Миниатюра
В начале газетной работы мой карьерный рост оказался довольно стремительным. В начале апреля 1965 года меня взяли литературным сотрудником Петропавловской районной газеты «Верный путь». А в начале июня я уже был заведующим отделом писем. Нельзя сказать, что обрадовался такому взлету по служебной лестнице. Тогда я совершенно не представлял всей сложности и многогранности журналистского дела. Да и о своих новых служебных обязанностях имел самое поверхностное представление. Когда ко мне вдруг приходили посетители, я совершенно терялся. Вероятно, те сразу читали на моем лице, с кем имеют дело, и у моего стола старались не задерживаться.
Недавно я прочитал воспоминания о поэте Юрии Бобоне и у меня вдруг очень ясно и четко в памяти всплыла наша с ним первая встреча. Не помню, какая в тот год была июньская погода. Но точно помню, что Юрий вошел в наш кабинет в яркое и теплое утро, когда растущие за окном тополя отливали ослепительной сочной зеленью. Тогда я совершенно не представлял, кто такой Юрий Бобоня. Я о нем ничего ни от кого не слышал.
В кабинет к нам вошел статный молодой мужчина с чисто выбритой физиономией, в красивой модной одежде. Рубашка и брюки на нем были тщательно отглажены. Во взгляде молодого мужчины сквозили ум и интеллигентность. Он спросил, может ли видеть заведующего отделом писем. Я представился. Пригласил пришедшего присесть и изложить суть своего к нам визита. Мужчина раскрыл принесенную им книгу и протянул мне сложенные вдвое листы бумаги, коротко сказав:
– Стихи. Посмотрите, пожалуйста. Если вам подойдут, попросил бы их опубликовать.
Я взял у него листки, развернул их и углубился в чтение. Стихи меня просто поразили. Тогда я был студентом-заочником отделения журналистики Воронежского государственного университета. Потому очень тщательно вчитывался во все, что публиковалось в районных газетах. Тогда в них стихи появлялись довольно часто. Но в основном они были ученическими. В них явно просматривалось несовершенство. У моего посетителя все было профессионально зрело. Как я тогда для себя отметил, в стихах просматривался несомненный талант.
Я проявил любопытство. Стал расспрашивать, кто он, откуда родом, чем занимается? И, естественно, давно ли увлекается стихосложением? Где публиковался? С кем из профессиональных литераторов поддерживает связь? Если такая связь имеется. Мужчина с достоинством мне отвечал. И, как я сразу заметил, некоторые вопросы были для него по каким-то причинам нежелательны. На них он отвечал в общих чертах. Выходило так, что на свой вопрос в таких случаях я не получал исчерпывающего ответа. В частности, когда я спросил, где он работает, мужчина сказал, что три года назад был преподавателем в Краснофлотской семилетке. Поинтересовался, почему работал, а не работает сейчас, услышал: так сложились обстоятельства.
Лицо моего посетителя было самым благожелательным. Но я обратил внимание на его глаза. Они были далеки-далеки от того, о чем в кабинете шел разговор. Создавалось впечатление, что их хозяин ведет в кабинете редакции разговор о публикации стихов, а мысли его где-то далеко отсюда и заняты совершенно иными делами.
Я уже давно был знаком с такими взглядами. Я учился в ремесленном училище, когда умер Сталин и произошла бериевская амнистия. Вот тогда по городу Узловая Московской области (тогда этот город входил в Московскую область) ходили именно такие люди. Они глядели на тебя. И словно бы тебя совершенно не видели. Тогда мне объяснили, что в тюрьмах иначе нельзя. Там каждый живет откровенно лишь сам в себе. И избави бог, если пахан и прочая «авторитетная» лагерная сволочь разберется в твоей сущности. Тогда на кону могут оказаться не только твое нормальное пребывание в заключении, но и сама жизнь.
Чем дольше мы разговаривали с моим посетителем, тем больше я утверждался в своей догадке. Долго не мог спросить напрямик. И, наконец, решился:
– Давно освободился?
Посетитель весь потух, обмяк и в глазах его стало читаться острое желание покинуть наш кабинет. Но он все-таки сдержался и тихо ответил:
– Недавно.
– Где сидел?
– В Бору. Скажите, мои стихи будут напечатаны?
На это я ответил с большой твердостью:
– Обязательно.
Хотя на такую уверенность у меня никаких прав и полномочий не имелось. Посетитель встал, попрощался и, весь потерянный, покинул кабинет. Я взял стихи и пошел к редактору газеты Алексею Иосифовичу Багринцеву. Когда рассказал ему о моем посетителе, он попросил дать ему стихи почитать. Пока Алексей Иосифович в них вникал, я тоже переживал. Дал твердое обещание, а вдруг сейчас редактор скажет: «Ничего мы этого поэта публиковать не будем. Еще не хватало нам связываться с уголовниками.
