанные отношения.  Редко когда я видел ее рассерженной, вышедшей из себя.

 Она очень любила Тётю и дядю Андрюшу.  Более всего она была близка и дружна в молодости с княжной Оболенской, Ольгой Андреевной Шаломытовой (рожд. Костогоровой, своей родственницей) и Марией Никитичной (Маней) Власовой, сестрой Елизаветы Никитичны Власовой, рано от чахотки скончавшейся в Вильне, и с родственницей своей Верой Александровной Плеве (рожд. Сухомлиновой).
 
  Когда я женился на Мамочке, ее имения были в запущенном состоянии. Всюду сидели арендаторы, платившие ничтожную аренду, но ловко устраивавшие свои личные дела. В большем порядке было имение Карльсберг, как недалеко находившееся от Вильны, в которое на лето приезжали дядя Андрюша, а иногда и Мамочка с Тётей.

  Когда Мамочке досталось по разделу родовое имение Кукольников-Пузыревских Лабардзи Ковенской губернии Россиенского уезда, там уцелели жилые дома.

  Лабардзи до падения крепостного права, благодаря заботам старых Пузыревских, владельцев его, особенно уездного предводителя дворянства Степана Онуфриевича Пузыревского, было когда-то богатым владением с заводами, с фруктовыми садами, с двухэтажным домом в 14 комнат, с колоннами, оранжереей, парниками, прекрасным каменным флигелем и полукаменными холодными постройками (конюшнями, амбарами, погребами, людской). За садом с прекрасной липовой аллеей в недалеком расстоянии находилась деревянная православная церковь на холме, обсаженном каштанами, внутри которого помещался склеп с прахом троих Мамочкиных предков — Пузыревских. Местность имения была гористая, пересекалась быстрыми речками, в которых водились форели (или, как их на местном наречии называли, «петромги»). Кругом рощи, леса, краснолесье: дуб, клен, рябина, осина, ольха и т.д.

  Когда я в первый раз приехал в качестве Мамочкиного поверенного, то хотя и застал вышеупомянутый дом, но уже без колонн, балкона, оранжерей. Дом и постройки находились в запущенье. Фруктовый сад не подсаживался и одичал. В склеп с покойниками забрались воры, соблазнённые легендами о том, что при покойниках схоронены дорогие вещи. Этому отчасти способствовало то, что один из Пузыревских, как носивший мундир, был погребён в блестящей военной форме. От заводов остались только фундаменты.

  В имении, кроме пани Гавдзилевич, сидел в качестве арендатора ее племянник Пшеволоцкий с женою, который грабил всё, что только было можно, и которого в конце концов, несмотря на его капитанский чин и польский гонор (честь), за незаконную рубку нашего леса я выгнал из имения.

  Но в доме всё еще пахло стариной, Мамочкиными предками, фамильными преданиями, хранительницей которых была престарелая пани Гавдзилевич. По целым часам я любил слушать рассказы болтливой старушки, с молодости сжившейся с Лабардзями, и производил розыски старинных вещей и бумаг, кое-где находившихся.

  То, что не было раскрадено, находилось в страшном запустении. На стенах в старинных испорченных рамах висели еще фамильные портреты предков Мамочки Кукольников, Пузыревских, а также хорошие портреты их друзей — четы Пеликанов <(рис.104)> и четы Ланских<(рис.101,102)>, сенатора и его жены — масляными красками. Я находил дорогую старинную мебель, настолько загаженную, что трудно было первоначально признать в ней что-либо интересное. В одном из бюро, ключи от которого были потеряны, нашел я кое-какие фамильные бумаги и письма епископа Ковенского Платона <(Городецкого, 1803-1891) — в 1843-1848 гг.> (рис.104-1) (друга Пузыревского, впоследствии известного митрополита Киевского и Галицкого с 1882 г). Случайно в одном из ларей-сундуков наткнулся я на остатки прекрасного фамильного сервиза с соединенными гербами Кукольников-Пузыревских(рис.103). Сервиза я не трогал, увезя лишь несколько старинных тарелок саксонского фарфора. Но мебель, портреты, бумаги перевёз в Вильну. ... 
 
   Мамочка была всегда недовольна, когда я брал что-либо из Лабардзей, но потом примирялась:<этими заимствованиями пополнялась коллекция.>

 Я любил приезжать в Лабардзи, когда всё там, вокруг дома, цвело и благоухало при изобилии сирени и черёмухи. Ветви деревьев из сада лезли в окна. Всюду и в саду — изобилие соловьёв. В одном из садов (парке) имелось несколько запущенных прудов, когда-то соединявшихся ручьём, на котором стояла (во время оно) водяная мельница. Ручей давно иссяк, но пруды сохранились. Они имели особые формы,по которым в честь <сестёр Пузыревских-> бывших владельцев имения, звались «Сердце Юлии Алексеевны» (Кукольник), «Слезка Марии Алексеевны» (матери Мамочки) и т.д. Старые черёмухи, надломившись, падали в пруды и там, поднимаясь из воды, ещё цвели и благоухали. Мне как молодому поэту нравилась именно эта поэтическая запущенность старого парка, и я запретил делать в гуще его какие-либо расчистки и порубки. В местности, где было имение, сосна и ель почти отсутствовали. В одном из участков Мамочкиного леса находилось несколько старых елей, да две прекрасные, старые, нарочно посаженные сосны означали вход в парк. А по ночам среди старых дуплистых деревьев гукал филин, кричали совы... Мне было приятно выходить через заднюю калитку фруктового сада в поле, к реке, садиться под вековыми липами и дубами и слушать нескончаемую перекличку бесчисленных соловьев по кустарникам.

  Мамочка только раз, в юности, с дядей Андрюшей посетила Лабардзи. Пани Гавдзилович любила рассказывать, как она, сидя в зале за разбитым роялем, играла молодым владельцам старинные полонезы и вальсы и как Андрюша с Мамочкой вальсировали по паркету, по которому когда-то во время балов скользили ноги его предков. Она любила показывать мне в зале вдавленную плитку паркета, объясняя, что будто бы во время одного из балов Павел Васильевич Кукольник во время мазурки так ретиво прихлопнул ногою, что вдавил паркетину.

  Немало она рассказывала мне про Степана Онуфриевича Пузыревского, человека по тем временам доброго и порядочного, любимого местным дворянством, но деспота и самодура в семье. При моих приездах в Лабардзи я столкнулся ещё с бывшими крепостными Пузыревских. Один из них, старик, бывший кучер Степана Онуфриевича, передавал мне, что барин приучил его везти так, чтобы экипаж не натыкался по пути на камни и встряской своей не беспокоил «барского чрева». Пузыревский любил ездить за три версты к своим старым друзьям, помещикам Вольмарам, в гости и иногда подолгу оставался у них. Гостили и они в Лабардзях. Запрягалась четвериком коляска с верховым мальчишкой-форейтором, который трубил в рожок, чтобы встречные мужики сворачивали со своими телегами с пути пана. По словам бывшего кучера, когда во время поездок к Вольмарам случалось, что экипаж натыкался на камень и встряхивал пана, он приказывал кучеру остановиться, передать вожжи от четверика лошадей сидевшему рядом с ним на козлах лакею, слезть с козлов, найти «виноватый» камень и поцеловать его. Сколько раз толчки случались, столько раз кучер целовал булыжники, а затем в своей тяжелой кучерской одежде опять с трудом взбирался на козлы. И хватало же у Пузыревского терпения самого себя обрекать на такие задержки в пути! Ну и были же в крепостную эпоху нравы!! Жалеть ли о том, что они канули в вечность?!

  Зато немало хорошего сообщала мне пани Гавдзилевич о живших когда-либо в Лабардзях женщинах, особенно о доброте жены Павла Васильевича Кукольника Юлии Алексеевны.

Семейная легенда сохранила следующую подробность о доброте Юлии Алексеевны: когда крепостная девушка, согрешив, призналась в этом Ю. А., то Ю. А., войдя в её положение, будто бы наделила её коровой и помогла устроить жизнь. Узнав о таком сердобольном отношении, этим стали пользоваться и другие крестьянки.

  Когда, например, при отмене крепостного права производилась урезка части земли от помещиков, эта женщина-христианка, которую и крестьяне, и домашняя челядь обожали за ее гуманное к ним отношение, заботилась только о том, чтобы к крестьянам отошли лучшие земли, притом с лугами, деревьями т.д. Неудивительно, что после такого отреза от имения последнее стало падать. Все же, когда я женился, в Лабардзях имелось более 500 десятин земли, часть которой была неудобной для обработки.

  Любил я подъезжать к Лабардзям и глубокой осенью, когда с последнего перед имением пригорка открывался вид на постройки, церковь, рощи, разукрашенные всеми цветами осени.

  Бывало, пойдёшь гулять по окрестностям и вспугиваешь тетеревей, куропаток и другую дичь, но непуганую, так как за нею мало кто охотился. Придёт арендаторша и расскажет, что сейчас у самого дома видела во ржи дикого козла с козочкой. Недалеко от дома, в оврагах, покрытых вековым лесом, водились в большом количестве лисицы и барсуки.

  Когда я стал приводить в порядок вышеупомянутый фамильный склеп, то нашел в нем по углам немало гусиных и утиных лапок и перьев. Это лисицы, пробираясь внутрь склепа через окна с решетками, устроили себе здесь гнезда и лакомились награбленным.

  При первом моём приезде церковка над склепом ещё стояла. Но была в полном разорении, так как с уходом из имения православных помещиков и с появлением там арендаторов-католиков в ней богослужений не совершалось (да и ближайшее духовенство жило в 50 верстах от города Россиен, куда ввиду упадка имения и равнодушия опеки и перетащило всю церковную обстановку). Церковь была сооружена над склепом по инициативе Павла Васильевича Кукольника, когда на лето в имение, где он жил с женою сам, стекалось в гости много родных. Тогда вызывался из Россиен священник, и совершались богослужения, служились молебен, панихиды и т.п.

  При посещениях Мамочкиных имений Богданово и Лабардзи я всегда заботился о приведении в должный вид могил Снитко (около первого имения) и Пузыревских (в Лабардзях), чинил памятники, возобновлял надписи на надгробиях, пришедших в заброшенный вид, и т.д. Занялся я и приведением в порядок склепа в именье Лабардзи. Я нашел в нём три дубовых гроба на двух каменных подставках разломанными, кости выброшенными, равно как и остатки одежды, обуви. Суеверные жильцы Лабардзей боялись помогать мне в моих работах. Поэтому принялся за работу я сам: сколотил гробы, уложил в них кости, приставив черепа (вероятно, перепутав покойников), закрыл гробы крышками, повесил в склепе икону, дверь же склепа запер и завалил грудой булыжников. Могильный холм по моему приказанию был обнесён оградой, чтобы на него не взбирался скот.

  Моя мечта была, чтобы Мамочка с вами хоть одно лето провела в Лабардзях, как на даче. В таких видах я познакомился с соседними помещиками Бурнейко и Вольмарами, с ксёндзом, жившими недалеко от костёлов в местечках Колтынянах и Варсеядах. К лету 1915 года я уже сделал распоряжение о том, чтобы к дому была пристроена деревянная крытая веранда, а по парку разбиты (по моему плану) дорожки и поставлены скамейки. Но война, бегство в Симбирск и другие обстоятельства расстроили все мои предположения. Так вам, моим деточкам, пока не удалось побывать в своем родовом наследственном углу — говорю пока, так как кто может поручиться за будущее?!

  Проклятая война! Как много она принесла зла не только человечеству, России, но и нашей семье. Благодаря ей мы, обратившись в кочующих, потеряли всё состояние, Мамочку, дядю Анрюшу, моего брата Ваню, Севу и других родственников, погибших или на войне, или из-за войны в изгнании по чужим местам! Всё, что я сделал в Вильне, тоже погибло.

  Мамочка, потерявшая всё, что имела, умиравшая нищей, в минуты, когда я оглядывался на наше недавнее благополучие, всегда успокаивала меня словами: «Бог дал, Бог и взял! Да будет на то Его святая воля!» Увы! Я не всегда мог дойти, довести себя до такой, истинно Евангельской, философии.

...Мамочка мне рассказывала, что, благодаря общественному положению ее отца<Константина Михайловича Снитко> и Павла Васильевича Кукольника (он — бывший профессор Виленского университета, цензор и действительный статский советник), в доме их бывал весь духовный и административный люд высших кругов Вильны. От нее и других я слышал, что в эпоху восстания 1863 года и варварской кровавой расправы с мятежниками графом М. Н. Муравьевым, и К. М. Снитко, и П. В. Кукольник, пользовавшиеся расположением этого человека, своими ходатайствами немало спасли поляков, замешанных в восстании, от ссылки и, может быть, от виселицы. Об этом же мне говорили и некоторые поляки. Надо заметить, что Павел Васильевич Кукольник отлично знал польский язык и свободно писал по-польски, что видно из его писем к арендатору Лабардзей, брату Елены Антоновны, Гавдзилевичу, найденных мною у старушки. К слову сказать, у неё же я нежданно нашел весьма ценные документы рода Гавдзилевич, в том числе и бумаги, относящиеся к Наполеоновским походам и восстанию 1863 года. Все это она мне и подарила, объяснив, что остальную часть фамильного архива ее покойного брата употребила на зимнюю обклейку окон.

  В числе знакомых, бывавших у нас в доме в Вильне, которых особенно любила Мамочка и которые в свою очередь любили и чтили ее, была интересная старушка Елизавета Густавовна Смецкая, сын которой  Смецкой Семен Семенович — военный следователь, капитан (в должности с 27 июля 1886 г.), рано угасший (в 1888 году) от чахотки, был моим сослуживцем по Виленскому военно-окружному суду (откуда и мое знакомство с его осиротевшей матерью, и моя с ней дружба). В память Мамочки мне хочется познакомить тебя с этой интересной, даже выдающейся личностью (православной, несмотря на немецкое отчество). Муж ее был генерал и занимал видное место в придворном (кажется, удельном) ведомстве. После его смерти она осталась без средств и без пенсии, с сыном-кадетом Семёном (Сенечкой). Пришлось от обеспеченной, даже роскошной, обстановки перейти на положение бедной вдовы, ищущей заработка. Молодая красавица Смецкая не растерялась и принялась за работу, добывая себе и сыну средства шитьем. Когда этого оказалось недостаточным, она стала отдавать часть квартиры жильцам. Это столкнуло её с М. М. Антокольским, В. Д. Орловским, И. Н. Крамским и другими молодыми передвижниками, отколовшимися от Академии художеств, застывшей в традициях старой классической школы, сблизило её с художниками И. Е. Репиным, В. В. Стасовым и другими выдающимися личностями, посещавшими её квартиру, на которой поселилась терпящая нужду, порвавшая демонстративно связи с Академией художественная молодёжь. Познакомившись с Елизаветой Густавовной, я нашел у неё подарки некоторых её бывших жильцов, в том числе гипсовую голову еврея из неоконченной группы Антокольского «Инквизиция и евреи» и медальон-портрет Смецкой в молодости работы того же Антокольского, пейзаж Орловского и проч. Все это, по желанию Елизаветы Густавовны, отчасти при жизни её, отчасти после её смерти я и получил в наследство, отдав <за убогое вознаграждение> в 1922 году в Симбирский художественный музей (в доме Перси-Френч на Московской ул.)."


-АКП: Более полувека складывалась родовая коллекция в   
      имении Лабардзи.

 Итак, в 1888г. вместе с имением в качестве приданого коллекция Пузыревских перешла к Александру Владимировичу Жиркевичу в браке с  Екатериной Константиновной Снитко - двоюродной сестрой Павла Ильича: её мать Мария Алексеевна Снитко (Пузыревская) - родная сестра Ильи Алексеевича Пузыревского, отца Павла Ильича.
 
  Эта коллекция положила начало его художественному собранию,  которое, будучи многократно увеличенным из других источников, как видно из его дневников, к 1915г.  в связи с началом Первой мировой войны из Вильны была перевезена им в Симбирск. Этот город для переезда был выбран женой Александра Владимировича Екатериной Константиновной, которая пожелала находиться рядом с близким ей человеком - двоюродным братом Павлом Ильичём.

  Надо отдать должное уступчивости Александра Владимировича как любящего мужа, ибо со времени сватовства у него сохранилось в глубине души чувство оскорблённого самолюбия и  обиды, и, как следствие, возможно, даже неприязни ко всей мужской половине родни его жены. Ведь он так и не получил от неё благословения на брак с Екатериной Константиновной. Да и по поводу раздела наследства её братом Андреем он роптал, считая жену несправедливо обделённой, а брата Андрея достойным возмездия свыше за это. Однако, если бы ему в качестве приданого жены не досталось имение Лабардзи, которое он считал убогим приобретением, то и не было бы в его коллекции многого из того, что перечислено выше мной и им самим, не было бы многих "жемчужин", украшающих его собрание.

