Начинается оно с того, что покупаешь футбольный мяч мальчишкам.
С Троицы, с грозы, с ливня, сбивающего последние весенние цветы, за которыми ездила на луг перед Троицкой субботой, чтобы отвезти родным на кладбище за город.
В начале лета на лугу купами цветёт люпин, тут же полевые лилии, лютики и ромашки, и кажется, что эта красота будет вечной, или, во всяком случае, долгой, но нет, жара, дожди и ветры - и ничего не остаётся, кроме фотографий и воспоминаний.
Каждый вечер, как стемнеет, я выезжаю на велике поить и кормить дворовых кошек, кормлю в четырёх местах, а поилки расставляю в восьми. Жарко и сухо, в середине лета долго нет дождей, и ждёшь вечера, прохлады, тишины и звезд.
Одно за другим приходят полнолуния: первое, второе, третье. Третье уже в самом конце лета, в прозрачных облаках, в дымке. Коты с кошками ждут меня на крыльце, бегут за велосипедом к мискам, по дороге шипя друг на друга.
Один, два, три, четыре...десять, двенадцать. Все на месте, не считая котят, которые как цветы появляются весной и погибают к осени, редкий выживает во дворе среди машин и колёс. Я пытаюсь фотографировать их и размещать в сети объявления, но кому нужны дикие дворовые котята, сеть кишит объявлениями про домашних и породистых...
Солнце приходит в квартиру после обеда, бьёт прямо в окна, и мы собираемся и едем на Днепр или озеро, а соседские мальчишки остаются у нас: во дворе пекло, а мамы на работе и дальше двора не велели уходить.
Или за ягодами в бабушкин сад. Там всё дичает без ухода, особенно деревья, яблони со сливами и вишнями, но и кусты тоже, плющ заплетает смородину, сохнет крыжовник, вся малина в крапиве, теряется в траве клубника, но всё-таки пока ещё вдоволь ягод.
На рынке продают чернику с земляникой, я знаю только одно место почти в городе, на днепровских увалах, где вдоволь земляники, и выбираюсь туда "попастись", а в лес мы так и не выбираемся ни разу за лето. Нужно знать места, где ягоды "чистые", без радиации, а кто их разберёт. У тех, кто продаёт на рынке, ягоды проверяют дозиметром и выдают справку, так что проще купить.
Раньше ездили иногда на дальнее озеро на дизеле, к нему нужно было идти или ехать на великах через лес, но велики тяжело и нервно затаскивать/стаскивать на поезд/с поезда, остановки короткие, а пешком тяжело плестись по жаре, проще прямо из дому на великах доехать до ближнего озера на лугу.
Вода там чище и теплее, чем в Днепре, песчаное дно без ила, но тяжело по жаре бежать туда за нами Тишке, так что чаще мы едем на Днепр.
В середине лета прямо на пляже в парке появляется стая гусей, сначала дюжина белых гусят, потом ещё несколько пёстрых взрослых, гогочут и выпрашивают корм, но мы с собой берём только собачий, а себе только воду попить да книжки.
По книжкам и отмеряется время, одна летняя неделя за другой, я помню прошлые года, когда читала вслух тут же, на пледе на травке в парке "Песнь о Роланде" или "Историю Колчака", или "Оливера Твиста", а в этом году мы читаем " Дон Кихота" и всего "Гарри Поттера", перемежая "Императором Николаем II и судьбой православной России" и "Всемирным светильником", книжкой митрополита Вениамина (Федченкова) о преподобном Серафиме.
Всё это уже читано-перечитано, но приходит 17 июля, а потом 1 августа, и хочется снова взять их в руки. Обычно летние книжки находятся дома или в библиотеках, в книжных магазинах бываю редко, но всё-таки пару книг за лето покупаю: "Слово о полку Игореве в переводах на славянские языки" и "Я полюбил страдание", автобиография святителя Луки Крымского (Войно- Ясенецкого) с обширными комментариями.
"Гроб заранее был приготовлен. Утром пришли мои операционные служанки, обмыли и одели мёртвое тело, уложили в гроб. Аня умерла 38-и лет, в конце октября 1919-го года, и я остался с четырьмя детьми, из которых старшему было 12, а младшему - 6 лет".
И вот таким безстрастным, ровным, спокойным тоном обо всём, обо всех ужасах тюрем, ссылок и пересылок. Когда у меня погиб брат, помню, небольшая книжка святителя Луки "О духе, душе и теле", купленная мной в церковной лавочке и доселе лежащая где-то среди моих книг, какое-то ошеломляющее на меня произвела впечатление.
Тогда я ещё была восторженной неофиткой, и вот этот его ровный, спокойный, безстрастный тон сбивал меня с толку. "Мне нередко приходилось делать исследования на трупах в больничном морге, куда ежедневно привозили повозки, горой нагруженные трупами беженцев из Поволжья, где свирепствовал голод и эпидемия заразных болезней. Свою работу на этих трупах мне приходилось начинать с собственноручной очистки их от вшей и нечистот. Эти исследования легли в основу моей книги "Очерки гнойной хирургии", выдержавшей 3 издания общим тирадом 60000 экземпляров, за которую я получил Сталинскую премию первой степени. Но работа на покрытых вшами трупах обошлась мне недёшево. Я заразился возвратным тифом в очень тяжёлой форме, но, по милости Божией, болезнь ограничилась одним тяжёлым приступом"...
Сейчас это безстрастие, это спокойствие, совершенно другое, целебное действие на меня производят. Летом я всегда жду 1 августа, Серафимов день, когда как-то словно перегорает Солнце, и сменяется июльская жара августовскими звёздами. И он приходит в свой срок.
