*
Раскрываюсь, пульсируя,
как медуза в плаванье.
Раскачиваюсь музыке в такт,
неслышной, но существующей
средь звучанья эфира.
Где я? Что я? Кто я?
Каждая клеточка тела
пребывает в движенье.
Дол щущая целостности?
Почему взахлёб полнишься
чувственностью, которая
не перестаёт моно вибрировать,
и не даёт отдохнуть,
будто я – океан, а она – волны?
**
Покой вовек не иссякнет,
поэтому сбываюсь
я в том, чему не сбыться ,
но там – где начинается берег,
приютивший корабль,
который тонул,
но остался совсем не у дел,
почему-то, для волн.
Такое вот «не сбылось» –
Гроздь черники
при первом заморозке;
кость та, что – из пластика –
подаётся щенку
Но стою у двери, и боюсь
постучать сильнее.
***
Те ничего не стараясь понять, твердят о себе любимых.
Их голоса подкупающи, как
лепет младенца – таинственный звук.
Когда, претендуя на «абсолют»,
Я сознаю свою уязвимость
и хрупкость, которые резвятся вовсю,
как если бы ад во мне резвился.
Даже когда намереваюсь тонуть,
я выплываю назло грузилу!
Надо мной смеются до слёз на глазах боги Олимпа.
Я, не игрушка ль, в зубах клыкастых
странного зверя незнакомой паствы.
Но, всё-таки, это, острый перец –
горстка чувств, моё сердце!
Распят чувством.
Отделяясь от тела,
ныряю на глубину
сердца тикающего.
(Нате реальность!
Мир вовне – карикатура!)
Нить, соединяющая сердце
с забытым телом,
подрагивает –
змей бумажный
на тонкой привязи.
Чувство – раскалённая плазма –
побуждает сердце
трепетать и пульсировать…
Уплываю – где водорослей малахит
водой спрессован до искаженья.
Уплываю – где копи бесценных камней
цвет свой меняют на пепельно-серый.
* *
«Прости...». Молитва вибрирует
на кончике взгляда – струна,
задетая невзначай.
Она – имитация страданий,
опущенных в толщу ила и льда.
Искренность невесомым прыжком
бежит из неволи
сложенных крыльев
и прячется в крохотной точке,
как прячет красавица тело
под локоном длинным.
Где ты, прощенье? Обман.
Душевная близорукость,
которая смакует цену деталей,
но цельное нещадно ускользает...
И надо ли выкладывать
мозаику из мирозданья
непостоянного и тем
неверного самому себе.
И надо ли шептать в молитве:
«Прости, про...»
как «здрасьте»
первому встречному?
Зачем летать,
искренностью лучась,
ослепляя и беспокоя
неведомое и холодное?
Тщета. Иллюзия. Абсурд.
Вот «Троица» моего века.