  В разных местах своих дневников Александр Владимирович,
объясняя свои конфликтные или просто сомнительные поступки, ищет оправдание им в своём нелёгком, неуживчивом характере. Здесь приходит на память эпиграф к "Евгению Онегину" А.С.Пушкина:

  "Проникнутый тщеславием, он обладал сверх того ещё особенной гордостью, которая побуждает признаваться с одинаковым равнодушием в своих как добрых, так и дурных поступках,— следствие чувства превосходства, быть может мнимого.
  Из частного письма (фр.)"

  Под общую раздачу негатива в его дневниках попадают и Пузыревские, в том числе  Павел Ильич. И тем не менее А.В. внял привязанностям жены. И таким образом, родственные узы Пузыревских, можно сказать, определили Симбирск как окончательное место пребывания коллекции.

  Семья разместилась в квартире с выходящей в живописный сад террасой - на втором этаже в доме №6 по улице Комиссариатской по соседству с Пузыревскими, которые снимали квартиру на первом этаже в доме  №16 на той же улице.

  В связи с чувством абсолютной безысходности из-за разрухи и голода, наступившего в Поволжье в годы революции и гражданской войны, Александр Владимирович, отчаявшись, был вынужден безуспешно пытаться продавать на рынке что-то из своей коллекции, а в 1922г. продал строго по описи свою драгоценную коллекцию в количестве около 1500 единиц хранения "за гроши" Симбирскому губисполкому. Он получил сумму, которая была необходима ему для поездки в Литву с целью уладить дела с  правом собственности на оставшуюся в тех краях недвижимость супруги. У него была надежда её продать и полученными деньгами поддержать семью в Симбирске. С этим намерением в январе 1926г. ему, наконец, удаётся выехать в Вильну и там, получив литовское подданство, без которого нельзя было вступить во владение, реализовать кое-что из земельного имущества жены и выслать дочерям деньги. В марте 1927 г. он там тяжело заболел и 13 июля умер.
  "Две родины-матери — Литва и Россия, которую предпочесть?" — писал в Дневнике Жиркевич. Волею судьбы разрешился этот вопрос...

  Между тем значительная часть коллекции, насчитывающая около 600 экспонатов (из них около 60 живописных), поступила в Ульяновский художественный музей, занимавший часть Дома-памятника Гончарову, тем самым практически удвоив его собрание. Там она и находится в настоящее время.


- АКП: Морское училище в Петербурге.

  Высшее образование Константин получил, пройдя полный курс Морского Училища в Петербурге в 1915-1917гг.

  Именно этот период существования морского учебного заведения, покрытого многовековой исторической славой, нашёл поверхностное отражение в печати. Поэтому воспоминания моего отца в какой-то мере помогут восполнить этот  пробел. Кроме того отец после завершения боевых действий на Черноморском флоте в период Первой мировой войны и интервенции, а затем на полях гражданской войны, принимал активное участие в строительстве будущего Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе. На административном и преподавательском поприще он всячески поддерживал и развивал  традиции  покрытой славой старейшей кузницы героических офицеров для отечественного военно-морского флота.

  Вначале я хочу, воспользовавшись некоторыми публикациями в интернете [14], привести историческую справку о том, какой путь прошло, чем прославилось и чем привлекало Морское училище 17-летних юношей-"моряков" (рис.78), только что выпорхнувших из родного Симбирского кадетского корпуса в 1915 году.

     "Морской корпус — альма-матер офицеров флота.

  14 (25) января 1701 года — день основания Морского
корпуса(рис.105). В этот день был издан указ Петра I о создании первого морского учебного заведения "...Математических и Навигацких...наук", которое стало его любимым детищем, но лишь ныне, более 300 лет спустя получило достойное его имени название Морской корпус Петра Великого — Санкт-Петербургский военно-морской институт.

  Про выпускников Морского корпуса говорили «получил воспитание», ибо им не просто давали определенную сумму знаний — их воспитывали, прививали традиции флота, представление о долге, офицерской чести и ратной доблести. Памятные победные имена Гангута, Чесмы, Корфу и Наварина, великие географические открытия наших мореплавателей, доказывают высокий уровень этого воспитания.

                Навигацкая школа.

  Петром I была поставлена грандиозная задача — превратить Россию в великую морскую державу. Для этого нужен был мощный российский флот - превосходно оснащённые корабли с высококлассными грамотными, умелыми и опытными моряками. Для решения этой задачи и был создан Морской корпус. С тех пор название этого учебного заведения многократно менялось, но его судьба всегда была неразрывно связана с судьбой российского флота.

 
  В 1698 году, во время пребывания в Англии, Петр I пригласил на службу профессора Абердинского университета Андрея Даниловича Фарварсона — прекрасного математика, астронома и хорошего знатока морских наук. Он с самого начала задал высокий уровень подготовки учащихся, который старались поддерживать на протяжении всей истории Морского корпуса.

  Сначала Фарварсон преподавал в Навигацкой школе, открытой в Московской Сухаревой башне. В 1715 году его перевели в Санкт-Петербург, в только что открытую Морскую академию. Преподавательская деятельность Фарварсона была чрезвычайно полезна для нашего флота, поскольку почти все состоявшие при флоте того времени российские подданные, вплоть до высших чинов, обучались мореплаванию под его руководством.

  Из русских учителей наибольшим авторитетом у царя пользовался Леонтий Филиппович Магницкий. В 1704 году Магницкому было пожаловано дворянство. Более 40 лет Фарварсон и Магницкий занимались подготовкой офицеров российского флота и заслужили огромный авторитет и уважение интеллигенции страны.

  Школу возглавил Яков Вилимович Брюс, а общее руководство
было возложено на Ф.М. Апраксина. Она готовила штурманов, морских инженеров, артиллеристов, геодезистов и гражданских
чиновников.


             Академия морской гвардии.

  Для подготовки исключительно флотских офицеров в 1715
году в Петербурге была основана Морская академия или
Академия морской гвардии. В нее перешли лучшие
преподаватели Навигацкой школы, которая продолжала действовать на правах подготовительного учебного заведения. Петр I собственноручно написал перечень наук, которые
вошли в учебный курс Академии. Он очень внимательно следил за ходом обучения, часто общался с преподавателями и учащимися.

  В 1716 году для Академии было введено воинское звание — гардемарин (в переводе с французского — морской гвардеец). Это была подготовительная ступень к первому офицерскому
званию — мичман. Всего за 1717-1752 гг. Академия подготовила свыше 750 моряков и геодезистов.

  Из ее стен вышли известные мореплаватели и флотоводцы. Воспитанники геодезического класса проводили съемку труднодоступных районов страны и участвовали в издании первого географического атласа России.

                Морской кадетский корпус.

  После смерти Петра I престиж службы на флоте резко упал, поскольку она была весьма трудна и опасна, а главное, предоставляла гораздо меньше возможностей достичь высоких чинов.

  Во время императрицы Анны Иоанновны на флоте образовалась острая нехватка командных кадров. Все это привело к тому, что 15 декабря 1752 года на базе Академии был создан Морской шляхетский кадетский корпус. Воспитанники его старшего класса назывались гардемаринами, а двух младших — кадетами.

  Одним из самых благоприятных для Морского корпуса, по отзывам историков,  было время пребывания на престоле императора Павла I (1796-1801). После осуществленных перестроек зданий корпуса по указанию императора 600 переведенных из Кронштадта воспитанников были с удобствами размещены в новых зданиях. Историки по разному оценивают пребывание на престоле Павла I, но все сходятся в том, что император постоянно с благосклонностью относился к флоту. В царствование Павла I из Морского корпуса было выпущено 466 человек: 243 – мичманами во флот, 42 – в морскую артиллерию, 181 – в сухопутные войска.

  Из числа выпускников корпуса этого периода наибольшую
известность получили Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен (1797), совершивший плавание к южному полюсу; адмирал Л.Ф. Богданович, отличившийся в Наваринском сражении, М.Ф. Горковенко, будущий инспектор классов при 6-ти директорах корпуса, 50 лет прослуживший в Морском корпусе.

  С 1802 г. учебное заведение получило новое название - Морской кадетский корпус (из названия было изъято слово шляхетский), а его директором стал ветеран боев с турками, шведами и французами, выпускник Морского корпуса контр-адмирал П.К. Карцов. Инспектором классов остался назначенный еще в 1795г. П.Я. Гамалея. Петр Кондратьевич Карцов директорствовал в течение 24 лет. В течение этого периода из корпуса было выпущено более двух тысяч воспитанников. П.К. Карцов был одним из ближайших сподвижников адмирала Ф.Ф. Ушакова [ныне прославленного в лике святых] и испытанным в боях моряком, в корпусе он оказался энергичным и просвещённым воспитателем и администратором.
 
  Из корпуса за время царствования Александра I (1801-1825) было выпущено 2019 человек. Из 1783 выпускников-мичманов окончили службу адмиралами – 35 человек, вице-адмиралами – 33, контр-адмиралами – 40, полными генералами – 3, генерал-лейтенантами – 21, генерал-майорами – 54 и т.д. В числе выпускников этого периода выдающиеся адмиралы и флотоводцы: Михаил Петрович Лазарев (1805), Павел Степанович Нахимов (1818), Владимир Алексеевич Корнилов (1823).  П.С. Нахимов и В.А. Корнилов были смертельно ранены во время героической обороны Севастополя в ходе Крымской войны 1853-1856гг.
Адмирал Ф.М. Новосильский (1823), кавалер ордена Св. Георгия 3-й степени за Синопское сражение, награжден орденом Св. Владимира 1-ой степени за оборону Севастополя; адмирал Е.В. Путятин (1822) проявил большие дипломатические способности для установления дипломатических отношений с Японией; барон
Ф.П. Врангель (1815) произвел описание северных берегов Сибири (в честь него назван один из островов в Северном Ледовитом океане).

  Выпускники этого периода были награждены: орденами Св. Андрея Первозванного – 3 человека, Александра Невского – 12, Владимира 1-й степени – 3, Белого Орла – 20, Владимира 2-й степени – 28, Анны 1-й степени – 44, Станислава 1-й степени – 54.

  Совершили кругосветное плавание – 96 человек, 12 человек были в плавании по два раза. Выпускникам корпуса Ф.Ф. Беллинсгаузену и М.П. Лазареву принадлежит честь открытия Антарктиды. Граф Ф.П. Толстой (1802) стал известным русским художником, был президентом Академии художеств, М.Ф. Рейнеке (1818) стал известным русским гидрографом, сделавшим многое для составления карт Белого и Балтийского морей; Владимир Иванович Даль (1819) стал автором «Толкового русского словаря».

  Лучшими периодами в истории корпуса, безусловно, были: период его создания при Петре I, екатерининский период и вторая половина XIX-го века, когда после тяжелой Крымской войны реорганизацией флота и Морского кадетского корпуса  руководил Великий князь Константин Николаевич. В эти периоды значительно повышалась содержательность учебных программ, большое внимание уделялось воспитанию общей культуры и повышению интеллектуального уровня будущих офицеров.

  Лучшим подтверждением этому является многоплановая и
плодотворная деятельность адмирала А.А. Попова(окончил Морской корпус в 1838г.). Особенно большое значение для воспитания будущих офицеров имела тесная связь с флотом, а также интенсивное использование специально оборудованных учебных кораблей.

Такое разностороннее образование позволяло воспитывать творческие личности, которые позднее находили применение своим талантам не только на флоте, но и во многих других сферах деятельности. Отнюдь не случайно в списках выпускников Морского корпуса, наряду с блистательными именами флотоводцев, мореплавателей и ученых, мы встречаем имена выдающихся представителей русской культуры: композитора Н.А. Римского-Корсакова, художников В.В. Верещагина, А.П. Боголюбова, писателей В.И. Даля и К.М. Станюковича.

  О высоком качестве обучения в корпусе свидетельствует и тот факт, что при Александре I среди морских офицеров получило широкое распространение стремление служить флоту и науке. Они участвовали в кругосветных плаваниях, дальних экспедициях и походах, проводили географические и океанографические исследования и обеспечили России передовые позиции в исследовании Мирового океана. Одним из наиболее ярких примеров этого является экспедиция Беллинсгаузена и Лазарева, завершившаяся открытием Антарктиды.

  Доблесть в бою всегда ценилась здесь превыше всего, имена
выпускников — победителей или павших при исполнении
воинского долга были окружены особым почётом. Они прославили наш флот славными победами, дальними плаваниями и многими открытиями. [Об одном из них читайте в статье «Адмирал Н.О. Эссен — гордость русского флота».]

  Страшным позором для питомца корпуса были трусость, малодушие и доносительство. Даже сыновья высокопоставленных особ, уличенные товарищами в этих грехах, вынуждены были покидать корпус. Их просто «не замечали»: не подавали руки, не разговаривали. Такой «приговор» заставлял человека навсегда проститься с мечтой о морской карьере.

  С 1906 г. Морской кадетский корпус стал именоваться опять Морским корпусом. Три старших роты получили название гардемаринских, младший специальный класс получил якоря на погоны. В корпусе прошли преобразования в сторону большего изучения боевых средств и тактики флота. 6 ноября гардемарины были впервые приведены к присяге и стали считаться состоящими на действительной военной службе.

  В начале мая 1908 г. новый выпуск корабельных гардемарин прибыл в отряд кораблей, стоявших на рейде острова Сицилия. 28 мая, узнав о том, что столица Сицилии Мессина разрушена землетрясением, командир эскадры контр-адмирал В.И. Литвинов принял решение об оказании помощи жителям Мессины. Русские моряки оказали городу и его жителям неоценимую помощь в разборе завалов, в спасении лиц, оказавшихся под обломками домов. Впоследствии выпуск гардемарин 1908 г. был назван «Мессинским».

  В 1910 г. утверждается знак (рис.107) для окончивших Морской корпус(рис.106). В это же время, при директоре контр-адмирале А.И.Русине, высочайшей резолюцией Морской корпус был назван «Старой гвардией», а оркестр корпуса получил особые флейты. Корпусу были возвращены все знамена, хранившиеся в морском музее.

  В гардемаринских классах изучались навигация, электротехника, кораблестроение, морская съемка, химия, физика, физическая география, пароходная механика, электротехника, радиотелеграфия, морское дело (морская практика), минное дело, девиация компасов, военно-морская администрация, законоведение, артиллерия, теория корабля, фортификация, история военно-морского искусства, мореходная астрономия, морская тактика, основы военно-морской стратегии, гигиена, французский, английский и русский языки, Закон Божий, аналитическая геометрия, теоретическая механика, начала дифференциального и интегрального исчисления. Практическое обучение проводилось в кабинетах и лабораториях: физики, электротехники, минного дела, химии, девиации компасов, в учебной артиллерийской батарее и учебной радиостанции, музее моделей. Здесь были установлены образцы современного вооружения и корабельных технических средств.

  Большое внимание уделялось физической подготовке, в 1912 г. прошла первая спартакиада воспитанников. Большое воспитательное и эмоциональное воздействие на кадет оказывали богатая картинная галерея, отображавшая славные страницы Российского флота, многочисленные модели кораблей, мраморные доски с занесенными на них именами воспитанников – Георгиевских кавалеров и павших в боях за родину.

  Воспитанники кадетских общеобразовательных классов ежегодно плавали на учебных парусных и паровых судах, исполняли обязанности матросов. Гардемарины практиковались на кораблях Учебного отряда корпуса (крейсеры «Аврора», «Диана», канонерские лодки «Грозящий», «Храбрый», три миноносца), где допускались к работе вахтенных офицеров, производили учебные стрельбы и минные постановки, изучали машины и механизмы, навигацию, астрономию, вели прокладку курса и т.д.

  После 3-го специального класса гардемарины сдавали выпускные экзамены и производились в корабельные гардемарины. В этом качестве они направлялись в годичное загранплавание вокруг Европы в Средиземное море на современных линкорах и крейсерах Балтийского отряда. При возвращении в Либаву[ныне Лиепая - незамерзающий порт Латвии] особая флотская комиссия принимала, экзамен, после которого корабельные гардемарины производились в мичманы.

  Принятая царским правительством в 1909 г. обширная судостроительная программа усиления флота, включавшая постройку 7 линкоров, 4 линейных крейсеров, 10 крейсеров, 85 эскадренных миноносцев и 24 подводных лодок, заставила Военное министерство реорганизовать систему подготовки и пополнения флота офицерами. Морской корпус в одиночку не мог справиться с этой задачей.

  За 1907-1913 гг. из Морского корпуса было выпущено 765 корабельных гардемарин. В январе 1914 г. в корпусе обучалось 756 кадет и гардемарин, в числе которых были и великие князья Андрей Александрович и Федор Александрович.

