«Крёстный не думал, что мне расскажут. А я узнала раньше и теперь люблю его больше», ; записала я в дневнике в начале первого курса.
Учёба на факультете Парапсихологии напоминала мне двадцать пятую симфонию В. Моцарта, первую её часть. Солнце ворвалось в мою жизнь, превращая её в бесчисленное множество золотых крупинок, былинок, звёзд, шагов, истин. Я поняла: могу радоваться, могу писать о своей жизни.
Стихи, созданные мной в то время, похожи на идиллические полотна, где главными героями выглядят: птицы, волны, самоцветы, чистые листы, невидимые черепашки на берегу. Писала с упорством, с правильным упорством, а это значит, ; находила время для учёбы в первую очередь.
Сундук с письмами крёстного открывала только по вечерам. И он уже не казался мне таким тяжёлым ; наполненным.
Письма ; драгоценные письма моего отца я прочитала в несколько дней и узнала то, о чём не ведала прежде: мой папа был композитором ; импрессионистом. Там же, в сундуке покоились диски с его музыкой и когда впервые услышала, ; нырнула в написанное им, ; стала гордиться своим отцом ещё больше.
Мама переживала и просила меня не говорить о нём, а я и не говорила.
Но слушала шедевры, которые он написал, пребывая в полном восторге. Мой папа ; композитор, импрессионист! Мой папа ; последователь Дебюсси, Равеля! Он так ценил их креативность! Папа жив. Навек поселился он в своей музыке.
«Белая луна», «Сотканные слова», «Любимое дитя», «Бабочки на ветру», «Ладони солнца» и далее, ; перечень написанных композиций звучит окрылённым счастьем, неистовым светом, пониманием всех тонкостей мгновения.
Из писем узнала, что дедушка ; отец моего отца ; предсказывал будущее по звёздам, а бабушка ; мама отца ; ухаживала за больными людьми, и её называли подобной ангелам. Бабушка ; скромная и немногословная. Говорила мудрые слова так неожиданно, что люди записывали их.
Крёстный ; единственный ребёнок в семье и сожалеет, что я могу «чувствовать себя одинокой. Но это воспитывает силу воли и терпение ; пишет он. ; Самые красивые цветы растут из трещин в земле».
Папа ; удивительный человек. Как и мама. Мне повезло родиться в особенной семье.
Теперь считаю членом семьи и свою горничную. До начала занятий мы много общались с ней, и я узнала про её непростую жизнь.
Нина Ивановна никогда не выходила замуж из-за ноги. Семья её жила в деревне. Она, как старшая сестра растила двух братьев и двух сестёр. Часто приходилось Нине Ивановне спать на земле.
Однажды женщина узнала, что застудила ногу, и воспаление затронуло кость. Врачи разводили руками, проговаривая, что помочь не могут. Но один врач решился на операцию.
Моя горничная, благодарна врачу всем сердцем и уверяет, что Бог иногда навещает людей, живущих на земле, не смотря на свою занятость.
Теперь она ходит без помощи палки с резиновым наконечником, но она точно часть прошлого стоит в комнате, рядом с изголовьем кровати.
Нина Ивановна печёт необыкновенные пирожки с картофелем и шьёт домашние беретки на голову из хлопчатобумажной ткани. Теперь и у меня такая приятная шляпка ; алая, в мелкий белый горошек.
Сначала я тревожилась по поводу первой поездки в университет. Следовало отправляться туда одной. Затем я ущипнула себя за кожу запястья правой руки и сказав себе: «Я не трусиха!» ; отправилась на автобусную остановку.
Когда-то золотые головы подсолнухов выглядели ростками. Теперь они, по меньшей мере, превратились в солнечное счастье. Я часто прогуливалась там по тропинкам, поглаживая колючие стволы и бархатные, насыщенно-зелёные листья. Сильные, яркие и влюблённые в жизнь, подсолнухи давно уже доросли до уровня моих плеч и мы не могли наглядеться друг на друга, пока я пробиралась сквозь их трепетный, могучий золотом, плен. Любовно рисовали мою тень, рядом с собой поутру, когда я выходила из дома, а вечером ; тени уже не было ; целовали меня взглядом зелёной листвы, провожая.
Я чувствовала себя среди них царевной, дивным, неземным существом, сбежавшим из крепости монастыря, чтобы учиться в лучшем месте на земле.
Огромный зал, где собрали первокурсников со всего потока нашего факультета, считался, как и другие ; лекционным. Здесь казалось сложным не задеть кого-нибудь, шагнув в открытые двери.
Всё же я пробралась в центр зала и застыла среди бесконечных метаний неизвестных людей.
Стояла в светлом платье цвета шампанского, доходящего до щиколоток. Чтобы чувствовать себя более уверенной, поверх платья надела приталенный бархатный жилет цвета тёмно-красной розы. На нём ; вышитые сливочные бутоны.
Волосы перед выходом из дома опрыснула горячей водой и взбила руками, добившись привычных кудрей ; не маленьких, не крупных, ; очаровательно-бегущих от ветра и пыли, которой в городе предостаточно.
В зале оказалось душно, и я ощутила румянец на щеках. Приоткрыли верхние фрамуги окон, и всё пространство охватил жаркий ветер, соединяющий двери и окна.
