***
На дороге, по которой двигался санный обоз партизан, возникли прыгающие точки. Очень скоро батя рассмотрел каурого жеребца особоотдельщика Шустова, что скакал аллюром. За ним неслись двое партизан из разведки. Остальные трое были из боевого охранения, но он их рассмотрел позднее.
Возница Ани сказал "чу!". Лошадь всхрапнула и замерла как вкопанная.
-Лысанка, стоять, - сказал возница, но это можно было не говорить.
Голос прозвучал звонко, словно колокольная медь. Так звенел морозный воздух.
Шустов , видя длинный хвост из лошадей и изготовившись к бою седоков, стал осаживать. Жеребец, скользя копытами и едва не кувыркнувшись в кювет, остановился и затанцевал перед Батей.
- В Покровах, тьфу ты... - наклонился он в седле. - Каратели! Может "Помпеем", если налегке.
Он хотел произнести "поспеем", но послышалось то, что послышалось...
Батя знал, что большая часть отряда занята в диверсиях на коммуникациях.
- А что же, часть груза здесь, волкам на угощение? - сказал он, глядя в расширенные глаза Шустова и тут же понял, что плюнул себе в душу.
Через час большая часть обоза без груза уже скакала к деревне, до которой было километров пятьдесят. Но - над снежной щетиной деревьев там, вдали, уже вился дымок пожарищ. Наверняка, и немцы, и прихвостни только начали жечь, - так уговаривал себя каждый партизан. И - вместе с тем росла сила и уверенность, что они поспеют вовремя. И некая таинственная добрая сила окажет им помощь. И каратели не поспеют убить многих, иначе ледяной холод расплаты накроет из раньше, чем настигнет партизанская пуля и шашка, чем пристукнет их Дед Мороз...
Качественным опасением Шустова было то, что ребята в секрете могут не заметить "ягедов" (так они звали "ягедкоманду") и те грамотно рассекут обоз огнем из засад, зайдя в тыл и окаймив дорогу. У секрета не было ракетницы, а если б и была - пустить ее, означало б рассекретить себя.
А немцы выставив на окраинах огневые точки, согнали всех жителей на площадь. Высокий жандармский чин их допрашивал на принадлежность к активистам и сочувствующим. За нерадение тут же был убит выстрелом в затылок один из четырех "кустовых" полицаев. Толпа охнула, вскрикнула и подалась было назад. Но немецкие плоские штыки тут же упёрлись в людей, отливая синевой. А с крыльца сельской управы один из чинов с оранжевым орлом на рукаве полоснул очередью наверх из чудного пистолет-пулемета в кожухе с дырками и косым магазином.
-Цурюк, штоять всем! - гаркнул он. - Непослушные русские свиньи, это последний мягкий приказ. После этого за неподчинение - расстрел!
- Где же мы , господин немец, будем жить!? - заголосила баба . - У меня дитё малое...
Она тут же прикусила язык. А немец не унимался. Одним движением он приказал обер-фельдфебелю вывести ее на середину площади. Тот бряцнул каблуками о натоптанный снег и фыркнул на полицаев По немецкому оцеплению прошел тихий смешок, высокий немец также усмехнулся. Через минуту женщина стояла на середине, подняв руки для защиты. С нее сорвали шубу и пузовый платок, она лязгала зубами и всхлипывала.
Немец, давний очередь, указал на нее:
- Пока не выдашь партизан, будешь стоять здесь. Замёрзнешь! Все слышали, русские свиньи?!
Он надменно оборотился, когда услышал приглушённые: "Сам свинья, захрюкай ещё". Кровь бросилась ему в глаза. Видя это, женщина побелела ещё больше. Ее руки обмякли, ноги согнулась. Вся она точно сломалась - рухнула в снег. Затем поднялась на колени и возделанные руки наверх:
- Господи, да когда ж это кончится... Треклятые, изверги! Вы ж все равно всех убьете, пощады от вас никому не будет, - воскликнула она сквозь плачь, который разрывал ее изнутри.