  В связи с началом Первой мировой войны летом и осенью 1914 г. было произведено два досрочных выпуска численностью в 259 человек с присвоением звания мичмана. 6 ноября 1914 г. Николай II лично принимал парад в Морском корпусе по случаю корпусного праздника и назначил шефом корпуса Наследника Цесаревича. Белые погоны воспитанников были украшены вензелем, а корпус стал именоваться «Морским Его Императорского Величества Наследника Цесаревича корпусом». Время пребывания в корпусе было сокращено до пяти лет, в офицеры производили после окончания среднего специального класса. В 1915-1917 гг. корпус закончили 500 офицеров.
 
  1916 г. в Морском корпусе начались преобразования. Корпус был разделен на две части - кадетские роты и собственно Морской корпус. Общеобразовательные кадетские роты переводилась в Севастополь, где создавался Морской кадетский корпус. Незамерзающее море должно было позволить кадетам во время учебного года проходить практику на учебных и боевых кораблях, более продуктивно изучать морское дело.

  Морской корпус в Питере в связи с открытием Морского кадетского корпуса в Севастополе переименовывался в Морское Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича училище, состоявшее из специальных классов. С 1917 г. приём в кадетские роты в Санкт-Петербурге должен был быть прекращён. В Морском училище в специальных классах оставались только три гардемаринских роты.

  Февральскую революцию кадеты Морского училища не приняли. Они не верили в отречение Николая II от престола и долго скрывали вензеля на погонах под башлыками. 28 февраля солдаты запасного батальона Лейб-гвардии Финляндского полка и рабочие попытались проникнуть на территорию училища и захватить там пулемёты, винтовки и патроны, которые якобы в большом количестве хранились на территории училища. Гардемарины и кадеты в здание никого не допустили. У дверей и ворот здания была выставлена охрана.

  В ночь на 1 марта кадетам было приказано разойтись по домам до получения письменного извещения. Те, у кого не было родственников в Петербурге, были оставлены в корпусе и сведены в специальные группы. Родителям кадет были разосланы письма, в которых они извещались об изменениях в подготовке и воспитании кадет, им предлагалось решить вопрос о дальнейшем пребывании в корпусе их сыновей."
 

- АКП: "Моряки" из СКК.

   Симбирский кадетский корпус, седьмой класс Константин окончил в 1915 году (рис.8) и, расставшись с семьёй (рис.7) и Симбирском, без экзаменов поступил в Морской корпус в Петрограде. "Поступлению  способствовали хорошие оценки в учении и пониженная требовательность текущего момента в социальном отношении"[КПП].

  С ним вместе поступили в корпус его ближайшие друзья кадеты-однокашники с морским уклоном Танфильев Павел и Колюбакин Борис.

  Вот короткие справки о них, которые я получил от Ларисы Юрьевны Погодиной (рис.78):


      " ПУЗЫРЕВСКИЙ Константин Павлович (второй справа).
 
   Сын известного симбирского художника преподавателя рисования статского советника П.И. Пузыревского. После окончания Симбирского кадетского корпуса в 1915 году поступил в Морской корпус в Петрограде, после завершения которого в мае 1917г. со званием мичман на кораблях Черноморского флота принимал участие в боевых действиях Первой мировой войны. В красногвардейский период ликвидировавшими офицерский состав матросами был избран старшим помощником командира эсминца "Звонкий". В Красной армии с 23.02.1918 года - после затопления по указу В.И. Ленина Черноморского флота. В гражданской войне воевал против Деникина, участвовал в подавлении Кронштадтского мятежа. С 1921г. - на строевых должностях, начальником кафедры и преподавателем Военно-Морских училищ и академий 27 лет и 3 года(1943-1946) старший редактор в Военно-морском  Управлении Военно-морского издательства НКВМФ. Капитан 1-го ранга. Преподавательский стаж 23 года. Стаж научно-исследовательской работы 8 лет, результат - 3 капитальных печатных труда. Подготовил много офицеров командного состава ВМФ. Награжден  орденами: «Ленина», «Красного Знамени»,  двумя «Красной Звезды»,  медалями «XX лет РККА»,«За победу над Германией в Великой Отечественной войне». "XXX лет Советской Армии и ВМФ ". Умер в Ленинграде от болезни 05.10.1951 года.


        ТАНФИЛЬЕВ Павел Николаевич (крайний справа).

  Дядя Павла, Гавриил Иванович Танфильев, был известным учёным, географом, почвоведом, профессором университетов в Санкт-Петербурге и Одессе. После окончания СКК в 1915 году Павел поступил в Морской корпус в Петрограде.
П.Н. Танфильев, старший гардемарин 2-й роты Морского корпуса в сентябре 1916 года заболел, отправлен в госпиталь, где скончался  "от острого злокачественного малокровия."


        КОЛЮБАКИН Борис Викторович (крайний слева).

  После окончания СКК в 1915г поступил в Морской корпус в Петрограде. Мичман (1917). В белых войсках Восточного фронта; с 2 декабря 1918 и на август 1919 в Бригаде морских стрелков. Расстрелян в 1937 году. Ему был 41 год.

- КПП: МОРСКОЕ УЧИЛИЩЕ по воспоминаниям
       Константина Пузыревского.

  Морской министр адмирал Иван Константинович Григорович герой русско-японской войны, единственный министр, оставленный Советской властью на свободе. Несмотря на высокое служебное положение при старом режиме, он был одинаково выдержан и деликатен при обращении как с офицерами, так и с матросами. Это был человек высокого роста, плечистый с правильными чертами лица, нос с землистым цветом кожи.

  Он приезжал в Морской корпус в торжественные дни принимать парады. Он обходил строй гардемарин и кадет в большом зале Морского училища(рис.108). Обычно его сопровождала свита. В её составе   был Яковлев в прошлом командир броненосца "Петропавловск", взорвавшегося на японской мине в 1904 году под Порт-Артуром. Из состава экипажа не потонули Яковлев и великий князь Кирилл Владимирович, которого моряки терпеть не могли, и после спасения в кают-компаниях боевых кораблей, стоявших в Порт-Артуре, утверждали, что вокруг кораблей всегда плавают вещества с малым удельным весом.

  В свите Григоровича кроме того бывали Карцев и капитан 1 ранга С.И. Фролов - начальник отдельных гардемаринских классов, помещавшихся в Ключинских (Дерябинских) казармах в конце Большого проспекта Васильевского острова. Далее следовали мелкие сошки. Григорович принимал парад, становясь у памятника Петра I работы скульптора Антокольского. Я командовал 4 взводом и бывал счастлив, когда Григорович, удовлетворенный прохождением гардемарин, вслед посылал оценку: "Хорошо, гардемарины!".

  Русский флот был обязан Григоровичу за своё восстановление и развитие. На основе глубокого изучения опыта русско-японской войны Григорович сумел получить крупные ассигнования на строительство кораблей, на обучение и материальное обеспечение личного состава и в короткие сроки исправить все недостатки.

  После революции Григорович работал начальником архива Морского штаба. Когда Григорович от родственников за границей получил наследство в виде крупной суммы денег, он просил разрешения у Советского правительства выехать за пределы Советского Союза. Просьба его была удовлетворена.

  Директор морского училища контр-адмирал Карцев - герой русско-японской войны, Георгиевский кавалер и зять морского министра адмирала И.К. Григоровича держал себя независимо. Не обладая умом, он не пользовался уважением личного состава. Его высокомерный тон при взаимоотношении с людьми всегда оставлял неприятный осадок. Его речи казались мало продуманными и нередко вызывали саркастические улыбки окружающих. Периодически он обходил все помещения училища, не исключая лазарета. Навещая больных венерическими болезнями, он обращался не иначе как: "Здравствуйте сифилитики и прелюбодеи!".

  В плаванье Карцев выходил на яхте "Астарта", имевшей плохую остойчивость, то есть способность противостоять крену. Когда адмирал днём ложился отдыхать, проказники гардемарины, желая насолить Карцеву, становились шеренгой на один борт и по сигналу все перебегали несколько раз на противоположный борт; от этого корабль постепенно раскачивался до предела, и рассерженный адмирал вылетал на верхнюю палубу выяснять причину возникновения качки при штилевой погоде. Убедившись, что на верхней палубе никого нет, снова спускался в жилые помещения и погружался в объятия сна.

  После революции, как и другие сановники царского строя, был арестован матросами, под конвоем направлен в Мариинский дворец и посажен в одно из помещений. Когда часовой, приставленный к двери его комнаты, стал чинить ему препятствия к выходу, выхватил кортик и вонзил его в грудь часовому. В советское время Карцев работал в Ленинграде на геофизической обсерватории.

  Инспектор классов Морского училища генерал-лейтенант Бригер имел академическое образование, хорошие знания в области военно-морских наук. Всё обучение будущих морских офицеров держалось на Бригере. Он был всегда вежлив, но суховат в обращении.

  После Февральской революции Бригер остался на посту начальника училища. Он был в курсе всех политических событий, часто бывал в среде гардемарин и ориентировал их обо всём происходившем.

  С ним произошел забавный случай в день революции.  Революционные войска, проходя со стрельбой по линиям Васильевского острова, дали очередь по стёклам окон зала Морского училища, выходившего на 12 линию. Это произошло в тот момент, когда по залу проходил Бригер. Когда от пуль посыпались осколки стёкол, Бригер от неожиданного треска винтовок и звона стекла сел на корточки и просидел в такой позе несколько минут.

  Бригер в связи с неясной обстановкой испросил разрешения распустить нас по домам на некоторое время. Я воспользовался случаем и решил уехать в Симбирск к родителям. Проходя вечером пешком с Васильевского острова на Николаевский вокзал, на Исаакиевской площади я был обстрелян из пулемёта полицейским, засевшим на одной из колоколен Исаакиевского собора. Пули визжали вокруг, но я всё же уцелел от ранения или смерти.

  Поравнявшись с Аничковым дворцом, я был свидетелем, как солдаты с красными бантами на шинелях разложили костёр посреди Невского проспекта и сжигали двуглавого орла, снятого с ворот дворца.

  По прибытии на вокзал я встал в очередь у кассы в ожидании билета. Вдруг в толпе раздался чей-то возглас: "Товарищи граждане, уступите очередь братишке-балтийцу!". И взяв меня под руку, кричавший повёл меня к окну. Публика расступилась, и я через несколько мгновений имел в кармане билет на скорый поезд.

  В последний раз я видел Бригера уже без знаков различия, когда после выпуска приезжал в Черноморский флот.

  Моим ближайшим строевым начальником был старший лейтенант Иван Иванович Полидоров - довольно спокойный вежливый человек. Я  усвоил характерные особенности его походки и, когда бывало скучно, мои товарищи просили меня воспроизвести внешний облик нашего воспитателя и бывали рады посмеяться надо мной.

  Система обучения в Морском училище в течение зимнего периода была репетиционная. В течение всего рабочего дня по твердому расписанию преподавателями читались лекции, и от времени до времени производились упражнения в виде письменных работ по мореходной астрономии и навигации. Два раза в неделю вечером, так же по твёрдому расписанию, устраивались репетиции, на которых по усмотрению преподавателя задавались вопросы, подлежащие ответу. В случае неправильного ответа, то есть неудачного исхода репетиции, гардемарин лишался субботнего и воскресного отпуска, и вместо него производилось исправление отметки.

  Оценкой знаний являлась двенадцатибалльная система, причём  для некоторых второстепенных предметов неудовлетворительной отметкой считалась шестёрка, а для астрономии, высшей математики, теории корабля и девиации первой удовлетворительной отметкой была девятка.

  Во время репетиции все гардемарины сидели в классе. Вызванные к доске готовились к ответу и по готовности начинали излагать свои знания. После окончания ответа гардемарины имели право уходить в ротные помещения и заниматься своим делом.

  Письменные работы выполнялись в течение двух часов подряд, причём преподаватель давал решать задачи по астрономии и навигации в конечном счёте на определение места кораблей в море.

  Летнее учебное плаванье имело различные целеустановки. Главными из них были знакомство с военно-морским делом, познавание всех тягот морской жизни и военно-морская закалка. По прибытии в Морское училище мы должны были приготовить к плаванью парусные шхуны, носившие названия "Муссон", "Пассат", "Бриз".Они были предназначены для размещения всего курса. Мы грузили балласт, вооружали паруса, красили помещения и борта судна. Шхуны составляли дивизион учебных судов, причём флагманским был "Муссон", на котором плавал я.

  Командиром судна и Начальником дивизиона был назначен будущий ротный командир капитан 2 ранга А.И. Шейковский, имевший прозвище "Сашка чёрный". Это прозвище он получил, потому что, облысев, решил носить парик с тёмными волосами.

  Шейковский был своеобразным руководителем. Во всех его воспитательных мероприятиях сквозило бездушие и жестокость. Он не мог согреть никого из нас добрым словом, в котором мы так нуждались. Мы вечно находились в тисках его ежовых рук. Шейковский притеснял тихих, мягких гардемарин и пасовал перед разбитыми и нахалами. При обращении с людьми в его тоне сквозила небрежность и сухость, свойственная Арбенину из драмы Лермонтова "Маскарад". Но несмотря на отрицательные черты его характера, он был не глупый человек, в совершенстве знал навигацию и написал учебник, опередив изданием генерал-майора флота Вагнера.

  Плавали мы на шхунах в финских шхерах под Выборгом. Обычным местом якорной стоянки наших судов был Транзундский рейд, куда приходили и другие паровые корабли отряда Морского училища - "Воин" и "Верный".   От Петрограда до Транзундского рейда шхуны буксировались сильнейшим морским буксиром "Моряк".

  При благоприятных ветрах мы выходили в залив под парусами, достигая скорости хода 7-8 узлов. По пути на Транзундский рейд  заходили в Кронштадт и несколько часов стояли в Средней гавани.

  Из Кронштадта прибыл на судно "Бриз" мой товарищ по Морскому училищу Григорий Бутаков - правнук выдающегося адмирала Г.И. Бутакова создателя тактики парусного флота, а отцом его был командир порта контр-адмирал Бутаков . После Февральской революции его забрали революционные матросы и принуждали перейти на сторону народной власти, но он, оставшись верным присяге, отказался, что привело его к расстрелу. Узнав о намерении матросов его прикончить, контр-адмирал не растерялся и, находясь за памятником С.О. Макарову, сам командовал расстрелом.

   На шлюпках на вёслах в связи с большими прогонами мы испытывали значительную физическую нагрузку, однако, питание было весьма хорошее и вполне достаточное для восстановления сил.

  Всех премудростей, связанных с управлением шлюпкой под парусами, на учениях нам не объясняли, считая, что всё должно прийти само собой. Неудачи, постигавшие нас во время учений, служили основанием для насмешек и грубых замечаний. Теперь, владея знаниями и методикой преподавания, я смело могу сказать, что методика проведения занятий тогда сильно хромала. Единственно, чему способствовала она, так это воспитанию самостоятельности у гардемарин.

  Учась грести, я сломал веретено весла в неположенном месте - у валька, за что, в порядке вразумления, Шейковский огрел меня по спине сломанной частью весла. Но, когда, научившись грести по всем правилам, я сломал весло у лопасти, Шейковский избрал следующую меру поощрения - угостил меня рюмкой коньяка.

  Один раз за плаванье мы ходили в Выборг - прелестный городок, и выходили на "Верном" в Бьёркезунд для артиллерийской стрельбы по щитам. Управлял стрельбой капитан 2 ранга Толстопятов.

  В конце плаванья нас направили в Кронштадт, где состоялись гребные гонки на шестерках. От Верхнего Кронштадтского маяка мы гребли по направлению к финишу - к Петровской пристани. Я грёб левым боковым; наша шлюпка, несмотря на опасных конкурентов с "Бриза", пришла первой, и получила первый приз - жетончик.

  В Кронштадте нам объявили о предполагаемом "высочайшем смотре". В течение нескольких дней мы мыли, чистили и красили свои суда, упражнялись в постановке парусов. Было известно, что Николай II при посещении Николаевского судостроительного завода пришёл в умиление, когда все краны у стапелей ритмично вращались.

  В назначенный день на Малый Кронштадтский рейд пришла царская яхта "Александрия", доставившая из Нового Петергофа в Кронштадт царя с тремя дочерьми. Царь представлял собой человека небольшого роста, довольно худого с обрюзгшим лицом и большими мешками под глазами. Он был одет в морскую форму. Дочери - великие княжны отличались большой жизнерадостностью. Привлекательным внешним видом обладала младшая - Анастасия. Надо сознаться, что мы с бОльшим интересом смотрели не на монарха, а на его дочерей.

  После обхода нас,  выстроенных на верхней палубе, нам приказали стать на места по расписанию. Началось парусное ученье, которое было проведено очень удачно и не хуже, чем учение с кранами в Николаеве.