От суматохи из моих рук вылетело расписание на месяц, и незнакомый парень заторопился поднять его. Он назвал своё имя ; Азей Меров и не отходил от меня до окончания праздничного мероприятия ; посвящения нас всех в первокурсники.
Парень заглядывал мне в глаза, когда рассказывал, что чуть не опоздал на праздник. Успел лишь, благодаря тому, что бежал от самой остановки. И правда, голова его казалась взлохмаченной и взмокшей от быстрого бега.
Он выглядел суетливым и неуклюжим. Карие глаза. Тёмные волосы, прилипшие ко лбу острыми прядями, точно вырезанными из бумаги. Когда он приближался к преподавателям, чтобы задать вопрос, сильно размахивал руками.
Меня заинтересовали двое парней, разговаривающих неподалёку. Один из них был в жилете ; чёрном, матовом, что очень гармонировало с белой рубашкой и чрезмерно широкими рукавами. Тёмные брюки. Блестящие туфли.
Азей увидел, как я смотрю на них и сказал, что это два Артёма. Шатен в жилете ; Артём Ониксов, а блондин рядом с ним ; Артём Мелодич.
Мелодич выглядел не таким уверенным, как его друг, из-за стеснительности. Почти всё время он разглядывал расписание занятий, которое держал в руках. Вдруг он поднял глаза и заметил, как мы с Азеем его разглядываем.
Азей загородил Мелодича, чтобы показать мне в расписании тот урок, на который ему непременно хотелось пойти, но скрыть меня от удивлённых и заинтересованных глаз Артёмов не смог. Оба парня подошли к нам сами.
Первый в жилете спросил, сама ли я вышивала бутоны на своём жилете, а второй молчал и просто смотрел на моё лицо незабудковым взглядом. Я рассмеялась, так как они оба показались мне с чудинкой. Мне стало неловко, ; я не сдержалась, и всё моё лицо улыбалось, пусть и дружелюбно, но улыбалось же. Я ущипнула себя за запястье, чтобы запретить себе улыбаться незнакомым людям. Мгновение, ; и я серьёзно спрашивала у Артёма с тёмными волосами, сам ли он придумал себе столь широкие рукава.
Но тут Азея нечаянно задели, проходящие мимо студенты, и он зацепился за мой локоть, чтобы удержаться. Я не могла позволить себе, чтобы до меня кто-то дотрагивался, и молниеносно отскочила от него. И Азей упал, пытаясь в воздухе задержаться руками. Мелодич подал ему руку и Азей не без смущения поднялся.
; Мне так неловко! Верно Вам меня очень жалко? ; проговорил Азей, глядя на меня, ещё более лохматый, чем раньше. Я чувствовала, он готов провалиться сквозь паркет, хотя окружающие, ; все кроме нас, ; уже забыли про падение Азея, словно он всегда так делает. ; Пожалуйста, ответьте мне! ; взмолился Азей, глядя в моё лицо.
; Ничуть! ; вдруг произнёс Артём Ониксов. ; Любой может упасть, когда толпа так эмоциональна.
; Мне жаль того, кто Вас толкнул и не заметил, как Вы упали, ; сказала я Азею, и он покраснел от моих слов. ; Человек, который Вас толкнул, должен был извиниться.
; Вы правы! ; воскликнул Мелодич. ; Я тоже так думаю!
Я поблагодарила его глазами. Мне было жаль Азея, но я не могла признаться в этом и старалась не думать об этом.
; А я застенчив! ; вдруг произнёс Мелодич, и его светлые глаза затянуло надуманной печалью.
; А я дикая и странная! ; проговорила я с достоинством, но так тихо, чтобы лишь Мелодич меня слышал.
; Вы не странная. В Вас есть нечто потустороннее, и оно иногда даже сбивает с ног, ; произнёс тихо Мелодич, показывая кивком головы на Азея.
Азей к сожалению это услышал и покраснел до ушей.
Дома я сидела за столом из красного дерева и тщательно изучала расписание на неделю. Все предметы, казались мне посланниками из призрачных миров: «Психоанализ произведений Шекспира», «Биофизика», «Реальное волшебство», «Психология искусства», «Проекция гениальности», «Высшие воздействия».
Я будто попала в мир разнобликовых стёклышек калейдоскопа, где в реальности рассматривают чудеса, и видела их такими, как они существовали, а не казались.
Через занавески в мою комнату торопился свет жемчужной луны; она нависала над рекой и так близко подбиралась к воде, словно выходила из её глубин.
День полный впечатлений. От подсолнухов до пышного торжества, где под шум аплодисментов раскрывались лучшие стороны университета, в который я поступила.
Нина Ивановна уже спала в своей комнате и её гулкий храп, то и дело, сменялся стрекочущим бормотаньем. А меня вдруг охватила печаль. Ощущала её неожиданной. Тревожная темнота в саду пугала меня шагами моего будущего, которое состояло из его фатумной непредсказуемости.
Меня пугали мои детскость и неподдельная искренность. Там, среди потока учеников и учениц, я, должно быть, выглядела прозрачным пологом с собственным миром, устоявшимися сильными убеждениями и многочисленными полотнами, где параллельное пересекалось с реальностью.
Я вновь почувствовала себя не такой, как другие. Да, меня пугало только одно, что университет обернётся монастырём.