От ее взгляда попятились даже немцы. А у Гетца появилось желание - продырявить ей голову штыком, на худой конец пулей. Так она смахивала на его берлинскую любовницу, что он уже боялся: как будет выгонять из себя это воспоминание?
В этот момент на колокольне ударил набат.
-Партизанен! - раздался вопль оттуда.
Перед деревней с шипением, как змеи,исполнялись две фиолетовые ракеты и опустились в сторону лесной дороги. Раздались хлопки 50-мм минометов, закопанных по периметру вместе с тремя станковыми МГ, один из которых густо затрещал.
Площадь пришла в движение. Бабы и ребятишки принялись кричать размахивать руками, жандармы, и полицаи, а также солдаты охранной дивизии ( до усиленной роты), тут же принялись стрелять людям под ноги. Затем, повинуясь движению Гетца, усадили всех в снег.
Тот давно вынашивал черные мысли - как только услышал стрельбу. И тут же приказал:
-Обер-фельдфебель, отделите два десятка этих свиней, гоните на окраину. Выставите их так, чтобы бандиты боялись...
Остальное потонуло в грохоте и треске.
Гетц немедленно сел в кабину бронемашины и захлопнул стальную дверцу.
***
Как только первые кусты взрывов взметнулись метрах в двести, Шустов тут же подал знак. Обоз раздался веером: честь саней ушла в лес во все стороны. Деревню ещё скрывал лес. Но он не учел верхушку колокольни, что наверняка обозревал хотя бы часть этого дефиле, говоря про военному.
Именно оттуда наверняка враг корректировал огонь. И как только сани скрылись за кюветами и среди деревьев, тугой посвист пропал. Немцы кинули ещё пару минут и притаились. Зато с лязгом на околицу выкатил маленький, точно игрушечный броневик с приземистой решетчатой башенкой. В ней крутилась вьюном автоматическая пушка с пулеметом. Броневик совершил поворот и замер среди сугробов. Вскоре в обруче башенке возникла голова в меховой шапке с отворотами - немец изучал в окуляры местность.
-Смекалисты,и наобум не действуют, - процедил Шустов и вовремя убрал свой бинокль на подкладку.
К тому времени солнце уже проглянуло из-за лохматых туч и окрасило ноздреватый сугробы среди деревьев и белую равнину перед пригорком, где раскинулась деревня. А они уже скрытно подошли через лес, переодевшись по пути в маскхалаты. Большую часть партизан на санях под началом Бати Шустов отправил в обход к северной окраине, от которой было всего метров сто с небольшим через лес. Сами они должны были сковать противника ложным маневром и отвлечь его.
-Узнать где у них минометы и прочие гостинцы, - произнес Шустов сквозь зубы своему помощнику Антипова. - А то мы здесь до взвода положим, когда наши ударят.
- Так-то оно, да все у них замаскировано. Умеют прятаться гады.
- Сам виду. И эта жаба на кой только выкатилась...
Антипов был из кадрового резерва органов, мужик толковый, но немного мягкий. Некоторое время перед войной пересекался по комсомольской работе с Варенцовым и был о нем крайне неопределенного мнения. Больше сомневался, чем доверял. // В характеристике так и написал//
- Товарищ Шустов... - глаза Антипова расширились, он ими указывал вперёд.
Там запестрела толпа народа. Вообще не толпа - группа человек в двадцати, за которой и по сторонам прятались немцы в белых теплых куртках-комбинещоназ и меловых шлемах. Бабы, ребятишки и старики сжались в одно трепетное пятно. Посмотреть ближе он смог, когда вновь лиловые лохмы скрыли оранжево-золотой шар. В окуляры было видно, как старики стоят, опустив бороды и опершись на палки; женщины, прижимая деток, машут руками или поднимают маленьких над собой.
- Паразиты...
Шустов поманил к себе Виктора-снайпера из боевого охранения, который был его секретный сотрудник:
- Держи на прицеле. Огонь только по команде. В первую очередь - офицера.