  Переходя на катер для следования на "Александрию" Николай II сказал: "Кончайте поскорее плаванье!". Но мы и без его пожелания уже оканчивали плаванье, считая себя заправскими моряками.

  Чёрная работа по кораблю, тяжёлая вахтенная служба с бессонными ночами, гребля на шлюпке на большие расстояния сначала создавали тяжёлое впечатление о морской службе, но по мере физического развития и воспитания морских качеств переносилось всё легче и легче. Морской воздух, вдыхаемый полной грудью при физических упражнениях, жёсткий режим и хорошее питание способствовали моему физическому развитию. Когда после окончания плаванья я приехал в отпуск домой на
2 недели, все удивлялись происшедшей метаморфозе.

  После возвращения из отпуска мы должны были приступить к изучению специальных военно-морских дисциплин...


  Меня труд штурмана не увлекал. Я больше тяготел к вопросам использования оружия - артиллерии, мин, торпед.

  У меня также было большое влечение к освоению истории военно-морского искусства. В программе Училища было много тем, относящихся преимущественно к парусному флоту. Разбиралась русско-японская война, а текущая - Первая мировая империалистическая война вовсе  не затрагивалась. Поэтому, когда я вышел в Черноморский флот офицером, тактические приёмы настоящего мне были неизвестны. В этом вопросе царила рутина.

  [АКП: Здесь сформулирована жизненная установка Константина, которой он будет неукоснительно следовать, успешно достигая поставленные цели, касающиеся применения оружия и разработки тактики современного флота.]

  Обучение плаванию в зимнее время происходило в специально  оборудованном бассейне с проточной тёплой водой, с покатым днищем. С одной стороны уровень воды доходил до груди человека среднего роста, с другой - можно было свободно прыгать в воду с вышки, зная, что глубина бассейна обеспечит значительное погружение пловцов.

  Не умевших держаться на воде брали на лямки и заставляли выполнять конечностями движения, свойственные стилю "а ля брасс". После окончательного усвоения движений руководители давали им возможность самостоятельно плыть вдоль кромок бассейна.

  Для обучения плаванью был приглашён престарелый француз мосье Люстале - чемпион по плаванью. Ему принадлежало первенство в переплывании пролива Ла-Манш. Кроме того он занимался боксом; во время состязания один из его противников так крепко закатил ему по носу, что свернул его на сторону. Значительная деформация носа свидетельствовала о том, что он действительно занимался боксом. Уроки плаванья, проводились в вечернее время по одному разу в неделю.

  Физическое воспитание, в том числе и плаванье, возглавлялось штабс-капитаном Тарасовым, обладавшим значительный долей наглости и чрезвычайно пронзительным голосом. Он не в меру притеснял служащих и гардемарин. Однажды обиженный им мосье Люстале решил выкупать Тарасова в одежде. И когда тот начал соваться в круг обязанностей преподавателя плаванья, как будто бы нечаянно, спиной столкнул его в воду бассейна, и тот, не умея плавать, стал тонуть. После того, как Тарасов достаточно нахлебался воды, он был спасён. Этот "урок" плаванья несколько изменил Тарасова и он нашёл своё место.

  За границей был в 1916 году в Японии в учебном плавании в Котэ на  вспомогательном крейсере "Орёл" (рис.82).

[Вспомогательный крейсер "Орёл":
Водоизмещение 3462 т., размеры:102,6 м х 13,8 м х 15,7 м
Скорость хода 16 узлов (29,63 км/ч)
Дальность плавания 2400 морских миль
Экипаж: 11 офицеров и 123 нижних чина.
Вооружение: артиллерия 2 х 120-мм,2 х 75-мм,4 х 47-мм.
С весны 1915 года «Орёл» обеспечивал практику гардемаринов и использовался как учебное судно. Корабль совершил на протяжении 1915—1916 годов несколько учебных походов, заходя в японские и корейские порты.]


- КПП: Офицер Черноморского флота.

  Морской корпус до  революции закончить не успел.  Временное правительство рассчитывало как можно скорее отправить нас в действующий флот. Нас выпустили 4 мая 1917 года ["Керенский выпуск"]. С того момента я и состою военнослужащим.

  После революции я был избран в  Совет депутатов, к которому фактически и перешла часть власти. Туда и были командированы наши представители.

 После кратковременного отдыха по собственному выбору я поехал в Черноморский флот.

  Моё первое звание - мичман; плавал в Чёрном море в конце Первой мировой и империалистической войны на линкоре  "Свободная Россия"(рис.109) и эсминце "Звонкий"(рис.110).
 

- КПП: Участие в боевых операциях русского флота.

[Линкор "Свободная Россия":
 Заложен 17.10.1911 г. на заводе "Наваль" в Николаеве. Изначально носил название "Екатерина II", с 14.06.1915 г. переименован в " Императрицу Екатерину Великую", а с 16.04.1917 г. - в "Свободную Россию".
Водоизмещение:24960 т., размеры: 169,46м х 28,07м х 8,36м
Мощность двигателей: 27000 л.с. Скорость 21 уз.
Дальность плавания 3000 морских миль.
Экипаж 1220 офицеров и матросов.
Вооружение - артиллерия, орудий: 12 х 305-мм ,20 х 130-мм,
5 х 75-мм.
Минно-торпедное вооружение: четыре 457-мм торпедных аппарата.

  18.06.1918 г. для того, чтобы линкор не достался наступающим германским войскам, по приказу В. И. Ленина, корабль был торпедирован, эсминцем "Керчь" и затоплен.]


  На линкоре "Свободная Россия" (рис.109), служил  в период с мая по декабрь 1917 года вахтенным начальником, командиром роты и командиром 3-й 12-дюймовой  башни [12 дюймов=305мм(52 калибр) - орудие Обуховского завода было очень удачной артиллерийской системой; мощное, надежное, с большой дальностью стрельбы и отличными показателями бронепробиваемости; дальность стрельбы 471-килограммовым снарядом образца 1911г. составляла 24-28 км в зависимости от  типа снаряда и заряда; скорострельность - 2-3 выстрела в минуту]. Участвовал во всех боевых операциях русского флота, в том числе в бою с германским крейсером "Бреслау" 25 июня 1917 года в Устье реки Дунай.
  В декабре 1917 года, когда линейный корабль "Свободная Россия" стал в док, я по своему  желанию  перешёл в 4,5 дивизионы, которые стояли в Румынии, в Сулине,- на эскадренный миноносец "Звонкий"(рис.110) вахтенным начальником и командиром роты.
 
[Миноносец "Звонкий":
  Водоизмещение:450 т. Размеры:65,8 м х 6,4 м х 2,85 м. Скорость хода макс.:24 узла.
  Вооружение:  2х1 75-мм орудия, 3х1 7,62-мм пулемёта, 2х1 надводных 457-мм торпедных аппарата, 18 мин заграждения. Экипаж: 72 чел.

  В период первой мировой войны участвовал в набеговых операциях на коммуникации и побережье противника, нёс блокадную службу у берегов Румынии, оказывал артиллерийскую поддержку, выставлял мины , высаживал разведывательно-диверсионные группы, обеспечивал и прикрывал набеговые и минно-заградительные действия других сил флота. 29 декабря 1917 года вошел в состав Красного Черноморского флота. В начале 1918 года поставлен на капитальный ремонт в мастерские Севастопольского военного порта.

  1 мая 1918 года был захвачен германскими войсками и в июле 1918 года включён в состав ВМС Германии на Черном море. 24 ноября 1918 года был захвачен англо-французскими интервентами, передан ВМС Греции и переименован в "Докса".]

  Корабли подвергались почти ежедневно воздушным атакам немцев. После наступления и захвата гирла Дуная мы защищали  Вилково, но сильнейшие силы противника нас сбили ураганным огнём и мы все перешли на стоянку в Одессу.


- КПП: Старпом на миноносце "Звонкий".

  В 1918 году в красногвардейский период среди командного состава прошло выборное начало и я на миноносце "Звонкий" командой был избран старшим помощником командира корабля. Все остальные офицеры частью были убиты - расстреляны в  Одесском порту, а часть сбежала. В Одессе, в это время велась борьба с гайдамаками. Мы были связаны с Румчеродом  [Румчерод — Центральный исполнительный комитет Советов Румынского фронта, Черноморского флота и Одессы] и указания по охране объектов эсминец получал от Центрофлота.

  Когда немцы находились в Одессе, дивизион наш вышел на внешний рейд в ожидании распоряжений революционного командования. Положение было настолько напряжённым, что никто из команды не вызывался идти к флагману - крейсеру "Алмаз"(рис.111), тогда я ночью сел на шлюпку двойку и  доставил с "Алмаза" последнее распоряжение двигаться  дивизионом в Николаев.

[Крейсер "Алмаз":
  Водоизмещение 3285 тонн.Размеры:111,4м. х 13,3м. х 4,9 м. Бронирования нет. Скорость хода 19 узлов. Дальность плавания 3350 морских миль при 10 узлах. Экипаж 295 человек.
Вооружение-с 1916 года:7 х 120-мм,зенитная артиллерия-3х76-мм. Авиационная группа: 4 гидросамолёта.

  В основном в годы войны «Алмаз» использовался как гидроавиатранспорт. Летающие лодки с него проводили разведку и бомбили укрепления, вели противолодочную разведку. С 18 октября 1916 года приказом нового командующего флотом А. В. Колчака гидроавиатранспорты «Алмаз», «Император Николай I», «Император Александр I» и «Румыния» были временно сведены в дивизию гидрокрейсеров — первое в мире авианосное соединение.

  В январе 1918 года «Алмаз» принял участие в восстании Румчерода против власти Украинской центральной рады и в установлении в Одессе Советской власти. На крейсере "Алмаз" обосновался Одесский Совет матросских депутатов ,здесь же находился и местный Революционный трибунал.

  Знаменитая матросская песня "Яблочко" даже обрела "одесский"вариант: «Эх Яблочко, куда котишься, на «Алмаз» попадешь, не воротишься». Среди местной интеллигенции ходили городские легенды о том, что на гидрокрейсере
контрреволюционеров сжигали в топках или топили в море ("Задержанных офицеров бросали в судовые печи или раздевали на палубе и, обливая водой на морозе, дожидались, пока обречённые не покрывались коркой льда, а затем уже сбрасывали ледяную глыбу в море").]

 
  По приходе в Николаев на нас немцы выставили пулемёты; оказалось, что за ночь на броневиках и автомобилях они перешли в Николаев.

  Уйти было нельзя вследствие наличия наплавного Варваровского моста, который был в руках интервентов.
 
 На  дивизионном собрании "как быть" меня избирают от команды делегатом к немецкому коменданту, но я прошу в помощь кого-нибудь, и вызвался идти со мной кочегар Абрам Поздняков (убитый  на бронепоезде  во время гражданской войны на Северном Кавказе, он был большим пламенным защитником Советской власти), с которым и прибыл к коменданту.
 
  Последний меня принял недружелюбно, чинил к нашему выходу препятствия, но когда я напомнил ему, что у нас на миноносцах артиллерия, он дал нам сроку 15 минут для оставления Николаева.

  Абрам Поздняков за время переговоров приготовил в городе лодку, и мы, прибыв своевременно на корабль, смогли благополучно уйти.

  В Очакове по радио нам было приказано затопить на фарватере транспорт, чтобы преградить доступ интервентам в Днепро-Бугский лиман, что я и сделал с  минёрами.  Затопили (кажется) транспорт "Жар птица".

  Далее наше место базирования был Севастополь, где мы конвоировали транспорты в Феодосию и Керчь.


- КПП: Отпуск в Симбирск и служба в Тяжёлом Артиллерийском 
     дивизионе с 1918г.
 
 В 1918г. получил отпуск на родину с 22 апреля в Симбирск. Возвратиться на корабль не мог, так как пути были перерезаны  белогвардейским кольцом, Украину оккупировали немцы, а Черноморский флот был затоплен по указанию В.И. Ленина.

  По истечении срока отпуска с 1918 по 1919гг. продолжал службу в формируемой Артиллерийской части.

  Во время гражданской войны я находился в Тяжёлом Артиллерийском дивизионе батарей "Е", входившем в состав Тяжёлой Артиллерии Особого Назначения, куда, будучи моряком, я попал добровольно в Симбирске в июне 1918 года на должность Начальника связи. В период моего оформления в сухопутную часть в Симбирске была объявлена мобилизация и в Военкомат было сообщено, что Пузыревский добровольно перешёл в артиллерийский дивизион. 

  Дивизион предназначался для борьбы с белогвардейцами и интервентами как мощная ударная сила, используемая на важных оборонительных рубежах.

  Вся материальная часть - орудия, переброшенные в Саранск с фронта после окончания военных действий Первой мировой империалистической войны, находились в консервированном состоянии. Командир дивизиона и я должны были выехать к месту расквартирования материальной части, чтобы обеспечить развертывание этой могучей силы. Наступление на Симбирск и прилегающие к нему районы чехословацкого корпуса
от Самары и Сызрани потребовало срочного изменения дислокации.


- КПП:  Формирование дивизиона в Ростове-Ярославском.

  В августе 1918г. волею судеб я перевёз воинским эшелоном пушки из Саранска в Ростов-Ярославский, где мы находились примерно около года для формирования дивизиона.

  По мере прибытия в состав дивизиона красноармейцев пришлось подумывать о массово-просветительной работе, причем наиболее подходящим кандидатом в состав культурно-просветительной комиссии оказался я. Страстно любя насаждать культуру среди людей, жаждущих знаний и стремящихся найти духовную пищу, я энергично взялся за создание труппы, объединив в ней "артистов", музыкально-вокальных исполнителей из служащих, красноармейцев и командиров дивизиона. Создали ещё и школу для малограмотных, и жизнь в части закипела.

  Вскоре в помещении Ростовского клуба была мною поставлена одноактная пьеса, в которой я играл садовника. Название пьесы я не помню, знаю только, что роль я исполнял в комедийном плане под театральным псевдонимом Павлова. Стоило мне одеться в костюм и загримироваться с бородой и усами, как  застенчивость, мешавшая публичным выступлениям, у меня пропала.  Я начал довольно бойко играть, изображая роль дворника в реалистических тонах. Задолго до спектакля я сделался частым гостем какой-то извозной городской организации, наблюдая за почтенным конюхом, избранным мною прототипом рождавшегося образа дворника.

  Мои сослуживцы, не зная настоящей причины посещения артели извозчиков, огульно обвиняли меня в романе с толстой, краснощёкой девицей уборщицей из столовой ломовых извозчиков.

  В огромном зале, до отказа заполненном служащими дивизиона и публикой из города, начался спектакль. Прошёл он на удивление гладко, благодаря увлечённой игре, которой могли отдаваться  любители, всей душой преданные театральному искусству. Успех был большой - и публика, и "артисты" получили полное удовлетворение.

  Часто мы устраивали музыкально-вокальные вечера с выступлением рассказчиков, певцов, музыкантов. С течением времени, когда наш артистический коллектив окреп, у нашего предприятия появилась билетная касса, в которой посторонней публике продавались билеты. Собранные деньги впоследствии использовались для покупки книг в библиотеку. Наши вечера проходили всегда с аншлагом, и я был счастлив нашему успеху.

  Наибольшего размаха получила наша программа в городском саду, куда собрались жители всего Ростова. Значение нашего коллектива мы осознали во время отъезда дивизиона из Ростова к новому месту дислокации.  Наш сформированный в Ростове дивизион Реввоенсовет республики двинул на Южный фронт под Тулу для её обороны против Деникина (рис.112). 
  Ростовские жители в знак благодарности за доставленные им развлечения преподнесли нам много цветов и у наших товарных вагонов женскими сердцами были пролиты слёзы.


- КПП: Тула, Фили, Детское Село.

  В начале 1919г. сформированный дивизион был переброшен на фронт под Тулой (Косая Гора, Пительня, Тантриково)  в состав укрепленного района, где я находился в должности Начальника связи. После  отражения Деникина весной 1919г. тяжёлая артиллерия была переброшена в Фили под Москвой и после переформирования осенью того же года направлена в Детское Село в состав Петроградского Укреплённого района, где была образована Северная группа Тяжёлой Артиллерии Особого Назначения (ТАОН). Там я находился на должности Начальника связи группы.


- АКП: Дом Вуича в Детском Селе на Церковной улице.

  В Детском Селе (ныне Царское Село, г. Пушкин, Пушкинский район Санкт-Петербурга ) Константина расквартировали в национализированном после Октябрьской революции под квартиры бревенчатом доме №6 на ул. Церковной.

