Август, один из моих любимых месяцев, заканчивался, я проводил своих друзей Диму и Таню с сыном Сашей, отдыхавших на своем любимом месте, на пляже Батилимана, и остался еще на несколько дней, рассчитывая уехать домой в первых числах сентября.
Я ждал однокашника Лешу, он еще не бывал в Ласпи, и я вызвался показать ему бухту. Мы столкнулись с Лешей случайно, в электричке, после окончания школы, где мы учились в параллельных классах, прошло очень много лет, и мы стех пор не виделись, но друг друга узнали.
Выяснилось, что Леша, как и я, любитель ходить с рюкзаком, что он обошел почти весь Крым. Поэтому мы легко договорились встретиться в Ласпи. В назначенный день, к полудню, Леша вышел из рейсового автобуса на Севастопольской трассе, и мы, болтая, пришли на мою лесную площадку в Батилимане, пообедали и решили, что пойдем бултыхаться в море, когда немного спадет жара. Поговорить было о чем, и мы посвятили этому увлекательному занятию несколько часов.
Солнышко присело, мы засобирались к морю, я, чтобы не бегать туда-сюда и не суетиться потом, взял с собой на берег котелок и все для приготовления гречневой каши с овощами. Мы купались и загорали, а когда стало смеркаться, развели костерок и я стал мастерить кашу. Поужинали, уходить наверх, в лес не хотелось, на море был полный штиль, на место уехавших Димы и Тани спустились нудисты с детьми, я их называю голопопиками.
Вечер был абсолютно тихий и теплый, мы просидели на берегу до одиннадцати часов. Пора было спать, мы поднялись в лес. Леша засыпал через минуту, после того, как примет горизонтальное положение, не успел я предложить ему постелить вниз сосновых иголок, как он, улегшись на спальник, уже сопел.
Я же привык делать из иголок лежанку, толщиной минимум 10 см, потом класть пленку, а уже потом пенку или спальник, что есть под рукой. Сосновые иголки отпугивают насекомых, а если дождь, то вода пойдет низом, ничего не намочив.
Но и я после всей этой возни заснул. Проснулся я от того, что затарахтела крышка на котелке, я привстал на лежанке и посветил фонарем, котелок и чайник стояли метрах в двух, и на котелок взгромоздился какой-то рыжий лесной зверек, похожий на крысу. В котелке были остатки каши наутро.
У меня, по старой привычке, под спальником лежал нож и я, недолго думая, швырнул его в крысу. Наверное я ее зацепил, потому что она с перепугу побежала ко мне и, пробежав по коленям, исчезла в лесу. Я перепугался тоже и окончательно проснулся. Встав и подойдя к котелку, чтобы крепче надвинуть крышку, я увидел, что мой нож торчит в моем чайнике.
Было около двух часов ночи, со стороны мыса Айя начали полыхать зарницы, за много лет, проведенных в бухте, я знал, что это верный признак приближающейся грозы. Нужно было сделать канавку со стороны подъема и натянуть пленку. Я попытался разбудить Лешу, но это было бесполезно. Тогда я сделал все сам и со спокойной совестью улегся под пленкой, по которой уже начинали стучать капли. Я пробовал сказать Леше, чтобы он подложил под себя сосновую хвою, но он спросонья только придвинул кучу хвои к себе и снова отключился.
Я опять проснулся оттого, что Леша толкал меня и жаловался, что его залило. Я сказал ему, чтобы он сделал из хвои матрац и лег на него. И после этих манипуляций он снова заснул.
Часов в шесть утра дождь стих, но с берега чувствовались сильные удары и шум. Мы вылезли из-под пленки, посмотрели в бинокль на берег и не поверили глазам. Огромные волны били до самой кромки леса, на детском пляже лагеря Ласпи все было перевернуто и сметено.
Мы спустились к морю, пляжа, на котором мы вчера безмятежно ели кашу, не было, волны, каких я в этом месте не видел никогда, клокотали и среди пены бултыхались вещи туристов, которые бежали с берега ночью, в страшной суматохе.
Позже мы узнали, что за эту ночь в бухте погибло четверо из тех, кто заснул на берегу пьяным или не успел выбраться из спальника, когда пришла волна.
Вызвали солдат, и они долго очищали детский пляж от полуметрового слоя водорослей и восстанавливали там солнцезащитные навесы.