- Есть.
Понятно, что без офицера немцы испугаются и спасают. Если и успеют кого прикончить, то немногих. Это конечно было слабым утешением, однако утешить все же могло.
Люди на околице будто разом упали на колени, стоять остались лишь старики. Они сняли шапки. Один поклонился, обнажив голову в венчике белых волос. И тут произошло неожиданное. Броневик спрятал в свое чрево голову, в стальных его недрах заурчало пронзительно. Башенка развернулась и врезалась очередью куда-то влево, где от деревьев с шипением разлетелись трассы и кора с ветками.
Раздалось многоголосое "ура-а-а!",; которое совсем сбило Шустова:
- Что они, раньше, не по плану?! Они же все лягут!
В следующий момент раздалось с десяток выстрелов, среди которых в большинстве угадывались СВТ-40, которых в отряде не было. Немцы в оцеплении стали валиться в снег - из них вылетали кровавые хлопья. Броневик, лязгая, поехал на людей, затем нерешительно замер, испуская клубы. И тут произошло самое неожиданное. Люди вскочили и навалились на солдат, упавших в снег и смотревших в сторону леса сквозь прицелы. Шустову даже показалось, он слышал крик - "за Родину!"
Броневик, лязгая, поехал на людей, затем нерешительно замер, испуская клубы.
Слева на лесом вскинули три красные ракеты. И тут же ожили два германских станкоча, захлопали спрятанные минометы. Пунктиры очередей стали обдирать лес. Немцы явно били наугад от нервов. "Ура" гремело уже там, где положено - на северной окраине. И тут из леса раздались размеренные удары и тугой посвист -летели явно мины покрупнее. Они вскинули высокие, почти пятиметровые фонтаны земли. Невидимый союзник пристреливали я по выдавшим себя огневым точкам.
Так как немцы прекратили огонь, явно ошалев от такой наглости и густая пелена взрывов надёжно их прикрыла даже от биноклей, Шустов скомандовал:
- Вот и мы начнем помаленьку... Вперёд, короткими, под подошву. Приготовить бронебойные!
Короткими перебежками, зигзагом, залегая, они преодолели пространство метров в двести пятьдесят. По ним изредка строчили стонкач. Раздался крик и Шутов увидел двоих партизан а окровавленном, пробитом белом одеянии. И почувствовал свою вину - не доглядели. А может и не доглядели: он был за командира. И всеми фибрами ощущал каждого из своих подчинённых. А этих двух - перестал понимать. Поэтому недоглядел и потерял. А значит - в чем- то потерял и себя. И это было тревожным знаком.
* * *
...Кто-то закрался ему в душу. Ищи врага в себе...
Они были под подошвой холма, который опоясывал спуск в рубцах шин.
Множество белых фигурок показалось из лесу справа, куда только что скатились с неба красные потузающие звёздочки. Фигурки также бежали с маневром и, падая, перекатывались по снегу. Туда устремлялись трассы с броневика и уже только из одного врытого, замаскированного МГ. (Шустов ясно видел, как в своем окопчика допрежь немцы в количестве трёх хлопали перчатками и каблуками, пытаясь согреться; тёрли уши под шлемами и шерстяными масками. Затем в окоп влетела мина 80 мм и всех разорвало в клочья, разметав по русскому снену. Понятно, было не жалко.) Затем три мины упали метрах в тридцати от щалегшиз под холмом - из обдало жаром и мерзлыми комьями. Осколки с кизгом пронеслись и задели кого-то.
-Мамочка, как больно! - прошипел чей-то неузнаваемый голос, налегая на "о".
Наверх, живо! - скомандовал Шустов.
Они, пригибаясь, пошли к верхушкам изб, когда возник стальной короб под углом ; из решетчатой башни по ним стегнуло. Но- с перелетом, хотя все тут же упали в снег.
- Товарищи, слушай... Приказываю, с дистанции прямой видимости по бронемашине бронебойно-зажигательным - огонь!