  Я узнал об этом доме от моего отца Константина Павловича в 1947 г. после возвращения семьи в Ленинград из эвакуации. В нашу новую квартиру в "Морском доме" (рис.113) на Петроградской стороне, ул. Мичурина, д.1 из довоенной квартиры на Васильевском острове была перевезена старинная мебель и прочие вещи, сохранившиеся во время блокады. Всего - около 20 предметов. Меня 10-летнего ребёнка поразила изысканная красивая, как из дворца, старинная мебель(рис.113-1): шифоньерка карельской берёзы; круглый резной столик с двумя столешницами, верхняя из которых покоится на плечах трёх изящных кариатид или граций; две резных двухстворчатых ширмы - одна красного дерева, другая с позолотой; японская расписная напольная ваза (рис.114); овальный стол на одной ноге-колонне; диван красного дерева; два небольших мягких кресла; большой книжный шкаф с поднимающейся лицевой створкой; двухъярусная этажерка. Отец сказал, что всё это  из дома графа Толстого в Царском Селе, где отец когда-то жил. Это и послужило для меня зацепкой при поиске дома.

  Ныне, спустя много лет, я разместил запрос на сайте "Энциклопедия Царского Села"  tsarselo.ru и с благодарностью получил желанный ответ о том, что "домом гафа Толстого" является здание изначально  построенное для чиновника Царскосельского дворцового правления действительного статского советника Василия Ивановича Вуича по проекту архитектора А.Ф. Видова в 1880-е гг. и находится оно по указанному выше адресу. В Яндексе в разделе Картинки по запросу "дом Вуича графа Толстого" удалось найти фотографии этого дома в его первоначальном виде и после реконструкции - в современном (рис.115,116).

  В этом доме Константин проживал предположительно с 1919 по 1928 гг.

  Первая дата не вызывает сомнения, поскольку в Послужном списке отца имеется следующая запись: "Осенью 1919 г. был переброшен в Детское Село с дивизионом в состав Петр.Укреп. Района, где была образована северная группа с назначением на должность Начальника связи группы." В это время он и должен был получить жильё по месту прохождения службы на командной должности.

  Следующее важное событие в жизни отца, которое могло повлиять на перемену места жительства, это вступление в брак в 1928г. В свидетельстве о браке указан новый адрес прописки: в Ленинграде на Васильевском острове - в той самой квартире, из которой мебель была перевезена в "Морской дом", а значит в 1928г. она должна была находиться уже не в Детском Селе, а на Васильевском острове.

 Однако, нет уверенности, что к этому времени квартира в доме Вуича была освобождена, поскольку с Константином там жил его старший брат Павел (рис.116-1), также офицер, капитан - военный инженер 3 ранга . Кроме того осенью 1921 г. Константин перевёз из Симбирска на эту квартиру своих родителей - больного отца, преподавателя рисования Симбирского кадетского корпуса художника Павла Ильича Пузыревского, мать Елену Александровну и младшего брата Петра (1906г. рожд.). По приезде в Детское Село Павел Ильич получил должность руководителя кружка изобразительных искусств при клубе Северной группы тяжелой артиллерии особого назначения, расквартированной в бывших гусарских казармах.

  Квартира оказалась тем местом, где были произнесены последние прощальные слова Павла Ильича. Он умер от рака легкого  9 января 1922 г., о чём подробнее говорится в "Воспоминаниях" Константина, приведённых выше. Похоронен был на  Царскосельском  Казанском кладбище(рис.117). В результате военных действий в окрестностях Царского Села во время Великой Отечественной войны могила была утрачена, как и документы с записями о месте захоронения.

  Сведений, о том, когда Пузыревские полностью освободили квартиру - до или после выезда из неё вступившего в брак Константина, нет. В моём домашнем архиве есть фотографии, датированные 1935 годом, на которых Пузыревские Елена Александровна и её сыновья Павел с женой Марией и Пётр с женой Екатериной сфотографированы уже на Филях, тогда - пригороде Москвы(рис.3,118). Их бревенчатый дом был на том месте, где теперь находится станция метро "Фили".


- АКП: Творческий итог жизни художника: "резюме"

  В качестве художественного наследия Павла Ильича в квартире сохранились две картины и папка с его работами.

  Художник П.И. Пузыревский известен, как один из создателей своеобразной художественной школы в Симбирске в конце XIX - начале XX вв. Он учился в Императорской Санкт-Петербургской Академии Художеств у П.П. Чистякова,  М.К. Клодта и В.Д Орловского. После окончания Академии художеств переезжает в 1891г. в Симбирск, где всю жизнь преподаёт рисование в Симбирском кадетском корпусе до его закрытия в связи с Октябрьской революцией.

  Известен как устроитель знаменитой Гончаровской выставки, посвящённой 100-летию со дня рождения писателя И.А.Гончарова. Выставка открылась 10 декабря 1911г. в Меньшиковском дворце в Петербурге. Около 200 картин и этюдов художника, а также работы его ученика Д.И. Архангельского, рассказывали о местах детства и юности писателя в окрестностях Симбирска и служили иллюстрацией к его роману "Обрыв". Картины, имевшие особый успех, были воспроизведены в двух сериях открыток и широко разошлись по России (рис.119,119-1,119-2). Средства(половину), собранные с выставки Павел Ильич передал на строительство в Симбирске Дома-памятника И.А. Гончарову, в котором ныне размещается Ульяновский областной художественный музей. Часть сохранившихся картин Павла Ильича после выставок и из частных коллекций хранится в этом музее.

  В 1911г. П.И. Пузыревский был участником 1-го Всероссийского съезда художников. Последней крупной выставкой, где экспонировались его работы, была прошедшая в 1921г.в Симбирске выставка "Современное искусство". На ней были представлены 24 живописных полотна художника с видами Волги.

  После выставки из-за царившей разрухи, голода, и душевного краха, подточившего здоровье художника, семья переехала к сыну в Детское (Царское) Село, где Павел Ильич с большим энтузиазмом до последних дней продолжал писать, и папка, с которой он не расставался, пополнилась рядом акварелей с видами Детского Села(рис.61).

  Две его любимые картины "Обрыв" и "ЧасОвенская роща" (рис.63,64) после Гончаровской выставки как реликвии хранились в семье и обе находились в квартире в доме Вуича. С Константином на Васильевский остров поехала "ЧасОвенская роща", и так и хранится в семье до сих пор, а с вдовой Еленой Александровной на Фили - самая известная из всех представленных на Гончаровской выставке картина "Обрыв".
После смерти сына Константина Павловича Елена Александровна согласилась продать эту картину в Куйбышевский (ныне Самарский)областной художественный музей, в собрании которого она и представлена. 

    Некоторые работы из сохранившейся папки я разместил в YouTube на канале Андрей Пузыревский в видеофильмах "ЭТЮДЫ. Художник Пузыревский Павел Ильич (1860-1922)"  и "АКВАРЕЛИ. Художник Пузыревский Павел Ильич (1860-1922)"[24].


- АКП: Дом Вуича - графа Толстого.

    В Доме Вуича с 1930 по 1938гг. жил писатель граф А.Н.Толстой, в связи с чем он получил также название Дом графа Толстого. В этот период  он работал над романом «Пётр Первый», трилогией «Хождение по мукам» и другими произведениями.
 
  Дальнейшая история этого уже почти истлевшего изнутри дома (рис.120),заимствованная с плаката, размещённого на ограде его, такова:

  "С 1938 по 1941г. в здании размещался "Дом творчества ленинградских писателей". Многие советские писатели, поэты, литературоведы, критики в предвоенные годы работали и отдыхали в Пушкинском Доме творчества. Здесь бывали И. Эренбург, Б. Лавренёв, Н. Тихонов, Н. Чуковский, Н. Никитин, М. Зощенко, В. Каверин, М. Слонимский, драматург А. Штейн, крупнейший историк академик Е. Тарле, известный переводчик М. Лозинский и другие. На время ремонта своей квартиры сюда переселился А.Р. Беляев, живший в те годы в Пушкине.

  В августе 1941 года здесь разместилась редакция газеты "За Советскую Родину" Первой Кировский дивизии Ленинградского народного ополчения и одно из подразделений этой дивизии - так называемый "взвод писателей".

  Дом был значительно разрушен в годы Великой Отечественной войны. Его восстановили в пятидесятые годы для детского сада с частичной перестройкой второго этажа и перенесли вход. Зимой в нём размещалась База отдыха Главной водопроводной станции Ленинграда, а летом - детский сад этой станции. Потом дом законсервировали.

  В 2001г. дом включён КГИОПом в "Список вновь выявленных объектов, представляющих историческую, научную, художественную или иную культурную ценность", как объект культурного наследия регионального значения. В 2009 году Дом Вуича включили в единый государственный реестр объектов культурного наследия. С 2012 года здание находится в оперативном управлении СПбГБУ "Историко-литературный музей города Пушкина"".

 
- КПП: Детское Село. В 1921г. участвовал в подавлении Кронштадтского восстания.

  При возникновении Северной группы Тяжёлой Артиллерии Особого Назначения был назначен начальником связи этой группы и в составе её в марте-апреле 1921 года  участвовал в подавлении Кронштадтского мятежа.

  " Буквально через три года [после революционных событий 1917г.] матросы-балтийцы стали уставать от своей власти, им надоели уже не офицеры, а комиссары с их политучёбой и голодным советским пайком, матросской братве опять захотелось вольницы, опять захотелось спать на шикарных постелях в захваченных буржуйских дворцах, но и конечно иметь право самолично решать судьбы людей, как они это делали тогда в феврале 17-го.

    И вот уже в январе 1921 г. командующий Балтийским флотом Ф.Ф. Раскольников отправил в Москву телеграмму с донесением об обстановке, царившей в рядах   кронштадтцев: «Окончание Гражданской войны, отсутствие непосредственной военной опасности пробуждает среди моряков утомление долголетней службою и естественную реакцию. Эта реакция проявляется не только в виде усталости, апатии, ослабления дисциплины, но она распространяется и против тех лиц, которые по воле партии до сих пор осуществляли на флоте твердую и неуклонную дисциплину».

   Таким образом, настроение у матросов Балтийского флота по отношению к большевикам было более чем неблагожелательным. Наступало время, когда официальная власть должна была разрешить свои разногласия с матросской вольницей, присвоившей себе право быть «революционной совестью».
Раскол между большевиками и революционными матросами произошел мгновенно. 28 февраля 1921 г. командами линкоров, находящихся в Кронштадте, были приняты резолюции с требованиями упразднения комиссаров и политотделов, введения свободной торговли и перевыборов Советов. В Кронштадте находились основная масса кораблей Балтийского флота и около 27 тыс. матросов и солдат. Их выступления представляли серьезную опасность для правительства республики, их могли поддержать рабочие Петрограда и солдаты гарнизона.

   Историки называют от 7 до 15 тысяч жертв Кронштадта. Только смертных приговоров, санкционированных П.Е. Дыбенко, было вынесено 2103. М.Н. Тухачевский писал: «Я пять лет на войне, но не могу вспомнить, чтобы когда-нибудь наблюдал такую кровавую резню».

Не нашедший отклика у большинства уставших от социальных потрясений жителей советской России, Кронштадтский мятеж был жестоко подавлен, причем репрессивная машина большевиков без колебаний расправилась с «гвардией революции»"[27].

  Во время Кронштадтского мятежа нас бросили под Кронштадт на Южный берег Финского залива(деревня Латики, Пенки-Ускуля), где мы разгромили Южные форты.

  Я командовал тремя дивизионами с 5ч.30м. и ликвидировал форт "Милютина". Не выдержав хороших попаданий,  мятежники выскочили из бетонных прикрытий и, разделившись на несколько групп, покинули  своё убежище.


- КПП: С 1921г. возвращение в состав Военно-морских сил на
     строевую и преподавательскую работу. ВМУ им. Фрунзе,
     ВМИУ им. Дзержинского.
 
 В апреле 1921г. после подавления Кронштадтского мятежа  по указанию Советского правительства был возвращён в состав Военно-морских сил и был назначен в Управление Военно-морских учебных заведений старшим флагманским секретарём Начальника Управления ВМУЗ, но затем  перевёлся в своё родное Училище  командного состава флота [бывшее Морское училище, которое окончил в 1917г., и будущее Училище им. Фрунзе], где и работал с ноября 1921г. по строевой и учебной линиям, а именно:
  - старшим помощником 2-го и 3-го курсов (с 1921-12-06);               
  - заведующим классами (с 1923-01-01);
  - старшим помощником начальника курса (с 1923-09-10).

  С  июня 1923г. началась преподавательская работа по военно-морским предметам.

  С апреля 1924г. откомандирован в распоряжение Начальника Военно-Морского Подготовительного училища, где назначен
на должность Начальника 1-го курса.
   
  По слиянию В.М. Подготовительного училища с Военно-Морским училищем назначен в последнее на должность Начальника курса (с 1924-10-13).

  С  1/1-26 г. Военно-Морское училище переименовано в Военно-Морское училище им. М.В. Фрунзе.

  Во время пребывания в Военно-Морском училище им. М.В. Фрунзе с 1 октября 1922 г. начал свою педагогическую деятельность и по день отчисления в марте 1926г. состоял в качестве приватного преподавателя по морскому делу.

  Согласно приказу Навмуза и приказу по РККФ в марте 1926г.  откомандирован от Военно-Морского училища им. М.В. Фрунзе в
распоряжение Военно-Морского политического им. т. Рошаля и по  распоряжению товарища Орлова (Навмуз) был назначен Начальником Строевого Отдела и руководителем цикла военных и военно-морских предметов. Успешно работал там до расформирования училища. Имел ряд поощрений за работу.

 В 1928г. в связи с расформированием Училища им. Рошаля направлен начальником курса в Военно-Морское Инженерное Училище им. Дзержинского.

 В ноябре 1930г. назначен Начальником Артиллерийский школы подготовки младшего начсостава и специалистов Береговой обороны Чёрного  моря в Севастополе.

 В связи с тем, что школа не была организована, в октябре 1931г.по распоряжению товарища Орлова  направлен обратно в Военно-Морское Инженерное Училище им. Ф.Э. Дзержинского на должность Начальника курса, начальника электротехнического сектора (декабрь 1932г.), командира  дивизиона электро-механического сектора (апрель 1933г.),  приватного и штатного преподавателя по военно-морским предметам(с февраля 1934г.), руководителя цикла военно-морских дисциплин(с апреля 1934г.) и с 1934 по 1941гг. занимал должность Начальника кафедры военно-морских дисциплин.

  В июне-августе 1935г. и 1936г. был назначен командиром учебного корабля "Яуза" для проведения практики.
 
  В Послужном списке на дату 1935-09-01 имеется запись:
 "Считать выслужившим в рядах РККА на должностях кадрового нач. состава по состоянию на 1-е сентября 1935 г.-семнадцать лет и два месяца", а в 1936-03-19: "Присвоено военное звание: Интендант 2 ранга".


-КПП:  В 1939г. - переход Мурманск-Баку на баркасе.

  "В 1939 году я совершил с курсантами Военно-Морского Инженерного Училища им. Дзержинского большой шлюпочный поход из Мурманска в Баку. Это  был первый в истории переход, совершённый на такое большое расстояние в течение 58 суток.  О походе писали все газеты, куда мы приходили по намеченному маршруту.

    14 сентября 1939 г. мы были в Ульяновске, где нас тепло встречали местные власти. О нас, якобы, писали и в Ульяновской газете, которую я не мог найти в газетных фондах Публичный библиотеки им. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде. Не нашёл также Горьковских газет, отражающих наш поход.

  Вообще же нашёл заметки и статьи в Мурманских,  Рыбинской, Ярославской, Казанской, Куйбышевской, Саратовской, Сталинградской, Астраханской,  Махач-Калинской, Бакинской, Московской и Ленинградских газетах. Всего у меня имеется сведения более 20 статей, освещающих этот переход."


- АКП: В память о переходе Мурманск-Баку.

  Этот текст содержится в ответном письме Константина Павловича на запрос  Ульяновской Областной библиотеки о каких-либо материалах о его отце художнике П.И. Пузыревском.

  Письмо было написано незадолго до смерти в 1951г. и являет собой желание подвести итог соделанного в своей жизни и принести его в памятную копилку родного города. Видимо, глубоко запали уроки гребли и хождения под парусом, которые были получены им - гардемарином в Морском училище. И вот - апофеоз: переход Мурманск - Баку на вёслах. Это не меньше 4500км и по значению, хотя бы для участников похода, я бы сравнил с перелётом Чкалова через Северный полюс в Америку.
Отец гордился этим походом. Недаром именно его он вспомнил в последние дни своей жизни.


- АКП: Баку, Москва, Ленинград - подготовка кадров.

 Во время Великой отечественной войны в ответ на рапОрт капитана 1 ранга К.П. Пузыревского о назначении его в действующий флот командованием было отказано в связи необходимостью участия в подготовке офицерских кадров в тылу.

