Очная ставка -
следственное действие,
в ходе которого проводится
одновременный допрос ранее
допрошенных лиц при наличии
в их показаниях существенных
противоречий.
Следователь предупредил нас об ответственности за дачу ложных показаний, спросил, не являемся ли мы близкими родственниками, и велел секретарю вести протокол. Девушка явно впервые присутствовала на мероприятии с участием селебритиз, это заметно было по глубокому декольте и густой паутине лака на волосах.
За столом сидел известный писатель П. и цепким взором обводил унылое помещение и присутствующих, словно пытаясь оценить удельный вес сюжета. Никто не знал, как он выглядит, поэтому всем троим хотелось разглядеть его в мельчайших деталях. Последствия культа были налицо, точнее метафизика культа сказалось на его теле — мельчайших деталей не было. Он был невероятного роста, как баскетболист, с охватной грудиной и могучей шеей. Руки — словно кувалды, которые могут прихлопнуть секретаршу одним ударом, как звенящую муху. На нем был то ли смокинг с обшитыми шелком лацканами, то ли халат расшитый бисером — довольно сложное сооружение, а в руках — четки из полудрагоценных камней.
Я выглядела гораздо скромнее, но как говорится, «бедненько, но чистенько». Пиджачижко аккуратно подлатан в нужных местах, нитка фальшивого жемчуга и реплика сумочки Прадо. Мои гонорары давно не позволяли шиковать.
— Начнем с гражданки Градовой, она предъявляет претензии, а мы никак не можем понять в чем суть.
Сразу началось явное давление на свидетелей, то есть на потерпевших.
— В чем суть? Украли сюжет, мою жизнь, так сказать... И даже хештэг не поставили. — Слово «хештэг» следователь, похоже, слышал впервые. Я продолжала. — Видите ли, у меня есть основания полагать, что последняя книга подозреваемого — является не то, чтобы точной копией, но пародией на мою книгу.
— Во-первых, здесь пока нет подозреваемых. Во-вторых, пародии не запрещены. Вон Галкин Путина пародирует, и ничего, — следователь как-то издевательски щурился. Великий писатель П. сохранял молчаливое достоинство. — Путин, говорят, даже иногда смотрит видео, сам смеется.
— Была бы я была Путиным, тоже бы смеялась… Одно дело пародия на знаменитость или мировой бестселлер, когда все понимают в чем суть, другое дело — когда тебя, неизвестного автора, в фарш прокрутили, и котлет налепили... Вот взять, к примеру, наших главных героинь. Олеся и Саша - обе «продвинутые московские блондинки», первой 36 лет, а второй - тридцатник.
— Ненаказуемо! — прервал меня следователь. Было видно, чью сторону он занимает, я не ошиблась.
— От их имени ведется повествование, это авторский прием, погружающий читателя во внутренний мир героини. Только у Саши — нет внутреннего мира. Пустая она, как подстаканник, из которого стакан вытащили.
— И тоже не вижу состава преступления.
— Вот посмотрите только, как начинается мой роман. «Самое страшное уже произошло. Мне уже больше чем тридцать три. Я не ношу Брегет и Прада...» И у него — «Я решила встретить свой тридцатник, несясь по дороге на мотоцикле…»
— Вообще ничего общего. Тут часы, там — мотоцикл. — Секретарша, судя по всему, записывала только реплики следователя, пропуская мои показания. Я замечала это, когда стук по клавишам прекращался. Еще чуть-чуть и обвиняемой буду я сама.
— Хорошо, вот дальше начнется. У меня учительница суфийского танца из Москвы, а в его романе — преподаватель танца из Египта.
— Не вижу совпадений. Зиро. Вы что-то путаетесь в показаниях… Лучше уж мы зачитаем вам заключение литературного эксперта. Итак. «Текст проверен в системе антиплагиат, и критических совпадений не выявлено»… — секретарша скрупулезно отстучала последнюю фразу.