Но Алексей Иосифович после прочтения стихов долго сидел молча. Потом спросил:
– Так ты говоришь, он представился Юрием Бобоней?
– Да. Именно так. Какая-то странная у него фамилия.
– Ничего странного. Украинская у него фамилия. Ну, что ж. Попробуем опубликовать. А там, как вывезет. Как начальство отреагирует. Отругают – не судьба, значит, Юрию у нас печататься. Сойдет с рук – его судьба окажется благополучной.
И Алексей Иосифович рассказал, за какое преступление Юрий Бобоня оказался на три года в тюрьме. Оказалось, поэт Бобоня слишком пристрастен к зеленому змию. По пьяному делу сошел с катушек. Ну и в тюрьму угодил. Багринцев поглядел на меня. И решил добавить к сказанному. Он попросил меня не удивляться тому, что пишущие прекрасные стихи, призывающие своих читателей к красоте и гармонии, в обиходной жизни люди обычные. И они не всегда следуют тому, что воспевают в своих творениях. Алексей Иосифович рассказал мне еще об одном поэте – Алексее Тимофеевиче Прасолове. Самая удивительная гримаса судьбы заключалась в том, что Прасолов работал в Петропавловской районной газете. Отсюда и в тюрьму угодил. Если Бобоне присудили срок в три года, то Прасолову – в пять. А ведь стихи у Прасолова намного лучше, чем у Юрия Бобони. Прасолов – поэт очень талантливый. За него хлопотал сам Твардовский.
Я слушал редактора с большим изумлением. Для меня открывались прописные истины, которые раньше мной просто не допускались. Я наивно считал, что поющий о возвышенном, сам должен летать высоко в облаках.
Когда я уходил из кабинета редактора, мне вспомнился другой аналогичный случай. Было это в мои школьные годы. Тогда на летних каникулах я работал на колхозной машине грузчиком. Зарабатывал трудодни. На них в те годы осенью выдавали зерно. У меня был свой постоянный водитель. Я у него – постоянный на лето грузчик. Однажды мы в районном центре подобрали мужика. Мой водитель дядя Яша, когда сел в кабину, озадаченно произнес:
– Ну и ну!
Я спросил, что это значит. Он ответил:
– Ладно. Потом расскажу.
До центра нашего села попутчик сидел в пустом кузове. Но в центре села у нас пути расходились. Попутчику надо было добираться в противоположную сторону. Дядя Яша вышел из кабины и спросил попутчика:
– За что отбывал?
Попутчик ответил просто:
– За плен.
Дядя Яша сказал:
– Понятно.
Потом спросил:
– И кто тебя дома ждет?
– Жена и три дочки.
– Сколько лет ты дома не появлялся?
– Да уже больше десяти.
– А, может, она уже с другим мужиком живет?
– Может, и так. Тогда погляжу на дочек и поищу себе пристанище в других краях.
Дядя Яша крепок пожал пассажиру руку и пожелал:
– Удачи тебе.
Дядя Яша сел за руль и отрешенно сказал:
– Какая же у людей судьба бывает!
Я тогда спросил у него:
– А как ты узнал, что он из тюрьмы?
Он ответил:
– А разве по глазам не видно?
Тогда я толком ничего не понял. И лишь потом, повзрослев и насмотревшись на освобожденных после смерти вождя сидельцев, узнал, какие глаза бывают у отсидевших срок в тюрьмах.
Первая публикация стихов Юрия Бобони сошла нам с рук. Никто из райкома нам не позвонил и к себе не вызвал. Юрий стал часто появляться в редакции. Он приносил нам много стихов. И не всегда мы имели возможность все опубликовать. Просто не хватало газетной площади. Такое тесное сотрудничество сблизило газетчиков с местным поэтом. Мы уже не смотрели на недавнего сидельца с определенной долей настороженности. Юра вовсе не уголовник. Он отличный парень. Он умеет красиво излагать в разговоре самое интересное и злободневное. Он остроумен и красноречив.
Но Юра после своего трехлетнего срока для себя не сделал выводов. Освободившись из тюрьмы, он устроился работать в краснофлотском Доме культуры. Его вновь потянуло на выпивку. И если бы дело кончалось только выпивкой. Если бы поэта не тянуло «качать права». Все эти его «выступления» кончались тем, что о них становилось известны в райкоме партии. Но мы и тогда ухитрялись публиковать его стихи. В районных газетах гонорар за публикацию платили мизерный. Но и зарплата в сельском Доме культуры было –одно название. Так что семья Юрина жила бедно. И мы публиковали стихи поэта под псевдонимом, чтобы хоть как-то помочь ему материально.