Святитель Лука о жизни на Енисее в станке за Полярным кругом:"Весь день и ночь я топил железную печку. Когда сидел тепло одетым за столом, то выше пояса было тепло, а ниже - холодно. Иногда по ночам меня будил сильнейший удар грома, это трескался лёд поперёк всего широкого Енисея. Недолго я получал пищу от бабы, которая обязалась стряпать для меня: она подралась со своим любовником и отказалась готовить мне. Пришлось первый раз в жизни попробовать самому себе готовить, о чём я не имел никакого понятия. Не помню уже, какой курьёз случился у меня при попытке изжарить рыбу, но помню. как я варил кисель: сварил клюкву и стал подливать в неё жидкий крахмал, сколько я ни лил, мне всё казалось, что кисель жидок, и я лил, пока кисель не превратился в твёрдую массу. Потерпев такое фиаско, я спасовал, надо мной сжалилась другая баба и стала стряпать для меня"...
Очередное лето в городе, десятое по счёту. Вначале я ещё трепыхалась, удавалось выехать летом на северную родительскую дачу, или в воронежскую деревню к сватье, или, всего один раз, на море.
А потом всё установилось и потекло год за годом: велосипеды, Тишка, Днепр с озером, луг под днепровскими увалами. "Вдруг" я увидела, какой он красивый, этот луг, с озерцами, с цветами, с зарослями некошеной травы и кустарников, с пасущимися на нём цыганскими лошадьми.
Точно помню, когда это было: летом 14-го, когда рядом, на Украине, началась война, и мир сразу стал хрупким и прекрасным."Тот, кто не ценит того, что имеет, потеряет и это"...
К концу лета принимаюсь вслух читать ребёнку на ночь "Исторический путь православия" о Александра Шмемана, написанную таким же простым и ясным, как у святителя Луки, языком книгу, и - о чудо - что ни глава, то всё про нас, понятное, родное и близкое, даже когда читаешь про арианскую смуту на древней Александрийской кафедре.
Святитель свои краткие воспоминания продиктовал секретарю, уже будучи совершенно ослепшим. Про 37-ой год:"Допрос конвейром продолжался 13 суток, и не раз меня водили под водопроводный кран, из которого поливали мою голову холодной водой. Не видя конца этому допросу, я надумал напугать чекистов. Потребовал вызвать начальника Секретного отдела и, когда он пришёл, сказал, что подпишу все, что они хотят, кроме покушения на убийство Сталина, заявил о прекращении голодовки и просил прислать мне обед. Я предполагал перерезать себе височную артерию, для остановки кровотечению нужно было бы перевезать её, что невыполнимо в условиях ГПУ, и меня пришлось бы отвезти в больницу...Когда принесли обед, я незаметно ощупал тупое лезвие ножа и убедился, что височной артерии перерезать им не удастся, тогда я вскочил и начал пилить себе горло ножом, но и кожу разрезать не смог"...
Про 41-й: "Наступило лето 1941-го, когда гитлеровские полчища, покончив с западными странами, вторглись в пределы СССР. В июле прилетел на самолёте в Большую Мурту ( место ссылки святителя - Н.Ч.) главный хирург Красноярского края и просил меня лететь с ним в Красноярск, где я был назначен главным хирургом Эвакогоспиталя 15-15. В неё я проработал не менее двух лет, и воспоминания об этой работе остались у меня светлые и радостные. Раненые солдаты и офицеры очень меня любили. Когда я по утрам обходил палаты, меня радостно приветствовали раненые, некоторые, безуспешно оперированные в других госпиталях по поводу ранения в больших суставах, излеченные мной, неизменно салютовали мне высоко поднятыми прямыми ногами"....
И вот так, день за днём, проходит лето, наобум начатое "Гарри Поттером" и завершённое святителем Лукой и "Историческим путём православия".
Появляются под навесами на обочине дороги арбузы и дыни, и завален базар виноградом, но мне больше всего нравятся сладкие большие груши "дюшес", которые продаёт ведром пропитая парочка. У нас когда-то тоже росли такие груши, может, не такие большие и сочные, но этот вкус детства - он сродни запаху от свёрнутой головки подсолнуха и парку от кастрюли с кукурузой.
А яблоки в этом году мелкие, долго сухо было, не набрались соками. Прошлой осенью были большие и сочные, я корзинками возила их мишкам в зоопарк, а сейгод не видела их ещё, без угощения я туда не суюсь, жалко его обитателей.
Мой домашний зверинец всегда при мне. Однажды, купаясь, увидела плывущую не то змею, не то ужа, всего раз, а вот на кладбище, куда поехали снова после Троицы только в конце лета, кто-то так тяпнул меня в зарослях за ногу, что поднялась температура, распухла нога, знобило. Скорей всего просто оса или шершень, от пчелиного укуса так не распухла бы, а на змеиный не тянет, там заросли золотарника, а в них всегда много пчёл и ос.
Смеркается. Ребёнок всё лето спит на лоджии, где затянуто сеткой от насекомых окно, и так хорошо там на закате слушать посвист стрижиных крыльев и смотреть, как кормят родители троих аистят в гнезде на столбе у дороги. Весной там хорошо слышно и лягушачий хор с луга и соловьёв, но они давно уже смолкли, и вот улетают сначала стрижи, а потом и аисты.
Ласточки пропали, а вчера зарей, всё грачи летали да как сеть мелькали вон над той горой... Да, только важно ходит по скошенному полю грачиная стая и шебуршатся на рябине под окном с полновесными красными гроздьями какие-то свиристели.
Осень, школа, смеркается всё раньше, всё раньше собираются на крыльцо коты.
Прощай, лето, быстротечное, как и вся наша недолгая жизнь здесь, под этой Луной и звёздами...