— Простите, ну дело же не в совпадении слов и предложений, а в использовании сюжетной линии, символического ряда произведения! Ну посмотрите, к примеру, танец? С его помощью играют судьбами, меняют законы Вселенной!
— Да меняйте сколько угодно, лишь бы в рамках уголовного кодекса! — майор имел стройную, непоколебимую концепцию бытия.
Но я решила не отступать.
— Их жизнь — до определенных пор, — гламурная, наполненная всяким эзотерическим «мусором» и легкомысленная, как у бабочки Чжуан-цзы — меняется через «точку поворота», когда героини перестают влиять на свои судьбы и попадают под влияние знаков, мистических встреч, чужих траекторий...
У меня тоже был подготовлен текст претензии, поэтому я решилась зачитать, чтобы не сбиться от волнения.
«Олеся Градова также, как и Саша Орлова, выполняют роль шакти — супруги Бога Шива в смысле генерации разрушительной женской энергии. Понятие «шакти» встречается на страницах обоих произведений. Только Олеся использует эту энергию для личного счастья, пытаясь собрать и отжать этот мир как цитрус, предложив возлюбленному «в бокале с трубочкой». А Саша — сражавшаяся с «гендерным террором», — чуть сама не стала главным террористом и «моджахедом» в юбке. Собственно, чем и гордится, потому что нашла свой «рычаг Архимеда», как Олеся - «формулу Эйнштейна».
Следователь поперхнулся при слове «моджахед» и отпил воды, прополоскав заодно и горло.
— То есть экзистенциальные смыслы расходятся, как швы на ткани бытия… — майор говорил не своими словами, хотя шпарил уже не по написанному.
— Может швы и расходятся, но сходство очевидно: кроме того, у каждой героини есть свой «саундтрэк». У меня — это Arabika из альбома «Дорога в Багдад», в «Солнце» — Moonchild Кинга Кримсона.
— Как пишется «мунчалт»? — уточнила секретарша. — Я подскочила к ней, и быстро набрала на клавиатуре латиницей. Не люблю опечаток.
— Я опять не вижу сходства. Я заранее, между прочим, прослушал и Кримсона вашего, и «Дорогу в Багдад». Нет сходства! — майор радостно потер руки, как будто выиграл в преферанс.
Что-то демоническое мелькнуло в его взгляде. Я бросила взор под стол и увидела ноги в алом трико. Во время карантина я видела в зум-конференциях таких субъектов — сверху сорочка с галстуком, а под ней — семейные трусы.
— Как вы думаете, Виктор Олегович, есть ли зерно истины, в том, что говорит гражданка Градова?
Все-таки не было ко мне уважения. Я — «гражданка», а он — «Виктор Олегович». Коррупция везде, и майор в лосинах не исключение.
— Нам ли говорить об истине, а если и говорить — то не здесь. И без грибов я вообще о ней не говорю. — Голос у писателя П. был под стать его могучей фигуре — зычный, глубокий, как у оперного певца. Секретарша как-то мечтательно откинулась в кресле.
— Если бы я с чем-то и сравнивала, — девушка с декольте вдруг присоединилась к общему дискурсу, — так это с Дэном Брауном. Он тоже говорил о том, что женщины со времен Христа правят миром. А мир вообще, возможно, создан женщиной.
— А как на самом деле? — у следователя блеснул огонек в глазах, а на голове водрузилась маленькая остроухая шапочка.
— На самом деле? — я как-то потеряла немного нить рассуждений или заволновалась, как на экзамене, когда достался сложный билет. — Это пока науке неизвестно.
— Вот-вот, науке не известно, а вы тут с претензиями. Даже Дэн Браун ничего не предъявляет, а вы накатали жалобы…
— Хорошо, вот последний аргумент. Краеугольный камень. В обоих романах говорится о том, что камень во главе всего.
— У Виктора Олеговича камень — треугольный, а у гражданки Градовой — круглый как бильярдный шар! — секретарша хорошо подготовилась.
