Сон, навеянный музыкой, за секунду до пробуждения

фон Бар Алекс-Эрнст
   Позвякивая пустыми вёдрами, покачивая полными бёдрами, шла Алевтина по воду. Поутру. Мимо остывших лежбищ, заброшенных стойбищ, забытых становищ. Мимо простреленных стрельбищ и нетронутых пастбищ. Мимо молчащих скопищ, убогих рубищ, запретных игрищ, унылых зрелищ… Шла по поводу? Ах да, по воду! По воде стелился дым далёких пожарищ древних книгохранилищ.

   Выйдя на бережок, Алевтина высоко подоткнула подол ситцевого сарафана и грациозно изогнувшись, зачерпнула. Дым стоял коромыслом. В этом не было смысла, но был умысел и шарм. Шарманщик Карло негромко заиграл «Smoke On The Water». Буратино бросился в воду и поплыл саженками. Выбравшись на противоположный берег, он посмотрел на Алевтину снизу вверх взглядом невинного ребёнка, да так и застыл перед ней, часто моргая круглыми глазками. В мокрых штанишках, с большой каплей, висящей на кончике длинного носа.
   — Чё те надо, шкет? — добродушно спросила Алевтина.
   — Тётенька, подайте пять сольдо на новую куртку для папы Карло.
Алевтина по-сёстрински ласково погладила его по головке и посадила занозу.
   — У, древесина! — в сердцах сказала она и по-матерински огрела Буратино пустым ведром…

   — По ком звонит колокол? — встрепенулся старик Державин.
   — По вам, батюшка, — почтительно ответил Карло.
   — За державу обидно, — молвил Державин и благословляя направо и налево, сошёл во гроб. По гроб жизни. Стая белых лебедей, давно круживших над Алевтиной, опустилась на землю и окружила её плотным кольцом. Та посмотрела на них оценивающим взглядом и через голову решительно сняла сарафан. Белые лебеди тут же превратились в гадких утят. Упс… Но из камышей уже спешил к Алевтине могучий чёрный лебедь с плотоядно-алым клювом. Увидев её, дебелую, белотелую, белокурую, белозубую и белоглазую, он радостно затрубил и громко захлопал крыльями. Алевтина уселась на него верхом и нежно обняв за шею, пророкотала:
   — Поедем, красавец, кататься!
   — Эх, ма! — воскликнул шарманщик Карло и full volume урезал «Чёрный бумер»…

   Штирлиц спал глубоко и спокойно, и мог проспать ещё двадцать минут, если бы не эта громкая музыка. «Какой славный сон! В нём было, как в детстве, тепло. Вот только к чему эти пустые вёдра?», — подумал он, выбираясь из стога, в котором ночевал с незнакомой плясуньей из варьете «Friedrichstadt-Palast». Впрочем, к утру Штирлиц уже знал о ней всё. А вот о том, что стремительно летящий к Земле метеорит средних размеров, спустя четверть часа упадёт в районе безымянного пруда в малонаселённой сельской местности, не знал даже Штирлиц. Об этом только что узнали несколько человек в Москве. Узнали и, наконец, вздохнули с облегчением.