Юрой у нас установилась настоящая крепкая дружба. Мы с ним даже две недели спали рядом в одной комнате. Я тогда не имел своего жилья. Мы с женой снимали комнату у бабушки Николаевны. Летом жена с детьми уезжала в село к своей маме. Я оставался в комнате один. Юра тогда проходил испытательную проверку в нашей редакции на предмет устройства на журналистскую работу. Жить ему приходилось в гостинице. Денег у него, как всегда, было в обрез. Вот он и попросился ко мне в сожители.
И однажды он, когда мы уже лежали в кроватях и свет был выключен, спросил меня:
– Давно у тебя хочу спросить. Да все не решаюсь. Как ты тогда распознал, что я из заключения?
– Да очень просто. Глаза у тебя были отсутствующие. К тому времени я на таких людей уже вот так нагляделся.
– Ты смотри, как все просто. А я вот сидел. Но эту особенность не заметил. Мне казалось, что взгляд у меня нормальный. Если бы знал о такой особенности, обязательно бы к себе тогда пригляделся.
Таким, как при нашей первой встрече, я больше Юру никогда не видел. Он был постоянно на легком «взводе». Тогда в нем особенно проявлялось красноречие. Он знал об этом и нередко, для того, чтобы его рассказ выглядел в высшей степени своей привлекательности, приукрашивал излагаемое им событие. Нередко суть излагаемого преображалась до неузнаваемости. Теперь, когда поэта Бобони уже давно нет в этом мире, многие факты его биографии приобретают спорное толкование.
Я уже приводил рассказ нашего редактора Алексея Иосифовича Багринцева о самом Юрии Бобоне и поэте Алексее Прасолове. Оба этих сидельца встречались между собой и, при случае, тесно общались. Помнится, когда Юра в первый раз собирался навестить Алексея Прасолова в Россоши, я провожал его до автобуса. Вскорости Бобоня рассказал мне об этой поездке. И, как всегда, в юмористических тонах.
Приехал, он, значит, в Россошь. Зашел в местную редакцию. Прасолов тогда там работал. Когда лично познакомились, Алексей Тимофеевич проявил всю щедрость своего гостеприимства. Он тут же пошел к редактору. Тот отпустил Прасолова с работы раньше положенного срока и дал ему отгул на следующий день.
Прасолов весь сиял. Так, по словам Бобони, был рад их встрече. Когда зашли в квартиру Прасоловых, он радостным голосом представил Бобоню своей жене:
– Знакомься! Собрат по перу!
В глазах жены вместо радости светилось откровенное презрение:
– Сколько отсидел?
– Три года.
– А мой пять лет.
И ушла, громко хлопнув дверью. Они крепко запили. Так продолжалось три дня. И все это время жена так и не появлялась в квартире.
У Юры денег на выпивку не было. У Прасолова они тоже быстро иссякли. И однажды утром он сказал Бобоне:
– Все Юра! Больше – ни копейки.
И Бобоня с мутным желудком на попутных машинах еле добрался до своего села. Так ли обстояло все на самом деле, теперь поди разберись. В многочисленных анекдотических историях, которые любил рассказывать Юра, главным героем оказывался он сам. И он преподносил себя слушателям в довольно смешном и, нередко, в довольно невыгодном для себя свете. Почему он поступал именно так? К себе самому относился с такой иронией? Или преследовал какую-то другую цель? Одни вопросы. И ни на один теперь уже не найдешь ответа.
В свое время в наши края приехал московский журналист и писатель Борис Василевский. В журнале "Сельская молодежь" собирались опубликовать повесть Юрия Бобони. Но предварительно решили проверить, что из себя представляет автор повести. Московский гость всего неделю прожил с Юрой в селе Краснофлотское. Казалось бы, всего ничего. Но в результате в одном из столичных литературно-художественных журналов появился роман «Его сегодняшний день». Главный герой в нем – сельский поэт Христоня. Он точная копия Юрия Бобони. Наш тогдашний литератор и товарищ в глазах московского писателя оказался настолько необычным и интересным, что стал главным героем его романа.
Так что же в этом диковинном человеке преобладало, было основополагающим, стержневым? Его постоянные выпивки? Или его недюжинный ум и недюжинные литературные способности?
В селе Краснофлотское у Дома культуры привлекает внимание всех бюст Юрия Степановича Бобони. Ходили разговоры, что не все жители села были сторонниками оказания такого вида почестей своему земляку. В основном это те, кто безразличен к стихам, и вообще к художественной литературе. Но большая часть земляков считает, что главное в этом недюжинном человеке – его талант. И они радуются тому, что этот талант проявился в его произведениях. Жаль только, что он мог бы засверкать своими дивными гранями в гораздо большей степени. Но не судьба. Обидно, конечно. Но что поделаешь?