— Ну вот, опять несовпадение… — следователь сдвинул шапочку на лоб и теперь она напоминала забавные рожки.
— Да, и самое, наверное, главное отличие, мой роман «Танец» — это история, записанная, как калька с реальности, задуманная Создателем. В то время как «Солнце» — метафора на жизнь, которая — калька с Замысла Творца... — все что я говорила, пустым эхом отражалось от штукатуренных стен.
Аргументы заканчивались, и счет был не в мою пользу, хотя великий писатель П. даже практически ничего не сказал. Секретарша никак не могла определиться, как написать «метафора». В голове было только «meetoo”. Очная ставка становилась какой-то бессмысленной, противоречия не снимались, истина не проявляла свой лик.
— Вы можете что-то добавить? — следователь все-таки ждал, что великий гуру как-то включится в дискурс.
— «Товарищ следователь», давайте уже не тянуть, расскажем нашему «дорогому истцу», как тут все устроено… Честно говоря, уже начинаю уставать от этого цирка. — Известный писатель П. видимо решил ускорить процесс брожения.
Пришлось вызвать подкрепление. В комнату вошли двенадцать человек — возможно, присяжных. Или литературных критиков со стороны ответчика. Они сразу начали сбиваться на стороне писателя П., благоговейно приседая и даже как-то задерживая дыхание. Они смотрели на «следователя», которому судя по всему и предназначалась партия. Однако теперь у него был явно другой репертуар.
— Только давайте без протокола, — махнул он помощнице. — Гражданка Градова, когда МЫ ВАМ ПЕРЕДАЛИ идею романа? Ну то есть когда ВАМ В ГОЛОВУ ПРИШЛА ИДЕЯ КНИГИ? — он словно чеканил слова, а не произносил их, акцентируя каждое слово.
— В 2010 году.
— Да, десять лет назад. И что вы сделали?
— Написала книгу.
— Она имела успех?
— Нет, ее даже как-то не особенно…
— Вот именно. Мы попробовали, думали что-то получится. Я между прочим был на вашей стороне, ходатайствовал, так сказать. А вы нас подвели. Поэтому мы флешку передали нормальному писателю.
— Что значит «флешку передали»? — я укрепилась в мысли о сговоре против меня, а также ряде противоправных действий.
— Ну мы всем подающим надежды выдаем «флешку». Смотрим, что из этого получится. Если неизвестный автор так и остается неизвестным, — лавочка закрывается. Ну мы и делаем recycling, если что-то пошло не так.
— Это типа вторичной переработки что ли?
— Именно! Без потери качества, и даже с некоторым added value.
— И что, я типа не оправдала возложенных?...
— Ну я бы не был столь категоричным, но тут вот есть некоторые креативные товарищи, которые не любят своей работы, копают от забора до обеда, а нам потом идей не хватает, приходится постоянно «ресайклинг» делать.
Личины этих «креативщиков» начали проявляться при свете люминисцентных ламп. Мало они походили на литературных агентов или специалистов по авторскому праву. От группы посетителей отделился один, видимо самый главный.
— Вы конечно можете претензии всякие предъявлять, подавать иски в прокуратуру, да хоть в Гаагский трибунал. Но мы бы советовали свернуть активности. Поймите, девушка, ведь именно благодаря Виктору Олеговичу весь этот балаган, под названием «русская литература» и держится на плаву. Не будет нашего «известного писателя П.», — ничего не будет. И вас всех тоже не будет, это ясно? Что вы там говорили — «хештэг»? — он помахал распечатанным протоколом нашей беседы в формате очной ставки. Видимо секретарша все-таки по началу фиксировала наш разговор. — Ну поставьте вы хештэг в конце концов…
Я подписала какие-то бумаги с отказом от претензий, вытащила рафаэлу из вазочки на столе секретарши и вышла из кабинета под стук собственных копыт (зачеркнуто) (сделана отмена) под стук собственных копыт. В мире больше не осталось вопросов, как и существенных противоречий.