Закушу удила. И, прав не прав,
выйду в степь, мне зачем-то процессией служащей.
Я совершенно один поплетусь по окрестности,
небом вдвойне запруженной.
Всё проходит – не ново.
Но истин взахлёб хлебнув, я не пойду в недопонятое Вселенной.
И уже не смахнуть ту зыбучую дрожь,
что меня с одиночеством вдруг сочетала.
Ни к чему голосит ветер гордый в степи:
«не буди вдохновенного сна одиночества...»
Я смиренно приму небом данную власть,
потому лишь, что в ней есть печаль утолённая.
Мне не страшно идти средь уснувших стеблей,
средь прохлады дерев, одичало причастных
лунному таинству. Признаюсь, мне вовсе милы
тропы свободы – плутовки
злой тропы крайне опасные. Мне не страшно брести
в путах из ковыля, что плетутся в ногах,
но идти несильно препятствуют. Остановки не будет.
Только будет роптать небо вокруг –
И всерьёз, и
Как обычно, придя в никуда
обречённым молчаньем, закурю,
пепел сброшу в опустевший стакан, занюхав бутербродом.
Зацеплюсь за безумье одной
из извилин былого...
Всё пройдёт – не поверю,
поверю, и снова
оттолкнусь в никуда
от балконной решётки,
что стоит не качнувшись,
со мною устойчиво споря.
– Поглядим, кто кого!
Только в выдохе вторит мне
так ненавязчиво,
тихо, верное Слово.
– Ты о чём? – ты мне, недоумевая.
– Всё о том же, будто забыла,
как в беспамятстве забрела в никуда,
не узнав его вовсе?
Я ж всегда существую,
запомни: я – Слово.
Ну а ты и не то, и не сё –
отголосок тумана.
– Не согласна! – кричишь – озябнув.
Но опять голосишь только мною,
только мною живёшь,
и, конечно же, мной существуешь.
Будешь осуждена на молчанье,
Как на лай, например, собака.
Влюблённый скиталец,
посылая любимой
частицы себя под видом
магических формул, уверен:
одной ей уже не остаться! –
так владею тобой.
Хочешь со мною поспорить?
Это же так, как если б
научили курицу яйца!
Обольщайся. Но я (как и было) –
владыка. Я – Слово!
Изрыдавшись чернильными пятнами.
Почему? Кто ответит?
Нет ведь сумы, а мы не сумма. Нет охоты на дичь.
Нет восторга причастия. Буду я – и не я.
Будем мы – и не мы.
Откровения так иногда недостаточно! Истекаю слезой...
Или зрения сбой, подшутив,
всё изменит на наших скрижалях простраций –
ты не будешь иным,
я не буду иной. Ты есть ты – Я есть я.
И зияет дырой наш портфель, отягчённый
ассоциациями. Не проси обрести
что-то столь незнакомое средь уснувших планет,
тех, что видели многое. И не проси
ты прощенья. Прощенье – идти. Долго, долго и
может, бессмысленно и фантастически долго.
Разбросаю вовне метры вольной степи,
даже, может, захочется стать на ночлег.
Но нельзя. Это знаешь и ты. Потому
и бежим от себя и от всех. В этом нет
обречённости... Нет суеты. Нет пространства ни
где, нету и времени. Есть, надеюсь, разность: «ты-я»!
И, надеюсь, что будет уместно и такое выражение: «я/ты»,
только Скажешь, скучно? Быть может, ты права...
но какая та скука – простая или полая?
Ты идёшь и идёшь. Ты не ищешь,
не ждёшь, в сравненье со скукой двух густых одиночеств.
Можешь даже сказать – это бред всё – о чём я...
Не возражай – полемик не будет. Просто есть эта степь.
Просто нужно идти.
И уже ни к чему задаваться вопросами.
неузнаваемая до отстранённости ты.
Пусть смолкнут фанфары,
с «трубой» в ладу,
ребёночек старый, сирый и дикий
скользит по льду,
коньками, похожими на морских...
Скольженье – шаг – Тройной тулуп.
Накидку побила моль.
Ну и зрелище!
Домой, домой…
Я же останусь на льду начертать
Проталину…