За три часа до этого Роман, шахтер с тридцатилетним стажем, неподвижно стоял, боясь даже моргнуть, и смотрел с разинутым ртом на чертову штуку.
Все знают, шахты поглощают человека своим черным нутром, высасывая из него и молодость, и здоровье. За свою долгую трудовую жизнь под постоянным надзором смотрителей шахты, Роман привык к статусу покорного раба и принимал все, как должное. Он, как и все «не арийцы», работал в этих черных безднах восемнадцать часов в сутки, без выходных, взамен получая только право на жизнь. Тех, кто отставал, кто был ненужен, пристреливали в ту же секунду. Страх перед смертью давал Роману силы, чтобы продолжить каторжную жизнь. И безусловное ожидание тех скупых шести часов, за которые он должен был успеть принять пищу и поспать.
Но теперь кое-что изменилось. Роман знал, что находка изменила его «жизнь» (если это можно было назвать жизнью) навсегда. Но в какую сторону? В худшую? Или наоборот? Роман знал, что хуже уже не будет. Не решаясь что-нибудь предпринять, он просто стоял и смотрел на гигантскую штуковину, торчащую из стены угля.
За его спиной в таком же оцепенении стояли еще несколько рабов. Всего пол часа назад в этом гроте гудели буровые установки, стучали молотки. Вдруг установка наткнулась на что-то твердое и остановилась. Решив, что это очередная каменная глыба в толщи угля, работники, в том числе и Роман, начали бить кирками по черной стене. Громадная стена неожиданно рухнула, похоронив под собой паренька по имени Саша. Пока другие его выкапывали, остальные, под руководством Романа, неподвижно любовались тем, что появилось из-под обрушения.
Это было нечто круглое, огромное и светящееся. Стоны умирающего Саши заполняли грот, но у шахтеров не было сил и воли помочь ему. Всеми овладел благоговейный страх. Штуковина занимала всю стену высотой в десять метров, в самой глубокой точке угольного грота. Это определенно был механизм сферичной формы, большая часть которого находилась в толщи угля. Он был покрыт извивающимися голубыми линиями света, освещающих шахту.
Роман много чего повидал в своей пустой жизни, однако такого - никогда. Саша уже притих, но шахтеры продолжали неподвижно смотреть, как будто некая сила пригвоздила их.
Вдруг штуковина загудела. Рев, исходящий из его глубин, становился все сильнее и сильнее, но люди не побежали. Грот начал трястись, угольные стены падали на стоящих людей. Роману показалось, что это землетрясение. Он понял, что им оттуда уже не выбраться. Им овладело некое удивительное чувство свободы и легкости. Он громко засмеялся. Звонкий смех утонул в шуме разрушающейся шахты. На стенах появлялись все более и более глубокие трещины.
Один из шахтеров без единого крика провалился в гигантскую трещину образовавшуюся на полу, рядом с Романом. Еще одна встряска, и весь угольный пол грота вместе со всеми стоящими там людьми канул в черную бездну.
* * *
Грузовой лифт со скрежетом тяжело спускался в грот. Огромные прожекторы освещали бетонную шахту лифта, за которой следовал настоящий угольный ад на гигантской глубине. Эти земли были богаты углем, и империя не щадила ни миллиметра захваченных территорий, выжимая из них все, что можно с помощью абсолютно бесплатной рабочей силы.
Смотритель шахты, пятидесятилетний офицер в отставке Дарен Хальфельд, нервно кусал губы, тихо проклиная тот день, когда он вступил в эту должность. Хальфельд боялся шахт, поэтому спускался сюда крайне редко, оставляя тут своих подчиненных унтер-гестапо, которые ночью докладывали ему о всех происшествиях и погибших, чтобы Хальфельд смог распорядиться получить из села еще рабочих. Каждая смерть заставляла его нервничать. Конечно, не из-за любви к «не арийцам», а потому что приходилось отправлять прошение хозяину села, ублюдку и молокососу Отто фон Дрейзеру, который, как назло, всегда отправлял самых вялых и больных.
Но сегодня доклад поступил намного раньше. Из-за обвала погибли сорок три шахтера. В селе и то осталось мало народу, значит придется направить рапорт в город, чтобы в село направили очередную сотню не арийских переселенцев и свежую рабочую силу. Хальфельд был не прочь пощекотать нервы Дрейзеру, но в донесении было сказано, что это не обычный обвал.
Грот номер девять, находящийся на глубине семидесяти метров, имел высоту в десять метров и протяженность в полтора километра. В гроте не просто произошел обвал. Похоже под ним самим было свободное пространство, и весь грот просто упал в это пространство вместе с шахтерами, техникой и миллионами тонн угля. И это еще не все! В донесении было сказано, что вместо грота образовалась гигантская бездна, стена которой состоит из какой-то штуки. «Герр Хальфельд, Вам лучше самому взглянуть на это»,- сказал молодой унтер-гестапо, ответив на вопрос Хальфельда на счет штуки.