Ударили почему-то залпом. От бронемашины полетели искры. Но она спала маневрировать, изрыгая пламя из обоих стволов. Снова кто-то закричал и снег окрасился кровью. Тут же возник трассеры - лёгкий снаряд вслед за запоздалом хлопком прошел в полуметре от стального корпуса. Второй сорвал у бронемашины колесо и она на полном ходу завалилась на бок.
- Ура-а-а, за Родину, за Сталина! - закричал Шустов; он поднялся, картинно потрясая над головой ППД-38. - СМЕРТЬ ФАШИСТСКИМ ГАДАМ!
-Ура-а-а! - донеслось сомвсех сторон.
Партизаны вставали со всех сторон, почти невидимые на снегу. Стреляя на ходу, во весь рост, они достигли околицы.Броневик дымился, покрытый выщербинами и пробоинами. Люди расправлялись на снегу с жандармами. Они облепили их на снегу. С сорванными шлемами и подшлемника Михайлович, с расцарапаными лицами, они представляли жалкое зрелище. Мгоние кричали "найн", "них" , что они не нацисты и конечно, что у них маленькие дети и они хотят жить.
-Я те дам " Киндер", собака! - воскликнула красивая худая баба, связывая одному из них руки платком. - Пожечь всю деревню хотели!
Один из жандармов резким движением отряхнул с себя детей, ударом ноги отшвырнул старуху и кинулся к своей винтовке. Но его опередил старик с лысиной. Он молодцевато вырвал винтовку из снега. Присев, сделал выпад. Немец с разбегу налетел на штык. Выпучив шлаа, он некоторое время стоял, хватая ртом воздух. Затем стал оседать в снег, приговаривая:
-Ич бин лидох!
-Какой там черт "отдохнуть"! Дохлый... - старик молодцевато вырвал штык. - С детишками-то воевать, грех последний! Паразиты!
Он смачно плюнул в уже лежащего жандарма и перекрестил свою грудь:
- Упокой душу красную, Господи, наставь на пути истинный. И мне, грешному, спустились хоть парочку грехов! Одиннадцатый уже по счету... Или с той войны десятерых на штык посадил...
Тут же в него едва не угодила пуля. И распахнутой дверцы вылез Герц с кровью
через все лицо. Стреляя из маленького, почти игрушечного "Вальтера", он рухнул в снег и стал уползать.
-Держи, супостата! - закричал старик, вскидывая винтовку и передёргивать затвор.
Но тут е едва не был сбит с ног молодым партизаном, и выстрел его пришелся далеко в небо.
- Отец, живьём надо брать... Офицер!
- Вижу, что не унтер! Токма не офицер, а бандит и душегуб, такого и не грех до цугундера...
К ним подбежал Шустов. Он только что дал команду продвигаться вперёд, прижимаясь к стенам домов, уничтожать захватчиков в самой деревне. Справа вовсю полыхала стрельба. А слева из леса цепью бежали люди в маскзалаты и шапках, также крича "ура".
Шустов задержал на них взгляд и тут же с разбегу нырнул в пулеметный окопчик. До этого он выстрелил из ППД, но услышал лишь клацанье металла. А времени на перезарядку не осталось. Полузакрыты землёй немец вцепился в затворную раму и уже поворачивал дырчатый кожух ствола на бегущих неизвестных. Дважды врезав ему прикладом, Шустов снова выбрался наверх. В голове у него было неспокойно. Партизаны?.. парашютный десант? У них и минометы и своя артиллерия. По крайней мере одна Сорокапятка. Знать бы кто...
Он едва не споткнулся о б лежащего, это был молоденький парнишка-разведчик, который первый достиг околицы. На белой груди у него запеклась кровь. Он тяжело дышал:
- Ушел, гад, матерый...
Шустов оборотился в сторону баб с ребятишками:
-Помогите! - и бросил на снег индивидуальный пакет, хотя у бойца такой же имелся.
И бросился вперёд.
***
Десантники наступали...