  С 1941 по 1943гг. в Баку, в эвакуации из Ленинграда - в Высшем военно-морском ордена Ленина Краснознамённом училище им. М.В. Фрунзе был на должности Старшего преподавателя военно-морской  организации и Начальника кафедры тактики флота.

  После разгрома немцев под Сталинградом в феврале 1943г. для отца представилась возможность начать обратное движение к Ленинграду, к родным для него военно-морским учебным заведениям, в становлении которых он уже с первых лет после революции и гражданской войны принимал самое деятельное участие, находясь на командных и преподавательских должностях. Первый шаг, пока Ленинград ещё в блокаде - перевод в Москву в Центральное Военно-Морское Издательство.

  Отец не раз упоминал о каком-то особом уважительно-доверительном отношении к нему  Народного комиссара Военно-Морского Флота Адмирала Флота Советского Союза Николая Герасимовича Кузнецова (в 1939-1947гг. возглавлял советский Военно-морской флот).  И это вполне могло быть следствием того, что К.П.Пузыревский преподавал в Морском училище в 1922-1926 гг., а Н.Г.Кузнецов там учился с 1923 по 1926 г.

  Он называл имя Кузнецова, к примеру, говоря о неудовлетворённом "рапОрте", о переводе в Издательство в Москву, а затем и в Академию им. акад. Крылова в Ленинграде, о праздновании в 1945г. дня Военно-Морского флота в Химках в Москве, совпадавшего с днём рождения Н.Г. Кузнецова - 24 июля. Кстати, я, восьмилетний, был с отцом на этом празднике. А после морского парада - на торжественном обеде. Помню, там в  соблазне я не смог удержаться и объелся очень вкусным трофейным кофейным шоколадом, который хоть и бывал в отцовских пайках во время войны, но не в таком доступном для ребёнка количестве. Чаще мы детьми за неимением шоколада покупали в соседней аптеке гематоген. А здесь я даже отравился от переедания.

  И вот приказом Народного Комиссара ВМФ начальник кафедры тактики флота училища капитан 1 ранга Константин Павлович Пузыревский  переводится к новому месту службы в Москву. В связи с этим от лица Начальника училища капитана 1 ранга Сухиашвили ему объявляется благодарность (рис.121). Вот за какие качества он заслуживает эту благодарность:

      "Будучи исключительно трудолюбивым, усидчивым и добросовестным командиром, прекрасно знающим методику своего предмета и самый предмет, тов. ПУЗЫРЕВСКИЙ за время своего руководства кафедрой умело направил весь состав кафедры Тактики флота не только на текущую преподавательскую работу, но и сумел увлечь его активной разработкой вопросов методики предмета и созданием методических пособий.

       Благодаря этому сейчас на кафедре Тактики флота он оставляет после себя ценный методический материал по проведению лекций и оформленные методические разработки тактических упражнений и игр и т.п.

       Кроме того тов. ПУЗЫРЕВСКИЙ много поработал в укреплении ведущей роли Тактики флота среди остальных преподаваемых в училище дисциплин, и непрерывно стремился увязать прохождение специальных дисциплин с вопросами тактики флота.

       Всегда требовательный к себе и к подчиненным, аккуратный и подтянутый, тов. ПУЗЫРЕВСКИЙ умело прививал курсантам командирские  навыки и всеми силами стремился расширить их тактический кругозор.

       Выражаю уверенность, что Константин Павлович и на новом месте своей работы проявит присущую ему энергию и старание.

   ОБЪЯВЛЯЮ  капитану 1 ранга ПУЗЫРЕВСКОМУ К.П. от лица службы БЛАГОДАРНОСТЬ и желаю ему успеха в дальнейшей его деятельности".

  Здесь я напомню его критические высказывания ещё в бытность гардемарином (ему было тогда не более 19 лет) во время его учёбы в Морском училище о недостаточной разработке тактических приёмов современного флота в отличие от времён парусного. Как видно, исправлению этого положения он с успехом посвятил значительную часть своей научно-педагогической работы, что следует из приведённой выше благодарности.
 
  Хотелось бы отметить ещё тёплые воспоминания об отце при случайных встречах с людьми, служившими с ним или соприкасавшимися с ним по его научным трудам.

  В 1959г. я после окончания института начал работать в отделе автоматики Особого конструкторского бюро завода "Русский дизель". Мой кульман оказался рядом с ведущим конструктором Николаем Павловичем Ошурковым. У него я научился всяческим конструкторским "премудростям", в том числе - в рассуждении  принимать взвешенные проектные решения и критически относиться к авторитетам, что довольно скоро позволило мне самостоятельно вести собственные проекты. Оказалось, что он окончил  Высшее Военно-морское инженерное училище им. Дзержинского, служил на торпедном катере в Балтийске, а затем перешёл на конструкторскую работу. Он сказал, что труды моего отца известны ему по учёбе и что портрет его представлен в портретном зале училища. В связи с этим мне наше соседство показалось промыслительным событием.

  В 1970г. рядом с моим домом на проспекте Космонавтов в Московском районе Ленинграда, куда мы переехали вскоре после рождения дочери, у меня произошла  случайная встреча. Меня остановил пожилой человек с вопросом, не родственник ли я Константина Павловича Пузыревского. Моё лицо показалось ему чем-то знакомым. Выяснилось, что он, как и отец, во время войны преподавал в Баку, в Училище им. Фрунзе. Стал рассказывать о своих воспоминаниях того времени, в частности о некоем скандальном происшествии, в котором отцу пришлось в дисциплинарном порядке обличать одного из своих подчинённых. В качестве резюме была такая фраза: "Недостойно вести себя, как баба в брюках!". Оказалось, что эти слова отца мне с детства были известны. Тогда о случившемся ЧП говорили многие. А теперь они всплыли вновь спустя примерно 30 лет. Приятно было слышать добрые воспоминания сослуживца об отце,  хотя многое из того, что он говорил, мне было известно.   

  Итак, далее "с 1943 по 1946гг. в Москве - Старший редактор Центрального Военно-Морского Издательства по оперативно-тактической литературе; через мои руки прошли все ответственные документы по Военно-Морским Силам (боевой устав, наставления, справочники, история Советско-Финляндской войны и тому подобное).

  С 1946-1949гг. по возвращении из эвакуации в Ленинград -Старший преподаватель кафедры оперативно-тактических наук Военно-Морской Академии Кораблестроения и Вооружения им. академика А.Н. Крылова."

  Не дожидаясь получения жилья, в конце 1946 года отец перевёз семью из Москвы в Ленинград с таким расчётом, чтобы после новогодних каникул второе полугодие 3 класса я мог бы продолжить учиться в новой школе по соседству с нашим будущим домом. А пока Академия нас поселила в люксовом номере в бельэтаже интуристовской гостиницы "Европейская" в самом центре Ленинграда между Невским проспектом и площадью Искусств, на которой Русский музей, Малый оперный (Михайловский) театр и напротив наших окон - здание Ленинградской филармонии.

  Весной 1947г. в ожидании строящейся отдельной квартиры в новом флигеле "Морского дома" (рис.113) на Петроградской стороне отец решил принять предложение начальства и временно занять освободившуюся двухкомнатную квартиру в пятикомнатной коммунальной квартире этого дома. И мы из гостиницы переехали в неё. Получить отдельную квартиру нам так и не удалось. Отец ожидал обещанного места начальника кафедры, однако его принципиальная беспартийность, служившая препятствием для получения кандидатской степени по совокупности работ, не позволяла решить вопрос с должностью. В 1948г., сломав свою принципиальную установку, он-таки становится членом партии. И опять безуспешно. Как он говорил, командование использовало его для "верховой езды", т.е. в качестве высококвалифицированного референта для подготовки различных документов от имени начальства. И это возмущало его.

  В результате в 1949г. он перешёл на должность старшего преподавателя в Военно-Транспортную Академию им. Кагановича, а далее - заместителя начальника кафедры с видами на занятие должности начальника кафедры. "Морской дом" принадлежал другому ведомству, и в полученной квартире семья прожила безвыездно ещё более 20 лет.


- АКП: Учебное плавание на корабле в Балтийск в 1950г.

  По роду своей преподавательской деятельности на Кафедре военно-морских дисциплин Военно-транспортный академии капитану 1 ранга Пузыревскому Константину Павловичу вменялась в обязанность организация и руководство летней практикой слушателей на учебных кораблях Балтийского флота. Впечатления от этой практики сохранились в его заметках. Надо сказать, что в 1950г. исполнилась его детская мечта 40-летней давности, когда он 12-летним кадетом, посетив Литву и увидев в море три крейсера в учебном плавании, решил, что взрослым он должен попасть на них. И вот, пожалуйста: "сказано, - сделано!".

 
- КПП: Балтийск (б. Пиллау).
 
  Летом 1950 года руководил практикой слушателей Академии. Маленький не благоустроенный немецкий городишка и хорошая база, завоёванная у фашистской Германии, расположенная в южный части Балтийского моря. Из Балтийска мы совершили поход до Финского залива с заходом в Литву и Клайпеду. Кроме того мы выходили в море для торпедной стрельбы. Жил я в так называемой "гостинице", откуда я мог наблюдать жизнь флота. Лица, с которыми я имел служебные взаимоотношения, были в прошлом моими учениками, что помогло успешному прохождению практики. Германская военно-морская техника, спешно оставленная немцами при отступлении, оказалась далеко не передовой. Даже маяк не представляет ничего интересного. Расширение военного порта немцы произвели руками советских военнопленных, живших в тяжёлых условиях. Напротив Балтийска имеется коса, по которой немцы спешно отступали к Гданьску, бросая свою военную технику.


- КПП: Калининград (б. Кёнигсберг).
 
  Посетил в июле 1950 года в связи с возвращением из Балтийска в Ленинград со слушателями Академии.

  Нас поразила часть города, разрушенная от авиабомб и артиллерийских снарядов во время осады крепости советскими войсками в конце Великой Отечественной войны. Трамвай от вокзала идёт в город между разбитых домов, заросших мелким кустарником. Небольшие вагоны трамвая преодолевают деревянные горбатые мосты через реку Преголя и её каналы. Вода в реке тёмно-синего цвета. По дороге на горе видны разбитые мрачные стены и башни дворца, в котором обитали прусские короли. Теперь эти развалины напоминают  о тех ратных подвигах, которые совершили наши советские воины.

  Среди достопримечательностей города имеется памятник немецкому писателю Шиллеру, стоящему в старомодном костюме прошлого. Работа статуи топорная, совершенно не похожая на наши. Около разбитой кирхи находится могила философа Канта. Надгробие представляет собой бетонированная каменная кладка наподобие двухскатной крыши. Над могилой - навес, расположенный на высоких четырёхгранных колоннах. Домой добираться пришлось по не расчищенным улицам."


- АКП: Я вслед за отцом чудесным образом - в Балтийске.

  Здесь я должен отметить удивительную вещь: я как бы следую по стопам отца. В 1961г. к нам на завод "Русский дизель" поступили замечания по системе управления нашими дизелями, установленными на малых противолодочных кораблях (проект 204), проходивших испытания в Балтийске.

  В конструкторском бюро мне было поручено разобраться в системе управления, выяснить, в чём причина неполадок и наладить работу системы. Я после института был конструктором лишь второй год и меня несколько удивило такое доверие. Но потом я подумал, что у меня же прекрасная школа моего неформального учителя Н.П. Ошуркова, который, между прочим, "пришёл" в конструкторское бюро из Балтийска. Я по схеме управления проанализировал все возможные причины неполадки и благополучно нашёл, в чём дело. Способ исправления оказался простым. Я подготовил чертежи и необходимое устройство было в срочном порядке изготовлено в цехе и успешно испытано на дизельном стенде завода.

  Было принято решение устанавливать его на корабельные дизели в Балтийске. Процесс установки и испытания кому-то от завода полагалось сопровождать. Выбор естественным образом пал на меня по принципу "назвался груздем, - полезай в кузов".

  В командировку была сформирована представительная группа в составе главного инженера конструкторского бюро, начальника отдела автоматики и меня.

  Мы приехали в Калининград, и поскольку все были наслышаны о старом Кёнигсберге и разных легендах о нём, решили совместить приятное с полезным и первый день провести в нём, прежде чем ехать в Балтийск.

  В центральной части города ещё было много руин, тогда как на окраинах сохранились живописные особняки в прекрасном состоянии. По городу мы, как и отец в 1950г., путешествовали на трамвайчиках.

  Мы побродили у ещё сохранившихся развалин Замка прусских королей, где каждый поделился какими-то своими знаниями о нём. Вместе сожалели о порочности человечества, образом существования которого является война; о её разрушительных последствиях, стирающих прекрасные исторические памятники, уничтожающих народы и перекраивающих государства.

  Было грустно смотреть на эти горы камней на месте знаменитого замка, а потом и на каким-то образом уцелевшие стены Кафедрального собора, куда мы приехали к могиле знаменитого философа, чтобы поклониться праху его, прочитав скупую, но многозначительную надгробную надпись: "IMMANUEL KANT 1724-1804".

  Собор находится на Острове Канта, на котором от старого города не осталось ничего, кроме собора и надгробия у его стены. Остров омывается рекой Преголя и соединяется с остальными частями города пятью мостами. Помнится, о них была какая-то головоломная задачка в одном из научно-популярных журналов того времени.

  Съездили мы и на старое кладбище, на месте которого нашли городской парк прямо на костях и ни одного надгробия.

  Вечером в гостинице нам предстоял ужин, который мне запомнился не столько тем, что была заказана водка, которую я не пил, но в компании пришлось, а тем, что наш главный инженер, прежде, чем налить себе водку, насыпАл в рюмку молотого перца почти до половины, а потом доливал туда водки. Мы удивились такой "убийственной" смеси. На что он сказал, что благодаря такому напитку никогда не болеет.

  Утром мы приехали в Балтийск. Город был закрыт для свободного доступа, так как там была база Балтийского флота. Был декабрь. Свирепствовал сильнющий ветер. На море шторм, и корабли - на приколе. Нас поселили в ту самую единственную гостиницу, в которой  во время летней практики в 1950г. останавливался мой отец. Возможно даже в том же лучшем для тех мест номере. На улице неистово завывал ветер, и эти трубные звуки хорошо были слышны в номере. Нам сказали, что о выходе в море мы сможем узнать по стихнувшему завыванию. А пока набраться терпения и ждать.

  Невзирая на погоду я отваживался выходить на прогулку. Зима была бесснежная и всё побережье было, как сеном, укрыто пожухшей травой. То там, то сям были видны силуэты одиноко пасущихся коров, хотя температура была близка к нулю градусов. Далеко идти было некуда и я возвращался в номер.

  Здесь опять мои опытные соседи делились своими знаниями секретов, окутывавших этот город. Так, я узнал, что при немцах во время войны в нём действовал подземный торпедный завод, который при паническом отступлении их был заминирован и затоплен, причём так, что воду до сих пор откачать не удаётся, так как никто не знает, откуда она поступает вновь.

  Через день-два ветер несколько стих и мы смогли подняться на борт корабля. Был запланирован выход в море. Военный корабль так близко я увидел впервые, хотя в Ленинграде на Неве во время празднования дня Военно-морского флота с набережной можно было наблюдать много разных кораблей. Здесь он мне показался огромным и очень красивым (рис.122). И главное, до всего можно было дотронуться, всюду заглянуть.

  Меня первым делом сопроводили в машинное отделение и я показал, где и как следует установить привезённое спасительное устройство. Теперь можно было отправляться на испытания.

  Пока мы были в заливе море было довольно спокойное. При выходе в открытое  море началась страшная качка. Казалось, огромные валы накроют нас. Хорошо, что я предусмотрительно запасся аэроном от укачивания. Я выбрался на палубу. По дороге мне никто из команды не попадался.

  Я первый раз был на боевом корабле, и мне интересно было его "обследовать". Он казался мне огромным и совершенно пустынным. Куда бы я ни заходил, никого не встретил. Ну, прямо, как на "Летучем голландце". У меня в ушах звучала известная мне с детства команда: "По местам стоять, с якоря сниматься!". Где же эти "места"?!

  Наконец, на палубе встретился кто-то из команды. Он посоветовал мне спуститься с палубы вниз, чтобы вдруг, не смыло волной, а ещё сказал, что сегодня в море из-за шторма благоприятная обстановка: нет наблюдательных шпионских шведских кораблей, которые, как прилипалы акулу, сопровождают наши МПК (малые противолодочные корабли) на испытаниях.

  Выполнив намеченную программу, уже в сумерках мы возвратились к причалу с массой новых впечатлений. Я подумал, что день пребывания в морском походе я вынес. И то благодаря лекарству. А как же отец?! Его служба на кораблях в молодые годы, учебные походы, переход на шлюпке из Мурманска в Баку по бурным Баренцеву, Белому и Каспийскому морям... Каким крепким здоровьем, каким стойким характером надо обладать! И я понял, что моряки - это каста людей  особой закваски. И к этой касте принадлежал мой отец!