Несмотря на экстремальную ситуацию на берегу, которой мы, слава Богу, избежали, Леше в бухте понравилось, и он приезжал туда ко мне позже и один, и с сыном.
Иногда мы строили планы совместных походов по разным интересным местам, и тогда я нисколько не сомневался, что нам это по плечу и что это впереди. Жизнь шла своим чередом, и ничего не предвещало беды, как мне теперь кажется, во всяком случае, мне об этом неизвестно. Но что-то произошло у Леши на работе, это случилось позже, и я подробностей не знаю, он ничего мне не говорил, не знаю почему. Близкими людьми мы не были, поэтому не откровенничали друг с другом, теперь я об этом жалею.
Был момент, когда мне было очень плохо и я не знал, что предпринять, метался и приезжал к Леше домой. Мне удалось, слава Богу, выкарабкаться, теперь такая же ситуация была у Леши, но он молчал. Мне позвонил его сын и сказал, что Леша собирается прыгнуть со скалы. Я выехать не мог, у меня были проблемы с поясницей, я позвонил Алексею и пытался его успокоить. Его удалось вернуть домой, казалось, все миновало, но это было заблуждение.
Леша замкнулся, я не приставал с расспросами, думал, так будет лучше. Но прошло чуть меньше года, и в начале лета Леша шагнул под поезд.
Он оставил записку, где просил прощения у жены и сына. Я ничего не понимал, не понимаю и до сих пор. Только чувствую свою вину, за то, что не поговорил с ним, не укрепил его, как должен был сделать.
Леша был крещен в православие всего несколько лет назад, почти пятидесятилетним. Но у него не было знаний, веры, и видимо не хватило крепости духа.
Я должен был рассказать ему о том, что нужно держаться, что бы ни случилось, сцепить зубы и держаться, что мы это мы, только если не сдадимся и все выдержим, что все временно и испытания даются нам, чтобы их преодолеть, что враги бывают не только внешние и явные, таким врагам как отчаяние, уныние, безысходность, противостоять не легче, чем врагам очевидным.
Леша видимо посчитал, что сможет спастись от боли и страха, убив себя, а то, что это заблуждение и вероятно придется отвечать, ему никто не объяснил.
Я должен был рассказать о том, что понял сам, о том, что схватка внутри человека идет каждый день, схватка не на жизнь, а на смерть, и каждым своим решением, каждой мыслью, не говоря уже о поступках, человек делает выбор и принимает одну или другую сторону. Кто знает об этом, кто об этом думает? Поэтому сдавшихся и сломавшихся так много.
Леша не знал о том, что необходимо мужество жить, он думал, достаточно мужества умереть. Никто не рассказал ему, что мы пришли жить не для того, чтобы отступить, когда станет тяжело и невесело. Никто не поведал, что учеба не ограничивается школой и институтом, что жизнь и обстоятельства это тоже учеба, только главная. Никто не сказал, что покончить с собой - это сдаться, дезертировать, уйти из боя, из окопа, бросив тех, кто стоит рядом, кто не предал тебя. Кто поможет им и поддержит их, если ты убежишь?
Кто заменит тебя на твоем месте, в строю? Вся твоя жизнь, твой опыт - все насмарку? Ты же хотел победить, ты верил в победу! Победа это не то, чего ты достиг или не достиг в жизни, не тряпки, машины и положение, не иллюзорная власть над себе подобными, не подачки самолюбию, которое не стоит ничего, все это тлен и фикция, победа истинная - это победа твоего духа, победа над собой, над слабостью, заблуждениями и зависимостями. Как же ты победишь, если добровольно выйдешь из боя?
Но теперь, конечно, говорить легко; когда я был в подобной ситуации, я не был так уверен и силен. Парадокс в том, что уверенность и силу обретаешь, только пройдя через отчаяние и боль, преодолев их.
Я оправдывал себя тем, что мы, по сути, не были друзьями, не были близки, взаимопонимания не было, поэтому и ответственности на мне как бы нет Но теперь, по прошествии времени я понимаю, что если бы я смог укрепить Лешу вовремя, смог бы его спасти, и тогда, вот тогда, быть может, мы бы и стали и друзьями, и близкими людьми.
Но мы не говорили о главном, бултыхаясь по поверхности, это моя вина,я не снимаю ее с себя и буду жалеть об этом до конца.
На все, конечно, Божья воля, но я понял то, что должен был понять, слишком поздно.