Когда лифт, спускающий Хальфилда и двоих его подчиненных, миновал бетонный туннель, смотритель ахнул, прижавшись руками к металлическим перилам. Вместо девятого грота под ногами была бесконечная бездна, освещенная голубоватым светом, который в ее глубинах становился гуще, превращаясь в сплошную линию. Свет исходил от одной из стен бездны, состоящей из бесчисленных огромных, округлых штуковин, напоминающих турбины истребителей, только в сотни раз больше. Эти зловещие опухлости примыкали друг к другу, а между ними выступали острые, светящиеся шипы. Другая стена бездны состояла из угля.
- Что за чертовщина?- спросил Хальфилд. Лоб его покрылся капельками пота. Унтер-гестапо, не имеющие право разговаривать с начальником без его разрешения, смотрели вниз. Один из них держал в руке пульт управления лифтом, с нетерпением ожидая приказа начальника покинуть этот ад.
Сам Хальфилд тоже этого хотел, однако сначала необходимо было понять, с чем они имеют дело.
- Это технологическая хрень! Похоже на то! Здесь нет никаких секретных военных объектов, ракетных шахт, подземных лабораторий! Тогда эта штука оставлена Советами! Точно! Секретное оружие!- Хальфилд обратился к подчиненным.- Поднимите нас!
Один из них нажал на кнопку, и лифт лениво начал подниматься. Солдаты облегченно вздохнули.
- Я напишу рапорт. Отправлю его в Фейерварт! Пусть сами решат, что делать!
* * *
Через несколько часов, после жестокого убийства сельского паренька, Катя, тридцатилетняя вдова, живущая за счет своего тела, тяжелыми шагами вошла в сарай. Она была из тех немногих женщин «не арийцев» в селе, лицо которой не загорело до черноты из-за каторжного труда на пшеничных полях, где была занята большая часть женского населения Дарфендорфа. Ее красивое лицо и полное, аппетитное тело были лакомым кусочком для гестапо, которые веселились с ней с утра до ночи, взамен позволяя держать собственное хозяйство и не пахать на поле.
Хозяйство Кати представляло собой маленькую деревянную лачугу, где она принимала мужчин, и сарай, в котором жила ее единственная и потому любимая корова Мура. Катя кормила животное, как могла и чем могла, взамен получая свежее молоко, что делало более разнообразным ее скудное меню и позволяло держать волнующие округлости в форме.
Боль была невыносимой, но привычной. Сегодня с ней совокуплялись почти тринадцать долгих часов семь гестапо, пьяные и поэтому ненасытные. Боль поднималась от ног, концентрируясь под лобком и распространяя свои цепкие щупальца на грудь, которая ныла от многочисленных укусов.
В сарае было темно, однако Катя уловила темный силуэт коровы. Мура лежала на боку, тяжело дыша. Катя бросила ведро и ринулась к своей любимице, к единственному живому существу, которое она любила по-настоящему.
- Мура! Мура! Ты что, заболела, милая моя?,- Катя села на колени рядом с лежащей коровой и начала гладить ее по животу.- Что-нибудь не то съела, скотина ты такая!
Кожа коровы была твердой, как ствол дерева, влажной и невообразимо горячей. Медленное и тяжелое дыхание доносилось откуда-то из глубин, но живот не поднимался и опускался, как при обычном дыхании. Чтобы разобрать в полумраке, что почем, Катя встала и спичкой зажгла весящую старую лампу, приблизив ее к корове. От ужаса она закричала.
Брюхо Муры опухло до предела, превратившись в огромный, неподвижный шар, покрытый густым паром. Конечности судорожно дергались, голова была вывернута назад под неестественным углом, окровавленные глаза наполовину вылезли из орбит.
Вдруг рот коровы резко широко раскрылся, порвались щеки. Нижняя челюсть отделилась от головы и из образовавшейся ужасной раны выползло что-то огромное и черное, похожее на гигантское жало скорпиона, покрытое кровью. Катя бросилась бежать, уронив лампу, однако громадная черная лапа змеиным броском настигла женщину, воткнув в ее тело два острых окончания и подняв на двухметровую высоту. Полумертвая женщина, истекая кровью, весела, словно кукла, на конце ужасной лапы, хозяин которой все еще находился внутри брюха коровы.
Ребристая, покрытая слизью лапа медленно опускала висящую Катю. Она была еще жива. Острия пронзили ее плечи, выйдя со спины. Женщина еле дышала, едва не теряя сознание. Жертву поставили прямо перед опухшим брюхом коровы, которое начало пульсировать, Катя не чувствовала конечностей.
Что-то резко разорвало опухшее коровье брюхо изнутри. Фонтан горячей крови брызнул на жертву. Сквозь туман Катя увидела приближающуюся к ее лицу гигантскую пасть, услышала далекий и неприятный хруст и забылась навеки.