  Между тем, миссия наша была закончена и можно было возвращаться в Ленинград.


 - КПП: Литва. Здесь зародилась мечта быть на корабле 
        моряком.
 
  Впервые был в Литве в 1910 году. Мне было 12 лет. Мы приезжали с матерью в гости к сестре Марии Александровне Миланович.

  Второй раз  навестил в 1950 году в июле в связи с прохождением практики слушателями Академии. Мы приходили туда на военном корабле, где я был старшим руководителем. Мы осмотрели музей, присутствовали на шествии и празднике песни. На стадионе выступали сотни певцов и певиц одетых в национальные костюмы. Исполнялись национальные народные песни и песни литовских композиторов. Танцоры отплясывали литовские танцы. Город чистый. Мы там простояли сутки.


- КПП: Клайпеда (б. Мемель).
 
  Был в 1950г., в июле со слушателями Академии. Небольшой мало благоустроенный городишка, растянувшийся вдоль протока, соединяющего Куршский залив с Балтийским морем. Район, в котором ранее размещалось немецкое офицерство, наиболее благоустроенный. Главная улица тянется на несколько километров. Мы навестили братскую могилу бойцов, павших в боях под Мемелем.


- КПП: Рига.
 
  1950 год, конец июля. Были в связи с проведением летней производственной практики слушателей Академии. Чудесный чистый нарядный город. Мы - в гостинице дома Советской Армии. Посмотрели все музеи, выставку картин в Латвийской Академии художеств, посетители кладбище и могилу Райниса, проехались по городу, осмотрели зелёные  насаждения - парки, цветники, центральную станцию, которая устроена немцами для взрыва порта и других объектов на случай отступления.

   
- КПП: Научная деятельность - итог.

  Вот как отец характеризует результаты своей научно-преподавательской деятельности:

  "Штатная работа старшим преподавателем, начальником кафедры с 1934 по 1949гг. (за исключением 1943-1946гг., так как был на должности старшего редактора).
 Стаж приватного преподавателя с 1923-1934гг.

 Научно-исследовательская работа 1934-1942гг. Результат - 3 капитальных печатных труда:

     1 книга 1938г. - "Повреждение кораблей от подводных 
                взрывов и борьба за живучесть", изд.
                ОНТ, 1938г. (14 печатных листов)
                (рис.123);

     2 книга 1940г. - "Повреждение кораблей от артиллерии и 
                борьба за живучесть", Судпромгиз,
                1940г. (26 печатных листов)
                (рис.124 с дарственной надписью:
             "Дорогому брату Петеньке от КПуз 28.08.40");
 
     3 книга 1942г. - "Повреждение кораблей, борьба за 
                живучесть и спасательные работы",
                Военмориздат, 1942г. (16 печатных
                листов) (рис.125) с дарственной надписью: "Дорогой мамочке на память от сына КПуз 23.05.43";

  с лестной оценкой академиков А.Н. Крылова[Русский и советский математик, механик и кораблестроитель; академик АН СССР; профессор Морской академии; генерал флота, генерал для особых поручений при морском министре Российской империи. Член Санкт-Петербургского математического общества. Почётный член иностранных научных и инженерных обществ. Основатель современной русской школы кораблестроения, развитой затем П.Ф. Папковичем, В.Л. Поздюниным, и др...] и В.Л.Поздюнина [Советский учёный в области кораблестроения и гидромеханики, теории проектирования судов и судовых систем]:


  На книгу 1 (рис.126):

          "Академику Алексею Николаевичу КРЫЛОВУ.
  Прошу дать свой отзыв о работе Пузыревского К.П. на тему:
"Повреждения и гибель военных надводных кораблей от минно-торпедных взрывов и борьба за их живучесть в Империалистической войне 1914-1918 годов."
15-06-1936    К. Пузыревский

  Рассмотрев работу Пузыревского, я нашёл её исполненной весьма обстоятельно, что потребовало от автора затрат громадного труда на приискание и группировку архивного материала.

  Обработка  этого материала произведена также весьма обстоятельно и систематично. Таким образом, рассматриваемая работа представляет весьма ценный вклад в кораблестроительную литературу, давая на ряде многочисленных примеров убедиться, в какой мере действительны при военной обстановке меры, обеспечивающие живучесть корабля, повреждённого минным взрывом.

  Особенно поучителен пример крейсера "Бреслау", который выдержал последовательно четыре минных пробоины и потонул лишь от пятой. И это при водоизмещении в 4500 тонн.
Академик А.КРЫЛОВ   
23 сентября 1936 года".


  На книгу 2 (рис.127,128):

  "ОТЗЫВ о роботе тов. К.П. Пузыревского
"Повреждение кораблей от артиллерии и борьба за
живучесть" (рис.127)

  Эта новая работа тов. Пузыревского составляет как бы дополнение первой роботы его: "Повреждение кораблей от мин",в которой им собраны все сведения, относящиеся к повреждениям от мин наших судов в войну 1914-1918 гг.

  Новая его работа, печатание которой уже закончено, представляется ещё более важной в смысле использования опыта войны, нежели первая, вместе с тем она потребовала от автора, громадного более нежели пятилетнего упорного и систематического труда, ибо эта работа охватывает не только наш флот, но и флоты прочих участников мировой войны.

  В этой работе автор на основании ознакомления с иностранной как технической, так и военно-исторической литературой, а для наших судов и на основании архивных материалов, собрал все сведения о повреждениях, полученных судами в артиллерийском бою.

  Все эти сведения им обработаны, приведены в систему, так
что в его книге, заключающей 26 листов (430 страниц) легко найти ответы на вопросы вроде следующих: какие повреждения получали башни, какие попадания и повреждения получали боевые рубки, на каких судах и от каких снарядов, какие повреждения бортовой брони, палубной брони, не бронированного борта и т.д.

  Эти сведения представляют истинную сокровищницу для всякого корабельного инженера, для всякого технического бюро, проектирующего боевой корабль, ибо открывают ему весь боевой опыт мировой войны и тем избавляют его от повторения ошибок этим боевым опытом обнаруженных, и дают возможность при самом составлении проекта обеспечивать живучесть (т.е. выносливость к повреждениям) корабля.

  Все эти сведения в высшей степени полезны и командному составу кораблей, давая возможность изучить те повреждения, которые корабли действительно получали в бою, а значит и наметить и подготовить меры для борьбы с ними.

  Эти два выдающиеся труда тов. Пузыревского показывают его уменье собрать, систематизировать громадный материал и представить его изложение в обработанной удобной для пользования форме.

  Наряду с 17-ти летней преподавательской деятельностью тов. К.П. Пузыревского, о которой имеется ряд самых лестных отзывов, выше указанные работы делают его вполне достойным звания профессора без представления каких-либо диссертаций, ибо сказанные работы покрывают самые обширные и самые строгие требования от всякой диссертации.
    Академик А.КРЫЛОВ
    20 Марта 1940г."



  "Копия
Действительный Член Академии Наук СССР
Доктор технических наук
ВАЛЕНТИН ЛЬВОВИЧ ПОЗДЮНИН
Ленинград, 100,Лесной проспект д.61,кв.125 Телефон Г-4-19-32
" 13 " март 1940г.

ОТЗЫВ
о научной квалификации преподавателя капитана 2-го ранга ПУЗЫРЕВСКОГО К.П. (рис.128)

  Константин Павлович Пузыревский известен мне, как большой знаток вопросов военно-морской тактики, а также как автор некоторых работ, соприкасающихся с этими вопросами.
Из этих работ наиболее крупными являются две научных монографии:
1) Повреждения кораблей от торпедных взрывов и борьба за живучесть кораблей;
2) Повреждения кораблей от артиллерии и борьба за живучесть кораблей.

  Первая из этих работ вышла в свет в 1938г.,а вторая находится в печати и готовится к выпуску в ближайшее время.

  Обе эти работы, являясь полностью оригинальными, обнаруживают большой труд автора по собиранию материалов из различных морских войн и сражений, а также его способность систематизировать и обобщать эти материалы, делая из обобщений практические выводы.

  В то время, когда наша страна строит большой морской и океанский флот, практическая ценность указанных работ является вне сомнения.

  В этих работах тов. Пузыревского проектанты и строители кораблей найдут весьма много указаний, как надо проектировать и строить корабли с точки зрения борьбы за их живучесть в боевой обстановке.

  Учитывая педагогические способности и опыт тов. Пузыревского, а также наличие печатных трудов большого практического значения, я считаю, что тов. Пузыревский имеет достаточно оснований для присуждения ему ученого звания по существу дела.

Академик ПОЗДЮНИН."


 На книгу 3 (рис.129):

"ОТЗЫВ о сочинении т.  К.П. Пузыревского: "Повреждение кораблей, борьба за живучесть и спасательные работы".

  В рассматриваемом сочинении приводится и анализируется архивный и литературный материал о повреждениях, понесенных кораблями в мировую войну 1914- 1918 гг, от посадок на мели, банки и рифы, от столкновений, от порчи разного рода механизмов и корабельных устройств, наконец, от ударов волн при выполнении кораблями оперативно-тактических заданий.

  Такая сводка имеющихся сведений, разбросанных по архивам, по техническим журналам, по описаниям мировой войны, будет в высшей степени полезна как для командного состава, так и для инженеров, проектирующих корабль и его механизмы.

  Ещё Ньютон более 250 лет тому назад писал в одном из знаменитейших своих сочинений: "При изучении наук примеры не менее поучительны, нежели правила". Здесь мы как раз имеем множество примеров из областей кораблестроения, машиностроения и оборудования корабля, из кораблевождения и управления кораблём.

  Корабль, скажем, получил повреждение; даже на самом корабле мало кому известны подробности тех обстоятельств, при которых оно произошло и подробности принятых мер для предотвращения гибельных или вредных последствий этого повреждения. Корабль затем чинится в доке, лишь непосредственным участникам работ становятся известными обнаруженные при этих работах конструктивные недостатки корабля, происшедшие не столько от упущений и небрежности при постройке корабля, но от причин более общих, лежащих в
несовершенстве самой науки кораблестроения.

  Корабль сел на риф, камень или банку, насколько поучительно для штурманов вообще знать почему это произошло, чтобы самим не впасть в ту же ошибку, поэтому поучительны не только положительные примеры, но и отрицательные ,чтобы в будущем избежать повторения неправильных действий, неправильных маневров и замеченных недостатков.

  В книге т. Пузыревского и собрано и проанализировано в мере возможности 140 (сто сорок) примеров, взятых из действительной практики. Трудно даже себе представить какой громадный труд пришлось для этого автору затратить.

  Сочинение т. Пузыревского содержит 460 стр. переписанного на машинке текста, множества фотографий, чертежей, таблиц и нескольких систематических указателей.

  Следующие данные и числа лучше всяких похвал покажут достоинства этого труда.

  Рассматриваемый труд подразделен на шесть глав, к которым присоединены общие выводы.

  Глава I. Повреждения надводных кораблей от подводных опасностей и действия волн.
  Здесь приведено 46 случаев, из них 11 относящиеся к иностранным судам, остальные к нашим.

  Глава II. Повреждения надводных кораблей от столкновений.
  В этой главе приведено 23 случая, из них 13 иностранных, остальные наших судов.

  Глава III. Повреждения по механической части надводных кораблей.
  В этой главе приведено 24 случая таких, при которых корабль должен был прекратить участие в операции. Из этих случаев иностранных 8, остальные наши.

  Глава IV. Повреждения подводных лодок от подводных опасностей.
  Здесь рассмотрено 8 случаев, из них один иностранный, остальные относятся к нашим лодкам.

  Глава V. Повреждения подводных лодок от таранных ударов и действия волн.
  Здесь приведено 22 случая, из них иностранных 16, главным образом германских и 6 наших.

  Глава VI. Повреждения по механической части подводных лодок.
  Здесь приведено 17 случаев, из них германских 9, остальные наши.

  Как видно в этих главах рассмотрено 132 случая повреждений наиболее серьёзных, остальные же примеры относятся к спасательным работам, буксировкам поврежденных судов и т.п.

  Общие выводы относятся главным образом к обеспечению непотопляемости судов , их живучести, т.е. выносливости к повреждениям.

  Рассматривая любую книгу, надо оценивать то, что в ней есть, а не искать того, чего в ней нет, но могло бы быть.

  Изложение в книге т. Пузыревского сжатое, ясное, основанное на документах, требовавших большой работы в архивах.

  Весьма вероятно, что по отношению к иностранным, а может быть и русским, найдутся пропуски, но еще восемьдесят лет тому назад Козьма Прутков сказал "нельзя объять необъятного", а 1900 лет тому назад Гораций сказал:
"Я сделал, что мог, пусть лучшее сделают могущие".

  Тов. Пузыревский с полным правом может повторить слова Горация. Издание его книги принесет большую пользу нашему флоту.
Академик А.КРЫЛОВ
7 апреля 1941г.
Верно:  Секретарь [... Подпись]."

  Из приведённых текстов видно с каким вниманием и заинтересованностью академик Алексей Николаевич Крылов  относился к теме повреждения кораблей и борьбы за живучесть, которую систематически, всесторонне и глубоко разрабатывал в своих исследованиях К.П. Пузыревский.

  А для него обращение к этой теме было естественным развитием его интереса к военно-морским вооружениям, который возник  ещё во время учёбы в кадетском корпусе, а затем укрепился при практическом применении им этого грозного оружия на кораблях Черноморского флота во время войны Империалистической  и на фронтах Гражданской войны.
 
  Владея средствами нападения, логично было задаться вопросом, как на своей стороне уменьшить ущерб от воздействия подобных  вражеских. Результаты такого исследования как раз и представлены в трёх выше названных фудаментальных трудах, публикация которых на протяжении пяти лет активно поддерживалась академиком Крыловым. Своё мнение он выразил в следующем заключении:

"...работы [К.П. Пузыревского] делают его вполне достойным звания профессора без представления каких-либо диссертаций, ибо сказанные работы покрывают самые обширные и самые строгие требования от всякой диссертации."

  Таково же заключение и академика В.Л. Поздюнина:

 "Учитывая педагогические способности и опыт тов. Пузыревского, а также наличие печатных трудов большого практического значения, я считаю, что тов. Пузыревский имеет достаточно оснований для присуждения ему ученого звания по существу дела."
 
  Не знаю, были ли у моего отца непосредственные служебные отношения с обоими академиками, но в семье часто упоминались их фамилии. Помню также рассказы мамы о том, что именно она, Клавдия Ивановна Пузыревская (рис.129-1) относила на заключение академику Крылову лично труды своего мужа, по-видимому, в неофициальном порядке.
 
  Добрые чувства отца по отношению к академику Крылову сохранялись вплоть до его кончины в 1945г. В его личном архиве хранится портрет Крылова из некролога(рис.130). И недаром местом своей работы в послевоенном Ленинграде с 1946г. он избрал Военно-морскую академию кораблестроения и вооружения, связанную  с именем академика А.Н. Крылова. А 3 года спустя после его кончины  в день памяти 24 октября 1948г. капитан 1 ранга К.П. Пузыревский (рис.130-1) вместе со своими учениками участвовал в открытии памятника Крылову (рис.130-2) на его могиле на Литераторских мостках на Волковском кладбище в Ленинграде.

 Моя научная работа сложилась так, что и я вслед за отцом оказался связанным с именем академика Крылова через сотрудничество с ЦНИИ им. акад. А.Н.Крылова, ныне "Крыловский государственный научный центр". Было это в начале 80-х годов во время участия в разработке в Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова на кафедре психиатрии автоматизированной системы (по нынешней терминологии - "искусственного интеллекта") для оценки психического состояния пациента по его электро-физиологическим показателям для выяснения его профессиональной пригодности в специфических военных условиях.

  Нас интересовали компьютерные способы обработки электрических сигналов. И я получил исчерпывающую помощь в освоении специализированных компьютерных систем для обработки сигналов в институте, создание которого связано с именем академика Крылова. В результате нами была разработана и успешно испытана на контингенте абитуриентов (около 10 тыс. человек), поступающих в академию, соответствующая автоматизированная система, и начальством ВМедА им. Кирова было принято решение о внедрении её для нужд Министерства обороны.
 
 
- КПП: Значение опубликованных печатных трудов. Итоги службы.

 Что дали труды Советскому обществу, судостроительной промышленности и Флоту:
  1) исследование нового вопроса, способствующее повышению живучести наших кораблей;
  2) стали учебным пособием во всех военно-морских инженерных  высших учебных заведениях;
  3) основание для боевых упражнений на кораблях Черноморского флота;
  4) пособие для инженеров-кораблестроителей и инженеров-механиков в проектных организациях;
  5) материал послужил основанием для использования авторами, писавшими после выпуска в свет моих работ.

  С 1942 по 1949гг. написал 13 работ: научно-исследовательские работы общим объемом 25 печатных листов; из них учебных пособий для Военно-Морской Академии им. Крылова - 10 работ (исследования по оперативно-тактическим вопросам).

  В настоящее время заканчиваю I часть учебника по Военно-морскому делу (15 печатных листов) для Военно-Транспортной Академии."

  Эта работа не была закончена, ибо последовал заключительный аккорд в симфонии жизни  вслед за памятным письмом отца Елене Васильевне Ложкиной в Ульяновскую областную библиотеку:

                " Многоуважаемая
                Елена Васильевна!

  Посылаю вашему учреждению материал о моём отце художнике Павле Ильиче Пузыревском, который вы хотели иметь в библиотеке.  Не имея возможности восстановить написанное рукой  моего отца и материал собранный из разных источников, т.к. всё пропало у меня на квартире во время блокады Ленинграда 1941-1944 гг., я принужден был написать сведения в виде воспоминаний <представлены выше>. Если мои воспоминания сочтёте написанными неудачно, сожгите их.
 
  Было бы легче для меня ответить на интересующие Вас вопросы, нежели писать то, что я помню об отце.

  Я истекшее время тяжело болел, претерпел 3 серьёзных операции. Более 3 месяцев находился в клинике Военно-медицинской академии, где сказали, что я должен был умереть.  Более 20 суток я ничего не ел.  22 суток от мучительной боли не спал. В результате от меня остались кожа, да кости. Теперь понемногу я поправляюсь и пока жив,  поспешил написать Вам о художественной и общественной деятельности своего отца.

  Хотел прислать Вам материал о своей научной и педагогической деятельности, но считаю это нескромным.

 Кроме того в 1939 году я совершил с курсантами Военно-Морского Инженерного Училища им. Дзержинского большой шлюпочный поход из Мурманска в Баку. Это  был первый в истории переход, совершённой на такое большое расстояние в течение 58 суток.  О походе писали все газеты, куда мы приходили по намеченному маршруту <см. выше>...  Всего у меня имеется сведения более 20 статей, освещающих этот переход.

  Если моя научная, педагогическая и общественная деятельность представляет для Областной библиотеки какой-либо интерес, как уроженца города Симбирска, могу этот материал прислать Вам. Среди материала можно найти рецензии на печатные мои труды и отзывы о педагогической работе, написанные академиками А.Н. Крыловым,
В.Л.Поздюниным и другими деятелями науки.

  Не почтите мои слова за стремление заниматься самовосхвалением; просто мне хочется послать на родную землю в родной город, который я очень люблю, небольшой трудовой отчет результата моей упорной долголетней работы.

           Желаю Вам здоровья и всего хорошего.
                Уважающий Вас КПузыревский
                [август-сентябрь 1951г.]
 Адрес: Ленинград, Петроградская сторона, Мичуринская ул.,
д.1, кв.64   Константину Павловичу Пузыревскому".



- АКП: Гражданская панихида, прощание, награды:

   Мой отец, капитан 1 ранга Константин Павлович Пузыревский поражённый раком,  умер в 1951 году в возрасте 53 лет. Мы провожали его из стен Военно-транспортной академии на Васильевском острове, где он был начальником кафедры военно-морских дисциплин(рис.131).

  Для меня смерть отца стала великим потрясением. Я стоял при гробе, сдерживая рыдания. Мне было 14 лет и мне казалось, что я, как мужчина, должен скрывать свои чувства. Последствием стал невроз и депрессия на многие годы.

  Организаторы похорон от академии не стали обременять себя хлопотами, чтобы похоронить его в семейном пантеоне на Смоленской кладбище, где покоится его дед Илья Алексеевич и многие другие представители рода Пузыревских(рис.43). И его, педагога и научного работника, кавалера высших правительственных наград, в траурной процессии провожали на катафалке по проспектам Петроградской стороны до места последнего упокоения на Серафимовском кладбище(рис.132). Там он положил начало образованию нового пантеона родни Пузыревских.

  Те же самые организаторы похорон лишили семью права наследования наград почившего. А это были ордена: "Ленина", "Красного знамени", два - "Красной звезды"  и медали: " XX лет РККА и ВМФ", "За Победу над Германией в 1945 г." и " XXX лет Советской Армии и ВМФ ".

  При этом в ходатайстве Ленгорвоенкомата о назначении персональной пенсии жене Клавдии Ивановне Пузыревской указывается, что высокими правительственными наградами её муж капитан 1 ранга Пузыревский К.П. был отмечен за "большие заслуги  перед Родиной, как активный защитник завоеваний Великого Октября в период гражданской войны и плодотворную научно-педагогическую деятельность в военных и военно-морских учебных заведениях по подготовке кадров специалистов Военно-Морского флота".

  Маме, которая пожелала получить, как память, награды мужа, было отказано под предлогом, что ордена с перебитыми номерами будут вновь использованы для награждения достойных. Видимо, то же произошло и с кортиком.

  Теперь прах мамы Клавдии Ивановны Пузыревской (Быстровой) (1906-1993)  пребывает рядом с супругом, который представлял для нее при жизни драгоценность большую, чем его награды.

  От всей семьи долг памяти прадеду, подготавливавшему на протяжении всей своей жизни для Родины высококлассных боевых флотских офицеров командного состава, отдаёт ныне его правнучка Анечка Данильчук в Бессмертном полку его любимого города Санкт-Петербурга(рис.133). А в году 2020 - его внучка Светлана Данильчук, мама Анечки, в Шествии "Бессмертного полка" онлайн, организованного в социальной сети ВКонтакте в связи с народной самоизоляцией из-за эпидемии коронавируса
(рис.133-1).


- АКП: Эпилог.

  Два дорогих мне человека, дед и отец - в вечности.
Что осталось после них на земле?

  Мой дед Павел Ильич, как мне представляется, был человеком непритязательным, без избыточного тщеславия - художником, поглощённым своим творчеством и желанием доставлять радость людям. Вот наиболее точный отзыв критика о нём.

  "В русской жизни иногда наталкиваешься на такие неожиданности: в далёком провинциальном городе, в кадетском корпусе, до старых лет работает учитель рисования, карьера скромная из скромных, а на проверку он ОКАЗЫВАЕТСЯ БОЛЬШИМ ХУДОЖНИКОМ. То он озарит облачность и воду лунным светом с силой кисти покойного Куинджи, то заставит солнце играть в струящейся реке, и всё это он делает с большой правдой и любовью.

  Разные союзы художников замучили петербуржцев выставками всяких "Венков", "Треугольников", из-за которых идет бой  между Александром Бенуа и Репиным, а мы тратим время на просмотр этих сплошь и рядом наглых потуг на возвеличение самоуверенных бездарностей. Не справедливо ли после этого отдохнуть на созерцании добросовестных этюдов скромного и большого труда старого талантливого художника? Я в нём ценю эту привязанность к родной Волге, к живописному и тихому уголку России...

  У меня была и другая мерка, ставившая этого художника на высоту большого деятеля: каждый его правдивый поэтический мазок вызывает во мне то отношение, которое по моей догадке должно вызываться в детворе, с которой он столько лет неутомимо возится: небо засияло солнечным блеском, вода заиграла, от дерева упала прозрачная тень, избушка отразилась в весеннем разливе... Мы всё это знаем наизусть, для нас это прием техники более или менее удачной. Но там, где всё это происходит, это вовсе не простая техника, это - откровение великого таинства искусства."[18]

  А ещё он приложил немало трудов, чтобы увековечить память
 писателя И.А. Гончарова, земляком которого он стал,
- в большой серии картин по мотивам его романа "Обрыв",
- в закладке прототипа комнаты памяти писателя на своей выставке и
- в Доме-памятнике, который ныне является одной из значительных городских достопримечательностей Ульяновска-Симбирска и стал местом хранения ряда его работ и известной портретной галереи, собранной в родовом имении его предками Пузыревскими-Кукольниками-Снитко.

  Его ценили и любили воспитанные им ученики Д.И. Архангельский, Н.В. Арнольд, П.Л. Бейтнер, братья А.Н. и Г.Н. Валевские и, конечно, его сыновья.
 
  В Симбирский кадетский корпус он с написанной им иконой привнёс дух великого святого преподобного Серафима Саровского, а для всех причастных к корпусу создал почётный символ - корпусной жетон.

   Он отдал кадетскому корпусу 27 лет своей жизни, дослужив ко времени закрытия его до чина статского советника и будучи награждён орденом Святого Станислава 3-й степени(рис.39) за плодотворную педагогическую деятельность и медалью
"В память царствования императора Александра III".

  Трое его сыновей на протяжении 17 лет учились в том самом кадетском корпусе,  продолжая на его уроках рисования развивать художественные наклонности своей души, разбуженные отцом в детях ещё от их младенческого возраста.
 
  Константин тому яркий пример. Неодолимая тяга к искусству, к сцене, к театру возникла у него уже с четырёх лет. И далее  он везде активный помощник отца в "Обществе изящных искусств". А позднее уже в возрасте 26 лет эта увлечённость реализовалась в получении им театрального образования. Музыкальные наклонности его, проявившиеся при сценическом оформлении оперных спектаклей вместе с отцом, вылились в овладение флейтой, с которой он был участником корпусного духового оркестра.
   
  В 12 лет Константин, кадет 2 класса впервые упоминает о страстном своём желании стать моряком, несколько позднее - о тяге своей к тяжёлому корабельному вооружению, а потом к совершенствованию тактики современного флота. И эти неотступные мечты его реализовались, ибо в заповеди сказано:

 "...всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят." [19]

  Упомянутая тематика стала предметом его научно-исследовательской и педагогической работы в военно-морских учебных заведениях и вылилась в публикацию трёх фундаментальных трудов о повреждении кораблей от разного рода оружия и борьбе за живучесть.

  На одной из этих книг есть дарственная подпись, сделанная Константином (рис.124):  "Дорогому брату Петеньке от КПуз 28.08.40"; и этот дар можно рассматривать как ответный жест благодарности старшего брата, достигшего своих жизненных целей, по отношению к любящему младшему, преподнёсшему букетик цветов в знаменательный день поступления старшего брата в Симбирский кадетский корпус(рис.72), как напутствие на достижение тех самых жизненных целей. Пётр трепетно и с большой заинтересованностью следил за успехами Константина и с радостью воспринимал его достижения.

  По заключению академика А.Н. Крылова в 1940г. своими трудами и 17-летней педагогической практикой
К.П. Пузыревский заслуживал звания профессора. Однако, он был беспартийным и это было препятствием для выполнения  рекомендации академика.

  В 1948г. он-таки стал членом партии и приступил к подготовке материалов для кандидатской диссертации. Но перемена места службы и скоропостижная смерть в 1951г. от болезни не позволили ему, капитану 1 ранга обрести, наконец, достойное формальное положение в научном мире. И его мечта о получении научной степени и звания осталась не реализованной.

  Видимо, желание это было настолько сильным, что миссия по выполнению его досталась по наследству мне, его старшему сыну. Получилось так, что на третьем году работы молодым специалистом в конструкторском бюро я, нежданно-негаданно, был приглашён в очную аспирантуру , которую закончил через 3 года, в 29 лет (рис.134)защитой кандидатской диссертации (рис.134-1) - в память отца.

  При этом я не принял предложения о вступлении в партию перед защитой из соображений неэтичности искать политическую поддержку в чисто научных процедурах. Здесь я следовал тем же принципам, которых придерживался отец большую часть своей жизни - беспартийность.

  Удивляюсь, как мало внимания уделяет отец в своих воспоминаниях участию в боевых действиях в период первой мировой и гражданской войн, то есть, возрасту 19-23 лет, воспринимая все обстоятельства, как происходящие в порядке естественного течения событий.

  Не могу понять, почему он, из "бывших", не был репрессирован, в то время как его однокашник кадет А.Н. Валевский, участвовавший вместе с ним в подавлении Кронштадтского мятежа в 1921г. и награждённый орденом боевого "Красного знамени", в 1938г. был расстрелян.

  Как трудности, требовавшие приложения больших душевных и физических сил в борьбе со стихией и со своей немощью, он отмечает изнурительные тренировочные упражнения на вёслах в Морском училище, а затем, как предмет гордости, оставивший, пожалуй, наибольший  эмоциональный след, - 58-дневный шлюпочный переход на вёслах из Мурманска в Баку в 1939г.

  Итог жизни капитана 1 ранга Константина Павловича Пузыревского - в научных трудах его, в нескольких поколениях подготовленных им высококлассных офицеров командного состава для Военно-морского флота, в высших правительственных наградах, которыми покрыт его жизненный путь служения Родине.



                * * *


Сылки:

[1] Бобринский Александр Алексеевич, "Дворянские роды, внесённые в общий гербовник Всероссийской империи", Санкт-Петербург, 1890 год, стр. 251.
  Запись имеется также в "Общем Гербовнике дворянских родов Всероссийской Империи" (том 12, стр. 87), который хранится в Департаменте Герольдии Правительствующего Сената в Санкт-Петербурге.

[2] Дело 2383: началось декабря 31, 1834 года, фонд 1343, опись 27, единица хранения №7315.)

[3] Heraldyka Polska,Dr Franciszek Piekosinski,Krakow,1899.

[4] Orbis Polonvs,Simone Okolski,Cracovie,1641

[5] "Свидетельство",РГИА, фонд 789, оп.10, дело 73, лист 2.

[6] Брокгауз Ф.А. Энциклопедический словарь под ред. проф.И.Е.Андреевского, СПб.

[7] ru.m.wikipedia.org  Чистяков Павел Петрович - Википедия

[8] Мобильный_LiveInternet_РУССКИЕ_ХУДОЖНИКИ.


[9] "Честь", Георгий Ишевский.

[10] "Кадетские корпуса и российские кадеты",В.М. Крылов.

[11] Описание изготовленных и утвержденных проектов нагрудных знаков, жетонов и знамен кадетских корпусов, собранных Военно-историческим музеем артиллерии, инженерных войск и войск связи:  Александровский парк, 7, Санкт-Петербург;
  сайт

[12] "Житие преподобного и богоносного отца нашего СЕРАФИМА, саровского чудотворца", Л.И. Денисов, Изд. Мос. Патриархии,1998

[13] А.В.Жиркевич,"Настоящий друг русских классиков.
И.Репин, Л.Толстой, И.Айвазовский и другие современники в дневниках и письмах Александра Жиркевича", Мос., Худ.литература, 2017

[14] Источники:
   1)Морской корпус - альма-матер офицеров флота. Самое интересное в истории Российского флота. Владимир Додонов. https://korvet2.ru/
   2)Высшее Военно-Морское училище имени Фрунзе. История. Морской кадетский корпус. Victoria Kozlova. https://victoriiako.livejournal.com/
   3)Морской кдетский корпус в Санкт-Петербурге. История ВВМУ им. М.В. Фрунзе.  Victoria Kozlova. https://victoriiako.livejournal.com/
   4)Адмирал А.А. Попов - флотоводец и кораблестроитель.
Владимир Додонов. https://korvet2.ru/
   5)Морской корпус Петра Великого - Санкт-Петербургский военно-морской институт. Геннадий Колевид, № 51/65. https://adresaspb.ru/
   6)Морской кадетский корпус в Санкт-Петербурге. https://therussiannobility.rusff.ru/
   7)Знаменитые кадеты. https://nashsadik4.dswebu.ru

[15] .(Кронштадтская трагедия 1921г. Вопросы истории. 1994. №1.).

[16] "Поэт Николай Арнольд", "Мономах",№3(58)-2009,"Электронная версия".

[17]"Бесценный дар",Луиза Баюра,"Мономах",№3(10),1997г.,стр.36-39

[18] Газета "НОВОЕ ВРЕМЯ", 1911 г., № 12842. "Заметки". 

[19] Евангелие от Матфея, гл.7, стих 8.

[20] "Константин Тон",Т.А.Славина, Стройиздат, 1989.

[21] Молитва седьмая, святого Симеона Нового Богослова. 
     Последование ко причащению. Православный молитвослов.
     Издание Московского подворья Свято-Троицкой Сергиевой
     лавры, Москва, 2005.

[22] Справочная книжка и адрес-календарь Симбирской губернии 
     на 1916 год.

[23] Евангелие от Иоанна, гл.15, стих 13.

[24] "Этюды. Художник Павел Ильич Пузыревский."
     "Акварели. Художник Павел Ильич Пузыревский." -
     Андрей Пузыревский, YouTube и ВКонтакте.

[25] Слайд-шоу: Картины П.И.Пузыревского из интернета...

[26] Опера-фильм "Фауст" Гуно, Киевская студия, YouTube.

[27] Кронштадт 1921 - Наумов В., bookscafe.net